Орел пустыни

Глава 1

Март 1148

Баальбек

Юсуф сидел в седле, его оливковая кожа покрылась красными пятнами, грудь тяжело вздымалась, он пытался справиться с одним из приступов удушья, во время которых сам дьявол, казалось, сжимал его легкие и выдавливал из них весь воздух. Но чем чаще он дышал, тем меньше улавливал воздуха. Его лошадь уже пришла в себя после быстрого бега и теперь пощипывала редкие кустики весенней травы, умудрившейся вырасти на пыльном поле для игры в поло. В дальнем конце две дюжины мальчишек продолжали матч без него, и копыта их лошадей поднимали тучи пыли вокруг куры – деревянного мяча, вырезанного из корня ивы.

Их длинные клюшки летали над пылью, поднимались и опускались, когда мальчишки, нацеливаясь на мяч, пытались загнать его в далекие ворота – две покосившиеся римские колонны, оставшиеся от какого-то давно разрушенного и почти исчезнувшего здания. В ста ярдах за ними высились мощные городские стены Баальбека, а еще дальше – дюжины домов из бледного песчаника, будто столпившихся вокруг древнего римского храма, и город на фоне их высоких колонн напоминал детскую игрушку. А надо всем этим царил заснеженный пик горы Таллат аль-Джавзани.

Юсуф прикрыл глаза и наклонился к шее своего коня, заставив себя делать медленные вдохи. Он мысленно отсек крики и голоса других мальчишек, сосредоточившись на быстрых ударах своего сердца и сладковатом, мускусном запахе лошади. Постепенно биения его сердца стали медленнее и ровнее, дыхание успокоилось.

– Юсуф!

Он выпрямился в седле и, открыв глаза, увидел, что его зовет один из товарищей по команде, чтобы предупредить, что мяч несется в его сторону по неровной земле. Туран, старший брат Юсуфа, оторвался от всех и мчался за мячом. Туран был высоким и плотным, в то время как Юсуф – худым и маленьким. В свои двенадцать лет, старше Юсуфа на два года, он уже мог похвастаться намеком на усы, говорившим о том, что скоро он станет мужчиной. Его лошадь была крупнее и быстрее, но Юсуф находился ближе к мячу и мог первым до него добраться.

Он слегка натянул поводья и ударил лошадь пятками, пуская ее в галоп. Не сводя глаз с мяча, он поднял высоко над головой клюшку, и она уже начала опускаться, описывая в воздухе дугу, когда в самый последний момент Туран с силой ударил его клюшкой по ребрам. Юсуфа шатнуло в сторону, он разжал пальцы, сжимавшие клюшку, а в следующее мгновение свалился с лошади, перекатился, чтобы смягчить падение, как его учили, и сел в тот момент, когда Туран отправил мяч в другую пару высоких римских ворот и издал победный вопль.

Юсуф медленно, держась за бок, встал и, волоча за собой клюшку, побрел к своей лошади, которая нашла новые кустики травы, примерно в пятидесяти ярдах в стороне. Он успел сделать всего несколько шагов, когда мимо промчался Туран и чудом не сбил его с ног. Подхватив поводья лошади Юсуфа, Туран подвел ее к нему.

– Тебе следует быть внимательнее, братишка, – ухмыляясь и протягивая ему поводья, заявил Туран. – Истинный воин никогда не бросает своего коня. Что произошло? – поднимая клюшку, спросил Туран, в глазах которого полыхал опасный огонь, и Юсуф решил, что он снова курил гашиш.

– Ничего.

– Ты уверен, братишка? – Юсуф кивнул. – Хорошо.

Туран развернул коня и поскакал к центру поля, где его ждали остальные игроки. Юсуф последовал за ним.

– У меня предложение! – крикнул Туран и показал на горы, находившиеся к востоку от города. – Играем, пока солнце не скроется за Таллат аль-Джавзани. Проигравшие будут чистить лошадей и конюшню за себя и победителей.

Мальчишки из его команды, все старше своих соперников, радостно завопили.

– Но так нечестно! – запротестовал младший брат Юсуфа, Селим. Ему недавно исполнилось восемь, и он взял лучшее от своих старших братьев – был высоким, как Туран, и худым и жилистым, как Юсуф. – Вы уже и так выигрываете со счетом два-один.

Селим покачал головой и развернул свою лошадь, собираясь покинуть поле.

– Ладно, – крикнул ему в спину Туран, – следующий гол определит, кто выиграл. – Селим повернулся к остальным. – Но проигравшие будут ухаживать за лошадьми победителей целую неделю.

Селим снова покачал головой и уже открыл рот, чтобы ответить, но его остановил Юсуф.

– Договорились.

Остальные члены команды Юсуфа уставились на него широко раскрытыми глазами, в которых удивление мешалось с гневом. Все они были турками, все старше Юсуфа, все представители элитной касты воинов, правивших местными арабами. Два года назад, когда его отец управлял Баальбеком, остальным мальчикам пришлось бы беспрекословно последовать за Юсуфом. Но после того как эмир Дамаска захватил Баальбек, уважение превратилось в презрение. Теперь, когда его семья приезжала из Дамаска, чтобы проверить, как идут дела на их землях, Юсуф превращался в еще одного курда в толпе своих соплеменников, чужака. Местные мальчишки подчинялись Турану, потому что боялись его, но никто не боялся Юсуфа.

– Подождите! – крикнул Хайсам, темнокожий и очень худой мальчик, который был самым старшим в команде Юсуфа. Он подъехал к Юсуфу и больно схватил его за руку. – Ты что творишь? – прошипел он. – Ты забыл, что мы ни разу у них не выиграли?

Сын местного эмира, Хальдун, положил руку Хайсаму на плечо.

– Спокойно, – сказал он и показал на солнце, огромное, ярко-красное, висевшее прямо над горой Таллат аль-Джавзани. – До ничьей совсем чуть-чуть.

Юсуф покачал головой:

– Нет, до победы совсем чуть-чуть.

Хальдун фыркнул.

– А ты не так плох – для курда. – Он повернулся к Турану: – Мы принимаем твое условие.

– Тогда вперед! – ухмыльнувшись, крикнул Туран.

Он поднял клюшку высоко над головой, по большой дуге опустил ее вниз и с треском ударил по деревянному мячу, который полетел к старым колоннам на той стороне поля, где находился Юсуф. Все мальчишки тут же бросились за мячом и столпились вокруг него. Юсуф и Селим кружили около своих ворот, стараясь их защитить.

Они лучше играли на открытом пространстве, где им давало преимущество мастерство наездников. Остальные мальчишки вечно потешались над Юсуфом из-за того, что он держался позади и не участвовал в борьбе за мяч. Они твердили, что ему не хватает храбрости, но Юсуфа не волновало, что они говорили, пока он одерживал победу.

Игроки метались по полю, то приближаясь к Юсуфу и воротам, которые он охранял, то удаляясь от них. Густые тучи пыли, окутывавшие всадников, мешали ему понять, что происходит, но не вызывало сомнений, что Туран доминировал в матче, пользуясь своим ростом, он расталкивал других мальчишек, чтобы добраться до мяча. Юсуф посмотрел над головами игроков на гору, высившуюся за Баальбеком. Солнце только что озарило ее пик, и тени уже мчались к городу, поглотив римский храм и окружавшие его дома. Матч почти подошел к концу, и, если он хотел победить, следовало действовать, и очень быстро.

Юсуф снова посмотрел на суматоху, поднятую вокруг мяча, и в этот момент увидел, что Туран выпрямился на своей лошади и возвышался над всеми остальными игроками. В следующее мгновение он послал мяч в сторону ворот слева от Юсуфа, который отреагировал инстинктивно: коленями развернул коня и ударил его пятками, направляя вперед. Он успел к мячу как раз вовремя и, опустив клюшку, остановил мяч. Победный крик замер на губах Турана.

– Селим! – крикнул Юсуф, потом размахнулся клюшкой и отправил мяч направо, туда, где находился его брат.

Остальные игроки бросились за мячом, но Юсуф поскакал налево, и, когда мяч долетел до Селима, тот отбросил его назад через все поле, мимо других всадников, прямо к тому месту, где в одиночестве сидел на своем коне Юсуф. Все тут же развернули лошадей, но они опоздали – между Юсуфом и воротами никого не было.

Юсуф послал мяч вперед и помчался вслед за ним. Он догнал мяч на середине поля, не останавливаясь, легко взмахнул клюшкой, которая с треском опустилась на мяч, и тот полетел в сторону ворот. Преследователи были еще далеко, все, кроме Турана. Он вырвался вперед и быстро приближался. Юсуф ударил пятками коня и, прижавшись к его шее, бросился вдогонку за мячом.

Краем глаза он видел Турана, который быстро сокращал разделявшее их расстояние. Но в том, как он сидел на лошади, было что-то необычное, он держал свою клюшку под странным углом, а его глаза следили не за мячом – он не сводил их с Юсуфа. На Юсуфа накатила волна страха, когда он понял, на что нацелился Туран.

Он уже почти догнал мяч, но теперь слышал грохот копыт лошади Турана у себя за спиной. Он оторвал взгляд от мяча и сосредоточился на клюшке Турана, понимая, что теперь все зависит от правильного расчета. Он поднял свою клюшку, как будто собрался ударить по мячу, одновременно выпустил поводья и высвободил из стремени левую ногу. Туран неуклонно приближался, а в следующее мгновение его клюшка пришла в движение, направляясь Юсуфу в голову. Юсуф отбил ее, сдвинулся вправо, сполз с седла и, ухватившись за гриву лошади, прижался к ее боку, по-прежнему держа одну ногу в стремени. Клюшка Турана с грохотом опустилась на седло, Юсуф схватил ее и с силой потянул на себя. Туран потерял равновесие после того, как его удар не достиг цели, и выпустил клюшку, но слишком поздно.

– Йаха! – завопил он, вывалился из седла и в туче пыли рухнул на землю.

Юсуф снова сел в седло и остановил своего коня возле мяча. Потом он скосил глаза на лежавшего на земле Турана, на приближающихся всадников, на последние лучи солнца, гаснущие за горой, и поле, почти полностью окутанное тенями, снова взглянул на мяч и, размахнувшись клюшкой Турана, послал мяч в ворота.

– Субханаллах[1]! – победоносно завопил он.

Они выиграли. Юсуф бросил клюшку, поднял руки к небу, и на лице у него расцвела счастливая улыбка. Он разворачивал своего коня, приготовившись к поздравлениям товарищей по команде, когда почувствовал, что сзади его кто-то схватил и стащил с лошади. Он рухнул на землю и сильно ударился головой. Когда он поднялся на ноги, перед глазами у него все плыло, но он увидел стоявшего перед ним раскрасневшегося, со сжатыми кулаками Турана.

– Обманщик! Ты схватил мою клюшку. Ты нарушил правила!

– Ты собирался меня ударить! – запротестовал Юсуф.

– Как ты смеешь меня обвинять! – прорычал Туран и толкнул Юсуфа, который отлетел на несколько шагов назад. – Ты обманщик!

В этот момент подъехали остальные игроки и окружили Юсуфа с Тураном.

– Оставь его, Туран, – крикнул Хальдун.

– Но он поступил нечестно! Он схватил мою клюшку. Иначе мы бы выиграли.

– Отлично, – сказал Хальдун. – Мы не будем считать этот гол. Победителя нет. Теперь ты доволен?

– Я буду доволен, когда этот лжец станет ухаживать за моей лошадью и чистить ее стойло. – Туран оглядел мальчиков, стоявших вокруг. – И за вашими тоже.

В воздухе повисло напряженное молчание, и все глаза уставились на Юсуфа.

– Я не сделал ничего дурного, – тихо сказал он.

Туран вздернул подбородок и защелкал языком, чтобы показать, что он не согласен.

– Ты врешь, братишка. – Он подошел к Юсуфу так близко, что тот почувствовал на лице его дыхание. – Признайся. Ты схватился за мою клюшку. Иначе я бы никогда не упал с лошади.

Юсуф посмотрел на остальных мальчишек, потом снова на Турана. Их глаза встретились.

– В сражении мужчины могут сделать вещи похуже, чем просто выхватить у тебя из рук клюшку, Туран. Истинный воин никогда не оставляет своего коня.

Не успел Юсуф это сказать, как Туран ударил его кулаком в лицо. Перед глазами у него рассыпались белые искры, и он обнаружил, что сидит на земле, а из носа у него идет кровь. Туран стоял над ним, продолжая сжимать кулаки и злобно ухмыляться.

– Умничаешь, да, братишка? – прорычал он. – Ну как, хочешь сказать еще что-нибудь мудрое?

Юсуф чувствовал, что все смотрят на него, понял, что задыхается, и, пытаясь прогнать знакомый приступ паники, начал медленно подниматься, но не успел он выпрямиться, как Туран ударил его в живот, и он сложился пополам, отчаянно стараясь сделать вдох.

– Хватит, Туран! – крикнул Хальдун.

– Не лезь! – рявкнул Туран. – Это между мной и моим братом. Пора преподать ему урок.

Юсуф стер кровь с лица, перепачкав тыльную сторону ладони, и медленно выпрямился. Его грудь быстро вздымалась, он пытался сделать вдох и не мог – у него опять начался один из приступов. И тем не менее он заставил себя встать перед Тураном и посмотреть ему в глаза. Туран снова его ударил, на сей раз в челюсть. Юсуф покачнулся, но остался упрямо стоять на ногах. Он уже приготовился к очередному удару, но неожиданно Туран отвернулся. Он и все остальные мальчишки увидели всадника, приближавшегося со стороны города. Юсуф узнал маленького темнокожего турка Абаана, одного из отцовских мамлюков – их покупали, когда они были еще детьми, и воспитывали воинами. Мальчики расступились, чтобы пропустить его в круг.

– Что тут происходит? – строго спросил Абаан, натянув поводья и останавливаясь перед Юсуфом и Тураном.

– Он упал, – сказал Туран и показал на Юсуфа.

– Это правда? – Абаан посмотрел на Юсуфа, который молча кивнул.

Он понимал, что, если выдаст Турана, потом будет только хуже. А кроме того, Юсуф знал своего отца, которому не было дела до жалоб.

– Хорошо, – сказал Абаан. – Вы должны немедленно вернуться со мной в город. И ты, Селим.

Туран и Юсуф сели на лошадей и поскакали за Абааном. По дороге Туран подъехал совсем близко к Юсуфу и прошептал:

– Мы еще не закончили с тобой, братишка.

Юсуф проехал через ворота в толстой каменной стене, окружавшей дом, и оказался на пыльном дворе. Прямо перед ним находилось главное здание, низкое прямоугольное строение из коричневого песчаника. По обе стороны сводчатого входа горели факелы, разгонявшие наступающий мрак. Юсуф соскочил с коня и пошел за остальными в сторону конюшни, расположенной у дальней стены слева. Там он увидел четырех чужих лошадей, зарывшихся носами в кормушку. Глядя на то, как жадно едят кони, Юсуф понял, что те проделали долгий путь. Значит, приехали гости. Но кто? Юсуф отвернулся и зашагал за Тураном, Селимом и Абааном.

Когда они шли через прохладный, выложенный красной плиткой вестибюль, Юсуф, как всегда, посмотрел наверх: купол потолка, отделанный синей плиткой, сиял у него над головой золотыми звездами. А прямо под его центром тихонько журчал небольшой фонтан, вода из которого вытекала в выбитую в полу канавку, уходившую во внутренний двор, в самом сердце резиденции. Факелы на стенах освещали бассейн, шедший по всей его длине.

Вдоль его спокойных вод медленно прогуливались, спиной к Юсуфу, двое мужчин, которые о чем-то тихо разговаривали. Мужчина справа, невысокий, жилистый, очень смуглый, с короткими седеющими волосами, держался прямо, и Юсуф сразу узнал своего отца Наджима ад-Дина Айюба. Его собеседник, с растрепанными черными волосами, немногим выше отца Юсуфа, был гораздо более плотным, если не сказать, толстым.

– Ваши сыновья здесь, господин, – доложил Абаан и тут же ушел.

Оба мужчины остановились и повернулись. Айюб нахмурился, увидев разбитый нос и распухшие губы Юсуфа. Его гость, дядя Юсуфа, Ширкух, с невероятно красным лицом и уродливым шрамом, пересекавшим молочно-белый правый глаз, увидев мальчиков, широко улыбнулся, показав кривые зубы.

Юсуф и Селим бросились к нему, и он, обхватив их могучими руками, поднял обоих в воздух и расцеловал сначала Селима, потом Юсуфа.

– Салам аллейкам, племяшки, – пророкотал Ширкух. – Мир вам.

– Ассалам аллейкам, дядя, – ответили Юсуф и Селим хором, когда Ширкух опустил их на землю.

Улыбка Ширкуха исчезла, когда он внимательнее присмотрелся к Юсуфу.

– Что случилось с твоим лицом, мальчик? Похоже, у тебя сломан нос.

– Мы играли в поло.

– Значит, поло? И ты победил?

Юсуф улыбнулся, несмотря на боль в разбитой губе.

– Победил.

Ширкух сжал могучей рукой его плечо.

– Молодец.

В этот момент вперед выступил Туран.

– Добро пожаловать, дядя. – Они трижды поцеловались, как и полагалось взрослым родственникам. – Я рад тебя видеть.

– А я тебя… всех вас, – ответил Ширкух. – Давненько я к вам не приезжал.

– Идите, займитесь лошадьми, – приказал Айюб сыновьям. – Нам с вашим дядей нужно обсудить кое-какие дела.

– Да, отец, – ответил Юсуф, и братья эхом повторили его слова.

– Увидимся вечером, за ужином, – крикнул им вслед Ширкух, когда они поспешили покинуть дворик.

Когда трое мальчиков подошли к входной двери, вместо конюшни Туран повернул направо и направился в жилые помещения.

– Ты куда собрался? – спросил Селим. – А как же лошади?

– Лошадьми мы займемся позже, Селим, – ответил ему Юсуф.

– После того, как узнаем, о чем они там разговаривают, – добавил Туран.

Юсуф, стараясь не шуметь, закрыл за ними дверь, и они быстро зашагали по коридору, мимо спален и ткацкой комнаты, в которой на огромной раме был закреплен наполовину готовый ковер. Завернув за угол, они пробежали по еще одному коридору к слегка приоткрытой тяжелой деревянной двери. Туран толкнул ее, и мальчики вошли в темную комнату. Сотни мешков с овечьей шерстью по пять в ряд были сложены у дальней стены, в воздухе висел густой мускусный запах.

Шерсть была ежегодной данью вассалов отца Юсуфа, ее хранили здесь перед тем, как пустить в обработку, продать или отправить господину их отца Нур ад-Дину в Алеппо. Груды мешков доходили почти до самого потолка, а там, где они заканчивались, прямо напротив двери, виднелись белые подошвы двух босых ног.

– Кто здесь? – спросил Туран.

Ноги исчезли, и через секунду на их месте появилось лицо их сестры Зимат. Она была старше всех троих, почти женщина в свои тринадцать лет. Зимат была невероятно красива и знала это: безупречная кожа цвета золотого песка, длинные черные волосы и ослепительно белые зубы, которые сверкнули в улыбке, когда она увидела братьев.

– Это я, – прошептала она. – Я тут слушаю.

– Тебе не следует здесь находиться, – заявил Туран. – Убирайся!

Зимат не пошевелилась.

– Тише, глупый бык! – прошипела она. – Они тебя услышат.

– Эти дела тебя не касаются, женщина, – проворчал Туран, забираясь к ней наверх.

Юсуф заметил, что Туран устроился неприлично близко к сестре и прижался к ней боком. Зимат наградила его предостерегающим взглядом и отодвинулась. Юсуф полез вслед за братом на кучу мешков, чувствуя, как грубая шерсть царапает лицо и руки. Оказавшись наверху, он прополз вперед в узком пространстве между потолком и мешками и улегся по другую сторону от Зимат. Она на несколько дюймов приоткрыла ставни на окнах, но Юсуф ничего не видел сквозь узкую щель, если не считать крошечной полоски воды в бассейне, мерцавшей в свете факелов, который отражался от поверхности. Он слышал голоса отца и дяди, но они стояли слишком далеко, и слов было не разобрать.

– О чем они говорят? – спросил он у Зимат.

– Что-то про короля, – прошептала она. – Из какой-то Франции.

– Это же королевство франков! – сказал Юсуф. – За морем.

– А кто такие франки? – спросил Селим, устраиваясь рядом с Юсуфом.

Зимат закатила глаза.

– Ты что, вообще ничего не знаешь? Это чудовища из-за моря. Кровожадные дикари, которые едят детей вроде тебя.

– Тише, – вмешался Туран. – Они приближаются.

Юсуф изо всех сил напрягся, чтобы разобрать, о чем говорят отец и дядя.

– Когда они высадятся? – спросил отец. – И где?

– Акра и Антиохия, – ответил Ширкух. Мужчины остановились, и Юсуф смог разглядеть сквозь щель в ставнях их затылки. – Когда, я не знаю. Возможно, уже высадились.

– Сколько?

– Тысячи. Достаточно, чтобы захватить Дамаск, может быть, даже Алеппо.

– Защити нас Аллах, – сказал отец Юсуфа. – Мой дом и почти все, что у меня есть, находятся в Дамаске. А если Алеппо и наш господин Нур ад-Дин падут, тогда всем нам конец. Мы уже оставили два дома, брат. Куда нам теперь идти?

– Надеюсь, до этого не дойдет, если на то будет воля Аллаха.

– Воля Аллаха? – переспросил Айюб. – Он отвернулся от меня в тот день, когда пал Баальбек.

– Осторожнее, братец, твои слова попахивают святотатством. – Братья несколько минут стояли молча, потом Ширкух заговорил снова. – Крестовые походы опасны, но одновременно дают новые возможности. У Нур ад-Дина есть для тебя поручение, и если ты добьешься успеха, то сможешь вновь завоевать его расположение.

– Я тебя слушаю. Говори, брат.

– Наш народ разобщен. Фатимиды[2] в Египте не могут договориться с Аббасидским халифатом в Багдаде. Сельджуки угрожают нашему господину с севера, а эмир Унур из Дамаска заключил союз с франками. Христиане использовали похожие разногласия, чтобы создать свое королевство, но, если мы объединим наши силы, им нас не победить. Этот крестовый поход может помочь нам стать единым целым. Нур ад-Дин просит тебя отправиться к Унуру и передать ему то, что я тебе сказал. Ты должен убедить его выступить вместе с нашим господином против общего врага.

– Я, конечно, поеду к Унуру, но сомневаюсь, что он станет меня слушать.

– Он прислушается к твоим словам, когда франки пойдут на его город. Страх приведет его к нам.

– Да будет на то воля Аллаха.

– Да будет на то воля Аллаха, – повторил за ним Ширкух. – И возьми с собой Турана и Юсуфа. Им пора узнать, какое место в этом мире они занимают.

– Туран – да, но Юсуф еще слишком мал.

– Возможно, но в нем есть что-то особенное, он совсем не прост, этот мальчик.

– Юсуф? – презрительно фыркнул Айюб. – Он страдает от припадков и никогда не станет настоящим воином.

– Я бы на твоем месте не был так уверен.

Юсуф не слышал остального, потому что Айюб и Ширкух отошли дальше, и их голоса стихли.

– Ты слышал? – спросил Туран, глаза которого сияли. – Тысячи франков – значит, будет война! И я на нее пойду!

– Я слышал, – ответил Юсуф. – Отец сказал, что Дамаск может пасть.

– Ты же не испугался, братишка, правда? – насмешливо поинтересовался Туран и принялся демонстративно громко дышать, изображая один из приступов Юсуфа. – Боюсь… – Вдох. – Ужасных франков… – Снова резкий вдох. – Они придут и захватят меня.

– Прекрати! – возмутилась Зимат. – Ты ведешь себя как ребенок.

– Зимат! – услышали они голос матери. – Ты где? Ты же должна заниматься мишмишией[3].

– Мне нужно идти. – Зимат соскользнула с мешков на пол и убежала.

– Нам тоже пора, – сказал Юсуф. – Если мы не займемся лошадьми до обеда, отец шкуру с нас спустит.

Юсуф пришел на вечернюю трапезу, тщательно вымывшись и надев белый полотняный халат, украшенный красной вышивкой по краям широких рукавов, с поясом из красной шерсти. Его одежда выглядела безупречно, но глаза покраснели, а нос распух. Ибн Джумэй, семейный лекарь из евреев, занялся его синяками и ссадинами, но лечение оказалось хуже, чем сами раны. Сначала Ибн Джумэй вправил ему нос, при этом он все время щелкал языком и приговаривал, что поло ужасно опасная игра. Затем он приказал Юсуфу покурить листья конопли, чтобы притупить боль и уменьшить воспаление.

