Операция "ГОРБИ"

Глава первая БОРЬБА БЕЗ ПРАВИЛ

Читатель погружается в атмосферу «холодной войны». Посол СССР в Канаде Александр Яковлев еще не догадывается о своей миссии «идеолога перестройки». Мы знакомимся с реальными историческими персонажами эпохи «перестройки», а также с историком Игорем Волгиным, созданным фантазией автора, который выступит в книге комментатором хроники «первой мировой информационной войны».

Ржавый дверной замок угрожающе лязгнул.

Тяжелая дверь тюремной камеры медленно отворилась. Два вооруженных конвоира с толстощекими лицами мрачно зашли внутрь.

— Подъем!

Он с трудом приоткрыл веки, прогоняя остатки тревожного сна. Шатаясь, встал с жестких нар, одернул мятую рубаху в темно-серую полоску. Торопливо потер грязными кулаками заспанные глаза. Он понял, что наступило его последнее утро: его расстреляют по обвинению в измене Родине, суд приговорил его к высшей мере наказания.

Так вот почему ему снились кошмары! Он чувствовал каждой клеточкой своего тела свои последние минуты. И все же, за что? В западных газетах писали, что именно он помог избежать Третьей мировой войны… Некоторые журналисты даже считали, что он достоин Нобелевской премии мира. Но его, миротворца, приговорили к расстрелу!

Они пошли по холодному, сырому, едва освещаемому желтым маслянистым светом дешевых лампочек коридору. «Жить! — стучало в висках. — Я хочу жить!» Его сознание то меркло, то оживлялось фотовспышками картин-воспоминаний. «Но я же спасал страну от ядерной катастрофы, боролся за мир…» — видимо вслух пробормотал он. И тут же произошло то, что не вязалось с инструкцией. Один из конвоиров не выдержал.

— Миротворец нашелся! Сдал страну за тридцать сребреников! Благими намерениями вымощена дорога в ад. Предал лучшую агентуру страны. Стал марионеткой в руках вражеских спецслужб! По их приказу отключил систему безопасности русской сверхдержавы…

И тут же в его лицо направили холодное дуло револьвера.

— Черт знает, что такое снится!

Капли липкого пота выступили на лбу. Сердце бешено колотилось, ударяя в виски. Ладони взмокли. Плечи покрылись мурашками. Он сделал над собой усилие и приоткрыл глаза.

Тонкий лунный лучик скользил по оконному стеклу, и, просочившись в комнату, превращался в призрачный перламутровый конус, внутри которого кружились пылинки и тени прошлого. По холодному стеклу, с внешней стороны окна, деловито бежала пушистая ночная бабочка с крупными черными пятнами на серебристых крыльях.

На дворе стояла теплая весенняя ночь. Впрочем, не трагичная ночь с 15 на 16 мая 1963 года, — когда был расстрелян по обвинению в измене Родине советский разведчик-шпион Олег Пеньковский.

Семнадцать лет спустя. Скоро должно было наступить утро 16 мая 1980 года.

Разгар «холодной войны». Советский Союз вовсю готовится к всемирной Олимпиаде, открытие которой намечается на июль 1980 года.

Соединенные Штаты захвачены президентской гонкой. (США уже, кстати, во всеуслышание объявили, что из-за введения в 1979 году советских войск в Афганистан они демонстративно объявляют Олимпиаде в Москве бойкот.) Кто станет новым президентом США в ноябре 1980 года? Пока что шансы голливудского актера, выдвинувшего свою кандидатуру на пост президента Америки, оценивались народом как весьма низкие… Киноактер — это ведь совсем не политик…

Луна висела над оконной рамой, яркая и сочная, как ломоть свежего топленого масла. Далеко внизу, под окнами, шуршали на прохладном ночном ветру деревья со смолистой корой и длинными мягкими иглами. В Канаде красный кедр встречался повсеместно, и никто не считал кедровые орешки в сахаре особым деликатесом.

Здесь, в Канаде, вообще мало что могло угодить в разряд экзотики. Мир изобилия! Магазины завалены всевозможными лакомствами и кулинарными изысками. И он наслаждался своей дипломатической миссией, так удачно совпавшей с пребыванием с мире изобилия! За десять лет работы в советском посольстве он многое поменял в своих взглядах. В том числе и отношение к «холодной войне». Он был вполне доволен собой и счастлив, и возвращаться в Союз ему совсем не хотелось. Вот только, пожалуй, не надо на ночь смотреть по телевизору русскую «Международную панораму». Потом всю ночь кошмары сниться будут!

Мужчина средних лет, с носом по-деревенски расшалепистым, в просторечье именуемом «картошкой», представляющий советскую дипломатическую миссию в Канаде, вытер высохшим кулаком со лба капли пота. Он вспомнил, как по русскому каналу показывали спецрепортаж: в такую же романтичную, теплую весеннюю ночь поставили точку в нашумевшем деле советского разведчика Олега Владимировича Пеньковского, завербованного спецслужбами США и Англии.

ИЗ ДОСЬЕ

ОЛЕГ ВЛАДИМИРОВИЧ ПЕНЬКОВСКИЙ. 23 апреля 1919 г. — 16 мая 1963 г.

Бывший полковник Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба Минобороны СССР. В 1963 году обвинен в шпионаже (в пользу США и Великобритании) и в измене Родине, расстрелян по приговору суда.

По версии, распространенной в прессе СССР, сотрудничество с западными спецслужбами Пеньковский начал в 1958 году. Суд над ним носил демонстративно-назидательный характер. В советской прессе Пеньковский описывался весьма недалеким и корыстным человеком, который умудрился «прославиться» тем, что во время агентурной работы спекулировал в Турции на рынках ювелирными побрякушками. Арестован благодаря тому, что ГРУ вышло на его связника — Гревила Винна. Военной коллегией Верховного суда СССР Олег Пеньковский был приговорен к смертной казни и расстрелян на рассвете 16 мая 1963 г. Его связник Гревил Винн был приговорен к 8 годам заключения за шпионаж. Однако в 1964 году Гревил Винн был обменен на советского разведчика Конона Молодого.

По версии западных аналитиков Пеньковский был высокоэрудированным человеком и грамотным офицером разведки. Кроме того, Пеньковский, по их утверждению, помог разрулить Карибский кризис, когда мир стоял на грани Третьей мировой войны. Утечка информации шла именно через Пеньковского. Сотрудничество со спецслужбами США и Великобритании он начал в 1961 году, вследствие неприятия доктрин социализма. Денег за свою работу он почти не брал. Объемы и важность переданных им материалов на Запад не имели аналогов за всю предыдущую историю борьбы спецслужб Запада и Союза. В США и Канаде О. Пеньковского называют мужественным героем «холодной войны» и миротворцем, который отдал свою жизнь за то, чтобы не случилось Третьей мировой. Причиной провала О. В. Пеньковского западные аналитики считают безграмотную передачу информации сотрудником ЦРУ, Джеком Данлепом.

По независимой версии Пеньковский стал частью большой политической игры. Он сыграл роль крупной марионетки в игре прихода к власти новой политической элиты в СССР и дискредитации Н. Хрущева. Информация о Пеньковском, его работе в ГРУ и сотрудничестве со спецслужбами США и Великобритании до сего дня классифицируется как секретная.

Большинство версий строится либо на косвенных фактах, либо на официальной информации, которая не всегда достоверна, а также на опубликованных в 1965 г. в США автобиографических воспоминаниях самого О. В. Пеньковского, авторство которых также оспаривается.

