Операция «Театр»

Глава 1

21 сентября 1941 года

Смольный, кабинет Первого секретаря

Ленинградского обкома ВКП(б)…

В кресле за рабочим столом расположился полноватый, с чисто выбритым лицом мужчина в возрасте, в военном, серо-зеленом френче. Он что-то сосредоточенно пишет. А писал высший партийный работник блокадного города раскладку съестных запасов для населения. С 1 сентября была запрещена свободная продажа продовольствия, нормы выдачи продуктов снижались еженедельно. После того, как в результате массированных авианалётов германской авиации 8 и 10 сентября сгорели крупнейшие в городе Бадаевские продовольственные склады, ситуация с продовольственным обеспечением жителей стала критической. Вместе с тем, расцветал «черный рынок» продовольствия…

Подает сигнал один из трех стоящих на столе черных телефонных аппаратов. Мужчина недовольно отрывается от писанины, рывком снимает трубку и бросает:

— Да.

— Товарищ Жданов, — раздается напряженный женский голос секретаря. — К вам по записи директор Государственного Эрмитажа, академик Понаровский Эльдар Иосифович.

Хозяин кабинета делает явно недовольное выражение лица и нехотя изрекает:

— Пусть заходит, только ненадолго.

Через мгновение входит лысый пожилой мужчина в очках и помятом черном костюме.

— Здравствуйте, товарищ Жданов.

— Здравствуйте, товарищ Понаровский. Проходите, присаживайтесь и рассказывайте. Мне уже сообщили, что у вас задержали женщину, пытавшуюся вынести мраморную статуэтку Родена.

Академик прошел к рабочему столу и сел на стул. Тяжело вздохнув, вымолвил:

— Увы, бедняга говорит, что хотела ее обменять на продукты. Ведь люди живут впроголодь. Но я ее не оправдываю.

— Органы разберутся, — бросил Жданов. — Сделано это специально, по злому умыслу или по глупости.

— Вместе с тем, — продолжил академик, — оставшийся в городе героический персонал музея подготовил к вывозу очередную часть собрания. Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие — все, все принимали участие в упаковке картин — мировых шедевров, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. Работы ведутся круглосуточно, все мы находимся на казарменном положении, заклеиваем окна. Сотрудники живут в подвалах, занимаемся консервацией зданий…

— Я все понимаю, уважаемый академик, — перебил Жданов. — Эх! Вы же знаете, немецко-фашистские войска с юга, финские с севера полностью блокировали город! Чем же я вам помогу, уважаемый академик?

— Но баржи через Ладожское озеро ходят.

— Ходят, — бросил Жданов, взял со стола лист бумаги. — Вот вчерашняя сводка, полюбуйтесь. Из Ленинграда отправлено две баржи, одна, с тремя сотнями эвакуированного населения, потоплена немецкой авиацией. Почти 100 человек утонуло! В город с Большой земли также направлено две баржи и одна с продуктами питания потоплена. Видите, какие риски! Какие потери! Вашими бесценными, мировыми шедеврами я не имею права рисковать.

— Вы должны что-нибудь придумать. Шедевры надо срочно вывозить из города! Вы слышите!? Мы не в состоянии создать для них приемлемых условий хранения, в подвалах сыро и душно. Они просто разлагаются! Недавно огромная фугасная бомба взорвалась на Дворцовой площади. А вчера один снаряд попал в Гербовый зал, погиб сотрудник…

Хозяин кабинета устало покачал головой.

Вдруг он что-то вспомнил.

— Впрочем, буквально вчера Государственный Комитет Обороны страны принял очень важное для города решение. Оно поможет решить ваши проблемы.

— Не наши, Андрей Александрович, а государственные, вернее даже, общемировые. Мы должны спасти мировые художественные сокровища. Должны…

— Хорошо-хорошо, — согласился Жданов…

1 октября 1941 года

Верхний Тагил, Свердловская область,

районная больница…

Молодой и сильный организм Ермолая Сергеева успешно боролся с травмами, полученными при встрече с бурым медведем. А заодно и со вскрывшимися во время болезни некоторыми старыми ранениями.

Медперсонал делал все, чтобы быстрее вылечить молодого человека. Несомненно, способствовала этому и неожиданно прибывшая, по указанию майора Истомина, знакомая медсестра Мила. Поэтому неудивительно, что Сергеев практически через неделю вместе с Милой отправился домой, то есть в свой гостиничный номер…

— Да у тебя не гостиничный номер, а нормальная трехкомнатная квартира с ванной и телефоном! — осмотрев номер, воскликнула Мила.

Подруга в это время рассматривала гобеленовый ковер над диваном.

— Ну, мне, как начальнику хранилища, положено, — скромно выдавил Ермолай.

Он пошел и обнял девушку.

В это время в номер вошла раскрасневшаяся, улыбающаяся Молева с огромной сумкой. Окинув взглядом парочку, заместитель Сергеева по хранилищу весело пропела:

Ермолай и Мила с некоторым удивлением смотрели на женщину.

— Здравствуйте, молодежь, — изрекла Молева. — Как вам стихи Есенина в моем музыкальном исполнении?

— Здорово, — лишь смог выдавить Ермолай.

— То-то, молодежь! Война войной, а жизнь продолжается! Я принесла вам, молодежь, продукты: картошечку, капустку, огурчики, грибы, вина свойского. Кушайте на здоровье, поправляйтесь.

— Спасибо, Ольга Олеговна, — вымолвила Мила.

— Спасибо, — буркнул Ермолай.

— Ну, отдыхайте, милуйтесь сегодня, — весело изрекла Молева. — А завтра, товарищ Сергеев, мы ждем тебя в хранилище, — махнула рукой и быстро покинула номер.

— Сначала ванна, потом обед, — всматриваясь в глаза Ермолая, вымолвила Мила.

Рассматривая девушку, он широко улыбнулся, обнял и поцеловал.

— Ты такая красивая, Милочка, и необычная.

— Не преувеличивай, пожалуйста. Я самая обыкновенная и очень даже грешная…

Восточная Пруссия, вилла в Штейнорте,

резиденция рейхсминистра Риббентропа…

В небольшой деревянной беседке стояло кресло-качалка. Рядом располагался небольшой столик, на котором дымилась чашка душистого кофе и тарелочка с любимым рейхсминистром баварским голубым сыром. Слегка раскачиваясь в кресле, Риббентроп рассматривал каталог художественных ценностей, или, вернее, произведений искусства, захваченных сотрудниками его министерства в странах Восточной Европы.

Рейхсминистр порой любил в спокойной непринужденной обстановке полюбоваться уникальными работами мастеров. Поразмыслить об их истории создания… будущем… Причем, будущем шедевров, связанном исключительно с ним… Рейхсминистр мечтал создать музей изящных искусств своего имени, и не только мечтал, действовал…

«Скоро каталог пополнится», — довольно раздумывал Риббентроп.

Ведь 18 сентября 1941 года немецкими войсками был оккупирован город Пушкин (до 1918 года — Царское Село, императорская резиденция), это в 25 километрах от центра Ленинграда. В городе находится Большой Царскосельский или Екатерининский дворец с несметными богатствами, включая единственную в своем роде Янтарную комнату. Вот-вот падут и другие города-пригороды русской северной Пальмиры со своими многочисленными дворцами и виллами.

«А впереди захват Ленинграда или Санкт-Петербурга. Город 200 лет был столицей могущественной Российской империи, притягивая к себе всех и вся. Нашим людям будет, где развернуться. Просто дух захватывает!..».

Риббентроп сделал два глотка кофе, бросил в рот кусочек сыра. Жизнь прекрасна!

Вместе с тем, рейхсминистр прекрасно понимал, что у него много своих конкурентов на русские ценности: ищейки Гиммлера и Шелленберга, агенты, диверсанты и убийцы ведомства Канариса, мародеры гауляйтера Восточной Пруссии Коха…

Риббентроп вспомнил недавнюю свою закрытую встречу в Швеции с одним американским бизнесменом. Усмехнулся:

«Американцы, да, пожалуй… и англичане, тоже не прочь урвать кое-что у России. Но… им и прочим нейтралам фиг, а не русские шедевры. Все должно достаться нам, победителям! Ха-ха!!!».

Думать о проваленных с треском в последнее время в России операциях своего ведомства «Золото Северной Пальмиры» и «Аrgentum» Риббентропу не хотелось. Это в прошлом. Непременно хотелось думать о новых, интересных приобретениях в России…

Рейхсминистр вызвал к себе полковника Шульца, главного разведчика министерства, и спросил:

— Кто из наших людей сейчас работает на ленинградском направлении?

— Легально к группе армий «Север» прикомандирован майор Свенберг, нелегально в Ленинграде работает офицер под псевдонимом Сонет.

У рейхсминистра была прекрасная память. Но майора он никак не припоминал. А вот офицера, скрывающегося под псевдонимом Сонет, неплохо знал.

— До войны наши люди хорошо работали в Ленинграде, — медленно, в раздумьи вымолвил Риббентроп. — Были выявлены и налажены контакты с рядом серьезных коллекционеров, через них мы приобрели некоторые художественные работы. Надо поднять эти материалы, проанализировать и наиболее полезные передать Сонету. Он толковый офицер, должен правильно сориентироваться…

Ночью натужно зазвонил телефон. Сергеев аккуратно, чтобы не будить рядом спящую Милу, встал с кровати. На цыпочках прошел к аппарату. Шепнул:

— На линии Сергеев.

Он внимательно слушал с минуту строгий мужской голос.

Затем бросил:

— Есть, Николай Максимович, — осторожно положил трубку, сел на стул и задумался.

«Новое, неизвестное задание… Я сильно сблизился с Милой, а вот теперь разлука…».

— Что там, дорогой? — вскоре спросила Мила.

— Звонил майор Истомин, мне присвоено звание лейтенанта по его ведомству и еще медаль дали. Как-то это…

— Это все вполне заслуженно! — воскликнула подруга. — Сердечно поздравляю!

— Спасибо. Завтра надо ехать в Свердловск. Предстоит какая-то новая операция.

— Поедем вместе, мне тоже пора в свой госпиталь в Ярославль.

— Да, дорогая. А мне вот, увы, придется бросать свое хранилище.

— Надолго эта операция?

Немного задумался:

«Еще в госпитале Истомин говорил о новых предстоящих операциях Банка России, вероятно связанных с перемещением ценностей. Видимо, что-то в этом роде…».

— Ермолай? Ты где? Слышишь меня?

Ермолай отвлекся от своих мыслей.

— Извини. Не знаю точно про операцию.

— Нужно будет тебе тепло одеться. А сейчас, дорогой, иди ко мне…

Берлин, штаб-квартира армейской разведки и контрразведки

(Абвера), кабинет начальника

Из радиоприемника доносилась веселая легкая мелодия.

Адмирал Канарис стоял у висевшей на стене топографической карты Восточной Европы. Только что адъютант, обер-лейтенант Генрих Рар, отметил на карте текущее положение на фронтах в России. Адмирал внимательно рассматривал Ленинград и окружавшую его красную линию фронта.

«Блокадное кольцо вокруг Ленинграда! Сколько еще продержатся русские? — раздумывал. — Месяц, три… Петербург — это культурная столица России. Сколько там сосредоточено художественных ценностей мирового уровня?! Войны начинаются и заканчиваются, воинская служба тоже. А несколько картин-шедевров могут обеспечить комфортную жизнь и благополучную старость где-нибудь в теплых краях, в его любимой Испании. Например, под Валенсией на теплом Средиземном море…».

По молодости Канарис служил в военно-морском германском флоте и достаточно намерзся в Северном и Балтийском морях.

Адмирал прошел к небольшому мраморному кофейному столику, на котором стояла фарфоровая чашка с душистым кофе. Сделал пару глотков и задумался. Вспомнил провалившуюся операцию «Золотой трезубец» по перехвату советского золота, хранящегося в Петербурге. Вспомнил и вторую неудавшуюся операцию «Эшелон» из этой серии.

Канарис помнил почти все свои удачные и неудачные операции. Помнил и героев этих операций, как положительных, так и отрицательных для него.

«Этот русский Хранитель из Ленинграда, Сергеев, приложивший руку к срыву наших двух операций, еще жив? — подумал. — Если жив, — усмехнулся, — то радуется, наверное, что переиграл нас. Пожалуй, стоит его, моего личного врага, Хранителя, огорчить…».

Прочитал про себя одно из своих любимых стихотворений на французском языке…

Всю дорогу до Свердловска Ермолай и Мила молчали. Девушка определенно ждала каких-то слов от Сергеева. А он не знал, что сказать. Ведь шла война. Он, конечно, был ей благодарен. Но давать пустых обещаний не хотел… Они как-то быстро и скомкано, так и не сказав много друг другу, простились у железнодорожного вокзала…

Немного поплутав по городу, Сергеев прибыл в штаб округа Красной армии. С трудом нашел в недрах большого здания отдел Главного разведывательного управления.

Начальником отдела оказался капитан с выбитым зубом и свежим синяком под одним глазом.

— Не обращай внимания на мой внешний вид, — рассмотрев документы Ермолая, прошепелявил капитан. — Вчера задерживали одного диверсанта. Оказался здоровенным таким, пришлось повозиться, ну и… частично пострадать.

Сергеев сел на стул, а капитан стал куда-то звонить. Не дозвонившись до нужного абонента, выругался.

— Тебе надо срочно связаться со своим начальником, майором Истоминым, — бросил капитан. — Да связь у нас, видишь, хреновая.

Он снова стал звонить и вскоре передал трубку Ермолаю.

Услышав голос Истомина, Сергеев изрек:

— Здравия желаю, товарищ майор. Какое мне будет приказание?

— Здравствуй, Ермолай. Приказание следующее: первым же самолетом отправляешься в Москву. Я тебя встречу на аэродроме Щелково и все изложу. Вопросы?

«Точно, новая операция», — решил Сергеев и бодро ответил:

— Нет вопросов, Николай Максимович.

— Хорошо, тогда до встречи. Передай трубку капитану.

— До встречи, — выдавил Ермолай и передал трубку хозяину кабинета.

Через пять минут капитан и Сергеев выезжали в аэропорт…

Москва, штаб-квартира Главного разведывательного управления

Генерального штаба Красной армии (в настоящее время ГРУ ГШ ВС РФ),

кабинет начальника…

В типично служебном кабинете находились трое военных мужчин. Комиссар (по современной воинской иерархии соответствует генерал-лейтенанту) Голиков проводил совещание со своим заместителем по западному направлению деятельности, полковником Селезневым и ведущим сотрудником управления по Германии, майором Истоминым.

Слово сразу взял хозяин кабинета. Прямо за его головой, на стене красовался портрет строгого Ф.Э. Дзержинского.

Не спеша и тихо, комиссар излагал свои мысли:

— …и все же у меня есть сомнения в части использования в операции «Театр» лейтенанта Сергеева. Во-первых, не совсем его сфера профессиональной деятельности. Во-вторых, ему на Урале поручен важный участок работы. В-третьих, он еще не совсем здоров. Что скажете, товарищи офицеры?

— С кадрами у нас сейчас проблема, — быстро бросил полковник. — Большие потери.

— А я верю в Сергеева, — тихо вымолвил майор. — Он уже по нашим меркам, достаточно опытный перевозчик и хранитель ценностей. Да, и по сути, контрразведчик. Он молодой и здоровый парень, а на Урале в хранилище, уверен, справятся и без него…

В самолете Сергеев думал о своей жизни, о своих родных и близких: маме, Миле… Подумал о работе.

«Как Молева Ольга Олеговна будет без меня? В хранилище столько еще всего предстоит сделать, дооборудовать!..».

Конечно же, думал и о войне. Немецко-фашистские войска по-прежнему все наступали, захватывали все новые города и селения…

«Как там мой блокадный Ленинград?..», — горько размышлял.

Подумал и о возможной будущей госбанковской операции… Внезапно вспомнились стихи Есенина в музыкальном исполнении, недавно пропетые Молевой:

Приземлились на щелковском военном аэродроме. Выходя из самолета, Ермолай издалека заметил крупную фигуру Истомина.

Майор широко улыбнулся, протянул руку:

— Здравствуй, уже лейтенант Сергеев. Прими мои сердечные поздравления, Ермолай, — похлопал рукой по спине Сергеева.

— Здравствуйте, Николай Максимович. Спасибо за поздравления, служу Советскому Союзу!

— Пойдем, друг, в столовую, перекусим, заодно и поговорим…

За столом, рассматривая Сергеева, Истомин вымолвил:

— Похудел, осунулся ты, брат, как-то возмужал.

Сам майор выглядел неважно: несвежее лицо, мешки под глазами, уставшие глаза. Но говорить об этом, ровно как и спрашивать о его жене Ирине, Ермолай не стал. Лишь бросил:

— Война никого не красит. Что за задание мне предстоит?

— Тебе предстоит участвовать в секретной операции «Театр». Заруби — секретной.

— «Театр»? Не понимаю?!

— Потом, не сразу все поймешь. Ты наверняка в Ленинграде ходил в Эрмитаж?

— Несколько раз. А что?

— Сколько там разных экспонатов, картин, скульптур и прочих ценностей?

— Ну… наверное, миллионы единиц.

— Так вот, друг Ермолай, на сегодняшний день большая часть экспонатов из Эрмитажа вывезена на хранение на Урал. Как понимаешь, вывозили бегом и стихийно, что-то взяли, что-то забыли, а что-то просто не успели. Так вот, сейчас значительная часть нашего народного достояния еще находится в Эрмитаже. Это колоссальные материальные и культурные ценности. Кроме того, с началом войны в Эрмитаж стали свозить на хранение культурные ценности из пригородных дворцов и различных учреждений Ленинграда. Кое-что другое, например, ценнейшие рукописи архива Академии наук СССР, секретная оборонная документация, закрытые партийные архивы. Понимаешь?

Сергеев кивнул.

— Тебе, друг, — продолжал майор, — предстоит принять участие в вывозе этих бесценных экспонатов, ценностей и документов.

«Идет смертельная война, а я… — раздумывал Ермолай. — Возить музейный хлам и партийные бумажки?» — спросил:

— А как же Госбанк? Я ведь сотрудник Госбанка? Там, на Урале, золотой запас страны…

— Не переживай, — перебил майор, — мы все решили. Ты что загрустил?

— Неожиданно это.

— Так надо, Сергеев. Мы должны непременно сохранить народное достояние для себя, потомков и истории. Это приказ, операция одобрена на самом верху. Понимаешь! Важнейшая государственная задача! Я за тебя, друг, поручился.

«Конечно… дело это важное», — осознал Ермолай и вымолвил:

— Понял, Николай Максимович и вас не подведу.

— Так-то лучше, брат. Сейчас я посвящу тебя в некоторые детали. На днях принято решение об организации транспортной воздушной связи между Москвой и Ленинградом. Риски конечно есть. Так, позавчера фашисты сбили один наш самолет. В рамках операции «Театр» полеты будут проходить в ночное время со всеми выключенными огнями. Тебя встретит в Ленинграде и окажет всестороннюю помощь наш сотрудник, участник операции, капитан Максимов.

Передал майор Сергееву и вещевой мешок с пайком…

Через два часа, когда на улице стемнело, Сергеев вылетел в Ленинград на двухмоторном транспортном самолете ПС-84Ксерого цветас выбитым бортовым номером в хвостовой части — 13. В грузовом салоне находилось две тонны продовольствия в ящиках и мешках. Хоть небольшая, но все же помощь блокадному городу. Сергеев познакомился с командиром самолета, майором Тепловым, а также другими членами экипажа — вторым пилотом и штурманом.

Расположившись в грузовом салоне, Ермолай задумался о предстоящей операции.

«Сколько предстоит рейсов этим самолетом?..».

Визуально определил размеры салона, его полезную площадь. Ранее, перед вылетом, Истомин сообщил ему характеристики, включая грузоподъемность самолета, скорость и дальность полета…

Ленинград, Литейный проспект,

нелегальная квартира резидента Абвера…

Резидент Абвера в Ленинграде под псевдонимом Пэн (в переводе с греческого — пастух) от своего агента-информатора получил сведения о подготовке экспонатов Эрмитажа к отправке на Большую землю. Правда, было неясно, когда и каким путем будет осуществляться вывоз. Резидент сообщил в центр.

В ответ адмирал Канарис поставил перед резидентом задачу: всеми силами воспрепятствовать вывозу экспонатов всех музеев города.

В конце шифровки следовала приписка:

…сейте панику и разруху в тылу врага, взрывайте, уничтожайте, убивайте…

«Им хорошо рассуждать в теплом и сытом Берлине или Кенигсберге, — ворчал Пэн. — Как эту задачу можно выполнить?.. Как можно воспрепятствовать вывозу музейных экспонатов? Где их ориентировки по маршрутам вывозов?.. Взрывайте…».

Вспомнил и неудавшуюся попытку взорвать один из отправляемых эшелонов с художественными ценностями еще до блокады города. Тогда был застрелен один его ценный агент.

«Еще личного врага Канариса, некоего русского хранителя Сергеева надо искать…» — возмутился Пэн и зло выругался.

Тем не менее, начал готовить план противодействия вывозу музейных ценностей…

Глава 2

Семьсот километров самолет преодолел за два с половиной часа. Полет проходил спокойно, без обстрелов и погонь. Приземлились во втором часу ночи на окраине Ленинграда на Комендантском аэродроме.

У самолета Сергеева встретил капитан ГРУ Максимов. Прибывшие с ним две женщины в телогрейках и экипаж самолета приступили к выгрузке привезенного груза.

— Сейчас три часа отдыха, затем мы отправляемся в Эрмитаж, — слегка заикаясь, изрек капитан.

Ермолай хотел было помочь женщинам с выгрузкой. Но капитан строго изрек:

— Люди справятся без нас. У нас, лейтенант, другие задачи.

В это время пошел дождь.

«Узнаю питерскую погоду», — усмехнулся Ермолай.

Они с капитаном направились в небольшое аэродромное деревянное помещение. Зашли в полутемный небольшой кабинет, где стояли две железные кровати, стол с телефоном и три табуретки.

— Располагайся, лейтенант, — бросил капитан и, не раздеваясь, в шинели упал на одну кровать.

Последовал его примеру и Сергеев.

— Как у вас тут обстановка?

— Блокада, брат, есть блокада. Завтра все сам увидишь, — тихо выдавил капитан.

Вскоре раздался его храп…

— Подъем, лейтенант!

Сергеев проснулся и быстро принял сидячее положение. Под потолком слабо горела лампочка. Капитан Максимов сидел за столом и разливал в кружки какой-то темный напиток. На столе стояла банка тушенки и ломоть хлеба.

— Иди в коридор, ополоснись, лейтенант, — вымолвил капитан, — а потом за стол. Перекусим и отправимся по своим делам в Эрмитаж.

Ермолай взглянул на свои наручные часы, они показывали половину пятого.

— Хорошо, — бросил и поднялся с кровати…

После приема пищи Максимов сделал несколько звонков по телефону. Разговаривал капитан на повышенных тонах, требовал транспорт.

Закончив разговоры, невесело бросил:

— Напряженная и нервная обстановка сейчас в Ленинграде, трудности во всем. Не хватает транспорта, бойцов, — махнул рукой.

Вскоре с улицы послышался шум от работы двигателей автомобилей. Капитан, следом Сергеев, вышли на улицу. Стало уже светать. У дома стояли два изрядно пошарпанных «газона» зеленого цвета — грузовики-полуторки с брезентовым крытым кузовом. Из кабины вышли двое, уже в годах, растрепанных бойца.

— Сразу видно, мобилизованные горожане, — кивая на водителей, бросил Сергееву Максимов, обращаясь уже к бойцам, добавил. — Бойцы, вы поступаете в мое распоряжение на сутки. Я — капитан Максимов, и лейтенант Сергеев на ваших машинах сейчас выдвигаемся в город, конкретно в музей Эрмитаж. Там загружаемся грузом и возвращаемся на аэродром. Вопросы?

— Никак нет, — тихо выдавил один из водителей.

— Тогда по машинам и вперед, — скомандовал Максимов.

Оба грузовика подъехали к КПП (контрольно-пропускной пункт), а проще говоря — проходной аэродрома. Из деревянной будки вышла полная женщина в черной телогрейке и сером платке на голове. Она взглянула на машины, сидящих в кабинах мужчин, и не спеша открыла шлагбаум. Грузовики выехали с территории аэродрома…

Не обращая внимания на сквозняки в дырявой кабине машины, Сергеев внимательно через стекло рассматривал свой любимый город. Вскоре они оказались на реке Большая Невка, вот пошла Выборгская набережная, за ней Пироговская… Город сильно изменился, стал хмурый и серый, и почти безлюдный. Кое-где виднелись следы бомбардировок, воронки и разрушенные дома, дома с черными глазницами-окнами. На некоторых улицах и крышах домов ощетинились зенитки, где-то лежали мешки с песком, стояли и противотанковые металлические ежи. Слева показался мало узнаваемый, затянутый чем-то черным Финляндский вокзал, они въехали на Литейный мост, свернули на Кутузовскую набережную. Какие-то умиротворенные и тихие стояли церковные храмы…

Ермолаю было больно смотреть. Ему очень хотелось побывать у себя дома, конечно же, на работе в Госбанке. Но… он понимал, что сейчас это невозможно… Вот уже и улица Миллионная …

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

Калиновский Федор Федорович, известный в определенных кругах как Негоциант, всю свою сознательную жизнь собирал произведения искусств. Можно сказать, что эту страсть он получил по наследству. Его отец длительное время возглавлял один из крупнейших музеев города, Русский музей, и являлся коллекционером. Умер Калиновский-старший внезапно пять лет назад, как оказалось после вскрытия, от неизлечимой, страшной болезни.

В квартире Калиновского-младшего находилось множество различных художественных ценностей: картин, скульптур, изделий из металла, в том числе драгоценных, и много чего другого.

Калиновский числился экспертом в одном небольшом музее, был членом гильдии экспертов города. В свои 50 лет он не был женат. В квартире с ним жил дальний родственник, 70-летний Василий, который вел домашнее хозяйство.

Калиновский мечтал открыть музей своего имени. Его скромной зарплаты за содержание большой, пятикомнатной квартиры-музея не хватало. Поэтому эксперт занимался фактически куплей-продажей художественных ценностей. Оказывал частные услуги разного рода, включая посреднические, порой, сомнительные. Имел обширные связи, как в официальных кругах, так и в криминальных.

По мере приближения фронта к Ленинграду, жители стали покидать город. Негоциант стал покупать художественные произведения у уезжающих людей. И покупать с выгодой для себя, то есть дешево. Коллекция Негоцианта стала пополняться. Сам он считал, что Красная армия не сдаст город Петра, поэтому уезжать не собирался.

Недавно один известный в определенных кругах частный (или «черный») коллекционер Пехоев (по прозвищу Герцог) сделал большой и срочный заказ Калиновскому. Учитывая их давние взаимоотношения, Герцог пару раз вытаскивал его из неприятных передряг, отказаться от заказа Калиновский никак не мог. Да и сам по себе Пехоев был страшным человеком. Поговаривали, что ради картин он лично убил нескольких человек, что он связан с бандитами.

Но вот незадача — часть заказанных Герцогом полотен находилась в Эрмитаже.

Негоциант крепко задумался…

Машины въехали на неузнаваемую, замаскированную Дворцовую площадь. На здании Генерального штаба размещались зенитные расчеты.

Они свернули во внутренний двор завешанного маскировочной сетью Зимнего дворца.

Максимов и Сергеев вышли из машин и сразу направились к директору музея. На входе однорукий охранник-милиционер с винтовкой за спиной внимательно проверил документы. После этого сообщил, как пройти к директору. Помещения оказались приготовлены к военно-блокадной обстановке: коридоры заставлены емкостями с водой, мешками с песком, лопатами, ломами; окна заклеены полосками бумаги крест-накрест; слабый дрожащий свет…

Директором оказался лысый пожилой мужчина в очках и помятом черном костюме. Рассмотрев представленные офицерам документы, он улыбнулся и изрек:

— Ждали-ждали мы вас, дорогие военные, — поднялся навстречу, пожал руки офицерам. — Академик Понаровский Эльдар Иосифович.

Военные также представились.

— Много ли, товарищи военные, заберете наших экспонатов?

— Пока столько, сколько войдет в один самолет, — ответил Максимов. — И желательно, чтобы экспонаты были полегче весом. Мы приехали к вам на двух полуторатонных грузовиках.

— Понимаю вас, и на том спасибо. К сожалению, мы не смогли вывезти до блокады всю живописную коллекцию музея. Сейчас мы подготовили к вывозу оставшиеся художественные картины, там, где можно, убрали рамы с картин. Присаживайтесь, товарищи, могу предложить морковного чаю.

— Спасибо, давайте сразу к музейным делам, — сказал Максимов.

Ермолай бросил взгляд на книжный шкаф, в верхней части которого стояли массивные старинные книги в серебряных переплетах и инкрустированные цветными камнями.

— Хорошо, — изрек академик. — Музей в целом осматривать будете? Правда, картина сейчас неприглядная.

— Никаких экскурсий не будет, — строго изрек Максимов. — Пойдемте сразу смотреть, что вы нам приготовили к отправке…

Директор, Максимов и Сергеев вышли из кабинета и стали спускаться по лестнице вниз. Понаровский ни на минуту не умолкал.

— Как хорошо, что вы прилетели. Сейчас мы в условиях блокады, голода и холода, проводим консервацию здания, оставшихся экспонатов и вещей. Люди изнемогают… недавно совсем рядом упали бомбы… Падали снаряды и на сам дворец…, в Гербовый зал, в Малый тронный…

Скоро они оказались в мрачном, душном подвальном помещении.

— Сами видите, товарищи офицеры, хранить в таких условиях мировые шедевры никак нельзя. Это против всех существующих правил. Экспонаты могут превратиться в полную рухлядь.

— И что тогда делать? — спросил капитан.

— Тогда придется делать сложную и дорогостоящую реставрацию шедевров…

Они вошли в помещение, уставленное деревянными ящиками и картонными коробками.

— Вот подготовленная партия экспонатов, — показывая рукой, вымолвил директор. — Наши люди продолжают готовить новые партии к отправке.

— Нам желательно в самолет, что полегче, — бросил капитан.

— Здесь именно все легкое, художественные полотна. Полотна таких всемирно известных мастеров, как: Рембрандт, Хальс, Рафаэль, Боттичелли. Есть и работы отечественных живописцев, таких, как: Иван Никитин, Федор Рокотов, Иван Аргунов и другие.

Ермолай неоднократно бывал в Эрмитаже. Сразу перед его глазами мысленно возникла картина итальянца, великого Рафаэля «Сикстинская мадонна»…

— Сейчас придут наши рабочие, — продолжал директор, — убедительно прошу все делать аккуратно.

— Конечно-конечно, давайте выносите, — бросил капитан. — Мы с лейтенантом будем на грузовиках принимать и расставлять экспонаты. Прикидывать его общее количество для самолета на рейс…

Неспешная, обстоятельная погрузка продолжалась часа четыре. В ходе нее была объявлена воздушная тревога, длившаяся часа полтора. В это время работы по погрузке не прекращались. С неба доносились неприятные звуки немецких самолетов, хорошо слышна была и работа наших зенитчиков. Бомбовые разрывы доносились из южной части города.

Когда машины были загружены, директор и Сергеев подписали составленную в двух экземплярах опись ценностей, накладную. Грузовики неспешно двинулись на аэродром, следом на своей легковой машине отправился Понаровский.

Благополучно проехали по городу…

На КПП аэродрома грузовики встретила та же полная полусонная охранница. Машины заехали на территорию аэродрома и остановились возле серого транспортного самолета с бортовым номером 13.

— Для меня это счастливое число, — обозревая самолет, весело бросил Понаровский.

— Будем надеяться, — буркнул Максимов и стал давать указания водителям грузовиков.

Все, включая экипаж самолета из трех человек, стали дружно заниматься погрузкой музейного груза. Сергеев вместе с Понаровским и вторым летчиком размещали ящики в салоне самолета, фиксировали их веревками и тросами. К удивлению академика, удалось разместить все, что привезли на двух машинах.

— Как это мы удачно все разместили, — как ребенок радовался директор музея.

— Лейтенант Сергеев молодец, — весело вставил Максимов. — Все точно прикинул и рассчитал.

Ермолай скромно промолчал…

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

В кабинете начальника отделения милиции, охранявшего Государственный музей, находилось двое. За столом восседал капитан Ильиных, посреди помещения стояла худая женщина в пальто и с распущенными волосами. По ее скуластому лицу текли слезы.

На столе лежала художественная, написанная маслом картина без подрамника. На холсте красовался букет цветов в вазе. Рассматривая ее, капитан строго спросил:

— Что это за картина, Григорьева?

— Работа французского художника-импрессиониста Поля Сезанна «Букет цветов в голубой вазе», — быстро ответила женщина. — Написана она в 1875 году.

— Почему ты хотела ее вынести?

Женщина прослезилась.

— Виновата, ох, виновата. Черт попутал, хотела продать барыгам и купить продуктов. У меня дома муж-инвалид лёжкой лежит и мама старенькая и больная.

— Сейчас всем тяжело, — невозмутимо изрекает капитан. — Ты меня на слезы и жалость не бери, Григорьева. По законам военного времени тебе положен расстрел. Но если ты все честно расскажешь, то сохранишь себе жизнь.

Женщина давится слезами.

— Я все расскажу, товарищ капитан…

— Для тебя, Григорьева, я сейчас — гражданин капитан!

— Да-да, гражданин капитан, — мямлит женщин. — Меня сосед подговорил, барыга-спекулянт, липовый инвалид Шар.

— Какой Шар?

— Его так все у нас зовут. Вообще он Колька Шаров, сосед из 39 квартиры. Он и попросил. Деньги хорошие обещал…

— Он просил именно эту работу?

— Он просил что-нибудь из работ французских художников-импрессионистов. Я смогла взять этот холст.

Капитан задумался на некоторое время.

Вот он медленно поднимается из-за стола и спрашивает:

— Где можно найти этого Шарова?

— Ну, или дома сидит, — поспешно отвечает женщина, — или с такими же барыгами, как и сам, на Конюшенной площади ошивается. Что-то скупает, продает…

После завершения погрузки ценностей Максимов организовал охрану самолета и пригласил Понаровского и Сергеева на ужин к себе.

— По капле спиртика выпьем за исполненное важное дело? — весело изрек капитан. — У меня есть еще довоенная заначка, снимем усталость от погрузки и выгрузки.

Они прошли в небольшое деревянное аэровокзальное помещение, зашли в типично служебный кабинет. Максимов сначала позвонил в Москву дежурного по ГРУ и проинформировал о загрузке самолета. Затем Понаровский позвонил в приемную Жданова и также сообщил о ходе работ.

После этого изрядно уставшие мужчины приступили к ужину…

В 22 часа Сергеев поднялся в самолет. Командир корабля закрыл входную дверь грузового салона. Затем визуально осмотрел закрепленный груз. Весело бросил:

— Ну что, лейтенант, махнем вдоль по Питерской, да на троечке?

— Махнем, товарищ майор, — в тон ответил Ермолай.

Майор проследовал в кабину пилотов. Транспортный самолет с бортовым номером 13 после короткого разбега, натужно гудя, взлетел. Сделав круг буквально над самым городом, он на небольшой высоте лег курсом на юго-восток.

При погрузке Сергеев оставил себе сидячее местечко возле небольшого круглого иллюминатора. Всматриваясь через стекло в ночную темень, он пытался определить линию фронта. Но это оказалось невозможно, хотя отдельные вспышки внизу он наблюдал.

Ермолай решил подремать. Перед вылетом он спросил у командира корабля, куда они летят.

— Не знаю, — ответил летчик с петлицами майора. — Пункт назначения нам сообщат в воздухе.

— Куда же мы полетим? — удивился Сергеев. — На юг или на север?

— Пока будем держать курс на Ярославль…

«Обстреляют, не обстреляют?..», — размышлял Ермолай.

Судя по всему, самолет набрал нужную высоту, линию фронта определенно миновали.

«Ярославль… А дальше?..» — в полудреме размышлял.

Все тело от нагрузки, да и ранений и травм, неприятно ныло…

Москва,

штаб-квартира ГРУ ГШ Красной армии…

Майор Истомин получил от дежурного по Управлению информацию о загрузке в Ленинграде самолета с бортовым номером 13 и успешном вылете.

Чтобы узнать, как преодолел борт занятую немцами территорию, майор позвонил в штаб Калининского фронта. Ему сообщили: борт 13 благополучно прошел зону ответственности фронта. Истомин взглянул на часы. Судя по времени в полете, борт находится где-то в районе Ярославля.

«Так. Начало операции «Театр» прошло удачно», — решил довольный майор.

