Операция «Маскарад»

Глава 1

Прошлое ускользало от нее. Однажды утром она проснулась и обнаружила в комнате какую-то странную мебель. Некий мужчина сказал ей:

— Это все ваше. Разве вы не помните?

— Нет. — Где-то в глубине ее глаз безжалостно пульсировала боль.

— Вы вспомните, — произнес мужчина. — Скоро вспомните, я обещаю. Отдыхайте, моя милая красавица.

Ее физические страдания отхлынули, но с ними пропали и силы. Руки тряслись, дрожали губы. Она никому не открывала дверь, не отвечала на телефонные звонки, совершенно утратив интерес к окружающему миру. Если не считать голоса мужчины, она жила в тишине, стараясь понять, кто же она такая.

Незнакомец давал ей лекарства, кормил, словно ребенка, раздевал и купал под душем. Она была беспомощной. От целого мира остались только находившийся рядом мужчина да еще ощущение разрывающей душу потери.

Она не вставала с постели, желая лишь одного — забыться сном. Время словно остановилось.

Мужчина регулярно давал ей разные таблетки. Когда она почувствовала себя лучше, он сказал, что его зовут Гордон.

— Разве ты меня еще не вспомнила, Лиз, дорогая?

— Мне жаль… — Она замолчала, потеряв мелькнувшую мысль, забыв нужные слова.

Солнечный свет струился через окно. Свежий соленый ветер слегка колыхал полы ее ночного халата. Хватаясь за мебель, она с трудом прошлась по комнате.

— Вы Гордон?

— Да, дорогая.

— Вы говорили, что меня зовут Лиз.

— Лиз Сансборо. — Он довольно усмехнулся. — Теперь вы уже скоро станете сама собой.

Лиз Сансборо. Это имя снова и снова звучало в ее сознании. Ей казалось, что она слышит его постоянно, словно биение сердца.

Наконец наступил день, когда Лиз смогла самостоятельно одеться.

— Гордон, что со мной случилось? — спросила она.

— Это произошло восемь-девять недель тому назад, — ответил он. — Вы поскользнулись, сорвались со скалы и упали на камни прямо у линии прибоя. Это было ужасно, дорогая. Вы ничего не сломали, но ушибли голову.

Она поморщилась.

— У вас было сотрясение, а потом что-то вроде воспаления мозга. Доктор говорит, что так бывает. Я имею в виду воспаление мозговых тканей после травмы головы. Воспаление вызвало амнезию.

— Амнезию, — тупо повторила она. — Ну конечно же, у меня амнезия.

Проснувшись в поту, охваченная ужасом, она увидела в утреннем полумраке какого-то мужчину.

— Вы помните меня, Лиз? — Высокий, мертвенно-бледный человек подошел к ней, держа в руке нечто похожее на небольшой чемодан.

— Да… кажется. Кто…

— Я ваш врач. Меня зовут Аллан Левайн.

Голос звучал дружелюбно. Человек поставил чемодан и улыбнулся.

— Я не заходил к вам несколько дней. — Он измерил ей пульс и кровяное давление. — То, что вы проснулись, почувствовав в комнате чье-то присутствие, показывает, насколько живее вы стали реагировать на окружающее. Кажется, дело идет на поправку.

Затем гость начал слушать сердце. Он не переставал улыбаться, но при этом производил осмотр так, будто разглядывал в микроскоп мошку. Ей это не очень понравилось.

— Когда я смогу вспомнить свое прошлое?

— Трудно вот так сразу ответить. Постарайтесь не волноваться по этому поводу. — Он отложил стетоскоп. — У меня для вас есть кое-какие приятные новости. Во-первых, вы поправились настолько, что с сегодняшнего дня я буду приходить всего раз в неделю. И во-вторых, я сокращаю вам медикаментозный курс до одной таблетки в день.

— Что это за таблетка? — Обилие принимаемых лекарств вызывало у нее отвращение.

— Ваш антидепрессант. Некоторое время вам еще придется его пить.

— Но я не чувствую себя подавленной.

— Разумеется. Но если вы прекратите его прием, химические процессы в вашем мозгу выйдут из-под контроля и превратятся в диких зверей, как и раньше. Вам будет грозить рецидив, и в этом случае я не могу гарантировать положительного исхода. Так что подумайте, прежде чем принимать решение.

К ней вернулось воспоминание о безжалостной боли и наводящем ужас хаосе, терзавших сознание.

— Нет, нет, я не хочу чувствовать это снова, — подавленно выдавила она из себя.

Они гуляли с Гордоном, и постепенно к ней возвращались силы.

Во сне и наяву ее терзали воспоминания о минувшем. Какие-то обрывки событий, люди, очень много людей. Но в этих видениях она не видела себя.

Она обвела взглядом темную спальню. Этой комнаты она не помнила.

Она встала и вышла в гостиную.

— Где мы находимся?

Гордон привстал с дивана, спросонья протирая глаза.

— Лиз? Что-нибудь случилось? — Он включил лампу и посмотрел на часы. — Сейчас всего пять!

— Где мы находимся? — повторила она свой вопрос.

Он внимательно посмотрел на нее:

— В Санта-Барбаре. Это в Калифорнии.

Она повернулась, разглядывая легкую удобную мебель, книжные завалы, венецианские занавеси, не пускающие в комнату рассвет. Это была гостиная. Ей были известны еще три комнаты — кухня, ванная и спальня, в которой она спала. Гордон спал в гостиной на диване.

Она взмахнула руками, обвела взглядом все вокруг:

— Я знаю, вы говорили мне об этом. Но что это за место?

— Ваш дом. Мы прожили здесь два года. Вы и я. — Он сделал паузу, затем мягко добавил: — Ты помнишь, дорогая?

Она тяжело опустилась в кресло-качалку:

— Мы были любовниками?

— Ты что-нибудь имеешь против? — спросил он с улыбкой.

Она окинула взглядом его высокую фигуру и внимательно посмотрела на помятое после сна лицо. Он был рослый, мускулистый, с волнистой каштановой шевелюрой. Нижняя часть лица была четко очерчена. Симпатичный и крепкий, этакий ковбой из старых добрых вестернов. Все это ей нравилось, но сейчас гораздо важнее было другое. Необходимо, просто жизненно необходимо, чтобы он был постоянно здесь. У нее не было прошлого, и этот человек являлся связующим звеном между ней и неизвестным миром, исчезнувшим из ее памяти.

— Разумеется, я ничего не имею против, — сказала она, улыбаясь ему в ответ. Неожиданно она почувствовала себя лучше. — Но все для меня так ново — ты, я, этот дом. Все. Я проснулась оттого, что поняла одну смешную вещь. Я не помню, где жила, но помню, как завязывать шнурки, готовить и даже как программировать видеомагнитофон. Как я могу знать это и ничего не знать о своей прошлой жизни?

— Хороший вопрос. Давай-ка пойдем прогуляемся.

— В такую рань?

— Я тебе все объясню.

Воздух был напоен летними ароматами. На улицах Санта-Барбары в это раннее утро царила тишина. Высокие пальмы четко выделялись на бледном небе. Гордон и Лиз пошли по извилистой тропе через Элис-Кек-парк.

— Итак?.. — нетерпеливо начала она.

— А, я вижу, ты не забыла.

— Вряд ли я могу забыть то, что сейчас имеет первостепенное значение.

— Конечно. Но мне известно не так уж много… только то, что сказал доктор Левайн.

— И что же это?

— Существует два вида памяти — функциональная и событийная. Что такое функциональная память, ясно из ее названия. Она охватывает выполнение каких-то конкретных задач, определенных действий на основе механических навыков. Речь идет о таких вещах, как приготовление пищи, вождение машины, завязывание шнурков, программирование видеомагнитофона. Событийная память хранит сведения о том, что тебя окружает и что с тобой происходит. В ней содержатся ответы на вопросы типа — кто, что, где, когда и почему. Твое отношение к предмету, вещи, событию, пространству. В ней — твоя личность. То, что случилось с тобой, типично для людей, страдающих амнезией. Потеря всей событийной и отчасти функциональной памяти. Возможно, в течение какого-то времени мы не сможем узнать точно, что именно ты утратила.

— Значит, именно поэтому я умею читать, но не могу вспомнить ни одной книги, которую прочитала до этого, не могу припомнить даже, почему захотела ее прочесть. Знаешь, мне не удается припомнить ничего о несчастном случае.

Лиз подставила лицо дующему с моря ветру и ускорила шаги. Она чувствовала, как некая странная, неведомая сила, таящаяся глубоко внутри нее, заставляет ее мчаться вперед, словно одним лишь физическим усилием она могла излечить свое сознание и вернуть свою душу.

Гордон не отставал. Резкий ветер пронесся над крытыми красной черепицей домами Санта-Барбары, шурша в листьях гибискуса и пальм, в воздухе был привкус лета и соли. Гордон сказал ей, что сейчас июль.

Вопросы возникали один за другим.

Кто она на самом деле? Не только по имени, а как личность. Откуда она? Как долго она прожила в Санта-Барбаре? Замужем ли она? Есть ли у нее дети? Кто ее родители? Где она работала? Каким человеком она была?

Кто? Где?

Она спросила обо всем этом Гордона, и он вытащил откуда-то альбом с выцветшими фотографиями. Они уселись рядом в столовой.

— Как ты знаешь, тебя зовут Элизабет Сансборо, — сказал он, и она энергично кивнула. — Лиз, не так ли? Ты родилась в Лондоне и выросла на Шофилд-стрит в Челси. Это звучит знакомо?

— Англия? — Она резко качнула головой. — Нет, черт возьми!

— Не волнуйся, дорогая.

Что-то было не так.

— Почему у меня нет английского акцента?

— Единственное, что я знаю, это то, что ты подражала отцу, а у него, как ты увидишь через минуту, был американский акцент, ты мне сама рассказывала.

Он раскрыл альбом и указал на моментальный снимок на первой странице. Снимок изображал ряд живописных домов, образующих узкую улицу. Уютные четырехэтажные особняки с колпаками дымовых труб на крышах были обнесены черными заборами из кованого железа. У одного из домов стояла маленькая девочка в строгом шерстяном костюме и туфлях с перепонкой на низком каблуке. Она держала за руку улыбающегося мужчину в элегантном пальто.

— Это твой отец, Хэролд Сансборо, — сказал Гордон. — А это дом, в котором ты выросла. Отец работал в Англии на американские компании, но, женившись на Мелани Чайлдз, окончательно поселился в Лондоне. Вот смотри, на следующей фотографии твоя мать. Не правда ли, она настоящая красавица?

Мелани Чайлдз Сансборо в возрасте двадцати с небольшим лет внимательно смотрела в будущее с большого портрета. Лиз была совершенно на нее не похожа. У Мелани были тонкие черты лица, изящный нос и влажные голубые глаза. Жемчужина на тонкой цепочке украшала шею.

Лиз с облегчением улыбнулась. Она жадно смотрела на своих родителей. Это были реальные люди, реальное, осязаемое прошлое, обещающее выздоровление.

— А чем занималась моя мать?

— Она была просто домохозяйкой. — Гордон перевернул несколько страниц и указал на детские фотографии Лиз: вот она в Гайд-парке, верхом на пони на озере в Бэттерси-парке, она катается в лодке вместе с родителями. На других снимках семья была заснята на отдыхе во Франции и во время летних посещений Нью-Йорка, куда отец Лиз ездил на ежегодные деловые совещания.

На последней фотографии Лиз, внезапно превратившаяся в длинноногую девушку, была запечатлена стоящей между своими счастливыми родителями. Она была похожа на отца.

Лиз отвела взгляд от альбома и глубоко вздохнула. Затем снова посмотрела на старую фотографию, изображавшую ее в возрасте, когда ей было около двадцати. Да, это была она, но в то же время и кто-то совершенно незнакомый.

Она унесла альбом в спальню и долго всматривалась в зеркало, потом стала разглядывать молодую женщину на фото, рослую, длинноногую, с высоким лбом и крупным носом. Лиз приблизила снимок к глазам: да, так и есть. Мизинец левой руки девушки на фотографии был искривлен.

Она вытянула левую руку и бросила взгляд на свой мизинец. Он выглядел точно так же.

— Ты сломала его в детстве, — сказал Гордон, стоящий в дверном проеме, — во время катания на коньках. Он так и не сросся правильно.

— О да. Он до сих пор иногда побаливает.

Лиз обратила внимание на густые золотисто-каштановые волосы изображенной на снимке молодой женщины и черную родинку над правым уголком ее рта. Она посмотрела в зеркало и потрогала такую же приметную родинку на собственном лице.

Лиз и молодая женщина на фото ничем не отличались друг от друга. Они были одним и тем же человеком — ею.

Внешность не была утонченной, но яркой, бросающейся в глаза. Со странным ощущением отстраненности Лиз поняла, что красива и что по какой-то причине это важно.

— Тогда тебе было восемнадцать и ты отправилась в Кембридж, — сказал Гордон.

— В университет? Я там училась?

— На сегодня хватит.

— Но мне нужно знать…

— Скоро ты все узнаешь. Очень скоро.

Ее это не устраивало.

— Но что я за человек? Кто я такая? Чем я занимаюсь — учу детей в школе, граблю банки? Кем я стала?

Гордон покачал головой:

— Мы должны все делать правильно, дорогая. Доктор предупредил меня. Я буду ждать до тех пор, пока ты не попросишь дать тебе определенную информацию, ты будешь узнавать все понемногу, чтобы не вызвать перегрузку. Не забывай: ты едва не умерла от воспаления мозга. Твое сознание восстанавливается, но мы не можем его подгонять. Прошлое должно разворачиваться перед тобой постепенно и последовательно. Со временем все образуется.

Он ободряюще поднял кверху большой палец и направился в кухню.

Лиз листала страницы, изучала фотографии. Внезапно у нее возник еще один вопрос. Если Гордон должен ждать момента, когда она захочет получить информацию, почему он отказался продолжить свой рассказ, когда она его об этом попросила? Чем объяснить, что он боялся ее «перегрузить»… Значит, есть что-то такое, что беспокоит его, нечто, что должно беспокоить и ее?

— Лиз! Что ты делаешь?

Гордон пересек гостиную, где царил беспорядок, и подошел к столу, за которым она сидела. К ее столу — во всяком случае, он заставил ее в это поверить.

— Кто такая Сара Уокер? — спросила она, взмахнув перед ним пачкой бумаг.

Его суровое лицо выражало смесь гнева и озабоченности.

— Доктор сказал…

— Мне наплевать, что сказал доктор. Это моя жизнь. Я имею право знать, кто я и что я собой представляю!

Гордон наклонился над столом, его нижняя челюсть выдвинулась вперед.

— Черт возьми, Лиз! Еще слишком рано!

— Для чего рано, Гордон? Для чего?

Он склонился вперед еще на дюйм. Лицо внезапно налилось кровью, глаза засверкали. Она привыкла видеть его приветливым, но этот гнев и тревога словно преодолели какую-то преграду внутри нее. Все равно ей необходимо было знать. Она швырнула бумаги на стол:

— Прости, что я расстроила тебя, Гордон, но Сара Уокер… Кто она? Мне надо это знать. Понимаешь, я нашла эти журнальные статьи в ящике стола. — Статьи полетели на стол вслед за всем остальным. — Кажется, они озаглавлены «Пелена слез». Эти статьи были опубликованы в журнале под названием «Ток» и подписаны Сарой Уокер. Я просмотрела файлы в памяти компьютера, и мне кажется, что и этот компьютер, и этот стол принадлежат ей. Ни в ящиках стола, ни в файлах нет ничего, связанного с моим именем. Ничего!

Гордон втянул в себя воздух, пытаясь успокоиться, и отступил назад.

— Меня предупреждали, что это будет непросто, — сказал он. — Но, черт возьми, неужели ты не можешь немного подождать?

— Нет. Так или иначе, но мне надо все выяснить.

— Сначала я должен позвонить доктору Левайну, и, если он разрешит, у меня будут развязаны руки. Ведь он спас тебе жизнь, Лиз, и заботится о тебе.

— Даже если он не разрешит, я не остановлюсь. Я не могу. Мне нужно заполнить пустоту, которая когда-то была моей жизнью. Что еще я могу найти такого, что ты не захочешь мне объяснять? Письма, сувениры, другие фотографии…

Прежде чем она успела закончить, Гордон был у телефона и набирал номер. Потом он долго разговаривал с доктором, наконец кивнул и повесил трубку.

— Доктор говорит, — сказал Гордон, — если ты настроена так решительно, то скорее всего сможешь справиться.

— Конечно, смогу.

Она прошла за ним в коридор к стенному шкафу, чувствуя облегчение оттого, что перестала на него сердиться. Ведь она считала, что обязана Гордону гораздо в большей степени, чем доктору.

— Да, но он все же хочет, чтобы я помог тебе пройти через это, — сказал он, вытаскивая с верхней полки шкафа целую кипу толстых папок, еще один альбом с фотографиями и две видеокассеты.

— Спасибо. — Лиз, волнуясь, взяла материалы и направилась к дивану. Гордон сел рядом, и она открыла альбом на первой странице. Там было фото, на котором она и ее родители стояли у величественной старинной церкви со шпилями и контрфорсами.

— Узнаешь? — спросил он. — Это церковь Королевского колледжа в Кембридже.

Ответить Лиз не успела. Комната наполнилась оглушительно громкими, беспорядочными звуками. Одновременно на ковер посыпались куски разбитого вдребезги окна. Стол рядом с Лиз словно взорвался, лампа перевернулась и лопнула. Это были автоматные очереди.

— Лиз! На пол! — крикнул Гордон.

Она бросилась на ковер. Вторая очередь прошила комнату, круша дерево, стекло, штукатурку. Неожиданно Гордон оказался рядом с Лиз. Он выхватил пистолет, затем достал другой из-под дивана. Один из них он сунул ей в руку. Пистолет был огромный. «Автоматический», — подумала она.

Откуда ей знать, что он автоматический?

— Возьми! — приказал он.

— Я не знаю, как…

— Знаешь. Бери!

Она сжала рукоятку. Ощущение было… знакомым.

Кто она такая?

Глава 2

Неожиданно наступила тишина. На полу в беспорядке лежали куски обвалившейся штукатурки, и разбитого стекла. Известковая пыль, густой пеленой застилавшая все свободное пространство комнаты, затрудняла дыхание.

Еще одна очередь хлестнула через окно.

— Они стреляют с противоположной стороны улицы, стараются прижать нас к полу. — В голосе Гордона чувствовалась напряженность.

— Почему, Гордон? Кто они такие? И кто мы?

Дом содрогнулся от взрыва.

— Лиз! Осторожно…

Входная дверь, сорванная с петель, пролетела через комнату, сшибая в стороны стол и стулья. Трое ворвались в комнату через зияющий дверной проем. Гордон открыл огонь из положения лежа. Одного из нападавших отбросило пулями за порог. Двое других залегли по обе стороны входа. Короткая очередь вспорола диван.

— Лиз! — снова крикнул Гордон.

Она видела, как нападавший, находившийся справа, быстро исчезает из ее поля зрения. Он полз на локтях, черный короткоствольный автомат с торчащим сбоку магазином лежал на сгибе руки. Лиз машинально повернулась в тот момент, когда голова показалась по другую сторону дивана. Он не отрываясь смотрел Лиз прямо в глаза своим ничего не выражающим взглядом.

Незнакомец привстал на колени, ствол его оружия был направлен на Лиз. Еще мгновение, и ее не станет…

Она первой нажала на спусковой крючок.

Пистолет в ее руке дернулся вверх, в то же мгновение ее висок прорезала острая боль, и Лиз решила, что убита, но вдруг увидела, как на груди стоящего на коленях человека расползается красное пятно, красные струйки текут изо рта по подбородку, а сам он валится тряпичной куклой назад, к стене.

В комнате неожиданно появился еще кто-то и мощным ударом отправил на пол третьего нападавшего.

— Присмотрите за Гордоном! — послышался чей-то крик.

Лиз обернулась. Гордон, весь в крови, беспомощно распластался на полу. Внезапно чьи-то руки подняли ее на ноги и потащили к выходу.

— Гордон! — вскрикнула она.

— Мы позаботимся о нем, — сказал кто-то. — Быстрей, быстрей! Давай!

Лиз тащили через коридор к черному ходу. Она отчаянно упиралась.

— Господи, да мы же свои, Сансборо!

— Некогда сейчас объяснять. Давайте ее сюда!

Трое сволокли ее с лестницы и втолкнули в поджидавший рядом автомобиль. Хлопнула дверца, и машина с визгом сорвалась с места, оставляя в воздухе запах горелых покрышек. Свернув на Мичелторена-стрит и направившись в сторону центра, они вынуждены были объехать стоящий поперек проезжей части искореженный автомобиль.

Послышалось завывание сирен. Несколько полицейских машин летело по Гарден-стрит к ее покинутому дому.

Нырнув в лабиринт узких улочек Ривьеры и одолев крутой подъем, машина ринулась вниз, в долину. Лиз понятия не имела, где находятся она и ее спутники. Они с Гордоном никогда здесь не были.

Наконец автомобиль затормозил у дома, укрывшегося в пустынном каньоне. Незнакомцы проводили Лиз в тесную, с зарешеченными окнами комнату, вся обстановка которой состояла из стола и кровати. Здесь ее оставили одну. Дверь закрылась, и она услышала, как в замке повернулся ключ.

Комнату заполнили длинные, чернильной густоты тени. Лиз казалось, что она находится здесь уже несколько часов. Ее мутило, не давали покоя мысли о Гордоне. Что с ним, жив ли он? А что с тем человеком, в которого она стреляла? Неужели она убила его? Наконец, кто были те люди, которые сказали, что они «свои»? Если они свои, то почему заперли ее одну в этой комнате, ничего не объяснив?

Да, эти люди спасли ее от других, тех, кто напал на ее дом, и они знали Гордона или по крайней мере его имя. И все же…

Она услышала звук отпираемого замка, и в комнату вошел немолодой худощавый человек с седеющими волосами и добрым лицом. В руках у него был поднос с бутербродами и молоком.

— Почему меня здесь заперли? — спросила она.

— Мне очень жаль, Лиз, но у нас просто не было времени для объяснений. Да и потом, вы бы пока еще ничего не поняли. Мы боялись, что вы попытаетесь сбежать. А здесь безопасно. Вам надо поесть, и мы послали за…

— Где Гордон? Что с ним? Он тяжело ранен?

— Он в больнице. Я не знаю, насколько серьезно его ранение, но выясню это, как только смогу.

— А что с тем, в которого я стреляла?

— Мертв. Чистая работа.

Она прикрыла глаза, чувствуя приступ тошноты.

— Вы вынуждены были застрелить его, Лиз, иначе он убил бы вас.

Справившись с тошнотой, она с трудом приподняла веки:

— Вы из полиции?

— В каком-то смысле да. Мы послали за вашим врачом, он скоро будет здесь. А теперь поешьте, хорошо?

Лиз думала о Гордоне и об убитом ею человеке, аппетита не было. Но она все же взяла бутерброд и впилась в него зубами.