Вода в рукомойнике оказалась прохладной и бодрила. «Да, — думал посол СССР в Канаде Александр Яковлев, набирая в пригоршни эту освежающую воду, — приснится же кошмар! Расскажешь — не поверят». Почему именно шпион Олег Пеньковский явился ему во сне? Конечно, русский ГРУшник, завербованный ЦРУ и МИ-6, был далеко не безгрешен. Возвышенные дневники, одухотворенные борьбой за мир во всем мире, скорее всего, за него написало само ЦРУ Талантливые люди, однако, там работали! Теперь всем на Западе ясно, что Пеньковского следовало не расстрелять, а дать Нобелевскую премию мира. Кровожадные чекисты с Лубянки отправили на казнь невинного человека! Вот он, зловещий советский тоталитаризм! Страшный монстр КГБ! Еще немного, и Олег Пеньковский собственными руками завершил бы изнурительную «холодную войну». Гонка вооружений сменилась бы наконец разоружением, а железный занавес Союза рухнул бы, ко всем чертям собачьим. Короче говоря, благодаря шпиону Пеньковскому, наступил бы мир во всем мире. А тут — тюремные казематы. Зловещий каменный мешок Лубянки…

Яковлев закрыл водопроводный кран и с наслаждением погрузился в мягкие волны голубого махрового полотенца. «Предатели, начиная со времен Брута и Цезаря, были во все века, — подумал советский посол. — Но когда речь идет об интересах государства, то это уже предательство особой категории. Здесь мало примитивной мотивации Брута, мечтающего сесть в чужое кресло, или алчного Иуды, который решил подзаработать. Тут другое — идеология страны, безопасность и геополитические ценности… С предательством в государственных масштабах все непросто, нелинейно…»

Он, посол СССР в Канаде Александр Яковлев, еще не знает, что именно ему суждено будет взорвать всю прежнюю систему убеждений советского общества, став главным ИДЕОЛОГОМ «ПЕРЕСТРОЙКИ».

Ночная сырость и молочно-белый туман исчезали под первыми лучами теплого канадского солнца. Александр Николаевич Яковлев начал торопливо одеваться к завтраку. Вновь «казенная» белая рубашка, удушающий галстук, черные брюки… Однако ночной кошмар продолжает сверлить его мозг. А что, если Олег Пеньковский вовсе не добровольно выбрал себе роль шпиона, как пишут советские газеты, и не мечтал быть «героем-миротворцем», по терминологии американских журналистов? Что если он вообще не делал никаких самостоятельных шагов? Быть может, его просто хитроумно вынудили играть определенную роль в политическом театре? Что, если Пеньковский, как шахматная фигура на доске большой политики, просто блистательно сыграл в чужой игре и скандально погиб?

Но что за невидимый режиссер дергал за ниточки шпиона Пеньковского — марионетку на сцене политического театра?

Александр Яковлев провел сухой ладонью по заметно поседевшим волосам. Нет, подумал он, в этой не разгаданной до конца загадке предателя Пеньковского ключевой вопрос надо ставить так: кто на кого работает, человек на систему (к примеру, КГБ, ЦРУ, МИ-6) или же наоборот? Можно ли находиться в системе, но оставаться самим собой и работать «на себя»?

Вряд ли. Система отбирает либо ломает людей под себя. Пеньковский — это крупная деформированная шестеренка советской чекистской машины, о которой благодаря скандалу в прессе узнал весь мир. Тоталитарная система тем и плоха, что не просто перестраивает, а ломает и деформирует человеческую индивидуальность! Даже яркая и талантливая личность — всего лишь шестеренка механизма, работающего по определенной программе. А если в этой программе наступили сбои? Может ли шестеренка машины отладить механизм, или же она будет вынуждена тиражировать программные ошибки? Сложный вопрос. Разве возможно оставаться шестеренкой машины и одновременно стать ее приводным ремнем? Где заканчиваются личностные возможности и начинаются системные закономерности? И главное, кто же в итоге приводит всю эту систему шестеренок в действие, кто «дергает за ниточки» крупных марионеток, и рулит, по сути, театром большой политики?

Яковлев встряхнул головой, прогоняя остатки сна. На заданные самому себе каверзные вопросы ответа не было.

На свежую майскую зелень Оттавы упали розово-золотые лучи восходящего солнца. Ночной туман и хрустальная роса стремительно таяли, уступая дорогу солнечному весеннему дню.

Пройдет совсем немного времени, и к Александру Яковлеву, в Канаду, в мае 1983 года прилетит будущий лидер Советского Союза — Михаил Горбачев. В разговоре, состоявшемся на живописном обрыве Ниагарского водопада, Горбачев расскажет Яковлеву о новом экономическом проекте Советского Союза, — «Перестройке». Автором этого проекта будет Юрий Андропов, на тот момент уже тяжело больной, и практически не выходящий из ЦКБ.

Помощник генсека Андропова, ставропольский комбайнер Михаил Горбачев, озвучит «перестройку» практически от своего имени. Яковлева заинтересует этот проект. Но ни он сам, ни Горбачев тогда еще не будут догадываться, во что выльется эта амбициозная идея. И роль «АРХИТЕКТОРА ПЕРЕСТРОЙКИ» достанется Александру Яковлеву довольно неожиданно.

Впрочем, все это будет несколько лет спустя…

В домашнем кабинете историка и аналитика Политбюро ЦК КПСС Игоря Николаевича Волгина горел янтарный свет старомодной бронзовой настольной лампы в абажуре из золотистой мозаики.

Домашний кабинет, вечно заваленный рабочими бумагами со Старой площади, одновременно служил ему и спальней. Неуклюжий разухабистый румынский диван с бронзовой шелковистой обшивкой и отделанный рыжим орехом, чудом купленный в мебельном магазине как зарубежный дефицит, был загроможден увесистыми скоросшивателями и фолиантами букинистических изданий. И когда приходило время отхода ко сну, Игорь Николаевич, торопливо сгребал все это добро шершавыми ладонями крепких рук и просто сбрасывал на пол, отвоевывая у книг и бумаг территорию для сна.

Проснувшись в шесть тридцать, он торопливо приводил любимый диван в божеский вид, наскоро завтракал и спешил на Старую площадь. Выскакивал из московской подземки на станции «Площадь Ногина» (ее потом переименовали в «Китай-город») и с головой окунался в бумажную суету. Он обитал на втором этаже серого шестиэтажного «сталинского» дома за номером шесть, владея персональным кабинетом, и командой помощников, обитающих в так называемом «каминном зале» (от камина после многочисленных ремонтов осталось одно лишь название). Письменный стол Волгина был вплотную придвинут к окну, но он уже давно забыл о том, как выглядит солнечный свет. Правила внутреннего режима, заботливо сочиненные сотрудниками КГБ, строжайше предписывали во избежание любой утечки информации не поднимать «французские» шторы из белого жатого шелка и не открывать для проветривания окна. Подобных правил, доведенных до абсурда, было множество. Иногда Волгину казалось, что осторожные чекисты решили нарочно понаблюдать, как аналитическое управление, словно стая белых лабораторных мышей, будет выживать в условиях искусственного существования. Впрочем, видя, как бедные майоры вынуждены целыми сутками дремать на внутренних постах того же самого здания, где даже муха не пролетает, Волгин понимал, что и со своими родными кадрами Лубянка обошлась ничуть не гуманнее.