Не успел Юсуф вынуть изо рта трубку, как Ибн Джумэй смазал его нос снаружи и изнутри какой-то отвратительной мазью, вонявшей тухлыми яйцами. Лекарь сказал, что она не даст инфекции распространиться, но Юсуф не сомневался, что она не даст ему насладиться обедом.

В честь гостя на пол в столовой положили лучший ковер – переплетающиеся красные цветы и белые звезды на желтом фоне, вышитые мягкой козьей шерстью. Больше никаких других украшений в комнате не было, только низкий длинный стол посередине, а вокруг набитые шерстью желтые подушки из крашенного шафраном хлопка. Юсуф сел на свое место посередине напротив Селима. Справа, напротив отца, сидел Туран. Ширкуха посадили во главе стола. Слева от Юсуфа заняли места Зимат и его мать, Басима. Она была располневшей копией Зимат, все еще очень красивая, несмотря на серебряные пряди в длинных черных волосах. Обычно они бы не появились здесь в присутствии гостя-мужчины, но Ширкух был членом семьи.

Ужин, который Басима и двое кухонных слуг приготовили в честь Ширкуха, превзошел даже ее собственные высокие требования. После хрустящих, только что испеченных лепешек и жареных баклажанов с соусом из грецких орехов слуги подали божественно вкусное жаркое, в котором сладкие абрикосы безупречно сочетались с ароматными кусочками ягнятины. Юсуф тяжело вздохнул. Это было его любимое блюдо, но благодаря Ибн Джумэю вся еда имела привкус тухлых яиц.

Поэтому он решил не обращать на еду внимания и стал прислушиваться к тому, что говорили Айюб и Ширкух, отчаянно пытаясь понять, возьмет ли отец его с собой в Дамаск. Но и когда на смену жаркому пришла чечевица с запеченным ягненком, они продолжали обсуждать самые обыденные дела: урожай, размеры стад и ежегодной дани.

Наконец, после того как со стола убрали последнее блюдо и слуги принесли чашки со сладким охлажденным апельсиновым соком, отец Юсуфа откашлялся и дважды хлопнул в ладоши, призывая всех его послушать.

– Ширкух привез дурные вести. Франки организовали Второй крестовый поход. Король и королева Франции в любой момент высадятся в Антиохии. Вполне возможно, что они уже там.

– Да поможет нам Аллах! – вскричала Басима. – Это означает войну.

– Именно так, – подтвердил Ширкух. – И мы должны прогнать франков с наших земель. Шпионы докладывают, что франки привезли с собой сотни рыцарей и своих проклятых боевых коней. Нам потребуется каждый меч и каждый воин, которые имеются в нашем распоряжении.

– Я буду сражаться! – объявил Юсуф. – Я уже достаточно взрослый.

Басима нахмурилась, а Ширкух улыбнулся энтузиазму племянника. Когда Айюб посмотрел своими жесткими серыми глазами на сына, его лицо представляло собой маску, лишенную какого бы то ни было выражения. Юсуф выпрямился на своей подушке и посмотрел отцу в глаза. Наконец Айюб кивнул:

– Мы все должны сыграть свою роль. Вот почему я отправляюсь в Дамаск. Завтра я с моими людьми покину город. Туран и Юсуф поедут со мной.

Услышав его слова, Юсуф не смог сдержать радостной улыбки.

– Туран и Юсуф. Никуда. Не. Поедут! – заявила Басима, и с каждым новым словом ее голос звучал все громче. – Ты не увезешь от меня моих сыновей, чтобы их убили варвары.

– Тише, жена, – спокойно сказал Айюб. – Ты забываешь свое место.

– Нет, муж, это ты забыл о своем. Твой долг защищать сыновей, однако ты собираешься повести их, точно ягнят на заклание. Ты хочешь, чтобы их захватили в плен и продали в рабство? Хочешь, чтобы они повзрослели среди неверных?

– Наших сыновей никто не захватит в плен. Я не собираюсь брать их в сражение, но они уже в таком возрасте, когда им следует начать постигать военную науку. Они должны отправиться со мной, чтобы узнать нашего врага.

– А если Дамаск падет, что тогда? Франки настоящие дикари, они не знают Аллаха, им неведомо великодушие. Их интересуют только мечи и кровь. Они убили моего отца, мать и брата. Они… – У нее раскраснелись щеки, и она отвернулась. – Они делали страшные вещи. Я не отдам им моих сыновей!

– Если Дамаск падет, твои сыновья нигде не будут чувствовать себя в безопасности, – мягко вмешался Ширкух. – Ты не можешь вечно их оберегать, Басима.

Она открыла рот, собираясь возразить, но Айюб поднял руку, останавливая ее:

– Даю тебе слово, что с Тураном и Юсуфом не случится ничего плохого. Они ведь и мои сыновья.

Басима опустила голову и вздохнула.

– Хорошо. Идем, Зимат. Нам нужно много сделать. Давай дадим мужчинам возможность поговорить.

Она встала и повела за собой Зимат, но в дверях остановилась и снова повернулась к мужу:

– Ты дал мне слово, Айюб, и ты вернешь мне моих детей.

Глава 2

Джон перегнулся через борт корабля, и его вырвало в голубые прозрачные воды гавани Акры. Отряд рыцарей, в который он входил, провел на море неделю, они вышли из Антальи и проплыли вдоль берега Утремера[4], и все это время Джон отчаянно страдал от морской болезни. Но тем не менее он благодарил бога за то, что его взяли с собой и он не стал жертвой голода, жажды и злобных дьяволов сельджуков. Они преследовали армию крестоносцев на своих стройных лошадях во время долгого марша по засушливым территориям Анатолии, нападали после наступления ночи, выпускали град стрел и снова, точно призраки, растворялись в темноте. Турки-сельджуки убили тысячи крестоносцев, а потом командиры, взяв с собой совсем небольшое количество рыцарей, покинули Анталью, оставив на милость дикарей тысячи своих товарищей. В свои шестнадцать Джон был всего лишь пехотинцем, но благородная кровь дала ему право получить место на корабле. «По крайней мере, какая-то от нее польза», – подумал он, и его снова вырвало.

Он вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел на Акру. В полукруглой гавани стояли корабли со спущенными парусами, на палубах матросы разгружали бочки, мешки с зерном и блеющих овец. На самом берегу выстроились ряды рыночных прилавков, а еще дальше Джон разглядел прямоугольные, покрытые пылью белые дома, будто наползающие один на другой. Справа они тянулись до массивной башни, составляющей часть стены, которая защищала город; слева – уходили вверх по склону холма до крепости с толстыми стенами.

– Сакс! – рявкнул кто-то, Джон обернулся и увидел, что к нему с громким топотом направляется громадный Эрнаут, лицо которого украшала густая борода. Он фыркнул, увидев желто-коричневые следы на белой тунике Джона, и пророкотал: – Хватит блевать, тащи сюда свою задницу. С нами хочет поговорить лорд Рейнальд.

Джон послушно отправился вслед за Эрнаутом на носовую часть палубы, где уже собрались воины в кольчугах и белых туниках с красным крестом – знак крестоносца – на груди. Эрнаут скрылся в каюте в задней части и вскоре вернулся с Рейнальдом.

Рейнальду де Шатийону, красивому, великолепно сложенному рыцарю с резкими чертами лица, коротко подстриженными волосами и ухоженной черной бородкой, было двадцать три года. Он улыбнулся своим солдатам, блеснув ослепительно белыми зубами.

– Мои воины, – начал он, – прошел почти год с тех пор, как мы покинули дома, чтобы отправиться в Святую землю. И вот, благодарение богу, мы здесь и можем приступить к выполнению нашей священной задачи.

По рядам пробежали смешки. Рейнальд в каждом городе и в каждой деревне от Уормса до Антальи беспробудно пил и развратничал. Рейнальд прищурился, и улыбка тут же исчезла, а смешки мгновенно прекратились.

– Возможно, вы хотели бы знать, почему мы не поплыли в Антиохию вместе с королем Людовиком и остальными, – продолжал Рейнальд. – Наш король поручил мне важную миссию при дворе Балдуина Иерусалимского. – Пока он говорил, три матроса перепрыгнули через узкое пространство до берега, схватили веревки и, подтащив корабль к пристани, надежно его закрепили. – Будучи посланниками короля Людовика, мы должны вести себя безупречно. – В голосе Рейнальда появились жесткие нотки. – Я сойду на берег, чтобы сообщить королю Балдуину о нашем прибытии. Вы останетесь здесь до тех пор, пока нам не скажут, где мы можем разбить лагерь. И еще: мне не нужны проблемы и неприятности. А посему никаких женщин и вина.

По рядам пробежал дружный стон. Рейнальд положил руку на рукоять меча, и все тут же смолкли, вспомнив, что он мастерски владеет оружием. Он кивнул, довольный произведенным эффектом.

– Итак, вы будете ждать меня здесь, – повторил он и в сопровождении двух десятников, Томаса и Бертрана, зашагал по спущенному матросами трапу.

– Вы слышали, что сказал лорд Рейнальд, – рявкнул Эрнаут. – Никаких безобразий. А теперь идите вниз и забирайте свои вещи.

Джон спустился вместе с остальными вниз. Сырое полутемное помещение освещалось лишь лучом света, который пробивался сквозь люк наверху. Огромные боевые лошади, чьи стойла занимали большую часть пространства, заржали и затопали копытами, решив, что их будут кормить. Джон постарался держаться от них как можно дальше, поскольку от других коней их отличал не размер, а злобный нрав. В обязанности Джона входило убирать стойла во время путешествия, и его не раз кусали, лягали или даже наступали на ногу.

Джон прошел мимо лошадей в тесный угол, где спали рыцари, и тонкие одеяла буквально перекрывали друг друга. Он взял кожаный мешок, в котором лежали его шлем, запасная туника, простая палатка, шерстяное одеяло и молитвенник. Самое ценное, что у него имелось, уже было на нем: кожаные сапоги и бриджи; кольчуга, свисавшая до колен; высокий, в форме воздушного змея щит, закинутый за спину; на поясе висели отцовский меч и маленький мешочек с несколькими медными монетами и точильным камнем.

Джон поднялся наверх, надев на плечо мешок с вещами, и по трапу спустился на берег. Несколько человек стояли на коленях и целовали землю, Джон присоединился к ним, перекрестился и вознес молитву Деве Марии, поблагодарив ее за благополучное окончание морского путешествия.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он бежал из Англии, имея при себе лишь меч и доспехи. Он встал в ряды крестоносцев в Уормсе и прошел вместе с ними через великие города, такие, как Салоники, Константинополь и Эфес. И вот наконец он в Утремере, на Святой земле. Джон поднялся на ноги и сделал глубокий вдох: обычные запахи порта – свежепойманной рыбы и соленого морского воздуха – мешались с пряными ароматами расположенного неподалеку рынка – женских духов, жарящегося мяса, дрожжевого хлеба и благовоний.

Последовав примеру своих товарищей, Джон достал шлем и надел его на голову. Время близилось к полудню, солнце палило нещадно, и Джон то и дело вытирал пот со лба, разглядывая диковинный рынок. Всего в нескольких футах от него два сарацина с оливковой кожей и в белых бурнусах – свободных плащах с широкими рукавами – продавали мечи и ножи. Джону еще не доводилось видеть такое оружие, гладко отполированную поверхность которого украшал темно-серый переплетающийся орнамент.

– Что они здесь делают? – спросил один из рыцарей, показывая на сарацинов. Его звали Аалот, но все называли Одноглазый. Он отличался болтливостью и утверждал, что потерял глаз, сражаясь с англичанами в Нормандии, однако Джон слышал, что это дело рук обиженной проститутки. – Я думал, мы приплыли сюда, чтобы хорошенько отделать песчаных демонов, а они спокойненько себе торгуют в нашем христианском городе.

– Успокойся, Одноглазый, – приказал ему Эрнаут. – Мы будем вести себя тихо, никаких безобразий.

Одноглазый протестующе развел руки в стороны:

– А я и так себя тихо веду.

Он повернулся к Кролику, самому молодому в отряде рыцарю, которому едва исполнилось тринадцать. На самом деле его звали Уден, но ему дали прозвище Кролик в основном потому, что у него начинал смешно подергиваться нос, когда он нервничал, а еще из-за больших ушей, особенно выделявшихся на фоне худого веснушчатого лица.

– Я слышал, что сарацины пожирают своих пленников, – заявил Одноглазый. – Вырезают прямо у живых сердца и съедают сырыми.

– После того, как хорошенько отымеют, – добавил другой рыцарь.

– Это все сказки, – возразил Кролик, глядя на них широко раскрытыми глазами.

– Я бы на твоем месте не был так уверен, – продолжал Одноглазый. – Слушай, Тибо, ты участвовал в Первом крестовом походе, расскажи ему.

Тибо, крупный седовласый мужчина, точил свой меч медленными, уверенными движениями, наполняя воздух пронзительным свистом. Не поднимая головы, он проговорил низким сиплым голосом:

– Ты еще совсем молодой, Кролик, так что они сделают тебя рабом. И только потом отымеют.

Все остальные громко расхохотались, а у Кролика начал подергиваться нос.

– Проклятье, как же жарко, – проворчал Эрнаут, прерывая веселье. – Эй, сакс, сходи-ка, принеси мне воды. – И он швырнул Джону пустой мех.

– Чтоб тебя! – тихонько выругался Джон, поднимаясь. – Слушаюсь, сэр, – добавил он уже громче.

– И мне, сакс. – Одноглазый бросил Джону свой мех, за которым тут же последовали остальные.

– Будь я проклят! – снова выругался Джон.

Поскольку он был вторым от конца по возрасту, да к тому же англичанином, на его долю постоянно выпадали тычки и затрещины и доставались самые отвратительные задания. Он начал собирать мехи, размышляя о том, как понесет их назад – если ему удастся найти колодец.

– Я помогу. – Кролик взял восемь мехов.

– И запомни, сакс, ты должен только наполнить мехи водой! – Одноглазый сделал непристойный жест руками, и вся компания громко рассмеялась.

– Он о чем? – спросил Кролик.

– Не волнуйся, – сказал ему Джон, проталкиваясь сквозь разношерстную толпу, заполнившую рынок: там были светлокожие франки, бородатые евреи, местные христиане, сарацины и темнокожие африканцы, все в одинаковых тюрбанах и свободных бурнусах. Время от времени им навстречу попадались женщины в чадрах, перед которыми мужчины вежливо расступались. Джон прошел мимо прилавка, где черноволосый итальянец показывал полоски кожи двум гладко выбритым тамплиерам в туниках, указывавших на их принадлежность к ордену: черно-белых с красным крестом.

Рядом с прилавком монах в черной сутане смотрел в сторону моря и жевал какое-то непонятное мясо, насаженное на палочку. Джон остановился около него.

– Прошу прощения, я ищу колодец.

Монах непонимающе посмотрел на него, развел руки в стороны и сказал что-то по-гречески. Тогда Джон направился к женщине в золотистой тунике и чадре, которая разглядывала стеклянные кубки в лавке толстого бородатого еврея в ермолке.

– Извините, леди.

Она повернулась и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, а в следующее мгновение кто-то схватил Джона сзади и грубо оттолкнул в сторону. Он оглянулся и увидел высокого мускулистого франка в кольчуге.

– Ты не должен разговаривать с леди, – пророкотал франк, и юноши быстро скрылись в толпе.

Тогда Джон обратился к купцу-еврею.

– Прошу меня простить, сэр, – начал он на франкийском, но тот покачал головой и ответил на языке, которого Джон не знал.

– Вы говорите по-английски? – предпринял новую попытку Джон. Еврей снова отрицательно покачал головой и что-то сказал еще на каком-то языке, которого Джон тоже не понял, потом еще. – Латынь? – наконец спросил Джон.

Глаза еврея радостно загорелись.

– Разумеется.

– Я ищу колодец.

– В городе нет колодцев.

– Ни одного? – изумленно переспросил Джон.

– Вон там есть фонтан. – Еврей показал в сторону набережной и тенистой аллеи, уходившей в глубь города. – Там вы найдете воду.

– Спасибо. Пошли, – позвал Джон Кролика, снова переходя на франкийский язык, и они зашагали по набережной в сторону фонтана.

– Как тебе удалось выучить столько языков? – спросил Кролик.

– Я второй сын и прошел обучение, чтобы стать священником.

– И почему не стал?

Джон поморщился и показал на красный крест, пришитый к его тунике.

– Я выбрал крест.

– Почему?

– Не твое дело, – сердито ответил Джон, но его слова заглушили крики впереди.

Огромная толпа мужчин собралась вокруг высокой платформы, на которой стоял обнаженный, если не считать узкой набедренной повязки, сарацин, а рядом с ним – работорговец-итальянец, который громко перечислял достоинства своего «товара».

– Он сильный как бык, – объявил итальянец и сжал тощий бицепс сарацина. Потом он ударил его по лицу, но юноша даже не пошевелился. – И очень послушный.

Джон отвернулся и двинулся в сторону тенистой аллеи, о которой говорил еврей. Улочка сворачивала то вправо, то влево, постепенно становясь все уже, и Джону даже пришлось переступить через нищего, сидевшего с опущенной головой и протянутой рукой. Через несколько футов из темного дверного проема выступила полуодетая полногрудая сарацинка.

– Всего десять фельсов, – сказала она на латыни, но Джон протиснулся мимо, и она повернулась к Кролику. – Десять медяков, – промурлыкала она и прижалась к нему, но Джон схватил своего товарища за руку и потащил за собой.

Вскоре они вышли из темного переулка на залитую солнцем трехстороннюю площадь и увидели в самом центре древнюю каменную голову. Вода вытекала из нее в большой бассейн, около которого собрались мужчины в тюрбанах и женщины в чадрах, наполнявшие красные глиняные кувшины.

– Вода течет прямо из камня, – прошептал Кролик. – Как такое возможно?

Джон подошел к бассейну и, наклонившись, стал пить воду.

– Не знаю, как, но у нее божественный вкус.

И тут он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо, и, подняв голову, увидел, что Кролик показывает на окруживших их мужчин и женщин. Они перестали наполнять свои сосуды и смотрели на Джона с нескрываемой враждебностью. Один из мужчин, высокий, с оливковой кожей, длинной бородой и кривым кинжалом за поясом, показал на Джона и прокричал что-то по-арабски.

Джон развел руки в стороны.

– Извините, я не понимаю.

Мужчина подошел ближе и принялся выкрикивать, как показалось Джону, замысловатые оскорбления, при этом то и дело тыкая ему пальцем в грудь.

– Я же сказал: я не понимаю твой грязный сарацинский язык, – огрызнулся Джон. – Оставь меня в покое.

Он оттолкнул сарацина, тот невольно сделал несколько шагов назад, и одновременно его рука потянулась за кинжалом. Джон и Кролик тут же обнажили мечи.

– Я бы посоветовал вам убрать оружие в ножны, – проговорил по-франкийски кто-то у них за спиной.

Джон резко обернулся и увидел молодого стройного мужчину с тонзурой и в одежде священника, который жестом предложил Джону посмотреть по сторонам – по крайней мере дюжина мужчин в тюрбанах стояла по всей площади, держа наготове кинжалы.

– Делай, как он говорит, – сказал Джон Кролику.

– Спасибо, – поблагодарил его священник. – Нам здесь насилие ни к чему.

Он подошел к рассерженному сарацину, они перекинулись несколькими словами на арабском, потом расцеловались, и сарацин отвернулся, очевидно, удовлетворенный результатом. После этого священник вернулся к Джону.

– Чего хотел сарацин? – спросил Джон.

– О, он не сарацин. Эти люди – местные христиане.

– А очень похож, – пробормотал Джон.

– Христиане, сирийцы и армяне, живут среди сарацинов много веков, – объяснил священник. – Они приняли арабские обычаи, но это не мешает им быть такими же христианами, как вы или я.

– И что он говорил?

– Он сказал, что вам обоим следует сходить в баню, прежде чем вы сможете подойти к фонтану. Они боятся, что из-за вас вода станет грязной.

Джон посмотрел на окружавших его мужчин и женщин. У всех были чистые лица и руки и безупречные белые халаты. У священника тоже – аккуратно причесанные волосы и ухоженные ногти. Джон взглянул на свой грязный плащ со следами рвоты; Кролик со спутанными, свалявшимися волосами выглядел не лучше.

– Надеюсь, вы не обидитесь, – продолжал священник, – если я скажу, что от вас не слишком хорошо пахнет. Баня здесь рядом, вон там. – Он показал на большое здание в конце улицы.

– Баня? – переспросил Кролик. – Это еще что за дикарское место?

Священник улыбнулся.

– Вы находитесь в стране дикарей, благородный сэр, так что вам придется научиться вести себя как один из них. – Он повернулся, собираясь уйти.

– Спасибо за помощь, святой отец, – крикнул ему вслед Джон. – Могу я спросить, как вас зовут?

– Вильгельм, – ответил священник. – Вильгельм Тирский. Добро пожаловать в Иерусалимское королевство, добрые рыцари. – С этими словами он зашагал прочь.

– И что теперь? – спросил Кролик.

– Пойдем в баню, – поморщившись, ответил Джон.

У него все еще горели от стыда уши, когда они с Кроликом, спотыкаясь, обвешанные тяжелыми мехами с водой, шли по узкому переулку в сторону гавани. Выяснилось, что баня еще хуже, чем Джон ожидал. Они вошли не в ту дверь и оказались среди возмущенных громко кричавших женщин, которые выгнали их на улицу, несказанно развеселив мужчин, торчавших неподалеку в тени. После того как им удалось найти нужный вход, они заплатили по одному медяку пропахшему потом мужчине с выпученными глазами, тот на ломаном франкийском языке велел им раздеться и вручил две крошечные тряпки из хлопка в качестве набедренных повязок.

Затем их быстро провели через маленькую комнату с одним бассейном с холодной водой к громадному бассейну, окутанному паром и занимавшему целое восьмиугольное здание с высоким сводчатым потолком. Окна находились на самом верху, свет падал из них на мужчин самых разных рас и цветов кожи; все они были голыми, если не считать тонкой полоски ткани вокруг бедер.

Джон решил, что он уже достаточно вымылся, и собрался вылезти из бассейна, когда к нему подошел огромный слуга сарацин, крепко схватил его за предплечье и начал яростно тереть щеткой с длинной ручкой. Кролик оказался в еще худшем положении – сурового вида старик вцепился ему в плечи обеими руками и принялся макать в воду, повторив эту процедуру несколько раз.

Кожа у обоих покраснела и отчаянно горела, но их быстро протащили к холодному бассейну и толкнули в воду. Наконец, задыхающихся и дрожащих, их отпустили на свободу, позволив покинуть баню. Джон и Кролик вернулись в комнату, в которой оставили одежду, и обнаружили, что во время их отсутствия ее вычистили. Они бегом покинули здание, хотя Джону пришлось признаться самому себе, что голова у него больше не чесалась, а руки не были такими чистыми вот уже несколько месяцев. «Может, этот обычай не такой уж варварский», – подумал он.

– Проклятье, – выругался Джон, когда они наконец вышли из темного переулка.

Прилавки на рынке уже начали закрываться перед наступлением дневной жары, и толпа покупателей почти рассеялась. Чуть дальше стоял корабль, на котором они приплыли, и на него затаскивали новый груз: матросы катили по трапу громадные бочки. Их отряда нигде не было видно.

– Эй, матрос! – крикнул Джон, обращаясь к одному из мужчин, занимавшихся погрузкой. – Куда ушли наши люди?

Матрос пожал плечами и показал в противоположную от цитадели сторону. Джон принялся оглядываться по сторонам, но нигде не увидел признаков своего отряда.

– Проклятье! – снова выругался он, бросив мехи с водой на землю.

– Мы должны их найти, – сказал Кролик.

– Где? Там? – Джон показал на город. – Мы понятия не имеем, в какую сторону они ушли. Мы только заблудимся.

У Кролика задергался кончик носа.

– Я хотел как лучше…

– Ты прав, Кролик, – вздохнув, сказал Джон. – Может быть, продавец стеклянной посуды знает, куда они подевались.

Джон поднял с земли мехи с водой, и они с Кроликом направились к купцу-еврею, который уже закрывал свою лавку.

– Спасибо, сэр, мы нашли воду. – Джон показал на мехи, и еврей улыбнулся. – Рыцари, которые здесь были, – продолжал Джон, показав на то место, где сидели их товарищи. – Вы не знаете, куда они ушли?

Еврей пожал плечами.

– Извините, я не знаю. – Он взял с прилавка нитку стеклянных бус и протянул им. – Не хотите купить что-нибудь? Подарок даме?

– Нет, спасибо.

Джон отвернулся и тут увидел, что за ними наблюдает рыцарь на коне. Он был в черном плаще с белым крестом, составленным из четырех наконечников стрел, касающихся концами, и Джон понял, что он принадлежит к ордену госпитальеров.