— Лиз, вы в порядке? — В комнату быстро вошел доктор Левайн, на его худом лице лежала тень беспокойства. Он включил верхний свет, вынул из чемодана стетоскоп и осмотрел ее. — Мне сказали, дело было серьезное.

— Что это были за люди? Почему они хотели нас убить?

— Боюсь, что они охотились только на вас, Гордон им вряд ли был нужен. Конечно, вам необходимо выяснить суть происшедшего. Но предупреждаю: если вы сразу узнаете о себе всё, это может вас травмировать. Так что, давайте подождем до завтра.

Доктор вышел и тут же вернулся с теми материалами, которые она начала изучать еще в доме. Лиз с благодарностью взяла их. В комнату опять вошел худощавый седеющий человек, тот, что принес ей поесть; он вкатил в комнату телевизор и видеомагнитофон на специальном столике.

— Известно ли что-нибудь о Гордоне? — еще раз поинтересовалась она.

— Извините, Лиз, — окликнул ее Аллан Левайн, стоявший у входа. — Я объяснил все, что касается вашего лечения, охранникам. Они принесут одежду и все необходимое для того, чтобы вы могли привести себя в порядок. Вы можете доверять им. Должны ли они по-прежнему запирать вас?

Она посмотрела на фотоальбом, видеокассеты и папки, лежащие у нее на коленях, и отрицательно покачала головой. Доктор вышел. На этот раз звука запирающегося замка не последовало.

За окном комнаты на черном небе ярко мерцали звезды. Лиз подошла к столу и зажгла лампу, затем взяла первую папку и погрузилась в чтение.

Как выяснилось, она изучала проблемы внешней политики и международных отношений в Кембридже, и у нее был возлюбленный. В альбоме Лиз нашла десятки фотографий, на которых была заснята вместе со смуглым молодым человеком. У юноши были серьезное лицо, угольно-черные глаза и волосы. Его звали Хусейн Шахид Нун, и он принадлежал к одной из наиболее известных пакистанских семей. Во время поездки домой, целью которой было сообщить о серьезных намерениях в отношении Лиз, Хусейн отправился на своем спортивном самолете в короткое путешествие, которое очень развлекало его. На этот раз случилось несчастье: самолет разбился, и Хусейн погиб.

Сидя в комнате в полной тишине, Лиз честно старалась вспомнить хоть что-нибудь о своей юности, но не могла. Вероятно, она любила Хусейна, и потеря этого человека была для нее трагедией. Но что такое любовь? Теперь она любила Гордона, однако… Волей обстоятельств Лиз была лишена романтических воспоминаний об этом чувстве из ее прошлой жизни, и теперь бесплодные попытки воссоздать былое приносили лишь отчаяние.

Когда она училась в Кембридже, были убиты ее родители. Как обычно, отец приехал в Нью-Йорк на ежегодное совещание и взял с собой мать. Там, в Нью-Йорке, они стали жертвами уличного грабежа и погибли. При мысли о родителях, которых она не помнила, Лиз почувствовала приступ боли. Боже мой, сколько же понадобится времени, чтобы восстановить прошлое и снова ощутить потерю этих людей как трагедию?

Еще какое-то время она сидела, думая о родителях, которых не помнила. Затем глубоко вздохнула и опять принялась читать. Новый повод для эмоциональной встряски не заставил себя ждать.

Через год после смерти родителей Лиз вышла замуж за американца, веснушчатого, мускулистого блондина, внешность которого с первого взгляда внушала доверие.

Гэррик Ричмонд обучался в Кембридже как фулбрайтский стипендиат. В альбоме было очень много их совместных фото. На всех Гэррик улыбался, излучая радостное и энергичное обаяние. Когда Лиз с ним познакомилась, ей исполнился двадцать один год. Она приняла американское гражданство, а затем они с мужем переехали в Виргинию, где он работал на Центральное разведывательное управление. Это была опасная работа, и Гэррик Ричмонд… погиб, выполняя задание в Ливане.

Она закрыла альбом и папку. Темная удушающая волна накрыла ее: погиб еще один человек, к которому она испытывала теплые чувства. Неужели это случалось со всеми, кого она любила? Быть может, над ней висело какое-то проклятие? Потеряв память, она могла лишь размышлять об этом и испытывать страх. Теперь ей казалось, что близкие ей когда-то люди никогда не жили да и сама она никогда не жила.

Она подошла к кровати. Человек, потерявший память, не может быть самим собой, потому что не знает, кто он, подумала Лиз. У него нет лица, нет прошлого, сформировавшего его, на основе которого можно было бы делать какие-то выводы. Нет опыта прошлых эмоций, с которыми можно было бы сравнить новые. Чувствовать гнев и горе и думать, думать. Все замкнулось, и, казалось, нет выхода из этого порочного круга.

Ее звали Лиз Сансборо, и она была тридцатидвухлетней вдовой. Если не считать Гордона, все, кого она любила, мертвы. Она лежала на кровати в незнакомой комнате и оплакивала свое одиночество и всех тех, кого она потеряла и кого не помнила.

После гибели Гэррика Лиз тоже стала агентом ЦРУ. Ее досье как сотрудника агентства было в следующей папке. Подготовка проходила в штате Виргиния, в лагере Кэмп-Пиэри, который называли «фермой». В досье подробно перечислялась аппаратура, на которой ее проверяли, описывались ее навыки в работе с шифрами и мастерство в дзюдо, результаты экзаменов по стрельбе. Она хороший стрелок… или была им. Неудивительно, что Гордон настоял на том, чтобы она взяла в руки оружие.

Лиз вставила кассету в видеомагнитофон. Судя по наклейке, запись была сделана одним ее другом лет пять назад в ее лондонской квартире. Квартира была маленькая, с такой же мебелью, какой теперь был обставлен ее дом в Санта-Барбаре. Когда камера взяла ее крупным планом с книгой в руках, Лиз увидела искривленный мизинец на своей левой руке.

Эта кассета не помогла ей. Она ничего не вспомнила.

Вторая кассета была выполнена ЦРУ. Лиз заснята во время выполнения задания по наружному наблюдению в Потсдаме, поднимающей контейнер с закладкой в Зальцбурге, выслеживающей кого-то в какой-то темной аллее в Вене. В конце пленки она смотрела в объектив камеры снизу вверх из венских сумерек, рисующий свет фонаря обрамлял лицо. Это было ее лицо, вплоть до такой заметной родинки над верхней губой.

Если верить досье, она работала главным образом в Лондоне, поскольку очень хорошо знала этот город, но в то же время ей приходилось выполнять задания во многих странах Западной Европы. Три года тому назад ее направили в Лиссабон встречать курьера. Свидание не состоялось: курьер был убит за несколько секунд до того, как должен был встретиться с Лиз. Застреливший его киллер по кличке «Хищник» выстрелил и в нее, а затем скрылся, решив, что она тоже мертва.

Просто чудом медики из ЦРУ спасли ее жизнь. Затем отправили в отставку и поселили в Санта-Барбаре как журналистку по имени Сара Уокер.

Сара Уокер!

Итак, стол в том доме все-таки принадлежал ей. Она представила себя Сарой Уокер, журналисткой, работавшей на какой-то журнал. Имя казалось ей знакомым, но эмоция не подтверждалась воспоминанием.

Она с горечью подумала о том, что ее приняли за мертвую. В каком-то смысле она действительно умерла. Мертва память, значит, большая часть ее личности не существует.

Неужели все эти события происходили именно с ней?

На последней странице папки была фотография, где ее засняли вместе с Гордоном. Они стояли на пляже в купальных костюмах, крепко обнявшись, а позади них была видна линия прибоя, бившегося о золотой песок. Лиз внимательно рассмотрела снимок, затем перевернула его. На обороте было написано, что фотография сделана год назад на Хендриз-Бич.

Оба выглядели счастливыми.

Лиз все еще изучала фото, когда услышала, как открывается дверь. Она резко обернулась и увидела Гордона. Он был бледен, плечо плотно забинтовано, рука на перевязи.

Лиз подбежала к нему и обняла.

Они сидели рядом на кровати в крохотной комнатке.

— Я работала на ЦРУ. Ты знал об этом?

— Да, Лиз.

— Значит, ты тоже из ЦРУ.

— Поэтому мы с тобой и познакомились. Мы называем ЦРУ «фирмой» или «агентством», но чаще просто «Лэнгли».

— Ты знаешь людей, которые нас спасли? Кому принадлежит этот дом?

— Они тоже из ЦРУ, — улыбнулся Гордон. — А этот дом — одна из наших явок.

— Но почему мы жили вместе в Санта-Барбаре? Ведь у тебя была своя работа, свои задания?

— Даже у агентов есть личная жизнь, дорогая. Я то уезжал, то приезжал, но Санта-Барбара стала для меня домом. Ты стала для меня домом. Понимаешь?

Он поднял левую кисть. На безымянном пальце было широкое золотое кольцо.

Лиз вспомнила, что уже видела его, но как-то не придала этому значения.

— Мы женаты?

— Официально нет. Это не в нашем стиле.

Из кармана рубашки он вынул кольцо поменьше, осторожно осмотрел его, потом с улыбкой взглянул ей прямо в глаза:

— А это твое.

Она посмотрела на свою левую руку, на безымянном пальце которой не было даже следа от кольца.

— Ты уже вручал мне его… раньше?

— Да. Мы обменялись кольцами, когда я поселился у тебя. Но в больнице мне его отдали. Там опасаются краж, особенно если речь идет о пациенте, который без сознания. Потом, когда выяснилось, что у тебя амнезия, я подумал, что не имею права надеть его тебе на палец. Возьми его, дорогая.

Золотой кружочек увесисто лег на ее ладонь.

— Когда ты упала и получила сотрясение мозга, — мягко продолжал Гордон, — я не мог тебя покинуть. Моим заданием стало помочь тебе выкарабкаться.

Лиз чувствовала, как сильно он желает, чтобы она надела кольцо, но у нее не было сил. В инстинктивном нежелании сделать это был какой-то скрытый смысл, который она не могла толком уловить.

Лиз опустила кольцо в карман и переменила тему разговора.

— «Хищник» — очень неприятная кличка, звучит зловеще. Кто он такой, Гордон?

В его глазах мелькнуло недовольство, он понял ее решимость идти до конца.

— Он наемный убийца, работает по всему миру, причем кличка вполне соответствует репутации. Никто не знает, кто он на самом деле, нет ни одной его фотографии. Предполагают, что он убивает любого, кто может его узнать. Именно поэтому с тобой случилась эта история в Лиссабоне. Он решил, что ты его видела, и поэтому счел необходимым тебя убрать.

— Расскажи мне о Хищнике все, что знаешь, — попросила Лиз, заглядывая в его бледное лицо.

Гордон встал и подошел к зарешеченному окну. Он поглядел в темное стекло так, словно мог видеть не только прошлое, но и будущее.

— Поверь, вот уже тридцать лет Лэнгли делает все возможное, чтобы нейтрализовать его. — Гордон отвернулся от окна, лицо его помрачнело. — И не только Лэнгли. Все разведслужбы по обе стороны «Железного занавеса» стараются добиться этого, причем сейчас больше, чем когда бы то ни было. Он — некая постоянная зловещая сила в нашем быстро меняющемся мире. Хищник безжалостен, он профессионал самого высокого класса и совершенно независим. Его интересуют только деньги. По слухам, настоящее имя этой бестии — Алекс Боса, но мы не смогли получить подтверждения этой версии. Мы не знаем ни места его рождения, ни национальности его родителей, неизвестно также, учился ли он где-нибудь и сколько ему лет. В довершение мы не имеем представления, как он выглядит, поскольку, как я уже тебе объяснил, он убивает любого, кто может его опознать.

— Если я его видела, почему я не описала его внешность?

— Судя по всему, ты видела только его силуэт, но ему показалось, что ты разглядела гораздо больше. Поэтому он и выстрелил. Когда его пуля угодила в тебя, ты сразу же потеряла сознание, а крови натекло столько, что ты действительно выглядела как труп.

Сердце ее сжалось.

— Мне повезло. — Она вздрогнула.

— Еще как! Как раз в тот момент, когда он направлялся к тебе проверить, действительно ли тебя прикончил, на той самой аллее его чуть не накрыл полицейский патруль. Если бы не это, он успел бы определить, что ты еще жива. Мы сразу же поняли, что это был Хищник, и на следующий день получили подтверждение этой версии из наших источников.

Лиз вздрогнула. Гордон мрачно смотрел на нее. Она оглядела его бледное лицо, забинтованное плечо и руку на перевязи, вспомнила неожиданное дерзкое нападение на ее дом и мгновенные ответные действия ЦРУ по ее спасению. Из отдельных кусочков в ее мозгу начала складываться жуткая картина.

— ЦРУ явно наблюдало за мной, — сказала она. — Но кто же эти люди, которые на нас напали?

— Мы точно не знаем. Тот, кого мы захватили, ничего не сказал и скорее всего не скажет. Но нам известно, что́ им было нужно.

С отчаянно бьющимся сердцем она ждала продолжения.

— У нас произошла утечка информации, — с трудом проговорил он. — Хищнику стало известно, что ты жива, и он не верит, что ты тогда не разглядела его лица. Он объявил, что щедро заплатит тому, кто тебя убьет. Он не хочет рисковать и поэтому сам наблюдает за тобой. Так или иначе, но на этот раз он хочет удостовериться, что… что ты действительно будешь мертва.

Глава 3

В одном из рабочих районов Парижа человек в потертых джинсах и тесной футболке, протиснувшись сквозь толпу бастующих водителей автобусов, вошел в сомнительного вида бар. Ему был нужен припаркованный рядом с заведением ремонтный фургон, который он собирался угнать, заодно прихватив и водителя.

Этот человек прибыл в Париж только вчера, он был моложав, в свои шестьдесят выглядел лет на десять моложе. Легкая походка и совсем коротко остриженные волосы делали его своим и во Франции, и в Англии, из-за этой стрижки немногочисленные знакомые в этих странах называли его «Ощипанным».

В Цюрихе при помощи пластической операции ему убрали морщины, сделали более плоским нос и уменьшили подбородок. В Риме дантист поставил ему коронки и уничтожил все регистрационные записи, исключив возможность установления личности пациента по зубам. В Берлине специальной кислотой ему сожгли капиллярные линии, сняв проблему отпечатков пальцев. Теперь он снова принимал анаболические стероиды и ежедневно тренировался, чтобы увеличить мышечную массу. Ум его был ясен, а сам он спокоен и безжалостен, как всегда.

Ощипанный направился прямо к стойке, поймал взгляд бармена и мотнул головой. Тот, хмурясь, приблизился, протирая стакан. Ощипанный обвел внимательным взглядом завсегдатаев, сгрудившихся у стойки, словно скотина на водопое. Он решил, что лучше приступить к делу здесь, чем на улице, где царили шум и неразбериха.

— Что-нибудь выпьете? — спросил стоявший перед ним бармен.

— Кружку пива. «Миллер», — ответил Ощипанный, выкладывая на стойку несколько монет.

Пока бармен сгребал мелочь в карман белого передника и ходил к бочке с краном, сухощавый седой человек, хищно прищурясь, вычислил человека, которого искал, — водителя. Это было нетрудно: на спине его рыже-коричневого комбинезона красовалось название ремонтной компании, такое же было выведено и на фургоне.

Ощипанный взял свою кружку и направился к пившему пиво водителю. Солнце было почти в зените, и у трудяги француза, наверное, пересохло в горле.

Далеко к югу от Парижа, на покрытых зеленью берегах Роны, жители старинного города Авиньона к четырем часам пополудни покидали конторы, магазины и дома и выходили на улицы, щедро залитые золотым солнечным светом. По старинным улицам сегодня пройдет парадным шествием цирк, красочные плакаты были всюду: на стенах двенадцатого века, на фонарных столбах двадцатого. Для маленького городка приезд цирка — большое событие, вдалеке зазывно звучала веселая музыка.

В глубине территории заправочной станции стройная молодая женщина в элегантном велосипедном костюме заперлась в кабинке примитивного туалета. Унитаз в нем отсутствовал, была лишь дыра внизу и два истертых углубления в каменном полу по обе стороны от отверстия — для ног.

Однако женщина заняла кабинку вовсе не для того, чтобы пользоваться ею по назначению. Она сняла с себя кепку, солнцезащитные очки, рюкзак и велосипедный костюм. Из рюкзака молодая женщина извлекла дешевое бесформенное платье, а на его место водворила свое велосипедное обмундирование. Без излишней торопливости за счет точности она потратила на все несколько секунд. А затем с помощью темного тонального крема изменила свое лицо.

Вокруг рта и через лоб она провела линии, имитирующие морщины, потом растушевала их. Надела легкое кашне, очки с толстыми стеклами и решила, что все это, как и ее якобы иссушенное солнцем лицо, не привлечет внимания на оживленных улицах Авиньона.

Женщина с удовольствием ощутила приток адреналина, словно вошла в ледяную воду. Три года она не работала и за это время соскучилась по настоящему делу, но все же ей хотелось, чтобы операция, в которой она участвовала сейчас, закончилась как можно скорее.

Освоившись со своей новой внешностью, она вышла из кабинки. Зазывная музыка приближалась, а это означало, что ей следовало поторопиться. Она села на велосипед и подъехала к овощной лавке, где наполнила висящую на руле плетеную корзину свежей морковью, редиской, связками лука, не забыла она и низку чеснока.

Затем женщина поехала на одну из улиц к тому месту, мимо которого должно было проходить цирковое шествие. Она остановилась на углу и принялась расхваливать только что купленный ею товар, как типичная французская крестьянка.

— Крупный лук! Морковь! Чеснок! — кричала она, держа веревку с нанизанными на нее головками чеснока в правой руке и пучки красной редиски — в левой. — Отличный чеснок! Свежая редиска!

Когда шествие показалось в конце улицы, какая-то домохозяйка купила у нее чеснока и луку. Затем подошел конторский служащий, взял пучок редиски, обтер одну и откусил кусок в тот самый момент, когда мимо них прогарцевали движущиеся в первых рядах цирковые пони. За ними шли клоуны — они кувыркались, играли в догонялки и время от времени останавливались, чтобы демонстративно пожать руку кому-нибудь из зрителей. Клоуны всегда были лучшей рекламой для цирка, и собравшаяся толпа, наблюдавшая за их ужимками, забурлила от радостного возбуждения.

Крестьянка тоже развеселилась и придвинула свой велосипед к проезжей части так, что он теперь стоял на самом бордюре. Один из клоунов, пухлый коротышка, одетый в костюм матроса наполеоновских времен, остановился рядом с ней и принялся жонглировать цветными мячами.

Крестьянка рассмеялась и по-детски захлопала в ладоши, но в этот момент ее велосипед соскользнул с бордюрного камня и, поддавшись вперед, врезался в густо размалеванного человечка. В толпе охнули. Клоун же, успев поймать мячи, упал. Женщина подняла велосипед и отвела его в сторону.

— Простите! — громко вскричала она. — Что я наделала! С вами все в порядке? — И тут же шепотом спросила коротышку по-английски: — Как дела?

— Все идет по плану, — быстро ответил тот. — А у тебя?

— Мы хорошо начинаем, — сказала она, улыбаясь.

На большее не было времени. Сделав кувырок назад, клоун встал и, быстро перебирая ногами, обутыми в карикатурно огромные башмаки, подскочил к женщине. Зрители зааплодировали. Низко поклонившись, он протянул крестьянке мяч голубого цвета, та с громким «мерси» приняла его, а человек в огромных башмаках помчался догонять веселую процессию.

Женщина, хотя ей не терпелось заняться другими делами, оставаясь в образе, простояла у обочины до тех пор, пока мимо не прошел весь цирк, и лишь после этого покатила прочь. На другой заправочной станции она убрала с лица косметику и снова переоделась в велосипедный костюм. Затем вскрыла резиновый мяч, вынула из него скатанный в трубочку листок бумаги и, свернув его, вложила внутрь шариковой ручки. Ненужный мяч, мелко изрезанный, был спущен в унитаз. Выйдя на улицу, она внимательно осмотрелась и покатила сквозь солнечный день в сторону Марселя — там ей следовало еще раз изменить внешность и сесть в автобус, следующий в Париж.

В прокуренном парижском баре Ощипанный угощал пивом француза-ремонтника до тех пор, пока тот, пошатываясь, не направился к выходу. Сухощавый седой человек в потертых джинсах выждал некоторое время и двинулся к двери.

Водитель забрался в кабину своего ремонтного фургона и стал неверной рукой шарить по карманам, отыскивая ключи. В то же время Ощипанный осмотрел улицу — демонстрация закончилась, вокруг все опустело. Тогда он вынул из кармана небольшой футляр, достал оттуда наполненный шприц и резко распахнул дверцу. Человек в кабине повернулся в его сторону, в мутных глазах внезапно мелькнуло беспокойство. Он увидел шприц и, собравшись с силами, резко опустил свой внушительный кулак на голову своего недавнего собутыльника. Тот ушел нырком вниз и всадил ему в бедро шприц. Водитель попытался сделать еще один выпад, но силы внезапно оставили его. Ощипанный затолкал ослабевшее тело в глубь кабины. Завтра утром у француза будет тяжелое похмелье, и он не сможет вспомнить, где он вместе с фургоном провел остаток вчерашнего дня.

Ощипанный уселся за руль и запустил двигатель. О четырех конспиративных квартирах в Париже никому не было известно, никто о них не узнает и впредь. В одной из них он провел прошлую ночь. Теперь, пока французский ремонтник был без сознания, можно, надев его форменный комбинезон и кепку, спокойно объехать три другие, проверить работу всех систем: электро- и водоснабжения, безопасности, еще раз уточнить пути возможного бегства. В каждой квартире были сделаны запасы лекарств, продуктов и всего необходимого для изменения внешности.

Ощипанный мог бы нанять для этого людей, но он давным-давно твердо усвоил, что даже самый надежный «друг» может предать, если ему предложат подходящую цену. Поэтому он предпочитал работать в одиночку.

К четырем часам он вернулся на левый берег Сены и припарковал фургон на бульваре неподалеку от внушительного небоскреба из стекла и стали — лакомого куска парижской недвижимости под названием Тур-Лангедок.

Ощипанный скрестил руки на мускулистой груди и склонил голову, притворяясь дремлющим. Теперь он немного нервничал, но это было легкое волнение — сказывался многолетний опыт, и ощущалось оно как нетерпеливое ожидание.

Наконец Ощипанный заметил ее, идущую по улице в солнечном свете. Он наблюдал за ней сквозь по-прежнему смеженные ресницы. Ему нравились ее длинные ноги, походка, рост, густые золотисто-каштановые волосы, нравилось, как она выглядела в черном плотно облегающем платье. Всего минуту Ощипанный позволил себе наслаждаться этим зрелищем. Затем взглядом профессионала окинул бульвар и сразу же обратил внимание на явный «хвост»: метрах в ста сзади шла женщина в деловом костюме, держащая под мышкой толстый портфель — такие обычно носят художники. Одна ее рука была свободна, так что в любой момент она могла выхватить пистолет, а Ощипанный был уверен, что в портфеле есть оружие.