Впрочем, на КГБ Волгин был не в обиде. Его лучший друг, Петр Кирпичин значился видным полковником спецслужб, и почти круглосуточно бытовал на Лубянке. Да и сам Волгин, слава Богу, носил погоны, военное училище с Петей Кирпичиным они заканчивали вместе. Истфак МГУ стал для Игоря уже вторым образованием, гражданским. История была его страстью, он любил кропотливо ковыряться в архивах, благо от Старой площади до Исторической библиотеки на улице Забелина было рукой подать. Уже в летах, но всегда бодрый и подтянутый, Волгин часто шутил, что мол, если бы не Старая площадь да погоны, то пошел бы он заниматься исторической наукой.

На одном из студенческих балов в МГУ Игорь познакомился со своей будущей женой, Ольгой. Это была восточная красавица, приехавшая из далекого армянского села в Москву учиться на инженера-энергетика. Еще в детстве она наслушалась от родни завистливых сплетен о соседях-азербайджанцах: у тех в Баку было величайшее богатство: нефть. Ольгу глубоко потрясла биография братьев Нобелей, ведущих еще в царские времена разработки бакинской нефти. Прагматичная Ольга поняла, что Черная Королева — нефть еще долго будет диктовать шахматные ходы в большой политике. В Москву армянская красотка приехала с твердой решимостью учиться на энергетика, завоевывать высоты Черной Королевы.

Но вот только так уж получилось, что первым делом волоокая красавица с точеным загорелым профилем завоевала сердце студента истфака МГУ Игоря Волгина и родила ему дочь, которой, по древнему восточному обычаю, дали имя изысканного цветка — Ирис. Дочь своей внешностью не пошла в мать: у нее были светлые волосы, голубые глаза, как у Игоря. Зато характер складывался хваткий и прагматичный, как у Ольги, которая продолжала и в свои сорок лет поражать воображение столичных светских львов загадочной улыбкой мудрой и жестокой Медеи. Именно Ольге пришла в голову мысль пристроить амбициозную красавицу Ирис на факультет журналистики МГУ — мол, это гарантия полезных связей с влиятельными людьми.

Сказать, что рутина ежедневной службы совсем заела Игоря Николаевича, было бы неправдой. Он любил свою работу на Старой площади, хоть и видел, что КПД, т. е. коэффициент полезного действия, в бюрократической среде стремится к нулю. Спасала «отдушина» — историческая беллетристика, в которую он вечерами окунался с головой.

Наскоро поужинав тушеной бараниной с грецкими орехами и армянским лавашем, да посмотрев по телевизору «новости», Игорь забирался, словно в берлогу, в свой кабинет, и тогда уже никакими силами его нельзя было оторвать от любимых книжек, которые он тащил в дом изо всех букинистических магазинов. Ольга ворчала, мол, у всех мужья нормальные: тратят деньги на любимых жен да коньяк, а у этого вся зарплата уходит на книжки…

Ирис, доделав школьные уроки, наконец могла позволить себе развлечься модным маникюром, забравшись с ногами в мягкое кресло и закутавшись в теплый мамин плед с кофейно-бурыми верблюдами на песочном фоне. А Игорь Николаевич с головой погружался в новую букинистическую добычу. Втайне от всех он вынашивал идею написания книги о самом парадоксальном, как ему самому казалось, периоде новейшей истории. Он хотел создать книгу о ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ, когда человечество прекратило вести войны с помощью пушек и ракет. И началась эра войн ИНФОРМАЦИОННЫХ.

И эта, первая в истории человечества бескровная война, уже вступала в свою завершающую стадию. Игорь ощущал, что назревающая кульминационная схватка России с Западом будет непростой и непредсказуемой. От предчувствия грандиозности и величия надвигающегося апогея невидимой войны его лихорадило и наполняло азартом охотника, вышедшего на след крупного зверя.

И сейчас, при янтарном свете настольной лампы, струящимся сквозь золотую мозаику старинного абажура, Волгин склонился над своими рабочими бумагами, что-то в них правя, переписывая и дополняя, безжалостно выбрасывая все лишнее в корзину для мусора и бережно подкалывая листки, испещренные каллиграфическим почерком в темные скоросшиватели, аккуратно расфасовывая их по разным темам, и папкам, и готовя нить будущего повествования…

ИЗ ДНЕВНИКА ИСТОРИКА ИГОРЯ ВОЛГИНА

НА ПОРОГЕ ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ.

Через месяц в Москве начнется Олимпиада-80. Страна уже приведена в полную боеготовность, и напряжение все еще растет. Американцы, разумеется, демонстративно бойкотируют спортивные игры в Москве: в знак протеста против ввода советских войск в Афганистан. Мол, мы не имеем права вмешиваться в дела своего географического соседа. А какое, спрашивается, дело Америке до Афганистана? Может быть, все дело в том, что мы с нашим «ограниченным контингентом» как раз и заняли те стратегические позиции, что мечтают контролировать Штаты? Афганистан — «подбрюшье» Советского Союза, государство, граничащее с Узбекистаном, Таджикистаном и важнейший политический сосед всей советской Азии.

И в связи с этим приходит на ум термин, придуманный английским писателем Редьярдом Киплингом, — «БОЛЬШАЯ ИГРА». И уже начинает разворачиваться не спортивное шоу — а бои без правил.

«БОЛЬШАЯ ИГРА» — блестящий образ из романа Киплинга «Ким», о том, как русская и английская разведки хитроумно боролись друг с другом за влияние в Азии, и в частности в Индии. И эта Большая игра сегодня разворачивается снова. Теперь уже не только между русскими и английскими спецслужбами, но еще и американскими. В этой Большой игре, ведущейся за передел мира по схеме «бои без правил», ведущую роль приобретают приемы информационной войны. Вместо ракет, снарядов, танков, самолетов и пушек. Это — впервые за всю многолетнюю историю человечества. Кто же выиграет битву?

XX век создал новую политическую специализацию — МИФОТВОРЧЕСТВО, — в которой образы и символы заменят пушки и ракеты. ПОЛИТИЧЕСКИЕ МИФЫ — это больше чем религия: они не запрещают и не разрешают какие-то действия и ритуалы, они начинают с другого — С ИЗМЕНЕНИЯ СОЗНАНИЯ ЛЮДЕЙ: ИХ УСТАНОВОК И ЦЕННОСТЕЙ, которые предписывают определенные действия. Силой воображения можно добиться того, что не под силу обычной пропаганде. Политики превращаются в актеров, обещающих наступление Золотого века, роскошь и изобилие, не имея на то никаких реальных оснований. И тут важнее всего — убедительное лицедейство, то есть ложь.

Картина мира из целостной и логичной превращается в фрагментарную, состоящую из мозаики модных картинок, лозунгов и рекламы. Теперь человек опирается на мифы — они заменяют ему реальность. Мифы создают мозаичное мышление — и главным инструментом распространения их является, разумеется, пресса. И поэтому эта война носит одновременно и информационный и психологический характер.

Каковы же приемы, методы, ТЕХНОЛОГИИ информационно-психологической войны?