В хорошем настроении направился на доклад к руководству…

А сон все не шел и не шел. В голове Ермолая бродили самые разные мысли, ведь он был в своем родном городе.

Промелькнуло детство и юность… папа, мама…

«Нужно будет как-то мамочке черкнуть письмо», — подумал.

Вспомнилась работа, Коваль… Вот в памяти возникла Иринка, Ципок, Мила…

Ленинград,

Комендантский аэродром…

Ночь. Где-то далеко периодически возникают сполохи, очевидно, бьет артиллерия. А у аэродромовской проходной тишина. В окошке деревянной проходной брезжит слабый свет, вероятно, коптит керосиновая лампа.

Вот к проходной подходит женщина в пальто и с сумкой в руке. Прислушивается, оглядывается по сторонам. Стучит в окно. Из проходной доносятся некие звуки. Открывается дверь и выглядывает полная женщина в телогрейке.

— Чего тебе, баба? — недовольно спрашивает. — Давай проваливай, не положено тут.

— Замерзла я совсем, пусти погреться, — жалостливо изрекает незнакомка. — У меня продукты есть, есть и выпивка. Пусти на пару часиков согреться, а потом я уйду.

Женщина в телогрейке две-три секунды думает.

— Пусти, женщина, — едва не плача, просит незнакомка, — ведь околею я тут на ветру.

— Ладно, проходи.

Пятнадцатью минутами позже…

За столом сидят две женщины, распивают спиртное и закусывают.

— …Неужели сейчас к вам прилетают самолеты? — спрашивает женщина в пальто.

— Летают, — отвечает собеседница в черной телогрейке.

— Так блокада! Откуда они летают? Да и зачем? И с чем?

— Вестимо откуда, летают с Большой земли. Вот сегодня днем загрузился коробками, ночью и улетел…

Ермолай проснулся и увидел в иллюминатор голубое-голубое небо. Вдали и внизу клином летела стая птиц.

«Интересно, — подумал Ермолай. — Похоже, журавли перебираются на зимние квартиры в южные края».

Взглянул на часы, они показывали семь часов утра.

«Ого! — воскликнул. — Хорошо я поспал!» — поднялся, потянулся, немного размял кости.

Вчерашнюю усталость как рукой сняло, настроение тоже было отменное.

Осматривая груз, Сергеев немного прошелся по салону. После этого постучал в дверь к летчикам.

Когда дверь отворилась, Ермолай изрек:

— Всех приветствую. Где мы летим?

— Мы приближаемся к Уральским горам, — ответил один из пилотов. — Где-то примерно через час приземлимся на дозаправку в Свердловске.

— А дальше?

— Конечный пункт у нас Новосибирск.

«Новосибирск!?» — удивился Ермолай, выдавил:

— Ясно. Кипяточку мне для чая не выделите?

— Выделим, лейтенант…

Узнав, что они будут находиться несколько часов в Свердловском аэропорту, Ермолай решил от дежурного по аэропорту позвонить в свое хранилище Молевой. Настроение поднялось, вспомнились стихи Есенина в музыкальном исполнении своего заместителя.

Весело пропел про себя:

Но вскоре, подумав, что он участвует в секретной операции, и что Истомин этого наверняка не одобрит, а может даже и накажет, решил этого не делать.

Заправка топливом в аэропорту «Кольцово» продлилась два с половиной часа.

После этого их самолет натужно поднялся в небо и взял курс на столицу Сибири…

Пушкин, Ленинградская область…

«…принять исчерпывающие меры к нахождению, изъятию и доставке в хранилища министерства художественных ценностей и произведений искусства Ленинграда (Санкт-Петербурга) и его пригородов…».

Получив секретное указание из министерства иностранных дел, майор Свенберг основательно обследовал Екатерининский парк с Екатерининским дворцом и другими окружающими сооружениями, входящими в исторический ансамбль «Царское Село».

Перед майором предстала безрадостная, с точки зрения полученного задания, картинка. Большая часть художественных произведений (картин, скульптур, украшений) была вывезена русскими до прихода немецких войск. В ходе захвата города были уничтожены и повреждены многие сооружения ансамбля и, соответственно, остававшиеся художественные ценности. «Слегка» пограбили объекты ансамбля разведчики и передовые части армейского вермахта.

Майор еще больше загрустил, когда выяснил, что демонтажом невывезенной русскими Янтарной комнаты занимаются по приказу Гиммлера люди СС.

Докладывать в министерство по ансамблю «Царское Село» было нечего.

Отчаиваться Свенберг не стал, поскольку надеялся на другие пригороды северной русской столицы. И, конечно же, на саму столицу, падение которой казалось ему неизбежной в самое ближайшее время…

Полет до Новосибирска проскочил как-то незаметно. Ермолай немного пободрствовал, посматривая в иллюминатор, немного походил по салону и немного поспал. Успел и почитать стихи Есенина…

Глава 3

Ленинград…

На углу улицы Большая Конюшенная и Конюшенной площади остановился легковой джип ГАЗ с брезентовым верхом. Из машины вышел капитан милиции и сержант с автоматом ППШ на плече. Осмотревшись по сторонам, они направились в сторону сидевших на лавочке и активно разговаривающих троих мужчин.

Увидев милиционеров, троица замолчала и насторожилась. Один из них привстал и не спеша направился в сторону.

— А ну стоять! — раздался окрик капитана. — По законам военного времени буду стрелять! Вернись назад!

Уходящий мужчина остановился. Удивленно взглянул на военных и стал медленно передвигаться назад.

— Попрошу предъявить документы, — подходя к мужчинам, грозно изрек капитан.

Сержант в это время снял автомат с плеча и направил на троицу.

Капитан поочередно просмотрел документы. Затем строго взглянул на худого, пытавшегося уйти мужчину и вымолвил:

— Ты, Шаров Николай, поедешь с нами, — вернул остальным документы. — А вы, товарищи, свободны.

— За что? — нервно воскликнул Шаров.

Сержант ткнул ему автомат в бок и рявкнул:

— Вперед! Пошел!..

музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

За столом восседал с грозным видом капитан Ильиных. Посреди помещения стоял со связанными руками худой мужчина с испуганным выражением лица.

— Зачем ты, Шар, просил соседку Григорьеву украсть и принести из Эрмитажа картину французского художника-импрессиониста? — строго спросил капитан.

— Не просил, не просил! — пылко изрек худой мужчина. — Век воли не видать…

— Привести Григорьеву? — резко оборвал капитан.

Мужчина со связанными руками сразу сник, опустил глаза вниз. Медленно выдавил:

— Ну, просил.

Капитан положил на стол пистолет и громко изрек:

— Если ты, сучье вымя Шар, мне в течение минуты не скажешь, зачем тебе картина французского художника-импрессиониста, я тебя просто расстреляю как расхитителя народного достояния, — навел пистолет на Шарова.

— Не надо, гражданин начальник, все расскажу. Все-все, — взмолился Шаров.

— Ну!

— Так-так, сейчас, начальник. Как-то подошел ко мне на площади мужик и попросил «наладить» ему картину французского художника-импрессиониста. Пообещал хорошие деньги. Ну, худо сейчас с день…

— Не верю, чтобы ты его не знал! — рявкнул капитан, вертя в руке пистолет.

— Ну, точно-точно, не знаю, ей-богу, — жалостливо выдавил мужчина и опустился на колени. — Мы должны с ним встретиться через два дня на том же месте.

Рассматривая беднягу, какое-то время капитан раздумывал.

Не спеша убрал пистолет в кобуру и крикнул:

— Часовой!

Дверь распахнулась и показался сержант с автоматом на плече.

— Отведи задержанного в камеру, — выдавил капитан, — пусть хорошо подумает.

— Есть.

Оставшись один, капитан глубоко задумался. Он, разумеется, знал, что военная контрразведка проводит операцию по вывозу экспонатов Эрмитажа на Большую землю. И в соответствии с полученным циркуляром обо всех происшествиях был обязан доложить, естественно, начальству по инстанции и в армейское ГРУ. Но сегодняшний доклад по поимке воровки с картиной мог выйти для него боком. Начальство точно могло наложить на него меры воздействия за плохую организацию охраны и даже отправить на фронт. Вот если бы он поймал все банду! Включая организатора и заказчика! Банде можно было бы присовокупить и недавнее нераскрытое хищение. Вот тогда капитан мог рассчитывать на награду…

Приземлялись в Новосибирском аэропорту «Толмачево» долго и нервно. Виной тому был сильный ветер.

Когда самолет замер на земле, к нему подкатили два крытых грузовых «газона». Из кабины одного вышел низкорослый майор, а с кузова спрыгнули несколько бойцов.

Ермолай спустился на землю, немного потянулся.

— Лейтенант Сергеев? — раздался зычный мужской голос.

Ермолай повернулся лицом к майору и изрек:

— Так точно.

— Предъявите документы и доложите по форме.

— Слушаюсь.

Просмотр документов, доклад и знакомство с серьезным майором ГРУ Апальковым заняло минут семь. После этого приступили к выгрузке груза из самолета и погрузке на машины…

Закончив погрузку на машины, майор подозвал к себе Сергеева и командира самолета майора Теплова.

Обращаясь к летчику, Апальков сказал:

— Сейчас мы с лейтенантом отправимся на машинах к месту хранения груза. На дорогу и выгрузку, я думаю, уйдет часов примерно шесть. Экипаж самолета в это время отдыхает. Как только Сергеев вернется, вы сразу берете курс на Свердловск и далее в Ленинград.

— Ясно, — бросил летчик и направился к самолету.

Майор сел в кабину одного грузовика, Сергеев — другого. Машины медленно тронулись в путь…

Сергеев никогда не был в Сибири. Поэтому всю дорогу от аэропорта до города, да и в самом городе, с интересом смотрел в окно. Сначала на могучий, в основном хвойный лес, тянувшийся вдоль дороги, потом на большой город, промелькнувший небольшой деревянный православный храм. Вот показался, вероятно, католический храм со стилизованными формами готического стиля, крыша которого состояла из трёх двускатных остроконечных частей. Широченной показалась Ермолаю река Обь…

Машины затормозили у большого серого здания с огромным куполом вверху. Майор Апальков вышел из машины, вышел и Сергеев.

— Это наш театр оперы и балета, совсем недавно построенный, — улыбаясь, вымолвил майор. — Сложный и уникальный архитектурный комплекс, крупнейшее в стране театральное здание. За большие размеры его также называют «Сибирский Колизей».

Сергеев вертел головой и удивлялся масштабам здания.

— С началом войны, — продолжал майор, — в здание на хранение стали завозить экспонаты многих эвакуированных из европейской части СССР музеев, в том числе музеев Ленинграда, Москвы, а также музеев Новгорода, Севастополя, Твери. Вот теперь и мировые шедевры Эрмитажа будут здесь храниться.

«Вот почему операция по переброске ценностей Эрмитажа называется «Театр» — подумал Ермолай.

Они вошли в здание, прошли в кабинет директора театра. Им оказалась маленькая худенькая женщина в очках, по фамилии Лектор. Она всплеснула руками и весело изрекла:

— Ждем-ждем вас, дорогие наши! Рассказывайте!

— Товарищ директор, у нас мало времени, — строго вымолвил майор. — Покажите нам место, где будут храниться доставленные художественные шедевры-картины из Эрмитажа.

— Понимаю, следуйте за мной.

Вскоре они вошли в большое светлое помещение.

— Ящики поместим здесь, — показывая рукой, вымолвила директор. — Потом мы их разберем, картины разложим, создадим необходимые температурные параметры, влажность и так далее, — улыбнулась. — Можете быть спокойны, все сохраним в целостности.

— Это очень хорошо, — также улыбнувшись, бросил Сергеев. — Я это сообщу директору Эрмитажа, товарищу Понаровскому.

— Передавайте привет Эльдару Исаевичу от меня, — изрекла женщина. — Я с ним знакома. Мы все мысленно с ленинградцами, они мужественные люди, настоящие герои.

— Обязательно передам, — пообещал Ермолай.

— А сейчас за работу, товарищи, — вставил майор. — По-ударному поработаем…

После окончания выгрузки Сергеев передал директору опись привезенных ценностей, накладную.

— Какие шедевры! — просматривая список полотен, — изрекла женщина. — Вы, мальчики, молодцы! Ведь полотна могли погибнуть от плохого хранения или сгореть в огне после бомбардировок.

Директор прослезилась и по очереди обняла офицеров. Ермолаю, с одной стороны, было как-то неловко, ведь он исполнял свой служебный долг. Хотя и чувство удовлетворения от сделанной большой и важной работы он, несомненно, испытывал.

Лектор предложила поужинать.

— Спасибо, но у нас нет времени, — решительно отказался майор. — Сергееву надо срочно вылетать, служба не ждет.

— Я ему в дорогу сумочку с продуктами соберу, — не унималась женщина.

— Только быстро, — бросил строгий майор…

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

Калиновский (Негоциант) взвинченным пришел домой. Только что от одного знакомого городского спекулянта ценностями он узнал о задержании милицией на Конюшенной площади Шара.

«Может, это связано с тем, что я ему заказал картину французского художника-импрессиониста XIX века!?» — нервно воскликнул, проходя в гостиную.

Залпом выпил рюмку водки. Слегка успокоился и в раздумье зашагал по комнате.

«Шар обо мне многое знает… Знает о хобби, о моей домашней коллекции произведений искусств… О некоторых операциях по купле — продаже картин… Наконец, знает мой адрес!..».

Схватился руками за голову.

«Что же делать?.. Бросить все и бежать?.. Всю жизнь собирал, собирал и вот… приплыл… Попросить защиты у Герцога? Но за это он меня просто оберет…».

Негоциант упал на диван и забился в истерике…

Через 10 минут, изрядно обессиленный, он поднялся. Медленно выпил рюмку водки и решил во всем спокойно разобраться.

Словно что-то вспомнив, воскликнул:

— Может, его задержали по другим, его личным барыжным делам? — задумался. — Да если даже и по моим, и он заложит меня… я все буду отрицать! Скажу, что это оговор! Мое слово против слова Шара! Да, точно! Слово уважаемого эксперта против слова барыги! И что они мне сделают? Ха! На мою коллекцию у меня есть документы… Если потребуется, подниму свои связи…

Сергеев с трудом поднялся в самолет. У него все, с головы до ног, болело и ныло.

«Как мне плохо!?» — восклицал.

В пустом мрачном салоне он через силу соорудил небольшую лежанку и завалился на нее. И буквально сразу отрубился…

Ленинград,

служебный офис ГРУ ГШ Красной армии…

Капитан Максимов, в рамках операции «Театр», являлся ответственным офицером ГРУ за вывоз экспонатов Эрмитажа из Ленинграда. С середины сентября, началом полной блокады, в городе сложилась сложная, если не сказать, нервозная ситуация. Партийно-хозяйственные органы города пытались сохранить нормальный ритм жизни, работу общественного транспорта и снабжение всем необходимым. Конечно же, в первую очередь, продуктами питания. Этому мешали паникеры и доморощенные преступники всех мастей. А также шпионы и диверсанты, немецко-фашистские и финские…

Музей Эрмитаж,

кабинет директора…

Капитан Максимов получил оперативную информацию, что в музее не все в порядке. Поэтому он прибыл к директору и попросил пригласить на совещание начальника отделения НКВД, охранявшего музей.

Первым взял слово Максимов и напомнил о важности проводимой операции по вывозу экспонатов музея на Большую землю. Затем сообщил о сложной криминогенной обстановке в городе, действиях вражеских агентов, диверсантов и паникерах. Далее академик Понаровский эмоционально проинформировал о подготовке остававшихся в музее экспонатов к вывозу. Капитан Ильиных скупо доложил о проводимых мерах по сохранности экспонатов и здания.

— Последнее время вас ничего не настораживает? — спросил Максимов. — Нет случаев хищений или их попыток?

Ильиных отрицательно покачал головой.

— Был незначительный случай, — вымолвил Понаровский, — совсем мелкий…

С чувством неудовлетворенности и некой тревоги покинул музей капитан Максимов. Милицейский капитан определенно что-то недоговаривал, а возможно и скрывал… Почему?.. Элементарно боялся за свое место?.. Или здесь что-то другое…

Ермолай спал, как убитый, пять часов. Поднявшись со своей импровизированной кровати, понял, что у него все болит: руки, ноги, спина, шея. Была полная апатия.

«Расслабляться и раскисать мне нельзя, — подумал. — Болеть тоже. Поэтому надо сделать хорошую разминку», — и решительно приступил к физическим упражнениям.

После хорошей разминки стало как-то легче, прорезался аппетит. Ермолай решил перекусить. Раскрыл сумку, которую вручила директор Новосибирского театра. В ней оказалось: сало, вареная картошка, баночка с грибами, капуста, хлеб и бутылка самогонки.

— Ого! — воскликнул Ермолай. — Молодчина директор! Можно устроить целый пир! — и решительно приступил к трапезе…

Ленинград, Литейный проспект,

нелегальная квартира резидента Абвера…

Являющийся техническим служащим Эрмитажа, источник одного агента сообщил, что начался вывоз оставшихся особо ценных экспонатов музея на Большую землю.

«Значит, русские наладили канал переправки? — воскликнул Пэн. — Судя по всему — задумался, вспомнил и полученную информацию от одного агента, работающего под позывным Алекто. — Воздушный? Через Комендантский аэродром?.. Или еще какой-то вариант придумали эти непредсказуемые русские?.. Канарис молчит по маршрутам переправы!.. Как можно эффективно работать в таких условиях?» — возмущался.

Этот же источник сообщил, что видел лейтенанта Сергеева при погрузке ящиков с экспонатами на грузовик перед отправкой.

«Банковский хранитель Сергеев в Ленинграде? В форме офицера Красной армии?.. — задумался резидент. — Он наверняка участвует в транспортировке грузов с ценностями Эрмитажа?.. Организовать бы масштабную диверсионную операцию… Но… мало у нас людей… Хорошо, что адмирал подбросил партию фальшивых русских рублей… Возможно, за деньги удастся что-то узнать… а может, и предпринять…».

Дозаправка топливом в Свердловском аэропорту прошла по обычной схеме.

Ермолай в это время сходил в военную комендатуру аэровокзала и по закрытой линии пообщался с майором Истоминым. Невеселый и даже какой-то раздраженный майор призвал Сергеева к бдительности и еще раз к бдительности.

— …Положение на всех фронтах, к сожалению, усугубляется, Красная армия несет большие потери. Враг продвигается вперед, — отчеканил майор. — В наш тыл служба Канариса пачками забрасывает диверсантов. В блокадном Ленинграде орудуют мародеры и банды, сеют смуту паникеры, обворовывают граждан перекупщики и скупщики, проворачивают преступления фашистские агенты и прихвостни. Есть информация, что из музеев города исчезают ценные экспонаты…

После заправки и загрузки салона продовольственными товарами самолет взял курс на блокадный Ленинград…

Раздумывая над словами Истомина, Сергеев немного пободрствовал, посматривая в иллюминатор, немного походил по салону. Затем немного поспал.

Проснувшись, перекусил и снова стал дремать…

Скрипнула дверь кабины летчиков и широко распахнулась. Ермолай проснулся и едва различил в темноте быстро выходящего из двери Теплова, командира экипажа. В руках он держал ручной пулемет, кажется, пулемет Дегтярева.

— Фашистские самолеты на подходе, — бросил на ходу майор. — Может, разойдемся, а может, и в бой вступим.

Прислушавшись, Ермолай услышал слабый неприятный гул.

Майор прошел к двери, поставил пулемет. Затем открыл входную дверь. В салон из непроглядной темноты сразу ворвался вихрь воздуха, самолет слегка задрожал. Снаружи послышался явственный неприятный самолетный гул. Летчик лег на пол лицом к открытой двери.

— Что мне делать? — крикнул Ермолай.

— Ложись сзади меня и держи за правую ногу, чтобы я не вылетел из салона, — крикнул Теплов. — И сам крепко держись.

Он в это время устанавливал выдвижной металлический приклад. Майор быстро проверил магазин пулемета и прицел. После этого изготовился для стрельбы и стал прицеливаться в темноту. Ермолай крепко вцепился за его ногу.

— Ничего не видно, — крикнул он. — Куда ты, майор, будешь стрелять?

— Вон над нами, смотри, появились огоньки. Это бомбардировщики пошли бомбить Северную железную дорогу. Хотят фашистские гады отрезать Мурманск и Архангельск от Москвы. Кажется, они летят без прикрытия, без истребителей, и это спасение для нас.

Озираясь, Ермолай действительно увидел сверху несколько слабых огоньков.

— Они высоко летят, ты их не достанешь, — предположил Ермолай.

— Прицельная дальность у пулемета — один километр, — ответил летчик. — Убойная сила — полтора километра. Можно попробовать.

— Может, не стоит привлекать к себе внимание? — вымолвил Ермолай.

— Не привлекать? Ха! Сто пудов, летчики бомбардировщиков по шумам двигателей нас вычислили и сообщили на свою базу. Через полчаса здесь появятся фашистские ястребки для нашей ликвидации. Но я думаю, мы к этому времени уже приземлимся в Ленинграде.

— Тогда надо попр…

Слова Сергеева заглушил пулемет. Майор выпустил несколько очередей в сторону едва видимых, исчезающих огней.

После этого Теплов и следом Ермолай поднялись на ноги и вместе с трудом закрыли дверь салона.

— Завтра капитан Максимов по своим каналам узнает, попали мы или нет, — вымолвил майор и направился в свою кабину…

Вскоре они приземлились на уже знакомом Комендантском аэродроме. Часы показывали два часа ночи.

Самолет встречал капитан Максимов.

— Как долетели? — пожимая руку Сергееву и майору Теплову, спросил капитан.

— Уже практически на подлете разминулись с группой фашистских бомбардировщиков, следующих на восток, — ответил майор. — Фашисты обнаглели, летели без прикрытия, без истребителей. Ну, мы и дали по ним несколько пулеметных очередей. Узнай, капитан, — широко улыбнулся, — может, сбили мы самолет, другой.

— Узнаю, майор, — пообещал Максимов. — Сейчас кушайте, отдыхайте. Мы с Сергеевым тоже пойдем отдыхать до утра…

Глава 4

Рига, особняк в старой части города,

штаб-квартира регионального центра Абвера…

Адмирал Канарис внезапно, он любил это делать, прибыл в региональный центр своей службы. Выслушав доклад руководителя центра, полковника Хорста Вебера, и не задав ни одного вопроса, он еще раз ознакомился с последними донесениями ленинградского резидента Пэна. А также с другими данными и сведениями по ленинградскому направлению…

В кабинете тихо звучала мелодия из оперы Вагнера «Тангейзер», на кофейном столике находилась легкая закуска и напитки. Адмирал прохаживался вдоль кабинета и раздумывал…

В какой-то момент, очевидно приняв решение, он остановился возле рабочего стола и вызвал в кабинет своего адъютанта.

Строго взглянув на вошедшего подтянутого обер-лейтенанта Рара, адмирал вымолвил:

— Генрих, позвоните в штаб командующего 1-м воздушным флотом генерал-полковнику Келлеру. Я хочу с ним срочно поговорить по неотложному делу.

Адъютант изрек:

— Есть, — щелкнул каблуками, четко развернулся и быстро покинул кабинет…

Спустя 5 минут…

— Приветствую лучшего военного воздушного аса Германии! — весело вымолвил в телефонную трубку адмирал.

— Приветствую лучшего военного разведчика Германии! — в тон ответил генерал-полковник.

— Дружище, у меня к тебе будет просьба. По нашим данным, русские начали по воздуху вывозить культурные и художественные ценности Ленинграда вглубь страны. Летают они по ночам.

— По ночам! — воскликнул генерал — полковник. — Уж не они ли подбили один мой бомбардировщик «юнкерс» этой ночью?

Адмирал точно не знал. Тем не менее, дабы завести самодовольного генерала-летчика, уверенно ответил:

— По моим данным, именно они.

Генерал — полковник хмыкнул в трубку и очевидно выругался.

— Я бы хотел, — мягко-вкрадчиво продолжал адмирал, — чтобы истребители вашего доблестного люфтваффе ночами дежурили в восточном от Ленинграда направлении. Я думаю, этот вопрос находится в пределах вашей компетенции и мне не потребуется выходить на командующего группой «Север», генерал-фельдмаршала фон Лееба.

— Разумеется, адмирал. Мы изучим ваше предложение и примем нужное решение.

— Спасибо. Просьба не затягивать.

— Разумеется, адмирал…

— Подъем, лейтенант!

Сергеев проснулся под хорошо знакомую команду.

«Вроде спал, а вроде и не спал, — вяло подумал, повел плечами. — И усталость в организме не прошла».

Под потолком слабо горела лампочка. Капитан Максимов сидел за столом и разливал в кружки какой-то темный напиток. На столе стояла банка тушенки и ломоть хлеба.

— Не вижу энтузиазма, — бросил капитан.

Ермолай зевнул, взглянул на свои наручные часы, они показывали шесть утра.

— Вставай-вставай, лейтенант. Понимаю, устал. Но нас, брат, ждут дела государственной важности. Кстати, один фашистский бомбардировщик вы действительно сбили.

— Вот это прибавляет энтузиазма, — бросил Ермолай и медленно поднялся с кровати…

После завтрака Максимов и Сергеев на двух грузовых машинах направились в Эрмитаж…

Маньчжоу-го, город Синьцзин (ныне Чанчунь),

штаб Квантунской армии…

Маньчжоу-го (или Маньчжурия), марионеточное государство (империя), образованное японской военной администрацией на оккупированной Японией китайской территории Маньчжурии (существовало с 1 марта 1932 года по 19 августа 1945 года). В столице Маньчжоу-го, городе Синьцзине, находился штаб Квантунской армии, мощной миллионной группировки сухопутных войск Императорских вооружённых сил Японии в годы Второй мировой войны.

В кабинете генерала Янагиту, начальника Информационно — разведывательного управления (ИРУ), проходило служебное совещание. Присутствовали: два офицера ИРУ, два офицера Диверсионно-разведывательного управления (ДРУ) Квантунской армии, казачий офицер белогвардейского атамана Семенова и германский военный атташе в Маньчжоу-го.

Только что германский военный атташе изложил разведывательную доктрину Германии в отношении СССР и привел некоторые фактические результаты. Он также предложил азиатским союзникам активизировать разведывательно-подрывную деятельность против Красной России, а также стратегических и жизненно-важных объектов страны. В частности, на Дальнем Востоке и в Сибири.

Присутствующие офицеры с должным пониманием отнеслись к предложению…

Оба грузовика подъехали к проходной аэродрома. Из деревянной будки вышла полная женщина в телогрейке и не спеша открыла шлагбаум. Машина с капитаном Максимовым выехала с территории аэродрома и… последовал взрыв. Взрыв произошел под правым передним колесом. Машина сразу завалилась на правый бок.

Следующая за ней машина с Сергеевым остановилась. Ермолай и водитель выскочили из машины и бросились к подорванной машине. Из ее кабины вылезал испуганный водитель. Подбежавшие Сергеев и его водитель помогли бедняге. Затем они стали вытаскивать окровавленного капитана Максимова. Капитан страшно ругался:

— Ведь говорил, дайте нормальную охрану… Дали блин… три бабы… Вот теперь под носом охраны диверсанты заложили мину…

— Как себя чувствуешь, капитан? — спросил Сергеев.

Максимов встал на землю и, вытирая ладонью руки окровавленное лицо, громко бросил:

— Ерунда. Разбитым стеклом порезался. Вот в голове стоит шум, наверное, легкая контузия.

— Надо в гос…

— Прекрати, Сергеев! Операцию мы срывать не имеем права. Садись в свою машину и направляйся в Эрмитаж. Начинай там погрузку и не болтай о взрыве. Я тут все разгребу и организую вторую машину. Все должно идти по плану. Все, вперед.

— А ты?

— Вперед! Это приказ, лейтенант!..

Всю дорогу до Дворцовой площади Сергеев нервно раздумывал о взрыве.

«Как нагло действуют фашистские диверсанты! — возмущался и ругался. — Хорошо, что хоть машина была без груза с экспонатами. Хотя… нет гарантии, что взрывы не повторятся… Знают фашисты о нашей операции? Или нет?.. Если знают, то…».

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

Капитан Ильиных все же выбил из Шарова имя заказчика картины французского художника-импрессиониста. Правда, не имя и фамилию, а кличку — Негоциант.

«Негоциант!? — ругнулся. — Черт-те что за погоняло!».

Капитан не поленился и полистал справочники, уточняя незнакомое ему слово. Не без удивления узнал, что негоциант — это торговец произведениями искусства.

«Похоже, это то, что мне надо», — радостно решил Ильиных.

Он проехал в городское управление НКВД и по базе имеющихся данных определил, что Негоциант — это Калиновский Федор Федорович. Калиновский работал экспертом в одном городском музее и являлся известным в городе коллекционером произведений искусств. Криминального прошлого за ним не числилось, и в целом он являлся положительной личностью. Коллекционером он стал по наследству…

«Мой кадр… Известный коллекционер?.. Наверняка у этого Калиновского имеются связи и покровители, — раздумывал капитан. — Как же мне поступить? На основании слов Шарова задержать Калиновского и давить, давить? А если он не сознается? Ведь барыжник Шаров мог и соврать? А Калиновский подключит свои связи?.. Или стоит пойти вторым, осторожным путем. Добиться у начальства разрешения на слежку за Калиновским и последить за этим типом, покопать?.. Опять же, — ругнулся, — время никак не ждет…».

Машина заехала во внутренний двор завешанного маскировочной сетью Зимнего дворца.

На входе уже знакомый однорукий охранник-милиционер с винтовкой за спиной внимательно проверил документы Сергеева.

— Пройдите в кабинет директора, — возвращая документы, зевая, выдавил милиционер.

Сергеев кивнул и проследовал к кабинету директора. Вот и дверь кабинета.

— С нетерпением ждем вас, товарищ Сергеев, — поднимаясь навстречу и пожимая руку, весело изрек Понаровский. — Какие у вас новости? А… извините, — показывая рукой на сидящего хмурого капитана милиции, добавил академик, — это наша охрана и опора, капитан Ильиных. Знакомьтесь, товарищи.

Капитан поднялся, пожал руку Ермолая.

— Лейтенант Сергеев.

Все разместились на стульях.

— С нетерпением слушаем вас, товарищ Сергеев, — вымолвил академик.

— Долетели без приключений. Груз разместили в театре оперы и балета, — вымолвил Ермолай. — Вам, Эльдар Иосифович, большой привет от директора, товарища Лектор. Она обещала хранить экспонаты достойно, соблюдая все необходимые параметры.

— Припоминаю эту серьезную даму. Спасибо, — улыбнулся академик, — это радует. Хоть что-то сейчас, в условиях войны, радует.

— Почему приехали на одной машине? — резко спросил капитан, буравя взглядом Сергеева.

«Судя по всему. неприятный тип, — подумал Ермолай. — Отвечу уклончиво», — вымолвил:

— Вторая подойдет позже. Вопросы к капитану Максимову.

— Пойдемте загружаться, товарищи. Ведь время не ждет, — поднимаясь, бросил академик.

Ильиных и Сергеев поднялись следом…

При погрузке Сергеев находился на грузовике. Он принимал и расставлял ящики и коробки с экспонатами, одновременно раздумывал о произошедшем взрыве…

Когда загрузка машины подходила к концу, подъехал крытый грузовик. Из кабины выскочил капитан Максимов. На лице его виднелись несколько свежих порезов, из-под фуражки выглядывал белый бинт.

Ермолай спрыгнул с машины и шагнул навстречу Максимову.

— Как вы, товарищ капитан?

— Со мной все нормально, показался врачам, повязку наложили, — бросил Максимов. — Саперы обследовали район взрыва. Диверсанты заложили немецкую противотранспортную мину нажимного действия T.MИ.29. Вообще-то наша машина легко отделалась, последствия взрыва могли быть гораздо хуже. Я кое с кем поругался и пробил усиление охраны аэродрома. Надеюсь, этого более не повторится. Как у тебя дела?

— Все по плану, заканчиваем погрузку машины. Вы очень вовремя подъехали.

— Ну и добре…

Через три часа погрузка машин полностью закончилась. Максимов приказал сразу отправляться. На этот раз, сказав, что плохо себя чувствует, Понаровский с ними не поехал.

Грузовики медленно выехали с Дворцовой площади, набирая скорость, подъехали к перекрестку. Совершенно внезапно и громко раздалась автоматная очередь. Ехавшая первой машина с капитаном Максимовым резко прибавила скорости.

— Гони! — крикнул Сергеев водителю.

Их машина резко газанула, с улицы снова послышалась автоматная очередь…

Машина капитана Максимова остановилась у здания районного отдела милиции. Следом остановилась и машина с Сергеевым. Все вышли из кабин и стали рассматривать последствия обстрела.

Ермолай определил на деревянном кузове три следа от пуль и один след на капоте машины.

— Вот гады! — воскликнул после осмотра своей машины Максимов. — Обстреляли из подворотни! Десять пуль прошили брезент, а значит, и задели картины! Хорошо, что хоть все живы остались. Я в отдел, сообщить начальству об обстреле, — и быстро прошел в здание.

Хмурый Максимов вышел через 15 минут. Дальше машины отправились в сопровождении милицейского мотоцикла с коляской, в которой находились двое вооруженных милиционеров…

Смольный, кабинет Первого секретаря

Ленинградского обкома ВКП(б)…

Помощник сообщил Жданову, что на транспорт, перевозящий экспонаты Эрмитажа, в течение дня было совершено два нападения. Правда, без серьезных последствий.

— Почему такое стало возможным? — воскликнул партийный руководитель города. — Ведь могли пострадать мировые шедевры!? Что за дела? Опять наше русское разгильдяйство? — казалось, закипел от негодования. — Немедленно соедините меня с исполняющим обязанности начальника городского управления НКВД полковником Шадриным!

Минутой позже Жданов эмоционально высказывал по телефону свои неудовольствия милицейскому полковнику.

Спокойно выслушав, Шадрин ответил:

— Товарищ Жданов, уникальный груз цел, люди тоже. По фактам взрыва и обстрела назначено расследование. Сообщаю также, что операцию проводят контрразведчики ГРУ.

— Причем здесь ГРУ? — воскликнул Жданов. — Да, они организуют и проводят операцию. Но за все преступления, произошедшие в городе, отвечаете вы!

— Совершенно верно, товарищ член Военсовета, но…

— Поэтому примите все меры, чтобы государственные ценности были доставлены в целости и сохранности, — решительно перебил Жданов. — Свяжитесь с ГРУ и все отрегулируйте. Я отвечаю перед товарищем Сталиным за проведение операции. Получается, я должен ему сообщить, что из-за того, что два полковника не договорились между собой, уничтожены мировые художественные ценности? — тяжело задышал.

Шадрин решил промолчать.

— Вам ясно, товарищ полковник?

— Ясно, товарищ член Военсовета…

— Действуйте! Все…

Грузовики подъехали к проходной аэродрома. Из будки вышел худой высоченный молодой парень в шинели, пилотке и винтовкой на плече. Он медленно, вразвалочку прошел к водителю грузовика и, как услышал Сергеев, вымолвил:

— Предъявите ваши документы.

В это время из будки вышел второй маленького роста охранник в очках.

Максимов вышел из машины и стал, размахивая руками и крича, что-то объяснять высоченному охраннику. Затем капитан прошел к мотоциклу, поблагодарил за помощь сопровождающих милиционеров. Мотоцикл развернулся и быстро удалился. Максимов прошел к своей машине. Оба грузовика проследовали на территорию аэродрома. А над ним стелился сизый туман…

Уже по отработанной схеме груз выгрузили из грузовиков и расставили в салоне самолета. Как оказалось после осмотра, в трех ящиках и двух коробках виднелись следы пуль.

— Пусть в Новосибирске все обследуют, если нужно, что-то реставрируют, — вымолвил Максимов.

— Да, конечно, — изрек Сергеев.

— Если туман не рассеется, взлететь не сможем, — рассматривая облака, бросил майор Теплов, командир корабля.

— Рассеется, — твердо заверил Максимов.

Грузовики убыли, летчики отправились отдыхать. Максимов организовал охрану самолета, выставив вооруженную винтовкой женщину. После этого капитан и Сергеев направились в аэровокзальное помещение. Ермолай испытывал ужасную усталость.

— Видал на проходной выделенное мне для охраны и обороны аэродрома подкрепление? — спросил капитан.

— Видел двух пацанов.

— Вот именно! Не бойцы, а пацаны-школьники, — зло бросил капитан, ругнулся. — Один из-за дистрофии не попал в военный призыв, другой — по зрению, — снова ругнулся.