У дальней стороны небоскреба он увидел еще двоих. Один сидел в машине, другой поливал цветы. Ощипанный осторожно осмотрелся. Оказалось, что был и четвертый! Все говорило о том, что операция готовилась весьма тщательно.

Наконец длинноногая красавица подошла к Тур-Лангедок, миновала двойные стеклянные двери и направилась к самому дальнему лифту. За ней последовала только «художница», остановившаяся у ближнего.

Ощипанный удовлетворенно кивнул — все шло по плану.

Он решил, что продолжит свои приготовления только после того, как женщина выйдет и он убедится, что она успешно оторвалась от «хвостов» и исчезла невредимой.

Ощипанный с трудом проглотил царапавший горло комок, слишком много значила для него эта женщина.

Глава 4

Ночь выдалась светлая, высоко в небе сиял молодой месяц. Элизабет Сансборо стояла у окна кухни конспиративного дома. Неожиданно из зарослей чапарралля появились двое вооруженных до зубов мужчин. Сердце ее отчаянно заколотилось.

— Гордон, — тихо позвала она.

— Это часовые, — успокоил он ее, встав рядом.

Оба охранника держали на изготовку автоматы, гранаты оттягивали книзу их пояса. Словно тени, они растаяли в лунном свете, внимательно озираясь по сторонам в надежде разглядеть наемников Хищника или его самого.

Вдруг по спине Лиз пробежал холодок.

— А как Хищник меня нашел?

— Мы точно не знаем. — Гордон налил кофе в две чашки. — Нам было известно, что он попытается это сделать. Именно поэтому ЦРУ и держало агентов поблизости от твоего дома.

Глаза Лиз сузились.

— Я не хочу больше сюрпризов, Гордон, пора рассказать мне, что происходит на самом деле.

Он сел за стол, поглядел на свою чашечку с кофе, но не притронулся к ней.

— Понимаешь, в Лэнгли задумали взять Хищника, причем взять живым. — Он ободряюще улыбнулся. — Наши хотят вытащить из него все, что он знает. Все политические тайны, все грязные дела.

— Великолепно. Тогда мне не придется больше волноваться из-за него. — По молчанию Лиз и по ее глазам было видно, что она начинает что-то понимать. — Но каким-то образом в этой операции задействована я. Причем нужно, чтобы я была жива и здорова, так? В чем тут дело? — с расстановкой продолжила она.

— Ты необходима ЦРУ для проведения операции.

— Брось шутить!

— Никаких шуток. В Лэнгли думают, что ты можешь очень здорово помочь. Тем более что ты в этом лично заинтересована.

Лиз пересекла комнату:

— Но ведь я разучилась работать! Даты и места проведения операций, в которых я участвовала, да еще их краткое описание — вот и все, что я знаю. Да и то потому только, что ты дал мне об этом прочитать. Если я начну действовать, то, вероятнее всего, погибну сама и погублю все дело.

— Руководство считает, что при специальной подготовке риск будет сведен к минимуму. — Голос Гордона звучал спокойно и убедительно. — В этом есть смысл, Лиз. Ты нужна Хищнику, а Хищник нужен Лэнгли. Скоро к тебе вернутся сила и выносливость, ты восстановишь необходимые знания… ну там, о текущих событиях, выдающихся личностях, политиках и все такое. Руководству важно, чтобы ты могла встречаться и беседовать с людьми, не привлекая к себе внимания. А самое главное — тебе придется восстановить навыки разведчика в элитном тренировочном лагере.

Лиз уселась за стол, но пить кофе тоже не стала. Из того, что она читала о секретных тренировочных лагерях ЦРУ, она усвоила, что людей там обучают серьезно и всесторонне и делают из них высококвалифицированных агентов.

— Я буду с тобой и буду помогать тебе на протяжении всего курса обучения, — добавил Гордон.

— Ты сказал, я нужна ЦРУ потому, что уже пересекалась с Хищником. — Она смотрела прямо в его карие глаза, пытаясь разглядеть в них правду. — Значит, агентство планирует взять Хищника, используя меня как приманку?

Гордон отвел глаза:

— Прости, Лиз, но я действительно не знаю. Честно говоря, я даже не знаю, каково мое собственное задание. Возможно, никто из нас и не будет этого знать до определенного момента. В данном случае секретность прежде всего. Эта операция в этом смысле похлеще тех, что идут под грифом «совершенно секретно». Каждый знает только малую часть информации для своей роли, и не более. И дело тут не только в самом Хищнике. Наше руководство беспокоится, как бы нас не опередили разведслужбы кое-каких других стран. Нужно, чтобы Хищник и все, что он знает, попало только к нам.

Он снова взглянул на нее, с его лица не сходило мрачное выражение.

— Это просто работа, если ты и будешь приманкой, тебя подготовят соответствующим образом. И можешь быть уверена, что в Лэнгли предпримут все возможное для твоей безопасности. Они знают, что делают.

Гордон наконец отхлебнул кофе.

— Но ты не обязана во всем этом участвовать. Можешь забыть все, что я только что сказал. ЦРУ не будет использовать тебя против твоего желания. Если не хочешь влезать в это дело, можешь устроиться где-нибудь в другом городе с новой легендой.

Он говорил одно, но выражение его лица свидетельствовало совсем о другом. Все было решено: она нужна ему… и ЦРУ.

— Расскажи мне, какой у агентства план, — попросила Лиз.

После того как Гордон изложил то, что знал, Элизабет наклонилась вперед, упершись локтями в колени и охватив ладонями голову. Хотя недавно она перенесла тяжелую травму, сейчас ее сознание работало четко. С каждым днем она становилась физически крепче. Судя по досье, в прошлом она была агентом высшей квалификации. Руководство агентства готово взять на себя любые проблемы и расходы, включив Лиз в операцию по поимке опаснейшего убийцы, на которого охотятся спецслужбы многих стран мира.

Она знала, что выхода нет: Хищник решил уничтожить ее. Кроме того, обучение могло вернуть ей память.

Лиз глубоко вздохнула и взяла свою чашку с кофе.

— Я согласна, — коротко сказала она.

На следующий день Лиз и Гордон сели в самолет, он пересек серо-коричневые пустыни Калифорнии и Юты, перенеся их в лесистые горы северной части штата Колорадо. Там, вдали от людских глаз, в глухой чаще на территории площадью в двадцать тысяч акров располагался лагерь имени Уильяма Донована. Названный в честь прославленного руководителя Управления стратегического планирования Дикого Билла Донована,[1] он был настолько засекречен, что о нем не упоминалось даже во внутреннем телефонном справочнике агентства. Для отвода глаз у въезда в лагерь и вдоль всего периметра окружающей его стены были расставлены знаки с надписью: «Вход и въезд запрещены. Ранчо Фор-Рокс. Собственность службы охраны лесов». По этой причине те, кто жил или обучался в лагере, называли его просто «Ранчо».

Сердце Ранчо находилось в глубине территории, примерно в трех милях от въезда. В центре располагалась вымощенная плитняком площадь, вокруг которой группировались сборные домики из гофрированного железа. Там, в этих домиках, помещались лаборатории, кабинеты преподавателей, комнаты для занятий и самое разнообразное оборудование. Сверкающий металл, прямые линии, свежая краска — все говорило о том, что в лагере царят образцовая дисциплина и порядок. Ежедневно, без всяких выходных, в лагере с раннего утра до поздней ночи проводились занятия. Атмосфера была напряженная, график занятий сверхплотный — курсанты должны были учиться многому и, главное, умению использовать свои знания и навыки в экстремальных условиях. Это было основной частью учебного процесса.

Большинство обучающихся и кое-кто из преподавательского состава скрывались под вымышленными именами. Эти мужчины и женщины готовились к выполнению конкретного задания. Одним из правил Ранчо было не знакомиться и не заводить друзей. Непроизвольная реакция на знакомого человека вне лагеря могла как минимум раскрыть агента и привести его к провалу. В худшем случае это могло закончиться смертью.

Кроме Лиз, в лагере была еще пара курсантов, которые имели личных сопровождающих, но ни о ком не пеклись так, как Гордон о ней. Он приносил ей газеты и журналы, подкрепляющие коктейли, провожал в библиотеку, ходил с ней на занятия по стрельбе, наружному наблюдению, рукопашному бою, по установке подслушивающих устройств и их обезвреживанию. Даже тогда, когда приходилось заниматься ночами, Гордон терпеливо сидел рядом, делая пометки в блокноте своей любимой серебряной ручкой фирмы «Кросс». Он искренне был заинтересован в успехах своей подопечной. Лиз читала это во внимательном взгляде его карих глаз, в старании угадать ее малейшие желания, в ободряющих словах. Кроме того, никому вокруг не было до нее никакого дела.

Как жаль, что она не могла восстановить в душе те чувства, которые когда-то их связывали!

— Я добился того, что мы понимаем друг друга, — сказал он как-то. — Сначала главное состояло в том, чтобы ты выздоровела. Сейчас, конечно, это операция по поимке Хищника. Я буду ждать, пока ты обо всем не вспомнишь или пока не полюбишь меня снова. Ты того стоишь, дорогая.

Лиз чувствовала себя виноватой и смущенной. Он был для нее отцом, братом, другом, наставником. Ей снились сны, в которых так или иначе присутствовал секс, и она понимала, что секс был частью ее функциональной памяти, которая осталась при ней. Она прекрасно помнила, чем люди занимаются в постели, но не могла припомнить никого из тех, кого любила или с кем была физически близка. И самое главное, она не могла вспомнить Гордона как любовника.

Иногда Лиз украдкой наблюдала за ним, за движениями его мускулистого тела, в которых проскальзывала какая-то львиная грация. Она старалась как можно четче запечатлеть в мозгу звуки его голоса, мягкость жестов. В какой-то момент она даже испугалась, что может его потерять. Ведь он мог уйти и покинуть ее, мог умереть. Было ли это любовью? Этого Лиз не знала.

Как-то она попросила его рассказать о себе.

— Меня завербовали в агентство еще в начале 70-х, когда я был студентом Мичиганского университета, — заговорил он. — Как-то раз преподаватель истории пригласил меня к себе в кабинет, а там уже сидел вербовщик. Его предложение мне понравилось, и я даже не стал заканчивать учебу.

— И ты вот так сразу принял решение?

— Ведь тогда была «холодная война». А я всегда хотел сражаться за свою страну. Так что эта работа по мне.

— И не жалеешь?

— Нет.

Лицо его стало жестким — странный вопрос.

И все же Лиз сомневалась, что Гордон до конца откровенен. Был какой-то едва различимый нюанс в его голосе, что-то похожее на раздражение. Правда, все это было настолько тонко, что она не могла быть уверена в правильности своего наблюдения. Но даже если она и была права, приходилось признать, что подобные трещины в его профессионально бесстрастной маске, обращенной к ней и ко всему окружающему миру, появлялись чрезвычайно редко.

Гордон почувствовал, что в его мысли пытаются проникнуть. Он широко улыбнулся:

— Не пойми меня превратно, Лиз. Бывали дни, когда мне было непросто, но в таких случаях я не сижу сложа руки и не изучаю собственный пупок. А иначе в нашем деле не выжить, запомни это.

В какой бы части Ранчо они ни находились, Лиз внимательно всматривалась в лица. Как выглядит Хищник и где он сейчас находится? Как действовать, чтобы не погибнуть, когда она встретится с ним? Эти вопросы в первое время она задавала себе постоянно.

Потом, чтобы не терять душевного равновесия, она сконцентрировалась только на одном — на подготовке к операции. Судя по всему, так же был настроен и Гордон. Лиз вскоре оказалась среди лучших по всем показателям, и он не скрывал своей гордости по этому поводу. Несмотря на изнурительные занятия, она становилась сильнее, крепло здоровье. Исчезло чувство подавленности, ощущение собственной некомпетентности. По мере того как росла уверенность в себе, ежедневный прием антидепрессанта раздражал ее.

— Почему я должна по-прежнему пить это? — спросила она однажды утром за завтраком, глядя на таблетку, которую ей дал Гордон. — Я прекрасно себя чувствую. Только вчера я проделала десятимильный марш-бросок с полной выкладкой.

— Это сделало твое тело, но не твой мозг, — мягко возразил он.

— Но доктор Левайн говорит, что у меня проблемы с химическими процессами в мозгу, а по-моему, химические процессы в мозгу — это и есть тело. Как-никак в физиологии все взаимосвязано.

Гордон опустил ложку в тарелку с кашей и пристально посмотрел на нее:

— Доктор Левайн — специалист по проблемам мозга. Ты бы умерла, если бы не он. Мы не можем допустить, чтобы ты опять заболела и потеряла рассудок, — у нас нет на это времени. Мы должны выполнить задание!

— Я серьезно сомневаюсь, что если в качестве эксперимента один разок не принять таблетку… — начала было она.

В его глазах промелькнуло бешенство, сменившееся страхом.

— Лиз, у тебя есть приказ. Мы уже близки к цели, и я не позволю тебе все сорвать! Выпей таблетку! — сорвавшись, выкрикнул Гордон.

Она прищурилась, медленно положила таблетку в рот, запила водой и проглотила. То, как Гордон отреагировал на ее небольшой бунт, обнаружило его слабость: он бездумно полагался на чужой авторитет и слепо выполнял приказы. Элизабет вспомнила тот единственный случай, когда она видела Гордона рассерженным. Это было тогда, когда она настаивала, чтобы он рассказал ей все о ее жизни. В тот раз Гордон тоже был склонен следовать указаниям доктора Левайна. Ясно, что он был не прав тогда, значит, вполне мог ошибаться и сейчас. Весь остаток дня она обдумывала сложившееся положение.

На следующее утро Лиз приняла решение провести свой собственный эксперимент. За завтраком она сделала вид, что проглотила таблетку, а сама вместо этого выплюнула ее в бумажную салфетку, которую незаметно сунула в карман и часом позже спустила в унитаз в туалете. В течение всего дня у нее не было никаких симптомов депрессии, и на следующее утро она повторила свой трюк. Проделав это несколько раз, к концу недели она была уверена в том, что правильно оценила ситуацию. Химические процессы в ее мозгу нормализовались сами собой. Больше она не принимала таблеток. Ставить в известность Гордона сочла излишним.

На следующей неделе ей начали преподавать курс шифровального дела. На первом занятии инструктор объявил слушателям, что собирается продемонстрировать им, как пользоваться старейшим методом шифровки — так называемой системой «Плэйфэр».

— Столько приходилось читать об электронном шпионаже, что я не совсем понимаю, зачем тратить время на такую старомодную вещь, как шифры, — подала голос Лиз со своего места.

Инструктор, лысеющий человек в очках с металлической оправой, поднял брови, удивленный подобным невежеством.

— Телефонные сообщения, как и передачу сведений по радиосвязи, можно записать, — пояснил он. — Электронные сигналы можно отследить. Агентство национальной безопасности ежегодно тратит на это миллиарды долларов. Так что эти методы хороши, но зачастую слишком рискованны. А потому нам нередко приходится возвращаться, так сказать, к основам. Если вам нужно передать кому-нибудь сообщение, а вы опасаетесь прослушивания или же не хотите, чтобы вас видели вместе, что вы делаете? В каком-нибудь определенном месте, не вызывающем подозрений, вы оставляете контейнер с информацией, который ваш человек должен забрать. А чтобы сообщение не мог прочитать кто-нибудь другой, вы используете шифр.

— Понятно.

— Прошу вас, назовите любое слово.

— Гамильтон, — произнесла Лиз, не задумавшись ни на мгновение. И тут же спросила саму себя, почему выбрала именно это слово.

Инструктор попросил Элизабет написать ключевое слово на доске и пустился в подробные объяснения, которые все, включая Лиз, внимательно слушали. К тому моменту, когда он закончил, выбранный Лиз текст сообщения — «Ключ у меня. Встретимся в пять» — превратился в бессмысленный набор букв. «Сработало», — не без удивления подумала Лиз.

Слушатели вокруг нее продолжали постигать премудрости шифровального дела, но она никак не могла сосредоточиться из-за странного ощущения, которое, как ей казалось, гнездится где-то под ложечкой. Наконец она все же заставила себя включиться в работу, но взгляд ее снова и снова возвращался на доску, где ее рукой было выведено слово «Гамильтон».

Да, очень странно, думала она. Ассоциируется с американским государственным деятелем Александром Гамильтоном или с супругой лорда Нельсона леди Эммой Гамильтон. Чудно все же устроено человеческое сознание. Об этих знаменитых личностях она недавно читала в книгах по истории, взятых в библиотеке Ранчо. И все же Лиз казалось, что слово на доске скорее относится к кому-то или чему-то другому. Оно сидело у нее в мозгу, напоминая о себе, словно полузабытая мелодия. Лиз снова взглянула на доску, и сердце ее сжалось от счастья и чувства опасности, когда боишься потерять самое ценное в жизни.

Глава 5

Белая августовская луна вовсю сияла над Вашингтоном. За полночь на пустынной улице рядом с большим зданием в неоклассическом стиле появились один за другим четыре седана, за рулем каждого — шофер. Процедура была одинаковой: машина останавливалась, водитель выходил и осматривался, делал знак пассажиру, который торопливо входил в здание.

Всем приехавшим было чуть за шестьдесят, несмотря на жару, они были в деловых костюмах. Войдя в лифт, каждый спускался на шесть этажей вниз, в глубокий подвал. В подвале находилось бронированное бомбоубежище, оснащенное современнейшей аппаратурой. Там был оборудован зал заседаний, он был тщательно проверен на предмет жучков и защищен от электронного проникновения. Установка искусственного климата поддерживала постоянную температуру и влажность.

Стоящий в коридоре охранник нажал на кнопку, но еще до того, как, повинуясь сигналу, звуконепроницаемая входная дверь закрылась, в зале появился пятый человек и уселся во главе стола. Вся его внешность, казалось, говорила о незаурядности натуры. На аристократическом лице выделялся далеко выступающий вперед тонкий нос, впалые щеки свидетельствовали о сильном темпераменте и выдержке, бесстрашие и величие манер завершали портрет председательствующего — Хьюза Бремнера.

— Джентльмены, — начал он, — операция «Маскарад» вскоре вступит в свою завершающую стадию.

Лица остальных участников совещания не выразили никаких эмоций, но напряжение в зале было очевидным. Для каждого из них успех операции был очень важен, тогда как провал означал бы в лучшем случае конец карьеры.

— Удалось ли снизить степень риска операции? — спросил один из них, на вид казавшийся старше других.

— Возможно ли убрать его сейчас? — подал голос другой. Его вопрос был вызван — и это было очевидно для всех — необходимостью сделать так, чтобы Хищник — а речь шла именно о нем — не объявился и не заговорил ни в одной другой стране.

— Конечно, — прозвучал бесстрастный голос Бремнера. — Но он залег на дно, и наша агентура не может его найти. Очень мало шансов нейтрализовать его, пока он находится не здесь. Поэтому нам так нужна сейчас операция «Маскарад».

Лукас Мэйнард, крупный, изрядно располневший мужчина с красноватым лицом, сидел по правую руку от Бремнера. Он вкратце обрисовал собравшимся ситуацию.

Три месяца назад Хищник известил руководство четырех государств о том, что устал и желает выйти из игры, в которой с окончанием «холодной войны» появилось слишком много новых лиц и правил. В обмен на «отпущение грехов» и защиту после своего «выхода в отставку» он пообещал раскрыть детали всех убийств и подрывных операций, о которых что-либо знал. Таким образом, он как бы выставлял на аукцион бесценные сверхсекретные сведения. Приглашение принять участие в торгах получили Великобритания, Франция, Германия и Соединенные Штаты.

Хьюз Бремнер добился права представлять интересы США, хотя ему пришлось столкнуться с серьезной проблемой: президент страны возражал против участия Белого дома в этом деле. Его предшественники были замешаны в крупных скандалах, а он только начинал свою деятельность и поэтому не собирался предоставлять убежище убийце и террористу, на руках которого столько крови.

Вместе с директором ЦРУ Бремнер все же убедил президента в том, что Хищник представляет собой большую ценность, и в конце концов глава Белого дома, хотя и весьма неохотно, санкционировал участие Вашингтона при условии, что местонахождение Хищника будет строжайшим образом засекречено.

— Это хорошо, что мы выиграли торги, — констатировал Лукас Мэйнард.

Хьюз Бремнер улыбнулся одними глазами. Немного было людей, которые могли бы тягаться с ним в подобных играх.

— Да, — промолвил он. — Уступки, сделанные Великобританией и Францией, ослабили их способность к конкуренции, а у немцев столько проблем с неонацистами в своих восточных областях, что на все остальное у них не хватает энергии. Мы пообещали Хищнику все, что он просил.

Он сделал небольшую паузу, отметив облегчение, отразившееся на лицах участников совещания.

— Обычные документы, с помощью которых будут проверены искренность его намерений и готовность к сотрудничеству, составлены и запущены в дело, а операция «Маскарад» идет полным ходом. — Он обвел присутствующих холодным и властным взглядом. — Я хочу обсудить последние шаги с тем, чтобы все мы знали, что делаем и кто за что отвечает.

Почти час Бремнер излагал детали подготовительных мероприятий, обозначал рискованные моменты предстоящей операции, перечислял предпринятые меры предосторожности. Они вместе обсудили временной график. Затем Хьюз Бремнер показал записанное на видеопленку интервью с одним из лучших в мире специалистов по проблемам человеческого мозга. Он закончил, и остальные какое-то время молчали, обдумывая услышанное. Бремнер внимательно наблюдал за ними.

— Выкладывайте все свои сомнения, — поощрил он партнеров. — На карту поставлены наши жизни.

Совещание продолжалось еще часа два, но никаких существенных изменений никто не предложил. Операции, подготовленные Бремнером, вообще редко требовали каких-либо серьезных поправок.

Было четыре часа утра, когда они покинули секретную комнату. Лукас Мэйнард поднимался в лифте один. Он нажал кнопку прослушивания записи на крохотном магнитофоне, спрятанном под строгим галстуком, услышал в динамике голоса своих коллег и улыбнулся.

На следующий день в Вашингтоне по-прежнему было жарко. Лукас Мэйнард прибыл в фешенебельный «Хэй-Адамс-отель», чтобы встретиться со своим старым приятелем Кларенсом Эдвардом (знакомые звали его Клэр), ныне занимающим пост заместителя государственного секретаря. Мэйнард специально приехал пораньше и нервничал больше, чем можно было бы ожидать от человека с его опытом работы в разведке. Но он давно уже не занимался оперативной работой, и ему уже много лет не приходилось работать на нелегальном положении.

Мэйнард остановил свой выбор на «Хэй-Адамс-отеле» потому, что столики в его ресторане стояли достаточно далеко друг от друга и позволяли вести конфиденциальную беседу. Он договорился об этой встрече, так как сегодня по прошествии тридцати с лишним лет был намерен стребовать с заместителя госсекретаря старый должок. Тот, разумеется, об этом еще не знал, и Мэйнард счел бы ситуацию забавной, если бы она не была такой опасной.