ПЕРВЫЙ тактический прием. Подмена проблем современности историческим прошлым. Одни яркие и неоднозначные исторические факты «отбеливаются», а другие — заведомо «очерняются». Так, например, с приходом к власти Н. Хрущева началась настоящая истерия вокруг «культа личности» и имени И. Сталина, который из вождей был низвержен до «тирана» и «деспота, загнавшего полстраны в лагеря». Почему же игнорировалось тотальное уничтожение американцами коренных жителей — индейцев? Почему «атомная бомба Л. Берии» получила имидж оружия массового поражения для уничтожения всего человечества, и при этом никак не учитывалось, что именно атомный проект Берии потянул за собой и скачкообразное развитие всей атомной энергетики в Союзе? А главное, что к моменту завершения «атомного проекта Берии» американцы уже почти создали свою атомную бомбу, и более того, игнорировалась гибель сотен тысяч японцев от ядерной атаки на Хиросиму и Нагасаки со стороны Америки? Так работает пропаганда.

ВТОРОЙ прием — проецирование проблем современных на прошлое. Например, вялотекущий конфликт Нагорного Карабаха. Политическая напряженность между Арменией и Азербайджаном в этой точке земного шара создавалась не годами, а десятилетиями. Однако достаточно привлечь либеральную «пятую колонну» зарубежной прессы и напечатать несколько гневных статей на тему «суверенитета» и «независимости», чтобы этот древний тлеющий конфликт взорвался войной. Этот прием ведения информационной войны предполагает, что конкретные политические решения, необходимые в исторической обстановке прошлого, вдруг начинают рассматриваться в контексте современности. Вот еще пример. Работа «сталинской контрразведки СМЕРШ» западной прессой признается «жестокой» и «недемократичной». А ведь СМЕРШ работал в годы Второй мировой войны, а не в мирное время! И работал против фашистов, надо сказать, эффективно. Напротив, экономическая модель нэпа В. Ленина как компромиссная и вынужденная мера «переломного периода» для страны, разрушенной Первой мировой войной, вдруг начинает активно предлагаться как универсальное «лекарство» для… оздоровления стабильной плановой экономики конца XX столетия! Искусственное смешивание разнородных исторических контекстов!

ТРЕТИЙ прием — моральная ликвидация всех героев и позитивных исторических личностей. Так, например, зарубежные газеты пишут, что лучшие покорители космоса — американцы, ведь именно они первые вступили на поверхность Луны. А то, что первый в мире искусственный спутник Земли создали в России, и что первым человеком, полетевшим в космос, был русский космонавт Юрий Гагарин, разумеется, замалчивается. Западные политологи давно «пришли к выводу», что русская история — это история ничтожеств. И даже такие личности, как Петр Первый, Екатерина Вторая, Иван Грозный — это все «мелкие сошки» в сравнении с великими американскими президентами.

ЧЕТВЕРТЫЙ прием — это подмена русского коллективизма как социально значимой психологической ценности, на новую ценность — личностную индивидуальность. Именно на этом строится ключевой конфликт России и Запада. Исторически на Западе сложилась личностная модель, а в России — общественная, коллективная. Но ориентир на личность предполагает неравноправие: одни люди могут эксплуатировать в своих интересах других людей. Развитие Запада, начиная с XV века, происходило во многом за счет колоний. Сравнительно маленькие территории государств (территория всей Франции равна Московской области) вынуждали глав государств увеличивать экономическую ресурсную базу за счет подчинения себе слабо развитых стран. Индийская колония кормила Англию, южноафриканская — Францию, латиноамериканская — Испанию, и т. д., и т. п. При этом подобная внешняя политика была вполне безнаказанной: Запад был гораздо лучше России защищен от внешних нашествий, (кроме юго-востока Европы, куда ворвалась Оттоманская (турецкая) империя).

Россия же обладала огромной территорией (шестой частью суши), что и позволило ей жить только за счет своего труда и своих собственных природных недр. Коллективизм был русской религией. Общество стояло на защите интересов отдельного человека, и именно поэтому в России все поступки оценивались с точки зрения, справедливы ли они и по Священному Писанию или нет, а на Западе важна лишь была выгода. Лозунг английского лидера У. Черчилля «у нас нет вечных друзей и нет вечных врагов, ибо у Англии есть вечные ИНТЕРЕСЫ», спроецированный на русское общество, стал инструментом разрушения страны.

И это — лишь несколько штрихов к многочисленным граням войны НОВОГО ВРЕМЕНИ, информационно-психологической… Нельзя подходить к этой войне с мерками мирного времени, мол, раз нет выстрелов, то нет и военных действий. Нельзя подходить с мерками общественной мирной морали: «справедливо — несправедливо». К любой войне следует подходить лишь с мерками оперативно-тактическими: оценивая стратегию победителей и проигравших.

Ибо война может быть и суровой, и справедливой, и священной.

Но она всегда будет делом ГРЯЗНЫМ. Даже если это блистательное ИСКУССТВО ВОЙНЫ.

Друзья по военному училищу, Игорь Волгин и Петр Кирпичин (первый теперь работал на Старой площади, а второй — на Лубянке), сидели в маленьком уютном зальчике ресторанчика Центрального дома литераторов, или, как его повсеместно называли — ЦДЛ. Ходила даже шутка некоего наблюдательного поэта:

Это было излюбленное место богемных встреч, отсюда начинался путь к «нужным людям», ведущим на вершины литературного Олимпа, и также путь в наркодиспансер, и нередко дорога сбивалась с первого пути на второй.

Друзья по военному училищу забронировали столик в самом дальнем и плохо освещаемом углу ресторана, видимо, у обоих сказывалась привычка привлекать к себе внимание окружающих как можно меньше. Впрочем, публики и так не было.

Середина дня, суббота: в это время московская богема еще только просыпалась. И только официанты в белых накрахмаленных фартуках и таких же шапочках, напоминающих взгроможденные на голову огромные куски сахара-рафинада, время от времени пересекали зал торопливо-услужливой походкой, то с графином воды, то со сверкающими белым мельхиором, столовыми приборами.

— Его подвела царская фамилия! — Игорь Волгин отложил узорчатую вилку на край блюда с ароматным шашлыком из лососины с маринованными овощами.

— Нет. Его подвел профессионализм. — Петр Кирпичин, худощавый и подтянутый «чекист» с загорелым, слегка «восточным» лицом скептично пожал плечами. — Успехи в политике. Такое не прощается.

— Ты веришь, что нашумевшая история с сервизом из Эрмитажа — правда? Я думаю — ложь.

— Разумеется, ложь. Но очень грамотная ложь. Хорошо продуманное очернительство, ставящее крест на всей карьере. А источник слухов нам неизвестен. А вопрос ведь именно в том, кому этот скандал с сервизом выгоден?

Григорий Романов был одним из наиболее вероятных преемников Брежнева. То, что «дорогой Леонид Ильич» доживает свои последние дни, никто не сомневался. Уже в марте 1982 года неприятности посыпались на Брежнева как из ведра. Зловещим знаком стал для него перелом ключицы, которая так и не срослась до самой его смерти. А случилось это на авиационном заводе Ташкента, который Брежнев посещал в рамках своего официального визита в Среднюю Азию. Строительные леса, на которые опирался мост, специально выстроенный для московского Политбюро, неожиданно рухнули. Брежнева от верной смерти спас охранник, молниеносно прикрыв «дорогого Леонида Ильича» своим мощным телом и приняв на себя основной удар рушащихся тяжелых стропил. Брежнев отделался всего лишь переломом ключицы, но даже вопреки личной заботе министра здравоохранения Евгения Чазова, кости предательски отказывались срастаться. Зато, неожиданно заявил о себе букет застарелых болезней — сердечная недостаточность, склероз сосудов, астения, нарушения речи, болезни желудка и печени.