– Вы что-то ищете? – спросил рыцарь.

– Мы из отряда Рейнальда де Шатийона, – объяснил Джон. – Мы ищем своих товарищей.

Рыцарь удивленно приподнял брови.

– Из отряда Рейнальда? – Он помолчал, а потом показал в сторону дока. – Ваш отряд пошел туда. Они разобьют лагерь сразу за гаванскими воротами.

– Спасибо, сэр.

Рыцарь кивнул и ускакал прочь.

Джон и Кролик долго шли через длинную гавань, мимо кораблей с высокими мачтами, стоявших справа, и приземистых домов – слева. Когда они наконец добрались до ворот Акры, плечи Джона горели от кожаных ремней мехов с водой. Конец стены отмечала массивная квадратная башня, стоявшая на берегу. Они прошли в ворота и оказались на плоском пустом участке земли. Миновав еще одни ворота, они увидели своих товарищей, которые ставили палатки в тени.

– Где вы были? – спросил Эрнаут, когда Джон и Кролик добрели до лагеря и сбросили на землю свою ношу.

Он вынул затычку из одного меха и сделал большой глоток, но уже в следующее мгновение, посмотрев на Джона и Кролика внимательнее, подозрительно прищурился.

– Что с вами случилось? Вы похожи на двух поросят, которых хорошенько помыли, чтобы отвезти на рынок.

Джон почувствовал, как краска заливает его лицо.

– Ничего такого. Просто мы долго не могли найти воду.

– И нас заставили помыться, – добавил Кролик, и Джон поморщился.

Эрнаут уронил мех и разразился таким громогласным хохотом, что из его рта и носа брызнула вода. Все, кто находился рядом, тоже принялись веселиться, к ним начали подходить все новые и новые любопытствующие, которым стало интересно, что происходит.

– Вас заставили помыться? – спросил Одноглазый и подмигнул: – Ну-ка, расскажи поподробнее, Кролик. Наш сакс хорошо тебя потер?

– Нет, для этого были слуги, – ответил Кролик.

Его слова были встречены очередным приступом громоподобного хохота.

– Оставь его в покое, Одноглазый, – сказал Джон. – Идем, Кролик, нам нужно поставить палатки.

И, нарочито громко топая, он ушел под издевательские крики и смех. Кролик поплелся рядом.

– Что я такого сказал? – спросил Кролик.

– Ничего. Просто старайся рядом с ними держать рот на замке.

Джон сбросил на землю свой мешок и начал ставить палатку на самой границе лагеря. Оглянувшись, он обнаружил, что вся компания продолжает громко хохотать, а Одноглазый наклонился, выставив задницу, и с глубокомысленным выражением лица выкрикнул: «Это что, кусок мыла, сакс?»

Джон поморщился, подумав, что чем скорее они вступят в сражение с сарацинами, тем будет лучше.

Джон вонзил лопату в песчаную почву, наклонился и, распрямившись, выбросил землю из канавы трех футов глубиной, в которой стоял. Июньское солнце безжалостно палило с безоблачного неба, и он на мгновение выпрямился, чтобы убрать влажные светлые волосы с лица. Когда он только приехал в Акру, два месяца назад, он бы и часа не продержался на такой жаре, но сейчас после нескольких недель тяжелого физического труда загорел и стал намного сильнее, и, хотя был довольно худым, у него появились упругие крепкие мускулы.

Он уже два часа работал без рубашки на солнце, копая новую яму для отхожего места, поскольку их лагерь становился все больше. Сразу за отрядом Джона прибыли германцы во главе с императором Священной Римской империи Конрадом, которые пополнили ряды крестоносцев. Только за прошлую неделю в лагере за воротами Акры появились сотни людей: Раймунд Антиохский со своими рыцарями; король Франции Людовик с двумя сотнями конных воинов; множество тамплиеров и госпитальеров со всех уголков Иерусалимского королевства.

– Давай, работай, банщик, – крикнул Одноглазый, сидевший на земле в тени белого куска ткани, натянутого рядом с ямой.

Джон снова вонзил лопату в землю, но на этот раз, когда он выбрасывал землю наружу, она попала прямехонько в лицо Одноглазому.

– Ты за это заплатишь, сакс, – взорвался Одноглазый и с поднятыми кулаками вскочил на ноги, но уже в следующее мгновение замер на месте.

Джон повернулся, пытаясь понять, куда он смотрит, и увидел группу конных рыцарей во главе с Рейнальдом, скакавших по голой равнине в густых тучах пыли, которую поднимали копыта лошадей. Когда они подъехали к границе лагеря, оттуда послышались радостные крики. Джон прищурился, но сумел разглядеть лишь, что в центре группы находятся четверо мужчин с более темной кожей и в белых тюрбанах. Руки у них были связаны впереди, и они неуклюже сидели на лошадях. Пленники.

– Оставайся тут и копай, – приказал Одноглазый. – Если ты не выроешь яму до моего возвращения, придется тебе иметь дело с Эрнаутом.

– Ублюдок, – пробормотал Джон, когда Одноглазый отошел.

Через некоторое время радостные крики в лагере смолкли, но Одноглазый не вернулся. Солнце продолжало свой путь по небу и уже находилось в зените, когда Джон почти закончил копать яму и тут услышал, как его зовет Кролик.

– Джон. – Кролик резко остановился на краю ямы. – Идем! И возьми доспехи!

Джон уронил лопату.

– Доспехи? На нас напали?

– Нет, не в этом дело, – ответил Кролик, глаза которого от возбуждения превратились в два громадных блюдца. – Лорд Рейнальд захватил пленных. Будет турнир!

– Господи, какая жара, – пробормотал Джон и поморщился, когда его рука скользнула по обжигающим доспехам.

Он отправился вслед за Кроликом к месту в тени городских ворот, где на пыльной земле был выгорожен круг. Посередине на табурете стояли большие песочные часы, чтобы отмечать время для ставок. Люди Рейнальда, переступая с ноги на ногу в горячих доспехах, выстроились по периметру круга. Джон и Кролик протолкались вперед и оказались прямо напротив Рейнальда и Эрнаута. Новость о турнире быстро облетела лагерь, и здесь уже начали появляться госпитальеры, тамплиеры, франки и германцы. В результате образовалась огромная толпа, и те, кто оказался сзади, вставали на свои шлемы, чтобы лучше видеть происходящее. Другие забрались на ближнюю стену, откуда открывался отличный вид на поле.

Когда Рейнальд решил, что зрителей собралось достаточно, он вышел в центр круга.

– Сегодня, когда мы отправились на охоту, я и мои люди наткнулись на дюжину шпионов из Дамаска, посланных сюда эмиром Унуром с приказом оценить наши силы. Их присутствие на этих землях является возмутительным нарушением договора с эмиром, и они, увидев нас, попытались спастись бегством. Мы бросились в погоню, и трое погибли от наших мечей. Но, благодарение Всевышнему, четверых нам удалось захватить в плен! – По толпе пронесся громкий вопль ликования. – Среди вас ходят слухи о храбрости, военном мастерстве и безжалостности нашего врага, – продолжал Рейнальд. – Я слышал, как кое-кто говорил, будто они чудовища и дикие животные. – Он медленно озирал ряды, глядя в глаза своим воинам. – Сегодня вы увидите, что сарацины никакие не чудовища, что они люди из плоти и крови и умирают, как все остальные! – Он вскинул голову и крикнул: – Приведите пленных!

Толпа, все как один, повернулась, когда появилось четыре пленника. С них сняли почти всю одежду, и они остались в узких набедренных повязках. Хотя они были без оружия, но Рейнальд не собирался рисковать, и сарацинов сопровождал солдат с мечом в руке, и еще двое с копьями шли сзади.

Когда сарацины подошли ближе, собравшиеся принялись радостно вопить и выкрикивать в их адрес самые разные оскорбления. Первый пленник был высоким, с оливковой кожей и длинными черными волосами, доходившими до самой спины. Второй – ниже ростом, худой, но крепкий на вид, старше, с проседью в бороде. Он заметно хромал, видимо, из-за какой-то старой раны. Третий сарацин был громадным, на целую голову выше Джона, с грудью, похожей на пивной бочонок, большим животом и предплечьями толщиной с ноги Джона, а от его бритой головы отражались лучи солнца. Последний пленник, темнокожий, могучего телосложения, с мускулистыми руками и широкой грудью с множеством шрамов, единственный среди них шел с прямой спиной и высоко поднятой головой.

Когда пленники вошли в круг, их поставили в линию перед Рейнальдом, который, мгновенно изучив их, встал перед громадным сарацином. Остальных отвели в сторону, где они стояли, переступая с ноги на ногу и глядя на угрожающего вида толпу вокруг. Тем временем Рейнальд взял меч, лежащий у края круга, и швырнул его к ногам великана сарацина, который осторожно его поднял, будто опасался какого-то подвоха.

– Эй, Эрнаут, волосатый болван! – крикнул Рейнальд. – Этот вонючий урод твой.

Эрнаут надел шлем и вышел вперед, чтобы сразиться с сарацином. Когда он вытащил меч, Рейнальд перевернул песочные часы, и по толпе пронеслась волна возбужденных голосов, зрители начали делать ставки, как быстро Эрнаут прикончит сарацина. Несколько человек даже решили рискнуть и поставили на сарацина. В то время как у мусульманина не было ничего, кроме меча, Эрнаут держал в руке щит и был в полных доспехах, прикрывавших ноги и грудь.

– Два медяка за то, что Эрнаут сделает его до окончания первого раунда! – крикнул Кролик и помахал в воздухе монетами.

– Принимаю, – ответил мужчина у него за спиной.

– А ты разве не будешь делать ставку? – спросил Кролик у Джона.

Тот молча покачал головой. Честный поединок – это одно, но подобные кровавые игрища ему совсем не нравились. Он приехал в Святую землю ради искупления грехов, а вовсе не за этим.

Эрнаут вышел в центр, и толпа принялась свистеть и улюлюкать, когда сарацин отступил на несколько шагов. Стоявшие вокруг солдаты вытащили мечи и наставили их на сарацина, чтобы тот вернулся в круг, где его поджидал Эрнаут. Когда сарацин начал медленно двигаться к центру, Эрнаут пошел в наступление, собираясь проткнуть незащищенный живот громадного дикаря. Однако тот оказался быстрее, чем можно было подумать с первого взгляда, отбил меч, повернулся и атаковал Эрнаута, который едва успел поднять щит, чтобы отразить удар. Толпа взревела, когда противники разошлись на безопасное расстояние, а Джон посмотрел на часы – половина песка уже просыпалась в нижнюю часть.

– Убей его! – выкрикнул кто-то.

Те, кто сделал ставки на быстрое окончание боя, его поддержали. Издав боевой клич, Эрнаут поднял над головой меч, бросился вперед, и его клинок начал опускаться по смертоносной дуге. В последнюю секунду сарацин сделал шаг в сторону и с победным криком атаковал незащищенный бок Эрнаута. Удар должен был убить рыцаря, но клинок отскочил от кольчуги, Эрнаут развернулся и вонзил меч в шею сарацина. Тот выронил оружие и упал на колени, кровь громко забулькала у него в горле, а в следующее мгновение он рухнул лицом вниз и остался лежать на окрашенной алым пыльной земле. В толпе слышались крики ликования и проклятья, слышался звон монет. Рейнальд схватил Эрнаута за руку и поднял ее высоко вверх.

– Наш победитель! – прокричал он. – Сегодня получит мех моего лучшего вина!

Когда толпа разразилась ликованием, Джон шагнул вперед и, подняв меч мертвого сарацина, провел по нему пальцем. Как он и подозревал, клинок затупили перед состязанием, и он не мог бы пробить жесткую кожу, не говоря уже о кольчуге. У сарацина не было ни одного шанса на победу.

– Дай сюда, сакс, – велел Рейнальд, и Джон протянул ему меч. Рейнальд снова повернулся к зрителям: – Приведите следующего пленника! Тощего!

Худому сарацину достался в противники Тибо, хоть и довольно старый, но еще крепкий и сильный воин, участвовавший в Первом крестовом походе. Он быстро справился с молодым сарацином, отбил неуклюжую атаку и вонзил меч ему в грудь. Самый старший из четверки был следующим, и Рейнальд решил сам с ним сразиться. Мусульманин оказался умелым воином и уверенно владел мечом. После обмена первыми ударами могло показаться, что бой идет на равных, но хромота мешала сарацину, замедляя его движения, и, когда Рейнальд пошел в наступление, он споткнулся и потерял равновесие. Сарацин стоял как раз напротив Джона, когда Рейнальд прикончил его мощным ударом, который чуть не снес сарацину голову и забрызгал Джона кровью.

Сакс вытер лицо, посмотрел на свою руку, перепачканную красным, и невольно закрыл глаза, когда на него нахлынули воспоминания: улыбающееся лицо брата, эфес меча его отца, украшенный выгравированной головой льва, и свое собственное лицо и руки, влажные от крови. Он отвернулся от арены и начал пробиваться сквозь толпу, отчаянно желая оказаться как можно дальше от этого места.

– Эй, ты! Сакс! – крикнул ему вслед Рейнальд. – Ты куда собрался? Твоя очередь.

Джон остановился. Зрители начали расступаться, открывая ему дорогу к арене. Он стоял, сжимая и разжимая кулаки, сражаясь с темными воспоминаниями. Возможно, бог решил, что он так заплатит долг крови: здесь, сражаясь с сарацином. Джон развернулся и зашагал к арене.

Нос Кролика сильно подергивался, когда он протянул Джону свой шлем.

– Оставь его, – сказал Джон и положил на землю щит. – И помоги мне с доспехами.

Кролик помог ему снять тяжелую кольчугу, за которой последовала туника, Джон остался только в кожаных штанах и сапогах, и его обнаженная грудь мгновенно покрылась потом под лучами жаркого солнца. Джон вытащил меч из ножен и шагнул в круг, где его ждал сарацин, тело которого покрывали боевые шрамы.

Рейнальд встал перед Джоном и прошипел:

– Ты что вытворяешь?

– Я буду сражаться с ним честно или не буду совсем, – ответил Джон.

Рейнальд перевел взгляд с Джона на его противника. Джон был стройный и мускулистый, но совсем еще мальчик, который даже не начал бриться. Рейнальд видел, что сарацин опытный воин, с мощной грудью и сильными руками, и уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но Джон его перебил:

– Вы же сами сказали, что это всего лишь сарацин, из плоти и крови. Я справлюсь.

– А ты мне нравишься, сакс. Надеюсь, ты останешься в живых, – сказал Рейнальд и отошел.

Сарацин несколько раз взмахнул мечом, проверяя его вес, потом замер, опустив клинок. Джон поднял свой, держа его обеими руками. Сердце отчаянно колотилось у него в груди, по лицу стекал пот, а в толпе раздавались крики: «Ставлю пять на сарацина!», «Сарацин за один оборот песочных часов!», «Ну, давай, банщик!» Другие принялись скандировать имя Джона, и постепенно их голоса слились в единое заклинание:

– Сакс! Сакс! Сакс!

Джон сделал шаг к своему противнику, и тот сдвинулся в сторону. Джон переступал с ноги на ногу в центре арены, сарацин кружил около него. Капля пота попала Джону в глаз, он моргнул, и сарацин тут же его атаковал: меч взлетел от земли, направляясь к паху Джона, он отбил удар, однако уже в следующее мгновение мусульманин взмахнул клинком, нацелившись Джону в голову. Он увернулся, но внезапно почувствовал, как его лицо пронзила страшная боль – сарацин умудрился ударить его в челюсть коленом. Оглушенный Джон отступил назад и едва успел отбить клинок, уже двигавшийся к его животу. Сарацин снова принялся кружить рядом с ним.

Тяжело дыша, Джон стоял в центре круга, челюсть у него горела огнем, и он пошевелил ею, проверяя, не сломано ли что-нибудь. Сарацин по-прежнему кружил, опустив к земле свой клинок. Джону еще не доводилось встречать человека, который бы так сражался: он не стоял на месте, постоянно двигался, поворачивался, будто рисовал на земле узоры. Джона учили прямому бою, когда противники находятся друг напротив друга. Он вспомнил бесконечные часы тренировок с отцом, и в голове у него зазвучал его ворчливый голос: «Держи дистанцию, разгадай схему, по которой действует твой противник, ты должен ее разрушить».

Сарацин снова атаковал, направив клинок Джону в лицо. Тот поднял свой меч, но в последний момент сарацин изменил направление движения и попытался нанести удар в живот. Джон отскочил, и кончик клинка пролетел мимо всего в нескольких дюймах. Он пошел в контратаку, однако сарацин снова начал вертеться на месте. Меч Джона вонзился в землю, и он едва успел его вытащить, чтобы парировать сильный удар в грудь. Противники скрестили мечи. Джон оказался совсем близко к сарацину, который тут же ударил его головой в лицо, заставив отступить на несколько шагов. Когда Джон поднял меч, чтобы встретить очередной удар, он обнаружил, что сарацин отошел и снова принялся кружить.

Джон облизнул нижнюю губу и почувствовал вкус крови, соленый, отдающий железом. Неожиданно его охватила ярость, которая прогнала страх. Он забыл про боль и крики зрителей, сжал зубы и остался один на один со своим противником.

– Ублюдок! – прорычал он, поднял меч и, бросившись вперед, направил его в бок сарацина.

Тот отбил удар, отскочил и тут же нацелился Джону в голову, но на этот раз юноша был готов, упал на одно колено, чтобы уйти от клинка, а затем метнулся вперед, целясь в живот сарацина. Тому удалось отбить удар, но не полностью, меч Джона оставил на боку мусульманина рваную алую рану.

В следующее мгновение Джон сделал пару шагов назад, и теперь он уже кружил около своего противника. Тот стоял, морщась от боли, держа меч в одной руке, другую, залитую кровью, прижимая к ране на боку.

Джон бросился вперед, собираясь пронзить грудь сарацина, тот отбил удар, однако Джон, не теряя времени, пошел в новую атаку, на сей раз целясь в шею противника. Сарацин увернулся и бросился на Джона, но тот сделал шаг в сторону и с такой силой опустил свой меч, что выбил клинок из руки своего врага. Отшвырнув его ногой в сторону, Джон встал перед поверженным врагом. Сарацин опустился на колени, ожидая смертельного удара, Джон поднял меч, и в этот момент гнев его покинул. Он услышал рев возбужденной толпы.

– Убей его! – вопил кто-то.

– Кончай ублюдка!

Джон колебался. Отец учил его, что честь и великодушие – это главные достоинства рыцаря. Он приехал в Святую землю не затем, чтобы еще больше обагрить свои руки кровью. Джон опустил меч и отошел от сарацина.

– Я дарую тебе жизнь.

Толпа возмущенно взревела.

– Очень благородно, – заявил Рейнальд, проходя мимо Джона.

Одним уверенным движением он достал меч и опустил его на шею пленника, который умер мгновенно. Толпа снова взревела, на этот раз одобрительно. Рейнальд принялся наносить по мертвому телу все новые и новые удары и в конце концов отрубил сарацину голову и, подняв за волосы, швырнул ее в вопящую толпу зрителей. Затем он снова повернулся к Джону и обхватил его за плечи:

– Ты очень храбрый, сакс, мне такие по сердцу. Как тебя зовут на самом деле?

– Иэн, милорд. Иэн из Тейтвика.

Рейнальд нахмурился:

– Для рыцаря такое имя не годится. Франки никогда не смогут произнести «Иэн».

– Джон, милорд. Вы можете называть меня Джон.

– Хорошо, Джон. Сегодня вечером ты поедешь со мной в замок и познакомишься с нашим королем.

Джон пришпорил коня и следом за Рейнальдом въехал во двор дворца Иерусалимского короля. Рейнальд надел кожаные бриджи и великолепную тунику из зеленого шелка. Джон же был в своей кольчуге и плаще крестоносца: единственное из его одежды, что подходило для такого случая. Они спешились, вручили поводья ожидавшим слугам и направились к двери с аркой в дальнем конце двора.

У входа путь им преградил стражник.

– Ваши мечи, милорды.

– Сегодня встречается Высокий совет, – объяснил Рейнальд Джону, отстегивая ремень с мечом. – Здесь соберутся все самые важные люди: Патриарх Иерусалима и архиепископы Цезареи и Назарета; гроссмейстеры орденов тамплиеров и госпитальеров; короли Иерусалима, Триполи, Франции и Священной Римской империи, а также высокопоставленные аристократы. Если страсти накалятся – а это неминуемо произойдет, – лучше, чтобы ни у кого не было оружия.

Джон протянул свой меч, прошел вслед за Рейнальдом в широкую дверь и оказался в огромном зале. Он замер на месте, потрясенный представшим его глазам зрелищем: толстые каменные колонны шли по всему периметру, поддерживая купол крыши, находившийся так высоко, что потолок терялся в тенях; между колоннами на приличном расстоянии друг от друга были расставлены кресла, на которых сидели епископы в сутанах, германские и франкийские лорды в простых льняных туниках, а у них за спинами стояли вооруженные командиры тамплиеров и госпитальеров.

В центре зала лежали толстые ковры с переплетающимися геометрическими рисунками, от которых кружилась голова. Но все это не шло ни в какое сравнение с ослепительными одеяниями мужчин и женщин в дальнем конце зала. Мерцающий свет факелов отражался от золотой вышивки на их одежде, окутывал сиянием кольца с огромными рубинами и аметистами, проливался на шелковые халаты глубокого красного, шафранно-желтого, ярко-зеленого и небесно-голубого цветов. А в центре этого великолепия находились женщина средних лет и юноша, сидевшие рядом на позолоченных тронах.

Женщина была в одеянии из алого шелка, голову украшала корона из переплетающихся полосок золота. В уголках ее глаз и губ Джон заметил морщины, но длинные волосы оставались черными без малейшего намека на седину. У молодого мужчины, одетого в голубой шелк и с более тяжелой короной на голове, который выглядел в два раза моложе ее, было румяное лицо, прямые волосы и борода цвета соломы. Он сидел очень прямо и постоянно облизывал губы.

– Они одеваются, как мерзкие сарацины, – прошептал Рейнальд. – Это король Балдуин и его мать, королева Мелисенда. Балдуин хороший человек, но пусть это тебя не введет в заблуждение. Они с Мелисендой пытаются выкачать из нашего короля деньги, точно два еврея. А вот и наш король. – Рейнальд показал на молодого мужчину в полотняных бриджах и такой же тунике, отделанной зеленым шелком. Длинные каштановые волосы и густая борода скрывали безвольный подбородок. Однако внимание Джона привлекла женщина, сидевшая слева от короля. Она была потрясающе красива, с безупречной молочно-белой кожей, точеными скулами и длинными золотистыми волосами, которые вились на концах. Она посмотрела в сторону Джона, он увидел, что глаза у нее цвета темного янтаря, и тут же смущенно отвернулся.

– Королева Алиенора Аквитанская, – ухмыльнувшись, сказал Рейнальд и добавил шепотом: – Говорят, потаскушка спит с собственным дядей, Раймундом Антиохским, вон он там. – И Рейнальд указал Джону на красивого мужчину с квадратной челюстью и ярко-голубыми глазами, стоявшего в дальнем конце зала. – Но лично меня больше интересует кузина Алиеноры Констанция, – продолжал Рейнальд, кивнув в сторону довольно пухлой на вид курносой женщины с близко посаженными глазами. – Она наследница Антиохии. Тот, кто на ней женится, получит в придачу королевство. – Он помолчал мгновение. – Пойдем, я представлю тебя нашему королю.

Рейнальд провел Джона за собой через зал и низко поклонился королю Людовику. Джон последовал его примеру.

– Надеюсь, все готово к сегодняшнему вечеру, Рейнальд? – спросил Людовик. – Ты получил ответ Балдуина?

– Получил, сир. Он с нами.

– Хорошо.

– Что это за красавчика рыцаря вы привели с собой, Рейнальд? – спросила Алиенора. Джон стоял, опустив глаза в пол.

– Позвольте представить вам Джона Саксонского.

– Это тот самый рыцарь, который победил сегодня сарацинского пленника? – спросила Алиенора.

– Да, миледи, тот самый.

– Вы оказались далеко от родного дома, Джон, – заметил Людовик. – Расскажите мне, как так получилось, что ко мне на службу попал сакс.

Джон с трудом сглотнул.

– Вы… сражаетесь за Него, милорд. Служа вам, я служу Богу.

– Разумеется, – улыбнувшись, проговорил Людовик. – А еще я уверен, что вы не слишком жалуете своего норманнского короля. – Махнув рукой, Людовик отпустил Джона и заговорил с одним из своих придворных.

Рейнальд схватил Джона за локоть и отвел его в сторону.

– Он говорил с тобой, это великая честь, – прошептал Рейнальд. – Совет вот-вот начнется. Он будет проходить на латыни. Так что ты ничего не поймешь.