Помня о своем диабете, Мэйнард заказал овсянку, молоко и фрукты. Он оглядел зал, проверяя, нет ли в ресторане кого-нибудь из Лэнгли, но не увидел ни одного из коллег. Не заметил он и признаков наличия подслушивающих устройств. У ЦРУ не было причин в чем-либо его подозревать. То, что он задумал, сложилось в его душе, и он был уверен в абсолютной тайне.

Мэйнарду принесли заказ, и тут же появился Кларенс Эдвард. Он сел за столик, и приятели обменялись обычными в таких случаях любезностями. Как только официант отошел, Клэр решил приступить к делу. Было только восемь утра, но он уже выглядел усталым и взмыленным.

— Что случилось, Лукас?

— Опять всю ночь не ложился? — улыбнулся Мэйнард.

Заместитель госсекретаря Кларенс Эдвард обожал женщин, особенно тех, которые работали под его началом. Он уже давно понял, что не так уж трудно добиться перенесения их трепета перед ним как перед начальником из офиса в постель. Такие победы не слишком льстили его самолюбию, но выбор был богатый. Тех, кто оставался неприступным, в зависимости от обстоятельств он переводил в другой отдел с небольшой премией или даже с повышением — во избежание неприятностей.

— Ты ведь знаешь, как это бывает. — Заместитель госсекретаря ухмыльнулся и поправил репсовый галстук.

Полный идиот, подумал Мэйнард, зато сколько самомнения! Он попробовал овсянку — та была слишком горячей.

— Как дела в госдепе?

— Ничего нового.

У Эдварда были серебрящиеся сединой волосы, живые голубые глаза и такой загар, словно он только что вернулся с курорта. Было ему под шестьдесят, выглядел он на сорок с небольшим, а ел и бегал за юбками, как озабоченный тинэйджер. Себе он заказал кекс, черносливовый сок и черный кофе.

Мэйнард снова кончиком ложки подцепил немного исходящей паром каши и небрежно поинтересовался:

— Есть что-нибудь новое насчет студентки, которая пропала в Гватемале?

Эдвард подозрительно взглянул на него:

— Ты имеешь в виду эту искательницу приключений, дочку сенатора от штата Виргиния? Да нет, она просто как сквозь землю провалилась. Нынешний гватемальский диктатор — наш друг, разумеется, в политическом смысле — заявляет, что ему ничего об этом не известно. А что?

Овсянка все еще была чертовски горячей. Мэйнард решил ограничиться фруктами. На такой диете через месяц он сбросит еще фунтов десять. Некогда худощавый и жилистый, с годами он отяжелел, а избыточный вес был неважным дополнением к его диабету.

— Мне вспоминается пропавшая дочь другого сенатора, — произнес Лукас Мэйнард и не без удовольствия заметил, как заместитель госсекретаря поморщился.

В 1961 году, сразу после появления Берлинской стены, Мэйнард и Клэр были направлены в Западный Берлин. В то время Клэр тоже был агентом ЦРУ. Действуя в своем репертуаре, он все лето волочился за молоденькой дочерью одного сенатора, изо всех сил стараясь произвести на нее впечатление, взял ее с собой фотографировать военный завод в Восточном Берлине. Их арестовали, но агентурная сеть Мэйнарда, который был послан в качестве резидента, обладала развитыми связями, и молодые люди всего лишь провели ночь в камерах.

Лукас вышел на самый верх. Он позвонил отцу девицы и в Белый дом. В итоге президент Кеннеди по красной линии напрямую связался с Хрущевым, и на следующий день парочку обменяли на двух агентов КГБ.

— Да-да, Восточный Берлин. — Клэр недобро глянул на Мэйнарда. — Это было давно, Лукас, но я об этом не забыл. Я твой должник. Чего ты хочешь?

Официант принес завтрак Эдварда. Пока он расставлял тарелки, Мэйнард еще раз оглядел роскошный зал, проверяя, не сел ли ему на хвост кто-нибудь из агентства. Похоже, все было спокойно. Он заговорил тихо, с видом человека, который тщательно обдумывает каждое слово, прежде чем его произнести:

— Я полагаю, ты помнишь и об удивительном взлете компании «ОМНИ-Америкэн сэйвингз энд лоун» несколько лет тому назад?

— Удивительном — это еще мягко сказано, — заметил Клэр, кроша свой кекс.

Клэр знал, что упомянутая Мэйнардом гигантская корпорация, пользуясь относительно либеральным законодательством Техаса и Аризоны, проводила весьма рискованную кредитную политику, раздавая ссуды без обычного в таких случаях обеспечения, финансируя сомнительные строительные проекты и выкупая просроченные векселя. Кроме того, она скупала акции инвестиционных компаний, находившихся в трудном положении, таких, например, как «Саусмарк корпорейшн оф Даллас».

В 1990 году «ОМНИ-Америкэн» готова была вот-вот рухнуть под бременем безнадежно просроченных долговых обязательств и множества рискованных займов под залог недвижимости. Затем нежданно-негаданно мощная инъекция наличных денег стала причиной ее выхода из кризиса и нового стремительного развития.

— Так вот, — сказал Мэйнард еще тише, бросая свою бомбу, — этот взлет был профинансирован из денег, которые имели отношение к делу «Иран-контрас». Штука незаконная и, как сказали бы некоторые, чертовски аморальная.

Заместитель госсекретаря положил в рот кусочек кекса, вытер губы льняной салфеткой, поправил галстук и уставился в пространство с таким видом, будто глазам его только что открылась Шамбала. Он улыбнулся, и Мэйнард понял, что Клэр оценивает силу этой информации, если ее правильно разыграть, а это он всегда умел сделать правильно, поэтому Кларенс Эдвард и дорос до своей нынешней должности.

— У тебя есть подтверждающие документы, Лукас? — спросил он спокойно.

— Разумеется.

Оглядев льняной костюм Мэйнарда, белую хлопчатобумажную рубашку, простой голубой галстук, пальцы без всяких колец, часы фирмы «Таймекс», Эдвард пришел к выводу, что его собеседник отнюдь не выглядит богатым человеком. Однако то, что внешность бывает обманчивой, Клэр прекрасно знал, особенно среди высших чинов ЦРУ, да еще после разоблачения Олдрича («Рика») Эймса,[2] который, как выяснилось, работал на КГБ.

— Ты сам это раскопал? — осторожно осведомился Эдвард.

— В принципе да.

— Мне надо дать что-то конкретное госсекретарю и президенту. Иначе они просто рассмеются мне в лицо, — заявил Клэр, наклонившись вперед.

— Я знаю. Вот тебе начало: «Бэнк оф кредит энд коммерс интернэшнл».

Даже под курортным загаром было видно, как Эдвард побледнел. Это был самый крупный и наиболее надежный среди банков, занимавшихся перекачкой сомнительных денег. Он всего лишь шел по стопам своих предшественников, среди которых наиболее заметными были «Шредер траст» и «Ньюган хэнд бэнк». Но даже среди представителей самых прагматичных кругов упоминание о «Бэнк оф кредит энд коммерс интернэшнл» вызывало смущение — как из-за допускаемых банком эксцессов, так и из-за того, что кое-кто из их коллег вольно или невольно в этих эксцессах участвовал.

— Ты, конечно, в курсе, что ЦРУ разместило в этом банке десятки миллионов долларов на счетах никарагуанской оппозиции, — сказал Мэйнард.

— Это было противозаконно. Больше того — преступно.

— Чтобы убедиться, что мы оба понимаем, о чем говорим, напомню тебе, что банк мешками принимал от ЦРУ наличные и без лишних разговоров переводил деньги туда, куда мы просили, — вполголоса продолжал Мэйнард.

— И таким образом отмывал их.

— При этом нас не беспокоило ни налоговое управление, ни служба контроля за вывозом национальной валюты. Я думаю, ты не удивишься, если узнаешь, что в этих условиях некоторые из наших людей, распихивавших десятки миллионов долларов по всему миру, отделили миллион-другой для себя и потом открыли собственные номерные счета?

Клэр с шумом выдохнул воздух и откинулся на спинку стула. Мэйнард позволил себе улыбнуться.

— Кроме того, у меня есть информация из первых рук относительно внезапного бума другой американской корпорации — «Нонпарей интернэшнл иншурэнс».

Клэр осмотрелся кругом, затем снова перевел взгляд на собеседника:

— Ты хочешь сказать, что и тут замешаны деньги, связанные с делом «Иран-контрас»?

— Да.

На лице заместителя госсекретаря появилось алчное выражение. Он был жаден до денег и власти.

— Что ты за это хочешь, Лукас?

— Всего лишь освобождения от ответственности для себя лично. То, о чем я тебе сказал, — только верхушка айсберга. У меня достаточно доказательств, чтобы разразился самый грязный скандал за всю историю Соединенных Штатов. По сравнению с ним Ирангейт, Иракгейт и Уотергейт — просто детские игрушки.

Мэйнард развалился на стуле, а Эдвард пил кофе и прокручивал в уме последовавшее предложение, стараясь нащупать подводные камни. Ему нужно было взвесить возможный риск и потенциальные дивиденды.

В итоге баланс, судя по всему, свелся в пользу Лукаса Мэйнарда, но заместитель госсекретаря не стал ему это демонстрировать, предпочитая, чтобы у того на этот счет оставались сомнения.

— Ты должен дать мне больше, — потребовал Клэр. — Что-нибудь такое, с чем я мог бы доказать госсекретарю и президенту, что у тебя есть товар. Только в этом случае ты получишь отпущение грехов.

— Тогда проверь счет, открытый в банке на имя Сэмюэля Трупера. Данные найдешь в файлах вашего отдела разведки. Пройдись как следует по цепочке в одну сторону, и ты увидишь, что первоначальный взнос был сделан из денег, полученных от продажи ракет Ирану. Пройдись в другую — и обнаружишь, что счет вырос примерно до пятидесяти миллионов, а в ноябре 1990 года деньги с него были сняты. Но сразу предупреждаю, это будет нелегко.

— А дальше?

— Деньги выпали из поля зрения. Как ты думаешь, что можно купить за пятьдесят миллионов долларов при условии, что тебе никто не задает вопросов?

— Что?

— Здоровье для больной корпорации, такой, как «Сэйвингз энд лоун». И у меня есть бумаги, которые это доказывают.

Эдвард оглянулся, потом наклонил голову и долго смотрел Мэйнарду в лицо. Тот выдержал его взгляд.

— Скажи, Лукас, — осведомился Клэр, — а зачем тебе понадобилось освобождение от ответственности? Не прикарманил ли ты несколько миллионов для себя, а, старина?

Лицо Мэйнарда было непроницаемым.

— Сделал я что-нибудь или не сделал — тебе это ни к чему. Если хочешь получить товар, тебе придется сыграть в мою игру. Попробуешь меня обставить — я пойду к кому-нибудь другому. Документы есть только у меня, у меня одного. Для тебя это сделка что надо, и ты это знаешь. Если ты раскрутишь то, что у меня есть, ты станешь героем.

— А ты, мой предусмотрительный друг, после отставки отправишься коротать время на какой-нибудь тропический остров со своими деньгами, и никто не будет дышать тебе в затылок. Черт побери, наверное, тебе даже будут выплачивать твою пенсию.

— Так ты сыграешь в эту игру, Клэр?

— Кто же откажется от такой возможности?

— Тогда проверь информацию по счету Сэмюэля Трупера и прикинь, что еще тебе может потребоваться.

— Как мне с тобой связаться?

— Никак. Я сам с тобой свяжусь.

В глубине зала сидела молодая женщина в строгом сером костюме. Завтракая, она просматривала «Уолл-стрит джорнэл». Со стороны казалось, что она не обратила ни малейшего внимания на то, что двое пожилых мужчин, которые незадолго до этого так увлеченно разговаривали, покинули ресторанный зал. Через пять минут после их ухода молодая дама подозвала официанта. Тот принес ей счет на серебряном подносике. Перевернув счет, она незаметно взяла крохотное записывающее устройство, лежавшее под ним, расплатилась наличными и ушла.

Глава 6

В восьми милях к северо-западу от «Хэй-Адамс-отеля», где завтракали Лукас Мэйнард и Клэр Эдвард, Хьюз Бремнер возбужденно говорил с кем-то по телефону, оснащенному аппаратурой антипрослушивания.

— Ты слишком быстро скупаешь франки, и любой дурак от Токио до Лондона может что-то заподозрить. Придерживайся плана, или ты испортишь все дело.

Выслушав ответ, он снова заговорил, на этот раз его голос был холоден и спокоен:

— Ты получишь свои пять миллионов долларов, Кроусер. Но сейчас ты должен действовать не спеша, постепенно. Мы нанесем им удар в понедельник. Помни о своих пяти миллионах. Это успокоит твои нервы.

Бремнер повесил трубку и посмотрел на бумаги, лежащие на столе. Интерьер его офиса был выдержан в строгом стиле, он располагался на предназначенном для избранных седьмом этаже огромного, комплекса ЦРУ в Лэнгли, штат Виргиния. Работы у него хватало, но вместо того чтобы заняться делом, он, рассеянный и раздраженный, ходил взад и вперед по кабинету. Время от времени, пытаясь отвлечься, он смотрел в окно, из которого открывался вид на холмистую, покрытую густыми лесами местность. Созерцание природы обычно успокаивало его.

Хьюз Бремнер, второе лицо в ЦРУ, обладал большой властью. Фактически все элитные оперативные силы сверхсекретного подразделения «Мустанг» были полностью в подчинении Бремнера. В годы, предшествовавшие его руководству, основной задачей «Мустанга» было сдерживание и уничтожение коммунистических сил. Теперь, когда в мире все изменилось, деятельность подразделения развивалась в двух основных направлениях: наблюдение за процессами, происходящими в мире после окончания «холодной войны», и препятствование появлению сверхдержавы, способной конкурировать с США.

Пост руководителя «Мустанга» был серьезным достижением в карьере, и Хьюз Бремнер, занимавший его уже в течение почти пятнадцати лет, был далек от того, чтобы это недооценивать. Однако в свое время у него были более грандиозные планы. Тогда его целью было добиться назначения на пост заместителя директора ЦРУ по оперативной работе. Это дало бы власть над всей разведывательной сетью агентства, всеми зарубежными резидентурами, контроль над всей информацией, добытой как внутри страны, так и за ее пределами, позволило бы держать в руках мощный рычаг влияния в эпоху, когда на карте мира возникали, рушились и опять возникали новые объединения государств и даже новые страны.

В 50-е годы, на заре карьеры Бремнера в агентстве, его назначение заместителем директора по оперативной работе и в конечном счете директором ЦРУ казалось неизбежным не только благодаря его отличному послужному списку и выдающимся организаторским способностям, к тому же он был выходцем из вполне соответствующих подобному назначению социальных слоев. Не последнюю очередь играли вес и связи семьи его жены — Барбары (Банни) Хартфорд Бремнер.

Если судить по портрету, висевшему у него дома в кабинете, Бремнер был очень похож на своего прапрапрадеда, заложившего основу финансового благополучия семьи. У обоих были седые клочковатые волосы и лица английских аристократов. У них было много общего и во взгляде — холодном и непроницаемом.

Хьюз Бремнер гордился своими предками, но об источнике состояния, сколоченного прапрапрадедом, предпочитал не распространяться: тот сделал деньги на торговле чернокожими рабами, которых он ввозил в Новый Свет из Африки. Предки Банни Бремнер тоже были небезгрешны: они обогатились на махинациях с золотом и в начале девятнадцатого века грабили рядовых американцев не хуже, чем налетчики и финансовые воротилы в конце двадцатого.

Размышления Бремнера были прерваны стуком в дверь. Он неторопливо обернулся. В его сдержанных манерах не было даже намека на нетерпение.

— Войдите, — произнес он.

Да, это была та самая молодая женщина, которую он посылал в «Хэй-Адамс-отель». Она недавно начала работать в агентстве и изо всех сил старалась зарекомендовать себя с самой лучшей стороны.

— Я заплатила официанту пятьдесят долларов, чтобы он прикрепил записывающее устройство к тарелке с овсянкой, которую заказал мистер Мэйнард, — сказала женщина, протягивая Бремнеру миниатюрный магнитофон. Она выглядела хладнокровной, спокойной, производила впечатление безукоризненно подготовленной. — Представилась частным детективом, показала ему лицензию, которая у меня была для прикрытия. Он не задавал никаких вопросов.

— Хорошо. Вы прослушали запись?

— Конечно, нет, сэр. — Она выпрямилась во весь рост, демонстрируя возмущение.

Бремнер любезно улыбнулся и похвалил ее. Когда женщина вышла, он поднес устройство к уху и нажал кнопку прослушивания.

Усевшись в обтянутое темно-красной кожей кресло, Клэр Эдвард набрал номер отдела разведки госдепартамента.

— Проведите обычную проверку по «ОМНИ-Америкэн сэйвингз энд лоун», «Нонпарей интернэшнл иншурэнс» и по уже закрытому счету на имя Сэмюэля Трупера в «Бэнк оф кредит энд коммерс интернэшнл», — сказал он в трубку.

— Нужно выяснить что-нибудь конкретное, сэр? — спросили на другом конце провода.

— Данные по открытию и закрытию счета Трупера и по всем случаям его пересечения, если таковые были, с «Сэйвингз энд лоун» и «Нонпарей иншурэнс».

Клэр положил трубку, вызвал свою рыжеволосую секретаршу и попросил, чтобы та сразу же дала ему знать, когда принесут пакет из отдела разведки. Затем он принялся работать над целой кипой запросов с Капитолийского холма. Это была обременительная, но нужная работа. Иногда оттуда можно было выудить кое-что полезное, дающее возможность оказать услугу кому-нибудь из сенаторов или конгрессменов, — разумеется, в обмен на ответную услугу.

В 11.45 Клэр, как обычно, отправился на ленч в свой клуб, где до еды полежал под кварцевой лампой, чтобы не терять естественный золотистый загар, которым обзавелся на отдыхе. В 1.15 вернулся в офис, где у него было назначено подряд несколько встреч. День шел своим чередом, но он то и дело прислушивался и ждал, когда же наконец в динамике интеркома послышится голос секретарши.

В четыре часа закончилась последняя из намеченных встреч. Он надеялся, что к этому времени уже уедет, однако волей-неволей приходилось ждать. Эдвард позвонил в отдел открытой информации, связался со своей новой пассией — восемнадцатилетней сотрудницей отдела — и сказал, чтобы она ехала к нему домой в Джорджтаун[3] без него. Ожидание продолжалось, и он, чтобы убить время, стал представлять себе ее — то, как она сидит у него дома, в особняке, выдержанном в классическом стиле, и нервничает, такая хорошенькая, нежная, полная желания.

Только в 5.45, когда в здании уже стало тихо, он услышал, как в приемную вошел посыльный. Эдвард сам расписался в получении большого опечатанного сургучом конверта.

Стараясь справиться с охватившим его волнением, Клэр вернулся в кабинет, запер дверь и принялся изучать содержавшиеся в конверте доклады и ксерокопии документов. Информация по «ОМНИ-Америкэн сэйвингз энд лоун» и «Нонпарей интернэшнл иншурэнс» была стандартной — даты создания, состав советов директоров, президенты, другие руководящие работники, клиенты, адреса филиалов. Обе фирмы принадлежали одной и той же транснациональной корпорации — «Стерлинг О‘Киф энтерпрайсиз». Короче, ничего подозрительного. Ни концов по счету Сэмюэля Трупера, ни денег от аферы «Иран-контрас».

Заместитель госсекретаря выругался про себя от досады. Если верить принесенным докладам и справкам, «ОМНИ-Америкэн» спаслась за счет хирургически точно рассчитанной распродажи крупных строительных проектов и одновременно умелого привлечения новых клиентов, владеющих значительными средствами. Что же касается «Нонпарей интернэшнл», то ее рывок к успеху стал возможным в результате скупки мелких, терпящих убытки страховых компаний и их удачной «раскрутки», опять-таки обильного притока новых клиентов и благодаря в целом хорошо продуманной стратегии. Что же касается счета Сэмюэля Трупера, то он был открыт в 1984 году в Лондоне неким австрийским бизнесменом и закрыт в октябре 1990 года, а не в ноябре, как утверждал Мэйнард.

Короче говоря, ничего, кроме дежурной жвачки, липы, прикрывающей чью-то холеную задницу.

Клэр закурил и набрал номер руководителя отдела, подготовившего документы, но сукин сын уже уехал домой. Тогда Эдвард наговорил для него указание тщательно отследить исходный источник средств на счете Самюэля Трупера. Если деньги, изначально поступившие на счет, имели отношение к делу «Иран-контрас», то это была ниточка, по которой можно было выйти на совершенное людьми ЦРУ должностное преступление, и Кларенс Эдвард хотел заполучить эту ниточку.

Часы показывали шесть вечера. Хьюз Бремнер мерил шагами свой кабинет. Что-то случилось с записывающим устройством, и он отправил его вниз, к гениям из научно-технического отдела. Прошел целый день, но до сих пор никому так и не удалось получить содержание записи. Это означало, что у Бремнера могли быть подозрения по поводу утренней встречи Лукаса Мэйнарда и Кларенса Эдварда, но подтвердить обоснованность этих подозрений он не мог.

Наконец кто-то постучал в дверь кабинета. Вошел техник. Его худое лицо выглядело озабоченным и виноватым.

— Простите, сэр. — Он хотел вручить устройство Бремнеру, но передумал и положил его на стол. Бремнер ограничился кивком. Сдержанность была возведена в агентстве в ранг искусства. Техник попятился к двери, чувствуя, что внутри у Бремнера все кипит от бешенства.

— Расскажите мне, что случилось. — Голос Бремнера прозвучал успокаивающе.

— В этом устройстве используется очень тонкая пленка, сэр, — волнуясь начал техник.

— Так. Продолжайте, — ободрил босс.

— Из-за того, что пленка очень тонкая, ее легко заклинивает. Должно быть, кто-то оставил устройство на солнце или прикрепил его к чему-то горячему…

— Например, к тарелке с горячей овсянкой, — перебил его Бремнер.

— Если она была достаточно горячей, то это вполне могло стать причиной поломки. В общем, пленка покоробилась и ее заело. Никакой беседы на пленке нет — мы на всякий случай проверили ее всю.

— Вообще ничего не записалось?

— Мне очень жаль, сэр.

Бремнер отвернулся. Как только за техником закрылась дверь, он сжал кулаки, наклонился над столом и смачно выругался. Ему надо было знать содержание беседы, чтобы выяснить, какого черта нужно Лукасу Мэйнарду.

Бремнер позвонил Сиду Уильямсу, сотруднику, которому было поручено организовать наблюдение за Мэйнардом, а также прослушивание его служебного и домашнего телефонов.

— Ничего нового, сэр, — заверил Уильямс. — Сейчас Мэйнард на улице. Его ведет Мэтт.