24 мая 1982 года состоялся очередной пленум ЦК. Брежнев на него еле дошел. Выступал считаные минуты. Этот пленум стал особенным, знаковым. Именно на нем в партийной элите страны официально появляется новая фигура. Секретарем ЦК избрали Андропова. При этом Юрия Владимировича освободили от занимаемого поста председателя КГБ. Место Андропова на Лубянке занял генерал-полковник В. Федорчук, бывший шеф КГБ в Киеве. Однако никто даже не предполагал, что Андропов может занять место Брежнева. Из КГБ, полностью подчиняющегося Политбюро, — и вдруг на первые позиции высшей номенклатуры? Такого еще не было!

Поэтому кандидатуру чекиста Андропова (хоть и назначенного секретарем ЦК) как будущего политического лидера страны даже не просчитывали. Пытались вычислить, кто же из «своих», то есть партработников может претендовать на место Брежнева.

Одним из самых вероятных претендентов на высший пост в стране считался Григорий Романов. Долгое время он был секретарем Ленинградского обкома и выглядел одним самых жестких политических деятелей «брежневской эпохи». Говорят, у него дома висел портрет кумира — И. Сталина. Характер у Романова был резким и суровым, и время его правления в Ленинграде называли «военным режимом». Невысокого роста, но очень уверенный в себе, Романов правил Ленинградом целых пятнадцать лет, и даже зарубежная пресса поспешила назвать его «новым русским царем и преемником Брежнева», мол, и город и фамилия вполне царские. Однако вторая династия Романовых не состоялось.

В считаные месяцы имя Григория Романова было полностью дискредитировано обвинениями в коррупции, разгульной жизни и алчной жажде царских богатств. Это звучало дико! Если Романов был поклонником генералиссимуса, известного своими кирзовыми сапогами и простым военным мундиром, то вряд ли он видел смысл своей жизни в «царской» роскоши. И тем не менее по всей России упорно поползли поддерживаемые в прессе слухи о том, что Романов ведет себя, как «император». Якобы он устроил свадьбу одной из своих дочерей в Таврическом дворце, и блюда гостям подавали на сервизе из сокровищницы Эрмитажа, принадлежавшем когда-то Екатерине Великой. В итоге сервиз то ли разбили, то ли украли, но в Эрмитаж так и не вернули. И, хоть эти слухи были ни на чем не обоснованы, большинство советских граждан со злорадством пересказывали байку друг другу. Успешный и грамотный политик Г. Романов в одночасье полетел в тартарары, лишившись всех своих должностей и званий.

Затем, уже в начале «горбачевской перестройки», алиби Романова было документально обосновано. Но… объявив официально «историю с сервизом» пустыми бреднями, именно Горбачев в 1985 году и отправляет Романова в отставку. Так что успешному питерскому лидеру «оправдательный приговор» сильно душу не согрел, он слушал его, уже пребывая на пенсии.

А вот стиль борьбы с конкурентом — обвинение в коррупции, взяточничестве и т. п., это был тот же самый почерк, что и в «деле главы Краснодарского края С. Медунова», тот же самый, что и в «похождениях Галины Брежневой», скомпрометированной на рубеже 1981/82 года КГБ. И было очень похоже, что тот, кто вытащил на свет грязное белье Галины Брежневой и ее любовника Бори Цыгана, сочинил и пасквиль про украденный «сервиз из Эрмитажа».

Официант в накрахмаленном белоснежном костюме принес новый графин брусничной воды. В розовой жидкости плавали стеклянистые льдинки. Они мелодично позвякивали о стенки сосуда ансамблем стеклянных колокольчиков, словно рвались на свободу из хрустального заточения. Официант ЦДЛ услужливо наполнил большие фужеры ледяным брусничным напитком. Проводив взглядом стремительно ушедшего официанта, Волгин подумал о том, что в стране творится что-то непонятное. Словно под ударами страшного топора в чьей-то уверенной руке «брежневский аппарат» начал сыпаться, как игрушечный конструктор…

— Как ты думаешь, Петя, кто займет кресло Брежнева? — Волгин сделал большой глоток брусничной ледяной воды. — Мне кажется, наш дорогой Леонид Ильич вряд ли дотянет до Нового года.

(Так и вышло. Мужественно отстояв парад 7 ноября 1982 года, Брежнев, видимо, совершил над собой сверхусилие. Этот парад стал для него последним. Через два дня «дорогого Леонида Ильича» не стало.)

— Я не пророк. А к власти рвутся очень многие.

— И, похоже, что любой ценой. Борьба без правил…

— Власть и мораль — вещи не совместные. Если лев из моральных соображений не станет поедать антилоп, то умрет от голода. У политических львов тоже нет выбора. Законы политической карьеры жестоки. Если ты благородно не пойдешь по трупам своих коллег, то этим трупом станешь сам. Чем выше поднимаешься на вершину политического Олимпа, тем меньше там свободная площадка и тем больше на нее претендентов.

Уверенный в сказанном, чекист Кирпичин точным движением руки зачерпнул изящной ложечкой из белой фарфоровой соусницы с золотым ободком по краю томатный соус. Полил им горячий кусок телятины и крупно порезанный жареный картофель с румяной аппетитной корочкой. Потом ловко взял тяжелый мельхиоровый нож и принялся методично распиливать телячий антрекот на дымящиеся кусочки…

— Хорошо, Петруша. Но объясни мне: вот все эти загадочные смерти людей из брежневской команды — простое совпадение, следствие наступающей старости или кто-то стоит за всем этим? Чья-то дьявольская зловещая рука?

— Пользуешься дружбой с чекистом, да? — Кирпичин хитро прищурил глаза. — Хочешь узнать кагэбэшные тайны?

Самоубийство «чекиста» Семена Цвигуна

Начало 1982 года ознаменовалось страшной и необъяснимой загадкой. 19 января 1982 г. у себя на даче застрелился легендарный «чекист» Семен Кузьмич Цвигун. Что такое быть разведчиком в гитлеровском тылу Цвигун знал не понаслышке. Человек эрудированный и талантливый, он создал даже роман «Мы вернемся», как раз о работе советской разведки во время Второй мировой войны. Роман в 1974 году был опубликован в «Роман-газете», с портретом автора на обложке, и это сразу же принесло Семену Кузьмичу славу. Чисто внешне и супружеская жизнь, и карьера Семена Цвигун выглядела образцово-показательным примером, «историей успеха». И вдруг…

Вечером 19 января 1982 года Семен Цвигун приехал на свою дачу. Жены Розы не было, и только обслуга суетилась во дворе. Один из охранников чистил снег. Цвигун, не заходя к себе в дом, подошел прямо к нему. «Куда ведет эта дорожка?» — спросил Семен Кузьмич у охранника. «А никуда, к забору. Я тут расчистил немножко, а у забора — сугроб», — последовал ответ. «Вот и хорошо, что никуда», — спокойно ответил Цвигун и пошел к забору. Вынул пистолет «Макаров», приставил себе к виску… И застрелился.