– Я говорю на латыни, милорд.

– А ты полон сюрпризов, сакс, – приподняв одну бровь, заявил Рейнальд. – Хорошо. Жди вон за теми колоннами. Ничего не говори и старайся никому не попадаться на глаза.

Джон скользнул в тень бокового прохода и встал в конце зала, как можно дальше от трона короля Балдуина. В следующее мгновение в центр зала вышел морщинистый лысый священник в белой сутане и трижды ударил в пол своим посохом.

– Совет открыт! – провозгласил он на латыни и тут же вернулся к группе других священнослужителей, среди которых Джон заметил Вильгельма Тирского, молодого священника, того самого, что они встретили около фонтана в свой первый день в Акре.

Следующим заговорил король Балдуин:

– Добро пожаловать, рыцари, лорды, служители Бога, короли и королевы. Вам всем известно, с какой целью созван совет. В королевстве начался Второй крестовый поход, во главе которого стоят отважный король Конрад и храбрый король Людовик. Существует мнение, что целью похода должен стать величественный город Алеппо. Другие желают атаковать Дамаск. Сегодня мы примем окончательное решение. – Он помолчал и облизнул губы. – Я готов выслушать ваши доводы.

Конрад, приземистый, седовласый германец, встал, чтобы привести свои аргументы, но, прежде чем он успел заговорить, кто-то прошептал Джону на ухо:

– Я тебя знаю. – Джон быстро обернулся и увидел перед собой светловолосого мальчишку, года на три младше него, с сияющими голубыми глазами и орлиным носом. – Ты храбрый, настоящий рыцарь, ты снял доспехи перед сражением с пленным сарацином.

– Ты кто такой?

– Амальрик. – Мальчик приблизился к Джону и заговорил совсем тихо: – А ты знаешь, что человек, которого ты убил, не был шпионом?

– Это как? Лорд Рейнальд сказал, что сарацины, которых они поймали, были людьми Унура и шпионили на нашей территории.

Амальрик неожиданно громко рассмеялся, и Джон быстро оглянулся по сторонам, проверить, не обратил ли кто-то на него внимание. Впрочем, веселье Амальрика погасло так же быстро, как возникло.

– Во дворце говорят совсем другое. Я слышал, что сегодня утром ваш лорд Рейнальд напал на маленькую деревню, принадлежащую Иерусалимскому королевству, и убил всех жителей – мужчин, женщин, детей. А этих четверых захватил в качестве «шпионов».

– Зачем?

Амальрик кивнул в сторону зала, где слово взял красавец Раймунд Антиохский.

– Скоро сам поймешь.

– Конрад говорит, что мы должны пойти маршем на Дамаск, – начал Раймунд. – Мы все знаем, что Дамаск богатый город, поскольку он стоит на торговом пути, идущем с востока к Средиземному морю, и его рынки и сокровищницы ломятся от товаров и денег. Это солидный приз, но нас не должна ослеплять жадность. – Со всех сторон начали раздаваться возмущенные крики людей Конрада и Людовика, но Раймунд продолжил, стараясь перекричать громкие голоса: – Мы заключили с Унуром, эмиром Дамаска, договор, он наш союзник. Он опасается растущего могущества Нур ад-Дина, правящего в Алеппо, и правильно делает. Вам не следует забывать, что именно Нур ад-Дин возглавлял армию, захватившую Эдессу, и падение Эдессы стало причиной нашего крестового похода. С каждым годом Нур ад-Дин подчиняет себе все больше городов, его неуклонное восхождение представляет опасность для всех нас – Триполи, Акры, Иерусалима. Наше королевство живо только потому, что сарацины разобщены.

– Неправда! – выкрикнул гроссмейстер ордена тамплиеров, высокий, худой человек с короткими темными волосами. – Нас защищает Господь!

– И по этой причине вы потратили серебро, предназначенное Богу, на строительство крепостей и расширение своих владений, Эверард, вместо того, чтобы исполнять предназначение вашего ордена и защищать пилигримов в Святой земле?

– Как вы смеете? – завопил Эверард, лицо которого стало пунцового цвета. – Мы строим замки и крепости, чтобы защищать детей Бога!

– Если вы действительно желаете их защитить, вы сделаете то, о чем я говорю! – выкрикнул в ответ Раймунд, которого практически заглушали голоса рыцарей-тамплиеров и сторонников короля Конрада. – Если мы атакуем Дамаск, тем самым мы вынудим эмира Унура объединиться с Нур ад-Дином и посеем семена собственной гибели! – Те, кто поддерживал Раймунда, принялись громко топать ногами.

Король Людовик встал и дождался, когда стихнут крики.

– Вы говорите об Унуре как о великом союзнике и друге. Вы говорите, что он связан с нами договором. Однако сегодня утром его шпионы были пойманы за стенами нашего города! Это не похоже на поведение друга. Унур плевать хотел на ваш драгоценный договор! – В зале начался настоящий хаос, сторонники Раймунда громко протестовали, им отвечали те, кто поддерживали Людовика. – Мы поступим неразумно, если доверимся варвару-безбожнику. Если мы пойдем на север в Алеппо, что помешает ему предать нас и напасть в наше отсутствие на короля Иерусалима?

– Слушайте! Слушайте! – сторонников Людовика тут же поддержали люди Конрада.

– Видишь? – прошептал Амальрик Джону.

Тот молча кивнул. «Шпионы» были обманом, направленным на то, чтобы убедить Совет пойти войной на Дамаск. А турнир Рейнальд устроил, чтобы не оставлять свидетелей.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Джон. – Ты кто?

Амальрик прижал палец к губам.

– Ш-ш-ш-ш! Это не все. Посмотри на короля Балдуина.

Балдуин нервно ерзал на своем троне, в то время как Раймунд продолжал:

– Если мы атакуем Алеппо, мы сможем разбить Нур ад-Дина до того, как он станет слишком сильным противником. Но, если выберем Дамаск, мы вынудим наших врагов объединиться.

– И тогда сможем победить сразу всех! – провозгласил Конрад, и собравшиеся в зале рыцари поддержали его громкими криками.

Раймунд с отвращением отвернулся от короля германцев.

– А что скажете вы, королева Мелисенда?

В зале воцарилась тишина.

– Цель этого крестового похода – отомстить за потерю Эдессы, – сказала она, и ее резкий голос заполнил весь зал. – Если мы захватим Алеппо, мы сможем остановить Нур ад-Дина и вернуть себе Эдессу. Я считаю, что мы должны нанести удар именно там.

– Я не согласен, – объявил король Балдуин, и Мелисенда от удивления наклонилась вперед. – Алеппо далеко. Если мы атакуем его, наше королевство останется без защиты. После сегодняшнего случая со шпионами Унура я не считаю, что мы можем позволить себе так рисковать. Дамаск находится рядом, и он богат. Как только мы его захватим, у нас будет достаточно денег, чтобы нанять столько воинов, сколько нам потребуется. И тогда мы получим возможность завоевать Алеппо в удобное для нас время.

– Сейчас не твоя очередь говорить, сын, – сделала ему замечание Мелисенда.

Балдуин немного помолчал, то и дело облизывая губы, посмотрел на короля Людовика, потом на Рейнальда, который ободряюще кивнул, сглотнул и заговорил:

– Нет, матушка, я король. И будет так, как я скажу.

– Дамаск! – выкрикнул король Людовик, и его поддержали голоса по всему залу: – Дамаск! Дамаск!

– Нет! Нет! Нет! – вопил покрасневший от ярости Раймунд. – Вы, проклятые жадные ублюдки! Если вы пойдете на Дамаск, вам придется обойтись без меня! – Он посмотрел на Балдуина. – Подумайте хорошенько, король.

Теперь все не сводили глаз с Балдуина, который произнес всего одно слово:

– Дамаск.

В зале воцарилась неразбериха: половина присутствующих вопила, показывая свое одобрение решению короля, другая – от ярости. Тут и там между сторонниками Людовика и Раймунда начали завязываться драки. Среди всего этого шума и сумятицы Раймунд, громко топая тяжелыми сапогами, выскочил из зала, и Джон заметил, что Алиенора собралась встать, чтобы последовать за ним, но Людовик схватил ее за руку и заставил снова сесть.

Балдуин также ушел, пройдя по самому центру зала. Он остановился около двери и повернулся к Амальрику:

– Идем, брат, у нас полно дел.

Подмигнув Джону, Амальрик вышел из зала вслед за Балдуином.

Потрясенный Джон стоял, оцепенев от изумления и глядя вслед юноше, пока к нему не подошел Рейнальд, который хлопнул его по спине.

– Возвращаемся в лагерь, – сказал он. – Пора готовиться к походу на Дамаск.

– Дамаск, – прошептал Джон. Когда он еще жил в Англии, люди, возвращавшиеся из Первого крестового похода, говорили о нем как о сказочном городе, втором после Иерусалима. – Это будет великая победа во имя Бога.

– Да, и она сделает нас богатыми, – ухмыльнувшись, добавил Рейнальд.

Глава 3

Июль 1148

Дамаск

Юсуф потуже затянул новый пояс с ножнами и вытащил кривой клинок, любуясь его красотой: сверкающую сталь украшал рисунок из темно-серых переплетающихся линий. Его сделали недалеко от комнаты, в которой он сейчас стоял, в знаменитых кузницах Дамаска. Юсуф проверил клинок пальцем и поморщился, когда от острого как бритва лезвия на коже появилась капелька крови. Он аккуратно убрал оружие в ножны и надел подаренный отцом конический шлем, но тот оказался слишком большим, и только уши юноши помешали ему сползти на глаза. Юсуф встал перед гладко отполированным бронзовым зеркалом у себя в комнате и нахмурился. Серая кольчуга была слишком длинной, закрывала кисти и свисала ниже колен, а конец меча почти касался земли.

Вслед за Юсуфом в комнату вошел Туран в новых доспехах, которые сидели на нем безупречно.

– Ты похож на пугало, – насмешливо заявил он, хлопнул Юсуфа по затылку, и шлем соскользнул тому на глаза.

В этот момент в дверях появился Айюб.

– Ты выглядишь, как настоящий воин, Туран.

Юсуф поправил шлем и увидел, что Туран гордо ухмыляется. Затем Айюб посмотрел на Юсуфа и нахмурился.

– Когда мы сразимся с христианами, отец? – спросил Туран.

– Если будет на то воля Аллаха, тебе не придется сражаться. Думаю, мне наконец удалось убедить эмира Унура признать Нур ад-Дина своим господином в обмен на помощь в войне с христианами. Я молюсь только о том, чтобы Нур ад-Дин прибыл до франков.

– Если Нур ад-Дин станет господином Унура, он заставит эмира вернуть тебе Баальбек? – спросил Юсуф.

– Возможно. Со временем я могу получить и нечто большее. – Айюб улыбнулся, что случалось с ним крайне редко. – Но это в будущем. Сейчас мы должны позаботиться о том, чтобы остаться в живых. Франков много, и, если Нур ад-Дин не появится здесь вовремя, город может пасть. Вы должны быть готовы сражаться и отдать за наше дело жизнь, если потребуется. Я не потерплю, чтобы мои сыновья стали рабами.

Туран вытащил меч и принялся им размахивать.

– Я прикончу каждого франка, который окажется на моем пути.

Айюб кивнул:

– Если тебе придется сражаться, я не сомневаюсь, что ты принесешь своей семье славу. А теперь идем. Пришла пора начать делать из вас воинов. Я покажу вам, как защищают стены.

Юсуф вышел вслед за отцом и Тураном на узкую улочку перед домом. Они повернули направо в сопровождении эскорта из четырех мамлюков и Абаана. Айюб кивком показал на мужчину, который заделывал досками окна и двери своего дома.

– Ему это не слишком поможет, если франки захватят город.

Они дошли до центральной улицы, заполненной мужчинами и женщинами, которые, нагрузившись мешками со своим скарбом, бежали на восток, чтобы оказаться как можно дальше от христиан. Мимо прошел длинный караван верблюдов с двумя тяжелыми сундуками на спине каждого. Караван окружали вооруженные до зубов воины.

– Менялы. – Айюб с презрением сплюнул. – Они всегда убегают первыми. И забирают с собой надежных людей.

Когда караван скрылся из вида, Айюб повернулся к восточной стене города. По высоте и ширине она была одинаковой, почти квадратной, построенной из коричневых кирпичей, сделанных из глины, которую добывали со дна реки, протекавшей через Дамаск. Выглядела она не слишком впечатляюще. Юсуф поднялся вслед за отцом на стену рядом с Баб Тума, восточными городскими воротами. С того места, где он стоял, Юсуф видел лишь дюжину отрядов, расположившихся вдоль стены на приличном расстоянии друг от друга.

– Где люди эмира? – спросил он.

– На севере и западе, – ответил Айюб. – Эти ворота самое слабое место в обороне города, но их защищает пустыня. – Он махнул рукой в сторону сухой потрескавшейся земли, тянувшейся от ворот до самого горизонта. – Никакая армия там долго не продержится.

Дальше Айюб повел их на север, и постепенно стена под ними становилась выше, а воинов-мамлюков – больше. Они прошли через верхние помещения Ворот Мира, где на огне стоял огромный чан с кипящим маслом, приготовленный на случай, если нападающие подойдут слишком близко. По мере того как они приближались к Воротам Рая, голая земля уступила место полям, а дальше великолепным садам Дамаска. Айюб не стал останавливаться и повел сыновей к западным воротам Баб-эль-Джабия, где они задержались, чтобы понаблюдать за мамлюками, которые выходили из города и направлялись к садам.

– Сады – это ключ от Дамаска, – пояснил Айюб. – Численность войска, храбрость и оружие имеют огромное значение, но армия не сможет выжить без еды и воды. Никогда не забывайте об этом. От того, кому принадлежат сады, зависит жизнь города. Эмир сосредоточит свою армию здесь. Если христиане захватят сады, его солдаты отойдут к стенам. Они смогут удерживать их несколько месяцев, но в конце концов в городе закончится еда и он сдастся.

Юсуф посмотрел на сады, которые тянулись на несколько миль в сторону скалистых предгорий находившихся неподалеку гор. Именно оттуда должны были прийти франки. Он уже отворачивался, когда краем глаза заметил вспышку – луч солнца отразился от стальной поверхности. И еще. Прищурившись в ярком сиянии утра, он сумел разглядеть на склонах холмов крошечные фигурки, направлявшиеся в сторону Дамаска.

– Смотрите! – сказал он, показав рукой в ту сторону.

– Франки, – прошептал Айюб.

В следующее мгновение один из стражников на ближней башне заметил врага, и тишину утра разорвал звук трубы, потом еще один и еще.

– Да защитит нас Аллах. Они уже здесь.

Джон, поднимавшийся по крутому склону холма, сжал зубы, стараясь не обращать внимания на боль в спине и ногах. Лямки тяжелого мешка с вещами впивались в плечи, доспехи натирали кожу на боках, ноги распухли после нескольких дней долгого марша из Акры. Он добрался до относительно плоского участка и, вздохнув с облегчением, шагнул в сторону и сбросил мешок, пропуская других солдат.

Оглянувшись назад на длинный строй воинов, он увидел, что почти все конные рыцари ускакали вперед, в то время как пешие солдаты, с трудом переставляя ноги, шли за ними, согнувшись под тяжестью своих мешков с вещами и держа перед собой копья, которые подрагивали у них в руках. За ними тащились измученные, оборванные пилигримы, без доспехов, с луками, копьями или простыми деревянными дубинками. Они собирались вознести в Дамаске молитвы Богу после победы христиан, но в случае необходимости были готовы сражаться. Джон посмотрел на солнце, грязно-коричневое в тучах пыли, которая, казалось, заполнила собой все – нос, глаза, рот, открыл мех для воды и обнаружил, что он опустел.

– Будь я проклят! – он сплюнул и увидел, что слюна у него тоже стала коричневой.

– Не останавливайся, сакс! – крикнул проскакавший мимо Рейнальд. – Мы скоро будем на месте.

– Тебе хорошо говорить, – едва слышно пробормотал Джон и надел на плечи мешок.

Он так смертельно устал, что шел, опустив голову, глядя в выжженную, каменистую землю под ногами. Он сосредоточился на том, чтобы переставлять ноги, и не сразу заметил, что оказался на ровной площадке. Когда же поднял голову, то увидел, что стоит на вершине длинной гряды, откуда открывается вид на раскинувшийся внизу Дамаск, сад Сирии. Темно-коричневая стена окружала лабиринт из узких улочек, которые вились между прямоугольными домами кремово-белого и светло-коричневого цвета. В центре города над всеми остальными строениями возвышался купол гигантской мечети. За стенами, снаружи, раскинулись ярко-зеленые сады, а над могучими, с густой листвой деревьями проходили древнеримские акведуки. Сады тянулись от стен города до гряды, где стоял Джон.

Сияющая зелень садов резко контрастировала с потрескавшейся сухой землей, по которой прошли крестоносцы и которая снова появлялась за дальней частью города. Тонкий ручеек бежал по выжженной равнине, исчезал где-то за воротами и появлялся снова к югу от садов. Джон облизнул потрескавшиеся губы, ему казалось, что он ощущает на них вкус холодной воды.

Он с удвоенной силой зашагал вперед, туда, где армия крестоносцев строилась на равнине перед садом. Там он обнаружил дюжину человек из своего отряда, которые сидели на шлемах около узкой тропинки, ведущей в сады. Всех покрывал толстый слой пыли, одни свесили головы между колен, другие отсутствующим взглядом смотрели куда-то в пространство. Джон сбросил свой мешок, сел рядом с Кроликом, и тот сразу протянул ему мех с водой.

– Я сберег немного, – сказал он.

Джон взял мех, потряс его, почувствовал, как внутри плещется вода, и сделал глоток, совсем крошечный, только чтобы избавиться от пыли во рту.

– Господи, как же хорошо! – сказал он, отдавая мех Кролику.

Вскоре после того, как подошел последний солдат, к ним подъехал Рейнальд, и все начали медленно вставать, проклиная боль в ногах и спине.

– Вы молодцы, парни! – крикнул Рейнальд. – Дамаск уже почти у нас в руках. Короли решили, что мы должны через сады подойти к стенам города. Идите по этой тропинке, убивайте всех, кто попадется на пути. Встречаемся у реки на дальней стороне. Никаких задержек или остановок. Каждый, кто нарушит строй, чтобы захватить трофеи, будет высечен по приказу самого короля Людовика. Всем понятно? – Рейнальд наградил солдат суровым взглядом. – Эрнаут, ты поведешь их за собой. Я последую за вами с остальными.

Рейнальд пришпорил коня и поскакал назад, в конец колонны.

– Так, все слышали! – крикнул Эрнаут, сидевший на лошади. – Вперед! Чем быстрее мы доберемся до реки, тем лучше.

Отряд выстроился в колонну, и Джон с Кроликом оказались впереди, сразу за Одноглазым и старым крестоносцем Тибо. Они зашагали по узкой тропе между земляными стенами, доходившими до плеч и почти неразличимыми под усыпанными грецкими орехами ветвями высоких деревьев. Они были невероятно густыми и отбрасывали на тропинку темные, подвижные тени, воздух пропитался пылью, поднятой множеством марширующих ног, смешанной с запахом спелых фруктов. Солдаты то и дело наступали на упавшие на землю орехи, и отряд окутывал их необыкновенный, сочный аромат.

Поглядывая за стену и между толстыми стволами деревьев, Джон видел грядки с зелеными овощами, виноградники со зреющим виноградом, высокие кокосовые пальмы, усыпанные плодами, и множество экзотических фруктов: ярко-желтых и зеленых, овальных, темно-красных и огненно-оранжевых. И темно-коричневые стручки, свисавшие со стеблей, точно сережки.

– Здесь, как в раю, – сказал Джон.

– И можешь не сомневаться, где-то прячется змея, готовая нанести удар, – проворчал Тибо.

В этот момент откуда-то слева послышался долгий стон боли, все замерли на месте, и Джон опустил руку на рукоять меча. В следующее мгновение тишину разорвало еще несколько криков и громкие голоса.

– Что это? – спросил Кролик, у которого начал подергиваться кончик носа.

– Не останавливаться! Бегом! – приказал Эрнаут из-за спины Джона.

Тибо и Одноглазый потрусили вперед, и Джон бросился за ними. Он слышал крики, раздававшиеся со всех сторон, но уже тише, стены вокруг становились все выше. Неожиданно тропа резко свернула вправо, и они оказались перед сложенной из бревен баррикадой высотой в пять футов, которая перекрывала тропу.

– Господи, что теперь-то делать? – недовольно сказал Эрнаут. – Давайте уберем это дерьмо!

Тибо и Одноглазый подставили плечи под одно из бревен, и Джон подошел им помочь. Они напряглись изо всех сил, но бревно не сдвинулось ни на дюйм.

– Проклятье, какое тяжелое, – выругался Одноглазый.

– Мы можем перебраться через верх, – предложил Джон, – и толкнуть бревна с другой стороны, а вы будете давить на них с этой.

– Давай! – приказал Эрнаут.

Джон сумел забраться на самый верх баррикады и спрыгнуть на другую сторону, Кролик, Тибо и Одноглазый последовали за ним. Они тут же подбежали к преграде и ухватились за одно из бревен.

– На счет три! – крикнул Джон. – Один, два, три!

Бревно сдвинулось, а потом покатилось вниз. Джон и его товарищи едва успели отскочить в сторону, когда оно с громким стуком свалилось на землю.

– Еще дюжина, и дело сделано, – проворчал Тибо.

Джон взялся за следующее бревно, однако Одноглазый не спешил к нему присоединиться. Он отошел к краю тропы, где над стеной свисали ветви деревьев, сорвал один из овальных, ярко-оранжевых плодов и понюхал его.

– Займись делом, Одноглазый, – возмутился Джон.

– Успокойся, банщик, – ответил Одноглазый и прислонился спиной к стене. – Тут жарко, как в аду, а я хочу есть.

Он откусил кусочек, и Джон увидел, что внутри плод золотистый и мясистый. Одноглазый закрыл свой единственный глаз, когда сок закапал ему на бороду.

– Боже праведный! – выдохнул он. – Как же вкусно!

Не успел он договорить, как из его груди показался железный наконечник копья, испачканный кровью. Одноглазый уронил свою добычу и уставился на него, но уже в следующее мгновение копье вытащили, и Одноглазый замертво рухнул на землю. Того, кто на него напал, нигде не было видно.

– Господи боже! Что это было? – крикнул Кролик.

С противоположной стороны баррикады послышался крик, потом еще один.

– Это засада! – крикнул Джон, выхватил меч, присел за щитом спиной к преграде и подтащил к себе Кролика.

– Где они? – спросил Тибо.

Держа в руке меч, он подошел к Одноглазому и, присев возле него на корточки, дотронулся до раны на спине, а потом посмотрел на стену. Джон проследил за его взглядом и обнаружил, что она усеяна дюжинами круглых отверстий, как раз таких, чтобы можно было просунуть копье.

– Стена! – прошептал Тибо.

В этот момент из одного из отверстий выскочило копье и вонзилось ему в плечо. Он закричал от боли и дернулся назад, но из противоположной стены вылетело другое копье, попало ему в спину, и он упал.

– Мы умрем, – начал всхлипывать Кролик. – Мы здесь умрем!

– Щит! – прервал его причитания Джон, и Кролик поднял щит, успев в последний момент отбить очередное копье. – Мы не умрем, иди за мной.

Джон взобрался на верхнюю часть баррикады и затащил за собой Кролика. Земля на другой стороне была усеяна мертвыми и ранеными. Лошадь Эрнаута убили, он лежал, прижатый ее телом, и взывал о помощи. В их сторону из конца колонны скакали четыре рыцаря, в одного попала стрела, и он упал, остальные прижались к стенам и погибли от ударов копий.

В этот момент в баррикаду прямо перед Джоном вонзилась стрела, он поднял голову и, взглянув мимо стены на высокое строение, стоящее среди могучих стволов деревьев, увидел в окнах верхнего этажа четверых лучников, один из которых прицелился в Джона, и мимо его уха просвистела стрела.

– Идем! – крикнул Джон и схватил Кролика за руку.

Они подобрались к стене, возвышавшейся на четыре фута над баррикадой, Джон залез наверх, спрыгнул на другую сторону, свалился прямо на сарацина, который от удара потерял сознание, и оба растянулись на земле. Когда Джон вскочил на ноги, он обнаружил перед собой еще троих мусульман. Самый ближний сделал выпад в его сторону копьем, но Джон принял удар на щит и пронзил грудь неприятеля мечом. Второй сарацин тут же пошел в атаку, Джону пришлось отскочить в сторону и оставить свой меч в теле мертвого воина. Он отступал, подняв щит, двое сарацинов, наставив на него копья, наступали. Один из них завопил:

– Аллах! Аллах! Аллах!