— Недельные доклады меня больше не устраивают. Мне нужны ежедневные подробные отчеты о том, с кем он говорит, с кем встречается, куда ходит, обо всех его разговорах по телефону. Они должны появляться у меня на столе ровно в семь утра, а если будет что-нибудь такое, что покажется важным, пусть мне докладывают немедленно. Что еще?

Сид Уильямс чуть помедлил, прежде чем ответить, и Бремнер это почувствовал.

— Ну, в чем дело?

— Видите ли, время от времени Мэйнард от нас уходит и куда-то исчезает. Мы думаем, что пока он не обнаружил, что за ним наблюдают. Все выглядит так, будто он тренируется в сбрасывании «хвоста». Через три-четыре часа после исчезновения мы находим его дома или в Лэнгли.

— Только этого не хватало! Я хочу знать, чем занимается этот ублюдок все двадцать четыре часа в сутки! Привлеките еще людей.

— Есть, сэр.

— Возьмитесь и за помощника госсекретаря Эдварда. Организуйте наружное наблюдение и прослушивание телефонов, на службе и дома, все, как у Мэйнарда. Держите их обоих, ясно?

— Да, сэр. Никаких проблем.

— Вам же лучше, если их не будет!

Глава 7

На следующий день Кларенс Эдвард с мрачным видом изучал свежую пачку документов, которые только что доставили из отдела разведки. В них была дополнительная информация о счете Сэмюэля Трупера в «Бэнк оф кредит энд коммерс интернэшнл», но и она не содержала ничего полезного.

Когда позвонил Мэйнард, Клэр сказал, что ничем не сможет ему помочь, так как не в состоянии найти то, что Клэру необходимо.

— Я предупредил тебя, что это будет нелегко, — ответил Мэйнард устало.

— Наши люди утверждают, что там и искать нечего.

— Господи, да они у вас не умеют даже толком обращаться со своими чертовыми компьютерами!

— Они говорят, что в базе данных нет ничего, относящегося к твоему… э-э… предложению. Они искали тщательно. Это тупик. Ты должен представить что-нибудь еще.

— Я подумаю, — буркнул Лукас.

В трубке раздались короткие гудки. Явное раздражение Мэйнарда говорило о том, что в деле действительно таится бомба и он выходит из себя только потому, что не может добиться своего сразу. Заместитель госсекретаря с улыбкой вернул трубку на место. Его приятель из ЦРУ был на крючке. Мэйнарду необходимо освобождение от ответственности, а потому так или иначе ему придется сделать все, что нужно, каким бы обиженным он ни прикидывался.

Эдвард чуть наклонился вперед, поставил локти на свой антикварный ореховый стол, сложил пальцы домиком и оперся на них подбородком. Будущее виделось ему в самом радужном свете.

До него дошли слухи о том, что госсекретарь подумывает об отставке. Если сейчас проявить себя с наилучшей стороны — а Клэр рассчитывал, что это ему удастся, — вполне можно рассчитывать на замещение освобождающегося поста. Если, конечно, Лукас Мэйнард не передумает…

Да нет, Эдвард был уверен, что Мэйнард не рискнул бы говорить о таких серьезных вещах, не имея на руках доказательств. Видно, с Лукасом Мэйнардом случилось что-то такое, что разом обесценило то положение, которое он имеет.

На уединенном Ранчо, затерянном в Скалистых горах, лишенная общения, видя одни и те же лица вокруг, Лиз Сансборо обнаружила, что у нее начинают восстанавливаться какие-то обрывки воспоминаний, касающиеся в основном звуков и запахов. Лиз про себя называла это тенями прошлого. Чем чаще они мелькали у нее в мозгу, тем тревожнее было у нее на душе.

Однажды утром Лиз получила задание по шифровке и дешифровке. Она открыла свой шифрблокнот на первой странице и увидела записанное там ключевое слово «Гамильтон». Словно молния осветила ее сознание, и в памяти неожиданно всплыло имя — Гамильтон Уокер.

Лиз порывисто вздохнула. Откуда оно взялось? Она попробовала найти объяснение и вспомнила странное ощущение счастья, которое она испытала в первый день занятий по шифровальному делу, когда смотрела на имя Гамильтон, написанное на доске ее рукой. Может быть, она когда-то была знакома с человеком по имени Гамильтон Уокер?

Ей нужно было больше информации, чтобы стимулировать память, во всем этом ей приходилось полагаться только на себя. Говорить с Гордоном было бесполезно, все его существо сконцентрировалось на операции по поимке Хищника. Он получил приказ и выполнял его беспрекословно и фанатично. К тому же Лиз сознавала: как ни парадоксально, но необходимые для выздоровления попытки выяснить свое прошлое могли быть истолкованы как симптом «болезни», о которой Гордон ее предупреждал. И все-таки кто же такой Гамильтон Уокер?

Уокер! Она улыбнулась. Ну конечно же. Ведь она жила в Санта-Барбаре под именем Сары Уокер, так что тут должна быть какая-то связь. Воодушевившись, Лиз быстро закончила порученное ей задание. Остаток времени и приобретенные в лагере навыки она использовала для разработки плана проникновения в компьютерную базу данных по личному составу.

Сначала она сказала Гордону, что хочет пойти в тир, чтобы дополнительно поупражняться в стрельбе из пистолета. Он заполнил заявку на получение боеприпасов и пошел ее подписывать, а она тем временем надела одну из его камуфляжных рубашек поверх своей. На складе, пока сержант-кладовщик ходил за патронами, Лиз умудрилась стащить инфракрасные фонарик, очки и новейшую лазерную отмычку, спрятав все это под одеждой.

После обеда она вместе с Гордоном отправилась на пропагандистскую лекцию, целью которой было воспитание у обучающихся боевого духа и чувства ответственности. Лиз слушала ее вполуха, прокручивая в голове детали своего плана. Голос лектора доносился до нее как сквозь вату: «…Настоящий офицер ЦРУ должен быть не только квалифицированным агентом, но и психологом, умеющим любого вызвать на откровенность… В современном мире, где царит политический хаос, ЦРУ является единственной стабильной силой, отстаивающей идеалы свободы… Хотя вы прощаетесь с прежней жизнью, у вас впереди новая и лучшая жизнь. Вы можете оказать реальную помощь своей стране…»

Внезапно Лиз кольнуло ощущение вины, но она тут же отбросила его: то, что она задумала, никак не касалось операции Лэнгли по поимке Хищника.

Лиз и Гордон жили в домике под соснами, расположенном с южной стороны вымощенной плитняком площади. У них была одна комната на двоих с двумя одинаковыми металлическими кроватями, двумя небольшими шкафчиками, парой сосновых столов и встроенными бюро. В ванной комнате не было ванны — только душ. Все, что необходимо, но ничего лишнего. Глубокой ночью, когда Гордон уже храпел на своей койке, Лиз бесшумно оделась в камуфляжную форму и рассовала по карманам фонарик, очки и отмычку.

Она кошкой выскользнула в темноту, окинула взглядом спящий лагерь, потом быстро направилась к северу по мокрой траве, передвигаясь перебежками от здания к зданию, вплотную прижимаясь к стенам, как ее учили. Обогнув площадь, на какое-то время притаилась у офицерского клуба. В некоторых окнах жилых помещений еще горел свет. Было около трех часов ночи.

Выждав, она одним броском пересекла лужайку и оказалась у нужного ей домика. Ей надо было отключить сигнализацию на входной двери. Лиз понимала, что в противном случае сигнал тревоги заревет так, что разбудит и мертвого. Это она знала точно, поскольку сигнализацию испытывали при ней.

Подойдя к двери, Лиз прижала отмычку к скважине, нажала кнопку, и внутрь врезного замка устремился лазерный луч. Она затаила дыхание. Раздались легкие щелчки — устройство сработало. Теперь все решала скорость. У Лиз было пятнадцать секунд на то, чтобы войти и ввести цифровой пароль. В день прибытия на Ранчо и Лиз, и Гордон получили личные коды, и теперь она собиралась воспользоваться своим. Если ее код не подойдет или она замешкается хотя бы на секунду, сигнализация сработает.

Лиз набрала в легкие побольше воздуха, открыла дверь и набрала комбинацию цифр на панели системы защиты. Стояла полная тишина. Прошла целая минута, прежде чем она осмелилась мысленно поздравить себя с успехом. У нее все получилось!

Лиз проскользнула в темное помещение, закрыла дверь, надела инфракрасные очки, включила фонарик и обвела комнату зеленым лучом, различимым только для приборов ночного видения. Затем обошла барьер, ограничивавший доступную для курсантов зону, и мимо стоящих в ряд столов направилась в святая святых — компьютерную комнату.

Лиз набрала на клавиатуре свой код и, получив допуск, открыла файл с данными по Элизабет Элис Сансборо. Освещенная безжизненным светом монитора, она быстро пробежала глазами уже известные ей сведения и вдруг остановилась. По данным файла, в Санта-Барбаре, штат Калифорния, жила ее двоюродная сестра — Сара Уокер. Непонятно. Если Лиз отправили в отставку и поселили в Санта-Барбаре, то почему для легенды было выбрано имя ее двоюродной сестры? Она продолжала читать, и в глаза ей бросилось уже знакомое имя — Гамильтон Уокер. Если опять-таки верить сведениям, содержащимся в файле, существовала целая семья Уокеров — отец Сары, ее мать и брат. Отца звали Гамильтон Уокер, и это не могло быть простым совпадением, особенно если вспомнить ее предыдущую странную реакцию на это имя. Лиз задумалась, надеясь восстановить в памяти что-нибудь еще, но ей это не удалось. Разочарованная, она снова погрузилась в чтение. Итак, судя по всему, мать Сары Уокер должна была приходиться Лиз теткой, а ее отцу, Хэролду Сансборо, сестрой. Но ведь в тех материалах, которые она читала до этого, ясно говорилось, что у нее не осталось родственников. Все это было чертовски странно.

Больше никаких расхождений с информацией досье, которое Лиз изучала в принадлежащем ЦРУ конспиративном доме в Санта-Барбаре, она не нашла. Все совпадало — от даты ее рождения, сломанного мизинца и родинки над правым уголком рта до обучения в Кембриджском университете и работы на ЦРУ. Сведений за последние три года не было. Именно на эти три года пришлись ее встреча с Хищником, едва не приведшая к ее гибели, уход в отставку и жизнь под именем Сары Уокер.

Лиз еще раз просмотрела материалы об Уокерах. Отец — Гамильтон Уокер. Мать — Джейн Сансборо Уокер. Брат — Майкл Уокер. Она выключила компьютер и какое-то время просто сидела в темноте. Имена, связи между этими именами — все это так и роилось у нее в голове. Лиз напрягала память, старалась найти в том, что узнала, хоть какую-то логику, но все было тщетно. Расстроенная и озадаченная, она вышла из компьютерной комнаты. У входной двери снова набрала свой код, включив тем самым сигнализацию, повернула ручку, приоткрыла дверь на несколько дюймов и замерла.

Снаружи кто-то был.

Сердце Лиз отчаянно забилось, пальцы быстро отключили сигнализацию. Она различила в темноте человека. Он был ниже Гордона ростом и более худощав. Человек шел ленивой походкой, сунув руки в карманы куртки, время от времени задирая голову, чтобы взглянуть на ночное небо.

Он просто прогуливается, с облегчением решила Лиз. Странно только, что он делает это в такой поздний час. Лиз смутно почувствовала, что между ними есть что-то общее, но что — она не могла понять.

Внезапно человек остановился и повернул голову в ее сторону. Как раз в этот момент луна пробилась сквозь тучи и осветила его лицо. Оно было угловатое, с густыми бровями и толстыми губами. Лиз узнала его — это новый начальник по делам личного состава, он прибыл в лагерь через несколько дней после них с Гордоном. Ему было около тридцати, и в лагере поговаривали, что он слыл отчаянным парнем.

Угольно-черные тучи снова сомкнулись, и лицо человека скрылось в темноте. Лиз показалось, что он продолжает смотреть на дверь, за которой она пряталась. Прошло еще какое-то время, и он направился прямо к ней.

От страха у Лиз перехватило дыхание. Она снова включила сигнализацию, бесшумно пробежала мимо барьера для посетителей и забилась в самый дальний угол. И тут вспомнила, что, прикрыв входную дверь, не заперла ее. Какая оплошность! Теперь уже слишком поздно — она увидела, как ручка двери повернулась.

У Лиз не было выбора — она забралась под стол, лихорадочно нащупывая в карманах отмычку и фонарик, чтобы убедиться, что не оставила их где-нибудь на видном месте. Очки висели у нее на шее. Лиз осторожно подтянула к столу стул. К счастью, его колесики оказались хорошо смазанными и не издали ни звука. Она ждала, обливаясь потом от напряжения.

Дверь открылась, и Лиз услышала, как вошедший выругался. Она чуть приободрилась — по-видимому, начальник по делам личного состава решил, что просто забыл запереть дверь, когда уходил, нарушив тем самым правила безопасности.

Бормоча что-то, он резкими ударами пальцев ввел свой код, вошел, закрыл дверь и включил небольшую настольную лампу. Видя только его ноги, Лиз наблюдала, как он переходит от стола к столу, затем останавливается у того из них, под которым она притаилась. Она задержала дыхание, ожидание казалось бесконечным. Он развернулся, осматривая комнату, вероятно, проверяя, нет ли в ней чего-либо постороннего. По лбу Лиз стекал пот, она на всякий случай еще раз потрогала отмычку, потом фонарик, сделала неловкое движение рукой и выронила его. Сейчас он упадет на пол, и… Раньше, чем она успела что-либо сообразить, рука ее метнулась вперед, поймала фонарик и, крепко сжав его, замерла.

Наконец непрошеный визитер направился в компьютерную комнату, остановился в дверях и зажег свет, собираясь все проверить и там. Лиз, осторожно откатив стул, наблюдала за ним. Он сделал какое-то движение, ей показалось, что он оборачивается, и она снова затаилась под столом, прислушиваясь.

Теперь он уже явно удалялся от нее, и Лиз рискнула выглянуть еще раз. Да, он шел к самому дальнему компьютеру, не глядя больше ни назад, ни по сторонам. Она снова пригнулась и, двигаясь быстро и бесшумно, стала пробираться к выходу. Почти лежа на полу, она обернулась — его нигде не было, наверное, он сидел за одной из ЭВМ. Выбравшись наружу, Лиз вдохнула чистый горный воздух, беззвучно закрыла дверь и заставила себя успокоиться. Она была зла на себя, поскольку допустила две ошибки: оставила незапертой дверь и едва не уронила фонарик. Делать такие ошибки и надеяться только на удачу могли лишь зеленые новички и неумехи.

Возвращаясь тем же путем в домик, она неожиданно вспомнила имя — Гамильтон Уокер. Видимо, в ее памяти произошел какой-то странный сдвиг. Иначе как она могла вспомнить имя несуществующего человека? Как могло случиться, что этот несуществующий человек был настолько важен для нее, что она помнила о нем, хотя не помнила ни о ком и ни о чем другом?

Разумеется, при условии, что Гамильтон Уокер не был реальной фигурой, подумала Лиз.

Глава 8

В нескольких милях от охватывающей Вашингтон кольцевой дороги, на станции метро «Кристал-сити» в Арлингтоне[4] Лукас Мэйнард петлял по подземным магазинчикам, восстанавливая навыки ухода от наблюдения. Под одеждой у него был спрятан пистолет — легкий и компактный «вальтер».

Целый час, резко меняя направление, он то и дело «проверялся», глядя в зеркальные витрины магазинов, останавливался, якобы любуясь платанами и маргаритками. Наконец, сделав последний круг, Лукас убедился, что за ним никто не следит. На улице свирепствовал августовский зной. Мэйнард снял пиджак, свернул в переулок, быстро прошагал три квартала. Он вспотел, и это раздражало его — Лукас терпеть не мог приходить в таком виде. Открыв подъезд своим ключом, Мэйнард поднялся по лестнице на второй этаж и, воспользовавшись другим ключом, вошел в одну из квартир.

— Чем это так хорошо пахнет? — громко спросил он. В квартире, оборудованной кондиционером, стоял аппетитный запах тушеного мяса и подливки. Он вдруг снова стал мальчишкой, мысленно перенесясь в Индиану, где прошло его детство. Лесли как-то всегда удавалось сделать так, что он ощущал себя семнадцатилетним парнем, у которого все еще впереди, — это он-то, мужчина, которому перевалило за шестьдесят, с диабетом и лишним весом, давным-давно разведенный, имеющий троих взрослых детей, не испытывающих к нему ничего, кроме отчужденности.

Когда он закрыл за собой дверь, из кухни появилась Лесли Пушо, невысокая, крепенькая блондинка, она смотрела на него сияющими от радости голубыми глазами.

— Дорогой, ты сегодня пораньше!

Он обнял ее маленькое упругое тело, и сердце его дрогнуло. Расцеловав Лесли в разгоревшиеся щеки, Мэйнард в которой раз мысленно поблагодарил Бога за то, что встретил ее. Она обхватила ладонями его лицо и стала целовать в губы голодными, дразнящими поцелуями. Мэйнард хотел поднять ее и унести в спальню, но Лесли оттолкнула его.

— Посмотри, что я купила, — сказала она, шагнула назад и одним движением распахнула халатик. Под ним было черно-розовое кружевное белье, не скрывавшее почти ничего. Крохотные сатиновые вставочки не столько прикрывали, сколько подчеркивали соски и темный треугольник в паху. Выглядело это великолепие весьма вызывающе. Она начала кружиться в каком-то томном ритме, и ее коротковатые ножки, обтянутые чулочками, обутые в туфли на высоченных каблуках, выглядели длинными и изящными. Лесли весело рассмеялась — все это было так не похоже на нее.

— Господи, Лес… — Голос Мэйнарда звучал хрипло. Ему уже было наплевать на все. Он потянулся к Лесли, а она увернулась и побежала в спальню. Лукас бросился за ней.

…Потом они лежали, овеваемые струями кондиционированной прохлады. Он наслаждался видом ее упругого, молодого тела. Ей было тридцать два, ему — шестьдесят два, и он весь состоял из мешочков, морщин и складок, особенно сейчас, когда худел. Тем не менее Лесли считала его красивым.

— Наверное, у тебя из-за меня сгорел обед? — спросил он.

— Мясо в соусе из бургундского вина должно тушиться подольше. Не очень-то подходящая еда для такой жары, но мне почему-то захотелось. Как ты насчет тушеного мяса?

— Я всегда хочу того же, что и ты, — ответил он с улыбкой.

— Жаль, что я раньше не знала, что ты такой сговорчивый, — хихикнула она.

Лесли работала одним из редакторов «Вашингтон индепендент», оппозиционной газеты, которая умудрилась просуществовать вот уже двадцать пять лет, несмотря на бесконечную нехватку денег, нападки консервативных сил, полицейские запросы и вызванную низкой платой невероятную текучесть кадров.

Эта женщина изменила жизнь Мэйнарда, научив его думать не столько об ошибках прошлого, сколько о возможностях будущего.

Да, Мэйнард вынужден был признать: то, что делали в прошлом он и его коллеги, было преступной ошибкой. Афера «Иран-контрас», затеянная во времена Билла Кейси, директора ЦРУ в 80-е годы, также была ошибкой. Вдвойне ошибались Рейган и Буш. Сейчас ему становилось невыносимо тяжело при мысли о том, что и он сам фальсифицировал информацию, присваивал деньги и содействовал убийцам.

Лукас устало закрыл глаза и стал думать о Лесли. Ему казалось, что в тишине комнаты он слышит ее голос, хотя чувствовал, что она засыпает в его объятиях. Именно маленькая максималистка Лесли Пушо с ее острым аналитическим умом заставила его по-новому взглянуть на многие вещи. Ему очень хотелось рассказать ей все, поэтому он решил пойти ва-банк, чтобы добиться гарантированного освобождения от ответственности. Когда это произойдет, он все ей откроет и сделает предложение.

— Господи, — пробормотала она, — как же наше мясо?

— Отдыхай, я все сделаю.

Мэйнард встал и ухватился за спинку кровати, почувствовав головокружение. Черт бы побрал этот диабет, подумал он. Почему она не встретилась ему раньше, когда он еще не был так утомлен жизнью, а болезней для него не существовало совсем?

— С тобой все в порядке? — спросила Лесли, садясь в кровати. Лукас снова удивился ее ладному, миниатюрному тельцу. Белье и чулки Лесли лежали на полу вперемешку с одеждой Лукаса. Он никак не мог вспомнить, где оставил туфли.

— Все нормально, — откликнулся Мэйнард, надевая халат. — А что нам делать с мясом?

— Видимо, нам придется его съесть, оно как раз готово. — Женщина выгнулась, потягиваясь.

Они ужинали, как обычно, за кухонным столом, накрытым клеенкой в красную клетку.

— Я сейчас работаю над статьей про твою контору, — сообщила Лесли. — Может, скажешь что-нибудь интересненькое?

— Скорее всего нет. Впрочем, давай попробуем.

Сначала они поспорили по поводу полномочий разведки, ее места в демократическом государстве и о том, не противоречит ли демократическим принципам само ее существование. Потом поговорили о перегибах во времена Рейгана и Буша и закончили обсуждением роли ЦРУ после окончания «холодной войны».

— Один новый сенатор от штата Юта внес законопроект, который, если его примут, позволит агентству официально заниматься экономическим шпионажем, — сообщила Лесли.

— А что, тебя это удивляет?

— На этот раз законопроект может пройти.

— Да, я слышал об этом.

Мэйнард жевал и наблюдал за выражением ее лица. Она начинала злиться, потому что он ей фактически ничего не ответил.

— Послушай, я все прекрасно понимаю, — заговорил он. — Мы, американцы, боимся. Мы угодили в дерьмо из-за нашей собственной жадности. Америка стала крупнейшей в мире промышленной и финансовой державой, а теперь ей нужны гарантии, что так будет всегда. Но, похоже, все работает против нас. Иностранные разведки устанавливают «жучки» в наших компаниях. Они фотографируют секретную техническую документацию и крадут высокотехнологичные образцы у наших бизнесменов, когда те выезжают за границу. Французы рассовали свои подслушивающие устройства даже в салонах бизнес-класса самолетов авиакомпании «Эр-Франс». Ты только посмотри на всех этих наших консультантов, которые трутся в Вашингтоне, а зарплату получают у японцев, англичан, русских, немцев, китайцев. Ничего удивительного, что наши бизнесмены хотят, чтобы мы вербовали агентуру в министерствах финансов других стран. Почему бы и нет, если мы боимся отстать?

— Ну хорошо, предположим, мы украли какой-нибудь важный секрет. Как мы будем выбирать, кому его отдать? «Ай-Би-Эм»? «Эппл»? «Делко»? Или, может быть, «Дженерал электрик»?

— Ну, мы можем опубликовать его в «Уолл-стрит джорнэл», чтобы всем предоставить возможность им попользоваться.