Почему он совершил самоубийство? Всей правды до конца мы так и не узнаем никогда. Однако есть и весьма вероятные предположения. Цвигуну досталась сложная роль «двойного агента». Он должен был играть одновременно и на поле Брежнева, и на поле Андропова. Стареющий Брежнев, считая Цвигу-на своим близким другом, принимал из его рук даже лекарство от невралгии. Но прием каждой таблетки строго контролировали глава Минздрава Чазов и глава КГБ Андропов. И вот однажды Андропов, как раз накануне трагического 19 января, в раздражении сказал Цвигуну: «Кончай ты, Кузьмич, эти врачебные эксперименты. Не дай бог, умрет Брежнев, да не от твоих таблеток, а просто от старости. А винить-то будут тебя!» Цвигун понял, что ему придется выбирать между дряхлым Брежневым и перспективным Андроповым. Одного из них он должен бы предать. И тогда друг Брежнева, Семен Кузьмич Цвигун, решил было перейти в стан к молодому и энергичному Андропову… Но сделка с совестью оказалась не по силам. Роль двойного политического агента оказалась сложнее, чем работа разведчиком в фашистском тылу…

Все секретные дела, что вел Цвигун, немедленно перешли в руки Андропова, в том числе, и дневники из личного сейфа Сергея Кузьмича. Что именно за дневники держал в этом сейфе Цвигун, теперь, видимо, навсегда останется тайной.

Внезапная гибель «серого кардинала» Михаила Суслова.

Прошло всего несколько дней после гибели Семена Цвигуна, и Москву вновь встряхнуло от новой, нежданной трагедии. 29 января 1982 года хоронили «серого кардинала» партийной элиты Михаила Андреевича Суслова. Он внезапно умер на Татьянин день, 25 января. Взлет политической карьеры выпускника академии народного хозяйства имени Плеханова, Михаила Суслова, пришелся на времена смещения Хрущева. Активно поучаствовав в борьбе с идеологом «оттепели», Суслов получает монополию в партийной элите на все идеологические вопросы. А затем, начинает заведовать и международными делами. Он был верным помощником Брежнева.

После кончины М. Суслова все документы по его ведомству, и в том числе секретные, перешли в руки Андропова, резко усилив позиции шефа Лубянки. Более того. Все партийные дела, которые вел в ЦК Михаил Суслов, стали с этого момента функциональными обязанностями Андропова. Так случилось невероятное — объединение двух ведущих в стране политических сил, находившихся в активном противостоянии друг другу — силового, КГБ, и управленческого — аппарата ЦК КПСС. Связующей нитью между ними и одновременно рулевым стал Юрий Андропов.

Непонятная смерть ученого Владислава Иноземцева.

12 августа 1982 года скоропостижно скончался у себя на даче директор Института мировой экономики и международных отношений АН СССР, талантливый ученый, ставший академиком всего в сорок семь лет, Владислав Иноземцев. И этой смерти предшествовала длительная травля этого политолога международного класса. Иноземцев был правой рукой Брежнева в кадровых вопросах партаппарата. Гигантский институт, созданный непосредственно под Иноземцева и подаренный ему широким жестом самим Генсеком партии, только и занимался тем, что выпускал всевозможные информационные справки для сотрудников ЦК, причем по любым вопросам. И вот, в начале 1982 года в институте Иноземцева появились «люди из прокуратуры» и стали «искать компромат» на ближайшего соратника Брежнева! «Люди из КГБ» заявили об «идеологическом упадке» института Иноземцева. В самом деле, в его институте работало много «золотой молодежи», насмотревшейся в загранпоездках красивой либеральной жизни и потому презиравшей все «совковое». Аспиранты института (А. Фадин, Б. Кагарлицкий, Ю. Хавкин) даже создали журнал «Поиски», в котором обсуждали перспективы… «либерального коммунизма». И тогда 6 апреля 1982 года «люди из КГБ» с обыском перевернули институт вверх дном и посадили активистов «либерального коммунизма» в Лефортово, а на самого Иноземцева, приютившего под своей крышей «гнездо либерализма», завели уголовное дело. Генсек Брежнев ничего в этой ситуации изменить не смог.

Академик Иноземцев, ощущая бездействие «дорогого Леонида Ильича» как предательство, не дожидаясь развязки истории, спустя всего четыре месяца, ушел в мир иной. И как только это произошло, всех молодых идеологов «либерального коммунизма» немедленно выпустили на свободу, а дело закрыли.

На улице погода резко переменилась, солнце куда-то ушло, налетел холодный ветер с охапками сизых туч, и маленькая форточка в углу ресторанного зала ЦДЛ неожиданно резко хлопнула. Чувствовалась, что осень набирает свою силу и жаркое «бабье лето» уже не вернется. Послышались первые удары дождевых капель об асфальт. На оконное стекло полетели охапки желтых кленовых листьев. Долговязая фигура официанта замаячила в углу зала и щелкнула выключателем. Сразу посветлело, и Петр Кирпичин невольно скользнул глазами по автографам знаменитых поэтов и писателей, расписавшимся прямо на стенах ЦДЛ.

— Любопытное все же место, — вполголоса проговорил Кирпичин, указывая вилкой на «наскальные» автографы, — как в музее.

— Вот и моя дочь говорит то же самое. Кто-то Ирис сказал, что ресторан ЦДЛ — это кладезь мудрых мыслей. Теперь она от меня не отстает, просит, чтоб я ее сводил в харчевню, где великие люди пишут прямо на стенах. — Волгин, машинально провел широкой ладонью по высокому, морщинистому лбу.

— Она же у тебя будущая журналистка? — недоуменно вскинул брови Кирпичин. — На журфаке МГУ учится, как я помню. Так зачем ей эти странные писатели да поэты? И их «наскальное творчество»?

— Я тоже понять не могу, зачем ей понадобились писатели, — Волгин виновато улыбнулся. — Кажется, все дело в том, что у нее появился друг. Поэт. И он на Ирис сильно влияет.

— Поэт? О, это похоже на авантюру. — Кирпичин неодобрительно покачал головой и поймал вилкой жирную селедку, плавающую в красном винном соусе. — В Древней Греции поэтов высылали за черту города, чтоб здравомыслящим людям мозги не мутили. Впрочем, в молодости мы все были такими… бесшабашными.

Он решительно отправил сочный кусочек, истекающий жирным ароматным соусом в рот, и вытер короткие рыжеватые усы салфеткой.

— Да не все, — Волгин виновато опустил глаза в скатерть, — мы с тобой были не такими. У нас никакого ветра в голове не бродило… Мы учились…

— Ну так у нас с тобой и училище-то какое было! — Кирпичин самодовольно улыбнулся. — Все предметы под грифом «секретно». Спецкурс прослушал, идешь на экзамен, а тетрадь сдается преподавателю — для утилизации. Чтоб предотвратить возможную случайную утечку информации. Да, золотые были годы!

Кирпичин мечтательно взглянул в потолок, потом — на свои огромные «командирские» часы.

— Ну ладно. Мне уже пора. Будь здоров!

После ухода друга из ресторана ЦДЛ Игорь Волгин позвал официанта, чтобы тот убрал со стола «все лишние блюда», а взамен принес вазу с пирожными и фрукты. Он ожидал прихода в ресторан своей дочери.

Студентка журфака МГУ Ирис Волгина, отличающаяся «творческой» привычкой непременно опаздывать, на этот раз пришла минута в минуту. Одета она была легко, почти по-летнему, в элегантное серое «английского» стиля платье, лакированные черные туфли на высоком каблуке. В руках она держала в тон туфлям черную лакированную кожаную сумку в стиле «английская леди». Ожерелье из рубиновых хрусталиков, вспыхивало огненным каскадом искр на сером платье, выгодно оттеняя перламутрово-светлые волосы Ирис. Модную бижутерию, а тем более «настоящие австрийские кристаллы Сваровски» в Союзе было раздобыть невозможно, а Ирис любила похвастаться «легкой буржуазией», — этим и другими подарками, привезенными папой из стран «загнивающего капитализма».