В кабинете Максимов позвонил в Москву дежурному по ГРУ и доложил о положении дел в рамках проводимой операции. Затем они поужинали и стали отдыхать…

В 22 часа 30 минут Сергеев поднялся на борт самолета.

— Ну что, лейтенант, — закрывая входную дверь грузового салона, изрек Теплов, усмехнулся. — Махнем вдоль по Питерской, Питерской. Да на троечке, троечке!?! Погода вроде разгулялась.

— Махнем, товарищ майор, — в тон ответил Ермолай.

Самолет с бортовым номером 13, после короткого разбега, натужно гудя, взлетел. Сделав круг буквально над самым городом, он лег курсом на юго-восток.

Как и при первом полете, Сергеев в полной темноте занял сидячее местечко возле небольшого круглого иллюминатора.

Самолет набрал небольшую высоту и лег на курс, Ермолай решил подремать. Отдых перед полетом не снял с его организма огромную физическую усталость…

Парочка немецких истребителей-перехватчиков Heinkel-100 проводила дежурный вылет в районе Ленинградского и Волховского фронтов. В их задачу входило обнаружение русских летательных аппаратов и их уничтожение.

Полетное время и запас горючего были на исходе. Барражируя на средних высотах, истребители наблюдали за полетными эшелонами русских самолетов. Очевидно, фашистским асам просто не повезло, за свою смену они ничего не обнаружили. Определенно мешала и облачность.

— Карл, уходим на базу, — передал по-немецки по связи старший группы и первым сделал вираж в западном направлении.

Его примеру последовал второй самолет.

В это время на низкой высоте в ночном небе на расстоянии примерно трех километров от немецкой парочки с выключенными габаритными и опознавательными огнями пробирался на восток советский транспортный самолет…

Сон никак не шел к Ермолаю. Тяготила и неудобная его полусидячая-полулежачая поза. Салон был плотно заставлен коробками и ящиками, расположиться более удобно не представлялось возможным.

Ермолай снова и снова заставлял себя уснуть. В конце концов, это ему удалось сделать…

Ленинград,

Комендантский аэродром…

Ночь, у аэродромовской проходной тишина. В окошке деревянной будки брезжит свет, вероятно, от керосиновой лампы.

К проходной подходит женщина в пальто и сумкой в руке. Прислушивается, оглядывается по сторонам. Стучит в окно. Из проходной доносятся некие звуки. Открывается дверь и выходит очень высокий и худой молодой человек в шинели, пилотке и с винтовкой на плече.

— Чего тебе, мать? — обозревая с высоты своего роста незнакомку, недовольно спрашивает.

Женщина слегка стушевалась, медленно изрекает:

— А здесь вчера женщина была.

— Еще раз спрашиваю, что вам?

— Я хотела немного погреться у вас в дежурке. У меня еда есть и выпивка, — улыбнувшись, вымолвила женщина. — И деньги у меня есть, — быстро сунула в карман шинели охранника пачку денежных купюр.

Вероятно, не зная, что делать, молодой охранник удивленно захлопал глазами.

Дверь будки отворилась, выглянул второй маленького роста охранник в очках.

— Давай, проваливай, гражданка, не положено тут, — строго изрек он и присовокупил несколько ругательств.

— Не положено, значит, не положено, — бросила женщина, развернулась и быстро исчезла в темноте.

— Она мне деньги сунула, — сказал высокий охранник.

— Ну и ладно, что-нибудь купим, — весело выдавил напарник. — Давай, заходи, жрачка стынет…

Глава 5

Ленинград,

ул. Итальянская, д. 3, кв. 45…

Сонет, резидент-нелегал разведывательного подразделения министерства иностранных дел Германии, квартировал в историческом центре города. По рабочей легенде он являлся мастером хлебокомбината по фамилии Ишутин. Работников этой сферы не призывали в армию и не направляли на строительство оборонительных сооружений вокруг города. Произведя денежный расчет со своим прямым начальником на комбинате, мастер Ишутин имел свободный график работы…

Разведчик получил из центра шифровку с приказом активизировать работу по выявлению и по возможности изъятию культурно-художественных ценностей России. Также было указание всячески препятствовать вывозу из города данных ценностей.

«Кому война, а кому… Наш рейхсминистр мечтает пополнить свою награбленную коллекцию», — усмехнулся агент.

Что касается выявления ценностей, то Сонет поступил просто. Из справочника города выписал адреса всех музеев и старинных усадеб, из каталогов — список ценностей. В отношении реализации второго и третьего указания разведчик серьезно задумался. У него была информация о подготовке ценностей в музеях, не вывезенных до блокады из города, к вывозу. Были сведения, на уровне слухов, о вывозе этих ценностей. Но все это требовало серьезного и детального уточнения. Также для работы нужны были люди и деньги…

Ермолай проснулся и увидел в иллюминатор затянутое облаками небо. Он взглянул на часы, они показывали восемь часов утра.

«Хорошо я поспал!» — подумал, поднялся, потянулся, немного размял кости.

Вчерашняя усталость в организме заметно ощущалась, да и настроение было неважное. Но аппетит явно прорезывался.

Осматривая крепеж груза, Сергеев боком немного прошел по салону. После этого постучал в дверь к летчикам.

Когда дверь отворилась, Ермолай изрек:

— Всех категорически приветствую. Где мы летим?

— Через час будет Свердловск, — ответил майор Теплов. — Будем дозаправляться.

— Понятно. Кипяточку мне для чая не выделите?

— О чем речь, лейтенант…

Москва,

штаб-квартира ГРУ ГШ Красной армии,

кабинет начальника…

Комиссар Голиков проводил оперативное совещание. Присутствовали: заместитель — полковник Селезнев и майор Истомин.

Только что майор доложил о реализации операции «Театр». Доклад оказался в благостных тонах.

— По-вашему, майор, все идет очень хорошо, — вскинув брови, строго вымолвил хозяин кабинета. — Ну, не считая мелочей, взрыва и обстрела в Ленинграде машин, перевозящих художественные ценности.

— Я полагаю, это не мелочи. На лицо явная недоработка наших людей, — вставил полковник.

— Согласен, — изрек комиссар. — Если агентура фашистов в курсе о вывозе художественных ценностей Эрмитажа, вывозе по воздуху, то надо ждать серьезных диверсий.

— Совершенно верно, — поддержал полковник.

— А ты, Николай Максимович, в курсе, — продолжал комиссар, — что фашисты организовали ночное патрулирование силами авиации зоны восточнее Ленинградского фронта? Я полагаю, что это не случайно. Надо подумать и о нашей воздушной тактике.

Майор согласно кивал.

— Фактически операция на грани провала. Считаю, майору Истомину необходимо срочно отправиться в Ленинград, — вставил полковник. — Именно срочно и конечно воздушным путем, дабы проверить его. Там, на месте, и разобраться в неудачах.

Раздумывая, комиссар взял стоявший на столе стакан в подстаканнике и сделал пару глотков.

— Полностью согласен, — вымолвил через некоторое время комиссар. — Время не ждет, срочно вылетай, Истомин…

Ермолай достал свои продуктовые запасы и плотно, с аппетитом, покушал.

Самолет приземлился в Свердловском аэропорту «Кольцово». Заправка топливом заняла два с небольшим часа. Сергеев это время разминался, бродил возле самолета и дышал свежим воздухом.

После этого их самолет поднялся в небо и взял курс на восток…

Полет до Новосибирска прошел спокойно. Ермолай немного пободрствовал, посматривая в иллюминатор, немного походил, вернее, попротискивался боком, по салону. Конечно, немного и поспал.

Успел сделать и физическую разминку, и немного почитать стихи Есенина…

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

Капитан Ильиных получил строгий нагоняй от исполняющего обязанности начальника городского управления НКВД, полковника Шадрина. Капитан пытался оправдаться тем, что обстрел машин с ценностями Эрмитажа произошел в городской черте, в пятистах метрах от музея. Но тем самым еще больше разозлил полковника и заставил использовать его ненормативную лексику.

— Работайте плотнее с территориальными органами милиции, — раздраженно кричал в телефонную трубку Шадрин. — Еще один случай, и я лишу тебя звания и отправлю на фронт в дисциплинарный батальон! — далее следовала нецензурная брань. — И разберитесь там с подопечными и подчиненными. Я не исключаю, что утечка информации о вывозе ценностей могла пойти от вас, капитан! Ведь враги определенно ждали машины с ценностями!

— У нас все кадры проверены…

— Проверьте еще раз всех! — оборвал полковник. — Не забывайте, что война меняет людей! И меняет сильно. Должны, должны быть какие-то зацепки.

— Дайте указание, чтобы ближайшее 21 отделение милиции активнее сотрудничало со мной.

— Дам…

Ильиных тяжело задумался. В данный момент в Эрмитаже работало где-то 800 сотрудников. Это примерно вдвое меньше, чем до войны, и тем не менее, цифра внушительная.

«Всех перепроверить! — воскликнул капитан. — Не имея ни заместителя, ни помощника!..».

Сейчас ему было явно не до тонкой игры с коллекционером Негоциантом…

В Новосибирском аэропорту «Толмачево» встретил знакомый серьезный майор Апальков. Ждали и два грузовика с бойцами.

Оперативно приступили к выгрузке груза из самолета и погрузке на машины.

Закончив погрузку, майор сел в кабину одного грузовика, Сергеев — другого. Машины медленно тронулись в путь.

Снова, как и в первый приезд, Сергеев всю дорогу от аэропорта до города, да и в самом городе с интересом смотрел в окно…

В Новосибирске машины затормозили у большого серого здания с огромным куполом вверху. Ермолай еще раз полюбовался архитектурным чудом.

Апальков и Сергеев вошли в здание, прошли в кабинет директора театра.

— Здравствуйте, мои дорогие! — широко улыбаясь, воскликнула Лектор. — Как там Ленинград?

— Здравствуйте. Героически держится город Ленина, — улыбнувшись, ответил Ермолай.

— Молодцы…

— У нас ограничено время, — строго вымолвил майор.

— Понимаю, — став серьезной, бросила Лектор. — Следуйте за мной, товарищи…

Выгрузка пошла по отработанной схеме.

В ходе ее Сергеев тихо сообщил директору:

— В ходе перевозки ценностей этой партии по Ленинграду машины были обстреляны. Вероятно, пострадали и несколько картин…

— Я вас поняла, — перебила Лектор. — Мы все обследуем, а наши эксперты-реставраторы постараются все восстановить. К нам, кстати, недавно прибыл известный реставратор из Третьяковской галереи. Так что, не беспокойтесь, мы сделаем все возможное.

После окончания выгрузки директор предложила поужинать. Майор Апальков взглянул на часы и выдавил:

— Недолго можно.

Работники театра быстро накрыли стол. Кроме майора, Сергеева, директора Лектор, присутствовал начальник охраны, мужчина с лопатообразной бородой и по фамилии Борода. Как водится, выпили за победу. Лектор стала задавать вопросы Сергееву о жизни в Ленинграде. Ермолай отвечал кратко и обтекаемо…

Внезапно послышался звон разбитого стекла. В помещение что-то влетело, и почти моментально вспыхнул яркий огонь…

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

После задержания Шара, Калиновский (Негоциант) стал редко выходить из квартиры. Продовольствия и спиртного он запас много, нужды ходить по магазинам и рынкам не было. Установленные для горожан продпайки ходил и получал родственник Василий. Он же приносил и дровишки. Ведь отопление в городе отключили, и они согревались топкой камина. Работы в качестве эксперта, по сути, не было. Оставшиеся в городе люди сейчас думали совсем о другом…

Неожиданно в гости пришел грузный и представительный Пехоев (известный в определенных кругах как Герцог) с портфелем в руке. Прилично одетый, благоухающий хорошим одеколоном.

— Как-то пропал ты, Федор Федорович, — зычно, по-хозяйски изрек гость. — Нигде не появляешься.

— Неважно себя чувствую, Феликс Артурович, — соврал Калиновский, кашлянул для видимости.

Он ничего хорошего от такого внезапного визита начальника-барина не ждал.

Мужчины расположились за столом в комнате с камином. Гость открыл портфель, вальяжно выставил дефициты: бутылку коньяка, пачку галет, лимон, две банки сгущенного молока и дюжину шоколадных конфет. Пехоев работал заместителем директора Бадаевских складов и был уважаемым и известным человеком в городе. После пожаров на складах директор был осужден на 10 лет, сели и еще трое ответственных работников. А вот Пехоев остался при должности, поговаривали о его больших связях.

Хозяин поставил рюмки, открыл бутылку, разлил.

— За встречу и здоровье, — улыбаясь, предложил пост гость.

«Непрошибаемый. Ни война, ни блокада его не берет, — подумал Калиновский. — Наверное, даже и при немцах в городе он будет спокойно жить, пить, жрать, коллекционировать…».

Мужчины выпили, немного закусили.

«Зачем он пришел, — нервно раздумывал хозяин. — Ведь явно не просто так…».

— Как мой заказ? — спросил гость.

— Пока никак.

— Да ты что, Федор! — удивленно изрек гость. — Сейчас кругом бардак и разруха, бери, что хочешь! А уж за деньги, тем более!

«Вот сам бы и брал! — зло воскликнул хозяин. — Нет, норовит чужими руками!».

Но ссориться сейчас с Пехоевым ему было нерезонно, если не сказать даже — опасно. Поэтому Калиновский, сжав зубы, взял себя в руки и осторожно вымолвил:

— Зарядил я одного барыгу, а он погорел в Эрмитаже. Если что, поможете, Феликс Артурович?

Гость удивленно взглянул на хозяина.

— Вообще детали меня не касаются, но помочь по старой дружбе — конечно помогу. Не бесплатно, конечно.

«Врет куркуль! Не моргнув глазом, сдаст с потрохами! — почему-то неприязненно подумал Негоциант. — А за свою помощь еще три шкуры сдерет!».

— Тот заказ остается за тобой, — продолжал Герцог. — Но у меня есть и новый заказ, — и раскрыл портфель.

Достал лист бумаги и три пачки советских сотенных рублей. Все это сдвинул в сторону хозяина. Строго вымолвил:

— Так вот, Негоциант. Даю наводку на два адреса, там живут старики, и у них есть отменные картины, настоящие шедевры. На листе они расписаны, чинно и спокойно купишь у них эти картины за деньги. Ну и передашь мне, — кивнул на пачки. — Там и тебе хватит, — хохотнул. — Работай чисто, люди сейчас за деньги и продукты — себя продадут, — снова хохотнул, хохотнул крайне неприятно.

«Продадут? А если не согласятся? Опять афера!? — воскликнул Негоциант. — Подставит он меня!».

— Наливай, — весело бросил гость. — Выпьем за успех наших дел.

Разливая, Негоциант бросил взгляд на лист. Против каждой фамилии стоял список примерно из 20-ти картин.

«Хороший аппетит у него!» — подумал, бросил:

— Мне транспорт потребуется.

— Проведи разведку, подготовься. А пойдешь на дело, позвонишь. Я выделю тебе свой «газон», он сразу и картины заберет. Давай чокнемся что ли за удачу, только не тяни с этим.

Мужчины чокнулись рюмками и выпили, поговорили немного на отвлеченные темы. Вскоре Герцог ушел…

На какое-то мгновение Сергеев оцепенел, как и все присутствующие.

— Все быстро из помещения! — раздался крик Апалькова. — Борода, быстро организуйте тушение пожара! Быстро, бегом!

Этот крик привел всех в движение. Четверо человек, находившихся в помещении, выскочили в коридор. Борода стал кому-то что-то кричать, в его руке появился огнетушитель. Он и еще двое прибежавших мужчин прошли в горящее помещение.

Апальков и следом Сергеев побежали на улицу. Они увидели, как толпа людей удерживала какого-то мужчину. Раздавались крики:

— Диверсант!

— Поджигатель…

При этом задержанного беднягу били.

Апальков и Сергеев подбежали к толпе. Майор вытащил пистолет и выстрелил в воздух.

— Всем разойтись! Диверсанта оставить в покое! — крикнул майор и тише добавил. — Сергеев, возьми его.

Люди медленно стали расходиться. Ермолай крепко схватил избитого мужчину…

Кенигсберг, штаб-квартира Абвера в Восточной Пруссии,

кабинет начальника

Адмирал Канарис с явным удовольствием читал донесение ленинградского резидента Пэна. Его агенты-боевики устроили взрыв и обстрел машин, перевозивших музейные экспонаты.

Хозяин кабинета прошел к окну и вслух повторил слова из донесения:

— Ценностям нанесен существенный урон, несколько из них уничтожены полностью.

Адмирал понимал, что объективно оценить урон Пэн не мог и наверняка приукрасил ситуацию. И, тем не менее, это явно успех, русские как минимум приостановят вывоз.

Для полного решения поставленных задач Пэн предлагал внедрить в Ленинград значительные диверсионные формирования, например, батальон Абвера «Бергман».

О тяжелом положении в осажденном Ленинграде Канарис получал и сообщения из разведцентра службы из Стокгольма. Вот только доблестный люфтваффе ничем не может похвалиться…

Все это требовало отдельного и специального осмысления. Между тем, адмирал изрядно вымотался за последние дни. Недавно он посетил разведцентры службы в Лиссабоне, Берне и Анкаре. Везде были свои успехи и неудачи. Были и предательства…

Канарис прошел к радиоприемнику, нажал на одну кнопку, затем на вторую. Послышалась мелодия из раннего музыкального произведения Рихарда Вагнера, романтической оперы Die Feen.

Адмирал прошел к рабочему столу, развалился в кресле. События на Восточном фронте развивались не так уж плохо. Но полного удовлетворения от работы адмирал не испытывал. Ведь первоначальный «План Барбаросса» окончательно срывался. Канарис все ближе подходил к пониманию, насколько неправильным было представление немецкого руководства и его самого о силе и резервах Красной армии…

В помещении находятся четверо мужчин. Трое из них стоят: Апальков, Сергеев и Борода. Четвертый мужчина с окровавленным лицом и связанными руками сидел на стуле.

— Кто тебя направил — немцы? Японцы? — кричит майор.

Сидящий мужчина сжимается в комок, испуганно вертит головой, что-то нечленораздельно говорит.

— Ты тут дурака не валяй, этот номер не пройдет, — эмоционально давит майор. — Ну, тварь!? Ты сам сделал жидкостную зажигательную гранату?

Сидящий мужчина отрицательно кивает, моргает, что-то мямлит.

— Не ты. Тогда кто тебе дал жидкостную зажигательную гранату? — спрашивает майор.

— Чего? — заикаясь и косясь, спрашивает сидящий мужчина.

— Кто тебе передал «Коктейль Молотова»? Ну, бутылку с зажигательной смесью? — спросил более доходчиво Борода.

— А, это? Ну, друг Ваньша и передал.

— Он сказал, куда бросить бутылку? — спросил Сергеев.

— Ну.

— Как его фамилия?

— Так, это… Удачин он…

— Где он живет? — рявкнул майор.

Сидящий мужчина испуганно вертит головой.

— Он недавно из Китая приехал.

— Где он сейчас, тупица? — кричит майор.

— Снова в Китай уехал.

Стоящая вокруг троица хмуро переглянулась.

— Я эту тупую гниду забираю с собой, — обращаясь к Бороде, бросает Апальков.

Отводит в сторону Сергеева и тихо говорит:

— Сейчас на машине — живо на аэродром, и сразу вылетайте по своему маршруту. Про взрыв в театре держи язык за зубами, — протягивает для рукопожатия руку. — Иначе всем мало не покажется. Я потом сам доложу, когда во всем разберусь, — кивает головой на задержанного, — и с этим, и с дружками его тоже. Последствия пожара мы оперативно ликвидируем.

Ермолай кивает, жмет руку майора и поспешно направляется на выход…

Где-то через час задумчивый Сергеев поднялся на борт самолета. Мысли крутились вокруг взрыва в театре.

Из кабины летчиков вышел майор Теплов.

— Ну что, лейтенант, летим? — весело спросил командир самолета.

— Летим.

Майор прошел по салону к двери, закрыл ее, вернулся к кабине. На ходу бросил:

— Что-то хмурый ты, Сергеев. Случилось что?

«Рассказывать о диверсии в театре летчику не стоит», — решил Ермолай, выдавил:

— Просто устал немного.

— Да уж, достается нам. Ничего, сейчас выспишься, восстановишься, — изрек майор и прошел в свою кабину.

В пустом мрачноватом салоне Ермолай не спеша соорудил небольшую лежанку и завалился на нее. Перед глазами четко стояло полыхающее помещение театра…

«Если бы мы замешкались, — подумал. — Пожар мог быстро охватить другие помещения и даже все здание! Могли сгореть все и всё, что находилось в здании! Экспонаты музеев, картины… да само уникальное здание… Молодец майор Апальков …».

Тем временем, самолет уверенно набирал высоту…

Глава 6

Ермолай спал почти пять часов.

Встал в бодром настроении, организм вовсе не хандрил. События в театре как-то сами по себе отошли на второй план. Мысли снова вернулись к выполняемому заданию…

После хорошей физической разминки стало еще лучше, прорезался и зверский аппетит.

Ермолай достал свои продовольственные запасы и хорошо так перекусил. Затем еще подремал…

Ленинград, музей Эрмитаж,

кабинет директора…

В помещении находились академик Понаровский и начальник отделения милиции, капитан Ильиных. Расположившись за овальным столом заседаний, они ждали важного гостя.

Вот в дверь постучали. Вошел высокий пожилой мужчина в пальто, в очках и с небольшой бородкой. В руке он держал фанерный плоский чемодан-портфель серого цвета. И держал его определенно с большими физическими усилиями.

— Здравствуйте, товарищи, — вымолвил мужчина простуженным голосом. — Я профессор Диких, ректор горного института, — поставил на пол чемодан и тяжело выдохнул.

Понаровский и Ильиных поднялись, прошли к гостю, представились и пожали руку профессору.

— Пожалуйста, проходите, — предложил хозяин кабинета.

— Спасибо, — ответил профессор, взял чемодан и прошел к столу.

— Как поживает ваш легендарный институт? — спросил академик.

— Неважно. За последнюю неделю нас дважды бомбили, — ответил гость и с усилием положил чемодан на стол.

Выдохнул и вымолвил:

— Представляю вам, товарищи, гордость института, да и гордость всей страны — коллекцию золотых и платиновых самородков России. Со времен Петра Великого собирали, ни в одной стране мира такой нет. Десять самых уникальных самородков весом в 20 килограммов чистого природного золота и платины. Самый крупный самородок почти 4 килограмма, самый мелкий — весом в 790 граммов. Разную мелочевку мы оставили у себя, а вот большие самородки, природные уникумы, мы полагаем, надо вывезти из города. У нас в институте уже была попытка их украсть, опять же — фашистские бомбежки.

— Передать нам самородки — это правильное решение, — вымолвил академик.

— Кто в курсе, что вы лучшие самородки доставили в Эрмитаж? — строго спросил капитан.

— Только я и мой заместитель Екатериничев, — ответил профессор. — Он сам и чемодан для транспортировки мастерил. Вы не смотрите, что он из фанеры, он очень прочный…

На дозаправку топливом в Свердловском аэропорту самолет приземлился утром.

Сергеев спустился на землю и… увидел серьезного майора Истомина.

Ермолай обрадовался, широко улыбнулся. Сразу шагнул навстречу и весело изрек:

— Здравствуйте, Николай Максимович. Какая неожиданная и приятная встреча!

Майор вяло улыбнулся, бросил:

— Здравствуй, Ермолай, — протянул для рукопожатия руку.

Всматриваясь в уставшее и похудевшее лицо майора, Ермолай спросил:

— Что-то случилось? Вы плохо выглядите.

Истомин хотел сказать что-то резкое. Но… очевидно, взяв себя в руки, спокойно вымолвил:

— Нет, ничего такого особенного не случилось, просто идет смертельная война. Пойдем, друг ты мой, в здание вокзала, перекусим в кафе, поговорим, обсудим…

Новосибирск,

военная комендатура…

В помещении находились двое мужчин: майор в военной форме и мужчина с окровавленным лицом и в окровавленной и порванной одежде. Это сердитый, если не сказать взбешенный, майор Апальков допрашивает диверсанта, бросившего «Коктейль Молотова» в здание театра.

— …говори, гнида, кто тебя направил взрывать театр? — кричит майор и без замаха бьет в живот стоящего у стены мужчину.

Бедняга сгибается, тяжело дышит и выдавливает:

— Я сказал, что это Ваньша…

— Ведь забью до смерти, если не скажешь правду! — кричит майор. — Говори, сволочь! Страна воюет, а ты!?. — грязно ругается.

На лице допрашиваемого — слезы и сопли.

— Я правду говорю…

Полчаса спустя…

Майор Апальков докладывает по телефону в Москву.

— …товарищ комиссар, мы примем все меры, чтобы найти этого Ивана Удачина. По нашей картотеке он не проходит, у нас нет на него никаких данных. Я сделаю срочные запросы…

Майор с серьезным выражением лица внимательно слушает абонента. Отвечает:

— Есть.

Снова слушает.

Затем бодро отвечает:

— Есть принять меры к усилению охраны театра…

— Какое положение на фронтах? — спросил Ермолай. — А то я мотаюсь на самолете туда-сюда, толком ничего не знаю.

Они с майором Истоминым располагались за столом у окна в кафе и ели макароны с рыбой.

— Положение плохое для нас. Фашисты давят по всем фронтам, Красная армия несет большие потери в живой силе и технике. В тылу действуют диверсанты и всякие подрывные элементы. Наша оборонная промышленность полностью еще не перестроилась на военный лад и не может в полной мере обеспечить потребности армии. Несмотря на это, мы верим в победу и должны сделать для этого все, что в наших силах.

Ермолай согласно кивнул.

— Я в курсе всего, что произошло с тобой во время проводимой операции в Ленинграде и Новосибирске, — продолжал майор. — Из Свердловска мы полетим вместе.

Сергеев делает удивленное выражение лица.

— В Ленинград, вместе?

— Да, брат. Так что успеем наговориться. А сейчас давай, Ермолай, кушай, кушай, дорогой. Силы нам еще как пригодятся…

В это время находящийся за угловым столом мужчина в черной форме железнодорожника внимательно всматривался в парочку военных, сидящих за столиком у окна. Военные, судя по петлицам, — майор и лейтенант, ели и разговаривали. Железнодорожник особенно внимательно рассматривал молодого лейтенанта. Этот молодой человек явно кого-то ему напоминал.

Железнодорожник определенно не хотел, чтобы его заметили эти двое военных. Он периодически закрывался газетой, делая вид, что читает. Пил компот, отворачивался в сторону…

Вот военные, закончив трапезу, поднялись из-за стола и покинули помещение. Через две-три секунды следом на некотором расстоянии от них направился и сосредоточенный железнодорожник…

После завтрака Истомин и Сергеев прошли к военному коменданту.

С разрешения майора, Ермолай позвонил в свое хранилище на Урал и кратко пообщался с заместителем Молевой. Затем написал совсем коротенькое письмо маме…

Ермолай взглянул на часы. Обычно в это время самолет уже вылетал из Свердловска, дабы в разгар ночи преодолеть прифронтовую полосу перед посадкой в Ленинграде. Но Истомин определенно никуда не спешил.

— Николай Максимович, нам уже пора вылетать, — посматривая на свои часы, изрек Сергеев.

— Успеем, друг.

— Но…

— Мы решили поменять время прилета в Ленинград. Мы прилетаем в город в дневное время.

Ермолай неопределенно пожал плечами.

— Делается это, дабы слегка запутать фашистов, — улыбнувшись, добавил майор.

«Запутать», — задумчиво повторил Ермолай…

В салоне самолета Сергеев сделал два импровизированных сидяче-лежачих места для себя и майора. Самолет легко взмыл в небо и быстро набрал высоту.

Ермолай давно хотел задать один вопрос майору, но все не решался.

— Знаю, хочешь спросить меня о своей подруге, Миле Малининой, — всматриваясь в лицо Сергеева, улыбнувшись, вымолвил Истомин.

— Да, спасибо, — смущаясь, выдавил Ермолай. — Подруга она мне или не подруга — я точно не знаю. Честно говоря, что-то мне в ней нравится, что-то нет. Тем не менее, было бы интересно узнать, как там она поживает?

— Специально для тебя, друг, навел справки. Так вот, слушай. Она работает медсестрой во втором эвакогоспитале, дислоцированном в данный момент в Ярославле. По слухам есть у нее поклонник, капитан-медик, хирург из госпиталя.

— Спасибо.

— Вот закончим операцию, ты получишь отпуск и, разумеется, можешь навестить ее. Попытаться…

— Спасибо, — решительно, снова автоматически вымолвил Ермолай.

— Что ты все спасибо, да спасибо?

— А что? У нее своя жизнь, у меня своя.

Истомин потрепал волосы Ермолая.

— Смотри сам, друг, давай лучше подремлем.

Спрашивать о бывшей подруге Ирине, в настоящее время жене Истомина, Сергеев не решился…

Маньчжоу-го, город Синьцзин,

штаб Квантунской армии…

В своем кабинете генерал Янагиту, начальник Информационно — разведывательного управления (ИРУ) Квантунской армии работал со служебными документами. Он рассматривал поступившие в ИРУ донесения о разведывательно-подрывной деятельности против России на Дальнем Востоке и в Сибири.

Начальник Диверсионно-разведывательного управления (ДРУ) Квантунской армии прислал обширное сообщение-разглагольствование с минимальным количеством реальных фактов. Зато Дальневосточный союз казаков атамана Семенова прислал послание с двумя десятками диверсионных актов. Генерал не доверял такого рода хвалебным докладам. Он достал данные своих агентов и стал их сравнивать с данными атамана.

В итоге, как он и предполагал, большая часть терактов подчиненных Семенова оказались чистой «липой». Янагиту обратил внимание на теракт в Новосибирском театре оперы и балета. Генерал читал в одной газете, что русские построили огромный уникальный театр. И вот боевики атамана, судя по донесению, уничтожили несколько помещений в театре с некими ценностями. Информацию о диверсии и взрыве в театре также подтвердил и его агент.

— Зачем уничтожать такое здание!? — воскликнул генерал. — После завоевания Сибири (в чем он абсолютно не сомневался) оно послужит империи Великой Японии! Какие там могли находиться ценности?

Он вызвал адъютанта и приказал направить депешу, чтобы атаман прокомментировал мотивы нападения на театр. Одновременно генерал поставил задачу своему агенту навести подробные справки о Новосибирском театре…

За Ярославлем к их самолету присоединились два наших шустрых ястребка «Як-9».

— Не удивляйся, друг, — видя, как прилип к иллюминатору Сергеев, вымолвил Истомин. — Теперь самолет с грузом будут сопровождать наши истребители. Так будет надежнее.

— Будем летать в дневное время и при сопровождении? — изрек Ермолай. — Но так мы будем привлекать внимание фашистов.

— Сделаем несколько рейсов, пока немцы не разберутся, потом что-нибудь придумаем другое.

«Фашисты знают о нашей операции?» — невесело воскликнул Ермолай и спросил:

— А они точно знают, что мы перевозим культурные ценности?

— Знают, брат.

— Но как, Николай Максимович? Ведь об операции знает узкий круг людей!?

Истомин тяжело вздохнул.

— У Абвера сильная агентурная сеть, в том числе и в блокадном Ленинграде. Не исключаю, что непосредственно и в Эрмитаже. Я, друг Ермолай, для нейтрализации фашистской сети и лечу с тобой.

— Получается и в Новосибирске не случайно некий тип бросил «Коктейль Молотова» в здание театра!? — бросил Ермолай.

— Уверен, не случайно.

Сергеев тяжело задумался…

В окно иллюминатора Ермолай пытался увидеть линию фронта, но облачность не позволила ему это сделать.

Самолет приземлился на знакомый Сергееву Комендантский аэродром. Он и Истомин спустились на землю. Их встретил худой высоченный молодой парень в шинели, пилотке и с винтовкой на плече.

— Здравия желаю, товарищи офицеры, — строго вымолвил боец. — Пожалуйста, предъявите свои документы.

— Ты что, воин, белены объелся? — недовольно бросил Истомин. — Не видишь, что мы — офицеры, прилетели с Большой земли.

— Капитан Максимов приказал у всех прибывающих на аэродром проверять документы.

— Ты что, не узнаешь меня, боец? — воскликнул Сергеев. — Веди лучше нас, боец, к капитану Максимову, — и направился к небольшому аэродромному деревянному помещению.

За ним последовал Истомин и боец…

Ленинград, 15-я линия

Васильевского острова…

Калиновский (Негоциант) аккуратно упаковывал картины, вернее, заворачивал их в принесенные с собой простыни. Уже упакованные картины уносил в машину водитель Герцога.

Невдалеке за столом сидел старик, хозяин квартиры и картин, правда, уже бывших своих картин. Он уже наверное в третий раз, подслеповато щурясь и бубня себе под нос, пересчитывал полученные от Калиновского деньги за картины.

Калиновский был не совсем доволен сделкой, упрямый старикашка согласился продать только половину картин из списка Герцога. Правда, за 3 часа переговоров Калиновскому, наводя страхи на старика, удалось хорошо сбить цену картин, картин действительно ценных. Наводка у Герцога была очень даже правильная. Радовало то, что, сбив цену, Калиновский часть денег Герцога, предназначенных на картины, оставит себе.

«Хитер все же Герцог, — невесело раздумывал Калиновский. — Все блин… просчитал. И меня самого, и беднягу-старикашку с картинами, и военное время…».

Сергеев и Истомин вошли в кабинет и увидели ходящего по помещению взъерошенного капитана Максимова. Невдалеке — сидящую на стуле растрепанную, плачущую женщину.

Максимов строго взглянул на вошедших офицеров, бросил:

— Здравствуйте, товарищи Сергеев и Истомин. С прибытием, — и махнул рукой стоящему в дверях высоченному худому бойцу.

Сергеев и Истомин поздоровались, боец удалился и закрыл дверь. Внезапно женщина жалобно запела:

— А ну прекрати давить на психику! — прикрикнул на нее капитан.

Женщина прекратила пение.

— Представляете, — решительно продолжил капитан, — оказывается, в день, когда Сергеев первый раз вылетел с грузом на Большую землю, на КПП аэродрома приходила незнакомая женщина. И этот боец Мордвинова, — кивнул на плачущую женщину, — пила с ней и закусывала на дармовщинку. А также вела разговоры об аэродроме и полетах с него. Каково? — тихо что-то прошептал. — Что с ней будем делать, товарищ майор?

— Она это сама вам сообщила, о незнакомой женщине? — спросил Истомин.

— Нет. Это выяснилось, когда я стал проводить оперативные действия по предупреждению утечки служебной информации. То есть, проводить опрос боевого охранения.

— Боец Мордвинова хоть раскаивается в содеянном? — снова спросил Истомин.

— Раскаивается, — ответил капитан. — И обещает более так не поступать.

— Так не поступать!? — воскликнул Истомин. — Этого мало, дорогой боец Мордвинова. Нужно будет попытаться приходившую незнакомую женщину задержать…

— Я готова сделать все для этого, — вставая, выкрикнула женщина. — Если она появится…

— Хорошо, — перебивая, строго вымолвил Истомин. — Мы вам поверим. Пока идите и несите службу.

Женщина быстро покинула помещение…

Берлин, штаб-квартира Абвера,

кабинет начальника

Адъютант Канариса, обер-лейтенант Рар, доставил шифровку из России. Адмирал внимательно прочитал и вымолвил:

— Нашелся русский Хранитель, Сергеев, и нашелся на Урале, — усмехнулся. — Что же, все правильно, именно там Сталин прячет свои золотые запасы. Которые, кстати, Хранитель и вывозил. Правда, по сообщению агента Яннис, русский куда-то улетел на самолете.

На какое-то время хозяин кабинета задумался.

Вскоре тихо для себя вымолвил:

— Хранитель вернется, обязательно вернется на Урал.

Затем решительно отдал приказание адъютанту:

— Генрих, подготовьте и отправьте шифровку для агента Яннис. Выследить и уничтожить Хранителя-Сергеева.

— Есть.

Рар щелкнул каблуками. Лихо развернулся и, чеканя шаг, направился к выходу…

— Я получил шифровку о вашем прилете, — сказал капитан Максимов. — Чем будем заниматься сейчас?

— Для начала давайте перекусим, — улыбнувшись, предложил Истомин.

— Дельное предложение. Мне нужно пять минут на подготовку стола, — изрек капитан.

— За едой вы, капитан, — уже строго продолжал майор, — введете меня в курс ленинградской части операции «Театр».

— А Сергеев имеет полный допуск к операции?

— Он имеет полный допуск…

На обед и общение по служебным делам ушло часа полтора.

— Когда по новому графику мы должны быть с транспортом в Эрмитаже? — выходя из-за стола, спросил Истомин.