— Если законопроект пройдет, кончится тем, что мы начнем шпионить за своими союзниками. Пойми, что наши корпорации при любой возможности будут стараться подкупить наших же агентов, потому что каждый хочет получать информацию первым. Наши корпорации будут конкурировать не только с иностранными компаниями, но и с нашими же, американскими. Существуют также транснациональные корпорации. Как вообще мы будем определять, какая компания американская, а какая нет?

— Пойми, сегодня торговые переговоры важнее для национальной безопасности, чем переговоры по разоружению.

— Но, черт возьми, мы же демократическая страна! — Лесли рассерженно покачала головой. — Демократия предполагает отделение частных корпораций от правительства точно так же, как отделение церкви от государства. Если мы начнем передавать нашим корпорациям сведения, добытые ЦРУ путем экономического шпионажа, нам придется серьезно менять нашу культуру и наши законы. Ты только подумай, что будет, если федеральные чиновники начнут влезать в дела частных предпринимателей. Если довести эту идею до логического конца, то в конце концов правительство сольется с промышленностью, и получится тоталитарное коммунистическое государство. Представляешь, какой удар для наших правых?

Мэйнард задумчиво пережевывал мясо.

— Нам всегда было трудно увязывать демократию с секретностью, которая необходима для сбора разведывательной информации. Вообще-то я в этом вопросе на стороне Джорджа Вашингтона. Он считал разведку жизненно важным делом, но только для тех случаев, когда необходимо положить конец насилию. Но, как ни крути, зарабатывание денег не связано с насилием. Оно может вызывать насилие, когда один алчный сукин сын сталкивается с другим алчным сукиным сыном или когда какой-нибудь подонок пытается нажиться, заставляя других голодать. Но сама по себе конкуренция в финансово-экономической сфере не связана с насилием. Так что, пожалуй, Лэнгли действительно ни к чему заниматься экономическим шпионажем.

Лесли отложила вилку:

— Ты серьезно? Я все-таки продолбила твою упрямую башку?

— Почти насквозь. Да, ты права. Наша политическая система — демократия — запачкана нашей экономической системой — капитализмом. Фактически мы так управляем страной, как будто капитализм является нашей политической системой. Мы готовы на все ради прибыли. Единственным реальным мерилом успеха стали деньги.

Лесли кивнула:

— Ну да, когда люди тебя спрашивают, чем ты занимаешься, на самом деле их интересует, сколько ты зарабатываешь.

— ЦРУ создавалось не для того, чтобы построить такую систему, — сказал Лукас. — Его функция состояла в том, чтобы просто вовремя предоставлять разведывательную информацию государственным деятелям, определяющим основные направления политики, тем, кто принимает решения. Только в этом. Но это очень важное дело. Наш новый директор именно в этом видит наши задачи. Она много сделала для того, чтобы провести нужные реформы и приостановить нашу деятельность на других направлениях. Но это трудно сделать. В течение пятидесяти лет ЦРУ занималось не тем, чем должно было заниматься. Если сейчас, поддавшись давлению, мы начнем шпионить за иностранными фирмами, демократия станет пустым звуком, а это значит, что мы еще больше ослабим этические устои нации.

Ее лицо расцвело сияющей улыбкой.

— Я могу тебя процитировать в своей статье?

— Да, как правительственный источник, пожелавший остаться неизвестным. — Он нахмурился. — Но скоро, очень скоро, Лес, я перестану скрывать от общественности свое имя.

Глава 9

— Гордон, а у меня, случайно, нет родственников в Санта-Барбаре, реальных или по легенде? — спросила Лиз. — Я имею в виду семью Уокеров — тетушку Джейн, дядю Гамильтона, двоюродного брата Майкла.

Они были одни за длинным столом в пустой комнате для занятий. Гордон сидел напротив Лиз, рядом с ним лежал его закрытый блокнот. Лиз, низко склонившись над столом, чистила свой пистолет системы «беретта».

— Фамилию Уокер мы дали тебе как прикрытие, — сказал Гордон.

— Ну да, Сара Уокер. Но вы ведь не создавали для моего прикрытия в Санта-Барбаре целую семью?

— Откуда у тебя такие сведения?

Лиз закончила смазывать «беретту».

— Может быть, есть еще что-то такое, что мне надо было бы знать о себе и о моем прикрытии?

— Откуда ты взяла всю эту чушь о семье Уокеров?

— Из досье.

— В досье ничего подобного нет.

— Я имею в виду компьютерное досье. Базу данных по личному составу здесь, на Ранчо. Я туда залезла.

— Когда?

Она посмотрела на него. Лицо Гордона мгновенно изменилось, стало жестким и побагровело.

— Какая разница?

Быстрым и точным, как у хищника, движением он схватил ее за запястье и вывернул руку назад. Такой резкий переход к физическому насилию поразил ее.

— Послушай меня, Лиз Сансборо. — Он говорил отрывисто, глядя на нее сузившимися глазами. — Я показал тебе все, что тебе надо знать. Содержание компьютерной базы данных по личному составу тебя не касается. Это совершенно секретные материалы.

Тело Лиз бурно протестовало, но сознание оставалось холодным и работало четко. Гордон угрожающе приблизился к ней:

— Ты работаешь в агентстве и выполняешь приказы. В твои обязанности входит не лезть в секретные файлы, пока не получишь к ним допуск. Ясно?

— Да, — с трудом выговорила она.

У Лиз мелькнула в памяти серия приемов, способных отключить Гордона в считанные секунды. Ее «беретта» не была заряжена, но она могла ударить его рукояткой пистолета по голове… Но почему ей в голову лезут такие мысли? Ведь так ее учили действовать против врага.

Гордон отпустил ее руку и глубоко вздохнул.

— Я не хотел сделать тебе больно, дорогая, — заговорил он другим тоном, мягко и сдержанно, снова превратившись в человека, которым Лиз восхищалась. — Работа в агентстве не игрушки, правила здесь серьезные, речь идет о жизни или смерти. Почему тебе вообще взбрело в голову заглянуть в компьютерное досье?

Он не отводил от нее внимательного взгляда, словно хотел убедиться, в своем ли она уме.

— Я не хочу, чтобы во время операции тебя ранили или, не дай Бог, убили.

— Само собой.

Горячая волна гнева захлестнула горло Лиз. Кто же были Джейн, Гамильтон, Сара и Майкл Уокеры? Если они были реальными, живыми людьми, была ли она с ними знакома? Или же Уокеры были лишь серыми тенями, затерявшимися в сумерках прошлого? И почему одно только упоминание о них вывело Гордона из себя? Что еще он не хочет позволить ей видеть… или знать?

На ужин в тот вечер подали спагетти. Кафетерий наполнили запахи орегано, тимьяна и чеснока. Лиз вдруг показалось, что она помнит, как когда-то давно она ела это блюдо очень часто вместе с пожилой седовласой женщиной, от которой пахло свежеиспеченным хлебом. Она помнила итальянскую речь, огромный буфет, весь в резных завитушках, в нем Лиз обожала прятаться, когда была маленькой. Кем была эта женщина? Соседкой? А может быть, ее бабушкой?

Ночью Элизабет занялась изучением особенностей сна Гордона, стараясь определить по его поведению степень погружения в сон. Наконец, дождавшись очередной фазы глубокого сна, она снова пробралась через лагерь и проникла в отдел личного состава. Лиз ввела в компьютер свой код, но на этот раз на экране монитора зажглись слова:

Это означало, что Гордон заблокировал допуск по ее коду.

На следующее утро небо над Скалистыми горами было идеально голубым и безоблачным. Лежа на кровати, Лиз думала о том фото, где они с Гордоном были засняты на пляже в Санта-Барбаре. В изображении было что-то странное…

— Хорошо, что ты уже проснулась. Надень-ка тренировочный костюм, и давай прокатимся.

Гордон стоял рядом, гладя на нее сверху вниз и приветливо улыбаясь.

— Зачем?

— Тебе надо пройти тест на выносливость. Я отвезу тебя к старту, ровно за двадцать миль отсюда, а вернешься ты бегом.

Одеваясь, Лиз смотрела на него с подозрением. Гордон, однако, вел себя как ни в чем не бывало, как будто не было накануне вспышки ярости, как будто он не выворачивал ей руку и не перекрывал доступ к компьютеру. Он добродушно болтал с ней о занятиях, а когда Лиз собралась, повез ее в зеленом джипе по одной из грунтовых дорог, проходивших через территорию Ранчо.

Отъехав на положенное расстояние, Гордон притормозил, и они вышли из машины. У обочины росли густые кусты дикой розы, трепетавшие под дуновением легкого ветерка. Узкая пыльная лента дороги петляла между лесистыми склонами. Солнце приятно пригревало, но Лиз знала, что через полчаса после старта оно будет жечь так, будто она сдает тест где-нибудь в пустыне Мохаве.

— А зачем понадобился этот тест на выносливость? — спросила Элизабет, разминая и растягивая мышцы перед предстоящим испытанием.

— Чтобы проверить твою физическую форму. Я буду ждать тебя на финише.

— А что потом?

— Угощу тебя пивом в офицерском клубе.

— Черт возьми, Гордон, что все это значит?

— Поговорим, когда сдашь тест, — ответил он, садясь в машину.

Лиз отметила про себя слово «когда» в его последней реплике. Это было серьезным признаком его уверенности в ней. Сама же она отнюдь не была уверена, что сможет пробежать двадцать миль, тем более в горах. До сих пор ей не приходилось преодолевать больше восьми миль в один прием.

Лиз бежала собранно, экономя силы. Гордон обогнал ее на машине, помахав рукой, и вскоре скрылся за поворотом, а она все бежала и бежала ровной трусцой. Миля за милей оставались позади, силы постепенно таяли. Временами она из-за плохо различимых в пыли камней оступалась, и от толчков у нее лязгали зубы. Наступил момент, когда Лиз поняла, что силы ее на исходе. Усталость становилась невыносимой, и она готова была остановиться. Однако гордость не позволяла ей сойти с дистанции — она знала: надо во что бы то ни стало добежать до финиша.

Одежда Лиз насквозь пропиталась потом и липла к телу, каждое движение болью отдавалось в суставах. И вдруг боль отступила — открылось второе дыхание. Легкие снова заработали исправно, мышцы наполнились силой и энергией. Она продолжала бежать, испытывая мощный прилив радости, и наконец увидела Гордона, который, как и обещал, ждал ее в машине. Лиз ощутила огромное облегчение — конец двадцатимильной дистанции был уже рядом.

Ее мышцы и воля начали расслабляться, предчувствуя близкий отдых. Однако Гордон, высунувшись из окна джипа, махнул рукой куда-то вдаль.

— Не останавливайся! — донесся до нее его крик. — Осталась еще миля!

Лиз нахмурилась — должно быть, он не доехал до финиша. Болели каждая мышца, каждое сухожилие, дрожали ноги. Хватит ли у нее сил пробежать еще милю?

Она с трудом продвигалась вперед, отчаянно ругаясь про себя. Гордон снова обогнал ее и поехал дальше, даже не оглянувшись. Лиз шатало, она изо всех сил старалась заставить себя сконцентрировать внимание на пыльной дороге, хотя ей страшно хотелось бросить все и рухнуть в прохладную тень под соснами.

Она опять увидела Гордона — он сидел в машине у края мощеной площади. Все расплывалось у нее перед глазами.

В это время по лагерю разнеслись громкие характерные звуки бейсбольного матча. Это была радиотрансляция игры между «Доджерз» и «Брэйвз». Звуки исходили из кабины мусоровоза, неуклюже объезжавшего площадь. За рулем, включив на полную мощность приемник, сидел новый начальник по личному составу — тот, что едва не застукал Лиз во время ее первой ночной вылазки.

Добежав до Гордона, Лиз подавила в себе желание упасть на землю. Вместо этого она, пошатываясь, стала ходить по кругу, пытаясь восстановить дыхание и расслабить натруженные мышцы.

— Парень окончательно свихнулся, — прокомментировал Гордон, кивнув в сторону мусоровоза.

— Что случилось? — с трудом выговорила Лиз. — Ты что, неправильно отмерил дистанцию?

— Нет. Я просто хотел, чтобы ты пробежала ровно двадцать одну милю.

— Ну ты и фрукт. Сразу сказать не мог?

— Зачем? Чтобы ты заранее рассчитала силы, задала себе нужный темп? Ну уж нет. Вся соль в том, что в нашем деле никогда нельзя думать, что ты уже достиг цели, потому что в этом случае ты физически и психологически расслабляешься.

Эта простая логика произвела на Лиз впечатление.

— Как раз за милю до финиша мне хотелось остановиться, — заметила она.

— Теперь ты понимаешь, что такое настоящий тест? — спросил Гордон, изучающе глядя на нее.

— Да, — кивнула Лиз. — Проверить мою физическую готовность было важно, но еще важнее было выяснить, сумею ли я заставить себя выложиться через «не могу».

— Именно. Надо было оценить твою решимость, упорство, мужество — называй это как хочешь. Все мы подчас оказываемся в ситуациях, когда необходимо выполнить сверхзадачу. А когда наши тело и воля не готовы к этому и начинают сопротивляться, увеличивается вероятность того, что сверхзадача окажется не по силам.

— Или вероятность того, что мы сделаем ошибку, — подхватила Лиз.

Гордон улыбнулся, и Элизабет поняла, насколько он гордится ею.

— Так вот, дорогая, у тебя хватило выносливости и характера, чтобы пробежать эту лишнюю милю, и ты достаточно умна, чтобы понять, что это означает. Можно было бы проверить тебя еще по истории, культуре и текущим событиям, но все это глупости. Ты так впитываешь информацию, что наверняка сможешь вести беседу с кем угодно.

У Лиз перехватило дыхание.

— Что ты такое говоришь, Гордон? Неужели я уже закончила подготовку?

— Я поговорю с Хьюзом Бремнером и скажу ему, что, по моему мнению, он может назначать дату начала операции. Думаю, ему приятно будет это услышать.

Со слов Гордона Лиз знала, что Бремнер — очень важный чин в Лэнгли, который возлагает на нее особые надежды. Именно ему Гордон ежедневно отправлял по факсу свои доклады.

— Теперь начнется последний этап обучения — подготовка к самой операции. Поздравляю, дорогая. Ты готова к работе.

Гордон пошел звонить Хьюзу Бремнеру, а Лиз вернулась в комнату. Она чувствовала себя виноватой — может быть, она была несправедлива к нему?

Лиз стащила с себя спортивный костюм и, принимая душ, размышляла о событиях последних дней. Потом ее мысли вернулись к их с Гордоном фото. Сомнения оставались — что-то в этом фото было не так.

Лиз нашла снимок в ящике бюро. Он лежал там вместе с золотым кольцом, которое она не чувствовала себя вправе носить. Она еще раз внимательно рассмотрела их сияющие, улыбающиеся лица. Кисти ее рук не видны, но левую кисть Гордона вполне можно разглядеть. На его безымянном пальце… не было золотого кольца! Лиз замерла: вот оно! Вот что не давало ей покоя. Она перевернула снимок. Надпись, которую она хорошо запомнила, была на месте: Хендриз-Бич и дата.

Судя по надписи, фото было сделано меньше года назад. Но ведь Гордон говорил ей, что не снимал кольцо целых два года. Ошибка исключалась, Лиз была в этом уверена. Слишком уж он заострял внимание на том, как много значит для него это кольцо. Значит, он лгал. Но зачем?

Гордон вышел из себя, прямо-таки взвился от злости, узнав, что Лиз заглянула в свое электронное досье. Он заблокировал ей доступ к компьютеру. Теперь Лиз знала, он точно так же разозлится, если ему станет известно, что она решила прекратить прием таблеток.

Лиз больше не могла игнорировать свои сомнения, несмотря на сегодняшние слова Гордона о серьезности стоящей перед ними задачи и на его поздравления по поводу дополнительной мили. Концы с концами все же не сходились. Интересно, в чем еще он ей солгал? И почему?

Вечером Лиз пошла вместе с Гордоном в вечно охваченное суетой административное здание. Ему надо было отправить свое ежедневное сообщение Хьюзу Бремнеру в Лэнгли. Как обычно, он склонился над пачкой бланков, сделанной в виде отрывного блокнота. Свободной рукой он прикрывал написанное, так что Лиз не могла разглядеть его личный код. Заполнив бланк, Гордон оторвал его, прикрепил скрепкой к докладу и вручил листки секретарше, которая пообещала отправить все немедленно. Когда он развернулся и пошел к двери, Лиз огляделась — убедившись, что все вокруг заняты своими делами, взяла блокнот и, сунув его под одежду, последовала за Гордоном.

Ночью, запершись в ванной, Лиз мягким грифелем осторожно стала тереть верхний бланк. Он был чистым, но Гордон писал с таким усердием, так тщательно выводил каждую букву, что она надеялась различить отпечатки, по которым можно было бы восстановить текст. Она работала медленно и терпеливо, до тех пор пока не стали видны отдельные буквы, потом слова, а затем и цифры. У Лиз чуть не вырвался крик восторга. Она получила личный код Гордона!

Выйдя из ванной, Лиз долго выжидала, наблюдая за спящим Гордоном, а в три часа ночи еще раз пробралась в то помещение, где хранились электронные досье. Сев за компьютер, Лиз ввела код и, не будучи уверена, что он сработает, стала напряженно ждать. Только когда на дисплее появился перечень директорий, она вздохнула с облегчением.

Первым делом Лиз вызвала на экран досье Сары Уокер. Через несколько секунд машина выдала портрет женщины, носящей это имя. Это была не Лиз!

С монитора на нее смотрело очень симпатичное лицо. Подбородок у женщины был маленький, нос с горбинкой.

Лиз вглядывалась в портрет так, словно хотела заставить его говорить. Было ли ей знакомо это лицо? Она не могла решить и стала читать досье.

Сара Джейн Уокер родилась в том же году, что и Лиз. Она была журналисткой, сотрудничала с несколькими журналами, в которых публиковала свои статьи и биографические очерки знаменитых людей. Разница в росте между Лиз и Сарой составляла четверть дюйма, разница в весе — порядка трех фунтов. В вводной части досье говорилось, что у матери Сары был брат Хэролд (Хэл) Сансборо. Он жил в Англии, женился на Мелани Чайлдз, у них была дочь по имени Лиз. Далее сообщалось, что Хэл и Мелани Сансборо были убиты в Нью-Йорке.

Если Лиз Сансборо и Сара Уокер — одна и та же женщина, рассуждала Элизабет, откуда взялась разница в физических характеристиках? Может быть, ошибся оператор, вводивший информацию? Правда, при ее росте — а это как-никак пять футов девять дюймов — расхождение в четверть дюйма могло возникнуть из-за едва заметного изменения позы или осанки в момент измерения. С другой стороны, три фунта — нормальное естественное колебание веса. Так что описанные физические параметры вполне могли быть и ее собственными. Но если она была одновременно и Лиз Сансборо, и Сарой Уокер, почему данные Сары нельзя было просто скопировать с данных Лиз? А самое главное, откуда это совершенно другое лицо?

Потом она обратила внимание на сведения о женщине по имени Фирензе, которая оказалась прабабкой и Лиз, и Сары. Это означало, что она приходилась бабкой Джейн Сансборо Уокер и Хэлу Сансборо. Лиз пробежала глазами скупые строки досье, и в ее памяти неожиданно возник образ энергичной седой женщины, пахнущей острым соусом и свежеиспеченным хлебом, сдобренным розмарином. Каким же образом у Лиз могли сохраниться какие-то воспоминания о прабабке Фирензе, если она, судя по досье, всю жизнь прожила в Санта-Барбаре, а семья Сансборо, по-видимому, там никогда не была? Правда, вполне возможно, что Фирензе могла навещать их в Англии.

От возбуждения забилось сердце. Лиз закрыла глаза, стараясь как можно дольше удержать в мозгу видение, но это было все равно что пытаться удержать в руке струю воды — оно исчезло так же быстро, как и появилось. Что это было? По всей видимости, еще один клочок воспоминаний о реальном человеке. Да, решила Лиз, должно быть, она действительно существовала, прабабушка Фирензе!

Лиз выяснила, что Сара училась в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, редактировала университетскую газету «Дейли нексас», а окончив курс, какое-то время работала в «Санта-Барбара индепендент». Основным источником ее доходов в то время были деньги, которые она унаследовала от прабабки Фирензе. В конце концов Сара стала независимым репортером, работающим на различные журналы.

Так что же, значит, где-то жила реальная Сара Уокер? Или по крайней мере та женщина, портрет которой обнаружился в файле? Но если так, то что же с ней случилось? При мысли об этом по спине у Лиз поползли мурашки.

Она запомнила номера телефонов Сары, Гамильтона, Джейн и Майкла Уокеров в Санта-Барбаре, потом выключила компьютер и пошла к двери. На этот раз никто не подстерегал ее снаружи. Тут она невольно расслабилась, со смехом вспоминая спектакль, устроенный начальником по личному составу на дурацком мусоровозе.

Направляясь к своему домику, Лиз заметила на юго-западе скопление крохотных огоньков. Там, в стороне от дороги, по которой они с Гордоном приехали на Ранчо, располагался небольшой городок. Огоньки были в нескольких милях от нее, но для Лиз они находились все равно что в другой Вселенной.

На следующее утро, идя на первое занятие, Лиз задержалась у женского туалета. Гордон завернул за угол — там располагался мужской. Как только он исчез из виду, Элизабет бегом побежала к административному зданию, рядом с которым был установлен телефон-автомат. Сунув в прорезь монеты, она набрала номер Сары Уокер в Санта-Барбаре. После четырех гудков автоответчик сообщил ей, что номер отключен. Тогда Лиз попыталась связаться с родителями Сары. Трубку взяла женщина.

— Миссис Уокер?

— Нет. Какой номер вы набираете?

Номер совпал, но женщина объяснила, что она получила его всего три месяца назад.

Разочарованная, Лиз, не отрывая взгляда от стены, из-за которой с минуты на минуту мог появиться Гордон, решилась набрать номер Майкла — брата Сары Уокер. К телефону никто не подходил. Она повесила трубку, но не торопилась уходить. Что-то ее насторожило. Еще несколько секунд — и до нее дошло, что именно. Перед тем как трубка легла на рычаг, она уловила два еле слышных щелчка.

Лиз побежала назад, чтобы успеть перехватить Гордона, чувствуя, как изнутри ее окатило ледяной волной. Единственный в лагере телефон-автомат был поставлен на прослушивание. Теперь кому-то станет известно, что она все еще интересуется Сарой Уокер.

Глава 10

Несмотря на раннее утро, на улицах Вашингтона, залитых ярким солнцем, было душно. Под тенью вишневых деревьев на скамейке сидел Кларенс Эдвард и с нетерпением ожидал спешащего к нему Мэйнарда. Под мышкой Лукас Мэйнард нес плотный конверт из манильской бумаги, в котором лежали сделанные им ночью ксерокопии некоторых документов из сейфа, спрятанного под кроватью Лесли Пушо.