— Ну, как дела, как учеба? — Волгин приветственно улыбнулся.

— Нормально, па.

— Голодная? Может, закажем тебе мяса с картошкой фри?

— Нет, не надо. Я худею! — Ирис быстро разодрала кожуру на желтые лепестки и отправила кусок банана в рот.

Подошел официант. Услужливо улыбнулся:

— Что будете заказывать?

— Коктейль «Отвертка». — Ирис бросила взгляд свысока на официанта. — Это водка с апельсиновым соком. Знаете, как готовить коктейль?

Официант понимающе кивнул.

— Принесите ей только сок. Без всякой водки! — решительным тоном вмешался Волгин, и когда официант исчез, недовольно буркнул: — Когда же это ты успела пристраститься к алкоголю?

— Что ты, па, я совсем не пью алкоголя. Просто однажды Сережка угостил меня «Отверткой», и мне понравилось.

— А! Это твой новый кавалер, поэт-авантюрист? — Волгин недовольно поморщился. — Как бы тебе эта дружба не вышла боком… Знаешь ли, что делали с поэтами во времена Платона и Аристотеля? Их высылали, вместе с прокаженными, за пределы города!

— Но Сергей — очень талантливый поэт!

— О да, это видно по его псевдониму — Алмазов. Только полные идиоты и Нобелевские лауреаты могут претендовать на подобные псевдонимы. Ладно, ты давай что-нибудь ешь… тут вот, видишь, какие красивые пирожные я для тебя заказал?

Глядя, как Ирис осторожно взяла двумя пальчиками посыпанную сахарной пудрой корзиночку с кремовой розочкой, Волгин вздохнув, подумал о том, что лучше бы вместо аристократичной внешности Бог подарил Ирис немного мозгов и умение разбираться в людях. Погубит ее этот амбициозный и бестолковый поэт Сережка Алмазов, непременно погубит!

Реальный русский поэт Борис Николаевич Алмазов (1827–1876), родом из Вязьмы, дружил с А.Н. Островским и Апол. Григорьевым, публиковал статьи и пародии в жур. «Москвитянин» и «Русский вестник» и прославился сатирическими поэмами «Похороны русской речи» и «Учебно-литературный маскарад». Был сторонником «искусства для искусства», критиковал реализм Пушкина, самые значительные его произведения созданы в жанре пародии.

Пока вино разливали по пыльным граненым стаканам со следами то ли чайных, то ли коньячных бурых потеков, поэт-диссидент Сергей Алмазов, в «вареных», недавно купленных у фарцовщика джинсах и черной водолазке, с броским лимонно-апельсиновым шарфом на горле, встал в театральную позу и продекламировал:

Я входил вместо дикого зверя в клетку. Выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке. Жил у моря. Играл в рулетку. И обедал черт знает с кем во фраке.

— Гениально! — раздались жидкие аплодисменты.

Толстый и небрежно одетый, с отпущенными до плеч волосами парень отхлебнул «из горла» жигулевского пива, и с видом знатока принялся нарезать прямо на газетке черный хлеб и сало. Рядом с ним сидела полноватая девушка с выкрашенными зеленкой волосами и такими же изумрудными ногтями. Напротив парочки хиппи сидела и дочь крупного партийного чиновника, Ирис Волгина. Ее сюда привел, как нетрудно догадаться, помпезный Алмазов.

Было здесь и еще несколько странных «богемных» личностей. Художник-галерист с холеными ногтями и тощей бородкой. Ярко напомаженная, в сапогах на аршинных каблуках, студентка театрального института. Молодой писатель, неряшливо одетый в мятую клетчатую рубаху и беспрерывно курящий одну сигарету за другой. Напротив сидел бард в серой водолазке, пришедший «на сходку» в обнимку со своей гитарой. Алмазов скромно поклонился:

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя. Жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок. Позволял своим связкам все звуки помимо воя. Перешел на шепот. Теперь мне — сорок…

— Как это, сорок, Сергей, когда тебе еще только двадцать? Это для рифмы ты так придумал? — удивленно заметил длинноволосый хиппи.

— Да это ж не мои стихи. Я так еще работать не умею. Эх, мне одни лишь пародии хорошо удаются! А на настоящего поэта — еще учиться и учиться… Я вам Бродского процитировал. Великий человек! Видит страну без иллюзий! Он сложил эти строки в 1980 году, когда вся пишущая шелупонь захлебывалась в лживых восторгах об Олимпиаде.

— И эту Олимпиаду все развитые страны мира проигнорировали, к чертовой бабушке. Из-за ввода наших войск в Афганистан, — отозвался хиппи. — И правильно сделали! Какая мы, елки-палки, сверхдержава, если в космос летаем, а пива нормального в стране нет! Жигулевское, разве это пиво? Пена, как от стирального порошка! У америкашек, небось, пиво получше будет.

— Я тоже солидарна с Америкой, — убежденно заметила студентка театрального института. — Нечего нам лезть на чужую территорию. Что, своей мало? А сколько денег уходит на эту войну! Лучше бы пустили эти деньги на производство нормальной одежды и обуви. По магазинам целый день ходишь — и ничего не купишь! А сколько наших парней погибает почем зря в этом треклятом Афгане! Сейчас же в армию страшно идти служить из-за треклятого Афгана…

Народ одобрительно закивал головами. Квартира диссидентского сборища тонула в клубах сизого сигаретного дыма.

— Мне туфли для школьного выпускного бала… через Внешторг доставали, — пожаловалась полноватая девочка-хиппи с изумрудными волосами. — Решила, дура, сшить белое платье — на школьный выпуск, как на свадьбу. А в магазинах белые туфли оказались только в закрытых центрах для новобрачных. А там требуют бумажку о предстоящей регистрации в загсе! Вот ужас-то! Спасибо, мамина знакомая «со связями» во Внешторге помогла…

— В магазинах шаром покати, а оружия накопили столько, что можем планету взорвать, — решительно добавил поэт Сергей Алмазов. — Бред, кому мы нужны! Кто собрался на Союз нападать? Может, Америка? Чушь! Она и без нас прекрасно живет. Да и что Америка с нами делать будет? Допустим даже, завоюет она Советский Союз. Потом ей же наши 280 миллионов кормить придется!

— Не будет никакой Третьей мировой, — определенно выдохнул художник с бородкой. — Надо быть параноиками, чтобы весь госбюджет тратить на оборонку! Как же, везде шпионы! Везде враги! Бред, паранойя! Ладно, давайте, как настоящие патриоты, выпьем за то, чтобы политики наши наконец-то образумились!