— В 23 часа, — поднимаясь, ответил Максимов.

— Сейчас 16 часов, — взглянув на часы, вымолвил Истомин. — Машина у вас свободная есть, капитан?

— Легковой «газон» с водителем стоит у КПП, — ответил Максимов.

— Отлично. Я сейчас по своим городским делам. Не хочешь со мной, Сергеев?

«Торчать на аэродроме? — подумал Ермолай. — Уж лучше покататься по городу» — и ответил:

— Я с вами, товарищ майор.

— Тогда на выход, лейтенант…

Новосибирск,

театр оперы и балета

У центрального входа в здание стоят две женщины в военной форме и с винтовками на плече. Входящие и выходящие люди предъявляют охранницам картонный пропуск. Служивые внимательно рассматривают предоставляемые документы.

Невдалеке от входа стоит одноногий мужчина с костылём. Из-под глубоко нахлобученной шапки он смотрит на театр.

Вот из здания театра выходит полный и важный мужчина в тулупе и медвежьей шапке. Тяжело дыша, на ходу закуривает и следует дальше.

— Дружище! — обращается к нему одноногий мужчина с костылём. — Не будет у тебя закурить для бывшего фронтовика, раненного в 1939 году при Халхин-Голе пулей японского милитариста?

Полный мужчина осматривается по сторонам. Быстро подходит к одноногому, сует папиросину.

— А что так строго стало в театре? — беря папиросу, спрашивает одноногий мужчина. — Раньше я туда свободно заходил погреться, в туалет. А сейчас не пускают, вооруженная охрана.

— Не знаю точно, — изрекает полный мужчина, нервно озирается по сторонам и говорит тише. — Болтают, что для Сталина запасную ставку делают. Вот.

— Да ну!? — восклицает одноногий. — Неужели наши отступать за Урал будут!? Не верю!? Не верю…

— Я тоже не верю, но болтают всякое. Извини, я спешу.

— Понимаю, дружище…

С заднего сидения легкового «газона» Сергеев смотрел на любимый город и не узнавал его.

— Как сильно изменился город, — изрек сидящий рядом с водителем Истомин.

— Да, просто не узнать, — хмуро подтвердил Ермолай.

— Я выйду на улице Гороховой и пройду к своим коллегам, — вымолвил майор. — А ты куда отчалишь?

«Может, мне тоже к своим коллегам рвануть?» — подумал Ермолай и ответил:

— Я могу проехать на Фонтанку к своим банковским коллегам. А вы меня на обратной дороге заберете.

— Хорошо, — сказал майор и что-то поискал под сидением машины.

Затем повернулся к Сергееву и передал небольшой пакет.

— Что это? — спросил Ермолай.

— В городе проблемы с продуктами. В пакет я положил кое-что из продуктов и четвертинку водки. Ведь ты как-никак с Большой земли, должен держать форс. С коллегами выпьете за встречу, закусите. Передай от меня привет Ковалю.

«Какой он башковитый», — подумал Ермолай, бросил:

— Спасибо, Николай Максимович…

Глава 7

Хмурой и какой-то серой показалась Ермолаю река Фонтанка. Да и родное здание ленинградской конторы Госбанка, внешне вовсе не пострадавшее от бомбежек, показалось каким-то чужим и незнакомым. Правда, в самом здании внешне мало что изменилось, тот же вестибюль, та же красивая лестница с ажурными перилами. Впрочем, есть и изменения. Лежат какие-то мешки в проходе, стоят ведра, лопаты, ломы, бочки с водой…

Сергеев прошел к кабинету управляющего конторой. Секретарши в приемной не оказалось. Он тихо вошел в большое помещение со старинной мебелью и огромными напольными часами. В кресле за рабочим столом в неизменном видавшем виды сером костюме и очках сидел управляющий Коваль. Он что-то быстро писал.

«Волос совсем не осталось у старика, похудел», — прикинул Сергеев и громко произнес:

— Здравствуйте, Илья Исаевич, — шагнул к рабочему столу хозяина кабинета.

Коваль оторвался от писанины, вопросительно-недовольно взглянул на вошедшего военного в шинели.

— Вам что, товарищ?

— Илья Исаевич, это я, Сергеев Ермолай.

Коваль медленно поднялся, внимательно рассматривая гостя, широко улыбнулся.

— Ермолай! Приехал! Молодец! Очень рад тебя видеть…

Ленинград, один из служебных офисов

ГРУ ГШ Красной армии…

Майор Истомин находился в кабинете руководителя ленинградского отдела ГРУ ГШ Красной армии, подполковника Чехова. Хозяин кабинета эмоционально, размахивая руками информировал московского гостя о сложной ситуации в городе.

— …Абвер пачками забрасывает своих людей в город. Трудности их поимки заключаются в том, что это наши люди. Как правило, бывшие военные, попавшие в плен и давшие согласие работать на фашистов. Они знают все наши порядки и беспорядки, да и документы, благодаря спецам Абвера, у них в порядке. Эти агенты устраивают диверсии, убивают людей, сеют слухи и панику, распространяют лживые листовки. А у нас катастрофически не хватает людей. Почти всех здоровых горожан отправили на фронт. У меня в подчинении три с половиной человека…

Истомин внимательно слушал. И чем дальше, тем все более и более хмурился…

Коваль и Сергеев уже два часа сидели за столом и вели разговоры. Управляющий, искренне обрадовавшийся появлению Ермолая, не умолкая говорил о трудностях работы конторы, о трудностях жизни в блокадном городе, недостатке продуктов питания.

Ермолай внимательно слушал, изредка задавая вопросы. Они уже выпили четвертинку, закусили выставленными гостем продуктами. Пришлось гостю ответить и на массу вопросов хозяина кабинета.

— …Да, вот еще одна свалившаяся недавно напасть, — вспомнив что-то, энергично продолжал слегка захмелевший Коваль. — В городе стали появляться фальшивые рубли. Казалось бы, город в блокаде, не хватает всего, и кто-то умудряется изготавливать фальшивые деньги. Причем, эти лже-деньги очень высокого качества. Представляешь, Ермолай, и плотность бумаги соответствующая, и графика качественная, эмблемы очень четкие, — мягко ругнулся.

— Это диверсии фашистов, — изрек Сергеев.

— Да? — удивленно вымолвил старик. — А я как-то об этом не подумал.

Уже прощаясь, Коваль вымолвил:

— Я слышал, что капитан НКВД Ципок оказалась фашистской разведчицей? Что она пыталась угнать наше золото немцам, и что она убита. Это правда?

Ермолай вспомнил эту необычную женщину: серо-зеленые глаза, приятные черты лица, привлекательная улыбка, светлая кожа, каштановые волосы, хорошо подогнанная военная форма, «специфические» духи… А также мчащийся к Финляндии состав вагонов со слитками…

Ответил:

— Да.

— И что она отравила генерала Иванова?

Перед глазами Ермолая промелькнул майор Мхитарян, убитые в вагоне окровавленные бойцы…

Тихо выдавил:

— Да. Она убила не только его одного.

— Просто непостижимо! Красивая, умная женщина, — фашистский агент, убийца. Война перевернула многое.

«Перевернула», — согласился Ермолай…

Истомин забрал Сергеева у конторы Госбанка. Они направились на аэродром.

— Что новенького у Коваля? — спросил майор.

— Переживает, фальшивых денег в городе много появилось, — ответил Ермолай. — Контора замучилась изымать.

— Да, — тяжело выдохнул майор. — Служба Канариса работает без остановок и отдыха, — ругнулся. — Завалил город диверсантами и фальшивыми рублями.

На аэродроме Ермолаю удалось часик отдохнуть.

Затем Истомин, Максимов и Сергеев на двух грузовых и одном легковом автомобилях отправились по ночному городу в Эрмитаж…

В музее офицеры (Истомин, Максимов, Сергеев) прошли в кабинет директора. Помимо академика Понаровского, в кабинете находился капитан Ильиных. На приставном к рабочему столу академика столике лежал фанерный серый плоский чемодан-портфель.

Вошедшие офицеры поздоровались, майор Истомин всех вошедших представил.

— Очень хорошо, — вымолвил академик. — Пройдите, товарищи, и посмотрите, что предстоит вывезти в этот раз.

Все прошли к приставному столу. Академик поднял крышку серого чемодана. В оставшейся лежать на столе его части находилась синяя материя с десятком углублений. В углублениях лежали булыжники разного размера и конфигурации желтого и серебристого цвета.

— Это платиновые и золотые самородки из коллекции горного нашего института, — вымолвил академик. — Самородки уникальные и бесценные, они собирались в России со времен Петра Первого. Их надо срочно вывезти в безопасное и надежное место.

Все устремили свои взгляды на содержимое чемодана.

«Надо же!?» — рассматривая блестящие оригинальные камни, удивился Ермолай.

Он слышал о редкой коллекции самородков горного института, но не видел ее.

— Мы согласуем этот вопрос, — медленно изрек Истомин. — Согласуем и место их будущего хранения…

Вскоре Понаровский и Сергеев отправились на погрузку экспонатов музея в машины. Истомин и Максимов вместе с Ильиных отправились по своим служебным делам.

Погрузка проходила по уже отработанной схеме. В ходе нее внезапно раздался неприятный вой сирены. Вскоре послышался и гул самолетов. Стали доноситься звуки взрывов, где-то невдалеке усиленно-надрывно заработали зенитные установки. Но погрузка не останавливалась ни на минуту…

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

Калиновский проснулся от сильного шума, исходившего из прихожей. Часы показывали половину третьего ночи.

В спальню вбежал взъерошенный Василий в халате.

— Стучат в дверь. Что будем делать, Федор? — воскликнул родственник. — Они говорят, что из милиции, требуют открыть.

Шум из прихожей не прекращался.

— Ведь выломают дверь, супостаты, — бросил Василий.

— Открывай, — поднимаясь с постели, выдавил Негоциант…

В гостиную вошли трое серьезных мужчин, двое в военной форме, один — в милицейской.

— Майор Истомин, — представился самый фактурный из гостей. — Со мной капитаны Максимов и Ильиных.

— Эксперт Калиновский Федор Федорович. Чем обязан в ночное время, товарищи? — стоя в халате, встретил гостей хозяин квартиры.

В это время с улицы послышались приглушенные звуки противовоздушной сирены.

— Вы знаете Шарова Николая по кличке Шар? — спросил один из капитанов.

«Началось! — воскликнул Негоциант. — Надо держать себя в руках и не показывать слабости», — приосанился и вымолвил:

— Я прожил всю жизнь в городе и многих знаю. Кажется, припоминаю и Шарова, мелкого такого спекулянта.

— Он заявил, что вы сделали ему предложение — украсть картину из Эрмитажа, — напористо продолжил капитан.

Хозяин квартиры сделал удивленное выражение лица.

— Глупость, если не сказать большее.

— Почему? — спросил Истомин.

— Я всю жизнь занимаюсь коллекционированием, — решительно изрек Калиновский, — меня знает весь город. Я никогда не был связан с криминалом и черным художественным рынком. Украсть картину из Эрмитажа!? — слегка покраснел. — Одного из лучших и защищенных музеев мира!? Глупость несусветная…

С улицы послышались звуки отдаленных взрывов.

— Сейчас идет смертельная война, Негоциант, — строго вымолвил майор. — Многие люди меняются, кто-то хочет нажиться на войне. Кто-то даже становится предателем. Почему мы должны вам верить?

— Я — честный гражданин страны, — вымолвил Калиновский. — За меня могут поручиться многие уважаемые люди города. А этой продажной шантрапе, типа Шара, я плюю в наглую рожу. Надеюсь, его слова вы не воспринимаете всерьез. Ведь так, вот запросто, можно оговорить любого коллекционера города…

Примерно через полчаса сосредоточенные офицеры одни покинули квартиру…

К концу погрузки немецкий авианалет закончился.

Во двор Зимнего дворца подъехали на легковой машине сосредоточенные Истомин, Максимов и Ильиных. Выходя из машины, они о чем-то переговаривались.

— А я что вам говорил, — бросил в сторону майора капитан Ильиных.

— Да, согласен. Все не просто с этим «фруктом», — вымолвил Истомин.

— Вот-вот, — вставил Ильиных, — я и хотел спокойно разузнать, проследить…

— Времени у нас нет, — решительно изрек Истомин. — Придется мне у вас задержаться и во всем разобраться.

— Жить можете у меня на аэродроме, — вставил Максимов.

Истомин согласно кивнул.

Затем взглянул на Сергеева и вымолвил:

— Ермолай, садись со своим бесценным чемоданом в легковое авто. А мы с Максимовым поедем на грузовиках.

Понаровский тепло, едва не пустив слезу, попрощался с офицерами. Крепко обнял Ермолая, попросил передать самый теплый привет сибирякам.

В предрассветной, туманной тишине караван из трех машин медленно двинул вперед…

Ленинград,

ул. Итальянская, д. 3, кв. 45…

Сонет получил из центра шифровку с перечнем культурно-художественных ценностей, которые заинтересовали начальство (а именно, в чем не сомневался агент, лично Риббентропа). Он с нескрываемым удивлением читал список всемирно известных мастеров-художников: Питер Пауль Рубенс, Якоб Йорданс, Антонис ван Дейк, Хендрик Гольциус, Франс Хальс, Ян Стен…

— Он (Риббентроп) совсем рассудок потерял!? — возмутился агент. — Как я могу изъять из охраняемого государственного Эрмитажа полотна этих живописцев?.. — немного успокоился. — Хорошо, допустим эту ситуацию. А где люди для дела? Где деньги для подкупа сотрудников музеев?.. — судя по шифровке, и люди, и деньги должны вот-вот подойти. — Вот когда все это будет, тогда можно будет и что-то сделать?..

Правда, в шифровке были указаны координаты двух ленинградских коллекционеров, которых рекомендовалось привлечь для дела…

Но… служба есть служба.

Сонет выпил коньяку, попытался расслабиться.

Вскоре, окончательно успокоившись и прочитав небольшую молитву, он начал разрабатывать планы. План реализации указаний центра по изъятию культурно-художественных ценностей Питера с привлечением русских коллекционеров…

До аэродрома доехали без приключений. Ермолай с болью смотрел на улицы и скверы любимого города.

Вот и КПП аэродрома показалось. Из помещения вышел маленького роста боец в очках, в шинели, пилотке и с винтовкой на плече. Увидев подошедшие машины, он быстро открыл шлагбаум. Машины въехали на территорию аэродрома и сразу проследовали к транспортному самолету с бортовым номером 13.

Из кабины самолета спустился командир экипажа, майор Теплов. Бросил вышедшим из машин военным:

— Можно загружать, — и быстро прошел к Истомину.

Они в течение минуты о чем-то тихо говорили.

Уже по отработанной схеме груз стали выгружать из грузовиков и расставлять в салоне самолета. Эта операция заняла часа три…

После загрузки самолета капитан Максимов, на правах хозяина, предложил перекусить. Трапеза прошла молча и заняла небольшое время. После нее Истомин отозвал Сергеева в сторону и сказал:

— Ермолай, диспозиция для тебя следующая. Приземляетесь в Свердловске, ты берешь чемодан с самородками и везешь на хранение в свое хранилище. Машину на аэродроме тебе военный комендант предоставит. Самолет в это время летит в Новосибирск, выгружается. На обратной дозаправке забирает тебя снова в Свердловске. Далее летите за новой партией груза в Ленинград. Вопросы?

«Побываю в своем хранилище! — обрадовался Ермолай. — Вот здорово!» — и весело ответил:

— Операция «Театр» продолжается.

Майор улыбнулся.

— Так точно, друг.

— Вопросов нет. А вы остаетесь здесь?

— Да, — быстро став серьезным, ответил Истомин. — В Ленинграде дел просто невпроворот. Втихаря воруют из Эрмитажа экспонаты. И воруют сотрудники, надо разобраться с этим и покончить с воровством. Но это между нами, друг. Понял?

— Понял, Николай Максимович.

Майор улыбнулся.

— Знаю, Ермолай, ты человек понятливый, можешь держать язык за зубами. Передашь привет всем там в своем уральском хранилище «Каменная гора». И будь там посерьезнее, посолиднее, ты сейчас очень ответственное лицо.

— Обязательно…

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

От усталости капитан Ильиных с трудом сидел на стуле. Перед ним на столе лежали груды не первой свежести папок, личные дела действующих сотрудников музея. Рядом находился лист бумаги с десятком фамилий, требующих, исходя из беглого просмотра дел, дополнительных и отдельных проверок.

Во исполнение указания полковника Шадрина, капитан просматривал дела сотрудников. Вот к горлу подкатил приступ кашля…

Ильиных с трудом прокашлялся, в сердцах в очередной раз обругал полковника и снова приступил к просмотру папок.

«Какие можно найти зацепки в этих пыльных, наполовину устаревших делах! — возмущался капитан. — Для другой работы с людьми времени нет…», — заглушил вырвавшийся из груди кашель…

Сергеев поднялся на борт самолета. На этот раз второй пилот молча закрыл дверь грузового салона и проследовал на свое рабочее место.

Ермолай как обычно оборудовал себе место у иллюминатора.

Едва самолет поднялся в воздух, как рядом показались два наших шустрых ястребка «Як-9». Погода стояла ясная, небо было какое-то бирюзово-голубое. Видимость была отменная, Ермолай просто прилип к стеклу иллюминатора.

Вот и город исчез из видимости, пошли леса и перелески. Пролетели над населенным пунктом, промелькнули купола церковного храма. Внезапно раздался взрыв сбоку, затем второй. Самолет сделал небольшой вираж, слегка изменил курс.

«Наверное, с земли фашистская зенитка работает по нам», — подумал Ермолай.

Снова послышались взрывы.

Но вскоре снова стало тихо, самолет уверенно летел на восток.

Сергеев взглянул на часы.

«Похоже, линию фронта пересекли, занятую фашистами территорию — тоже. Можно и подремать…».

Через 4 часа Ермолай проснулся. Немного размялся и легко перекусил.

Затем снова задремал…

Самолет приземлился в свердловском аэропорту «Кольцово» утром.

Из кабины летчиков вышел майор Теплов. Командир экипажа устало вымолвил:

— Мы дозаправляемся и летим дальше. А ты, лейтенант, как я понял, сходишь?

— Так точно, товарищ майор. Когда вы будете на обратном пути дозаправляться?

— Примерно через 23–24 часа снова сядем на дозаправку. Если конечно в Новосибирске с погодой будет все нормально.

— Будем на это надеяться. Я к этому времени обернусь.

— Тогда до встречи, лейтенант.

— До встречи…

С чемоданом в руке Сергеев вошел в здание аэровокзала. Осмотрелся по сторонам. Пассажиров, в основном военных, было немного. Ермолай направился в дежурную часть военной комендатуры. Дежуривший, уже в солидном возрасте, старший лейтенант, рассмотрев документы Сергеева, долго листал свою замусоленную тетрадь.

— Было указание по тебе, лейтенант, — выдавил дежурный. — Э… Вот оно. Значит так. На стоянке стоит грузовая машина, — назвал автомобильный номер. — Садись в нее и двигай в свой Верхний Тагил. Завтра должен ты, лейтенант… э вернуться обратно и снова вылететь.

— Понял, — бросил Ермолай, поднял фанерный серый чемодан и направился к выходу…

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

В кабинете находились майор Истомин и капитан Ильиных. Они нервно прохаживались вдоль рабочего стола хозяина кабинета, капитан изредка подкашливал. Невдалеке на стуле сидел со спокойным выражением лица эксперт Калиновский. Майор вел разговор с экспертом.

— Итак, вы, Федор Федорович, утверждаете, что никакого заказа на картину французского художника-импрессиониста Николаю Шарову вы не делали?

— Не делал. Я не понимаю, зачем вы меня привезли сюда. Я вам об этом говорил у себя дома.

— Сейчас узнаешь, Негоциант, — зло бросил капитан и раскашлялся.

— Не понимаю ваших, извините, намеков, — обиженно изрек Калиновский.

Продолжая кашлять, капитан быстро вышел из кабинета.

Через несколько секунд он вернулся вместе с Шаровым. У бедняги были связаны руки, и выглядел он как-то устало и уныло. Но, увидев Калиновского, Шаров улыбнулся и весело бросил:

— Ха-ха! Знакомые все лица! Здорово, Негоциант! Ха-ха! — нервно-истерически рассмеялся. — Неважно выглядишь!

Калиновский слегка сморщился и вымолвил:

— Здорово, Шар, ты тоже не в блестящей форме.

— Так из-за тебя, чистоплюя! Ты же меня на дело зарядил, бабки хорошие обещал.

— Никуда я тебя не подряжал, Шар, имей совесть. И вообще, товарищ майор, я не желаю с этим типом более говорить и находиться с ним в одном помещении.

— Да ты…

— Молчать, Шаров! — оборвал майор Шарова. — Вы, Калиновский, отрицаете, что давали задание Шарову?

— Разумеется! — обиженно изрек эксперт. — Вы же видите, какие дела можно иметь с таким типом?

— Да ты…

— Молчать, Шаров! — снова крикнул Истомин. — Капитан, выведите пока его…

Ермолай не спеша вышел из здания вокзала. Прошел в сторону стоявших невдалеке машин и мотоциклов. Высматривая нужный номер, подошел к грузовому «газону-полуторке». Стекло кабины опустилось, показалась женская седая голова.

— Товарищ лейтенант! — раздался грубый женский голос. — Вы не меня ищете?

— Судя по номеру, вас, товарищ водитель.

— Тогда садитесь, и поедем в Верхний Тагил.

— Спасибо.

Ермолай прошел к кабине, она оказалась деревянной. Открыл скрипучую дверь и сел на жесткое сидение рядом с водителем. Чемодан аккуратно поставил в ноги.

— Вас как зовут, товарищ лейтенант? — спросила водитель. — Как к вам обращаться?

— Ермолай Сергеев.

— А меня, учитывая мой возраст, Нелля Ивановна.

— Отлично! Вперед, Нелля Ивановна.

— Есть, товарищ Сергеев. Вы откуда родом?

— Из Ленинграда.

— О! А я местная, уральская. У нас большая семья…

На удивление, старенькая машина легко покатила, только вот мотор сильно гудел, слегка припахивало бензином. Они покинули территорию аэропорта, выехали на шоссе. Как помнил Ермолай, до Верхнего Тагила было примерно сто километров, и еще немного — до расположенного в стороне хранилища.

«Шоссе почти пустое. Часа за два должны добраться», — прикидывал, посматривая по сторонам дороги.

А вдоль дороги тянулся осенний лес. Краски его уже сильно потускнели, хотя местами и виднелись еще изумрудные краски, местами ярко-желтые, песочные…

Водитель что-то тихо напевала. Незаметно к Сергееву подкатила дремота…

Маньчжоу-го, город Синьцзин,

штаб Квантунской армии…

В своем кабинете начальник ИРУ, генерал Янагиту работал со служебными документами. Он заинтересовался последним донесением агента из Новосибирска. Агенту было дано задание — уточнить ситуацию по Новосибирскому театру оперы и балета. Какие там появились некие ценности, и зачем атаману Семенову понадобилось взрывать театр?

Агент сообщал, что в театр завозятся и размещаются в его огромных помещениях разные грузы. По полученной им из разных источников информации это могут быть: секретные документы оборонного значения, вывозимые из европейской части СССР; государственные стратегические драгоценности, хранившиеся в Ленинграде и Москве; музейные экспонаты из различных российских городов. Это делается русскими для того, чтобы это все не досталось наступающим немецким войскам. Агент сообщает еще об одной версии — завозимые грузы предназначены для создания резервной (запасной) ставки для Сталина.

Рассматривая фотоснимки Новосибирского театра, генерал задумался:

«Под натиском непобедимой немецкой машины, русские сейчас многое, начиная от целых заводов и фабрик, перемещают из европейской части страны на Урал и в Сибирь. И их можно понять… Но зачем же взрывать уникальное здание театра? Оно достанется победителям! В Сибири, несомненно, нам — японцам! Уберем советскую символику, над огромным куполом установим наш флаг победы… Недалекий все же человек этот атаман Семенов. Примитивный!.. Он так и не ответил на мою депешу о мотивах нападения его боевиков на театр. Никакой дисциплины!.. — зло выругался. — Хотя, — усмехнулся, — для победы нужны и такие, дикие люди. А потом, потом можно будет от них и избавиться. Сейчас нужно будет остановить Семенова от диверсий в этом театре. А нашему агенту необходимо продолжить уточнение, что все же завозится в театр? С таким представленным разбросом версий, работать дальше трудно…».

Ермолай проснулся от звука выстрела. Машина, сбавляя ход, как-то странно задергалась.

— Гад, мотоциклист! — воскликнула водитель. — Преследует нас, по колесу выстрелил…

Женский голос заглушил второй выстрел. Голова водителя упала на руль, машина затормозила, съехала в кювет и резко остановилась. Скрепя и неприятно треща, она завалилась на правый бок.

Сергеева придавила своим телом женщина, ноги сдавил чемодан. Как он заметил, деревянная кабина местами разрушилась, разбились стекла.

«Ну, блин… влип!» — успел подумать.

Сквозь щель покореженного и местами полуразрушенного пола машины, Ермолай увидел стоящего на дороге с пистолетом в руке незнакомого мужчину в черной железнодорожной форме. Он, кажется, улыбался.

«Незнакомый тип! Это он, гад, в нас стрелял! — воскликнул. — Ну, я тебе!» — и стал освобождать правую руку.

Освободив руку, стал вытаскивать из кармана пистолет. Железнодорожник в это время стал медленно, озираясь по сторонам, подходить к машине. Он действительно довольно улыбался.

«Это мой враг! — воскликнул Ермолай. — Он идет убивать меня!».

Наконец он достал пистолет, привел его в боевое положение. Направив его на улыбающегося мужчину, прицелился и выстрелил. Железнодорожник остановился, удивленно широко раскрыл глаза. Ермолай выстрелил еще раз и еще. Железнодорожник согнулся и упал лицом на землю…

Глава 8

Ленинград, Бадаевские склады,

кабинет заместителя директора…

Пехоев получил записку. Как она к нему пришла, это отдельный вопрос. А вот содержание!?. В записке передается привет от хорошего довоенного шведского знакомого — Стэна Ульссона. Стэн являлся коллекционером, и они с Пехоевым обменивались картинами, покупали и продавали. Швед помог ему открыть счет в стокгольмском банке. Но это было до войны!? И вот, привет от Стэна… Кроме привета, Пехоева приглашали на встречу в Никольский сквер для разговора о художественном искусстве. На место, где когда-то Пехоев встречался со Стэном!.. Судя по записке, приглашали на весьма выгодную встречу. Как поступить? Пойти… Неужели Стэн в городе?.. А если это провокация?.. А если действительно Стэн хочет возобновить старые коллекционерские отношения? Удастся что-то выгодно продать?..

Никольский сквер…

На лавочке сидит представительный, полный мужчина и читает газету. Изредка осматривается по сторонам.

Из глубины сквера идет мужчина средних лет с газетой в руке. Он присаживается на лавочке рядом с читающим газету мужчиной и весело изрекает:

— Здравствуйте, Феликс Артурович. Вам большой привет от Стэна Ульссона.

— Здравствуйте. Весьма признателен за привет. С кем имею честь разговаривать?

— Друг Стэна, Владимир Петрович.

— Очень приятно. Надеюсь, у Стэна все в порядке?

— О да, в нейтральной Швеции все спокойно и сытно, — слегка усмехнулся. — Война войной, а жизнь продолжается. Он предлагает вам продолжить взаимовыгодные контакты в области искусства.

«Мужчина как мужчина, из интеллигентов…», — присматриваясь к незнакомцу, раздумывал Пехоев.

Едва заметно улыбнулся и бросил:

— Слабо себе это представляю в данный момент.

— Ну, почему же, — улыбнулся Владимир Петрович. — Было бы желание. Доставку картин в Швецию ваш друг берет на себя.

Достал из кармана свернутый лист бумаги и передал собеседнику.

«Кажется, я не зря пришел на встречу», — подумал Пехоев.

Раскрыл лист, он был исписан названием картин всемирно известных живописцев.

— Стэн просил передать, что ваш счет в стокгольмском банке постоянно растет за счет процентов, начисляемых на основной вклад, — вымолвил Владимир Петрович. — За эти картины вы можете получить наличные деньги здесь, в Ленинграде, а можете сразу направить их на свой счет в стокгольмском банке.

«Говорит этот посланник Стэна вполне уверенно, — размышлял Пехоев, — со знанием дела…».

Он бегло пробежался по списку. Некоторые картины у него были в наличии, некоторые можно было достать в городе.

— Как, Феликс Артурович, начнем сотрудничать?

Пехоев взглянул в глаза собеседнику. Серые, бесцветные, в них нельзя было что-либо прочесть.

«Рискнуть, не рискнуть?.. В принципе, сдать органам я его всегда смогу…» — раздумывал Пехоев, вымолвил:

— Начнем.

— Прекрасно! Надеюсь, вы, Феликс Артурович, понимаете, что в условиях мировой войны происходит некая девальвация культурных ценностей, падение их стоимости.

— Понимаю…

Женщина-водитель определенно была мертва, пуля попала ей прямо в левый висок.

«Наверное, у нее есть семья, — подумал Ермолай. — Но… жизнь продолжается, мне надо выбираться».

На женском лице запечатлелось удивление. Ермолай прикрыл глаза женщине, аккуратно сдвинул ее в сторону. Окинув взглядом, стал вылезать из сильно искореженной кабины машины. Для начала ногами стал выбивать доски пола машины. Сделав лаз, он просунул в него чемодан, затем сам стал вылезать.

Оказавшись ногами на земле, Сергеев сразу прошел к лежащему железнодорожнику и убедился, что незнакомый мужчина мертв.

«Что делать? — раздумывал Ермолай. — Надо, первым делом, — решил, — выполнять приказ, вести самородки в хранилище. А о нападении и гибели водителя сообщу в хранилище».

Невдалеке на обочине стоял мотоцикл. Ермолай прошел к нему и быстро завел.

«Как везти тяжеленный чемодан?..» — задумался.

Поднял сидение мотоцикла и увидел моток веревки.

«Так, можно привязать… Если привязать чемодан спереди к груди, то он будет мешать вести мотоцикл», — подумал и привязал к спине.

После этого сел на мотоцикл, закрепил фуражку и продолжил путь к хранилищу…

Смольный, кабинет первого секретаря

Ленинградского обкома ВКП(б)…

Жданов собрал рабочее совещание по вопросу вывоза художественных ценностей Эрмитажа на Большую землю. Поскольку вопрос относился к категории государственно важных, был приглашен ограниченный круг должностных людей.

Кроме хозяина кабинета, члена Военсовета Северо-Западного направления, присутствовали: академик Понаровский — директор Эрмитажа, исполняющий обязанности начальника городского управления НКВД полковник Шадрин, и два офицера ГРУ Красной армии — местный подполковник Чехов и майор Истомин из Москвы.

Вначале Жданов напомнил о важности обсуждаемой темы.

— Имейте в виду, товарищи, вопрос находится на контроле товарища Сталина, — строго обозревая всех, закончил он свою небольшую вступительную часть.

Выступивший первым академик сообщил о положении дел с сохранностью экспонатов и других ценностей в Эрмитаже, их количестве. Привел цифры о вывезенных экспонатах до блокады и уже в ходе нее, в том числе, и воздушным путем. Далее майор Истомин проинформировал о ходе операции по вывозу ценностей по воздушному мосту, о трудностях, рисках и потерях. Полковник Шадрин доложил о работе городской милиции в части сохранности культурных шедевров города и содействия их вывозу на Большую землю. Посетовал на слабую техническую оснащенность, нехватку людей…

В заключении выступил Жданов. Высший партийный работник блокадного города всех поочередно, порой повышая голос, раскритиковал. Затем поставил перед должностными лицами ряд задач в части темы совещания…

Впереди показались знакомые и почти родные места. Вот и внешнее ограждение хранилища началось.

Сергеев направился к КПП. Подъехав, заглушил мотор, слез с мотоцикла, отвязал чемодан. Стал разминать затекшие ноги, спину, руки.

— Какие люди! — раздался веселый мужской голос.

Из КПП вышел улыбающийся начальник охраны, майор Флейта.

— Ермолай Сергеев! Лейтенант! — крикнул майор. — Ты ли это!? В наших местах!?

— Я, товарищ майор! И с дорогими к вам подарками! — в тон ответил Сергеев.

Мужчины поздоровались за руку. Быстро став серьезным, Ермолай сообщил о нападении неизвестного железнодорожника на машину на шоссе и об убитых.

— Я все это отрегулирую, — строго заверил майор. — Проходи в кабинет к Молевой.

Ермолай прошел на территорию. Проходившие мимо люди улыбались и здоровались. Ермолай отвечал.

Вот он зашел в кабинет Молевой. Хозяйка кабинета с кем-то эмоционально говорила по телефону. Увидев Сергеева, сразу и недоговорив, положила трубку. Широко улыбнулась, быстро прошла, снизу вверх заглянула в глаза.

— Ермолай! — всплеснула женщина руками. — Ведь вот недавно тебя вспоминала, — принялась обнимать и целовать.

«Она наконец запомнила мое имя», — подумал Сергеев и весело ответил:

— Здравствуйте, Ольга Олеговна. Рад вас видеть.

— Здравствуй, дорогой. А уж как я рада! Живой, здоровый! Что-то красный на лицо. Не болеешь?

Высвобождаясь из объятий, Ермолай положил на стул чемодан и устало изрек:

— Не болею, просто ехал на мотоцикле, немного обдуло ветром. Принимайте ценный груз, уникальные самородки из Ленинграда, из коллекции нашего старейшего горного института. Надо их определить на хранение, Ольга Олеговна.

— Из блокадного Ленинграда!? Сам привез! Молодчина! Конечно, примем. Ты к нам надолго?

— Завтра в 7 утра должен быть в Свердловске на аэродроме.

Отойдя от Сергеева на пару шагов, женщина с улыбкой рассматривала его.

— Тогда успеем, наговоримся, Ермолай. Докладываю: в хранилище все по плану, никаких происшествий за твое отсутствие не случилось. Сейчас едем в гостиницу в твой номер. Организуем шикарный праздничный обед, уж поговорим вволю.

— Я хотел пройти по хранилищу…

Женщина решительно замахала руками.

Весело бросила:

— Все здесь нормально, не волнуйся, Ермолай. Лучше сейчас возьмем Флейту и в гостиницу рванем. Так хочется с тобой поговорить, рассмотреть получше. Дай хоть я тебя потрогаю…

Но Ермолаю было не до шуток.

Он строго изрек:

— Флейта убыл на задание. Ольга Олеговна, куда вы определите самородки?

— Пока в сейф. Потом для таких вещей сделаем спецкладовую. Ну, поехали в твой дом?

Ермолай почувствовал сильную усталость всего организма.

— Поехали…

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

Правоохранительные органы не стали задерживать и арестовывать Калиновского (Негоцианта). После напряженных допросов и двух неприятных очных ставок с Шаром, изрядно переволновавшийся эксперт вернулся в свою квартиру…

Сидя у горящего камина и потягивая вино, Калиновский раздумывал о своей дальнейшей жизни. Он понимал, что и милиция, и военная контрразведка не оставят его в покое. Возможно даже, будут за ним следить. Если капитан милиции говорил прямо и грубо, то военный майор-контрразведчик Истомин действовал гораздо тоньше. Все выпытывал о коллекционных связях, знакомых…

О работе с Герцогом Калиновскому придется на ближайшее время забыть. Не представлял он также, как, находясь на крючке, будет далее покупать и продавать художественные ценности? Что тогда ему оставалось делать? Как зарабатывать на жизнь? На ту сытую и вполне комфортную жизнь, к которой он уже привык и отвыкать не собирался… Все эти вопросы предстояло решить в самое ближайшее время… Конечно, на какое-то время надо залечь…

— Как доехал, Ермолай, в наши края? — спросила уже в машине Молева.

Мгновенно перед глазами Сергеева промелькнула женщина-водитель, лесное шоссе, железнодорожник-мотоциклист…

— Выехали из аэродрома Кольцово с женщиной-водителем. Неожиданно на трассе появился за нами мотоциклист. Где-то на полпути он стал стрелять, убил водителя. Я его потом пристрелил, сел на его мотоцикл и к вам. Флейта поехал разбираться с инцидентом на трассу. Так вот и доехал.

В это время пошел снег.

— Первый снежок в этом году, — изрекла Молева и быстро спросила. — Что за мотоциклист?

— Мужчина средних лет в форме железнодорожника, на лицо мне незнакомый. Ума не приложу, как и зачем он вышел на меня?

— Думаешь, пронюхал про самородки?

Сергеев пожал плечами.