Лесли даже не проснулась, когда он вышел из квартиры. Сейф принадлежал Мэйнарду, и она понятия не имела, что в нем. Он все равно показал бы ей его содержимое, поэтому Лесли не торопила Мэйнарда, она бесконечно доверяла ему. На крайний случай у нее были телефоны заместителя госсекретаря, и она знала, что все надо будет передать Клэру Эдварду. Разговор о том, что с ним может что-нибудь случиться, ей не понравился.

Мэйнард догадывался, что в конце концов Лесли надоест иметь любовником пожилого, внезапно прозревшего агента ЦРУ, обремененного какими-то тайнами, ей захочется более глубоких отношений, в которых нет места секретам. А он не хотел терять эту женщину, доставшуюся ему после стольких лет одиночества.

Документы, которые Мэйнард принес Эдварду, раскрывали пути движения примерно десяти миллионов долларов, имевших отношение к афере «Иран-контрас». Они прилипли к рукам самого Мэйнарда и кое-кого из его коллег, организовавших поставки наркотиков в США. Впоследствии были положены ими на счета в «Бэнк оф кредит энд коммерс интернэшнл», где не стали интересоваться их происхождением. Проследить путь денег, попавших в банк, было практически невозможным делом, но на руках у Мэйнарда имелись документы, подтверждавшие, что именно эти десять миллионов были затем в виде наличности вложены в «ОМНИ-Америкэн» и «Нонпарей иншурэнс».

Ни Мэйнард, ни Эдвард не произнесли ни слова. Оба внимательно посмотрели по сторонам, потом Лукас небрежно положил конверт на скамью, встал и пошел прочь, вскоре затерявшись среди деревьев.

Входя в госдепартамент, Клэр держал конверт под мышкой и так торопился проскочить в свой кабинет, что едва взглянул на малоподвижное лицо и бегающие глаза человека, говорившего с его рыжеволосой секретаршей. Секретарша подождала, пока босс скрылся за дверью, потом приветливо улыбнулась молодому человеку, который в последнее время частенько заходил в приемную. Он казался ей забавным, рыжеволосая красавица чувствовала себя в его обществе скорее приятельницей, нежели объектом пошлых ухаживаний, и находила своеобразное удовольствие в этом общении.

Молодой человек протянул ей букет роз.

— О, благодарю вас, — расцвела она, — они просто великолепны.

— Уже поздновато, но, может быть, позавтракаем вместе? — предложил он.

— Извините, не могу. Шеф уже пришел, и у меня целая куча дел.

Заместитель госсекретаря Кларенс Эдвард сидел в кабинете за антикварным ореховым столом и довольно ухмылялся. Он читал документы, которые передал ему Лукас Мэйнард, и буквально не находил себе места от радостного возбуждения. В конверте было все то, на что он рассчитывал, и даже больше. Правда, ни одно из имен, указанных в списке, ему не было знакомо. Скорее всего они были вымышленными, но можно было бы выйти на истинных вкладчиков. Номера банковских счетов, схемы операций по продаже оружия и поставкам наркотиков были гораздо более серьезными материалами, чем те, которыми располагали обвинители по делу об афере «Иран-контрас».

Эдвард позвонил в офис государственного секретаря и, связавшись с его первым помощником, сообщил, что хочет срочно встретиться с боссом. Его записали на 10.10 следующего утра.

Весь остаток дня Клэру трудно было сосредоточиться. Когда после полудня ему позвонил Мэйнард, Эдвард олицетворял саму любезность.

— Вот это настоящий материал, Лукас, — рокотал он своим хорошо поставленным голосом. — Завтра утром я встречаюсь с Уорреном, так что готовь остальную информацию. Если она такая же жареная, как эта, мы неплохо позабавимся.

— Ты не получишь ничего, пока мы не заключим сделку. Мне нужно полное освобождение от ответственности, — жестко ответил Мэйнард.

— Отлично, — произнес в телефонную трубку Хьюз Бремнер. (Это звонил Гордон, прямо в кабинет шефа в Лэнгли и докладывал о результатах теста.) — Ты хорошо поработал. Как она отреагировала на то, что ей пришлось пробежать на милю больше?

— Взбесилась из-за того, что ее не предупредили, но очень гордится, что не сломалась.

Бремнер едко усмехнулся. Гордость — вот ее слабое место. Гордость и тщеславие погубят ее, а ему принесут такой успех, который никому и не снился.

— Как она в целом себя ведет?

— Стала поспокойнее, сэр. Все, что она раскопала, ведет в тупик, а база данных ей уже не доступна.

— Дамочка не такой уж крепкий орешек, каким хочет казаться.

Бремнер довольно хмыкнул.

— Так точно, сэр. Когда начинать следующий этап ее подготовки?

Бремнер задумался:

— Завтра я буду в Париже. Вернусь послезавтра. Вот тогда и приступайте. Я хочу держать все это на контроле. И помните: мы не можем себе позволить делать ошибки. Особенно сейчас, когда мы так близки к цели.

В полдень в кабинет Бремнера доставили расшифровку телефонного разговора между Мэйнардом и заместителем госсекретаря. Прочитав ее, Бремнер встревожился еще больше. Лукас Мэйнард требовал для себя освобождения от ответственности, а Эдвард собирался нести его информацию к госсекретарю.

Бремнера даже слегка зазнобило. Что же такое собирался продать Мэйнард? Есть ли у него документы, касающиеся операции «Величие»? Даже ближайшие соратники Бремнера ничего не знали о ней. Он планировал ее как крупнейшую акцию всей своей карьеры, свой последний триумф. Она должна была потрясти Европу до самых ее основ, пораженных самодовольством. Даже Штаты достаточно сильно пошатнутся. Но Лукас Мэйнард знал слишком много. Одни только детали, касающиеся Стерлинга О‘Кифа, если о них станет известно, покончили бы и с операцией, и с теми, кто за ней стоял.

Бремнер еще раз внимательно просмотрел расшифровку беседы и прикрепленный к ней короткий доклад одного из своих агентов. Этому агенту, в сферу деятельности которого, в частности, входил и госдепартамент, было поручено наблюдать за заместителем госсекретаря Эдвардом. Теперь он сообщал о том, что Эдвард прибыл в офис с манильским конвертом и при этом очень торопился. Содержание телефонного разговора подтверждало, что в конверте лежало нечто очень важное.

При этом ни наружное наблюдение, ни агент Бремнера в госдепартаменте не могли выяснить, куда временами исчезал Мэйнард и что он делал в течение тех нескольких часов, когда был свободен от слежки. Бремнер не мог больше ждать, он собирался заняться всем этим сам.

Еще несколько лет тому назад он стал приглашать коллег в полуденный час в свой офис выпить кофе. Сотрудники рангом пониже, словно свора собак за кость, только что не дрались за право получить такое приглашение. Бремнер был близок к верхам и за чашкой кофе раздавал информацию и предложения, касающиеся продвижения по службе, с точностью лас-вегасского банкомета. Все хорошо знали, что чашка кофе на седьмом этаже у Бремнера окупается сторицей.

Шеф «Мустанга» снял трубку и попросил Мэйнарда зайти.

— Больше никого не будет, Лукас, только ты и я, — мягко сказал он.

Мэйнард появился через десять минут.

— Мы уже давно не беседовали, — заметил Бремнер, поприветствовав гостя и делая изящный приглашающий жест в сторону кофейного столика, дивана и стульев, стоящих в глубине кабинета.

— Ты занятой человек, Хьюз, да и я тоже, — ответил Мэйнард и сел на стул спиной к окну.

— А ты похудел, — отметил Бремнер, разливая кофе в фарфоровые чашки.

— Уже фунтов на двадцать. У меня же диабет.

— Ах да. — Бремнер поставил чашки на столик и положил рядом с каждой льняную салфетку, между ними расположил фарфоровые сливочник и сахарницу, серебряный поднос с сандвичами. Он накрывал на стол сам, зная, что такое внимание с его стороны давало приглашенным ощущение собственной значимости и делало их более разговорчивыми.

— Я тут думал о Стерлинге О’Кифе и операции «Маскарад», — заговорил Бремнер, усевшись напротив Мэйнарда лицом к окну. — У тебя нет никаких опасений?

В сознании Мэйнарда сработал сигнал тревоги. В Лэнгли никогда не говорили о Стерлинге О’Кифе. Значит, случилось что-то, что серьезно беспокоит Бремнера. А может быть, ему стало известно о затее Мэйнарда и заместителя госсекретаря?

Волнение Лукаса никак не отразилось внешне — ветеран ЦРУ невозмутимо отхлебнул кофе и сказал:

— Странно слышать такой вопрос от тебя. Стерлинг О’Киф — твое детище. Ты сделал нас богатыми, как царь Мидас. С какой стати у меня должны быть опасения?

— Вот ты мне и скажи, — улыбнулся Бремнер.

Мэйнард отставил чашку с кофе и скрестил руки на широкой груди.

— Нет, Хьюз, у меня нет никаких опасений. Разве что насчет самого себя. Я становлюсь старым. Может быть, пришло мое время поставить точку.

— Ты имеешь в виду отставку?

— Что делать, все мы не вечны.

— Кроме звезд у входа.

Хьюз Бремнер всегда помнил о простых пятиконечных звездах, врезанных в мрамор стены в холле на первом этаже здания. Их было около шестидесяти — ровно столько, сколько оперативных работников агентства погибло при исполнении особо важных служебных поручений. Правда, в книгу почестей, выставленную там же, была занесена только половина. Имена остальных оставались за завесой секретности, как и операции, ставшие для них последними. Над звездами были слова: «В память об американцах, которые отдали жизнь ради блага своей страны».

Благо страны — именно по этой причине Бремнер, как и многие другие, пришел в Лэнгли в 50-е годы. Как и все, он был тогда немного идеалистом, который все отдал бы за то, чтобы оставить свой след на стене со звездами. На заре «холодной войны» он прямо-таки мечтал об этом — не о смерти, конечно, а о том, чтобы стать героем, о славе. В те времена Соединенные Штаты знали своих врагов и боролись с ними решительно и бескомпромиссно.

В 80-е годы все было иначе. Когда Бремнер наладил продажу оружия Ирану и поставки наркотиков в Соединенные Штаты — и все это ради финансовой поддержки вооруженной никарагуанской оппозиции, — по американским законам он стал преступником. Именно тогда он окончательно пришел к выводу, что его некогда великая страна за три десятилетия необратимо деградировала, ослабленная и разрушенная радикалами, всевозможными доброхотами и либерально настроенными законодателями.

Бремнеру было нелегко: он осознал, что и его уход в отставку ничего не изменит. Соединенные Штаты не были больше его страной, пришло время позаботиться о самом себе. В тот момент, когда это решение окончательно и бесповоротно сложилось у него в голове, он подумал: в том, что он стал отступником, вероятно, сказалась наследственность, проявилась кровь его предков, не слишком щепетильных в отношении способов обогащения. Тогда же новые убеждения сделали Бремнера совершенно другим человеком, определили его дальнейшую судьбу: он решил пройти избранный путь до конца и добиться такого богатства и такой власти, что никто не сможет до него добраться.

Будучи начальником «Мустанга», Хьюз Бремнер являлся руководителем высокого ранга и мог чувствовать себя феодалом в своем поместье. Высшее руководство ЦРУ — директор и три его заместителя — слишком многое должно было держать на контроле и потому полностью доверяло таким людям, как Бремнер, и предоставляло им право действовать независимо, без оглядки на кого бы то ни было.

При желании это можно было расценивать как карт-бланш для извлечения личных выгод, и Бремнер с четырьмя своими заместителями прекрасно разобрались в ситуации. Печально известный случай с Олдричем Эймсом, сотрудничавшим с КГБ, лишь заставил их быть более осторожными. Для них не существовало неразрешимых проблем, в каждом правиле они могли найти лазейку.

— Нам не грозит смерть за письменным столом, — сказал Мэйнард.

— Надеюсь, что так, черт возьми.

Бремнер бросил взгляд в окно и решил, что пришло время ставить ловушку.

— Мы уже давно работаем вместе, Лукас. Скажи, ты не скучаешь по «холодной войне»?

Казалось, этот вопрос задел какие-то струны в душе Мэйнарда.

— Господи, ну конечно. Тогда мы знали, где свои, где чужие. Весь этот нынешний шум насчет того, что, мол, разведка не всегда вовремя докладывает о своих делах наверх, меня просто смешит. Они думают, что изобрели что-то новое. Вспомни 1958 и 1959 годы, операцию по свержению Сукарно. Мы докладывали только о том, о чем считали нужным доложить, вовсю врали послам, которые пытались нас остановить, а если они не прекращали совать свой нос не в свои дела, добивались их перевода в другое место. Это было в порядке вещей. Да что Индонезия, сколько всего было! Ты спрашиваешь, скучаю ли я по «холодной войне»? Конечно, скучаю, черт побери! Тогда все было гораздо проще. По-моему, тогда было просто здорово. Мы действительно кое-что могли. Мы боролись за свободу, за демократию.

— «Холодная война» ставила перед Соединенными Штатами цель, придавала смысл самому их существованию. — Бремнер запрокинул голову, на лице его мелькнула улыбка. — Мы и наши противники были антиподами. Вспомни, что сказал Эйзенхауэр, когда ему потребовалась поддержка проекта строительства системы федеральных автомагистралей, чтобы улучшить сообщение между штатами? Он сказал: это нужно для возможной эвакуации населения в случае ядерной войны. А когда Кеннеди решил подтянуть науку и обновить оборудование физических лабораторий в учебных заведениях, он заявил: это для того, чтобы обогнать Советы. А теперь мы так мало дел доводим до конца.

Взгляд Лукаса Мэйнарда слегка затуманился, и Бремнер с удовлетворением отметил про себя, что ему удалось создать подходящую доверительную атмосферу. Похоже, Мэйнард угодил в расставленные сети. Теперь Бремнер решил ждать. В этом и состоял его трюк: заставить собеседника расслабиться, проявить к нему сочувствие, продемонстрировать, что он, Бремнер, разделяет его взгляды, а затем молчать и ждать. Возникала пауза, которую надо было как-то заполнить, и чаще всего приглашенный начинал говорить, выкладывая, что его беспокоит или… Или в чем он чувствует себя виноватым.

— Ты когда-нибудь задумывался, Хьюз, — заговорил наконец Мэйнард, — что в течение пятидесяти лет Лэнгли, подчиняясь приказам сверху, сотрудничало с отбросами человечества? С мафией, с наркобаронами от Майами до Гонконга, с генералами, которые творили расправу в своих странах из-за жажды денег и власти? Да, бывает так, что, когда нужно, заключаешь с подонками союз. Но ведь никто не заставлял нас, фигурально говоря, ложиться с ними в постель, а мы именно этим и занимались.

— Это был другой мир, Лукас. Он был далек от совершенства.

На лице Мэйнарда застыло напряжение. Что же его так волновало? Бремнера так и подмывало напрямик вызвать его на откровенный разговор, но он знал, что это не сработает. Слишком на многих допросах Мэйнард присутствовал, слишком много провел их сам, так что его это только насторожило бы.

Дыхание Бремнера было тихим и ровным. Он гадал, будет ли продолжение.

Мэйнард поставил на стол свою чашку так, словно освободился от непосильного груза. Он посмотрел Бремнеру прямо в глаза, и тот на какой-то миг почуял, что старина Лукас вот-вот выложит свои самые сокровенные тайны. Вместо этого Мэйнард посмотрел на часы.

— У тебя что, встреча? — спросил Бремнер, ощущая редкое для себя чувство удивления.

— Да, Хьюз, извини. Когда ты позвонил, у меня уже не оставалось времени ее отменить.

— Вероятно, это что-то важное. — Голос Бремнера звучал мягко, хотя сам он испытывал сильнейшее желание заехать в толстое лицо Лукаса кулаком.

— Я встречаюсь с одним типом, который был моим осведомителем в бывшей ШТАЗИ. Можешь себе представить, как он сейчас напуган. Если я его оттолкну, мы можем потерять один из самых надежных источников информации в германском правительстве.

— Да, конечно, — согласился Бремнер с чуть заметным холодком в голосе. — Это очень важно.

— Ты хотел мне еще что-нибудь сказать, Хьюз? — спросил Мэйнард, вставая. — Я не совсем понял, зачем ты меня приглашал.

Бремнер тоже встал. Вот ублюдок, пытается сделать из меня дурака, подумал он.

— Просто люблю повидаться с друзьями, ты ведь знаешь, Лукас.

— Да, это правда. Что ж, все было, как в добрые старые времена. Сегодня немногие из нас о них помнят.

— Да. К сожалению.

Бремнер чуть задержался, стоя в дверях и наблюдая, как Лукас Мэйнард, который долгое время был его союзником, твердой походкой идет к лифту, расправив плечи.

Впервые за многие годы Хьюз Бремнер нервничал.

Глава 11

Бремнер выждал тридцать минут. Этого времени Мэйнарду вполне должно было хватить, чтобы добраться до своего офиса, отметиться и уйти на встречу. Если, конечно, он не придумал все в последний момент, почувствовал неладное и старался спасти этой ложью свою продажную шкуру.

На звонок Бремнера ответила секретарша. Он попросил к телефону Мэйнарда.

— Мне очень жаль, сэр, но он уже ушел.

— Ах да. А куда, если не секрет? Он что-то говорил мне, но я не могу припомнить…

— У него встреча с информатором из Германии, сэр…

Итак, Мэйнард все же сказал правду. Однако легче от этого Бремнеру не стало. Чувствуя отвратительную горечь во рту, он уже готов был произнести набор вежливых ритуальных фраз и повесить трубку, но тут ему пришел в голову еще один вопрос:

— Простите, он сообщил вам об этой встрече до того, как отправился ко мне, или после возвращения?

— До, сэр. Он просил меня позвонить ему, если ваша встреча затянется.

Проклятие! Бремнер готов был поклясться, что история с немцем была придумана Мэйнардом, чтобы под благовидным предлогом смыться. Он решил задать последний вопрос:

— Когда немецкий информатор попросил о встрече?

— Мне кажется, это сделал мистер Мэйнард. Судя по всему, встреча незапланированная.

— Незапланированная?

— М-м… да. Когда мистер Мэйнард ушел, до меня дошло, что он пропустит назначенную встречу с врачом, а он никогда этого не делает. Вы знаете, у него ведь диабет. Я думаю, он договорился с немцем буквально за несколько минут до встречи с вами.

Бремнер улыбнулся. Мэйнард все еще умел работать, но в данном случае он не смог предусмотреть все.

— Сэр… что-нибудь не в порядке? — раздался в трубке нерешительный голос секретарши. — Я имею в виду все эти вопросы по поводу расписания мистера Мэйнарда?

— Да, Милдред, кое-что действительно не в порядке. — В голосе Бремнера слышалась неподдельная озабоченность. — Я беспокоюсь по поводу его диабета. Не кажется ли вам, что Лукас слишком много работает?

— О, мистер Бремнер, вы совершенно правы…

Он слушал охи и ахи по поводу здоровья Мэйнарда с отсутствующим лицом, думая совершенно о другом. Теперь картина прояснилась окончательно. Все сложилось один к одному: завтрак Мэйнарда с заместителем госсекретаря, его требование об освобождении от ответственности, наконец, манильский конверт, содержимое которого привело в такое возбуждение Кларенса Эдварда. Это могло означать лишь одно — Лукас Мэйнард располагает документами, касающимися каких-то серьезных дел. Мозг Бремнера напряженно работал, просчитывая возможные варианты действий.

Нет ничего презреннее предательства, а Лукас Мэйнард был предателем. В другой ситуации Бремнер мог бы позволить себе роскошь продолжить наблюдение за ним, попытаться выяснить причину, толкнувшую его на подобный шаг, — ведь всегда на все есть своя причина, и, если знать ее, можно переиграть противника. Но сейчас было не до этого. Необходимо исключить неоправданный риск и даже саму возможность ошибки. Нельзя было и помыслить о том, чтобы подвергать какой-либо угрозе операции «Маскарад» и «Величие».

Вежливо отделавшись от секретарши Мэйнарда, Бремнер немедленно снял трубку своего спецтелефона и позвонил Сиду Уильямсу.

— Мэйнард выкрал совершенно секретные правительственные документы огромной важности, — сообщил он своему подчиненному. — Мы имеем дело с серьезной угрозой национальной безопасности и успеху операции «Маскарад». Необходимо вернуть документы и заткнуть Мэйнарду глотку. Сделай все, что нужно, и не забудь позаботиться о заместителе госсекретаря. Начинай прямо сейчас.

В четыре часа лимузин, закрепленный за Эдвардом, подобрал его у госдепартамента. Он приказал водителю отвезти его домой, в Джорджтаун. Манильский конверт с документацией был надежно заперт у Клэра в чемоданчике. Он какое-то время колебался, раздумывая, не надежнее ли оставить конверт на службе в своем сейфе, но решил, что около его сейфа вертится слишком много народа. Строго говоря, чересчур много народа крутится и у него в офисе. Только что, когда Клэр, собираясь домой, упаковывал драгоценный конверт в свой чемоданчик, в дверях торчал новый охранник и болтал с секретаршей. Клэр приказал ему выйти. Правда, охранник так искренне извинялся, но все же… Словом, Эдвард решил, что ни за что не оставит взрывоопасные документы на службе — он будет спать, положив эти бумаги под подушку.

Лимузин остановился перед его домом, сложенным из коричневого камня. Клэр решил позвонить одной новой сотруднице, чтобы пригласить ее к себе вечером. Эта была свеженькая штучка — только что окончила среднюю школу, такая молоденькая, такая миниатюрная. Клэр любил миниатюрных женщин. Они не создавали проблем.

Лимузин отъехал, и Клэр зашагал по тротуару. Одна только мысль о восхитительной девочке придавала его походке упругость.

Вдруг какой-то звук привлек внимание Эдварда, и он обернулся. Прямо на него с огромной скоростью летел молодой светловолосый парень на роликовых коньках. В какой-то короткий миг мелькнуло серебристое лезвие ножа. Страх резко сдавил грудь Клэра. Растопыренной пятерней он попытался перехватить руку с ножом, но не смог, было слишком поздно. Клинок, скользнув по ладони, вошел в его тело там, где кончается грудная клетка. Эдвард рухнул на тротуар, нападающий упал на него сверху. Болевой шок лишил Клэра возможности двигаться. Блондин быстро обшарил его карманы и взял бумажник, часы фирмы «Ролекс» и два кольца с бриллиантами. Затем надавил на торчавший из тела жертвы нож так, что лезвие вошло еще глубже, вытащил его и вскочил на ноги.

Кларенс Эдвард с трудом поднял слабеющую руку. Он хотел закричать, но не смог. Боль сменилась сильнейшей тошнотой, он потерял много крови и почувствовал, что умирает. На мгновение сознание его прояснилось, и он подумал, что, может быть, это к лучшему, ведь жизнь потеряла для него всякий смысл. Подумать только, пределом его мечтаний было переспать с полуграмотной сопливой девицей. Свет начал меркнуть в его глазах. Последнее, что он увидел, была фигура убегающего грабителя, который прижимал к груди его коричневый кожаный чемоданчик.