И уже собрался наброситься на Джона, когда сверху на него упал Кролик и пригвоздил его к земле. Воспользовавшись минутным замешательством неприятеля, Джон метнулся к третьему сарацину, с силой ударил его щитом в лицо, и тот упал. Обернувшись, Джон увидел, что Кролик перерезал своему противнику горло, его отчаянно трясло, и он страшно побледнел.

Джон хлопнул его по спине.

– Отличная работа, ты спас мою шкуру.

– Эт-т-о первый человек, которого я убил.

– Ты все прекрасно сделал, – ответил Джон, вытаскивая свой меч из груди мертвого сарацина. – Нам нужно разобраться вон с теми лучниками. – Он показал на высокое строение впереди. – Ты сможешь? – Кролик кивнул. – Тогда идем.

Джон ногой распахнул дверь, ворвался внутрь и обнаружил, что на нижнем этаже никого нет. Они с Кроликом помчались по лестнице у дальней стены, но дверь наверху была заперта, Джон поднял щит и с силой в нее ударил. Когда она распахнулась, на его щит обрушился град стрел, он отшвырнул его в сторону и бросился вперед. Четверо лучников стояли в ряд у дальней стены и торопливо готовились сделать следующий выстрел. Джон взмахнул мечом, попал в лицо тому из них, что находился дальше всех, и сарацин упал еще прежде, чем успел достать стрелу из колчана. Стоявший с ним рядом воин сумел вставить стрелу, но Джон разрубил его лук пополам до того, как он сумел ее выпустить, а затем вонзил меч врагу в грудь.

Обернувшись, он увидел, что третий мусульманин опустился на колени и поднял вверх лук в тщетной попытке остановить меч Кролика, но он прошел сквозь лук, разрубил голову сарацина на две части, и на деревянный пол брызнули кровь и окрашенные алым мозги. Кролик отвернулся, и его вырвало.

Последний сарацин, совсем еще молодой и безбородый, не старше самого Джона, поднял лук и выстрелил, но у него дрожали руки, стрела ушла в сторону и вонзилась в стену. Тогда сарацин отшвырнул лук и вытащил кинжал. Когда Джон начал на него наступать, высоко подняв над головой меч, у ног сарацина образовалась лужа мочи.

– Бросай! – приказал ему Джон, и лучник выронил кинжал.

– Не нужно! Не нужно! – бормотал он на ломаном франкийском. – Я плен!

– Вот ты где, сакс, – сказал Эрнаут, который, хромая, с мечом в руке, появился в комнате.

Из его груди торчало четыре стрелы, которые вонзились в защитную пластину, но не сумели пробить толстую кожу под ней.

– Ты что тут делаешь?

– Я взял пленного.

Эрнаут оттолкнул Джона в сторону и ударил лучника мечом в грудь.

– У нас нет времени на пленных.

– Он мог рассказать про другие засады, – запротестовал Джон.

– А ты у нас умник, – нахмурившись, заявил Эрнаут, вытаскивая стрелы, торчавшие из кольчуги. Потом он снял шлем и вытер пот со лба. – Бог мой, как же хочется пить. Мы нашли тропу, которая идет в обход баррикады. Давай, пора двигаться к реке. – Он уже собрался уйти, но в последний момент остановился в дверях. – Отрубите головы сукиным детям, мы насадим их на копья. Может, это заставит ублюдков дважды подумать, прежде чем атаковать нас снова.

– Будь я проклят! – выругался Джон, прежде чем приступить к выполнению не самого приятного приказа.

Юсуф и Туран стояли на стене над Эль-Джабия и наблюдали, как армия мусульман вышла из сада и перешла вброд реку, направляясь к открытым воротам. За ними через сад следовала процессия из лишенных тел голов, мелькавших среди деревьев. Через несколько мгновений появились первые рыцари-франки, в руках они держали пики с насаженными на них головами сарацин.

– Дикари, – прошептал Юсуф.

– Они заплатят за это оскорбление, – заявил Туран и сплюнул.

– Все в руках Аллаха.

На другом берегу реки появились новые христиане, большинство из которых сразу бросились к воде и принялись жадно пить. Кое-кто выкрикивал оскорбления и делал непристойные жесты в сторону стены. Ворота в город с грохотом закрылись, когда в них прошел последний воин-мусульманин, и Юсуф посмотрел вдаль, в сторону горизонта, где садилось солнце. Сражение за сады заняло почти весь день. Когда он отвел глаза от алого, точно кровь, солнца, он увидел, что к ним приближается отец.

– Франки захватили сады, отец! – крикнул ему Туран.

Айюб кивнул:

– Теперь Унуру ничего не остается, как объединиться с Нур ад-Дином. Он пригласил нас на обед во дворец. Идемте, нас уже ждут.

– Может быть, нам следует переодеться в более достойную одежду? – спросил Юсуф, они с Тураном были в простых белых халатах из хлопка.

– Нет, Унур предпочитает простоту.

И Юсуф зашагал вслед за отцом в сторону дворца эмира, состоявшего из нескольких строений с куполами и простых деревянных построек, окруженных глубоким рвом и высокой стеной. Мост через ров охраняла дюжина мамлюков, их командир уважительно кивнул, когда Айюб подошел ближе.

– Вас ждут, – сказал мамлюк, и солдаты расступились, чтобы дать им пройти.

Они вошли в вестибюль дворца и оказались перед двумя высокими бронзовыми дверями, которые охраняли два мускулистых нубийца.

– Помните, что вы здесь гости, – сказал Айюб сыновьям. – Делайте все, как я. Не открывайте рта, пока эмир с вами не заговорит. И старайтесь отвечать коротко. Все, что вы сделаете и скажете, отразится на вашей семье. Мы не можем себе позволить впасть в немилость эмира.

Айюб кивнул одному из нубийцев, тот три раза стукнул в дверь, а потом распахнул ее.

– Наджим ад-Дин Айюб, – провозгласил нубиец.

Юсуф вошел вслед за отцом и братом в большую круглую комнату, освещенную канделябрами, закрепленными на отделанных мрамором стенах, уходивших к сводчатому потолку. Купол украшала изящная роспись золотом, с личной печатью эмира по центру. Генералы и министры эмира, устроившись на подушках, разложенных по кругу в конце комнаты, ели, выбирая блюда с дюжин тарелок, стоявших на низких столиках.

Эмир Унур сидел напротив двери, на троне, на два фута возвышаясь надо всеми остальными. Он был в белом шелковом халате, расшитом переплетающимися красными розами и зелеными шипами. Юсуф обнаружил, что перед ним крепкий мужчина с оливковой кожей, морщинками вокруг глаз, гладко выбритым подбородком и головой. Увидев гостей, Унур широко улыбнулся.

– Добро пожаловать, Айюб, – произнес он приятным баритоном. – Как я понимаю, это твои сыновья?

– Туран и Юсуф, – подтвердил Айюб. Мальчики подошли к возвышению и низко поклонились.

– Прекрасные юноши, – с довольным видом заявил Унур. – Садитесь рядом со мной. Поешьте. Теперь, когда вы здесь, мы немного развлечемся, а о делах поговорим позднее. – Он хлопнул в ладоши. – Приведите девушек.

Юсуфа и Турана подвели к подушкам, лежавшим слева от трона эмира. Их отец сел справа. Как только они устроились, в зал вошли четыре девушки в вуалях и свободных, прозрачных платьях из шелка, которые мягко струились, когда девушки двигались, открывая взгляду то длинные ноги, то упругую грудь.

Вслед за девушками вошел барабанщик, и при первом же звуке девушки начали танцевать, медленно кружа в такт музыке. Их руки и ноги создавали изысканные рисунки, бедра медленно покачивались из стороны в сторону. Одна из них на мгновение остановилась перед Юсуфом и взглянула на него темными, обведенными сурьмой глазами. Юсуф покраснел и отвернулся к отцу.

Айюб уже начал есть, набирая куском лепешки жаркое с тарелки, и Юсуф последовал его примеру, оторвал кусок теплого хлеба и с его помощью отправил в рот восхитительное жаркое из нута, лука и жареного ягненка. Неожиданно он заметил, что Туран не притронулся к еде и сидит, не сводя глаз с танцовщиц. Юсуф тоже посмотрел на девушек, которые то и дело наклонялись вперед, давая возможность мужчинам увидеть изящные контуры их груди. Он пожал плечами и вернулся к еде, не понимая, что так заворожило брата.

Темп музыки ускорился, ритм изменился, и танцовщицы начали двигаться, убыстряя движения. Неожиданно они перестали кружиться, упали на колени и, сбросив одежду, изогнулись назад, коснувшись пола головами. Турана эта картина парализовала, и он сидел, широко раскрыв рот. Юсуф взглянул на отца и увидел, что тот тоже перестал есть, видимо, чтобы ничего не пропустить.

Танцовщицы приподняли бедра, медленно, потом все быстрее, вслед за бешеным ритмом барабана. Потом они перевернулись, вскочили на ноги и снова принялись кружить по залу, превратившись в вихрь соблазнительных изгибов тела. Достигнув финального крещендо, барабан смолк, и танцовщицы опустились на колени, касаясь пола лбами и прерывисто дыша.

Эмир Унур встал и спустился с помоста к танцовщицам. Медленно пройдя по границе круга, он прикоснулся к плечу одной из девушек, стоявшей на коленях как раз перед троном. Она встала и вышла из зала, гордо вскинув голову.

– Везучий ублюдок, – пробормотал Туран так, чтобы Юсуф его услышал.

Унур вернулся на свое место, снова хлопнул в ладоши, и остальные девушки с барабанщиком вышли из зала.

– Хороши, верно? – сказал Унур и подмигнул Юсуфу и Турану. – Даже в столь трудные времена, как наши, мы не должны отказывать себе в простых житейских радостях. Кто знает, когда нас лишат их? – Он повернулся к Айюбу: – Полагаю, ты видел, что франки подошли к городу?

– Видел. Мы с сыновьями почти целый день провели на городской стене.

– И как ты оцениваешь наши шансы, мудрый Айюб?

– У франков большая армия, и теперь, когда они захватили сады, у нас скоро закончится еда. Прошу простить меня за дерзость, эмир, но я не думаю, что вы сумеете долго удерживать городские стены. Вам нужна помощь Нур ад-Дина.

Унур нахмурился:

– Я боюсь, что, если я попрошу твоего лорда помочь мне прогнать франков, я всего лишь сменю одного господина на другого.

– Возможно, но на господина-мусульманина, который оставит вам трон и не отдаст город на разграбление. Вам нужно только признать его главенство и пообещать послать армию, когда он попросит. Разве это много?

Унур фыркнул и окинул взглядом сидевших вокруг генералов.

– Вы согласны с Айюбом? – Генералы один за другим кивнули. – Да будет так. Напиши своему господину, Айюб, и попроси прислать нам армию. Но предупреди, что он должен поспешить, если хочет получить меня в качестве вассала, поскольку я не собираюсь сидеть и ждать, когда прибудут его воины. – Он посмотрел на Турана. – Скажи-ка мне, юный Туран, что бы ты стал делать, чтобы прогнать франков от ворот нашего города?

– Я бы нанес удар прямо сейчас, прежде чем они успеют занять надежные позиции, – ответил Туран. – Я бы отправил людей, охраняющих восточные ворота, в тыл франкам. – Туран взмахнул правой рукой, показывая, как это будет выглядеть. – Потом атаковал бы их с обеих сторон. – И он соединил вместе ладони. – И франки будут разбиты!

– Смелый маневр, – задумчиво проговорил Унур, и Туран ухмыльнулся. – Но тогда у нас останется слишком мало воинов для защиты стен, к тому же, чтобы атаковать позиции франков, нам придется разделить армию, и, если они узнают, что мы оставили восточные ворота, они могут напасть на город, и мы его потеряем. – Туран покраснел, а Унур наградил Юсуфа пронзительным взглядом. – А что ты думаешь, юноша? Что бы стал делать ты?

Юсуф сделал глубокий вдох.

– До тех пор, пока франки удерживают сады, мы слабы. Еды и воды у них достаточно, чтобы продержаться несколько месяцев, в то время как наши запасы будут с каждым днем таять. Мы должны любой ценой прогнать их из садов.

– Согласен, но как? Я уже сказал твоему брату, что мы не можем послать достаточное количество людей, чтобы прогнать франков, поскольку в этом случае стены города останутся без надлежащей защиты.

Юсуф наморщил лоб, размышляя над вопросом эмира.

– Возможно, есть другой путь.

– Неужели?

Юсуф опустил глаза.

– Но в нем нет чести, так что лучше о нем забыть.

– Говори, юный Юсуф, – приказал Унур. – Я хочу узнать твои мысли.

Юсуф посмотрел мимо Унура на отца, и тот кивнул.

– Если франков нельзя прогнать, возможно, их удастся соблазнить чем-то другим, – проговорил Юсуф. – Алеппо гораздо более значительная военная цель, чем Дамаск. Скорее всего, франки пришли сюда, надеясь захватить богатую добычу. А если они явились за золотом, дайте его им. Заплатите за то, чтобы они ушли из садов.

– Ответ труса, – проворчал Туран, и несколько человек в комнате закивали, поддерживая его.

– Прошу меня простить, – опустив голову, сказал Юсуф. – Мне не следовало говорить.

– Нет, это мудрый ответ, – вымолвил Унур и повернулся к отцу Юсуфа: – Ты вырастил умных сыновей, Айюб, и можешь ими гордиться. – Айюб поклонился, принимая похвалу. – А сейчас я должен пожелать тебе и твоим сыновьям спокойной ночи, потому что мне необходимо поговорить с моими генералами. Нам нужно многое обсудить.

Франки разбили лагерь на границе сада, рядом с рекой. Отряд Джона поставил палатки на поляне, и они поужинали в темноте коричневыми плодами, которые стряхнули с деревьев. Их мякоть оказалась довольно жесткой, но сытной, с необычным вкусом, похожим на черный хлеб, знакомый Джону с детства. Чувствуя приятную сытость, он снял кольчугу и забрался в палатку, где тут же провалился в глубокий сон.

Ему снился родной дом в Нортумбрии, холодный осенний день и яркое солнце на безоблачном небе. Он шел по зеленому полю, засеянному овсом, доходившим ему до колен, и стебли колыхались на легком ветерке. Джон миновал поле и оказался около своего родового дома из серого камня, окруженного широким рвом. На пороге стоял отец и махал ему рукой. Но что-то в этой картине было неправильно. Когда Джон подошел ближе, отец упал на колени и изо рта у него потекла кровь. И тут из-за его спины появился брат Джона, а дом наполнили громкие крики.

Джон резко проснулся, но крики боли, которые доносились снаружи, не прекращались, и тут же зазвучал сигнал тревоги. Джон сел в тот момент, когда его палатку пробило копье и ударило в землю там, где он только что лежал. Он схватил меч и выскочил наружу, не успев ничего надеть поверх легкой туники. По лагерю метались призрачные фигуры, едва различимые в темноте – сарацины в темных доспехах протыкали копьями палатки. Один из нападавших увидел Джона и с диким криком, наставив копье ему в грудь, бросился в атаку.

Джон увернулся от копья, отбросил его мечом и, когда сарацин снова бросился на него, сбил противника с ног и нанес смертоносный удар. В последний момент он поднял голову и увидел направленное в его сторону новое копье, разорвавшее тунику. Джон ухватился за древко, подтянул к себе сарацина и пронзил его мечом. Потом он вытащил из тела поверженного меч и огляделся по сторонам в поисках врага, но вокруг были только христиане, одни в доспехах, другие только в туниках. Сарацины покинули лагерь так же быстро и незаметно, как появились, скрывшись в тени деревьев.

– Вперед! – крикнул Джон и помчался между плотно растущими деревьями за отступающими сарацинами.

Он видел их впереди и слышал у себя за спиной топот своих товарищей, продиравшихся сквозь кустарник. Он не успел отойти далеко от лагеря, когда мимо пролетела стрела, еще одна вонзилась в ствол дерева совсем рядом, и Джон спрятался за толстым стволом, когда в воздухе засвистели стрелы. Ночь наполнилась криками боли и проклятиями на французском и германском языках.

Когда град стрел прекратился, Джон продолжил преследование. Выбежав из-под деревьев, он начал продираться сквозь заросли винограда, вглядываясь в темные тени впереди, но не видел ни друзей, ни врагов, хотя и слышал вокруг голоса христиан. Неожиданно он уловил какое-то движение слева и бросился в ту сторону. Он не стал останавливаться, хотя все звуки начали постепенно стихать.

Джон протиснулся между двумя деревьями и оказался на краю поляны, где о чем-то разговаривали двое мужчин. Повинуясь инстинкту, он тут же отступил и спрятался в тени. Одним из мужчин был сарацин в белом тюрбане и кольчуге. Другой стоял спиной.

– Все будет, как вы хотите, – сказал он, поворачиваясь, и Джон узнал Рейнальда.

В следующее мгновение Джон заметил блеснувший клинок и в последний момент успел отскочить в сторону, чудом не лишившись головы. Он быстро обернулся и увидел перед собой Эрнаута.

– Эрнаут! Это я, Джон!

Эрнаут сделал шаг назад и опустил меч.

– Извини, сакс. Я подумал, что ты сарацин. Тут такая темень, что вообще ничего не видно.

– Сакс! – К ним направлялся Рейнальд, сарацин исчез. Неужели ему показалось, что он здесь был? Рейнальд схватил Джона за тунику и притянул к себе. – Ты что здесь делаешь?

– Я преследовал сарацин.

Рейнальд, прищурившись, уставился на Джона, но через мгновение отпустил его.

– Ладно. Поскольку ты здесь, идем со мной. Мне нужно встретиться с другими командирами, чтобы обсудить, как мы ответим на нападение мусульман. Эрнаут, возвращайся в лагерь и займись людьми.

Джон и Рейнальд вышли из густых зарослей яблоневых деревьев на поляну, которую почти полностью занимала громадная палатка. Изнутри доносились громкие возбужденные голоса; судя по всему, там собралось очень много народа. У входа Рейнальд остановился и приблизился к Джону.

– Ты очень храбрый воин, сакс, и с моей помощью многого добьешься. Но, если ты пойдешь против меня, ты об этом горько пожалеешь. Ты понял?

Джон колебался, не зная, что ответить. А что он видел на самом деле? Он кивнул, и Рейнальд хлопнул его по плечу.

– Молодец!

Они вошли в палатку, и Рейнальд протиснулся сквозь толпу к королю Людовику, стоявшему рядом с королем германцев Конрадом и Балдуином, королем Иерусалима. Джон остался у входа.

– Они появились с вашей стороны лагеря! – орал Конрад, наставив палец на Людовика.

– Но вы настояли на том, чтобы мы разбили лагерь именно здесь, – возразил Людовик. – В садах тысячи тропинок. Невозможно поставить охрану около всех. Кровь моих людей на ваших руках!

– Как вы смеете! – прорычал Конрад.

– Хватит! Остановитесь! – крикнул король Балдуин. – Неужели вы не понимаете, что наш враг старается натравить нас друг на друга. Мы не должны этого допустить. Если вам хочется возложить на кого-то вину, я готов взять ее на себя. – Он посмотрел на обоих королей, но они хранили молчание. – Хорошо. Мы должны прямо сейчас укрепить наши позиции. Мы построим стену, чтобы отгородить лагерь от садов и города, и поставим около нее стражу.

– Прошу меня простить, король Балдуин, но разумно ли такое решение? – заговорил Рейнальд, и все повернулись к нему. – Сады будет трудно удержать, вне зависимости от того, какие укрепления мы построим. Мы не сможем защититься от ночных рейдов, пока мы остаемся здесь.

– И что ты предлагаешь? – спросил Конрад.

– Стены на восточной стороне города самые слабые. Я предлагаю перенести наш лагерь туда.

– После того, как столько наших людей отдали жизни, чтобы захватить сады? – спросил король Людовик. – И что наши солдаты будут есть? На востоке пустыня.

– Мы возьмем все необходимое отсюда. Нам нужно продержаться всего несколько дней. Сарацины не ожидают нападения с востока. И меньше чем через неделю мы будем пировать во дворце эмира!

– Слишком рискованно, Рейнальд, – проговорил Людовик.

– Нет, – возразил Конрад. – Послушайте, что говорит ваш человек. Если мы перенесем лагерь на восток и таким образом сможем сократить время осады города, тогда я «за». Я слишком надолго покинул свое королевство.

– Ваше мнение, король Балдуин? – спросил Людовик. – Вы знаете эти земли лучше нас.

– Восточные стены города действительно значительно слабее остальных, – начал Балдуин. – Но переносить туда лагерь рискованно. Если нам не удастся сразу захватить город, у нас быстро закончится еда. Вернуть назад сады будет трудно, а скорее всего, невозможно. – Он окинул взглядом собравшихся в палатке. – Если бы решение принимал я, я бы оставил лагерь здесь и укрепил наши позиции, но я тут не единственный король. Давайте проголосуем. Кто за то, чтобы остаться? – Людовик громко выразил свое согласие, и к нему присоединилось несколько человек. – А кто считает, что мы должны передвинуть лагерь на восток? – Его вопрос был встречен оглушительными криками. Решение уже не вызывало сомнений. – Значит, завтра, на рассвете.

Прошло три дня. Время близилось к вечеру, но все равно жара была нестерпимой. Джон сидел в тени своей палатки, в животе у него урчало, а он с несчастным видом смотрел на неаппетитный кусок вяленой говядины, который держал в руке. Мясо было жестким, как кожа его сапог, к тому же с одного бока неприятно позеленело. Джон понюхал его и с отвращением поморщился. Потом потряс мех с водой и вздохнул. В нем осталось всего несколько глотков, чтобы смыть слишком соленый отвратительный вкус мяса. Он уже собрался его выбросить, когда желудок громко запротестовал.

– Боже праведный, как же я хочу есть, – пробормотал Джон.

Он оглянулся через плечо, мимо рядов низких палаток и громадного павильона, поставленного в центре и служившего церковью, на приземистые стены Дамаска, окутанные летним зноем. После трех дней кровавых сражений стена продолжала стоять, а у армии христиан заканчивались еда и вода. Сдвинувшись на восток, они оказались дальше от реки, и всякий раз, когда кто-то отправлялся за водой, тут же появлялись сарацины. Фрукты и овощи из садов, которые они еще не съели, сгнили на жаре. Джон потер жесткое мясо между пальцами, пытаясь, насколько это возможно, избавиться от плесени, потом оторвал зубами маленький кусок и принялся медленно жевать.

– Вставай, сакс, – услышал он голос Эрнаута, который шел к нему в полном боевом облачении. – Давайте поднимайтесь все! – заорал он на солдат, сидевших под укрытием небольших участков тени, которую отбрасывали их палатки. – Мы выступаем.

– Когда? – спросил Джон.

– Прямо сейчас. Собирайте вещи и стройтесь. Мы получили назначение в тыльное охранение.

Джон нырнул в свою палатку и принялся складывать вещи в мешок. Затем он развязал и снял шерстяной чехол, обнажив основу – два шеста по бокам, соединявшиеся наверху так, что получался треугольник, и шест побольше, который проходил между ними. Он завернул шесты в ткань палатки, завязал узел и засунул все это в рюкзак. Палаточный городок, стоявший тут всего несколько минут назад, исчез, превратившись в пыльную пустыню.

Его товарищи уже строились в длинную колонну, по пять человек в ряд. Пока Джон шел к ним, он повязал на шлем белую тряпку, чтобы обжигающее солнце не превратило его в печь. Он встал в колонну ближе к концу, и Кролик тут же оказался рядом. Через пару мгновений они двинулись в путь, следуя за сидевшим на лошади Эрнаутом.

– Ведь это правда, что тыльное охранение самое опасное, что бывает? – спросил Кролик, и его нос начал подергиваться.

– Не бойся, – ответил Джон. – Держись меня, я присмотрю за тобой.

Они шагали мимо остальной армии. Сначала – пехотинцев Иерусалимского королевства: тысячи солдат в кольчугах плотными рядами, выставив перед собой копья, окружили короля Балдуина и его четыреста рыцарей, чьи лошади нетерпеливо фыркали и били копытами о землю.

Дальше стояли высокие германцы, которые тоже окружили своего короля. И наконец, французская армия, собравшаяся около короля Людовика и его рыцарей. Рейнальд был среди них, и, когда Джон проходил мимо, их глаза встретились.

Эрнаут довел свой отряд до конца армии и занял место в центре. Джон оказался с внешней стороны колонны, всего в нескольких рядах от конца длинного строя воинов. У него за спиной тысячи пилигримов сбились в бесформенную группу.