— Ничего исключать нельзя.

— Ну, не переживай, Ермолай, все рано или поздно прояснится. Сейчас пир устроим, встряхнёшься…

— Я сильно устал, Ольга Олеговна. Слегка перекушу и завалюсь спать. Конечно, позвоню и доложу в Свердловск.

Женщина широко улыбалась.

— Хорошо. Легкий перекус я сейчас организую. Ну а на ужин, как положено, соберемся…

— Только знакомые, проверенные люди, — решительно вставил Ермолай. — И про самородки никому ни слова.

— Понимаю. Не маленькая. Как Мила?

Ермолай стал хмурым, тихо изрек:

— Ничего о ней не знаю, связь потеряна. Она взрослый человек, у нее своя жизнь, у меня своя…

— Маме писал?

— Писал…

В гостинице в своем номере — квартире Сергеев сразу позвонил в Свердловск дежурному по местному ГРУ и проинформировал об инциденте на шоссе.

После этого съел принесенную Молевой пищу и завалился отдыхать…

Ленинград, один из служебных офисов

ГРУ ГШ Красной армии…

Майор Истомин не сразу нашел общий язык с упрямым капитаном Ильиных. Кроме непростого характера, нашлась еще одна причина ревностного отношения капитана к майору. Это случаи воровства экспонатов в Эрмитаже. Боясь взысканий, капитан не обо всех случаях докладывал начальству. Часть случаев он расследовал сам, при этом, не докладывая по инстанции. Майор заверил капитана, что не будет влезать в дела отдела и музея…

После допросов и очных станов Шара и Негоцианта, майор предложил задержать в КПЗ Шара, а Негоцианта оставить на свободе.

— Находясь на свободе, Негоциант может нас вывести на своих подельников и заказчиков картин из Эрмитажа, — убеждал Истомин коллегу.

— Он — мелкая сошка.

— И, тем не менее, это шанс для нас…

Поупиравшись немного и поспорив, Ильиных все же согласился.

Майор и капитан договорились, что отслеживать деятельность Калиновского (Негоцианта) капитан будет, используя свои возможности и возможности городской милиции.

Также предстояло майору Истомину найти женщину, которая общалась с доверчивой охранницей аэродрома. А также исполнителей и организаторов двух диверсий в рамках операции «Театр» — взрыва у аэродрома и обстрела машин с грузом недалеко от Эрмитажа…

Ермолай проснулся от звуков, доносившихся из гостиной. Взглянул на часы, они показывали 17 часов.

«Хорошо отдохнул, — довольно усмехнулся. — И усталость как рукой сняло, — потянулся. — Вот что значит дома, нормально поспал», — и стал подниматься.

Оделся и вышел в гостиную. Молева накрывала на стол, расставляла тарелки.

— Как, Ермолай, сам? — улыбаясь, спросила женщина.

— Все хорошо, Ольга Олеговна.

— Вот и хорошо. Какие планы?

— Вот думаю ванну принять…

— А потом поужинать, — весело продолжила женщина. — Правильно мыслишь, Ермолай. Ванну я тебе помыла, приготовила, там уже и вода набирается.

— Спасибо, Ольга Олеговна. Чтобы я без вас делал, как жил?

— Это хорошо, Ермолай, что ты понимаешь человеческую доброту. А мне, понимаешь, только в радость за тобой поухаживать. Ведь своего сына у меня нет.

На эти слова Сергеев не знал, что ответить.

— Иди смело мойся, — весело добавила Молева. — А я пока тут со столом возиться буду…

Ленинград, Бадаевские склады,

кабинет заместителя директора…

Пехоев оперативно передал имеющиеся у него 5 картин из списка Стэна. Новый знакомый, посланник шведа, Владимир Петрович быстро откликнулся на предложение, без проволочек принял и оценил полотна. Правда, рыночную цену картин он занизил в два раза, сославшись на военное время. Спорить Пехоев пока не стал, решил получше присмотреться к новому партнеру…

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

С целью приобретения картин из списка Стэна, Пехоев (Герцог) прибыл к Калиновскому (Негоцианту).

— Зачем вы прибыли ко мне? — увидев гостя, удивленно воскликнул хозяин квартиры.

— А в чем дело, Федор Федорович? — зычно и уверенно изрек гость. — Что ты такой пришибленный?

Глядя на сытую, довольную рожу Герцога с портфелем в руке, Калиновский выругался про себя и как можно мягче, подбирая слова, вымолвил:

— Один мой знакомый, ну… мелкий спекулянт засветился в милиции. Меня вызывали на допрос, такой… формальный. Но я не исключаю, что за мной установили слежку.

Пехоев слегка насторожился. Выдавил:

— Что это за спекулянт и как ты с ним связан? Может, я чем-то помогу.

«Поможет! И три шкуры потом сдерет!» — воскликнул Калиновский и замахал руками.

— Вся эта возня не стоит вашего внимания, Феликс Артурович. Так, ерунда, думаю, выкручусь.

Гость улыбнулся.

— Ладно, Федор, выпутывайся сам. Ну, а я к тебе прибыл сейчас как коллекционер к коллекционеру. Если будут спрашивать, так и скажешь. Я тебе новый заказ принес.

Калиновский снова замахал руками.

— Я же говорю, под колпаком я, Феликс Артурович. Поэтому какое-то время поживу тихо.

— Вероятно, это разумно, — вяло выдавил гость, — забудем пока о заказе, — ненадолго задумался. — Тогда э… покажи мне свой каталог, Федор?

«Вот ведь, прилип!? — выругался Калиновский. — И не выгонишь», — рукой предложил пройти в квартиру.

Мужчины прошли в гостиную, расположились в креслах. Хозяин передал гостю каталог своих картин. Полистав его, Пехоев быстро нашел в нем 7 полотен из списка Стэна.

— Неплохо-неплохо, — пролистав весь каталог, изрек гость. — Продай мне кое-что, Федор Федорович.

«Нашел время! — зло воскликнул Калиновский. — Послать бы тебя к…!» — но и ссориться, особенно сейчас, никак было нельзя, да и деньги не помешали бы.

Мягко ответил:

— Вообще я не планировал ничего продавать…

— Продай, я хорошую цену дам. Цену, конечно, военного времени. Продай, кстати, и для конспирации тоже полезно…

Ермолай с удовольствием принял ванну, переоделся в гражданскую одежду.

Вышел в гостиную, Молева уже накрыла стол. Взглянув на Сергеева, женщина весело изрекла:

— Ну, парнишка-парнишкой восемнадцатилетний! Совсем и на военного не похож! Тебе бы с девчонками дружить!

Щеки Ермолая зарделись.

— Ну, какие девчонки, война идет.

— А жизнь, между прочим, продолжается. И она сильнее любой войны. Надо любить, надо рожать. Хотя бы тех же будущих бойцов, защитников. А мужиков сейчас в тылу мало, а девчонки без них родить не могут. Так-то, начальник, надо выполнять свою первородную, детородную функцию. И не отлынивать! Иначе страна вымрет…

Эта тирада привела Ермолая в полное замешательство. Что ответить по сути на предложение, он не знал…

Маньчжоу-го,

город Дайрене (ныне Далянь,

под названием Дальний, город был основан русскими в 1898 году)…

Атаман Семенов спокойно жил в своем доме. Вел некоторые свои подрывные дела против большевиков, сотрудничал с японцами и надеялся на кончину советского режима, после которой он намеревался непременно вернуться победителем в Россию. И уж тогда!.. Он отыграется за все…

Вот из штаба Квантунской армии он получил секретную депешу. Начальник ИРУ, генерал Янагиту, требовал прекратить теракты в отношении Новосибирского театра оперы и балета.

— Какого черта! — взорвался атаман по-бурятски (он боялся прослушки японцев). — Сначала этот вонючий япошка требует усилить диверсионно-подрывную деятельность в Сибири и на Дальнем Востоке России. Когда я организовал и провел успешную операцию в Новосибирске, Янагиту требует прекратить!?

Атаман, усатый плотный коренастый брюнет в дорогой военной защитной форме, но без погон и знаков различия, нервно расхаживал по своему кабинету.

«Я, генерал-лейтенант России, глава двадцатитысячного Союза дальневосточных казаков, должен слушать младшего по званию японца, возглавляющего некое сомнительное Управление в 50 человек!» — возмущался Семенов.

Вспомнил старого приятеля, можно сказать, друга, полковника Удачина, которого недавно наградил Почетным знаком особого Маньчжурского отряда — за организацию диверсии в Новосибирском театре.

— Что я скажу своим подчиненным!? — воскликнул Семенов по-монгольски. — Прекратить борьбу против большевистских Советов!? Не трогать их объекты!?.

Но вскоре, выпив рюмку водки, атаман успокоился. Ведь, как-никак, японцы платили ему ежемесячно 1000 золотых иен, закрывали глаза на криминальную деятельность его Союза в отношении китайцев. И еще на многие-многие противоправные деяния, контрабанду…

Атаману нужно было придумать какой-то неординарный ход. Дабы ублажить всех, своих и не своих, японцев и китайцев… Но только не большевиков из Советской России…

Глава 9

В гостиную вошел раскрасневшийся майор Флейта. Обозревая накрытый стол, громко бросил:

— Какой стол! Как в добрые довоенные годы!

Быстро прошел к столу, руками взял соленый огурец и принялся жевать.

— Разденься, да хоть руки помой! — воскликнула Молева.

— Сердитая ты баба, Ольга, — бросил майор, жуя огурец и направляясь в прихожую. — Не понимаешь, что я устал и голоден?

Вскоре все разместились за столом. Флейта наполнил рюмки, шепнул Ермолаю:

— Я на дороге — все разрулил.

— Спасибо…

В это время, широко улыбаясь, Молева изрекла:

— За встречу, товарищи, на родной уральской земле-кормилице. За тебя, Ермолай, за твою важную работу.

— И за вас, тружеников тыла, — весело вставил Сергеев.

— Правильно, за всех, — поддержал Флейта. — Все мы на своих местах боремся с врагом, как можем.

Выпили, стали закусывать, разговаривать.

Выпили за Победу…

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

В кабинете начальника отделения милиции, охранявшего Государственный музей, находилось двое. За столом восседал капитан Ильиных, напротив на стуле сидела пожилая женщина в какой-то потертой, бесцветной шубе. Этой женщине, проживающей на одной лестничной площадке с Калиновским, капитаном было поручено следить за соседом, коллекционером.

— …смотрю, — заговорщически тихо излагала женщина, — подъехала к нашему подъезду легковая машина. С места, что рядом с водителем, вылезает представительный такой, солидный мужчина. В хромовых сапогах, зеленом плаще, фуражке и с портфелем в руке. Но мужчина этот — не военный, без погон и петлиц там всяких. Важно так, заходит в подъезд. Вскоре слышу шум на нашей площадке. Я — в прихожую, слегка приоткрыла дверь. Мужчина этот — стоит у двери Калиновского. Дверь открыл Василий, родственник Федора, мужчина смело так прошел в квартиру…

— А ты, что? — нетерпеливо спросил капитан. — Что дальше? — и раскашлялся.

Женщина подождала, пока капитан закончил кашлять, и вымолвила:

— Раз мужчина прошел к Калиновскому, то я решила записать номер машины.

— Правильно. Ну?

— Прошла в крайнюю комнату, — продолжала женщина, — там было лучше видать машину, ну и записала номер, — положила на стол исписанный клочок бумаги.

— Долго этот мужчина был у Калиновского? — рассматривая кусок бумаги, спросил капитан. — С чем вышел?

— Час, может немногим больше был. Вышел он с тем же портфелем и с рулоном каким-то в руке…

Ужин шел второй час, много было съедено и выпито. О многом успели и поговорить.

В номер кто-то постучал, открылась дверь. В гостиную вошла, вернее, впорхнула сосредоточенная молодая женщина в цветастом платье и с подносом в руках. У нее были волосы льняного цвета. Причем волосы были сплетены между собой в длину и ниспадали до груди.

— Здравствуй, Раечка-краса! — воскликнула Молева. — Какая у тебя коса шикарная! Проходи, дорогая ты наша, к столу, ставь свой фирменный грибной пирог!

Девушка мило улыбнулась, робко прошла, поставила на стол пирог. Флейта придвинул к столу стул и со словами:

— Посиди с нами, Рая, поужинай, — усадил гостью.

— Спасибо, — тихо вымолвила девушка.

— Красавица! — рассматривая гостью, бросила Молева. — Посмотри, Ермолай, какая красивая наша Раечка. А? Какая коса! Солнышко ты наше ясное! Смотри, специально для тебя пирог приготовила.

Ермолай рассматривал незнакомую, симпатичную, смущающуюся, бледнолицую девушку.

— Красивая? — повторила вопрос Молева.

— Красивая, — согласился Сергеев, вдыхая аромат цветочных духов от расположившейся в полуметре от него молодой гостье.

Флейта наполнил рюмки и выкрикнул:

— За красоту! За женскую красоту!

— И за любовь, — хитро улыбаясь, добавила Молева.

— А пирог-то Раи какой вкусный! — воскликнул майор.

Ужин продолжался…

Кенигсберг, штаб-квартира Абвера в Восточной Пруссии,

кабинет начальника

Адмиралу Канарису сообщили, что агент Яннис, находящийся в районе Свердловска с важной миссией, не вышел на связь.

Адмирал задумался:

«Дисциплинированный агент, исключающий случайности, и вот… Что это могло означать? Яннис просто вне доступа к связному и не может передать сообщение? Работал он по Хранителю — Сергееву… Скажем, вновь вышел на след Хранителя и преследует его?.. Или агент обнаружил хранилище, куда русские вывезли золотые резервы страны, и находится в засаде?..».

Канарису не хотелось думать о плохом. Например, гибели агента или его аресте… Яннис очень подготовлен и очень опытен, многое знает… в любом случае, живым в руки врага агент не должен попасть. По неписаным законам разведки, надо было найти Янниса, найти живым или мертвым. И проанализировать ситуацию, в которой он мог оказаться…

Адмирал подумал об одном из самых способных русскоязычных агентов, Парисе. Он в данный момент находился в Самаре, где русские оборудовали свою резервную Ставку.

«От Самары до Урала, по русским меркам, — усмехнулся Канарис, — рукой подать. Уверен, Парис найдет пропавшего Янниса и сделает это оперативно…».

Внезапно строгая Молева засобиралась, встал из-за стола и улыбающийся Флейта.

— Мы пойдем, а вы, молодежь, еще повечеряйте, поговорите, — бросила Молева и направилась к выходу.

За ней последовал и майор. Сергеев хотел было что-то сказать, но… осекся.

Дверь быстро захлопнулась. Ермолай и Рая скромно, не поднимая глаз, сидели рядом.

«Ситуация, — подумал Ермолай, — надо что-то делать. Или… или…».

…Обнаженные молодой мужчина и девушка опускаются на кровать. Что может быть прекраснее и совершеннее молодых человеческих тел!?!. Мощный, бугристый мужской торс ритмично опускается и поднимается, дыхания умопомрачительной женской груди не ощущается вовсе. Откровенные, страстные взгляды! Их широко раскрытые глаза блестят, они полны томительных ожиданий и предвкушаемых невероятных удовольствий. Неведомая сила влекла молодых людей друг к другу. Порывисто тела сливаются в единое целое… Мгновение, другое… Почти одновременно их глаза заволакивает невидимая пелена, вот-вот на волнах экстаза они умчатся в неведомую и так влекущую даль. Человеческий праздник страсти, любви и неиссякаемой жизни продолжается…

Ермолай проснулся от какого-то шума в гостиной.

— Кто там? — спросил недовольно.

— Это я, — раздался голос Молевой. — Время четыре часа, пора, товарищ Сергеев, подниматься.

Ермолай включил ночник, стал приходить в себя и вспоминать события вчерашнего дня.

«Ужин… девушка Рая с косой. Потом… А где Рая?» — осматривая помещение, подумал.

Но ничего, чтобы могло напоминать девичье присутствие, он не смог заметить.

«Уж не сон ли был про Раю? — подумал, вспомнил приятные мгновения интимной близости, уловил легкий запах цветочных духов. — Нет, не сон», — улыбнулся.

Настроение было замечательное. Думать о том, правильно он поступил по отношению к девушке или нет, он не хотел…

— Ермолай!

— Иду-иду, Ольга Олеговна…

Завтракая, за столом Ермолаю хотелось спросил о Рае. Но он как-то не решался спросить Молеву.

— Вижу, думаешь о Рае-красе, запала она тебе, — улыбаясь, изрекла женщина.

— Есть такое. Как она?

Молева стала серьезной.

— Не думай о плохом. У нее все будет хорошо, в обиду мы ее не дадим. Ты, лейтенант, делай свое мужское, а мы, женщины, здесь, в тылу будем делать все для победы. После победы разберемся.

«Мудрая она женщина, все у нее складно получается», — подумал Сергеев, кивнул.

— Снегу за ночь навалило почти полметра, — улыбаясь, продолжала Молева. — Я тебе, начальник, шапку, носки, перчатки принесла. Все одень, надо думать о своем здоровье, беречь его. И продуктов тебе немного собрала, покушаешь в дороге.

Ермолай улыбнулся.

— Спасибо вам.

— Сочтемся. Ты сейчас по делам снова в блокадный Ленинград?

«Вот ведь!..» — воскликнул Ермолай, выдавил:

— Э… не могу я говорить об этом, Ольга Олеговна…

— Ну, и не говори. И я никому не скажу. Береги только себя, очень прошу, будь внимателен и осторожен. Тебе надо жить, да жить, страну защищать, да и поднимать потом.

Ермолай кивнул.

— Передавай привет майору Истомину, — строго продолжала Молева. — Серьезный и ответственный мужчина. Ты, Ермолай, держись за него крепко, слушайся. Обещаешь?

— Обещаю, Ольга Олеговна.

— Ну, и добре…

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

В кабинете находились майор Истомин и капитан Ильиных. Капитан через своих коллег быстро установил, что легковая машина, приезжавшая к Калиновскому, принадлежит заместителю директора Бадаевских складов товарищу Пехоеву. Описание женщины, соседки Калиновского, полностью совпадает с самим Пехоевым. Капитан оперативно навел справки по этому Пехоеву. Сей товарищ оказался одним из крупнейших коллекционеров города. И вполне возможно, именно он мог быть главным коллекционным заказчиком…

Майор и капитан раздумывали, какие далее предпринять действия для нейтрализации заказов на экспонаты Эрмитажа.

— Этот Пехоев — коллекционер еще более крутой, чем Калиновский! — воскликнул капитан. — При его должности, я не исключаю, он знаком с самим товарищем Ждановым!

Истомин вспомнил недавнее совещание в обкоме партии и разнос, который выдал Жданов. Сморщился и вымолвил:

— Вполне возможно. И у нас против него конкретно ничего нет. Ну, общается Пехоев с коллекционером Калиновским, у них это заведено… Ну, купил или обменял у него пару картин. Это же не подсудное дело! И по сути — все.

— Мелкий спекулянт Шар наверняка и его знает, — рассуждал капитан. — Дабы спасти свою шкуру, он может также и на него указать…

— И еще на кого-то, — быстро вставил майор. — Но с Пехоевым этот номер не пройдет. У нас должны быть против него железные улики или стопроцентные, надежные показания.

— Война, — вяло ругнулся капитан, — разрушения, потери, болезни, огромные трагедии. А для кого-то возможность нажиться, пополнить коллекцию, — и раскашлялся…

Сергеев расположился на заднем сиденьи легкового «газона». Вдоль дороги тянулся уже занесенный снегом лес.

У Ермолая было паршивое настроение. В голове все перемешалось: мертвая водитель-женщина, улыбающийся железнодорожник с пистолетом, веселая, но с хитринкой в глазах Молева, сосредоточенная Рая с пирогом, и… обнаженная, прекрасная, с льняными волосами…

В аэропорту Сергеев прошел к военному коменданту. Дежурным оказался знакомый капитан.

— О! Сергеев! — воскликнул капитан. — Молодец, что зашел. Самолет твой прилетел, стоит на заправке и загрузке. Но ты постой, друг, постой.

— Стою.

— Я с тебя, лейтенант, должен снять показания по инциденту на дороге с двумя трупами, мне из военной комендатуры звонили.

— Какие показания? — насторожился Ермолай.

— Просто напиши своими словами, как дело было и все. В дело надо подшить, понимаешь. Ты же один-единственный свидетель.

Вспомнил указания майора Истомина — ничего не делать без санкции руководства. Опять же непонятно, кем был этот железнодорожник? Как бы лишнее не написать. Ермолай вымолвил:

— Давай, капитан, я сначала позвоню по инстанции в ГРУ. Ну, а потом напишу.

— Давай.

Дежурный по Свердловскому отделу ГРУ посоветовал Ермолаю написать буквально три-четыре слова. Что Сергеев и сделал. После этого он направился к самолету…

— Привет, лейтенант! — бросил майор Теплов, командир самолета.

Сергеев подошел к стоявшим у самолета троим членам экипажа.

— Здравия желаю, товарищи летчики!

— И тебе не хворать! Как отдохнул?

Сергеев махнул рукой.

— Какой отдых! — воскликнул. — Попал в переплет, перестрелка, два трупа.

— Лихой ты мужик, лейтенант, — весело бросил майор. — Залезай в салон, через пятнадцать минут взлетаем.

— Это хорошо, хоть высплюсь. Как там Новосибирск?

— Стоит, все там путем. Тебе все передавали приветы, большие и теплые…

Ленинград,

Набережная реки Мойки, д. 33, кв. 33…

В начале 1941 года в результате сложного обмена Пехоев переехал на Мойку. В престижный, исторический центр города, буквально в двух шагах от Дворцовой площади. Из доставшейся ему старой обшарпанной квартиры он сделал «конфетку».

В самом начале войны Пехоев отправил жену и троих детей на родину жены, в Краснодарский край, в теплые и сытые края. Огромную пятикомнатную квартиру убирала приходившая пять раз в неделю домработница. Сегодня ее не было, поэтому Пехоев привез с работы к себе молодую девушку. Дела шли хорошо, и он решил слегка развеяться. Тем более, что в свои 55 лет Пехоев считал себя в расцвете мужских сил, поэтому после отъезда жены периодически приводил в дом молодых женщин. Любил, ох как любил он наслаждаться молодым женским телом! Снимать сливки с молоденьких! Порой до умопомрачения! Хотя было не всегда ясно, доставляло ли это удовольствие девушкам. Поскольку почти все они категорически отказывались приходить к Пехоеву снова…

Девушка была совсем молодая, летом закончила десять классов. Она, раскрыв рот, рассматривала квартиру-музей. Довольный хозяин быстро накрыл красиво сервированный и весьма изобильный для блокадного города, стол. Сильно удивленная такому приему девушка жадно набросилась на еду, а хозяин усиленно подливал ей вина. Конечно, при этом не забывая и свой бокал.

— Феликс Артурович, а почему вас «за глаза» называют Герцогом? — спросила уже слегка заплетающимся голосом, гостья.

— Потому, что я действительно потомственный герцог, — стандартно отвечал хозяин на часто задаваемый вопрос, приложив палец ко рту, тихо добавлял. — Только об этот ни-ко-му, — теша молодое женское самолюбие, добавлял еще. — А ты, сладкая моя, представь себя сейчас герцогиней…

После ужина веселая, разгоряченная парочка отправилась в розовую спальную…

Ермолай сделал себе импровизированную кровать и прекрасно поспал. Потом поел и снова вздремнул…

Внезапно проснулся и понял, что невдалеке стреляют. Сразу прилип к иллюминатору и увидел воздушную дуэль нашего «ястребка» с немецко-фашистским истребителем. Где-то рядом с корпусом самолета просвистела пулеметная очередь. За ней вторая, третья. Пули, показалось, задели обшивку самолета, крыло.

«Дела!» — воскликнул Ермолай.

Между тем, их самолет резко пошел вниз. Ермолай увидел внизу городские кварталы Ленинграда.

«Кажется, ушли…».

Вскоре они благополучно приземлились на знакомом аэродроме.

Сергеев постучал в дверь кабины пилотов и крикнул:

— Как там наш ястребок?

Дверь отворилась, показался усталый майор Теплов.

— Наши оба ястребка благополучно направились на свой аэродром. В бою был сбит фашистский истребитель.

— Ура! — воскликнул Ермолай.

— Вольно, лейтенант, — улыбаясь, бросил майор. — Прибыли на конечную точку маршрута.

— Спасибо вам, братцы…

Ленинград,

Набережная реки Мойки, д. 33, кв. 33…

На большой кровати лежат и спят, лежа на спине, обнаженные мужчина и девушка. Уже не молодой, полноватый, загорелый, с изрядным волосяным покровом и татуированными знаками на теле мужчина слегка похрапывает. На лице его запечатлелась довольная улыбка. Девушка дышит спокойно и ровно. Но что это? На ее молодом, гармоничном белом теле от шеи до живота следы засосов, видны также темные гематомы и ссадины. На распухших губах запеклась кровь, следы крови и в паху на волосяном лобке, и рядом на простыне…

Вот девушка открывает глаза, лицо приобретает страдальческое выражение. Она косится на мужчину и беззвучно плачет, и плачет… Но вот она уже не плачет и, кажется, принимает какое-то важное решение. Девушка осторожно и медленно приподнимается и аккуратно слезает с кровати. Встает на ноги, ее слегка покачивает. Секунда-другая, и она на цыпочках выходит из спальной комнаты. Вот она в гостиной, где накрыт большой стол и стоит запах пищи.

Немного подумав, девушка подходит к столу и берет в руку столовый нож. Подумав еще секунду-другую, берет и второй. Осторожно ступая, возвращается в спальную комнату, медленно подходит к кровати.

С ненавистью смотрит на спящего мужчину, что-то шепчет про себя. Замахивается рукой с ножом и… вонзает его в шею спящему мужчине. Бедняга открывает глаза, хватается руками за шею, из которой хлещет кровь. Что-то невнятно бормочет:

— …мерзавка… помоги…

Девушка вторым ножом решительно отсекает мужской половой член. Мужские полные ужаса глаза буквально вылезают из орбиты, он что-то невнятно остервенело кричит и ругается. Из шеи его и из места, где недавно находился половой орган, хлещет кровь. Девушка отрешенно-безучастно смотрит на страшные мужские мучения…

Дверь салона распахнулась, Сергеев спустился вниз на землю, шел небольшой дождик.

Самолет встречали серьезные майор Истомин и капитан Максимов.

— Ну как, Ермолай? — спросил майор, крепко поживая руку.

— Все по плану, Николай Максимович. Задания выполнены, вам привет от Молевой. Там на Урале уже снег выпал, а у вас тут, я гляжу, плюсовая температура.

Истомин улыбнулся.

— Спасибо. При случае ей тоже передавай привет. Она баба дельная, правильная.

«Да уж», — мысленно согласился с оценкой Молевой и усмехнулся Ермолай.

— А насчет температуры — Ленинграду пока везет, — изрек Максимов. — А в остальном, брат, не очень.

Пожал руку Сергееву, похлопал по плечу.

Команда приступила к выгрузке самолета.

Истомин, Максимов и Сергеев направились к деревянному аэродромному домику.

— Мне сообщили, что ты по дороге в свое хранилище мужчину-железнодорожника грохнул, — вымолвил Истомин.

Ермолай посуровел лицом.

— Было дело, было. Он гад, убил водителя-женщину, хотел и меня прикончить.

— Сейчас наши разбираются с этой личностью. Он тебя, видимо, в аэропорту заприметил.

— Очень похоже на это.

— Разберемся.

— Хотелось бы, Николай Максимович. Дабы не ждать пули от неизвестно кого и неизвестно за что…

Ленинград,

ул. Итальянская, д. 3, кв. 45…

Сонет достал из своих запасов бутылочку французского коньяка. Сегодня был для этого повод, он передал связному 8 картин из списка Риббентропа. Казавшееся вначале невыполнимым задание успешно начало реализовываться. Конечно, помогли сложившиеся еще до войны связи министерства иностранных дел с ленинградскими коллекционерами. Пехоев сработал на удивление быстро. Но вот второго рекомендованного коллекционера Сонет так и не нашел. По непроверенным данным, он покинул город.

Сонет понимал, что долго работать с Пехоевым нельзя. «Кладовщик» (такую кличку дал Пехоеву Центр) наверняка скоро привлечет внимание русских правоохранительных органов. А в казематах чекистов он, несомненно, быстро расколется. Поэтому резидент, готовя пути отхода от Кладовщика, одновременно запросил данные на новых ленинградских коллекционеров.

Довольный Сонет потягивал напиток и строил планы на будущее.

«Служба службой, война скоро закончится нашей победой, — рассуждал довольно. — Неплохо было бы приобрести и лично для себя несколько художественных шедевров. Не всю же жизнь мне работать на алчного Риббентропа…».

Достал сигару и продолжил строить радужные планы. В памяти всплыла финская любовница Магда…

Глава 10

Истомин, Максимов и Сергеев трапезничали за столом, вели неспешные разговоры. Подал сигнал телефон.

Максимов поднял трубку, представился, затем с минуту слушал.

Бросил:

— Есть, — и положил трубку.

Взглянув на присутствующих, капитан вымолвил:

— Один наш «ястребок» сопровождения не дотянул трех километров до аэродрома и упал. Летчик погиб. Начальство снова изменили время вылета с грузом, самолет будет взлетать в 4 часа утра. Его будет сопровождать тройка истребителей, — и снова принялся за еду.

«Жаль летчика, — взгрустнул Ермолай. — Число жертв нашей операции растет…».

— Почему не десять «ястребков»? — усмехнулся Истомин. — Начальники не понимают, что тем самым мы просто привлекаем внимание фашистов. Я уж не говорю об их разведке.

— Может, они теперь время каждого вылета будут менять, — предположил капитан. — Чтобы запутать фрицев.

«А что, тоже вариант», — подумал Ермолай.

— Ладно, не будем гадать, — выдавил Истомин. — Приказ есть приказ, его надо выполнять…

Маньчжоу-го, город Синьцзин,

штаб Квантунской армии…

Генерал Янагиту, начальник ИРУ, получил донесение от своего спецагента под кодом Гранит. Спецагент сообщил, что ему удалась операция на Забайкальской железной дороге вблизи города Чита. Было взорвано почти сто метров железнодорожного полотна. Два железнодорожных состава с военной техникой и амуницией были пущены под откос.

Генерал довольно потер руки. Гранит был одним из самых эффективных агентов, работавших в России.

Генерал вызвал адъютанта и приказал подготовить рапорт на имя командующего Квантунской армией об успехах разведки.

— Подготовьте также, — подумав, добавил Янагиту, — представление на награждение агента Гранита э… — задумался на пару секунд, — Орденом Золотого Коршуна III степени (одна из высших наград Японии во времена Второй мировой войны).

До пункта назначения добрались без приключений.

«Газоны», два грузовых и один легковой, въехали во внутренний двор Зимнего дворца. Ермолай увидел стоявшие две бронемашины защитного цвета с пулеметами.

В это время из здания вышли академик Понаровский и капитан Ильиных. Из прибывших машин вышли Истомин, Максимов и Сергеев.

— Здравствуйте, товарищи офицеры, — громко вымолвил академик. — Все будем делать как всегда? — и раскашлялся.

— Как всегда, — ответил Истомин, кивнул в сторону бронемашин. — Выделили для охраны?

— Да, в городе неспокойно. Большое начальство распорядилось выделить для охраны музея два бронеавтомобиля БА-20 с экипажем, во главе с лейтенантом, и боекомплектом, — ответил Ильиных. — Одна из них будет вас с грузом сопровождать до аэропорта.

— Солидно, — весело буркнул Максимов. — Ну, теперь держитесь, диверсанты.

На юмор капитана никто не отреагировал. Лишь академик сухо сообщил, что два дня назад на дворец упали две бомбы.

К Истомину подошел и отвел в сторонку капитан Ильиных. Они о чем-то быстро переговорили.

— Товарищи, начинайте погрузку, — бросил Истомин, — а мы с капитаном отлучимся на некоторое время…

Ленинград,

Набережная реки Мойки, д. 33, кв. 33…

Истомин и Ильиных зашли в квартиру.

— Пятикомнатные хоромы, — изрек капитан, выругался. — И это советский чиновник, — прошел вперед.

Они оказались в большой комнате, все стены которой были увешаны большими и малыми картинами в искусных рамах. Впечатляла изящная мебель, огромная хрустальная люстра под потолком, две большие вазы и масса всяких безделушек из фарфора и металла.

— Не гостиная, а музей, — выдавил капитан.

— Интерьерчик действительно музейный, — озираясь, вставил Истомин. — Но, Пехоев же был истинным коллекционером. Нужно будет оперативно оформить необходимые документы на картины и по законам военного времени все конфисковать.

— Правильно, — поддержал капитан. — И передать все в музей, скажем, в Эрмитаж.

Обратили внимание они и на сервированный, богато накрытый блюдами и напитками стол.

— Вино, коньяк, балык, колбасы, рыба, конфеты, шоколад, — зло изрек Ильиных. — Ну, все есть! — ругается. — Как будто и нет войны! Ешь, пей, гуляй! — зло выругался.

Офицеры прошли в спальную комнату в розовых тонах. На большой скомканной кровати лежала окровавленная простынь, подушка. Кровь была заметна и на лежащем на полу большом ковре.

— Значит, любил молоденькую клубничку, — усмехнулся Истомин.

— Точно, любил. От нее позорно и сгинул, — также усмехнулся капитан. — Туда ему и дорога.

— Жаль, что теперь мы уже не раскрутим всех его связей, — вымолвил Истомин.

— Попробуем, конечно, — неуверенно изрек капитан. — Но без Пехоева это будет сделать сложно. Чуть не забыл, следователь, ведущий дело, сообщил мне о наличии на теле мертвеца татуированных знаков. Часть из них свидетельствует о местах пребывания Пехоева в местах заключения.

— Интересно? Как же он пролез на высокую должность!? — удивленно бросил Истомин. — Или он жил по чужим документам?

— Следствию придется хорошо поработать, — сказал капитан…

Погрузка экспонатов в грузовики подходила к концу, когда появился озабоченный майор Истомин.

— Николай Максимович, что-то случилось? — спросил Сергеев.

— Да. Убит известный в городе коллекционер по фамилии Пехоев, имевший кличку в определенных кругах Герцог.

«Пехоев? Герцог?..», — напряг память Ермолай.

— Какое это имеет отношение к операции «Театр»?

— Прямое, друг, — ответил майор. — В блокадном городе расцвел теневой рынок купли-продажи художественных произведений. Мы полагаем, что в нем также участвуют немецкая и финская разведки. Из многих музеев города исчезают художественные шедевры, в том числе воруют и из Эрмитажа. Улавливаешь, Ермолай?

— Теперь да.

— Через Пехоева мы хотели заглянуть в этот теневой рынок, узнать исполнителей, заказчиков, ну и прочих заинтересованных лиц. И вот он убит, понимаешь.

— Убит специально? Дабы замести следы?

— В том-то и дело, что нет, убит просто молодой любовницей. Видимо, он во время секса поиздевался над ней, вот она и не выдержала. Жестоко прикончила ловеласа. А нам теперь надо искать новые выходы на теневой художественный рынок…

Восточная Пруссия, вилла в Штейнорте,

резиденция рейхсминистра Риббентропа…

В комнате, все стены которой были уставлены шкафами с книгами, у шахматного столика стоял представительный мужчина в белой рубашке и зеленых военных галифе. Очевидно, он играл сам с собой и в данный момент обдумывал очередной ход. Рядом стояла тарелочка с баварским голубым сыром.

Но вот мужчина, рейхсминистр Риббентроп, решительно развернулся и обратил свой взор на восемь картин. Каждая из них находилась на подрамнике и индивидуальной подставке. Они все стояли в ряд.

«Картины из блокадного Ленинграда, — медленно обходя и рассматривая творения мастеров кисти, раздумывал рейхсминистр. — Молодец Сонет, быстро сработал. Надо будет его отметить Рыцарским крестом с дубовыми листьями (одна из высших наград Третьего рейха, награждались орденом за выполнение особо трудных заданий и проявленную отвагу в бою)».

Любуясь работами, какое-то время он раздумывал над историей их создания.

«И это только начало, малый ручеек питерский, — довольно раздумывал Риббентроп. — Скоро этот ручеек должен превратиться в настоящую полноводную реку, — улыбнулся. — Мой каталог будет стремительно расти и расти…».

Стал мечтать о своем любимом детище — музее изящных искусств своего имени… Бросил в рот кусочек сыра…

Вошел секретарь и учтиво вымолвил:

— Прошу прощения. Прибыл пастор Краузе.

«Духовный наставник прибыл в неурочное время, — подумал Риббентроп. — Значит, будет что-то просить», — вяло бросил:

— Пригласите, и сделайте нам кофе.