В это же самое время Лукас Мэйнард осторожно вошел в квартиру Лесли Пушо в Арлингтоне. Он ругал себя последними словами за то, что явно недооценил Хьюза Бремнера. Он почувствовал это еще у него в кабинете, а вскоре, когда приехал к себе домой, получил тому наглядное подтверждение: его уже ждали Сид Уильямс и Мэтт Листер, проникшие в его жилище с помощью лазерной отмычки. Если бы не выработанная годами и вошедшая в привычку осторожность и не «вальтер», ему ни за что не удалось бы уйти.

Еще по пути от гаража к входной двери он уловил легкое движение занавесок на окне. Не укрылось от его внимания и то, что перед дверью сидел обитавший на задворках старый бродячий кот, а он, по наблюдениям Лукаса, делал это только тогда, когда в доме кто-то был. Лукас мгновенно развернулся и бегом бросился назад. Услышав, что кто-то удирает, Сид и Мэтт выскочили на улицу и побежали за ним. Мэйнарду удалось пинком свалить Уильямса, Листеру же пришлось броситься в сторону и залечь при виде направленного на него пистолета. Воспользовавшись их замешательством, Мэйнард скрылся.

Сейчас Лукас мрачно улыбался. Он не держал у себя дома ничего из документов по Стерлингу О’Кифу и операции «Маскарад». Все было здесь, в сейфе, под кроватью у Лесли. Заместителю госсекретаря придется позаботиться о надежном с точки зрения безопасности жилье и охране для него, Мэйнарда, и его подруги. Слава Богу, что можно к нему обратиться. Как бы Лукас и Лесли выпутались из всей этой истории без помощи Кларенса Эдварда?

Мэйнард снял телефонную трубку и набрал номер.

В 4.45 на оживленном перекрестке в Джорджтауне в своем черном лимузине сидел Бремнер и ждал, поглядывая в боковое зеркало. Мощный двигатель работал на холостых оборотах. Автомобиль был бронированный, с днищем, способным выдержать взрыв мины, и с темными пуленепробиваемыми стеклами.

Ровно в 4.50 Бремнер увидел в зеркале, как на улице появился молодой блондин на роликовых коньках и быстро покатил к лимузину. Бремнер опустил стекло, в салон влетел дорогой чемоданчик коричневой кожи. Блондин рассчитал так точно, что чемоданчик шлепнулся шефу «Мустанга» прямо на колени. Парень на роликах скрылся за углом, лимузин тут же влился в поток транспорта, следующий в аэропорт, — у Хьюза на ночной рейс до Парижа был зарезервирован билет.

Он вынул из чемоданчика конверт, открыл его, быстро пробежал глазами документы и сразу же все понял.

Лукас Мэйнард раздобыл документы, раскрывающие используемые Бремнером методы отмывания денег, достаточно серьезные бумаги, чтобы отправить всех, кто в этом участвовал, за решетку, разрушить все, что они создали, а заодно пустить ко дну всю французскую операцию. А ведь то, что Мэйнард пообещал вытащить на свет все, что он знал, и подтвердить документами, означало одно — крах.

И все же в этих бумагах не было ни малейшего намека на операцию «Величие». Бремнер улыбнулся, почувствовав, как с плеч словно гора свалилась — хоть с этим пока все в порядке.

Он расслабился и стал думать о самом важном для него — большой охоте. Через несколько часов его лучшие специалисты по наружному наблюдению еще раз попробуют сесть на хвост посреднице Хищника в расчете на то, что она приведет их туда, где скрывается неуловимый убийца.

Глава 12

По расписанию, действовавшему на Ранчо, было время завтрака. Сидя с Гордоном в кафетерии, Лиз делала вид, будто поглощена едой. Внезапно она вздрогнула, выпрямилась на стуле и уставилась на него.

— Я забыла у себя в ящике записи для следующего занятия, — сказала Лиз, вставая. — Сейчас вернусь.

Гордон хотел пойти с ней, но она, слегка повысив голос, напомнила ему, что одним из приобретенных ею в лагере навыков было умение действовать самостоятельно. Сидящие рядом трое курсантов и инструктор посмотрели в их сторону, и Гордон понял, что они все слышали. Он улыбнулся Лиз, кивнул и сел на свое место. Идя к выходу из кафе, она спиной чувствовала его подозрительный взгляд.

Лиз взглянула на часы: было 12.06. Она перешла на бег — дорога́ была каждая минута. Поворачивая за угол офицерского клуба, она внезапно столкнулась с начальником по личному составу.

— Извините, — выдохнула она.

— «Доджерз» ведут со счетом три-два, — сказал он, не обращая внимания на ее смущение и ухмыляясь.

К его поясу был прикреплен портативный приемник, на голове красовались наушники. Одетый в футболку, шорты и кроссовки, он в самый разгар занятий слушал репортаж о бейсбольном матче. Пожалуй, этот офицер все же не в себе. Но Лиз не могла терять времени. Промямлив свои извинения, она побежала дальше, направляясь в свою комнату.

Итак, если она была права в своих опасениях, телефон-автомат перед административным зданием, которым Лиз пыталась воспользоваться сегодня утром, прослушивался. В помещениях, где жили обучающиеся, телефонов не было. Они были установлены только в домиках преподавателей.

Поскольку по существующим инструкциям контакты курсантов с кем-либо вне лагеря вообще не поощрялись, вряд ли единственный телефон-автомат был поставлен на прослушивание только из-за нее. «Жучок» скорее всего внедрили на случай, если бы спецслужба какой-нибудь страны, как дружественной, так и недружественной, попробовала проникнуть в сверхсекретный питомник для разведения американских разведчиков, что было бы вполне естественно. Но так или иначе устройство зафиксировало ее попытки связаться с семьей Уокеров в Санта-Барбаре.

Войдя в комнату, Лиз взяла заранее аккуратно собранные вещи и побежала через лужайку к отделу личного состава. Дверь была заперта — все ушли на завтрак или на занятия. Именно это ей и было нужно.

Осторожно оглядевшись, Лиз вскрыла замок лазерной отмычкой и проникла внутрь, воспользовавшись кодом Гордона. Закрыв за собой дверь и заперев ее, она поспешила в комнату, где стояли компьютеры. Там она сняла лицевую панель с выключателя и установила внутри него украденное ею со склада электронных средств небольшое устройство. Оно позволяло включать и выключать свет с помощью радиосигнала и в то же время не мешало пользоваться выключателем вручную. Под столешницей одного из столов, в самой дальней ее части, Лиз прикрепила магнитофон размером со спичечную коробку, которым тоже можно было управлять на расстоянии. Она стянула его во время занятий и успела испытать в библиотеке. Получилась получасовая запись обычных для помещений такого рода шумов — звуков шагов, открываемых и закрываемых ящиков, передвигаемых стульев, пощелкивания клавиатур компьютеров, приглушенных голосов. Кассету с этой пленкой, аккуратно перемотанной на самое начало, она вставила в магнитофон.

Закончив, Лиз снова посмотрела на часы. Она отсутствовала всего восемь минут. Схватив все принесенное с собой и не забыв свои записи, она проделала уже привычные манипуляции с входной дверью и побежала назад.

В ту же ночь, дождавшись, когда у Гордона началась фаза глубокого сна, Лиз бесшумно прокралась на улицу и спряталась в тени пихтового дерева с пышной кроной напротив домика, где хранилась база данных. После дождя в воздухе остро пахло хвоей и влажной землей.

Время тянулось медленно. Она еще раз обдумала свои действия, и ей показалось, что она учла все. Впрочем, возможно, Элизабет ошибалась в своих подозрениях, и не было никакой необходимости расставлять эту ловушку.

Внезапно она уловила какое-то движение среди деревьев. Лиз вгляделась в темноту, напрягая и зрение, и слух, и в конце концов увидела, как кто-то вышел из-за угла офицерского клуба. Она пригнулась еще ниже под пихтовыми ветками. Неизвестный открыл дверь отдела личного состава, и тогда она, держа в руке пульт дистанционного управления, включила установленную ею накануне аппаратуру.

Когда человек вошел внутрь, она приблизилась, надела инфракрасные очки, включила инфракрасный фонарик и через окно направила зеленый луч в комнату. Лиз увидела, как человек приник к ведущей в компьютерную комнату двери, из-под которой просачивалась желтая полоска света. Он прислушивался к доносившимся из комнаты звукам, которые ясно говорили о том, что там кто-то работает. Но пока она не могла разглядеть его лица. Вдруг он повернулся, и ее подозрения подтвердились. Это был Гордон!

Охваченная яростью и отвращением, она наблюдала, как он направляется к одному из компьютеров в зоне для посетителей и включает его. Лиз знала, что он собирается ввести особый код контроля, который позволял ему определить, какие именно операции производились на компьютере в соседней комнате. Ей надо было поторопиться, пока он не обнаружил, что комната пуста.

Лиз побежала назад по спящему лагерю, вглядываясь в темноту и чувствуя в глубине души боль от того, что ее предали. Вначале лагерь был для нее источником надежды, но теперь эта надежда исчезла. Кто бы ни прослушивал телефон-автомат, Гордону сообщили о ее звонках в Санта-Барбару.

Что же Гордон хочет от нее скрыть, почему он не желает быть откровенным с ней? Она доверяла ему, но он не отвечал ей взаимностью. В Санта-Барбаре он так трогательно заботился о ней, что Лиз успела привыкнуть к нему. Но теперь пришлось серьезно усомниться в том, что в прошлом между ними что-то было. Золотые кольца явились прекрасной идеей — это было так трогательно, так романтично. А самое главное, они укрепили ее доверие к нему.

Потом Лиз подумала о Хищнике. Пройдя курс обучения на Ранчо, она знала, что ЦРУ способно на самый изощренный обман. Гордон вполне мог сам спланировать и разыграть нападение на ее дом, сфабриковать досье, внушить ей, что за ней охотится Хищник. Человек с бесстрастным лицом, которого она якобы убила, мог все сымитировать, даже кровь, проступившая у него на рубашке и стекающая изо рта, могла оказаться бутафорией. Не исключено, что Гордону специально прострелили руку, чтобы все выглядело более правдоподобно. Кроме факта нападения на ее дом и досье, которые ей подсунули, у нее не было реальных свидетельств того, что Хищник вообще существует. Она, во всяком случае, не помнит, чтобы до нападения в Санта-Барбаре кто-нибудь угрожал ей или пытался убить!

Нет, она просто обязана выяснить, кто она такая. Как и любой другой человек, наделенный этим правом от рождения. Сейчас это было необходимо, так как по поведению Гордона было ясно, что ее утраченная память хранит ключи к его намерениям, а возможно, и к истинным планам Лэнгли.

В темноте Лиз действовала быстро, но без суеты. Она пристегнула к поясу нож и флягу, взяла свой рюкзак и уложила туда инфракрасный фонарик, компас, кусачки, два небольших мотка проволоки, пистолет «беретта» калибра 9 миллиметров и бумажник Гордона с деньгами и кредитными карточками. Инфракрасные очки все еще висели у нее на шее.

Элизабет выглянула в окно, но никого не увидела. Стояла полная тишина. Она открыла дверь… и едва успела закрыть ее, прикрывшись от направленного на нее кулака. Гордон зарычал и новым ударом распахнул дверь.

— А ну стой! — заорал он. — Ты останешься здесь!

Он толкнул Лиз в комнату, и она, отлетев назад, споткнулась и чуть не упала. Лицо Гордона было искажено злобой, слова звучали резко и безжалостно. Она опять нарушила правила и, что еще хуже, обвела его вокруг пальца — его, великого разведчика.

В груди у нее поднималась волна отвращения. Она двинулась к выходу. Если память — основа знания, то у нее есть память, потому что кое-что она знала твердо: ей надо покинуть Ранчо.

— Я ухожу, Гордон.

— Черта с два! — выкрикнул он, хватая ее за руку и разворачивая. — Ты будешь делать то, что тебе говорят!

— Ты сам все испортил. Я тебе больше не верю и не хочу участвовать в твоих делах, чем бы ты здесь ни занимался!

— Ах ты сука! Ты понимаешь, дура, что говоришь, ты, самонадеянная тварь!

Гордон ухватился за наплечные ремни рюкзака и потянул вниз, стараясь снять его. Она мгновенно захватила его за рукава рубашки, зацепила правой стопой его правую ногу и, используя инерцию, вывела из равновесия. Он упал на спину:

— Лиз!

— Пошел в задницу, Гордон!

Не дожидаясь, пока он встанет, Лиз бросилась к двери и выбежала на улицу.

— Лиз, дорогая! — донесся до нее его голос, снова такой ласковый, такой встревоженный. — Вернись, тебе надо принять лекарство!

— Подавись им! — огрызнулась напоследок Лиз.

Она бежала сквозь ночь, направляясь туда, где поблескивали огни городка.

Глава 13

Новый начальник по личному составу Ашер Флорес спал в своей комнате. Ему снилось, как однажды он удрал с воскресной утренней мессы. Длинное платье, в которые одевали мальчиков-хористов, хлопало его по пяткам, когда он бежал. Снились ему то бейсбольные матчи с победами «Доджерз», то смешные истории, которые, бывало, рассказывал дядюшка, когда вся семья собиралась вместе.

Вдруг кто-то встряхнул его за плечо. Он попробовал вновь нырнуть в прекрасный мир сновидений, но толчки стали сильнее, и он открыл глаза. Рядом с кроватью, освещенный светом лампы, стоял Гордон Тэйт.

— Отвяжись, — пробормотал Ашер, переворачиваясь на другой бок.

— Вставай, Флорес. — Тэйт тряхнул его еще раз.

— Я вложил в свои зубы две тысячи долларов. Если мы сейчас подеремся, ты заплатишь мне за новые мосты?

— Встать! Это приказ!

Ашер снова открыл глаза:

— Мы не в армии, Тэйт, дай отдохнуть.

Все же в конце концов он поднялся, кряхтя и ругаясь. Гордон Тэйт в иерархии Лэнгли все же стоял на ступеньку выше. В другое время Ашер не преминул бы послать Тэйта куда подальше, но не сейчас. Его тошнило от Ранчо. Сказать, что ему было здесь скучно, все равно что не сказать ничего. Даже «Доджерз» проигрывали, когда он находился здесь. Если уж Бремнер решил наказать его, то мог бы по крайней мере перевести его отсюда куда-нибудь в другое место, чтобы «Доджерз» победили в этом сезоне.

Ашер влез в рубашку, застегнул брюки и затянул ремень. У него было сухое мускулистое тело, но камуфляж на Флоресе висел мешком — внешний вид для него ничего не значил.

— Ну ладно, в чем дело? — Он старался говорить самым любезным тоном, на какой был способен. Потом увидел, как на лоб Тэйта стекает кровь из рассеченной раны на голове.

— Что случилось? Разбудил кого-нибудь менее покладистого, чем я?

— Расскажу, когда придем в отдел безопасности, — ответил Тэйт, у которого напрочь отсутствовало чувство юмора.

— Что надевать — ботинки или кроссовки?

— Ботинки.

— Здорово, — проворчал Ашер. — Именно об этом я и мечтал. Полуночная прогулка.

Он надел ботинки и зашнуровал их.

— Тебе пора заняться хоть каким-нибудь делом, Флорес. О тебе уже пошли разговоры.

При этих словах Ашер осклабился. Гордон имел в виду его пренебрежительное отношение к своим обязанностям начальника лагеря по личному составу в целом и в частности о катании на мусоровозе с включенным на всю мощь радио. Он совершал и другие тщательно продуманные проступки, надеясь, что о них станет известно Бремнеру и тот начнет беспокоиться, как бы Ашер не наломал на Ранчо дров.

— Говоришь, разговоры пошли? — спросил Флорес, идя впереди Гордона. — И что же обо мне говорят?

— Что ты чокнулся.

Ашер ухмыльнулся еще шире. Он знал, что Гордон Тэйт терпеть его не может. Впрочем, и он никогда не любил Тэйта, которого считал показушником. Такие, как Тэйт, считал он, все время пыжатся, но в трудный момент подводят. Таким хорькам, как Тэйт, никогда нельзя доверять, думал Флорес.

— Надеюсь, ты доложил о моем поведении Бремнеру, — сказал он.

— Само собой.

Ашер сдержал смешок. Может быть, для него еще не все потеряно.

— А где же твоя протеже, та длинноногая красавица? Она меня сегодня чуть с ног не сшибла. Если уж мне предстоит бессонная ночь, мне было бы приятнее общаться с ней, чем с тобой.

— Она сбежала. — Голос Гордона Тэйта дрогнул. — Мне нужна твоя помощь, чтобы ее вернуть.

Ашер Флорес частенько своевольничал во время проведения серьезных операций, и в качестве наказания Хьюз Бремнер направил его в этот скучный тренировочный лагерь, затерявшийся в каком-то медвежьем углу. Ашеру нелегко давалась дисциплина. По сути дела, он мог ее выносить только благодаря тому, что ему удавалось выжимать все из немногих регламентированных удовольствий и отлынивать от нудной работы. Он надеялся, что в конце концов возникнет какая-то чрезвычайная ситуация и Бремнеру придется вернуть его на оперативную работу. А может быть, прикинул он, это уже случилось.

— Ну, расскажи мне о Лиз… Сансборо, так, кажется?

Ашер открыл дверь в отдел безопасности, где стояло в ряд множество экранов, на которых можно было видеть различные части территории лагеря в инфракрасном освещении.

— Видишь? — Гордон Тэйт указал на небольшое пятнышко на экране радара, двигающееся в юго-западном направлении. — Это она. Когда-то она была хорошим оперативником, но потом у нее развилось психическое заболевание. Она нужна нам для важной операции. Наш врач думал, что с ней все будет в порядке, а если и не будет, то это выяснится во время обучения. Вот и выяснилось, черт побери. Врача я вызвал, он уже вылетел сюда.

— Так, значит, у нее крыша поехала?

Гордон кивнул:

— Во всяком случае, сегодня уж точно. Она просто не выдержала. Жаль, конечно. Мы должны вернуть ее, чтобы возобновить лечение.

Ашер наблюдал за светящимся пятнышком.

— Похоже, она направляется в Тен-Скалпс, — сказал он. — Это небольшой городишко к юго-западу отсюда.

Пока Гордон смотрел на экран радара, Ашер придвинул к себе стул, сел и положил ноги на стол. Ему прекрасно все будет видно и отсюда, решил он. Флорес выдержал гневный взгляд Тэйта, а когда тот раскрыл рот, чтобы что-то сказать, опередил его:

— Нет смысла искать ее в темноте. Мы возьмем ее прямо в городишке. Кофе здесь есть? Так, сегодня из наркотиков выбираем кофеин.

На бегу Лиз думала о Гордоне. Он наверняка поднял на ноги охрану. Но если так, почему не было сигнала тревоги? Этого она не понимала. Разве что тут дело было в его уязвленном самолюбии… или же он знал, как поймать ее другим способом.

Обеспокоенная, Лиз перешла с бега на быструю ходьбу, напряженно размышляя. Она тяжело дышала — не столько от усталости, сколько от переживаний по поводу предательства Гордона. Но ей еще предстоял долгий, утомительный марш-бросок, и она приказала себе экономить силы.

Элизабет бежала, озираясь в поисках видеокамер и другой аппаратуры слежения. Она спускалась по склонам холмов, пересекала луга, перепрыгивала через неширокие ручьи, которые питал водой снег, тающий где-то в горах. Время от времени она слышала шум убегающих животных. Один раз ей на глаза попалось целое стадо оленей, хорошо различимое в лунном свете. Продвигаясь все дальше, Лиз почти не останавливалась. Она часто прикладывалась к фляге с водой, но даже это делала на ходу.

В какой-то момент впереди замаячил один из объектов Ранчо — парашютная вышка, и Лиз сделала большой крюк, огибая ее. При этом она не заметила никаких устройств, благодаря которым ее можно было бы увидеть или проследить за ее передвижениями. Может быть, мелькнула у нее мысль, они располагались только по периметру лагеря.

Наконец она увидела стену, высокую, сложенную из бетонных блоков, белевшую в темноте и кажущуюся непреодолимой. Над ее верхней кромкой были натянуты шесть рядов проволоки. Лиз надела очки и повела включенным фонариком, ища у стены и между деревьями сенсоры, камеры или часовых.

Две камеры ей удалось обнаружить. Обе были размещены на верхушках пихтовых деревьев и перекрывали два соседних сектора ограждения. Лиз присела на ковер из хвои в поисках выхода и вскоре нашла его. Она разгребла иголки и добралась до влажной земли. Недавно шли дожди, и почва под хвойным покровом еще представляла из себя жидкую грязь. Элизабет набрала целую пригоршню, влезла на одно из деревьев и залепила коричневой массой объектив. Точно так же она поступила и со второй камерой. Теперь, если ей повезет, в отделе безопасности решат, что линзы загрязнились сами собой. Если же кто-то примчится сюда не только для того, чтобы протереть объективы, но и затем, чтобы ее выследить и поймать, у нее все же будет кое-какой запас времени, чтобы убраться отсюда подальше.

Покончив с этим, Лиз забралась на стену и замерла, осторожно балансируя и стараясь не дотрагиваться до проволоки. Потом направила вдоль стены луч фонарика и сразу увидела небольшие металлические коробочки, укрепленные на штоках проволочного заграждения. Это были детекторы вибрации. Стоило задеть за проволоку — и тут же сработает сигнализация.

Лиз глубоко вздохнула и, достав кусачки, перерезала один проволочный ряд у самого штока. Затем, глядя на часы, выждала ровно шестьдесят секунд и еще раз щелкнула кусачками в нескольких футах правее, перерезая проволоку в том же ряду вплотную к соседнему штоку. Она специально сделала такую длинную паузу: теперь, если ей опять-таки повезет, в отделе безопасности могут подумать, что едва заметная вибрация была вызвана естественными причинами. Ведь это мог быть ветер, птица или какая-нибудь шустрая белка.

Лиз действовала спокойно, руки ее не дрожали. Она положила кусачки в рюкзак, осторожно пролезла в образовавшуюся брешь, затем с помощью предусмотрительно захваченной проволоки она замаскировала ее, а потом спрыгнула на землю по другую сторону стены. Конечно, в конце концов кто-нибудь обнаружит, что проволочное заграждение перерезано, но к тому моменту она надеялась быть уже далеко от этого места.

Бегом преодолев перевал, Лиз стала спускаться в долину, туда, где находился небольшой городок. Когда восход окрасил горизонт в розовый и золотой цвета, она была уже на его окраине.

Лиз была вся в поту и страшно устала, но ощущение свободы действовало чудесным образом — дыхание выровнялось, силы возвращались. Она получала огромное удовольствие, думая о том, что хорошо усвоила уроки Ранчо и самого Тэйта. Теперь у нее было две цели: первая — выяснить, что означали всплывающие в ее мозгу воспоминания, вторая — узнать, что сделал с ней Гордон и, самое главное, зачем. Она должна помешать этому подонку добиться своего.