Народ чокнулся мутной жидкостью. Потом хором ругали тоталитаризм. Вспоминали еще Джорджа Оруэлла и его, практически публицистическую прозу — повесть «Скотный двор» и роман «1984», бесстрашный сарказм на советский строй, написанный еще в 1948 году в Лондоне. Мол, кто бы мог подумать, что английский писатель, создавший этот роман, окажется таким пророком! На дворе — конец 1982 года, живем-то, хронологически, почти в том самом времени, о котором писал великий Оруэлл! И не удивительно, что роман относится к категории «запрещенных». Если КГБ обнаружит у кого самиздатовскую, переводную с английского копию романа «1984», то наверняка «пришьет» дело за диссидентство. Ни в одной стране мира нет такого мрачного тоталитаризма, как в Союзе! Проклятая система мешает жить всем нормальным людям…

— Страна дураков. Даже единственный нормальный продукт, что мы умеем делать, русскую водку, и то в продаже не найдешь, — проскрипел в досаде бард и гневно ударил по струнам своей гитары. — Свалить бы отсюда… Понюхать запашок загнивающего капитализма. Уехать бы в Америку, к чертовой бабушке. Вот только как?!

Из конспиративной квартиры народ вышел, шатаясь. Поэт-диссидент Алмазов галантно вел под руку Ирис, желая проводить ее до дома. Сборище диссидентов произвело на Ирис странное впечатление. Чувство брезгливости в ней смешивалось с любопытством и даже восторгом. Ее друг, поэт, выглядел настоящим героем-подпольщиком. Алкоголь развязал ему язык, и всю дорогу Сергей трещал о грядущей революции либерализма в России. Советский строй, утверждал Сергей, уже вовсю трещит по швам и не сегодня завтра рухнет. И вот тогда он уже будет не прятаться по конспиративным квартирам, а станет настоящим героем буржуазной революции, он войдет в кабинет министров нового либерального правительства, и непременно возьмет с собой Ирис на баррикады, чтоб та, как на картине Делакруа, размахивала революционным знаменем капитализма.

Ирис слушала, понимающе кивала, а потом вдруг неожиданно заметила:

— Только бы дожить до этой либеральной революции. Только бы дожить до нее! — И, увидев непонимание на лице своего спутника, заметила: — Мне страшно, Сережа, что наша планета превращена в склад ядерного оружия. Одно неверное движение, одна случайная ошибка — и все, наступит конец света. В Третьей мировой не будет победителей. Человечество погибнет. Погибнут все люди — до самого последнего человека.

— Не бойся. Я с тобой. Не будет никакой войны. Ошибок в компьютерных системах больше не повторится, — поэт-диссидент пафосно встряхнул головой и обнял Ирис за талию.

— Ты думаешь? О, если бы нашелся на свете человек, который избавил бы нас от угрозы ядерной катастрофы! Я молилась бы на него, как на святого! Я поклонялась бы ему, как Богу! Когда вечернее небо темнеет и на горизонте начинают полыхать языки кровавого пламени заката, мое сердце бешено колотится и уходит в пятки. Когда раздаются глухие раскаты грома, мои ладони холодеют, голова кружится и я чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Ранние сумерки, неистовая гроза и кровавый закат так напоминают смертоносный ядерный «гриб»!

Ирис судорожно проглотила слюну и схватила своего друга за руку, как тонущий хватается за спасительный круг. На журфаке МГУ «знающие люди» судачили о том, что компьютерные сбои на главной военной базе «у америкашек» едва не привели к концу света. Но достоверной информацией о том, что же собой представляет самый секретный военный объект США, разумеется, не обладал никто, и это лишь усиливало страшные слухи и домыслы, будоража воображение нервных студенток.

НАША СПРАВКА

НА ГРАНИ ЯДЕРНОЙ КАТАСТРОФЫ

Подземный военный комплекс американской горы Шайенн — совершенно секретный объект NORAD (Центр объединенного командования воздушно-космической обороны Северной Америки) — основа военной мощи Америки.

Точное местоположение строго засекреченного объекта NORAD — 38 градусов, 44 минуты и 39 секунд северной широты, 104 градуса 50 минут 48 секунд западной долготы по Гринвичу (штат Колорадо, США).

Именно сюда стекается вся информация, на командный пост управления крылатыми ракетами США, нацеленными на Советский Союз. Информация приходит из разных источников, в том числе, с центра предупреждения о ракетных налетах, и с космического электронно-вычислительного центра. Сам командный пост находится под землей, в тоннеле горы Шайенн.

Подземный комплекс горы Шайенн включает в себя оперативный центр мониторинга воздушного пространства, центр оповещения о ракетном нападении, центр мониторинга космического пространства, объединенный центр NORAD и космического командования, объединенный центр разведывательного сообщества, национальный центр оповещения населения, центр программного обеспечения работ по космосу, а также отдел прогнозирования погоды.

Комплекс NORAD максимально защищен от ядерного удара. «Сырые» данные мониторинга за состоянием ядерных сил противника стекаются в слабо освещенное помещение до отказа набитое аппаратурой. Особый акцент уделяется системе спутникового наблюдения. Американские офицеры уверены, что «красные» не сумеют удержать в космосе лидирующих позиций. У США уже сейчас, в начале восьмидесятых, есть великолепные космические спутники, способные сканировать земную поверхность точнейшим образом.

Космические камеры, установленные на спутниках, производят фотосъемку земли в непрерывном режиме. Изображение на землю идет в виде зашифрованного радиосигнала, и на земле этот сигнал декодируется, преобразуется в картинку. Космическая камера-сканер снимает землю одновременно в нескольких тепловых диапазонах, от ультрафиолета — до инфракрасного, невидимого человеческому глазу изображения, благодаря температурным датчикам. В центре декодирования спутникового сигнала на стол оператора ложатся сразу несколько картинок одной территории, снятой в разных температурных режимах. Важнейшим режимом для военных является инфракрасный, тепловой режим. Именно он показывает состояние вооруженных сил противника. Однако, система космических сканеров несовершенна. Компьютерные программы и самое компьютерное «железо» также оставляют желать много лучшего.

В НОЯБРЕ 1979 ГОДА И В ИЮНЕ 1980 ГОДА АМЕРИКА ЕДВА НЕ НАЧАЛА ВОЙНУ ПРОТИВ СОЮЗА. КОМПЬЮТЕРНЫЕ СИСТЕМЫ ОБА РАЗА ПЕРЕДАЛИ ЛОЖНОЕ СООБЩЕНИЕ О РАКЕТНОМ НАЛЕТЕ. Первый раз оттого, что в «рабочую информацию», завязанную на ядерной кнопке, случайно попал сигнал учебной тревоги. Второй раз оттого, что какой-то компьютерный микроэлемент вышел из строя и программа выдала ложный сигнал о нападении Советским Союзом на США.

Центру NORAD горы Шайенн суждено будет также сыграть важнейшую роль, когда мир, как никогда, оказался близок к ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ и гибели человеческой цивилизации, ВО ВРЕМЯ ВЗРЫВА НА РУССКОЙ РАКЕТНОЙ БАЗЕ В СЕВЕРОМОРСКЕ 17 МАЯ 1984 ГОДА. Именно специалисты NORAD будут выносить вердикт — начинать ли бомбардировку Советского Союза в связи с тем, что космический спутник передал инфракрасную «картинку» — в русском Североморске взорвалась ядерная бомба.

В ОКТЯБРЕ 1981 ГОДА НОВЫЙ ПРЕЗИДЕНТ США РОНАЛЬД РЕЙГАН переориентировал подземный комплекс штата Колорадо на новый амбициозный проект. Рейган огласил план ценой в сто восемьдесят миллиардов долларов, призванный вдохнуть новую жизнь в американские ядерные силы. Президент начал подготовку к созданию СОИ (стратегической оборонной инициативы) и «ЗВЕЗДНЫХ ВОЙН».