— Слушаюсь, — выдавил секретарь и быстро удалился…

После окончания погрузки академик Понаровский буквально прослезился. Крепко обнял Сергеева и долго напутствовал.

— Товарищ лейтенант, непременно передавайте от меня приветы сибирякам. Они великое, просто величайшее дело делают.

— Конечно-конечно, Эльдар Иосифович.

— Пусть они хорошо берегут художественные сокровища…

«Неважно академик выглядит, — рассматривая старика, раздумывал Ермолай. — Кашель у него неприятный, как бы не заболел».

Наконец колонна из легкового Газона, двух грузовых машин и бронеавтомобиля медленно двинулась в путь по вечернему городу…

Сергеев находился в кабине грузовика, следующего за легковым «газоном» с майором Истоминым. Ермолай посматривал по сторонам, прислушивался к звукам. Откуда-то издалека, возможно со стороны Карельского фронта, доносилась приглушенная канонада.

Внезапно справа послышался выстрел. Ермолай увидел, как из одной подворотни выбежал мужчина. Достал из-за пазухи что-то. О! Да это армейская граната! Размахнулся… В это время откуда-то сзади раздалась пулеметная очередь. Мужчина с гранатой содрогнулся и упал на землю. Моментально послышался взрыв, это рванула граната…

«Да!?» — успел подумать Ермолай.

Легковой ГАЗ устремился вперед. За ним, прибавив ходу, направилась машина с Ермолаем, следом второй грузовик, бронеавтомобиль…

Кенигсберг, штаб-квартира Абвера в Восточной Пруссии,

кабинет начальника

Агент Парис сработал оперативно на Урале по уточнению ситуации с агентом Яннисом.

Адмирал Канарис второй раз, уже неспешно, читал его сообщение, сообщение безрадостное. Канарис был лично знаком с Яннисом, неоднократно доверял ему сложные задания. Но это было в Европе, а в России, — в России все далеко не так… В интересах дела Яннис в 1940 году быстро освоил русский язык, с хорошей легендой закрепился на Урале, в промышленном центре России. Прислал несколько содержательных сообщений о развивающемся военно-промышленном комплексе русских…

Отложив депешу, адмирал задумался:

«Жаль погибшего Янниса, хороший был агент. Он один стоил десяти. Увы, на войне убивают, тем более в тылу врага… А русский Хранитель, этот Сергеев — живуч, снова ушел… Видимо, Яннис недооценил его… Что предпринять дальше?..».

У КПП аэродрома легковой «газон» резко затормозил. Из машины вышел майор Истомин и направился к затормозившей сзади машине Сергеева. Ермолай быстро вышел из машины. Из остановившегося за ним грузовика вышел капитан Максимов, из бронеавтомобиля — лейтенант в черной форме танкиста.

— Молодец, лейтенант! — громко бросил Истомин. — Быстро среагировал на угрозу справа. Если бы не твоя стрельба, террорист мог бы подорвать нашу машину. Мог бы завязаться бой с непредсказуемыми последствиями для нашего груза.

— Я сейчас быстро прозвоню, сообщу о нападении дежурному по городу, — сказал Максимов.

— Да, — согласился Истомин. — А вы, лейтенант, можете возвращаться на охрану музея. Мы тут сами управимся. Я доложу по инстанции о вашей хорошей и четкой работе.

— Есть, — козырнул лейтенант и направился к бронеавтомобилю.

— Сергеев, давай на выгрузку груза из машин и погрузку его в самолет. Не забыл, вылет в 4 часа утра? — строго вымолвил Истомин.

— Не забыл, — ответил Ермолай.

— А мы, Максимов, — быстро продолжил майор, — идем к тебе в кабинет. Будем докладывать о нападении по телефону начальству. Ну и получать нагоняй…

— А причем тут мы? — изрек капитан. — Мы действовали правильно, дабы сохранить груз…

— Идем-идем, узнаешь, капитан. У начальства всегда виноват подчиненный…

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

В квартиру вошел Василий с сумкой в руках. Быстро сбросил пальто, шапку и прошел в гостиную.

— Федор! — воскликнул родственник. — Новость-то какая! Герцога убили!

Калиновский (Негоциант) сидел в кресле невдалеке от горящего и потрескивающего камина и просматривал архитектурный журнал.

Закрыв журнал и взглянув на взволнованного родственника, он тихо изрек:

— Ты что такое говоришь, Василий? Герцог живее всех живых!

— У продуктового магазина, что в двух кварталах, барыги болтали, что Пехоева убила его же любовница.

«Пехоев убит!? — воскликнул Калиновский. — Убит любовницей!? Да!?. Если так, то… Я его знаю, — прикинул, — э… лет 25?.. Было хорошее, плохое… Убили!? Что это мне даст сейчас?.. — задумался. — А может, это враки?..», — выдавил:

— Как-то в это не верится.

— Ну, точно, Федор, точно. Мне Глашка в магазине подтвердила. Герцог в дом девку молодую привел, ну там, покувыркались. Он уснул и… не проснулся.

«Девку в дом… похоже на него», — усмехнувшись, подумал Калиновский.

Сам он был равнодушен к женщинам. В 18 лет он по уши влюбился в красивую, но зрелую женщину, все выложил ей. Она спокойно выслушала, рассмеялась, назвала ничтожеством. После этого Калиновский утратил интерес к противоположному полу.

«Видимо, обидел девчонку, — прикидывал, — а она оказалась не промах. Наверняка, грабанула хозяина… Дела! Герцог мертв! Что будет с его коллекцией, картинами? Они у него дома и на загородной даче… Впрочем, мое дело здесь сторона…» — задумался.

Пехоев знал кое-что неприятное из биографии Негоцианта, порой давил авторитетом, заставлял проворачивать неблаговидные дела… С другой стороны, Герцог неоднократно помогал ему…

Погрузка груза с музейными экспонатами в самолет прошла по обычной схеме и в обычное время. Все это время Ермолай раздумывал о нападении на колонну. Его мучил вопрос:

«Нападение было случайным или спланированным?..».

Закончив погрузку, Истомин, Максимов и Сергеев быстро перекусили. Трапеза проходила молча, каждый думал о своем. Истомин был определенно зол, капитан тоже постоянно хмурился.

«Видимо, хорошо досталось им от начальства», — решил Ермолай.

Он хотел спросить майора, полетит ли он с ним? Но так и не решился этого сделать.

После окончания трапезы Истомин изрек:

— Ну, Ермолай, желаю тебе удачного полета и выполнения задания. Всем знакомым передавай приветы.

— Хорошо. Какие будут особые задачи?

— Никаких особых задач не будет, обычный рейс до Новосибирска и обратно.

— Ясно. А вы?

— Мне, как видишь, работы здесь хватает.

— Кто же мог так нагло и открыто напасть на колонну?

Майор устало выдавил:

— По данным нашей разведки, Абвер забрасывает в город группы диверсантов. Вероятно, одна из них в составе двух человек и напала на нас. Одного от взрыва гранаты разнесло на мелкие кусочки. Труп второго сейчас милиция пытается идентифицировать.

Сергеев кивнул.

— Да, Ермолай, — продолжил Истомин, — в Новосибирске поговори с майором Апальковым по теракту в театре. Узнай, какие меры они принимают по усилению охраны театра, — ожесточился лицом. — Еще не хватает, чтобы диверсанты в нашем тылу спалили театр с художественными сокровищами страны. Мы здесь пластаемся, спасаем их, рискуем жизнями, а там… — выругался.

— Я все понял…

В заданное время самолет, натужно гудя и слегка вибрируя, взмыл в темное, ночное небо…

Ленинград,

Комендантский аэродром…

После отправки самолета Истомин и Максимов раздумывали о мероприятиях по усилению безопасности перевозимых с Эрмитажа на аэродром экспонатов.

— Может, стоит поменять маршрут транспортировки по городу? — предложил капитан.

Майор кивнул: — Можно и поменять. Но надо подум…

Дверь в кабинет с шумом распахнулась, и вошли две женщины. Впереди испуганная женщина в пальто, платке, со связанными руками и сумкой. За ней с винтовкой в руках — полная, раскрасневшаяся охранница аэродрома в телогрейке и шапке.

— Ты что, Мордвинова, не знаешь устав? — крикнул капитан. — Врываешься…

— Товарищ капитан, — решительно изрекла охранница, — это она, паскуда, приходила ночью, угощала, наливала мне, расспрашивала, деньги совала. И паскуда сегодня притащилась, но я ее быстро…

— Молодец, Мордвинова, — поднимаясь со стула, бросил Истомин. — Сейчас мы с ней поговорим. А ты, Мордвинова, отправляйся на пост.

— Есть, товарищ майор, — изрекла улыбающаяся охранница и вышла из кабинета.

Истомин поставил перед женщиной в пальто табурет и вымолвил:

— Присаживайтесь, нам предстоит серьезный разговор. От его исхода будет зависеть ваша жизнь.

Озираясь, женщина осторожно присела.

— Да что с ней церемонится! — крикнул капитан, ругнулся. — Расстрелять как врага!

Женщина испуганно заморгала.

— Мы будем с ней церемониться, если она честно ответит на наши вопросы, — тихо изрек Истомин. — Как, вы будете честно говорить?

— Я хочу жить, — тихо выдавила женщина. — Я буду говорить и отвечать, — заплакала.

Майор и капитан переглянулись.

— Кто вы? — спросил Истомин.

— Агент Абвера под псевдонимом Алекто. Была заброшена два месяца назад…

Сергеев как обычно оборудовал себе место у иллюминатора. По ощущениям, самолет не спешил набирать высоту. Внизу на земле сверкали редкие огни. Сверху над ними послышались звуки наших «ястребков». Но вот послышались и другие звуки…

Внезапно громко раздались звуки выстрелов, мелькнули трассирующие пулеметные очереди.

«Фашистские самолеты! — воскликнул Ермолай. — Неужели они нас поджидали?..».

Кажется, одна очередь прошлась по самолету, по задней его части. Он неприятно задрожал, сделал небольшой вираж, изменил курс.

Звуки выстрелов прекратились. Сергеев прилип к иллюминатору, но кругом была темень. Самолет пошел вверх, но как-то быстро снова лег на старый курс.

«Похоже, оторвались», — подумал Ермолай.

Дверь кабины летчиков отворилась, вышел один из членов летной команды. Он стал боком протискиваться между грузом и бортом к хвосту самолета. Недолго пробыв там, вернулся обратно. Снова, ничего не говоря, прошел в кабину.

«Ну, и ладно, фашистов миновали. Перекусить что ли?» — прикинул Ермолай…

Как ощутил Сергеев, в салоне стало холодать. За бортом слегка просветлело, в иллюминатор просматривалась земля, вернее, ее пожухший лесной покров. Изредка мелькали речки и озера. Внезапно появился и быстро проскочил одиноко стоящий белокаменный храм с колокольней и миниатюрным кладбищем рядом.

Вот дверь кабины летчиков распахнулась, показалась голова майора Теплова.

— Живой, лейтенант?

— Живой.

— Задели нас фашистские гады из крупнокалиберного пулемета по хвостовой части, нарушили герметизацию грузового салона. До Свердловска можем не дотянуть.

«То-то стало холодать», — приуныл Ермолай, бросил:

— Надо постараться, товарищ майор.

— Постараемся, но ничего не гарантирую. Возможно, придется сделать экстренную посадку.

— А где мы сейчас летим?

— В районе города Череповца…

Ленинград,

ул. Итальянская, д. 3, кв. 45…

Сонет попытался выйти еще на одного коллекционера, координаты которого ему предоставил Центр. Но безуспешно. По словам соседей, сей господин, прихватив свои художественные ценности, покинул город в первые же дни войны…

Сонет снова обратился к Кладовщику-Пехоеву. Рабочий телефон коллекционера молчал.

«Усиленно трудится», — усмехнулся Сонет.

Он уже прекрасно понял психологию коллекционера, за новую интересную картину он может продать что угодно.

Через час Сонет снова позвонил, и снова никто не ответил. Лишь на третий звонок ответил… женский голос.

— Товарищ Пехоев умер, — прозвучало как гром среди ясного неба.

— Как? — автоматически спросил Сонет.

— Я не знаю подробностей, обратитесь в милицию…

Пораженный Сонет положил трубку и глубоко задумался:

«Умер Кладовщик… Только начали работать… Это случайно, то есть естественная смерь или нет?.. Чем это грозит для меня?.. В милицию обратиться я не могу… Что делать?..».

Копаться в причинах и подробностях смерти коллекционера Пехоева определенно не хотелось.

«Впрочем, может, это и к лучшему, — быстро решил резидент. — Оборвутся его связи со мной».

Сонета очень интересовала личная коллекция Пехоева. Центр снабдил его домашним адресом Кладовщика. Действовать надо было быстро…

Набережная реки Мойки, д. 33, кв. 33…

К опечатанной двери подошел сгорбленный пожилой мужчина в шапке, телогрейке, кирзовых сапогах. Медленно осмотревшись по сторонам, что-то тихо пробубнил себе под нос. Вполне возможно, молитву. Затем достал из кармана связку ключей и стал, подбирая их, открывать дверной замок. Но он упрямо никак не хотел открываться. Мужчина проявил упорство в достижении задуманного. И лишь под напором шестого ключа непростой замок сдался, дверь распахнулась. Мужчина быстро прошел в квартиру, плотно прикрыв дверь…

Вскоре в грузовом салоне стало еще холоднее. Ермолай надел на себя все, что можно было. Самолет сделал небольшой вираж в южном направлении. В голову полезли неприятные мысли. Ермолай попытался думать о чем-то приятном, стал вспоминать девушку Раю-красу с льняными волосами и косой…

Дверь кабины летчиков распахнулась, вышел командир экипажа, озабоченный майор Теплов. Строго спросил:

— Живой, лейтенант?

Сергеев встрепенулся, выдавил:

— Пока живой. Как наши дела?

— Неважные. Из-за пробоин в корпусе и излишнего сопротивления мы вынуждены тратить больше горючего.

Сергеев кивнул.

— Я думал, — продолжал майор, — что мы дотянем до Урала, ну или хотя бы до Молотова (Перми), промышленного центра. А там подлататься можно немного, дозаправиться и прямо на Новосибирск. Но не получается, понимаешь.

— А что получается? — спросил Ермолай.

— Не дотянем мы до Перми, по-всякому. Поэтому сейчас мы идем на Горький (в настоящее время городу вернули изначальное, историческое имя — Нижний Новгород).

Ермолай включил свои географические и прочие познания. Тихо выдавил:

— В Горьком построен авиационный завод…

— Правильно мыслишь, лейтенант! — воскликнул майор. — Там нас, с помощью вашей службы, быстро и отменно подлатают, заправят. Ну, и полетим дальше. Как мой план?

— Согласен, — выдавил Ермолай.

— Правильно. Тогда пойдем к нам в кабину, лейтенант, я тебя по радиосвязи соединю с твоим ГРУ в Москве. Пусть они нам организуют теплый прием в Горьком.

— Пойдем.

Вскоре Сергеев переговорил с полковником Селезневым…

Глава 11

Ленинград,

Набережная реки Мойки, д. 33, кв. 33…

Истомин и Ильиных снова находились в большой гостиной комнате квартиры Пехоева. Но на этот раз помещение выглядит не так ярко и выразительно, как в их первое посещение. Большой стол оказался пуст, но главные изменения произошли на стенах. Почти все искусные рамки для картин зияли черной пустотой.

— …вырезаны полотна из 23 рамок, — неспешно поясняет пожилой лейтенант милиции. — Остались на своих местах 11, очевидно, наименее ценных холстов.

— М-да, — выдавил капитан Ильиных. — Пока мы оформляли документы на передачу коллекции Пехоева в музей, лица, которые несомненно знали об этой коллекции, элементарно обчистили квартиру. Как они это лихо так сделали, участковый?

— Никакой охраны квартиры не было, — вяло ответил лейтенант, — у нас просто нет людей. В соседней квартире в данный момент никто не живет. Но одна женщина из соседнего подъезда в окно видела, как из подъезда выходил пожилой, сгорбленный мужчина с большим пакетом.

Истомин и Ильиных внимательно слушали.

— Вор-мужчина определенно открыл ключом дверь и потом ее снова закрыл, — продолжал лейтенант. — Я проверял, замок физически практически не нарушен.

— Вор-домушник просто пришел, открыл дверь и просто ограбил квартиру коллекционера! — воскликнул капитан и раскашлялся.

— Как минимум, была некая наводка, — бросил лейтенант.

— А я думаю, была сыграна более тонкая партия, — задумчиво вставил Истомин.

— Может, Пехоев оставлял кому-то ключи, — предположил лейтенант. — Этот кто-то вошел и забрал картины.

— Вариант, — изрек капитан.

— Одним словом, предстоит серьезно покопаться в деле Пехоева, — хмуро выдавил майор…

В грузовом салоне было очень холодно, Сергеев изрядно продрог. Но самым печальным было то, что самолет изрядно колбасило. Он скрипел и трясся как дряхлый старик.

«Долетим, не долетим?… Разобьемся, не разобьемся?..» — хмуро гадал Ермолай.

Он сидел у иллюминатора и смотрел вниз, на землю. Она, то приближалась, то отдалялась, то уходила куда-то в сторону. Возникло серое облако…

Внизу показалась большая река.

«Никак матушка Волга! — воскликнул Ермолай. — Значит, вот-вот и город Горький будет».

Действительно, впереди показалось большое поселение.

Вскоре самолет, натужно гудя и вибрируя, пошел на снижение. Сделал один небольшой круг и… жестко приземлился…

Из кабины летчиков вышел майор Теплов. Прошел к двери салона, открыл и устало бросил Сергееву:

— Фу! Земля под нашими ногами, лейтенант. Трап подан, прошу на выход.

— Спасибо, товарищ майор.

Майор спустился на землю, за ним последовал Ермолай. Ярко, почти по — летнему светило солнце, вокруг виднелась пожелтевшая трава, обдувал легкий ветерок. Невдалеке стояли какие-то производственные корпуса, дальше — жилые дома.

— Это Сормово, промышленный район Горького, — озираясь по сторонам, вымолвил майор. — Мы приземлились на взлетно-посадочную полосу авиационного завода.

К самолету приближался легковой «газон».

Вот он затормозил невдалеке, из машины вышли две женщины и один мужчина. Троица направилась к самолету.

Мужчина в очках и пальто оказался уже в возрасте. Женщины средних лет были одеты в армейские шинели. Одна — без знаков различия, судя по петлицам второй, она являлась старшим лейтенантом.

— Здравствуйте, товарищи. Я, старший лейтенант ГРУ Красной армии Осинова, в рамках своих полномочий курирую авиационный завод Горького. Со мной главный инженер завода — товарищ Коган и ведущий технолог — товарищ Жохина.

Майор Теплов и Сергеев быстро представились.

— Мы в курсе вашей беды и готовы оказать содействие, — энергично продолжала старший лейтенант. — Может, вы сразу, товарищ майор, пройдете с нашими специалистами к самолету и определите фронт работ?

— Да, пожалуй, — согласился майор и направился к хвостовой части самолета.

За ним последовали Коган и Жохина.

Старший лейтенант достала из кармана шинели пачку папирос «Беломорканал» и, внимательно рассматривая Сергеева, изрекла:

— Закурим что ли, лейтенант.

— Спасибо, но я не курю.

Старший лейтенант неопределенно кивнула, убрала папиросы снова в карман и спросила:

— Как там Ленинград?

— Трудновато там сейчас. Но он держится и борется.

— Хорошо, — улыбнувшись и обнажив прокуренные желто-серые передние зубы, изрекла женщина. — Ну что, проедем в здание заводоуправления в мой кабинет? — подмигнула. — Доложим в Москву? Почаевничаем? Поговорим?

Ермолай задумался.

— Ведь ты наверняка не женат, — хохотнула женщина. — На войне все мужики холостые. А я точно холостая.

«Вроде обычная женщина. Но что-то в ней есть неприятно-отталкивающее, — подумал Ермолай. — И это двусмысленное подмигивание, намеки», — строго ответил:

— По инструкции не могу покинуть груз. А доложить можно и уже перед взлетом.

Старший лейтенант улыбнулась-оскалилась шире.

— Какой ты строгий и серьезный, лейтенант. А ведь совсем еще молодой и наверняка точно не женатый. Откуда ты будешь такой?

— Родом из Ленинграда.

Женщина закивала.

— Впечатляет. Что вы эдакое везете из блокадного города?

«Глупый или провокационный вопрос?» — на секунду — другую задумался Сергеев.

— Если вам, товарищ старший лейтенант, не сообщили о характере груза…

— Значит, мне не положено это знать, — закончила предложение Ермолая Осинова.

— Примерно так, — согласился Сергеев.

В это время к ним подошли серьезный майор Теплов и двое заводских специалистов.

— Товарищ Коган, доложите обстановку, — став суровой на лицо, строго изрекла старший лейтенант.

— Пожалуйста, — тихо вымолвил главный инженер. — Обнаружено в задней части фюзеляжа и хвостовом оперении самолета двадцать пулевых пробоин разной величины. Пробоины от стрелкового оружия, их вполне можно оперативно заделать нашими латунными и алюминиевыми заклепками разных размеров.

— Сколько на это уйдет времени?

— Думаю… часа два.

«Не так все плохо», — решил Ермолай.

— Действуйте, — отчеканила старший лейтенант.

— Нам потребуется машина, — вставил Коган, — чтобы проехать в заводские корпуса, взять материал, инструменты и двух специалистов.

Старший лейтенант кивнула в сторону «газона» и вымолвила:

— Машина в вашем распоряжении. И дайте еще команду, чтобы самолет дозаправили топливом.

Коган и Жохина быстро направились к машине.

— Дисциплина у вас на уровне, — весело бросил майор.

— Мы работаем на строго режимном предприятии, — жестко изрекла старший лейтенант. — А без дисциплины, вообще говоря, невозможно выиграть войну.

Сергеев и майор переглянулись. Спорить или вступать в полемику они не стали.

— Кстати, майор Теплов, вы в курсе, какой груз везете? — строго спросила женщина.

— Нет.

Женщина удивленно вскинула брови.

— Как это может быть?

— Для меня важно, чтобы не было перегруза, и чтобы груз был аккуратно, в соответствии с инструкцией, закреплен в салоне. А за сам груз отвечает его хранитель, то бишь лейтенант Сергеев. Его, ха-ха, и спрашивайте о характере груза.

Осинова определенно недовольно, если не сказать подозрительно, ухмыльнулась.

«Блин… — ругнулся Ермолай. — Точно, не в меру любознательная эта старший лейтенант…».

Восточная Пруссия, вилла в Штейнорте,

резиденция рейхсминистра Риббентропа…

Риббентропу внезапно позвонил из Берлина Мартин Борман. После майского (в 1941 году) странного бегства Рудольфа Гесса в Великобританию, Борман стал делать стремительную карьеру: возглавил партийную канцелярию НСДАП (Национал — социалистическая немецкая рабочая партия); стал секретарём фюрера; наконец, назначен имперским министром без портфеля и членом Совета обороны Третьего рейха.

Риббентроп мало знал Бормана и с крайним подозрением относился к такого рода выскочкам. И вот, неожиданный звонок по закрытой линии.

— Приветствую лучшего министра иностранных дел Германии! — после обычного нацистского приветствия, весело изрек Борман.

— Приветствую рейхсляйтера, министра и члена Совета обороны рейха, — также после стандартного приветствия, вымолвил Риббентроп.

— Вы знаете, Иоахим, я к вам с просьбой.

«А еще может быть с чем!?» — усмехнулся рейхсминистр, учтиво изрек:

— Я весь во внимании, Мартин.

— Спасибо. Я реконструирую помещение партийной канцелярии, частично — секретариат фюрера, и оборудую свой министерский кабинет. Полагаю, было бы уместным поместить в этих помещениях несколько художественных полотен мирового уровня. Тем самым утвердить наше стремление на мировое господство. Я наслышан о вашей коллекции картин, пополняемой из Восточной Европы. И полностью одобряю вашу деятельность на благо Великой Германии в этой части. А просьба моя заключается в следующем. Вы не смогли бы выделить несколько холстов на дело, которым я занимаюсь? В вашем художественном вкусе я полностью уверен.

«Партийная ищейка!? — воскликнул Риббентроп. — Дешевый выскочка!? Пронюхал о моей коллекции, и ее пополнении из России!? Кто ему сообщил? Канарис? Шелленберг? Или уже сам завел шпиков в моем министерстве? — взял себя в руки. — Как все подвел, чинуша!? Уверен в моем вкусе!? Каково!? И отказать ведь нельзя, не для себя старается Борман…», — выругался про себя и вымолвил:

— Важное мероприятие вы затеяли, Мартин, и я конечно это поддерживаю и помогу, чем смогу.

— Я был уверен в вашем понимании, Иоахим…

Обмен любезностями и общий, неспешный разговор продолжался еще минуты три…

В этот же день Риббентроп определил, вернее будет, оторвал от сердца, десяток картин для Бормана.

Примерно через два часа главный инженер Коган сообщил, что все пулевые пробоины на самолете должным образом заделаны. К этому времени

бензовоз с топливом пополнил баки самолета.

— Лайнер готов к вылету, — торжественно изрек майор и, обращаясь к заводским специалистам, добавил. — Огромное вам спасибо, товарищи, вы нас сильно выручили.

— Мы с удовольствием с вами сотрудничали, — добавил Коган. — Это вам спасибо, что, рискуя жизнью, выполняете государственно важное задание. Качество своей заводской марки мы гарантируем.

Строгая Осинова в это время как-то отстраненно согласно кивала.

— Товарищ старший лейтенант, — обращаясь к ней, вымолвил Сергеев, — сообщите, пожалуйста, в Москву, что борт номер 13 продолжает выполнение задания.

— Хорошо, — строго бросила Осинова. — Счастливой вам дороги, товарищи.

— Спасибо.

Сергеев и майор Теплов поднялись в самолет…

Ленинград,

21 отделение милиции…

В комнате находятся двое мужчин. Старший лейтенант расположился в обшарпанном деревянном полукресле за рабочим столом. Посередине комнаты стоит мужчина в разорванной рубашке и ссадиной на скуле.

— Винт, еще раз спрашиваю, — кричит милиционер. — Кто был тот тип, который надоумил вас напасть на грузовики?

— Не знаю я его, гражданин начальник, — мямлил допрашиваемый. — Он принес водку, харч. Мы с корешем Харей выпили, этот тип стал говорить, что в грузовиках будет жратва и выпивка…

В это время в кабинет вошел суровый капитан Ильиных. Он решительно прошел к столу, предъявил старшему лейтенанту документы и тихо, но требовательно вымолвил:

— Мне по указанию полковника Шадрина надо с этим Винтом поговорить.

— Было такое указание, — тихо ответил старший лейтенант. — Поговори, поговори, капитан, — поднялся со стула, — только глухой это номер. Ничего с этого тупаря, мелкого уголовника, не выжмешь, — направился к выходу и быстро покинул помещение.

— Ты мне все расскажешь? — подходя к допрашиваемому, спросил капитан.

— А что, гражданин капитан, я ничего не знаю и сказать…

Договорить бедняга не успел, мощный удар капитана кулаком сбил его с ног.

— А я думаю, скажешь, — ухмыляясь, выдавил капитан. — Встать! Я только начал с тобой говорить. А не скажешь, я тебя сам, как пособника врагов, расстреляю…

Сергеев устроился на свое оборудованное место у иллюминатора.

Самолет медленно поднимался в воздух. Внизу проплывали городские кварталы, купола христианских соборов, немного в левой стороне — синий волжский рукав…

Какое-то время Ермолай раздумывал о новой знакомой, старшем лейтенанте Осиновой.

«Человек из ГРУ, а задает лишние вопросы. Увижу Истомина, обязательно скажу…».

Вскоре он незаметно задремал…

Скрипнула дверь кабины летчиков. Ермолай открыл глаза и увидел выходящего из двери серьезного майора Теплова.

— Разбудил, лейтенант, извини.

— Ничего, еще успею, высплюсь.

— У нас изменился полетный план. В свердловском аэропорту «Кольцово» ЧП, диверсанты взорвали склад с топливом. Аэропорт никого не принимает, устраняют последствия взрыва, разбираются.

«Фашистские диверсанты на Урале!? — удивленно воскликнул Сергеев, вспомнил о нападении на себя, быстро мелькнула мысль. — На меня тоже вероятно нападавший железнодорожник, это фашистский агент!?.».

— Мы летим прямо в Омск, — продолжал майор, — там делаем дозаправку.

Ермолай быстро включил свои географические познания по городу Омску. Медленно вымолвил:

— Ясно, это по нашему курсу.

— Точно, по нашему курсу на Новосибирск.

— А где мы сейчас летим?

— Прошли Уральские горы, скоро уже подлетим к Омску. Но ты смело успеешь перекусить, кипяточку мы тебе выделим.

— Спасибо, товарищ майор, я так и сделаю…

Берлин, штаб-квартира Главного управления

имперской безопасности (РСХА)…

Формально СД (cлужба безопасности) делилась на внутреннюю разведку и внешнюю разведку. Внешние подразделения, под руководством Вальтера Шелленберга, занимались шпионажем и тайными операциями против внешних врагов Третьего рейха. Но амбициозный Шелленберг хотел быть в курсе всего, что происходило и в своей стране. Поэтому фактически он имел секретных агентов и в государственных структурах Германии. Например, в службе адмирала Канариса, министерстве иностранных дел, в структурах Мартина Бормана…

Шелленберг весьма заинтересовался полученной информацией о передаче Риббентропом награбленных в Восточной Европе картин рейхсляйтеру Борману. Картин, несомненно, ценных… Вальтер упорно пытался найти в этой ситуации выгоду для себя. Выгоду как служебную, так и выгоду чисто личную, возможно, материальную…

До Шелленберга дошла информация, что разведка Риббентропа наладила вывоз из осажденного Ленинграда художественных картин. Нужно было что-то предпринять…

Самолет пошел на снижение. Ермолай смотрел в иллюминатор, вокруг простиралось зеленое таежное море. Вот и большая река показалась, это несомненно был Иртыш. Пошли пригороды Омска.

Спокойно приземлились.

Из кабины летчиков вышел майор Теплов, прошел к двери, открыл, и устало бросил Сергееву:

— Трап подан, можно выйти на пару часиков, размяться.

— Спасибо, товарищ майор.

Теплов спустился на землю, за ним последовал Ермолай. С одной стороны аэродрома простиралось зеленое море, с другой — здание аэровокзала и городские строения. Из-за небольших тучек выглядывало не по-осеннему яркое солнце, температура стояла определенно плюсовая.

— Странно как-то, — выдавил Теплов, — тепло здесь. Обычно в Сибири в это время уже снег лежит.

Откуда-то сбоку показался топливозаправщик. За ним следовал мотоцикл с коляской. За рулем находился мужчина в военной форме и фуражке.

Мотоцикл остановился. Но находившийся за рулем капитан не стал глушить мотор. Он крикнул:

— Я капитан Окунев. Мне приказано доставить лейтенанта Сергеева к военному коменданту аэропорта.

— Я Сергеев, — бросил Ермолай. — Можно узнать, зачем мне к коменданту?

— Не могу знать. Прошу ко мне, товарищ лейтенант.

«Непонятно, зачем я понадобился коменданту?», — усмехнулся Ермолай, следуя к мотоциклу.

В голову полезли разные мысли, в том числе негативные…

— Товарищ капитан! — крикнул майор Теплов. — Имейте в виду, самолет с грузом государственной важности без лейтенанта Сергеева никуда не полетит.

— Я выполняю приказ, — отчеканил капитан…

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

Калиновский (Негоциант) сидел в кресле невдалеке от горящего и потрескивающего камина и грустил. Грустил о неожиданной смерти Пехоева (Герцога) и, разумеется, о последствиях лично для него… Грустил о предстоящей своей жизни в блокадном городе, ведь ситуация стремительно ухудшалась…

Калиновский взял со стоящего рядом стола бокал с вином, сделал пару глотков.

Подал сигнал телефон. Вставать с теплого места явно не хотелось. Он крикнул:

— Василий, возьми, пожалуйста, трубку.

В комнату вошел невозмутимый Василий, прошел к телефонному аппарату.

— Ал-ло.

Некоторое время родственник слушал абонента.

Затем переспросил:

— Значит, вы — хороший знакомый Пехоева и хотите переговорить с Калиновским?

«Кто это может быть?» — задумался Негоциант.

— Значит, вы, Владимир Петрович, очень хотите переговорить? — снова переспросил Василий, посматривая на Калиновского.

«Так-так. Если знакомый Пехоева, то можно и переговорить», — решил Негоциант, кивнул родственнику, поднялся с кресла.

Взял трубку и вымолвил:

— Слушаю, Калиновский…

Приятный, учтивый мужской голос предложил встретиться для делового, взаимовыгодного разговора в одном из городских парков.

«В такое время, встречи с незнакомцами, в парке?..», — засомневался Калиновский и выдавил:

— Спасибо за приглашение. Но я немного приболел.

— Печально, пожалуйста, поправляйтесь. Тогда давайте э… я подъеду к вам, Федор Федорович?

«На бандита по разговору точно не похож, — прикинул Калиновский. — Опять же ссылки на Герцога. Рискну, пожалуй… Если что-то будет не так, пошлю его…», — и назвал свой адрес…

Глава 12

Капитан Окунев, следом за ним Сергеев вошли в кабинет военного коменданта аэропорта.

— Товарищ майор, — изрек капитан. — По вашему приказанию лейтенант Сергеев с борта 13 доставлен.

«Что все это значит?» — хмурился Ермолай, рассматривая кабинет.

Майор поднялся из-за стола. Строго взглянул на вошедших военных. Секунда-вторая-третья, и… майор улыбнулся, шагнул навстречу офицерам, весело вымолвил:

— Ну, конечно же, капитан, не доставлен, а приглашен товарищ лейтенант Сергеев, — и протянул руку.

Ермолай сразу повеселел, пожал крепкую кисть мужской руки. Четко представился:

— Сотрудник Госбанка, лейтенант ГРУ Сергеев.

— Хорошо-хорошо. Позвони с моего телефона полковнику Селезневу. Знаешь такого, Сергеев?

— Да, знаю.

— Звони. А мы с капитаном оставим тебя одного, не будем мешать служебному разговору.

Майор, следом капитан вышли из кабинета.

«Так… Что там хочет полковник?» — раздумывал две-три секунды Сергеев.

Затем не спеша подошел к рабочему столу коменданта, взял телефонную трубку…

Окрестности Варшавы, объект Абвера —

штаб «Валли»…

Перед нападением на СССР в июне 1941 года Канарисом был создан специальный орган по координации и руководству разведывательной, диверсионной и контрразведывательной деятельностью на Восточном фронте — штаб «Валли». Начальником штаба «Валли» был назначен старый сотрудник Абвера, полковник Баун.

Адмирал Канарис внезапно прибыл на объект. Неспеша обойдя его территорию, слегка обследовал и рассмотрел. Затем выслушал доклад начальника объекта, полковника Бауна. Доклад в целом оказался положительно-приукрашенным…

В войне с СССР Канарис сделал ставку на массовую засылку в тыл агентов — «тотальный шпионаж». В Германии и на оккупированных территориях были созданы десятки школ по подготовке агентов. Самих агентов вербовали из про-немецки настроенного местного населения и среди советских военнопленных в концлагерях.

Перед диверсионными абвер-командами, абвер-группами и террористами-одиночками были поставлены следующие задачи: создавать склады оружия, базы и площадки для парашютных десантов; устанавливать ориентиры для воздушных бомбардировок военных, промышленных и транспортных объектов; вербовать кадры; организовывать антисоветские банды; совершать взрывы, поджоги, нарушать связь, отравлять источники воды…

В кабинете, в полной тишине, адмирал Канарис раздумывал о деятельности своей службы в России.

По донесениям резидентов из регионов и спецагентов, работающих автономно по отдельным заданиям, картина складывается вполне благостная. Но бывалый адмирал знал, как составляются эти донесения, приукрашиваются факты, цифры. Одновременно знал он и о гибели многих агентов, арестах, переходе их части к врагу. Советские органы государственной безопасности, милиции и военной контрразведки неплохо справлялись со своими обязанностями… В Берлине нарастало недовольство действиями вермахта и военной разведки…

— Здравствуй, Сергеев, — весело изрек полковник Селезнев. — Как самочувствие, настроение?

— Здравия желаю. Все хорошо, товарищ полковник.

— Так. Скажи, железнодорожник, который напал на тебя, ты его никогда ранее не видел? — уже строго спросил полковник.

«Железнодорожник на мотоцикле?..», — напряг память Ермолай.

— Никогда не видел.