– Слушайте меня! – гаркнул Эрнаут, обращаясь к своим солдатам, когда остальная колонна двинулась вперед. – Король Людовик издал строгий приказ: если враг атакует, вы должны продолжать сохранять строй. Мне все равно, что станут делать ублюдки сарацины, но тому из вас, кто покинет колонну, я собственноручно выколю глаза.

Колонна направилась вокруг города на юг, впереди шли солдаты Иерусалимского королевства, пилигримы ее замыкали. Всего через несколько минут марша Джон уже обливался потом и задыхался от пыли, поднятой теми, кто шагал впереди. Он поправил тряпку, повязанную вокруг шлема, чтобы она прикрывала лицо, оставив только глаза.

Жесткая земля уступила место песку, когда они начали спускаться к реке Барада. Джон вошел в воду и вздохнул с облегчением, когда она поднялась до самого пояса. По дороге он наполнил мех, а потом сделал большой глоток. В этот момент он услышал крики пилигримов, шедших в конце колонны, опустил мех и, обернувшись, увидел, что южные ворота Дамаска распахнулись, и из них появились сотни конных сарацин, которые сразу направились к пилигримам. Охваченные паникой, те бросились вперед, чтобы как можно быстрее оказаться на другом берегу.

– Не останавливаться! – рявкнул Эрнаут. – Сплотить ряды! Поднять щиты!

Джон сдвинулся и поднял щит так, чтобы он перекрывал щиты тех, кто находились впереди и сзади. В результате получилась живая стена. У себя за спиной он слышал крики боли – стрелы сарацин настигли свои первые жертвы. Несколько более резвых пилигримов уже мчались мимо колонны, им вслед летели тучи стрел. Большинство разбивалось о жесткую землю или отскакивало от щитов, но несколько достигло цели. Джон увидел, как одна из них попала прямо в грудь пилигриму, который еще несколько секунд продолжал бежать, а потом замертво рухнул в воду.

Джон оглянулся через плечо и увидел, что большинство пилигримов оказалось в ловушке на дальнем берегу реки. Их окружили сарацины на лошадях, отрезав от реки и армии христиан. Несчастные сбились в кучу, и мусульмане принялись выпускать в них тучи стрел. Те, у кого были луки, отстреливались, но без доспехов и практически без оружия они не могли остановить хорошо вооруженного врага. На земле уже лежали дюжины трупов, пронзенных стрелами и похожих на игольницы. Джон понимал, что, когда сарацинам надоест стрелять из луков, они возьмутся за мечи, и тогда начнется настоящая резня.

– Мы должны вернуться и помочь пилигримам, – сказал Джон громко, чтобы его услышали солдаты вокруг. – Их же всех перебьют!

– Закрой хлебало, сакс! – рявкнул Эрнаут. – Оставайтесь на своих местах! Если мы нарушим строй, сарацины нас всех прикончат.

– Но мы не можем дать им умереть! – настаивал Джон.

– Лучше они, чем мы!

– Будь я проклят! – тихо выругался Джон. – Это неправильно.

Он пришел в Священную землю ради искупления своих грехов. А разве есть лучший способ получить прощение, чем умереть, сражаясь за других? Джон сбросил мешок, вышел из строя и помчался назад к реке, где на другом берегу гибли пилигримы.

– Джон! Подожди! – Джон остановился и увидел рядом Кролика.

– Ты что творишь? – возмутился Джон. – Вернись в строй!

– Ты сказал, чтобы я держался с тобой рядом.

– Сказал. – Джон вытащил меч и снова повернулся к реке. Нескольким пилигримам уже удалось до нее добраться, но сарацины на лошадях орудовали мечами, направо и налево убивая беззащитных людей, и вскоре вода окрасилась кровью. – Тогда пошли, – крикнул Джон. – Давай, постараемся спасти хоть кого-то! За Христа! – взревел он, высоко поднял меч и бросился в атаку.

Юсуф стоял на стене рядом с Тураном и с широко раскрытыми глазами наблюдал за тем, как люди Унура убивали пилигримов-христиан. Они с Тураном оказались зажатыми со всех сторон толпой зрителей: бородатых мужчин в белых халатах и тюрбанах, женщин в чадрах. Казалось, все жители Дамаска собрались здесь, чтобы посмотреть на резню, и всякий раз, когда на землю падал христианин, воздух наполняли вопли ликования. Высокий пьяный мужчина рядом с Юсуфом, не смолкая, выкрикивал в адрес бегущих христиан длинные оскорбительные тирады.

– Эй вы, сыновья ослиц, возвращайтесь к своим матерям-шлюхам! Любители совокупляться с козами! Продажные твари, блудницы в штанах! Ублюдки! Вы грязь под нашими ногами!

Над ревом толпы и оскорбительными воплями пьянчуги вдруг поднялся пронзительный крик, Юсуф посмотрел вперед и увидел стоявшего на коленях пилигрима, из живота которого торчала стрела. В следующее мгновение к нему подъехал всадник и выпустил в открытый рот стрелу, которая вышла через затылок, и крик тут же смолк. Толпа одобрительно взревела.

Юсуфа затошнило, и он отвернулся, а потом посмотрел на Турана, который напряженно, с сияющими глазами наблюдал за происходящим, всякий раз радостно кивая, когда на землю падал христианин. Неожиданно Туран вытянул вперед руку и показал на реку:

– Смотри, там отец!

Юсуф взглянул по направлению его руки и увидел Айюба, который выделялся среди остальных в своей серебристой кольчуге. Он сидел с прямой спиной на лошади и, размахивая высоко поднятым мечом, мчался по песчаному берегу к реке. Нескольким пилигримам удалось добраться до воды, и два христианина покинули строй, чтобы им помочь. Рыцари стояли в воде, пока пилигримы карабкались вверх по берегу у них за спинами.

Юсуф смотрел, как лошадь его отца вошла в реку и направилась к более крупному из двух рыцарей, и был поражен, когда рыцарь, высоко подняв свой меч, бросился на конного Айюба. Айюб приготовился нанести удар, но в последний момент рыцарь, казалось, поскользнулся и скрылся под водой.

Айюб натянул поводья и принялся оглядываться в поисках врага, но через мгновение христианин вынырнул рядом с лошадью, вцепился в Айюба и стащил его с седла. Когда он исчез из вида, рыцарь вскочил на лошадь, хлопнул ее по боку мечом и поскакал к следующему мусульманину. Вода у него за спиной успокоилась, но следов Айюба нигде не было видно.

– Где он? – прошептал Юсуф, схватил Турана за руку и громко выкрикнул: – Где наш отец?

– Мы должны ему помочь, – сказал Туран.

Юсуф покачал головой:

– Отец приказал нам оставаться здесь.

– Вот ты и оставайся. От тебя все равно никакой пользы. – Туран помчался по лестнице, ведущей вниз со стены.

– Нет, подожди! – крикнул Юсуф и бросился вслед за братом.

Они быстро слетели вниз по лестнице и побежали по улицам в сторону дома. Когда они ворвались внутрь, они обнаружили, что там никого нет – воины ушли сражаться вместе с их отцом, а слуги на стенах наблюдали за происходящим.

Юсуф с грохотом распахнул дверь в свою комнату. Доспехи, которые подарил ему отец, висели на крючке на стене рядом с мечом и шлемом. Надев тяжелую кольчугу и конический шлем, он пристегнул меч к поясу и поспешил в конюшню, неуклюжий в слишком больших доспехах.

Войдя в конюшню, он увидел Турана, который седлал своего коня. Брат посмотрел на Юсуфа и нахмурился:

– Ты должен остаться дома. Тебя там убьют.

– Я помогу спасти нашего отца, – ответил Юсуф, взял свое седло и с трудом взгромоздил его на спину лошади. – А если я не смогу его спасти, тогда отомщу за его смерть.

Туран фыркнул, но ничего не сказал. Он распахнул дверь конюшни, пока Юсуф подтягивал подпругу и закреплял седло, и, легко вскочив на лошадь, пустил ее галопом. Пыль, поднятая копытами, заклубилась в воздухе. Юсуф вышел за ним, закрыл дверь конюшни и попытался сесть в седло. Сжав зубы и собрав все силы, он наконец взобрался на спину своего коня и, пришпорив его, поспешил догнать брата. Шлем то и дело сползал ему на глаза, но Юсуф не останавливался. Они проскакали по главной улице, мимо высокой мечети, копыта их лошадей выбили громкую дробь по деревянному мосту через реку Барада, протекавшую по центру города, и направились в сторону южных ворот. Когда они подъехали ближе, их приветствовало несколько воинов, потом ворота остались у них за спиной, и они оказались за стенами.

Лошадь Юсуфа остановилась и встала на дыбы, учуяв сильный запах крови в воздухе. Шлем окончательно свалился ему на глаза, он почувствовал, что падает, наугад потянулся вперед, и ему удалось ухватиться за гриву коня и удержаться в седле. Он еще несколько минут беспомощно болтался на спине лошади, пока та не успокоилась. Тогда он сдвинул шлем, и его глазам предстал настоящий хаос.

Воины Унура закинули луки на спину и с мечами в руках наступали на христиан, которые разбегались в разные стороны. Два пилигрима в коричневых сутанах промчались всего в десяти футах мимо его лошади, их преследовал всадник, размахивавший мечом. Сначала он зарубил одного христианина, потом другого.

– К реке! – крикнул Туран, показывая направо, и пришпорил своего коня. Юсуф поспешил за ним.

Они проскакали по песчаному берегу и влетели в воду.

– Отец! – принялся звать Юсуф, вглядываясь в окружавшую его прозрачную воду. – Отец!

Дно реки усеивали мертвые тела, погрузившиеся под воду из-за тяжелых доспехов, но Айюба нигде не было видно. Юсуф услышал крики на франкийском языке и, повернувшись на голоса, увидел чуть ниже по течению восьмерых христиан, которых вели на другой берег два рыцаря, один пеший, другой конный. Тот, что сидел на коне, что-то крикнул и поскакал назад за другими пилигримами.

– Ублюдки! – прорычал Туран. – Вы заплатите за смерть моего отца!

Он выхватил свой кривой меч и, пришпорив коня, помчался в сторону христиан, которые сгрудились в плотную группу, ощетинившуюся копьями и вилами. Туран врезался в массу живых тел, отбросил копья щитом и принялся топтать пилигримов копытами своего коня. Потом он взмахнул мечом – христианин, находившийся справа, не успел отшатнуться, и его лицо превратилось в кровавую маску. Остальные окружили Турана плотным кольцом, но он отчаянно сопротивлялся, выбивая из рук копья щитом и одновременно нанося удары мечом. Однако одно копье все-таки его настигло, оставив на боку длинную рану. Туран взревел от боли, но сражаться не прекратил.

– Туран, я иду! – крикнул Юсуф и, отбросив неудобный шлем, выхватил меч.

Пришпорив коня, он поскакал прямо по воде в сторону группы пилигримов. Два христианина – молодой рыцарь в кольчуге и худой мужчина с седой бородой – приготовились встретить Юсуфа. Рыцарь держал в руке меч, от которого отражались яркие лучи солнца, старик размахивал вилами. Когда Юсуф оказался совсем близко, на лице старика появилась безумная улыбка, и Юсуф увидел гнилые неровные зубы.

В последний момент Юсуф сумел свернуть в сторону рыцаря и оттолкнуть его своей лошадью. Старик попытался нанести ему удар в грудь вилами, Юсуф инстинктивно натянул поводья, и старик оказался совсем рядом. В следующее мгновение Юсуф взмахнул мечом и почти разрубил ему череп пополам, почувствовав, как внутри у него все сжимается. Старик постоял пару секунд, продолжая безумно ухмыляться, несмотря на меч, торчавший у него из головы. Юсуф все еще пытался его вытащить, когда пилигрим рухнул на землю и, падая, вырвал меч из руки Юсуфа.

Оставшись безоружным, Юсуф поднял голову и увидел, что к нему по воде приближается высокий худой христианин, который держит в руке копье. Пилигрим сделал выпад в сторону Юсуфа, тот натянул поводья, лошадь встала на дыбы, и копье вонзилось ей в грудь. Одно из копыт угодило пилигриму в голову, и он упал, потеряв сознание, а лошадь, которая громко ржала от страха и боли, рухнула в воду. Юсуф отлетел в сторону, с громким всплеском приземлился на спину и под тяжестью доспехов начал быстро погружаться на дно.

Сквозь волны у себя над головой он видел яркое солнце на синем безоблачном небе, попытался подняться, чтобы глотнуть воздуха, но под тяжестью тяжелых доспехов опустился на каменистое дно. Юсуф начал задыхаться, и ему стало страшно. Тогда он попробовал сесть. У него уже отчаянно болели легкие, руки тянулись к свету в надежде ухватиться хоть за что-нибудь.

Но уже в следующее мгновение он закрыл глаза и заставил себя успокоиться. То, что с ним сейчас происходило, не отличалось от его обычных приступов, и он сказал себе, что, если не станет паниковать, все будет хорошо и он спасется. Юсуфу удалось перекатиться на живот и встать на колени. Затем, из последних сил, он выпрямился и, когда его голова оказалась над водой, принялся жадно хватать ртом воздух.

Он стоял на коленях, вода доходила ему до подбородка, он пытался восстановить дыхание. Неожиданно он почувствовал, что на него упала тень, и, подняв голову, увидел перед собой христианского рыцаря с мечом в руке. Рыцарь был безбородым и худым, немногим старше самого Юсуфа, и кончик его носа отчаянно подергивался. Юсуф посмотрел мимо лица юноши на меч, сверкавший в лучах солнца, который начал медленно опускаться, и закрыл глаза.

Но ничего не произошло. Юсуф открыл глаза и увидел, что юный рыцарь по-прежнему стоит перед ним, только теперь смотрит широко раскрытыми глазами на собственную грудь. Юсуф проследил за его взглядом и обнаружил, что из кольчуги христианина торчит кончик меча. Потом он исчез, юноша повалился набок, а на его месте оказался Туран.

Юсуф взял протянутую Тураном руку, и старший брат поставил его на ноги.

– Спасибо, брат, – сказал Юсуф. – Я обязан тебе жизнью.

– Не забудь этого. – Туран отошел в сторону, и у него за спиной Юсуф увидел воина-мусульманина в серебристой кольчуге, сражавшегося с последним пилигримом. Воин увернулся от копья и, взмахнув мечом, убил христианина. Затем он повернулся, и Юсуф вскрикнул от удивления.

– Отец! Ты жив!

Айюб ничего не ответил. Его лицо превратилось в суровую маску, когда он зашагал по воде к Юсуфу. В следующее мгновение он отвесил ему пощечину, наклонился, схватил сына за руки и притянул к себе так, что их лица оказались на расстоянии дюйма друг от друга.

– Клянусь Аллахом, я же приказал вам оставаться на стене! – прорычал он. – Если бы не твой брат, ты бы уже был мертв. Ты понимаешь, мертв? – Глаза Юсуфа наполнились слезами. – Вы только на него посмотрите, он плачет, совсем как женщина, – с отвращением проговорил Айюб и выпустил Юсуфа. – По крайней мере, с твоим братом все в порядке, из него получится настоящий воин. А от тебя не будет никакого толка.

Айюб повернулся, прошел по воде, выбрался на берег и направился в сторону Дамаска. Юсуф, охваченный стыдом, шел за ним, опустив голову.

– Держитесь вместе, – крикнул Джон пилигримам у себя за спиной.

Ему удалось собрать более трех дюжин мужчин и построить их в колонну по четыре так, чтобы по обеим сторонам ее защищали копья. Сам он ехал впереди, стараясь как можно быстрее привести их к реке. Многие подобрали круглые кожаные щиты погибших сарацин и сделали из них стену по внешним краям колонны. Однако они были маленькими и не слишком надежно защищали от стрел сарацин, которые скакали вокруг колонны на лошадях и выпускали их в самую гущу пилигримов.

Прямо на глазах у Джона мужчине у него за спиной стрела попала в ногу, и он упал, но его тут же подхватили и затащили в середину колонны, а его место занял другой пилигрим. Через секунду он упал замертво, сраженный стрелой в горло. Джон понял, что, если они будут продолжать двигаться с такой скоростью, им повезет, если до основной колонны сумеет добраться дюжина человек.

– Быстрее! – крикнул он, обернувшись. – И старайтесь держаться как можно ближе друг к другу.

Когда Джон посмотрел вперед, он увидел, что дорога спускается к реке, в которой вода покраснела от крови. Примерно в сотне ярдов вниз по течению находилась группа пилигримов, которых он отправил вместе с Кроликом, чтобы убрать молодого воина как можно дальше с поля боя. Глядя в их сторону, Джон нахмурился. Примерно полдюжины пилигримов было убито, и их неподвижные тела уносило течение. Два воина-сарацина добивали последних, а чуть выше по течению стоял Кролик с мечом в руке, готовясь нанести удар по третьему мусульманину. В следующее мгновение сердце Джона наполнилось ужасом, когда он заметил сарацина, подбиравшегося к Кролику со спины.

– Кролик, сзади! – крикнул он, но опоздал.

Сарацин вонзил Кролику в спину меч, потом вытащил его, и друг Джона упал в воду.

– Нет! – завопил Джон. Костяшки его пальцев, сжимавших рукоять меча, побелели, и он повернулся к мужчине, шедшему за ним. – Дай мне копье! – Тот молча протянул ему копье, и Джон убрал в ножны меч. – Сохраняйте порядок и старайтесь идти как можно быстрее, – сказал ему Джон. – Если вы поспешите, то сможете нагнать колонну.

– А вы куда?

Но Джон уже пришпорил коня, из-под копыт которого в воздух поднялись тучи пыли, и помчался вниз по склону, в сторону сарацина, убившего Кролика. По берегу реки прямо на него шел мужчина, а рядом с ним еще двое сарацин. Он был уже в пятидесяти ярдах, и Джон смог его разглядеть: крупный, с темными волосами, загорелый, с первыми намеками на бороду на широком лице. Джон поднял копье, приготовившись бросить его в убийцу Кролика, но в этот момент между ним и его врагом появились четыре неприятельских воина.

Джон не стал останавливаться, когда они выпустили в него залп из стрел. Одна с громким стуком вонзилась в щит, другая пробила кольчугу и вошла глубоко в бедро. Джон сжал зубы от боли, приподнялся в седле и бросил копье. Оно попало скакавшему впереди всаднику в грудь и выбило его из седла. Джон выхватил меч и помчался в сторону троих сарацин, на ходу наклонился и вонзил меч в горло неприятеля, который сразу умер. Джон вскрикнул от боли, когда копье другого воина отбило его щит и вошло в плечо, но уже через мгновение он пронесся мимо. Рука безвольно повисла вдоль тела, он отбросил щит и, надавив коленями на бока коня, заставил его развернуться и теперь оказался лицом к лицу с двумя сарацинами.

– За Христа! – крикнул он, поднял меч и помчался в сторону вражеских воинов.

Они бросились на него, один слева, другой справа, наставив копья ему в грудь. В последнюю секунду Джон соскочил с лошади, увернулся от копья воина справа и врезался прямо в него. Оба полетели на землю, и Джон услышал, как треснула шея сарацина, когда он рухнул на него, придавив весом своего тела. Не теряя времени, он выбрался из-под поверженного врага и встал, морщась от боли в раненой ноге. Последний воин остановился в пятидесяти ярдах от Джона, потом пришпорил коня и помчался в его сторону.

Джон поднял меч, но почти сразу уронил руку и остался стоять над телом мертвого сарацина. Последний всадник находился всего в тридцати ярдах, и Джон встал на колени, опустив голову. Топот коня становился все ближе. Когда сарацин оказался в десяти ярдах, Джон схватил копье и ударил им лошадь мусульманина в грудь. Она упала, а сарацин вылетел из седла и рухнул на землю. Джон поднял меч и, хромая, направился к нему, собираясь его добить, и вдруг услышал топот копыт приближающейся лошади. Он поднял голову и увидел рыцаря-христианина, который скакал прямо к нему. Это был Эрнаут.

– Я рад тебя видеть, Эрнаут! – сказал Джон, когда тот натянул поводья и остановился около него.

– А ты крепкий орешек, сакс, – ответил Эрнаут. – Я думал, сарацины тебя давно прикончили.

– Пока еще нет. Помоги мне встать. – Он протянул Эрнауту здоровую руку.

Тот ухватился за нее, подтащил к себе Джона и вонзил ему в бок меч.

– Ты слишком много видел, сакс. Теперь ты будешь помалкивать.

Эрнаут сплюнул, вынимая меч из тела Джона, который рухнул на колени. Из раны на боку полилась кровь, которая окрасила кольчугу алым.

Джон смотрел вслед Эрнауту, а мир вокруг него начал вращаться и терять свои очертания. Он почувствовал, что падает, но уже в следующее мгновение все поглотил непроглядный мрак.

– Вас хочет видеть отец.

Юсуф открыл глаза и заморгал от яркого утреннего света. Слуга осторожно тряс его за плечо.

– Одевайтесь быстрее.

Юсуф встал, натянул полотняный халат, надел сандалии и поспешил в вестибюль, где уже стояли Айюб и Туран. Увидев его, Айюб нахмурился и отвернулся.

– Пошли, – сказал он сыновьям. – Я хочу кое-что показать вам обоим: победные трофеи и цену поражения.

Юсуф вышел вслед за отцом из дома, и вскоре они оказались на большой площади за мечетью Омейядов[5]. Эту площадь часто использовали в качестве рыночной, но сейчас здесь торговали товаром совсем иного рода. Всюду, куда бы Юсуф ни посмотрел, он видел пленников-христиан, все они были в кандалах, все стояли опустив головы, не в силах справиться с отчаянием. Другие сидели, скорчившись в плетеных клетках. Их были сотни, может быть, тысячи, а по рынку разгуливали жители Дамаска, тыкали в них пальцами, толкали, разглядывали товар.

– Один поэт написал: «Ты должен выбрать острие копья, направленное в тебя, или цепи», – сказал Айюб сыновьям. Он одарил Юсуфа пронзительным взглядом. – Всегда выбирай копье, сын мой. Лучше это, чем стать рабом. – Он повернулся к Турану: – Сегодня ты купишь своего первого раба, потому что вчера сражался как настоящий мужчина. И тебе пора завести собственного слугу.

– Спасибо, отец.

– А я? – спросил Юсуф.

Айюб сердито повернулся к нему и сказал:

– Если бы не твой брат, ты сидел бы в клетке, как один из этих людей! Когда станешь мужчиной, как Туран, тогда сможешь получить раба. – Юсуф почувствовал, что на глаза ему навернулись слезы, и отвернулся. Но Айюб схватил его покрытой мозолями рукой, заставив посмотреть на себя. – И больше никаких слез, мальчик. Мужчины не плачут.

Айюб выпустил руку Юсуфа и повернулся к Турану. Юсуф вытер слезы и пошел за отцом и братом, которые разгуливали по рынку.

– Этот раб достаточно сильный, – сказал Айюб и показал на высокого франка с длинными рыжими волосами. – Но он слишком старый, он никогда не забудет родной дом, и ты не сможешь ему доверять. – Он зашагал дальше и ткнул пальцем в другого пленника, мускулистого юношу лет шестнадцати, который, казалось, спал. – У этого вполне подходящий возраст, и он выглядит достаточно сильным. Но посмотри хорошенько, как он лежит. Он без сознания, а вовсе не спит. Он не жилец.

Юсуф остановился перед низкой деревянной клеткой, где на боку лежал юноша, вокруг которого вились мухи. Юсуфу до сих пор ни разу не доводилось видеть настоящего франка. Все рабы в доме его отца были чернокожими, из Африки, и еще несколько турок. У пленника был тонкий нос, квадратный подбородок и очень бледное лицо, покрытое потом. Но, несмотря на это, он отчаянно дрожал. Отец сказал, что такова цена поражения, и был прав: умереть в полном одиночестве, далеко от дома и тех, кто тебя любит, что может быть хуже?

– Хотите купить мальчишку? – Юсуф повернулся и увидел невысокого бородатого мужчину с тяжелым кошельком на поясе, в котором позвякивали монеты. – Мы с вами сможем договориться.

– Я просто смотрю.

– Вы можете купить его за сущую ерунду, – не отставал работорговец. – Два дирхама.

– Два дирхама? – вскричал Юсуф. – Посмотрите на него. Он и недели не проживет.

– У него очень легкая рана, – запротестовал торговец. – Если его вылечить, он проживет дольше меня.

– Это вряд ли, – нахмурившись, заявил Юсуф.

– Я вижу, юноша, вы умеете вести дела, – подмигнув Юсуфу, сказал торговец. – Ладно, можете забирать его за шесть фельсов.

Юсуф колебался. У Турана скоро будет собственный раб. А если он сможет показать отцу, что умеет обращаться со слугой, возможно, тот поймет, что Юсуф тоже стал мужчиной. Мальчик принялся разглядывать пленника. Айюб сказал, что он правильного возраста и будет достаточно сильным – если поправится.