— Получается, он или вышел случайно, или сам тебя специально выследил, этот абверовец. Как сам думаешь?

«На меня на Урале вышел агент Абвера? — лихорадочно соображал Ермолай. — Случайно или специально?.. И хотел убить?.. Или…», — тихо выдавил:

— Теряюсь в догадках, товарищ полковник.

— Я тут смотрел твое личное дело. Ведь ты работал вместе с капитаном Ципок, агентом Абвера.

Ермолай моментально вспомнил яркую капитаншу, отчего-то сразу вспотел. Выдавил:

— Так получилось.

— Да я тебя ни в чем не обвиняю. Я это вот к чему, лейтенант. Эта Ципок могла о тебе сообщить в свой Центр. Поэтому и идет на тебя охота, ведь ты им сорвал важную операцию. Что скажешь?

— Ничего.

— Ну, хорошо, не буду тебя нагружать. Продолжай работать в рамках операции «Театр». И, исходя из нашего разговора, думай и действуй. Понял, лейтенант?

— Так точно…

Когда Сергеев оказался возле своего самолета, день уже клонился к закату.

Если еще недавно светило солнце, то сейчас всю ширину небосвода заволокла тяжелая, темно-свинцовая туча. Учитывая стоявшую плюсовую температуру, можно было предположить, что приближался хороший такой дождик.

— Придется переждать непогоду, — изрек появившийся возле Сергеева майор Теплов. — Небо затянуто серьезными облаками. Все нормально у тебя, лейтенант? Вид у тебя какой-то озадаченно-озабоченный.

— Да… все нормально, — медленно выдавил Ермолай. — Начальство дало ценные указания.

— Бывает, — усмехнулся майор. — Надеюсь, в нашем полетном графике ничего не меняется?

— Нет.

— Тогда давай в самолет, сейчас дождик хороший начнется.

Действительно, почти сразу обрушился шумный, настоящий летний ливень. Плотность ливневого водопада была такова, что из иллюминатора ничего не было видно.

Расположившись на своем обычном месте, Сергеев раздумывал о словах полковника Селезнева:

«…железнодорожник — агент Абвера… Он убил водителя-женщину и хотел убить меня… Так… Значит, исходя из нашего разговора, думай и действуй…».

На удивление ливень быстро закончился.

Но взлететь самолет смог лишь в полночь. После взлета Ермолай задремал…

Ленинград,

ул. Итальянская, д. 3, кв. 45…

В прекрасном настроении Сонет пил кофе с коньяком и закусывал шоколадом.

Ведь события развивались как нельзя хорошо. Сегодня он передал связному 10 картин для Риббентропа. Но главное, оставшиеся из изъятых в квартире Пехоева 13-ти холстов Сонет сумел доставить своему ленинградскому знакомому. Этот человек, разумеется за деньги, должен переправить их в Финляндию, в одно укромное местечко. Милое местечко было хорошо знакомо…

Сонет довольно улыбнулся. Как иначе! Ведь там жила его любовница, белотелая и безотказная пышечка Магда…

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

Соблюдая все меры безопасности, Сонет подошел к двери Калиновского (Негоцианта). Прочитав небольшую молитву, нажал на кнопку звонка. В телефонном разговоре Сонет соврал, что его направил Пехоев (Герцог), координаты коллекционера Калиновского он получил от Центра…

За дверью послышалось некое движение, и она распахнулась. В дверном проеме стоял пожилой мужчина и недовольно взирал на гостя.

— Здравствуйте. Я — Владимир Петрович, по договоренности к Федору Федоровичу.

Пожилой мужчина слегка кашлянул и выдавил:

— Коль пришел, проходи, голубчик…

Беседа Сонета с Калиновским, несмотря на выставленную гостем бутылку отменного коньяка, продолжалась недолго и на-сухую. Хозяин явно осторожничал, был немногословен и насторожен. Но он в итоге пообещал достать пять-шесть картин из предложенного гостем обширного списка. Калиновский даже взял предложенный небольшой аванс. Они договорились о новой встрече. Сонет покинул квартиру коллекционера в хорошем настроении…

Перед посадкой в Новосибирске Сергеев немного перекусил из своих запасов.

Приземлились рано утром. Кругом уже лежал основательный слой снега, стоял легкий морозец.

— Ну вот! — воскликнул майор Теплов. — Наконец-то настоящая сибирская погода!

У самолета встречала целая делегация: майор Апальков, директор театра Лектор и начальник службы безопасности Борода.

После приветствий серьезный майор Апальков изрек:

— Мы получили приказ, вас, уважаемые наши гости, уже с нетерпением ждут в Ленинграде. Поэтому мы изменили немного прием груза. Его прямо здесь при перегрузке из самолета в грузовики примет товарищ Лектор. Она и оформит соответствующие документы. А вы, товарищ майор Теплов и лейтенант Сергеев, сразу после выгрузки груза незамедлительно отправитесь в обратный путь.

— Приказ есть приказ, — бросил Теплов. — Тогда приступаем к выгрузке.

К самолету подъехали два грузовика. Началась выгрузка груза из самолета и погрузка его на грузовики.

Майор Апальков отозвал Сергеева в сторонку и вымолвил:

— Как Ленинград? Как там Истомин?

— Несмотря ни на что, Ленинград стоит и мужественно держится. Истомин передавал вам привет. Он с местными товарищами ловит фашистских агентов и диверсантов, их засылают в город пачками. Еще он просил узнать у вас, как продвигается дело по поджогу театра? Надеюсь, новых диверсий у вас не было?

Майор еще более посуровел лицом.

— Спасибо за привет, передавай Истомину мой, сибирский. Новых терактов у нас не было, новости по расследованию поджога следующие. Я переворошил все ведомственные архивы у нас по гражданину Удачину, на которого ссылался туповатый поджигатель. Были некоторые сомнения, что следы ведут к белякам. Я сделал запросы в Управления НКВД Иркутска и Читы. Спасибо коллегам, сработали оперативно. Так вот, из полученных материалов получается следующая картина. Этот Удачин является сыном российского штабс-капитана Ивана Удачина, сподвижника белого атамана Семенова. Смекаешь, лейтенант?

«Беляки… штабс-капитан… атаман Семенов… Как-то это кажется далеко-далеко…» — задумался Ермолай.

Медленно отрицательно покачал головой.

— Удачин-старший в 1921 году с атаманом сбежал в Маньчжурию, — продолжал майор. — Сынок с мамашей, кстати, это вторая семья штабс-капитана, остался у нас, сначала они жили в Иркутске, потом переехали в Новосибирск. Удачин-старший участвовал в антисоветской деятельности этого отщепенца Семенова и созданного им Союза белых казаков. Особенно в Забайкалье, они проводили диверсии, устраивали поджоги, убивали наших активистов, комсомольцев и так далее. Есть данные, что Удачин-старший после 1921 года нелегально проникал на нашу территорию и тоже участвовал в подрывной, преступной деятельности…

«Папаша-белогвардеец! Куда концы тянутся?.. Это надо же…» — слушая, раздумывал Ермолай.

— …В Новосибирском архиве НКВД я нашел донос соседей Черемухиных, это новая фамилия жены, второй жены штабс-капитана. Так вот, согласно доноса, мужчина, очень похожий на Удачина-старшего, неоднократно был в гостях у Черемухиных. Теперь смекаешь, лейтенант? Чем он занимался в Советском Союзе?

Исходя из услышанного, Сергеев напряг свое воображение. Кое-что прикинул и в раздумье вымолвил:

— Папаша, белый офицер, склонил к работе против Советской власти сынка! Сынок снабдил слабоумного поджигателя «коктейлем Молотова» и направил на театр! Дебил сделал свое гнусное дело, Удачин-младший свалил подальше.

— Правильный вывод, — слегка улыбнулся майор. — Кстати, сынок оставил себе фамилию отца.

— А где сейчас Удачин-младший? — спросил Ермолай.

— Сбежал гад в Маньчжурию, мы, конечно, объявили его во всесоюзный розыск. Для сведения, здесь, в Сибири, далеко не все спокойно. Кроме белогвардейского отребья, действует и японская разведка. Недавно органы задержали в Новосибирске японского агента.

— Настоящего японца? — удивился Ермолай.

— Он по национальности оказался корейцем, но был завербовал японской разведкой, на нее и работал…

Ленинград,

служебный офис ГРУ ГШ Красной армии…

В кабинете присутствовали трое офицеров: подполковник Чехов, майор Истомин и капитан Максимов. Они обсуждали ход операции «Театр».

— …мои сотрудники плотно поработали по Пехоеву, известному в определенных кругах под кличкой Герцог, — излагал подполковник. — Это еще тот фрукт, любитель сладкой жизни, девочек и еще художественных произведений искусств. Оказалась, что в рамках своей коллекционной деятельности он до войны сотрудничал со многими, в том числе и с иностранцами. В частности, с неким шведом Стэном Ульссоном. Мы не исключаем связи этого Стэна со спецслужбами Швеции, ну и соответственно фашистской Германии.

— Пехоев был в разработке нашей службы? — спросил Истомин.

— К сожалению, нет, — хмуро ответил подполковник. — Поэтому полной картины его деятельности мы не имеем.

— М-да, плохо, — хмуро выдавил Истомин. — У НКВД на него тоже ничего нет?

— Нет, — бросил подполковник.

— Как он сумел сохранить свое место после пожаров на Бадаевских складах? — энергично спросил капитан. — Ведь почти все руководство складов было отдано под суд.

Подполковник развел руками.

— Мне это неизвестно.

Капитан хотел что-то сказать. Но в это время подал сигнал телефонный аппарат. Чехов поднял трубку, какое-то время слушал абонента.

Затем со словами:

— Это тебя, из милиции, — передал трубку Максимову.

Капитан какое-то время слушал. Затем поблагодарил абонента, положил трубку, взглянул на присутствующих и вымолвил:

— Информатор у квартиры Калиновского сообщил, что к коллекционеру приходил подозрительный мужчина в коричневом пальто и шапке.

— Подозрительный в пальто и шапке? — усмехнувшись, изрек Истомин. — Это как?

Капитан нервно бросил:

— Ну, женщина-информатор сообщила, что мужчина до входа в квартиру постоянно осматривался по сторонам, что-то высматривал. После выхода из нее через 5–6 минут, тоже оглядывался, зыркал…

Выгрузку груза с музейными экспонатами из самолета и погрузку в грузовики провели ударными темпами.

По завершению этой работы Сергеев и Лектор оформили необходимые документы. Директор театра немного пораспрашивала Ермолая о Ленинграде, об Эрмитаже и конечно же академике Понаровском. Ермолай отвечал кратко. Он не стал сообщать женщине, что со здоровьем у академика дела далеко не самые лучшие…

К моменту окончания выгрузки груза самолет уже заправили топливом.

Сергеев устроился на свое место у иллюминатора. Самолет взревел, помчался по взлетной полосе и стал медленно подниматься в воздух. Внизу проплывали городские кварталы, церковные купола, синий рукав Иртыша, озеро, лес…

Ермолай раздумывал над словами майора Апалькова о поджоге театра, белом подполье, японской разведке… И как-то незаметно уснул…

Сергеев проснулся и понял, что самолет снижается. Прильнул к иллюминатору.

«Похоже, мы уже в Свердловске! — решил. — Хорошо я поспал!».

Настроение было замечательное! Ермолаю почему-то вспомнилась девушка Рая-краса с льняной косой, удивительные мгновения близости…

«Чудно я с ней время провел!.. Нужно будет Ольге Молевой позвонить…».

Самолет приземлился. Из кабины пилотов вышел майор Теплов. Взглянув на Сергеева, выдавил:

— Перекур два с половиной часа, лейтенант.

— Да, товарищ майор. Я схожу в здание аэровокзала, хоть поем супчика до отвала.

— Давай, брат, только будь осторожен. Хотя… Давай я с тобой тоже схожу? Мои орлы с погрузкой и дозаправкой справятся сами, я им сейчас дам указания.

«Никак он опекает меня, — усмехнулся Ермолай, вспомнил железнодорожника-мотоциклиста. — Наверное, Истомин приказал присматривать за мной. Получается, отнекиваться глупо, если не сказать — просто нельзя», — ответил:

— Давайте вместе сходим, товарищ майор, будет веселее…

город Маньчжурия,

государство Маньчжоу-го…

Город уездного значения Маньчжурия находится в 4 км от границы с СССР. Половину тридцатитысячного населения города составляли китайцы, вторую половину — выходцы из России. Это бежавшие по разным причинам из СССР от большевиков — русские, украинцы, буряты, якуты. После оккупации в 1932 году Японией китайской территории Маньчжурии, появились в городе и японцы…

В небольшом зале китайского ресторанчика было всего двое посетителей. За накрытым столиком располагались двое мужчин-европейцев. Один — в возрасте, с аккуратной бородкой, второй — примерно тридцати лет, гладковыбритый, с родинкой на левой щеке. Мужчины вели неспешный разговор по-русски.

— …ты пойми, сын, сейчас на большевистскую Россию навалилось полмира. Время Советов сочтено, это совершенно точно. До Нового года немцы возьмут Москву, Кавказ, выйдут к Казани и Самаре. После этого вступят в войну японцы…

— Извини, отец, — вступает в разговор более молодой мужчина, — СССР будет защищаться до последнего солдата…

— Да, население СССР большое, внушительная территория, ресурсы. Но Германия лучше вооружена и подготовлена к войне. С ней вместе воюют войска Италии, Румынии, Финляндии, Испании, Венгрии и другие страны. Если не к Новому году, так к следующему лету они точно разгромят Красную армию. Мы с тобой в новой России должны занять достойное место.

— Сомневаюсь я, отец, что японцы дадут нам развернуться.

— Ты, Иван, сын русского полковника Удачина, — наполняя рюмки из графина, вымолвил мужчина с аккуратной бородкой. — Я уверен, у нас все будет хорошо.

— Дай бог, дай бог. Стало трудно работать, отец. Мне бы запасные документы.

— Это не проблема. Считай, паспорт у тебя в кармане. Давай выпьем за удачу.

— Символично, — весело изрек более молодой мужчина. — Удачины пьют за удачу…

Глава 13

В здании аэровокзала Сергеев и Теплов прошли в столовую и хорошо, исходя из предложенного меню, покушали.

Далее проследовали к военному коменданту.

Сергеев упросил дежурного по комендатуре сделать один телефонный звонок в свое хранилище. К сожалению, Молевой на месте в кабинете не оказалось. С другими сотрудниками Ермолай разговаривать не стал…

Генеральный округ Эстония (оккупированный Германией),

10-й километр шоссе Таллин — Пярну…

На обочине шоссе стоит легковой автомобиль черного цвета с фашистской символикой. Возле него двое вооруженных офицеров в черной, военной форме СС. Они очевидно кого-то поджидают, часто смотрят на часы и шоссе. Движение на шоссе слабое, лишь изредка проходит военный транспорт…

Вот на шоссе со стороны Таллина показался легковой автомобиль серого цвета с немецким флагом на бампере и желтыми полосами.

— Она, дипломатическая почта, — весело бросает по-немецки один из офицеров.

Он достает из-под плаща полосатый жезл и, делая им движения, приказывает приближающейся машине остановиться.

Серый легковой автомобиль сбавляет скорость и останавливается.

Из машины выходит солидный мужчина в штатской одежде. Он недовольно изрекает:

— В чем дело, господа офицеры? Мы из дипломатического ведомства Таллина, я унтершарфюрер СС (унтер-офицер) Кройс. Мы везем спецпочту в Восточную Пруссию. У нас есть все разрешения, — достает из кармана документы.

Офицеры СС переглянулись.

— Спокойно. Я, гауптштурмфюрер СС (капитан) Гилис, — бросает один их них. — Проводится закрытая операция по нейтрализации появившихся партизан. Это не займет много времени, чистая формальность. Выйдите, пожалуйста, все из машины.

Из серой машины вышел второй, худой мужчина в штатской форме.

Внезапно и гулко раздалась автоматная очередь. Это второй офицер СС из автомата дал очередь по вышедшим из серой машины мужчинам. Последовала вторая автоматная очередь. Оба вышедших из машины штатских мужчин с недоуменными выражениями лиц упали на землю.

Офицеры СС проходят к серой машине со следами пуль, обходят лежащих на земле мертвых мужчин. Они заглядывают в серую машину, что-то ищут, выбрасывают небольшие коробки, какие-то вещи.

Вот один из офицеров достает большой темный пенал и бросает:

— Скрученные художественные холсты наверняка находятся в этом пенале.

— Похоже. Ничего более подходящего в машине нет, — бросает второй. — Забираем и уезжаем, — достает из кармана исписанный по-русски лист бумаги и бросает на одного из мертвых мужчин.

Через несколько секунд черный автомобиль с офицерами СС срывается с места…

Расположившись на своем обычном месте в грузовом салоне самолета, Сергеев взгрустнул:

«Жаль, что не поговорил с Ольгой Молевой… Не узнал, как там поживает Рая-краса с льняной косой… — мысленно представив девушку, слегка улыбнулся. — Опять же, ничего не узнал о своем хранилище, привезенных мною самородках…».

Ермолай проснулся и услышал разрывы снарядов.

«Похоже, работают фашистские зенитки», — подумал, всматриваясь в иллюминатор.

Самолет сделал разворот и вскоре пошел на снижение. Замелькали небольшие серые облака.

«Ленинград?.. Мы уже почти прилетели… — всматриваясь в городские кварталы, решил Сергеев. — Хорошо я поспал…».

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

К двери подошел мужчина в коричневом пальто и шапке. Осмотрелся по сторонам, что-то тихо пробубнил и нажал на кнопку звонка.

Вскоре дверь распахнулась, появился пожилой мужчина.

— Это ты, голубчик, — глухо изрек он. — Коль пришел, проходи.

Гость прошел в квартиру, дверь захлопнулась.

В это время из небольшой щели, незакрытой двери соседней квартиры напротив, наблюдали пожилая женщина и мужчина в милицейской форме.

— Это он, этот мужчина давеча приходил, — тихо вымолвила женщина. — Точно он, в том же коричневом пальто и шапке.

— Хорошо, мамаша, идите в квартиру, — сказал милиционер…

Через полчаса из квартиры на лестничную площадку вышел мужчина в коричневом пальто и шапке, со свертком в руке. На него мгновенно налетели двое милиционеров, очевидно, поджидавшие мужчину. Послышался шум борьбы, крики, все трое упали на пол. Из двери квартиры напротив вышли еще двое военных.

Несмотря на сопротивление, мужчину в коричневом пальто скрутили, связали руки, поставили на ноги…

Дверь грузового салона распахнулась, было как-то хмуро и пасмурно, моросил мелкий дождь.

«Чисто питерская погода», — усмехнулся Сергеев.

Спустился вниз на землю. Осмотрелся по сторонам, его никто не встречал.

Но вот показался худой высоченный молодой парень в шинели, шапке и с винтовкой на плече.

— С прибытием, товарищ лейтенант, — улыбаясь, изрек быстро подходящий боец.

— Здравствуй, рядовой.

— Товарищ лейтенант, мне приказано вас встретить и провести в помещение аэродрома…

— Где майор Истомин и капитан Максимов? — перебил Сергеев.

— Они на задании, скоро будут.

«На задании», — медленно повторил Ермолай, бросил:

— Хорошо, свободен, боец…

Восточная Пруссия, вилла в Штейнорте,

резиденция рейхсминистра Риббентропа…

Риббентроп нервно расхаживал по кабинету. Он получил неприятные новости. В Эстонии русские партизаны напали на машину спецпочты, перевозившую 10 картин, переправленные из Ленинграда. Машина с холстами как раз направлялась на виллу в Штейнорте. Два сотрудника убиты, тара с холстами изъята…

«Как могло такое случиться!? И именно с его картинами!? — возмущался рейхсминистр. — Агент Сонет во вражеском городе нашел картины. Упаковал и переправил через линию фронта. И вот на нашей территории убиты почтальоны и похищены картины!?.».

Получил Риббентроп и второе неприятное известие. Агент Сонет, работающий в блокадном Ленинграде, не вышел на связь в установленное время. Как это понимать? Недисциплинированность опытного агента? Или провал…

— Одно к одному!.. — ругнулся хозяин кабинета. — Со всем этим надо еще разобраться…

Риббентроп вызвал главного разведчика министерства, полковника Шульца, и поставил соответствующие задачи…

Сергеев прошел в помещение аэродрома, зашел в пустой кабинет капитана Максимова.

«Надо ждать майора Истомина», — осматривая уже знакомое помещение, подумал Ермолай.

Снял верхнюю одежду и завалился на железную кровать…

На улице послышались мужские голоса. Сергеев поднялся с кровати, оправил одежду.

В помещение вошли сосредоточенные майор Истомин и капитан Максимов.

— Привет, лейтенант! — весело бросил капитан. — С благополучным прибытием!

— Спасибо, — бодро ответил Ермолай. — Здравия желаю, товарищи офицеры, рад вас видеть.

— И мы рады, — изрек Истомин, протянул руку для приветствия. — Рассказывай, как там, на Большой земле?

— В целом неплохо, страна успешно работает на войну. Я убедился в этом в Горьком.

— Слышали о вашей вынужденной посадке.

— Было дело…

— Что в Новосибирске, Ермолай? — энергично продолжал майор. — Как расследуется теракт в театре?

— Жизнь идет в Сибири. Вам привет от всех знакомых, — ответил Ермолай и поведал о том, что ему сообщил майор Апальков…

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

После ареста знакомого Пехоева (Герцога) буквально за порогом своей квартиры и последующего неприятного допроса, Калиновский (Негоциант) серьезно задумался. Ведь допрашивающие его офицеры сообщили, что в военное время купля-продажа произведений искусств рассматривается как спекуляция, уголовно наказуемое действие с последующей конфискацией. И поскольку он, Калиновский, определенно находится на крючке у органов, то как же ему теперь без купли-продажи, то есть спекуляции, жить дальше? Вопрос очень интересный…

Тут еще родственник Василий все причитает, предлагает уехать к родне, в Казань…

Калиновский (Негоциант) сидел в кресле невдалеке от горящего и потрескивающего камина и тяжело раздумывал. Ведь сейчас, в условиях блокады, он не сможет вывести всю свою коллекцию на Большую землю. Распродавать за бесценок результаты своего многолетнего труда он не хотел. Спрашивается, что ему делать дальше?.. Увы, он не знал… Опять же, как долго будет длиться блокада?.. Запасов продовольствия и денег еще надолго хватит, может, на год… А дальше?.. А если все же в город войдут немецкие войска? Ведь Гитлер обещал стереть город с земли…

— У нас тут тоже есть кое-что интересное, — бросил майор Истомин.

Истомин, Максимов и Сергеев, расположившись за столом, трапезничали.

— Задержали мы у коллекционера Негоцианта одного скупщика картин, — вымолвил капитан. — Ушлый мужик, на хлебозаводе работает и коллекционирует произведения искусств.

— Чувствую я, что не простой он коллекционер, — вставил майор. — За ним что-то тянется. Но он скромно молчит, а доказательств у нас против него никаких нет.

— Надо Негоцианта хорошо потрясти, — напористо изрек капитан. — Уверен, он многое знает.

— Я думаю, Негоциант — мелкая рыбешка, и ничего интересного для нас не скажет, — медленно вымолвил майор. — Нам надо изловить крупную рыбу. Вот Герцог был крупной рыбой.

— Да, крупной. Но он уже ничего не скажет, — усмехнулся капитан, весело добавил. — Как его любовница уделала.

Истомин взглянул на часы и строго бросил:

— Выезд в музей через пятнадцать минут.

— Какое положение на ленинградских фронтах? — спросил Ермолай.

— Пока все без изменений, — вяло выдавил Истомин. — Волховский фронт предпринимал попытку наступления и прорыва блокады, но… увы, не получилось.

Два грузовых и один легковой «газон» выехали из ворот аэродрома. Сергеев внимательно смотрел в окно.

Вскоре машины свернули в какой-то проулок, затем в другой.

«Так. В целях конспирации следуем в Эрмитаж другим маршрутом», — смотря в окно, решил Ермолай.

Всюду виднелись следы бомбардировок и маскировки. Людей на улицах практически не было, много валялось разного мусора. Во многих окнах домов были выбиты стекла…

«С каждым моим приездом любимый город тускнеет и разрушается», — горько размышлял Ермолай.

Послышалась строгая мужская речь из городского громкоговорителя, предупреждение о скорой бомбардировке…

Колонна въехала во внутренний двор Зимнего дворца и остановились. Ермолай увидел две бронемашины с пулеметами.

Из здания вышел капитан Ильиных. Вышли из машин и Истомин, Максимов, Сергеев.

— Здравствуйте, товарищи, — громко вымолвил капитан Ильиных. — Все будем делать как всегда?

— Как всегда, — ответил Истомин.

— Как поживает академик Понаровский? — спросил Сергеев. — Я ему привез большие приветы.

— Приболел наш академик, — хмуро вымолвил капитан Ильиных. — Но я при встрече ему обязательно передам приветы.

Ермолай вспомнил, как неважно выглядел академик во время их последней встречи, неприятно кашлял. Подумал:

«Жаль старика…».

Иркутск,

железнодорожный вокзал…

Из одного вагона прибывшего состава на перрон вышел мужчина в пальто, шляпе и лайковых желтых кожаных перчатках. Благоухающий, примерно тридцати лет, гладковыбритый, с родинкой на левой щеке, он разительно отличался от окружающих. Неспешно осмотрелся по сторонам и важной походкой направился к зданию вокзала.

Мужчина в шляпе уже подошел к зданию вокзала, как из него вышел вооруженный милицейский патруль.

— Гражданин, — грозно обратился к мужчине с родинкой на левой щеке патрульный сержант милиции. — Предъявите документы.

— Я что-то нарушил? — улыбаясь, спросил мужчина с родинкой на левой щеке.

Второй патрульный, ефрейтор, зевая, недовольно бросил:

— Щегол! Грамотный очень! — и грязно выругался. — Ошиваются тут… по тылам, а кто-то за них воюет. Терпеть не могу пахучих мужиков, еще в шляпе и бабских перчатках.

— Я мирный человек…

— Значит без документов, — зло перебил сержант милиции.

— С документами у меня полный порядо…

Договорить солидный мужчина с родинкой на левой щеке не успел.

Со словами:

— Разберемся, — его грубо схватил за руку ефрейтор и потащил в здание вокзала.

— Товарищи-товарищи! Почему?..

— Разберемся. Уж очень ты на одного фашистского диверсанта смахиваешь…

Погрузка в машины ящиков с музейными экспонатами прошла по обычной схеме. По окончанию ее Сергеев расписался в накладных.

Колонна из легкового «газона», двух грузовых машин и бронеавтомобиля медленно двинулась в путь по вечернему городу. По-прежнему моросил мелкий дождь.

Сергеев находился в кабине грузовика, следующего за легковым «газоном» с майором Истоминым. Помня предыдущие попытки нападений на колонну, Ермолай внимательно посматривал по сторонам, прислушивался к доносившимся звукам.

Вот завыли сирены, предупреждающие о скором авианалете фашистских самолетов. Колонна продолжала свое движение.

Вскоре послышались отдаленные взрывы.

До аэродрома добрались без приключений…

Перед вылетом самолета капитан Максимов предложил перекусить. Он, а также Истомин и Сергеев расположившись за столом.

— Николай Максимович, ты со мной не летишь? — спросил Сергеев.

— Нет, Ермолай, не лечу. У нас с капитаном есть еще здесь некоторые делишки.

Максимов в это время поставил на стол четвертинку водки.

— Старая заначка, — бросил капитан, — давайте ее усугубим.

— Давайте, — ловко открывая емкость, изрек Истомин.

Быстро разлили содержимое по стаканам.

— За твой удачный полет, Ермолай, — предложил тост майор.

— Спасибо, Николай Максимович. А я выпью за вашу удачную операцию здесь, в городе.

Мужчины выпили, стали закусывать, разговаривать. По просьбе Ермолая Истомин изложил невеселые фронтовые новости…

Примерно через час Сергеев поднимался в самолет. Сильно гудя, самолет пошел на взлет…

Ленинград, Литейный проспект,

нелегальная квартира резидента Абвера…

Резидент Абвера Пэн был хорошо осведомлен о существовании в блокадном Ленинграде черного рынка произведений искусств. Он также знал, что многие высокие чины Третьего рейха увлекались коллекционированием художественных шедевров. Пэн знал и отношение шефа, Канариса, к искусству. Резидент аккумулировал информацию о музеях города, серьезных коллекционерах…

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

Двое мужчин в милицейской форме подошли к двери квартиры и стали кулаком стучать по ней.

Вскоре дверь приоткрылась, показался недовольный пожилой мужчина.

— Открывай, открывай, старик, — крикнул один из милиционеров. — НКВД с ордером на обыск.

Оттолкнув удивленного старика, милиционеры стремительно прошли в квартиру.

За ними из слегка приоткрытой двери соседней квартиры напротив, наблюдала пожилая женщина…

Милиционеры вышли из квартиры примерно через час. В руках одного было два чемодана, в руках другого — вещевой мешок и сумка. Один из них закрыл дверь квартиры на ключ…

Глава 14

В салоне самолета Сергеев занял свое обычное место у иллюминатора. Настроение была какое-то неважное, в голову лезли странные, непонятные мысли.

Часы показывали полночь, самолет уверенно набирал высоту.

«Надо подремать, — решил Ермолай. — Может, и настроение улучшится…».

Что-то рядом взорвалось. Самолет неестественно, как от взрывной волны, задрожал. Дремоту Сергеева сняло как рукой. Он быстро прилип к иллюминатору. Но в кромешной тьме ничего не было видно, лишь отдельные вспышки от снарядов невдалеке.

Опять раздался взрыв. Самолет сильно вздрогнул, как будто в него что-то попало.

«Вероятно, фашистские зенитки бьют по нам», — невесело подумал Ермолай.

Самолет как-то повело на одну, левую сторону. Он слегка накренился, стало тревожно.

Из кабины выскочил взъерошенный майор Теплов и быстро проследовал по левому борту вглубь салона. Из-за ящиков Сергееву не было видно действий майора.

Вот он снова показался из-за ящиков.

— Черт возьми! — крикнул майор. — Осколок от разорвавшегося снаряда зенитки попал в крыло. Оно начало разрушаться, — выругался. — До Урала точно не дотянем.

«Опять вынужденная посадка», — приуныл Сергеев и спросил:

— Что будете делать, товарищ майор?

— Будем выжимать из самолета все, что можно, — зло ответил Теплов. — Штурман еще, блин… ранен, — и прошел в кабину летчиков.

Из-за борта слева послышались скрипы, шум и треск.

«Точно, разрушается крыло, — хмуро подумал Ермолай. — А на одном мы далеко не улетим…».

Ленинград,

Комендантский аэродром…

Майор Истомин и капитан Максимов пили чай и обдумывали свои дальнейшие действия. Задержанный у дверей Негоцианта коллекционер по фамилии Ишутин, с хлебокомбината, нес полную ахинею. Определенно косил под дурачка, тянул время…

Подал сигнал телефонный аппарат. Максимов поднял трубку, бросил абоненту:

— Привет, капитан, — и стал внимательно слушать.

Затем изрек:

— Хорошо, мы подъедем, — и положил трубку.

Взглянув на майора, Максимов вымолвил:

— Женщина, соседка Негоцианта, сообщила капитану Ильиных, что к коллекционеру приходили двое милиционеров. Грубя хозяевам, вошли в квартиру. Вышли они через час с чемоданами и сумками. Ильиных предлагает проехать к Негоцианту, и все на месте выяснить.

— Милиционеры вышли с вещами из квартиры Негоцианта, — медленно вымолвил Истомин. — Как-то это странно.

— В городе уже действуют лже-милиционеры, грабят и убивают жителей, — сказал капитан.

Майор кивнул.

— Поехали на место…

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

У двери квартиры стояла пожилая женщина и капитан Ильиных. Капитан, чертыхаясь и ругаясь, методом подбора ключей пытался открыть дверной замок.

На лестничную площадку с шумом вошли майор Истомин и капитан Максимов.

— Здравствуйте, товарищи, — громко бросил Максимов. — Над чем это вы колдуете?

— Звоню-звоню, а никто не открывает, полная тишина, — вымолвил Ильиных. — Вот, пытаюсь открыть замок.

— Эти два милиционера вышли из квартиры с вещами, — изрекла женщина. — А один из них потом закрыл дверь на ключ, ключ сунул в карман. Я видела.

Офицеры переглянулись, сразу как-то сосредоточились.

— Товарищи, отойдите, — осматривая дверь, строго бросил Истомин.

Когда все отошли от дверей, майор тоже отошел на три шага, а потом… пошел на таран двери. Дверь не устояла от удара плечом могучего тела майора и со скрипом распахнулась.

Все осторожно вошли в прихожую, прошли дальше. На кухне на полу весь в крови лежал пожилой мужчина. Из гостиной выглядывали безжизненные мужские ноги.

— Ой, батюшки! — громко воскликнула женщина. — И Василий, и Федор, ведь оба — мертвецы! Ой-ой, — визгливо заголосила, — соседей убили и обворовали…

Самолет сильно затрясло, он все больше наклонялся на левый бок. К тому же, он определенно стал снижаться.

«Мы линию фронта уже перелетели? — всматриваясь в иллюминатор, пытался понять Ермолай. — Куда же мы сядем? Кругом такая темень… И сядем ли вообще…».

Самолет неприятно задрожал и загудел. Угрожающе задвигались ящики в салоне самолета.

«Блин… Я вроде ящики капитально закрепил!» — воскликнул Ермолай.

Самолет, казалось, попал в воздушную яму.

«Неужели мы погибнем!?» — ужаснулся Ермолай, внутри все похолодело, сердце учащенно забилось…

Мгновение, другое… Раздался резкий треск, потом послышался истошный крик. Определенно, он исходил из кабины летчиков. В салоне погас свет. А потом… удар… шум… тряска самолета… Ермолай держался, как мог. Снова страшный удар… шум, крики… Ермолай отлетел в угол, ударился головой… И… тишина…

…в помещение вошла, вернее, легко впорхнула сосредоточенная молодая девушка в цветастом платье и с подносом в руках. Бледнолицая!! Красивая!! Глаз не оторвать!.. У нее были волосы льняного цвета. Причем волосы были сплетены между собой в длину и ниспадали до груди. А на подносе красовался румяный пирог!..

Ленинград,

Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…

Майор Истомин, капитаны Максимов и Ильиных, а также старший лейтенант, следователь из местного территориального отделения милиции, уже третий час делали обыск и опись имущества квартиры Негоцианта.

В квартире все было перевернуто и перерыто. Воры поработали на славу, в большинстве висевших на стенах рам вместо картин зияла пустота. Подверглись обыску все шкафы, комоды, диваны и полки квартиры. Два кресла были изрезаны ножами, разворочена спальная кровать, на кухне полный кавардак…

— Похоже, обыск делали специалисты своего дела, — недовольно ворчал Ильиных.

— Может, наоборот, дилетанты все перерыли, перевернули, — вставил Максимов.

— Квартира у Негоцианта скромнее, чем у Герцога. Но воры все же поживились хорошо, коллекция весьма солидная, — вымолвил Истомин, рассматривая хозяйский каталог. — Родственники, то есть наследники у Негоцианта были?

— Родственники вроде как есть, — медленно ответил следователь…

— Лейтенант! Сергеев! Живой?

Ермолай открыл глаза и увидел во тьме перед собой контуры человека, мужчины.

— Никак живой, очухался значит, — вымолвил человек.

— Ты кто? — спросил Ермолай.

— Хорошо видать тебя шандарахнуло, лейтенант. Это я, командир самолета, майор Теплов. Вспомнил?

— Припоминаю, — тихо и медленно выдавил Ермолай, ощутил головную боль. — А где мы?

— Мы совершили вынужденную посадку. Давай поднимайся, Сергеев, пойдем разбираться, выяснять обстановку. Пойдем-пойдем, рассиживаться нам нельзя…

«Точно, мы совершили вынужденную посадку, — с трудом поднимаясь, стал вспоминать Ермолай, в голове все гудело. — А почему майор один?» — спросил:

— А где твои помощники, майор?

— Члены моей команды мертвы, — выдавил не своим голосом майор.

— Как? Оба?

— Да, оба погибли при жесткой посадке. Нам с тобой очень повезло, лейтенант. Впрочем, об этом сейчас рано говорить. Если выберемся, то может нас обоих под трибунал отдадут…

Москва,

штаб-квартира ГРУ ГШ Красной армии,

кабинет начальника…

В помещение стремительно вошел полковник Селезнев. Комиссар Голиков стоял у висевшей на стене карты, держа в руке стакан с чаем в подстаканнике.

Он строго взглянул на полковника и спросил:

— Что-то случилось, Сергей Михайлович?

— Так точно, товарищ комиссар. В рамках операции «Театр» пропал самолет, перевозивший из Ленинграда ценности.

Комиссар посуровел лицом.

— Поподробнее, пожалуйста.

— Груженый самолет вместе с сопровождающим лейтенантом Сергеевым вылетел из Ленинграда по направлению на Свердловск. Взлетели, доложили. Через 15 минут майор Теплов доложил, что фашисты ведут сильный зенитный заградительный огонь. И все… На связь с ярославским диспетчером в заданное время самолет не вышел, на запросы не отвечает. Может, фашисты сбили. Может, возникли технические проблемы, самолет сам упал или… вынужденно сел… Я позвонил на Калининский фронт, там о нашем самолете ничего не знают.

Какое-то время хозяин кабинета раздумывал и размышлял. Вот он решительно взглянул на карту. К нему подошел полковник и также взглянул на карту.

— Предположительно, самолет находился где-то на стыке трех областей, — кивая на карту, вымолвил полковник. — Калининской (в настоящее время Тверской), Вологодской и Ярославской.

— Экипаж самолета — один из лучших, — медленно сказал комиссар. — Он сделает все для спасения… Возникает главный вопрос — пересек самолет линию фронта или нет? Сильный зенитный огонь… А ваши предположения — это только предположения… Значит, верна была информация разведки: дабы перекрыть наш воздушный коридор с Ленинградом, фашисты усилили свое ПВО на этом участке.

Затем энергично вымолвил:

— Позвоните в Ярославль, пусть наши люди организуют поиск на земле. Кстати, что у нас там сейчас?

— К военной комендатуре прикомандирован после ранения майор Чиликин.

— Так, пусть действует без промедления, — продолжал комиссар. — Сергей Михайлович, еще раз позвоните на Калининский фронт, пусть они тоже займутся поисками. Перевозку ценностей воздушным путем прекратить, слишком высоки риски. Тем более, что по докладам, наиболее ценные художественные произведения уже вывезены. Проинформируйте Истомина, пусть он тоже подключится к поискам. Задействуйте все возможные наши силы.

— На НКВД выходить? — спросил полковник.

— Не хотелось бы, — нехотя выдавил комиссар. — Но они все равно узнают, обидятся, да еще и будут вредничать. Поэтому сразу сообщи им, пусть тоже помогают в поисках. В конце концов, одно дело делаем…

Поскольку самолет лежал частично на левом боку, то основной выход из грузового отсека оказался закрыт ящиками с грузом. Майор, громко ругаясь, стал открывать деформированный запасный выход со стороны правого борта. Но дверь не поддавалась. Вот в руках майора появилась монтировка, дело явно пошло веселее.

Вскоре дверь с неприятным скрипом отворилась.

Майор, следом и Сергеев вышли из салона и встали на подмерзшую землю.

— Вот мы и на земле, — озираясь по сторонам, выдавил майор. — Поле, рядом лес и темень. Как мы сели, ума не приложу.

Они прошли к передней части самолета. Носовая часть, очевидно, от удара о землю, оказалась разбита и вдавлена в корпус.

— Жаль ребят, — изрек Ермолай. — Будем доставать тела?

— Будем, — жестко отрезал майор.

— В Москве знают, где мы находимся? — спросил Ермолай.

— Конкретно, где мы находимся, нет, — хмуро ответил майор. — Во время обстрела немецкими зенитками, осколок снаряда попал в кабину, где располагался штурман. Он получил сильное ранение, вышла из строя рация, мы утратили связь с землей, частично управляемость самолета. Но я уверен, нас уже ищут…

Смольный, кабинет первого секретаря

Ленинградского обкома ВКП(б)…

Жданову доложили о пропаже где-то в районе линии Калининского фронта самолета, перевозившего из Ленинграда художественные музейные ценности.

Член Военсовета Северо-Западного направления сильно возмутился! Срыв государственно важной задачи!? Утрата ценностей!? Реакция Сталина!?. Жданов искренне переживал за порученное дело, ровно как и за свою судьбу. Поэтому сразу взялся за телефонный аппарат.

Жданов позвонил директору Эрмитажа, академику Понаровскому, но больной старик ничего не знал. Затем позвонил исполняющему обязанности начальника городского управления НКВД, полковнику Шадрину. Полковник оказался также не в курсе.

— С кем приходится работать!? — возмущался лидер ленинградских коммунистов.

После разговора со Ждановым, Шадрин для подстраховки перезвонил в Москву и сообщил своему прямому начальнику, заместителю министра, о пропаже самолета.

Между тем уже достаточно заведенный Жданов, не найдя по телефону городских офицеров ГРУ Красной армии, вышел прямо на начальника ГРУ ГШ Красной армии, комиссара Голикова.

Комиссар заверил Жданова, что будут предприняты все меры, чтобы досконально разобраться в возникшей ситуации с самолетом.

— А что с ценностями? — строго спросил Жданов.

— Данных о том, что перевозившиеся художественные ценности попали в руки фашистов, нет, — твердо заверил комиссар.

Жданов немного успокоился.

— Как только появятся свежие данные о самолете, вы мне сообщите.

— Непременно, Андрей Александрович…

С большим трудом Теплов и Сергеев достали тела офицеров из сильно деформированной кабины самолета и положили их на землю.

— Простите меня друзья, что не сумел спасти вас, — закрывая тела куском брезента, горько, со слезами на глазах изрек майор.

Теплов и Сергеев постояли, погрустили.

— Надо выбираться отсюда. Искать наших людей, военных, органы советской власти, доложить о себе надо. Нас наверняка ищут, — выдавил майор. — Потом организовывать вывоз тел, груза.

— Верно, какие-то населенные пункты должны быть поблизости. Но я не могу покинуть груз в самолете, — изрек Сергеев.

— Ах да, ты же, лейтенант, хранитель ценностей, — хмуро согласился майор, — и головой отвечаешь за них. Значит, пойду я, а ты, брат, останешься здесь, будешь все охранять. Предлагаю сейчас перекусить, а потом заняться нашими делами.

— Согласен. Мне очень интересно, мы на нашей территории или оккупированной фашистами?

— По моим данным, — вымолвил майор, — на нашей. То ли в Калининской области, то ли в Ярославской, а, возможно, и Вологодской. Но бдительность надо сохранять, здесь могут быть заброшенные фашистские диверсанты, бандиты разных мастей, дезертиры и прочий элемент. У тебя какое оружие, лейтенант?

— Наган.

— И у меня пистолет. Жаль, наш штатный ППШ, находившийся в кабине пилотов, при посадке вышел из строя.

Ленинградская область,

окрестности Красного Села, линия фронта…

Ночь, видимость слабая, в трех-четырех метрах ничего не видно. Два дежуривших бойца, ефрейтор и рядовой, сидят в окопе и ведут тихий, неспешный разговор. Примерно в километре от них тянется немецкий окоп. От него доносятся слабые звуки губной гармошки…

Вот рядовой, уже в солидном возрасте мужчина с восточными чертами лица, замер и слегка высунулся из окопа. Быстро достал винтовку, прицелился и выстрелил.

— Ты что, дед Митроха? — воскликнул ефрейтор. — Решил поохотиться, эвенк?

— Кажись, однако, попал. Взгляни там возле пригорка, на нейтральной полосе. А лихо он меж минных полей полз.

Но в это время начался обстрел из стрелкового оружия окопов с немецкой стороны.

— Дождались блин… канонады, — недовольно изрек ефрейтор. — Тишину нарушил, получим, дед, от комбата теперь.

— Не боись, ефрейтор. Обстрел, однако, сейчас закончится. Я слажу и гляну, кого там у пригорка пристрелил.

Беспорядочная немецкая канонада закончилась через 10 минут. Рядовой (дед Митроха) осторожно на четвереньках полез к пригорку. Через десять минут рядовой приволок убитого мужчину с привязанным к поясу серым пеналом.

— Приволок перебежчика! — удивленно выдавил ефрейтор. — Гляди, а рожа-то какая у мертвеца. Давай-ка взглянем, дед, что у этого перебежчика на поясе висит.

— Осторожнее, однако! — изрек рядовой. — Может, там взрывчатка, грохнет невзначай.

— Знаю-знаю, — бросил ефрейтор, осторожно открывая пенал.

В нем в аккуратно закрученном состоянии находились художественные холсты.

— Мать честная! — бросил рядовой. — Люди погибают на войне, а кто-то картины вывозит через границу.

— Может, там шифровка какая, надо нашему начальнику разведки передать, — вымолвил ефрейтор.

— Это правильно, однако. Может, наградят меня…

— Держи шире карман, дед Митроха. Как бы в штрафбат за нарушение тишины не отправили…

В предрассветной тишине майор Теплов, дав последние указания Сергееву, отправился на поиски населенных пунктов и органов советской власти.

Температура воздуха была где-то около нуля градусов. Чтобы не замерзнуть, Ермолай стал ходить возле самолета. Вперед-назад, вперед-назад, вперед… В голову лезли самые разные, в основном, невеселые мысли…

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

В кабинете начальника отделения милиции находилось трое мужчин. За столом восседал капитан Ильиных, рядом прохаживался майор Истомин. Посреди помещения стоял мужчина в потертом и помятом пиджаке со связанными сзади руками. Вид у него был явно не веселый, если не сказать удрученный.

На столе лежали холсты с написанными маслом художественными картинами. Кивая на холсты, капитан спросил:

— Что это за картины, Ишутин?

— Я не знаю, — тихо выдавил допрашиваемый Ишутин. — Я уже говорил, что один человек попросил их забрать по одному адресу. Назвать его имя я не могу, дал честное слово… Да и с памятью у меня неважно…

— Честное слово! — прерывая, крикнул капитан. — Идет смертельная война, а мы играем в бирюльки! Память плохая… — ругнулся. — Ведь мы можем поговорить и по-другому!

В помещении воцарилась напряженная тишина.

— Хорошо, — вымолвил Истомин. — Давайте поговорим спокойно.

— Давайте, — жалобно выдавил Ишутин. — Только у меня затекли руки, и я хочу курить. А в спокойном состоянии я наверняка что-то вспомню. Развяжите меня.

Истомин кивнул, подошел к допрашиваемому. Развязал руки и предложил папиросу.

— Благодарствую, — выдавил Ишутин.

Взял папиросу и… резко оттолкнул майора. Далее он стремительно бросился к окну. И, несмотря на то, что помещение находилось на втором этаже, руками вперед выпрыгнул. Раздался треск стекла и выбитой рамы, шум с улицы. Майор и капитан бросились к окну и почти одновременно стали стрелять в убегающего Ишутина. Вот он резко остановился, вздрогнул и… упал на землю…

Истомин и Ильиных не рискнули выпрыгнуть в окно. Они бросились к двери помещения, пробежали по коридору, спустились по лестнице и оказались на улице. Офицеры сразу увидели распластавшегося в 5 метрах от них лицом вниз, в неестественной позе Ишутина.

— Ну, надо же такому случиться! — воскликнул Ильиных и зло выругался…

Глава 15

Город Мышкин Ярославской области,

районный отдел НКВД…

В кабинете начальника отдела находился его хозяин, капитан Маслов. Поступил срочный циркуляр с требованием организовать поиск вынужденно приземлившего самолета (или его останков) на территории района. Самолет с ценным грузом летел из Ленинграда. Капитану до чертиков надоело сидеть в этом заштатном городишке и заниматься преступлениями бытового характера. Хотелось заниматься серьезными, масштабными делами. И вот, кажется, подвернулся шанс отличиться и перевестись…

Капитан рассматривал карту района и его наиболее глухих западных мест. Ныла раненая правая рука (по локоть у него был протез, часть руки оторвало в 1940 году во время финской войны).

В итоге раздумий Маслов организовал три группы поиска. Во главе одной из них в составе трех человек пошел он сам…

Часом позже, деревня Корчмино,

в 25 километрах на запад от Мышкина…

Капитан Маслов с группой прибыл на грузовике в деревню и стал опрашивать встречающихся на пути местных жителей.

Но никто ни про какой самолет ничего не слышал и не видел.

— Едем дальше, в деревню Левцово, — дал указание водителю капитан.

— Дорога туда плохая, — выдавил пожилой водитель в очках.

— Вперед! — твердо изрек капитан…

Светало. Разминаясь и маршируя возле самолета, Ермолай осматривал округу.

Поле оказалось совсем не большим. Окружающий его лес был смешанным, виднелись березы, ели, ольха и даже могучие дубы.

«Как же летчики смогли приземлиться ночью на такую совсем небольшую поляну?» — удивлялся Ермолай, рассматривая бугристую, промерзшую полянку.

«Впрочем, — сразу грустно подумал, — ценой этого виртуозного приземления стали две жизни летчиков…».

Стал раздумывать и прикидывать, как будут подъезжать к самолету грузовики, за ящиками с экспонатами…

Ермолай взглянул на часы, майор Теплов ходил уже 4 часа…

Лесной массив на стыке

Калининской и Ярославской областей…

Двое мужчин в шапках и солдатских шинелях сидели спиной к спине на упавшем, старом большом дереве. Согреваясь друг от друга, они то ли дремали, то ли бодрствовали…

Вот в двух десятках метрах от них среди стволов деревьев показался осторожно идущий мужчина в военной форме. На голове у него находился синий летный шлем.

— Никак летун военный топает, — толкнув соседа локтем, тихо изрек один из мужчин.

— Тихо ты, — прошипел второй. — Я его уже пять минут наблюдаю. Внимательный тип.

— Да, минуту назад ты храпел вовсю, Емеля…

— Тихо, Балда! — резко оборвал второй мужчина. — Видно не местный вояка, идет неуверенно.

— Осторожность соблюдает, — прошипел первый мужчина. — Давай его пропустим вперед, потом понаблюдаем. Ну, а потом возьмем на абордаж, поговорим с ним. Ну, и решим, как с ним быть. Как мое предложение?

— Точно балакаешь. Только сделать это надо осторожно, у военного может быть оружие…

Время шло, а майора Теплова не было видно.

«Интересно, как он там? — раздумывал Сергеев. — Нашел какой-то населенный пункт? Нашел людей? Позвонил в Москву?..» — и решил перекусить.

Аккуратно проник в чрево самолета. Обошел грузовой салон, поправил несколько ящиков с экспонатами в отсеке.

Занял свое обычное место у иллюминатора, достал запасы и принялся не спеша трапезничать…

Восточная Пруссия, вилла в Штейнорте,

резиденция рейхсминистра Риббентропа…

Последнее время у Риббентропа было плохое настроение. Гитлер требовал, чтобы Япония незамедлительно вступила в войну с Россией. На все дипломатические усилия его, Риббентропа, министерства в этой части, японцы неофициально отвечали, что пока не готовы к большой войне. Следовал и их официальный ответ — они усиленно готовятся к войне с Россией.

Ох уж эти восточные тонкости и хитрости!?.

На доклад прибыл полковник Шульц. Какое-то время рейхсминистр слушал невыразительную речь полковника. Когда тот перешел к российским событиям, Риббентроп перебил:

— Шульц, вы выяснили, что с питерским агентом Сонетом?

— На данный момент, точной информации по нему нет.

— Сонет — важнейший наш агент! — вскипел рейхсминистр. — Что вам вообще известно о нем?

— Сонет исчез, не выходит на связь. Возможно, уходя от слежки, он залег на дно…

— Срочно оправьте человека в Ленинград, мы должны точно и все знать о Сонете.

— Слушаюсь, господин рейхсминистр.

— Что по украденным в Эстонии художественным холстам из Ленинграда? — спросил рейхсминистр.

— Руководство спецпочты еще не закончило расследование.

— А вам, Шульц, ничего не известно? — уже взорвался Риббентроп. — Нет даже никаких предположений?

— Мы навели некоторые справки, поставили задачи информаторам и агентам…

— И?

— Пока только предположительно, по косвенным признакам, — это работа СД.

«Шелленберг! — воскликнул Риббентроп. — Этот выскочка! Пронюхал… и организовал нападение…».

— Стопроцентных доказательств, господин рейхсминистр, — продолжал полковник, — у нас пока нет…

— Продолжайте работать, Шульц. И активнее, активнее работайте. Вы свободны…

— Смотри-смотри, Емеля, самолет! Лежит на брюхе! — внезапно приглушенно раздался незнакомый мужской голос.

Ермолай удивленно встрепенулся. Прильнув к иллюминатору, увидел приближающихся двоих мужчин в военной форме, шинели и шапках. Они шли со стороны леса.

— Тихо ты, Балда, — прошипел еле слышно второй мужской голос. — Может это немецкий самолет, и там есть живые люди.

«Говорят по-русски. Значит, наши люди!» — воскликнул Ермолай, отложил трапезу, направился к выходу из грузового салона.

— Да нет, это наш самолет, похоже, экстренно приземлился, — донеслось. — Наверняка там одни трупики, сейчас поживимся чем-нибудь…

— Здравствуйте, товарищи, — выходя из двери самолета, громко изрек Ермолай.

Находящиеся примерно в десяти метрах мужчины остановились и удивленно взирали на человека, вышедшего из двери самолета.

— Я лейтенант Сергеев, нахожусь на спецзадании. Прошу вас представиться.

Внезапно и гулко прозвучал выстрел. Над самой головой Ермолая что-то просвистело и ударилось в обшивку самолета. Инстинктивно Ермолай замер…

Деревня Левцово

Мышкинского района…

Грузовая машина затормозила возле деревенского магазина. Из кабины выскочил капитан милиции и быстро подошел к лавочке, на которой располагались три пожилые женщины.

— Здравствуйте, милые! — громко изрек капитан.

— Здравствуй, служивый, коль не шутишь.

— Не шучу, родные. Я начальник райотдела милиции в Мышкине, капитан Маслов. Имею к вам очень серьезный вопрос.

— Говори.

— Ночью в вашей округе ничего такого не произошло?

Женщины стали переглядываться, пожимать плечами.

— Может, шум большой кто слышал? — продолжал спрашивать капитан.

— Старик мой что-то слышал, — вымолвила одна из женщин. — Не спит он ночами, болеет…

— Где он? — быстро и перебивая, спросил капитан.

— Дома, — ответила женщина. — Третий дом по улице, с высокой такой трубой, — показала рукой направление.

— Спасибо, дорогие, — бросил капитан и быстрым шагом направился по указанному направлению…

Разговор капитана Маслова с седобородым стариком длился недолго.

А после него грузовая машина с военными направилась по лесной дороге…

Оцепенение длилось какое-то мгновение. Сергеев юркнул в дверь самолета. Следом прозвучал второй выстрел.

— Не пали ты, береги патроны, — прозвучали мужские слова.

Ермолай достал свой наган, привел в боевое положение и стал осторожно выглядывать в дверь. Воцарилась тишина.

«Кто эти люди? — раздумывал Ермолай. — По форме одежды похожи на военных… Почему стреляли в меня?.. Это фашистские диверсанты, наши бандиты?.. Возможно, дезертиры?..».

Вот из-за одного дерева показалась мужская голова в шапке.

«Метров двадцать будет», — прикинул Ермолай и стал прицеливаться.

Голова исчезла.

«Черт! Ситуация! — выругался Ермолай. — Что делать? Что предпримут эти типы?.. Как долго я смогу здесь находиться?..».

Вот голова показалась снова.

Сергеев прицелился и выстрелил. Послышалось вскрик, тело упало на землю.

«Попал!» — воскликнул Ермолай.

В это время из-за другого дерева выскочил второй мужчина и бросился бежать в лес. Сергеев снова прицелился и выстрелил. Мужчина продолжал бежать и все дальше удаляться.

«Промазал во второго, — зло подумал Ермолай. — Уйдет гад, уйдет…», — выругался…

Иркутск,

железнодорожный вокзал,

КПЗ при линейном отделении милиции…

Уже третий день Иван Удачин сидел в камере. Правда, он предъявил при досмотре «левый» паспорт на имя Руслана Вешина. Он ругал себя последними словами, что так глупо попался патрулю, приехал из Маньчжурии, не переоделся. И вот…

Кормили задержанных какими-то отходами. Сутки с ним сидел шебутной вор-карманник, потом привели на некоторое время тихого православного батюшку, потом в стельку пьяного парнишку…

«Почему меня не вызывают на допрос?» — возмущался Удачин (Вешин)…

— Вешин, на выход, — раздался грубый мужской голос.

Вскоре Удачин (Вешин) заходил в мрачное помещение. За столом восседал капитан милиции. Невдалеке стоял некий гражданский тип в кожанке с улыбающимся, неприятным лицом.

— Зарос щетиной, — осматривая задержанного, выдавил гражданский. — Трудно признать. Но это мы сейчас поправим.

В руке его мелькнуло лезвие опасной бритвы. Подойдя к Удачину (Вешину), выдавил:

— Стой спокойно, если не хочешь, чтобы я тебя порезал, — и резко махнул бритвой по левой щеке.

Удачин (Вешин) спокойно перенес болевое ощущение.

Капитан встал из-за стола, в руке он держал фотокарточку. Подошел к Удачину (Вешину), фото поставил рядом с его лицом.

— Точно, это наш искомый Удачин с родинкой на левой щеке, — выдавил капитан. — Нагулялся милок, будем этапировать в Новосибирск.

Удачин (Вешин) сделал удивленно-непонимающее выражение лица. Выдавил:

— Не понимаю…

— А тебе, белогвардейское отродье, и понимать нечего, — грубо прервал капитан…

Раздумывая, что предпринять дальше, Сергеев посидел какое-то время в самолете. Затем осторожно, держа наготове наган, вышел из салона самолета.

«Второй бандит мог спрятаться где-то недалеко, — прикидывал Ермолай. — Но осмотреть убитого бандита надо, возможно, он еще жив», — и медленно двинулся к лежащему на земле мужчине.

Подойдя, Ермолай стал рассматривать мужчину. Судя по неподвижной позе, он был мертв. Пуля попала прямо в висок. Из-под шапки убитого выглядывало что-то синее. Ермолай сдвинул шапку с головы и… увидел шлем летчика.

Сразу мелькнула мысль:

«Такой шлем был у майора Теплова!?. Неужели эти двое бандюков его убили?..».

Не хотелось, очень не хотелось в это верить. Полезли совсем уж темные мысли:

«Возможно, бандиты пытали майора… И он сказал им о самолете… Вот они и притащились…».

Ленинград, музей Эрмитаж,

отделение НКВД…

На рабочем столе начальника отделения милиции лежало полтора десятка художественных полотен без рамок. Эти полотна в сером пенале только что доставил посыльный с линии фронта, из района Красного Села. Майор Истомин и капитан Ильиных рассматривали полотна.

— Надо все это показать академику Понаровскому, — вымолвил Истомин. — Кстати, как его здоровье?

— Здоровье неважное, но сегодня он вышел на работу, — ответил капитан, взял телефонную трубку.

Услышав абонента, вымолвил:

— Эльдар Иосифович, зайдите, пожалуйста, ко мне. Пришли новые картины для музея.

Через минуту в помещение решительно вошел академик. Окинув взглядом комнату и бросив:

— Здравствуйте, товарищи, — быстро прошел к рабочему столу хозяина кабинета.

Подкашливая, академик принялся рассматривать и комментировать лежащие на столе холсты.

— Так… — тихо изрек, — это ранний Серов. Эту работу я не знаю… Это творение Ивана Никитина… это, кажется, поздний Хендрик Гольциус. Кое-что из этого требует ремонта, опять же, рамы надо изготовить. Откуда эти шедевры?

— Вы, Эльдар Иосифович, коллекционера Федора Федоровича Калиновского по кличке Негоциант знали? — спросил Истомин.

— Да, я знаю художественного эксперта Калиновского. Надо признать, эксперта высокого уровня. Знал я и его давно умершего отца, отменного искусствоведа.

— Калиновский, или Негоциант — это один и тот же человек, — бросил капитан. — Его убили и ограбили. Эти картины были найдены у фашистского лазутчика, пытавшегося пересечь линию фронта. Теперь это экспонаты нашего музея.

— Убили, ограбили? Калиновского? — тихо вымолвил академик. — В нашем городе… — закашлялся.

— Вот именно. Как коллекционер, он был связан с темными личностями. Эти неразборчивые связи его в конечном итоге и погубили, — вымолвил Истомин.

— Сейчас, в условиях блокады, еще кто-то занимается коллекционированием? — спросил академик.

— Занимаются, Эльдар Иосифович, — ответил майор. — И еще как занимаются…

Внезапно послышался звук мотора машины. Сергеев приподнялся и увидел едущий по полю грузовик.

«Кто едет? — задумался Ермолай. — Наши — не наши?», — отчего-то разболелась голова, а рука потянулась к нагану.

Но, несмотря на возникшие сомнения и головные боли, надо было идти встречать грузовик. Держа в правой руке пистолет, Ермолай пошел навстречу машине.

Вот машина затормозила, из кабины выскочил капитан милиции.

— Наконец нашли самолет! — крикнул он громко. — Ты кто, лейтенант?

— Сергеев, — выдавил Ермолай.

— Я — капитан Маслов. Ты-то нам и нужен, Сергеев, убери наган. Как приземлились? Груз цел?

«Меня искали и нашли», — вяло подумал Ермолай, ощутил большую усталость.

Перед глазами проскочили неприятные мгновения приземления самолета, вынос из кабины тел летчиков, мертвый бандит…

Ермолай тихо изрек:

— Груз цел…

После осмотра самолета и погрузки на машину тел двух летчиков и одного бандита, Маслов и Сергеев стали обсуждать дальнейшие действия. Капитан сообщил, что до линии фронта порядка 90–100 километров.

— Прилично, — выдавил Ермолай.

— В общем да, — согласился капитан. — Но в прифронтовую полосу проникают фашистские диверсионные группы. Совершают набеги на населенные пункты, минируют дороги, устраивают разные диверсии, поджоги, убийства.

— В нашей ситуации я предлагаю следующий вариант, — продолжал Маслов. — Я оставляю тебе двоих вооруженных человек для охраны груза. Сам на машине еду в Мышкин, докладываю по инстанции…

— Первым делом позвоните в Москву в ГРУ полковнику Селезневу, — вставил Ермолай.

— Хорошо, сначала ему — полковнику, потом по своей инстанции, — продолжал капитан. — Нахожу два грузовика и еду сюда, к тебе, лейтенант. Далее мы действуем в зависимости от полученных указаний начальства.

— Все правильно, — бросил Ермолай. — А ближайшая железнодорожная станция от этого места далеко?

— Станция Некоуз, примерно 40–45 километров. А что?

— Я вижу только один вариант, как выбраться из создавшейся ситуации, — медленно вымолвил Ермолай. — ГРУ выделяет спецвагон, он прибывает на станцию Некоуз. Мы на грузовиках везем груз на станцию, выгружаем в вагон. Далее он отправляется к месту назначения.

Некоторое время капитан раздумывал.

— Логично, лейтенант, — изрек, похлопал по плечу…

После отъезда капитана Маслова Сергеев расставил двух совсем молодых бойцов на охрану самолета. Основательно проинструктировал, сообщил и об убежавшем бандюке.

Голова у Ермолая была какая-то чумная, в организме чувствовалась усталость.

«Капитан Маслов будет мотаться в общей сложности часа четыре, — прикинул. — Пожалуй, надо мне отдохнуть».

Прошел в салон самолета, сделал себе небольшое лежбище. Удобно расположился…

Глава 16

Ермолай проснулся и услышал шум моторов машин. Причем явно не одной машины.

Ермолай взглянул на свои часы:

«Похоже, Маслов приехал, транспорт пригнал. А хорошо я отдохнул».

Поднялся, потянулся, чувствовал он себя замечательно.

Вышел из самолета и увидел подъезжающие три грузовика. Машины остановились. Из одной машины вышел незнакомый майор с перевязанной правой рукой, из другой — капитан Маслов.

— Принимай подмогу, лейтенант! — крикнул капитан.

— Спасибо, — ответил Сергеев. — Подмоге я всегда рад.

К нему подошел майор с перевязанной рукой и вымолвил:

— Майор Чиликин, ГРУ. Вы — Сергеев?

— Так точно, — облегченно вымолвил Ермолай.

Майор внимательно осмотрел лейтенанта, улыбнулся и вымолвил:

— Хорошо, брат. Хорошо, что сам жив, что груз сохранил, — протянул левую руку.

После рукопожатия изрек:

— Кратко доложи обстановку.

— Есть…

Сергеев в течение минуты изложил ситуацию, в которой оказался он и груз…

Капитан Маслов привез 4 бойцов, совсем молодых, определенно по возрасту еще школьников. Под руководством Сергеева они извлекли груз из самолета и погрузили в три грузовика.

В ходе выгрузки-погрузки Сергеев спросил Маслова о майоре Теплове.

— Он нигде не объявлялся, мы его ищем, — ответил капитан.

— А кем оказался тип, которого я застрелил? — спросил Ермолай.

— Дезертир из действующей части на Калининском фронте. Его убежавший напарник наверняка тоже такой же.

«Кто-то воюет, а кто-то дезертирует», — ругнулся Ермолай.

Закончив работы, он поклонился разбитому самолету, сказал про себя добрые слова в его адрес.

— Я пришлю сюда людей, — вымолвил капитан, — они здесь все внимательно осмотрят, все, что можно, демонтируют с самолета, вывезут останки.

Ермолай кивнул.

— Ну что, товарищи! — громко изрек майор Чиликин. — Вперед!

— Вперед, — согласился Сергеев.

Офицеры сели в кабины рядом с водителями, по два бойца разместились в кузове вместе с грузом. Колонна из трех машин медленно тронулась в путь…

Ленинград,

служебный офис ГРУ ГШ Красной армии…

В кабинете присутствовали подполковник Чехов и майор Истомин. Майор по телефону разговаривал с полковником Селезневым.

— …это здорово, Сергей Михайлович, что летчики сумели посадить самолет на обычную поляну, что Сергеев жив, и цел перевозимый груз.

— Безусловно, здорово, что так все закончилось, конечно же, жаль летчиков. Но в создавшейся ситуации мы останавливаем операцию «Театр». Комиссар считает, что ваша миссия в Ленинграде на данном этапе закончена, важнейшие художественные ценности, картины из Эрмитажа вывезены. Возить самолетом мраморные статуи на Большую землю мы, разумеется, не будем.

— Полностью согласен.

— Ты корректно это доведи до директора Эрмитажа, академика. Он в свою очередь пусть доложит Жданову.

— Понял.

— Есть еще одна новость в рамках операции «Театр». Задержан Иван Иванович Удачин, сын белого офицера, организатор теракта в Новосибирском театре. Он во всем сознался.

— Очень хорошо, товарищ полковник.

— Да, вот что. Вы, Николай Максимович, немедленно возвращайтесь в Москву.

— Слушаюсь, Сергей Михайлович…

Лесная дорога оказалась узкой, с ухабами и разными неровностями. Чтобы не повредить музейный груз, двигались медленно. Ермолай находился в кабине третьего грузовика.

Внезапно раздалась приглушенная автоматная очередь. Как послышалось, с левой стороны по ходу движения. Колонна остановилась. Ермолай с водителем выскочили и укрылись справа за машиной. Раздалась более громко вторая очередь, затем еще одна. Послышались одиночные винтовочные и пистолетные выстрелы.

«Ну, дела!? Кто мог напасть на колонну в глухом лесу?» — недоумевал Ермолай.

Выстрелы прекратились, установилась тишина.

«Что дальше? Противник готовит атаку на колонну? Или решил отступить?» — раздумывал Ермолай.

— Отбой тревоги! — раздался голос капитана Маслова.

Ермолай и водитель вышли из-за машины, прошли вперед ко второй машине. В это время Маслов и два бойца вытаскивали водителя из кабины первой машины.

К Ермолаю подошел майор Чиликин с пистолетом в левой руке.

— Похоже на почерк диверсионной группы Абвера, — изрек майор. — Неожиданно напасть из засады, обстрелять и быстро уйти. Жаль, жаль убитого водителя первой машины. Но задерживаться нам в лесу нельзя, надо двигаться дальше…

— По машинам! — раздалась вскоре команда капитана Маслова.

Через минуту колонна продолжила свое движение…

Москва, штаб-квартира

ГРУ ГШ Красной армии…

В кабинете комиссар Голиков и полковник Селезнев обсуждали текущие служебные дела.

Внезапно подал острый, неприятный звук крайний слева от комиссара телефонный аппарат. Хозяин кабинета тихо изрек:

— Вертушка, НКВД, — взял трубку и бодро изрек:

— Комиссар Голиков, слушаю.

— Что у вас по вывозу музейных экспонатов Эрмитажа? — из телефонной трубки раздался неприятный, но хорошо знакомый мужской голос.

— В целом все идет по нашему плану, товарищ Берия, — быстро ответил комиссар. — Есть, конечно, некоторые трудности…

— Вы не забыли, что вы лично отвечаете за результаты операции.

— Никак нет, не забыл, товарищ Берия.

— А что с самолетом, перевозившим уникальные картины?

Голиков взглянул на полковника, усмехнулся и вымолвил:

— При пересечении линии фронта самолет был обстрелян фашистами. Из-за полученного повреждения он совершил вынужденную посадку на нашей территории. Самолет обнаружен нашими наземными службами, ценности Эрмитажа все в сохранности. Сейчас они вывозятся железнодорожным транспортом к месту своего назначения.

— Так… — медленно выдавил Берия. — Проведите расследование по данному факту и незамедлительно доложите мне.

— Есть, товарищ Берия.

На какое-то время повисла тишина.

— Работайте, товарищ Голиков.

— Есть, товарищ Берия, — быстро отчеканил комиссар и осторожно положил трубку.

Кистью ладони смахнул проступивший на лбу пот, не спеша сел в кресло и бросил:

— Продолжим, Сергей Михайлович…

Колонна подошла к небольшой, из трех домов, железнодорожной станции.

Майор Чиликин и капитан Маслов решительно двинулись в здание станции. Вскоре они вышли вместе с женщиной в железнодорожной форме и направились в сторону одиноко стоящего грузового вагона. Маслов махнул рукой Сергееву.

Ермолай догнал троицу, и они все вместе подошли к товарному вагону.

— Вот, товарищи, — кивая на вагон, вымолвила женщина, — вагон прибыл час назад из Рыбинска.

— А тепловоз у вас есть? — спросил майор.

Женщина улыбнулась.

— Для вас, дорогие наши военные, защитники вы наши, все, абсолютно все есть.

— Прекрасно! — весело бросил майор, взглянул на Сергеева. — Будем организовывать загрузку вагона?

— Будем, — подтвердил Ермолай. — Только я сначала его как следует осмотрю.

Обследование и затем загрузка вагона продолжалась примерно три часа. Ермолай в целом остался доволен состоянием вагона и результатами погрузки груза.

После окончания работ майор Чиликин и Сергеев прошли в здание станции. Не сразу, но майор связался по телефону с Москвой и затем вышел на полковника Селезнева. Затем со словами:

— Слышимость плохая по линии, — передал трубку Ермолаю.

— Здравствуйте, товарищ Сергеев! — прокричал полковник. — Молодец, лейтенант! Будешь представлен к награде!

— Спасибо, служу Советскому Союзу, — смущенно выдавил Ермолай.

— А сейчас о нашем деле, — продолжал, крича, полковник. — Тебе в помощь поступает сержант Веселов, он после ранения, но мужик деловой и бывалый. Ваш вагон доставят в Рыбинск, а там прицепят к составу, и покатите вы по маршруту: Ярославль — Буй — Киров — Молотов (в настоящее время Пермь) — Свердловск и дальше в Новосибирск. Доставляете груз по назначению, и там ты получишь новый приказ. Все ясно, Сергеев?

«Доставить груз… Новый приказ?.. — подумал Ермолай. — Возможно, новое дело?..» — бодро ответил:

— Ясно, товарищ полковник.

— Постоянно звони и докладывай о движении. Ну, вперед, лейтенант. Счастливой тебе дороги.

— Спасибо.

Чиликин и Сергеев вышли из здания, прошли к вагону. Их встретил небольшого роста сержант. На плече его висел автомат, в руках он держал два вещевых мешка.

— Здравия желаю, — изрек весело боец. — Сержант Веселов прибыл в распоряжение лейтенанта Сергеева.

— Здравия желаю, — в тон ответил Ермолай.

— Здравствуй, Веселов, — бросил Чиликин. — В мешках харчи?

— Так точно. Ведь путь не близкий предстоит.

— Молодец…

В это время к вагону подъехал дымящий и гудящий паровоз и заглушил разговор.

Чилихин взглянул на Сергеева, потом на Веселова, весело бросил:

— Ну, давайте, братцы, устраивайтесь в вагоне. Отправка через 15 минут, не подведите…

— Ни в коем разе…