– Я вижу, мой товар вас заинтересовал, – продолжал торговец.

– У меня нет денег.

Работорговец окинул Юсуфа оценивающим взглядом, его глаза пробежали по полотняному халату к поясу и остановились на кожаных сандалиях.

– Вы мне сандалии, а я вам мальчишку.

Юсуф взглянул на свои ноги и задумался. На самом ли деле он готов взять на себя ответственность за умирающего франка? И что скажет отец? Он уже собрался ответить «нет», когда юноша сел, вытянул вперед руку, схватился за прутья клетки и посмотрел на Юсуфа небесно-голубыми глазами.

– Бродер! – вскричал он. – Бродер!

– Что он сказал? – спросил Юсуф.

– Я не говорю на его варварском языке, да и не знаю, что это за язык. Одному Аллаху известно, откуда он.

– Я его беру, – сказал Юсуф. – Если вы доставите его ко мне домой.

– А это куда?

– Дом Наджима ад-Дина.

Глаза работорговца округлились, и он поклонился Юсуфу.

– Я знал, что вы не простой человек. Мы с вами договорились, молодой господин.

Юсуф наклонился, снял сандалии и протянул их торговцу.

– Юсуф! – услышал он голос отца чуть дальше по улице. – Иди сюда! Посмотри, какого раба купил твой брат.

Юсуф, улыбаясь, босиком поспешил к отцу и брату.

Глава 4

Июль – октябрь 1148

Баальбек

Юсуф, встав на цыпочки, заглядывал в открытое окно комнаты, куда принесли раба-франка, чтобы его осмотрел семейный лекарь. Как только раба привезли в дом Айюба в Дамаске, Юсуфа выпороли. Отец не позволил ему оставить молодого франка в качестве личного слуги, но приказал, чтобы того отвезли в Баальбек. «Рабов нужно использовать по назначению, – заявил Айюб. – Если он выживет, будет работать на поле».

Обнаженный франк без сознания лежал на столе, и Юсуф обнаружил, что он мускулистый и высокий, даже выше Турана, с гладкой кожей, загорелыми руками и грудью в тех местах, где их не покрывала запекшаяся, цвета ржавчины кровь, но его ноги и низ живота показались Юсуфу неестественно бледными: кожа там была, как только что срезанное дерево. Дополняли диковинную картину длинные светлые волосы и бородка. А еще он не был обрезан.

Лекарь-еврей стоял около стола и мыл юношу губкой. Ибн Джумэй, худой мужчина под тридцать, с короткими волосами под кипой, длинными пейсами и коротко подстриженной черной бородой был лекарем семьи Юсуфа, а также его и Турана наставником. Он стер высохшую кровь с правого плеча своего пациента, затем опустил губку в тазик с водой и отжал ее. После этого он смыл кровь с живота франка, в нижней части которого Юсуф увидел небольшую рану, и, когда франк делал вдох, тонкий ручеек крови стекал по его боку.

Ибн Джумэй понюхал рану и кивнул, очевидно, довольный результатом. В последнюю очередь он смыл кровь с правого бедра франка. Кожа вокруг раны сильно покраснела и выглядела ужасно. Ибн Джумэй ткнул в нее пальцем, потом наклонился и еще раз принюхался.

– Заражение, – пробормотал он. – Они оставили наконечник стрелы в теле на целых три дня, чтобы он там загноился, а теперь хотят от меня чуда.

Ибн Джумэй наклонился, поднял с пола коричневую кожаную сумку и водрузил на стол. Открыв ее, он аккуратно достал несколько керамических бутылочек и выстроил их около тела франка. Затем пришла очередь кожаного свертка, который он разложил на столе перед собой, и Юсуф увидел там множество крошечных кармашков. В одних лежало что-то непонятное, в других были пугающего вида ножи и диковинные железные инструменты. Ибн Джумэй потер руки и выбрал короткий нож, изогнутую иголку и щипчики с двумя плоскими круглыми дисками на концах. Из другого кармашка он вынул моток ниток.

Юсуф подобрался к открытой двери, откуда было лучше видно, что происходит в комнате.

– А это зачем? – спросил он.

– Ты загораживаешь мне свет, Юсуф, – не поднимая головы, сказал Ибн Джумэй и кивнул в сторону угла. – Сядь там, если решил посмотреть. Что же до твоего вопроса, назначение этих инструментов понять совсем нетрудно. Нож предназначен для того, чтобы резать, игла, чтобы шить, а вот это… – он взял в руки щипчики, – чтобы доставать.

– Что доставать? И зачем нужно шить?

– Молчи и смотри. Скоро сам увидишь.

Лекарь откупорил квадратную керамическую бутылочку и вылил немного содержимого на раны. Франк дернулся.

– Что это? – спросил Юсуф.

– Чистый спирт. – Ибн Джумэй протянул Юсуфу бутылочку, который понюхал ее и закашлялся.

– Жжет, – сказал он, вытирая навернувшиеся на глаза слезы.

– Он очистит раны. – Ибн Джумэй поднял левую руку франка и принялся двигать ею по кругу, одновременно внимательно изучая рваную рану на плече.

– Похоже, сухожилия не пострадали. Если повезет, он сможет снова пользоваться этой рукой.

Лекарь взял иглу, аккуратно вставил в ушко нитку из мотка, после чего соединил края раны и стянул их ниткой, а потом продолжил ловко зашивать рану, точно перед ним был кусок ткани.

Юсуф нахмурился:

– Разве нитка не врастет в плечо?

– Хороший вопрос, Юсуф, но это не нитка. Материал называется кетгут, его делают из высушенных внутренностей козы. – Юсуф поморщился. – Со временем он рассосется, и на теле останется лишь тонкий шрам.

Ибн Джумэй закончил шить, отрезал кетгут и завязал узелок. Затем он взял мазь желтого цвета, которая пахла тухлыми яйцами, смазал рану и наложил на плечо повязку из хлопка.

– С этим покончено.

Он двинулся дальше, вниз по телу франка и снова принялся изучать глубокую рану на боку.

– Иди сюда, Юсуф. Раз уж ты здесь, попытайся быть полезным. Помоги мне его перевернуть.

Они вместе переложили франка на живот, и Юсуф увидел еще одну рану, на спине.

– А он у нас счастливчик, – заметил Ибн Джумэй. – Меч прошел насквозь, но, похоже, не задел важных органов.

Лекарь полил рану на спине франка спиртом, а затем зашил ее. После этого они с Юсуфом снова перевернули франка, и Ибн Джумэй занялся раной на животе. Он зашил ее, оставив небольшое отверстие в конце раны.

– А почему вы не зашили ее полностью? – спросил Юсуф, который поддерживал франка в сидячем положении, пока лекарь накладывал мазь и бинтовал торс.

– Гадость, которая скопилась внутри, должна получить выход, – спокойно пояснил Ибн Джумэй. – Иначе она его убьет. – Он наклонился к раненой ноге франка и нахмурился. – А теперь самое неприятное. – Он откупорил маленький красный флакон, осторожно вылил немного содержимого на ватный шарик и начал очень осторожно прикладывать его к ране. – Это экстракт мака, – объяснил Ибн Джумэй, прежде чем Юсуф успел задать вопрос. – Он помогает облегчить боль.

– Но он же без сознания.

– Я лекарь, и мой долг не причинять ненужных страданий пациенту. Даже без сознания он это почувствует. – Ибн Джумэй взял крошечный ножик и поднес его к ране на ноге франка.

Прочитав молитву на иврите, он сделал два диагональных надреза поперек раны, так что получился косой крест. На краях надрезов тут же выступили кровь и гной, и Юсуф отвернулся, опасаясь, что эта картина заставит его попрощаться со съеденным чуть раньше завтраком. Когда он снова посмотрел на стол, Ибн Джумэй уже заканчивал промывать рану губкой. Затем он взял щипчики, немного помедлил, а потом сказал Юсуфу:

– Держи ногу здесь и вот тут… – Он показал щипчиками на место над коленом и около паха. – Держи крепко, чтобы он не двигался. – Ибн Джумэй обошел стол и встал напротив Юсуфа. – Очень важно, чтобы он не шевелился. Ты понял?

Левой рукой Ибн Джумэй растянул кожу вокруг раны на ноге франка и вонзил в самый ее центр щипчики. Франк застонал, все его тело конвульсивно дернулось, и, разумеется, нога под руками Юсуфа тоже.

– Держи крепче! Он должен быть совершенно неподвижным! – приказал Ибн Джумэй, и Юсуф изо всех сил сжал ногу франка, а Ибн Джумэй тем временем все глубже вонзал щипчики в рану. Кровь полилась на пол, попав на лицо и руки Юсуфа. – Поймал! – наконец вскричал Ибн Джумэй и вытащил щипчики с зажатым в них коротким зазубренным наконечником стрелы, с которого капала кровь. – Отвратительная штука, согласен? – сказал он и протянул наконечник Юсуфу. – Сохрани его на память о том, какова природа войны. Можешь больше его не держать.

Франк перестал метаться и лежал неподвижно, а Ибн Джумэй принялся зашивать рану.

– Он выживет? – спросил Юсуф, потрогав пальцем острый наконечник.

– Даст Бог, нет. Я никогда не вскрывал франка, и мне бы очень хотелось это сделать. Интересно посмотреть, чем они отличаются от нас.

Юсуф нахмурился. Он купил этого раба и чувствовал свою ответственность за него. Ибн Джумэй увидел его реакцию и успокаивающе улыбнулся:

– Но он молодой и сильный, боюсь, он выживет.

– А когда ему станет лучше?

– Это известно одному Богу. Если все пойдет хорошо, он встанет на ноги до зимних дождей. Но если инфекция в ноге начнет распространяться, тогда мне придется ее отрезать. – Ибн Джумэй наложил последний шов и посмотрел на Юсуфа. – В этом случае, боюсь, может случиться худшее.

В своем забытьи Джон все еще находился на поле боя перед стенами Дамаска, а недалеко от него в покрасневшей от крови воде реки Барада стоял Кролик. Сарацин, поднявший меч высоко над головой, подбирался к нему сзади, Джон закричал и хотел броситься к другу, но, как ни старался, река не становилась ближе. Он в ужасе смотрел, как сарацин с безумной ухмылкой на лице пронзил Кролика мечом сзади, и окровавленное острие вышло из груди его друга. А потом лицо сарацина сморщилось и превратилось в злобное лицо Рейнальда…

Джон пришел в себя, услышав, как кто-то свистит. Он лежал на полу в маленькой комнатке, освещенной лишь лучом света, проникавшим сквозь решетку на двери. Он был без рубашки, а на животе у него лежало что-то теплое. Он посмотрел вниз, увидел, что над ним наклонился какой-то мужчина, и попытался сесть, но мир вокруг тут же начал дико вращаться, и он снова упал на спину. Свист прекратился.

– Не спеши, молодой человек, – произнес голос на франкийском языке, но с сильным акцентом, гласные были слишком длинными и какими-то чужими, а согласные гортанными.

Потом над ним нависло лицо, смуглое, с короткой бородой и добрыми карими глазами.

– Вы кто? – спросил Джон. – И где я?

– Выпей-ка это, – сказал мужчина, приподнял одной рукой голову Джона, а другой поднес чашу к его губам.

Жидкость в чаше оказалась холодной и горькой, но, несмотря на неприятный вкус, Джон жадно ее выпил. Губы у него потрескались, а в горле было сухо, как будто он не пил несколько дней.

– Вот так, – проговорил мужчина. – Теперь я отвечу на твои вопросы: ты находишься в доме Наджима ад-Дина в Баальбеке. Я – Ибн Джумэй, еврей и на данный момент твой лекарь. – Джон собрался что-то сказать, но Ибн Джумэй покачал головой. – Спокойно. Не спеши. – Он положил пальцы на запястье Джона и уставился в пол. – Хорошо, пульс ровный, – пробормотал он и снова посмотрел на Джона. – А теперь назови свое имя.

– Джон.

– Ага, интересно.

– Как я сюда попал? – спросил Джон.

– Ты раб. Тебя купили после сражения у стен Дамаска. – Ибн Джумэй протянул Джону новую чашу с горьким питьем. – Это произошло неделю назад. Ты получил серьезные раны и некоторое время находился без сознания. Я надеялся, что ты умрешь.

Джон поперхнулся.

– Я очень хотел сделать вскрытие, – объяснил Ибн Джумэй. – Но не важно. Похоже, что у Бога на твой счет другие планы. – Он улыбнулся. – Знаешь, мне кажется, у тебя пророческое имя. Джон – это перевранное франками еврейское имя. Оно означает: «Бог великодушен».

Джон закрыл глаза, потому что на него вдруг накатила страшная усталость.

– Я раб, – сказал он. – Бог не был великодушен ко мне.

– Но ты жив.

Джон покачал головой. Ему следовало умереть вместе с Кроликом. Он мечтал отдать свою жизнь во имя Бога. Почему же Господь не забрал его? Мысли в голове пленника потекли медленнее, веки стали немыслимо тяжелыми, а голова невероятно горячей.

– Мне жарко, – пробормотал он. – Мне следует сделать кровопускание…

Лекарь рассмеялся.

– Это тебе нужно меньше всего. – Он положил мокрую прохладную тряпку Джону на лоб, и тот мгновенно почувствовал облегчение. – Ты должен отдохнуть, – мягко сказал лекарь. – То, что ты выпил, поможет тебе уснуть. Потом принесут еду и питье. Съешь все. Я зайду завтра.

Джон попытался ответить, но уже начал проваливаться в сон и свои темные кошмары.

Шли недели, Джон главным образом спал под действием лекарств и сражался со страшными, мучительными снами. Дни разнообразили лишь посещения Ибн Джумэя. Добрый лекарь менял Джону повязки и рассказывал про его нового хозяина. Наджим ад-Дин был суровым человеком, но справедливым и великодушным. Так что, в определенном смысле, Джону повезло: все могло быть гораздо хуже.

Как-то раз Джон проснулся от скрипа двери и, повернувшись на бок, увидел не Ибн Джумэя, а худого сарацина с седеющими волосами, пронзительным взглядом, резкими чертами лица и сурово поджатыми губами. Джон сел, мгновенно почувствовав, что с этим человеком шутки плохи. Сарацин вошел в маленькую комнатку, следом за ним появился Ибн Джумэй.

– Встань, – приказал странный человек на латыни с сильным акцентом.

Джон встал, покачнувшись, когда его больная нога коснулась пола. Сарацин подошел и принялся внимательно его разглядывать, потом ощупывать руки и ноги, точно покупал лошадь на ярмарке.

– Рубашка, – приказал сарацин.

Джон непонимающе покачал головой:

– Прошу прощения?

В следующее мгновение мужчина резко влепил Джону пощечину. Юноша провел языком по внутренней поверхности щеки и почувствовал вкус крови. А мужчина тем временем приблизился к нему и резко сказал что-то по-арабски.

– Ты не должен говорить, пока тебя не спросят, – перевел Ибн Джумэй. – Он хочет, чтобы ты снял тунику. Делай, как он говорит.

Джон стянул через голову полотняную тунику, и мужчина подошел ближе, чтобы посмотреть на шрамы на плече и животе Джона. Наконец он кивнул, повернулся к Ибн Джумэю, и они о чем-то коротко переговорили на арабском языке. Потом Ибн Джумэй сказал Джону на франкийском:

– Это Наджим ад-Дин Айюб, но ты будешь называть его муаллим, это значит «господин». Он считает, что ты готов начать работать. Делай, что скажут, и тебя будут кормить, одевать и обращаться с тобой уважительно. За непослушание полагается наказание.

– Чего стоит слово неверного? – ввернул Джон на франкийском языке.

И снова Айюб влепил ему увесистую пощечину тыльной стороной ладони.

– Я держу свое слово, – сказал он на латыни. – И позволяю Ибн Джумэю говорить за меня только потому, что не хочу пачкать свой рот вашим варварским языком. Ты меня понял?

– Да, – сказал Джон, и Айюб поднял руку. – Да, муаллим.

– Хорошо. Иди за мной.

Джон, хромая, вышел наружу и прищурился на ярком солнце, которое его ослепило после нескольких недель, проведенных в тускло освещенной комнатушке. Когда глаза у него немного привыкли, он обнаружил, что находится на огороженном стенами участке земли, в центре которого стоит большая белая вилла. Комната, где его держали, была одной из нескольких в ряду, пристроенных к стене, шедшей вдоль одной стороны дома. Айюб остановился перед дверью, которая вела в комнату побольше, и Джон увидел соломенные тюфяки на полу, лежавшие так плотно друг к другу, что между ними почти не оставалось свободного места.

– Теперь ты будешь спать здесь, с другими рабами, – сказал Ибн Джумэй.

Джон кивнул, и Айюб повел его к задней части виллы. Они вошли в низкую дверь, Джон за ними, и оказались на кухне, где витали соблазнительные ароматы жарящегося мяса и экзотических специй. В огромном помещении были ослепительно белые стены, низкий потолок и выложенный красной плиткой пол. Джону приходилось все время наклоняться, чтобы не налететь на свисающие ноги, ребра и даже целых коз, подвешенных к потолку. Почти всю стену справа занимал очаг глубиной примерно в восемь футов, рядом лежали дрова, а внутри пылал огонь, над которым на цепи висел черный котел. Рядом с ним стояла худая девушка с невероятно темной кожей и что-то мешала деревянной ложкой.

У противоположной от Джона стены располагалось несколько узких столов с раковиной, встроенной в один из них. Над ними висели полки с дюжинами глиняных кувшинов. Дверь слева от полок вела внутрь дома, и еще одна дверь на левой стене – в кладовку, заполненную мешками с зерном. Середину комнаты занимал большой стол, и около него Джон увидел привлекательную женщину средних лет с уже начавшими седеть волосами. Увидев его, она нахмурилась.

Айюб повернулся к Джону и что-то быстро сказал на арабском.

– Это Басима, хозяйка дома, – перевел Ибн Джумэй. – Ты будешь работать под ее началом, пока не наберешься достаточно сил, чтобы тебя можно было отправить в поле. Делай все, как она скажет. И ни при каких обстоятельствах ты не должен разговаривать с ней или с другими слугами. Ты понял?

– Да. – Джон посмотрел на Айюба. – Да, муаллим.

Айюб кивнул, и они с Ибн Джумэем ушли, оставив Джона с Басимой, которая стояла, уперев руки в бока, и хмуро его разглядывала, не обращая внимания на жирную муху, с жужжанием летавшую по кухне.

– Майи, – сказала она наконец. Джон покачал головой, показывая, что не понял. – Майи, – произнесла она громче и ногой подтолкнула к нему деревянное ведро. – Айал, – добавила она, когда он поднял ведро. – Айал!

Джон с ведром в руке поспешно вышел на улицу. «Интересно, – подумал он, – что такое «майи»? Вода? Или, может, молоко?» Он принялся озираться по сторонам, но не увидел нигде ни колодца, ни каких бы то ни было животных. Пространство за домом представляло собой выжженный солнцем участок земли, огороженный с трех сторон высокой стеной. Маленькие деревца, усыпанные ярко-красными плодами, росли около нее как раз напротив того места, где стоял Джон.

Вдоль правой и левой стен находились какие-то строения, и их крыши из красной черепицы возвышались на четыре фута над стенами. Джон направился к левой и вдруг замер на месте, сообразив, что если он заберется на одно из строений, то сможет перелезть через стену.

Он подошел к ближайшему, перевернул ведро и поставил его на землю. Затем посмотрел по сторонам, проверяя, не следит ли за ним кто-нибудь, встал на ведро, подпрыгнул и сумел подтянуться на руках на черепичную крышу. Раненое плечо отчаянно болело, но он сжал зубы и сумел взобраться на крышу. Джон лежал и пытался отдышаться, только сейчас осознав, насколько он ослабел во время болезни. Через несколько секунд он заставил себя подняться и пополз к тому месту, где крыша соединялась со стеной. Здесь он выпрямился во весь рост и выглянул наружу. Его глазам предстало переплетение узких пыльных улиц и прилепившихся друг к другу домов, тянувшихся до самого холма, на котором стоял громадный римский храм, и на фоне его колонн все остальные дома казались карликами. За храмом улицы спускались вниз, к толстой стене, а дальше раскинулась зеленая долина, огороженная с обеих сторон высокими горами. Джон отметил про себя положение солнца, повисшего над горами справа – получалось, что Иерусалимское королевство находилось слева, за дальней горной грядой.

– Эй, раб! Что ты там делаешь? – Джон обернулся и увидел темноволосого мальчишку, который стоял внизу и смотрел на него. – Немедленно слезай оттуда! – приказал он на сносной латыни. Джон отвернулся и положил руки на стену, приготовившись спрыгнуть на другую сторону. – Этим путем тебе не сбежать, – крикнул мальчишка. – Даже если ты сможешь пройти мимо стражей у ворот и миновать долину, ты не выживешь в горах. Там нет воды и страшно холодно по ночам.

Джон колебался. Он знал, что мальчик прав, к тому же ему было некуда возвращаться. Он бежал из родного дома в Англии, обагрив свои руки кровью. Франки его предали. В мире больше не осталось места, которое он мог бы считать своим. Он сполз на край крыши и, спрыгнув вниз, приземлился в нескольких футах от мальчишки, который был худым, с оливковой кожей и глубокими умными глазами.

– Я Юсуф, – сказал он. – А тебя как зовут?

– Джон.

«Откуда мальчишка знает латынь?» – подумал он.

– Джуван, – произнес мальчик. – Странное имя. – Потом он перевел взгляд с Джона на крышу у них над головами. – Я не советую тебе пытаться сбежать отсюда, Джуван. Если отец тебя поймает, то прикажет забить камнями в назидание другим рабам.

Джон страшно побледнел.

– Я не собирался убегать, – соврал он.

Юсуф пощелкал языком.

– Осторожнее. За ложь полагается двенадцать ударов плетью. – Он поднял ведро и протянул его Джону. – Моя мать наверняка пытается понять, куда ты подевался. – Он показал на переднюю часть дома. – Колодец вон там, рядом с конюшней.

– Вы не накажете меня?

– Не на этот раз.

– Спасибо.

Джон взял ведро и зашагал к колодцу, а когда он оглянулся, мальчик исчез.

Солнце, садившееся за горы, сияло золотисто-алым цветом, точно кусок железа, который только что вынули из горна. В его гаснущем свете Джон брел по двору с охапкой дров в дрожащих, отчаянно болевших руках. Пот ручьями стекал по его лицу и жег глаза. Даже сейчас, когда день клонился к вечеру, летняя жара была невыносимой, воздух обжигал легкие, а земля была такой горячей, что, несмотря на кожаные сандалии, ему казалось, что он идет босиком по углям. Джон шел медленно, каждый шаг причинял ему страшную боль в левой раненой ноге. Его мышцы стали совсем слабыми после больше чем двух месяцев бездеятельности, и работа, которую ему приходилось делать, доводила до полного изнеможения.

Руки у него мучительно болели после того, как он все утро доставал из колодца бесконечные ведра с водой, а потом, неловко держа ведро перед собой, спотыкаясь, тащил его на кухню. Нижняя часть спины ныла от того, что ему пришлось днем чистить конюшню, и он потерял счет тому, сколько раз ходил за дровами, чтобы пополнить запас на кухне. Джон сжал зубы и постарался не обращать внимания на боль и усталость. Возможно, сбежать ему отсюда и не удастся, но лекарь-еврей сказал, что, если он будет старательно трудиться, может быть, ему удастся купить свободу. И Джон отчаянно цеплялся за эту надежду.

С трудом переставляя ноги, он добрался до кухни и увидел, что Басима и кухонная рабыня ушли. Опустив голову, он сразу направился к поленнице у очага и уже собрался сложить там дрова, которые принес, когда его уставшие руки разжались сами собой, дрова выпали и рассыпались по полу. Джон начал их собирать, когда у себя за спиной, внутри дома, услышал крики. Он обернулся и увидел, что в кухню влетела девушка – нет, молодая женщина с высокими скулами, изящным носиком, полными губами и безупречной золотисто-смуглой кожей цвета пустыни, по которой Джон шагал по пути к Дамаску. Глаза девушки были наполнены слезами, но, увидев Джона, она их быстро стерла. А он смотрел на нее, широко разинув рот, потому что девушка была еще красивее, чем королева Алиенора или даже Мадонна на картине, висевшей за алтарем в его церкви в Тейтвике.

– Вы в порядке? – спросил он наконец.

Девушка выпрямилась и, вздернув подбородок, посмотрела на него. Потом она что-то отрывисто сказала на арабском, и Джон развел руки в стороны:

– Я не понимаю.

Он сделал шаг в сторону девушки, она нахмурилась, отступила назад и величественно указала на дверь:

– Барра! Барра!

Джон не пошевелился, и глаза девушки широко раскрылись, потом ее поза стала не такой напряженной, и она принялась разглядывать Джона, который положил руку себе на грудь и сказал:

– Я Джон.

Девушка улыбнулась в ответ, и Джон увидел ослепительно белые зубы, сверкнувшие на фоне темной кожи.

– Зимат!

В кухню вошла Басима и принялась по-арабски ругать девушку. Джон же снова начал складывать дрова у очага, а когда закончил, обнаружил, что девушка ушла, Басима же стоит и смотрит на него, сложив на груди руки и поджав губы, которые превратились в тонкую линию. Потом она подошла к котлу, висевшему над огнем, положила на тарелку густое, горячее жаркое, добавила кусок лепешки и подтолкнула все это по столу в сторону Джона.

– Рах, – сказала она и показала на тарелку. Джон взял ее, Басима кивнула в сторону двери. – Рах!

Джон медленно пошел через кухню, ожидая, что Басима его остановит, но она молчала. Как только солнце скрылось за горами, ночь быстро вступила в свои права, и прохладный ветер был напоен ароматами созревающих фруктов. Джон, спотыкаясь в темноте, добрел до жилища рабов, где уже собралась дюжина мужчин, которые сидели, сгорбившись, над своими тарелками с ужином. Большинство были чернокожими африканцами, хотя среди них Джон заметил парочку местных христиан. Все они смотрели на Джона, не скрывая враждебности, когда он взял тюфяк, лежавший у двери, и пробрался между ними к свободному месту в дальнем углу. Бросив тюфяк на пол, он сел и с облегчением прислонился спиной к стене.

Потом он понюхал еду в тарелке – у той оказался сладковатый и одновременно пряный запах, непохожий ни на что из того, что ему доводилось есть до сих пор. Оторвав кусок лепешки, Джон помешал им жаркое и обнаружил там мягкие кусочки ягнятины и чечевицу. С помощью хлеба он набрал немного жаркого и быстро отправил его в рот.

– Будь я проклят! – прошептал он.

Он жадно проглотил все, что было у него на тарелке, и уже в следующее мгновение, так и не убрав ее с колен, провалился в сон. Впервые за много ночей ему не снились кровь и сражение, не снился Кролик или брат. Ему снилась прекрасная Зимат.

Этим вечером Юсуф ел свое жаркое молча. Ужин проходил в напряженной тишине, несмотря на то что у них имелся повод для радости. Днем их посетил Мансур ад-Дин, эмир Баальбека и отец друга Юсуфа Хальдуна. Было решено, что Зимат выйдет замуж за Хальдуна, когда тот достигнет совершеннолетия. Он считался хорошим женихом, но Зимат не выглядела счастливой, и глаза у нее покраснели от слез. Басима одобряла этот брак, но тоже была расстроена и постоянно отчитывала служанку, когда та приносила блюда – одно слишком холодное, другое недостаточно острое. Она ела, нахмурив брови и не сводя глаз с Айюба. Он же старался избегать ее взгляда. Наконец он откашлялся и заговорил:

– Туран, расскажи мне про своего раба! Он хорошо тебе служит?

Туран кивнул.

– Я называю его таур – бык, потому что он очень сильный. Сегодня мы с ним тренировались на мечах. Он хорош, но не лучше меня. – Туран фыркнул.

Айюб повернулся к жене:

– А ты что скажешь, Басима? Как там молодой франк?

Юсуф поднял голову.

– Продай его, – сказала Басима. – Я не хочу, чтобы он находился в моем доме.

– Это еще почему? – потребовал ответа Айюб.

– Он дикарь, – ответила Басима, чей голос дрожал от возмущения. – Он сегодня оказался наедине с Зимат, и она была без чадры.

Зимат покраснела.

– Он раб, – напомнил ей Айюб. – В этом нет позора.

– Но он смотрел на нее так, будто он свободный человек, – не сдавалась Басима. – Ты можешь себе представить, что могло произойти?

– Я его выпорю, – вдруг заявил Туран. – Как смеет этот франк смотреть на мою сестру?

– Мне не требуется твоя защита, Туран! – возмутилась Зимат.

– Хватит! – Айюб посмотрел на Басиму. – Он еще совсем мальчик, – мягко сказал он. – И не все франки дикари.

– Ты именно это скажешь Хальдуну и его родным? Мы обещали отдать им нашу дочь и должны оберегать ее.

– Ты права, – кивнув, сказал Айюб. – Зимат, держись как можно дальше от этого раба, и ты не должна показываться за пределами дома без чадры.

– Но я была в доме! – запротестовала Зимат. – И за что ты меня наказываешь? Я не совершила ничего плохого!

– Ты сделаешь, как я сказал, – заявил Айюб тоном, не терпящим возражений. Затем он взглянул на Басиму. – Франк хорошо сегодня работал?

Басима неохотно кивнула:

– Как мул. Я думала, он упадет замертво, так он старался.

– Вот видишь, из него получится прекрасный раб. Обращайся с ним хорошо, Басима. Не пытайся мстить мальчику. Не он убил твою семью, которая…

– Молчи, – сердито остановила его Басима, закрыла глаза и вздохнула. – Я буду хорошо с ним обращаться. – Она посмотрела на дочь. – Но, если он хотя бы пальцем прикоснется к Зимат, он умрет. Я об этом позабочусь.

– Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар!

Джон проснулся от повторяющегося крика муэдзина, стоявшего на башне минарета, высоко над городом, и призывавшего мусульман на утреннюю молитву. Джон неохотно повернулся на бок и открыл глаза. В открытую дверь он видел, что на ясном ночном небе начали появляться серебристо-голубые полосы – значит, до рассвета осталось совсем немного. Джон снова закрыл глаза и поплотнее завернулся в грубое шерстяное одеяло. Прошел почти месяц с того дня, как он начал работать, и ночи стали заметно холоднее. Он несколько секунд лежал, пытаясь согреться, потом вздохнул, отбросил одеяло и сел. Басима требовала, чтобы он приходил на кухню до того, как солнце поднимется над пиками гор. И, если он опоздает, она заставит его работать еще больше.

Он встал, поднял высоко над головой руки, чтобы немного расслабить ноющие мышцы, и вышел наружу в одних сандалиях и тунике, дрожа от холода раннего утра. Таур, неразговорчивый раб-норманн, как раз появился из своей комнаты, которую получил благодаря тому, что служил старшему сыну Айюба. Не говоря ни слова, они зашагали вместе в сторону входа в дом, прошли мимо конюшен и свернули в большое помещение, пристроенное к стене. Пол в нем был выложен плиткой, а на дальней стене из небольшого отверстия выливалась вода, которая собиралась в бассейне, откуда уходила под землю и текла к фонтану перед входом в особняк. Там уже мылись другие рабы, все они были обрезаны, и, когда Джон с Тауром сняли туники, кое-кто принялся хихикать и показывать на них пальцами, они так и не привыкли к столь необычному зрелищу. Таур сердито зарычал, и все тут же затихли.

Джон достал глиняный кувшин с полки, прикрепленной к стене, наполнил его, вылил воду себе на голову и задохнулся – такая она оказалась холодная. Затем он взял кусок мыла и принялся решительно себя тереть. Когда он посчитал, что смыл все следы пыли и грязи, он снова взял кувшин и вылил на себя воду, отчаянно дрожа от холода. Этот исключительно бодрящий ритуал уже стал для него привычкой. Его господин Айюб назначал десять плетей тому из рабов, кто не содержал свое тело в чистоте. Джону уже довелось испытать это на себе, и он не горел желанием повторять опыт.

Вымывшись, он поспешил в свою комнату, надел свободные полотняные штаны, которые ему выдали, подпоясал тунику куском веревки и направился на кухню. Снаружи уже стояло несколько рабов, они ели горячие лепешки и тихо разговаривали на разных языках.

Старший раб – седой чернокожий евнух по имени Харит – протянул Джону кусок хлеба. Он встал в стороне от остальных и ел медленно, глядя на горы, над которыми вот-вот должно было появиться солнце. Мысли Джона занимала Зимат, хотя после их первой встречи он видел ее всего дважды, и оба раза издалека. Она казалась ему непохожей на других женщин, и Джон подумал о своем доме в Англии, а потом об отце. Он нахмурился, сообразив, что не может вспомнить его лица, будто с тех пор, как он оставил родные места, прошла целая жизнь. Джон принялся складывать в уме недели и месяцы, и у него получилось, что прошло почти два года с тех пор, как его жизнь была разрушена.

– Мытье когда-нибудь меня прикончит, – пробормотал подошедший к Джону Таур. Он оторвал зубами кусок лепешки и продолжал: – Это совершенно противоестественно.

– Зато у нас больше нет вшей, – заметил Джон, и Таур, чей рот был набит едой, скептически заворчал.

Джон посмотрел на ближние горы и увидел, что небо над ними стало голубым, и теперь в любой момент над горизонтом должно было появиться солнце.

– Мне пора.

Таур снова что-то проворчал, и Джон вошел на кухню, где девушка-служанка разжигала очаг, а Басима замешивала тесто. Она не обращала на него внимания, и он молча ждал. Джон уже знал, что не должен с ней заговаривать. Наконец она подняла голову.

– Ты, на конюшню, – сказала она и показала на дверь, чтобы подчеркнуть свои слова. Джон вздохнул. Яхур — «конюшня» – было одним из первых арабских слов, которые он выучил. За прошедшие две недели он чистил их столько раз, что уже давно сбился со счета. – Потом вода и дрова.

– Аива, м’аллима, – ответил Джон. – Да, госпожа.

Юсуф сидел, скрестив ноги, в тени одного из лаймовых деревьев, росших вдоль задней стены дома, тер подбородок и хмурился, пытаясь вспомнить франкийское слово, означавшее «птица».

– Мерде, – ухмыльнувшись, предложил Туран. – Пута?

Ибн Джумэй наградил его сердитым взглядом. Складывалось впечатление, что способность Турана к языкам ограничивалась лишь бранными словами вроде «дерьмо» или «шлюха». Стоявший за спиной Турана раб Таур громко рассмеялся.

– Нет, – поправил его Ибн Джумэй на латыни. – Мерде — это то, что находится у тебя между ушами, Туран.

Туран непонимающе уставился на него, а Юсуф и Селим расхохотались. Туран тут же ущипнул Юсуфа за плечо.

– Что он сказал?

– Я сказал, что тебе следует уделять больше внимания занятиям, Туран, – ответил Ибн Джумэй по-арабски и снова показал на воробья, сидевшего на ветке у них над головами. – Юсуф? Селим? Можете помочь брату?

Селим покачал головой, а Юсуф закрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Он не мог победить Турана, когда они учились владеть мечом или в борьбе, но по крайней мере здесь вполне был в состоянии одержать над ним верх. – Ун вазо, – сказал он наконец. – Птица – это ун вазо.

Ибн Джумэй кинул.

– Хорошо. А теперь используй это слово в предложении.

– Птичка накакала Турану на голову, – сказал Юсуф на франкийском языке. Ибн Джумэй и Селим рассмеялись, к ним присоединился Таур, смех которого напоминал ослиный рев.

– Что? – переспросил Туран, повернулся к Юсуфу, толкнул его, и тот упал. Взобравшись на него, Туран поднял кулак. – Что ты сказал?

– Успокойся, – вмешался Ибн Джумэй и положил руку Турану на плечо.

Туран ее отбросил.

– Отстань, еврей! – Лицо Турана стало малиновым, глаза горели. Он сильно ударил Юсуфа, потом наклонился над ним так, что оказался совсем близко. – Говори, братик, – прошептал он. – Что ты сказал?

Джон с охапкой дров шел вдоль боковой стены особняка в сторону кухни. После нескольких недель тяжелого труда руки у него больше не горели после каждой принесенной охапки. Когда он начал привыкать к работе и ему стало заметно легче, он стал иначе относиться к положению, в котором оказался. Сарацины хорошо его кормили, на самом деле еда здесь была лучше, чем все, что он ел до сих пор, и нисколько не походила на безвкусное мясо, черный хлеб и вареные овощи, на которых он вырос. И обращались они с ним уважительно, пусть и без особой доброты. Оказалось, что сарацины совсем не такие, какими он их представлял.

Джон уже вышел на широкое открытое пространство за особняком, когда услышал за деревьями в дальней части сада крики. Юсуф, мальчик, с которым он познакомился, когда пытался сбежать, лежал на земле, а на нем сидел юноша. И не просто юноша. Подойдя ближе, Джон его узнал: крупный, темные волосы и широкое лицо с редкой бородкой. Это он убил Кролика.

– Ах ты, ублюдок! – завопил Джон, бросил дрова и, сжав кулаки, помчался к ним.

Когда он оказался в нескольких шагах, сарацин поднял голову, и его глаза широко раскрылись от удивления. Джон уже поднял кулак, собираясь его ударить, но тут получил сильный удар в бок, упал, а в следующее мгновение кто-то навалился на него сверху. Джон сумел перевернуться на спину и увидел перед собой Таура.

– Ты что творишь? – негодующе заорал Джон. – Отпусти меня!

– Ты сошел с ума? – сурово спросил Таур. – Если ты к нему прикоснешься, тебя убьют. – Он схватил руку Джона и больно заломил ее за спину. – Я спасаю тебе жизнь, – прошептал он, поставил Джона на ноги, но продолжал крепко держать так, что тот не мог пошевелиться.

Убийца Кролика поднялся на ноги, его лицо покрылось красными пятнами, в глазах полыхала жажда крови.

– Калб! – выкрикнул он по-арабски и сильно ударил Джона в живот. Джон сложился пополам, но Таур заставил его выпрямиться. – Калб! – снова прорычал сарацин и с такой силой ударил его в челюсть, что голова Джона откинулась назад.

– Туран, ваккиф! – услышал Джон, поднял голову и увидел, что к ним направляется Айюб. Он подошел к Ибн Джумэю, и они заговорили на арабском. Затем Айюб повернулся к Джону и сказал на латыни: – Сними рубашку. – Пока тот снимал тунику, Айюб вытащил меч и срезал длинную ветку с лаймового дерева. – Лицом к стене.

Джон встал, положив руки на стену, и сжал зубы, когда Айюб принялся сечь его веткой. Грубая кора разрывала кожу и оставляла на ней синяки, и после десяти ударов Джон не выдержал и вскрикнул от боли, не в силах больше терпеть. Айюб остановился, и Джон рухнул на колени.

– Ты раб, собственность, – нависнув над ним, проговорил Айюб. – Твоя жизнь принадлежит мне. Больше никогда не смей угрожать члену моей семьи. Если ты не подчинишься, я тебя укрощу, как укрощают лошадь. Если тебя не удастся укротить, ты умрешь. Ты понял?

Джон посмотрел на убийцу Кролика, Турана, а потом снова на Айюба.

– Да, муаллим, – солгал он.

Глава 5

Ноябрь – декабрь 1148

Баальбек

Джон поднял косу, ее изогнутое лезвие сверкнуло в лучах полуденного солнца и описало дугу, срезая пшеницу у основания. Джон выпрямился и забросил пшеницу в тяжелую плетеную корзину, висевшую у него на плече. Затем он перехватил стебли в ряду, быстро взмахнул косой, и последний сноп оказался у него в руке, чтобы отправиться в корзину.

Облегченно вздохнув, Джон опустил ее на землю, бросил косу, выпрямился и протянул руку, чтобы коснуться спины, которая все еще давала о себе знать после последней порки. Джон оглянулся на двенадцать только что скошенных им рядов.

Там, где на прохладном ветерке совсем недавно колыхалось море золотой пшеницы, остались лишь темная земля и жнивье, похожее на щетину. Чуть дальше, по другим полям все еще перекатывались золотые волны, и крошечные фигурки двигались вперед, размахивая поблескивающими на солнце косами. За полями высились стены Баальбека, над которыми плыли серые облака, нависавшие над зазубренными вершинами гор, обещая первый за несколько месяцев дождь.

Джон посмотрел на далекие пики, в сотый раз прикидывая шансы их преодолеть. После своего первого столкновения с Тураном он начал прятать еду под матрасом, в дыре, которую выкопал в земляном полу дома для рабов. Ему удалось украсть мех для воды и веревку из конюшни. Шерстяное одеяло, под которым он спал, помогло бы ему не замерзнуть в горах. Еще один мех с водой и немного еды, и он готов. Сбежать с виллы будет совсем нетрудно.

Что же до городской стены, она предназначалась для того, чтобы не впускать людей внутрь, а не для того, чтобы удерживать их внутри. По ночам ее охраняли не особенно старательно, и он сможет спуститься вниз на веревке. И, если повезет, успеет спрятаться среди гор до того, как его догонят люди Айюба. После чего ему останется положиться на Господа и рассчитывать, что он сможет добраться до христианского города прежде, чем у него закончатся пища и вода.

Но бегство – это дело будущего. Сначала он должен убить Турана. А еще прежде закончить с этим проклятым полем.

Джон потянулся в последний раз и застонал от удовольствия, положив руки за голову. Потом он снова закинул корзину за плечи и принялся за следующий ряд. Он уже дошел почти до середины, когда послышался стук копыт. Джон выпрямился и увидел, что к нему скачет Айюб, которого сопровождают три человека. Когда они приблизились, Джон увидел, что они охотились; пятнистый леопард лежал поперек спины лошади Айюба. Джон опустил косу и поклонился, когда Айюб остановил лошадь рядом с ним.

Айюб оглядел поле и повернулся к Джону:

– Ты хорошо работаешь, раб. Ты превосходишь остальных. Напомни мне, как тебя зовут?

– Джон, муаллим.

– Джуван, – сказал Айюб, коверкая имя Джона, как это делали все сарацины. – У меня есть для тебя задание, награда за хорошую работу. Сегодня я отправляюсь в Дамаск. Беги в конюшню и приготовь четырех лошадей. Если ты успеешь оседлать их к нашему возвращению после того, как я проверю остальные поля, я дам тебе один динар. – Динар был золотой монетой. На нее Джон мог купить достаточно еды и воды, чтобы преодолеть долгий путь до Иерусалима. – А если нет, – добавил Айюб, – ты получишь десять плетей. Отправляйся!

Джон снял тяжелую корзину и побежал в сторону города.

– Джуван, стой! – крикнул Айюб. Джон резко остановился и повернулся к нему. Айюб показал на корзину с пшеницей. – Не оставляй мои инструменты и зерно в поле, где ими смогут поживиться воры. Забери с собой. – Айюб пришпорил лошадь и поскакал прочь, его свита поспешила за ним.

Джон бегом вернулся обратно, подхватил косу, крякнул и закинул на спину тяжелую корзину. Стиснув зубы, – корзина больно давила на еще не зажившую до конца спину, – он рысью побежал к Баальбеку.

«О тебе я мечтал, пока копья сверкали между нами, а ясеневые древки напитались нашей кровью», – читал Юсуф, и его губы беззвучно двигались.

Он сидел, прислонившись к стене в тени лаймовых деревьев, а на коленях у него лежала толстая книга стихов. Отец отправился на охоту, Туран куда-то исчез, вероятно, фехтовал на мечах со своим франкийским рабом Тауром. Юсуф воспользовался их отсутствием, чтобы насладиться редкими мгновениями одиночества и чтением «Хамаса»[6], книги стихов, которую ему одолжил Ибн Джумэй.

«Я не ведаю – клянусь небесами, – продолжал он читать, – эту боль, она любовное томление или чары твои? Если чары, прошу тебя, освободи меня от боли сердца. Но, если что-то другое, тогда ты ни в чем не виновата».

Юсуф закрыл глаза и по памяти повторил стихотворение, а как только закончил, услышал сдавленный женский крик. Юсуф открыл глаза и прислушался. Однако тишину нарушал лишь шелест листвы лаймового дерева.

Он закрыл книгу и встал. Крик донесся со стороны дома, где жили рабы, и Юсуф направился туда. Общая комната была пустой, все работали в полях. Все, за исключением одного. Таур стоял, скрестив на груди могучие руки и прислонившись к закрытой двери одной из комнат. Юсуф остановился перед высоким франком.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросил он.

– Это моя комната.

– Где твой господин?

– Он отправился в город.

– Почему он не взял тебя с собой?

Таур пожал плечами:

– Спросите у него, когда он вернется.

– Так я и сделаю. – Юсуф уже повернулся, собираясь уйти, когда услышал крик из-за двери, перед которой стоял Таур.

– Прекрати! Прекрати! – Юсуф узнал испуганный голос Зимат. – Аллах это запрещает!

Юсуф шагнул вперед, чтобы открыть дверь, но Таур встал у него на пути.

– С дороги, раб!

Таур не пошевелился.

– Вы не можете войти. Мой хозяин запретил.

– А я думал, что твой хозяин в городе. – Юсуф сделал шаг вперед и посмотрел франку в глаза. – Если ты не отойдешь, я тебя ударю. А тебе известно, что тебя ждет, если ты мне ответишь? Ты видел, как человека забивают камнями? – Глаза Таура заметались, выдавая страх. – Отойди!

Таур покачал головой:

– Делай, что пожелаешь, малыш.

У него за спиной отчаянно закричала Зимат, но ее крик почти сразу оборвался.

Юсуф отреагировал мгновенно и сильно ударил Таура коленом в пах. Когда франк согнулся от боли, Юсуф поднял тяжелую книгу со стихами и ударил раба в лицо. Из носа Таура фонтаном брызнула кровь. Юсуф отбросил книгу и ногой распахнул дверь.

Туран стоял в дальней части комнаты, спиной к Юсуфу, и его кожаные штаны для верховой езды были спущены до колен. Он прижал Зимат к дальней стене и разорвал ее тунику, обнажив одну грудь. Кровь текла из ее разбитой губы, а когда девушка увидела Юсуфа, она ахнула и попыталась прикрыться. Туран повернулся, и его глаза широко раскрылись.

– Что ты делаешь? – закричал Юсуф. – Это же твоя сестра!

– Моя сводная сестра. И не лезь не в свое дело, братик, – прорычал Туран, подтягивая штаны. – Проваливай.

Юсуф посмотрел на Зимат, которая скорчилась на полу и разрыдалась.

– Я не уйду. И, если ты ее не отпустишь, я все расскажу отцу.

– Ты никому ничего не расскажешь, – злобно ответил Туран и пересек комнату. Его лицо покраснело, глаза налились кровью. От него несло алкоголем. – И не забудь, братишка, я спас тебе жизнь. Но могу с легкостью ее забрать.

– Делай со мной что хочешь, но оставь в покое Зимат.

– Я буду делать то, что пожелаю, – сказал Туран и сильно толкнул Юсуфа, который вылетел в дверь и упал на спину.

Туран тут же бросился к Юсуфу и наступил коленями ему на грудь. Юсуф отчаянно извернулся и поднял руки, чтобы защититься от обрушившихся на него ударов. Туран изловчился, и лицо Юсуфа взорвалось от боли, когда кулак старшего брата попал ему в правый глаз. Через секунду другой кулак ударил Юсуфа в рот.

– Акх лаа! – выругался Туран и затряс рукой.

Он порезал костяшки пальцев о зубы Юсуфа.

Юсуф воспользовался моментом и вывернулся. Туран попытался снова его схватить, но Юсуф ударил его ногой, попав в лицо. Старший брат упал, и Юсуф вскочил на ноги. Он чувствовал, что его правый глаз уже начал заплывать, а губы разбиты. Юсуф стоял, покачиваясь, а Туран вскочил на ноги и сплюнул кровь.

– Ах ты, маленький ублюдок, – прошипел Туран. – Ты за это заплатишь.

– Ты не осмелишься. Отец запорет тебя.

Туран усмехнулся, показав покрасневшие от крови зубы.

– Отцу на тебя наплевать. Ему нужен сын, который способен сражаться. А на что годишься ты?

– Заткнись.

– Отец тебя ненавидит, брат. Он ненавидит твою слабость, твое нытье, твое…

– Заткнись! – взревел Юсуф и бросился на брата.

В последнюю секунду Туран сделал шаг в сторону и выставил ногу, Юсуф споткнулся и рухнул лицом в пыль. Когда он попытался подняться, Туран сильно ударил его ногой в бок. Воздух вышел из легких Юсуфа, и он остался лежать на земле, задыхаясь. Но чем он сильнее пытался втянуть в себя воздух, тем труднее это становилось.

– У тебя очередной припадок, младший брат? – насмешливо спросил Туран. – Вот только сейчас ты даже не можешь позвать на помощь.

Он снова лягнул брата по ребрам, и Юсуф сжался в комок, пытаясь защитить руками голову. Его ребра горели, он задыхался, воздуха отчаянно не хватало. Туран склонился над ним, и Юсуф почувствовал горячее дыхание брата на своем лице.

– Ты жалок. Мне бы следовало оставить тебя умирать в Дамаске. – Он схватил Юсуфа, перевернул на спину и уселся ему на грудь. – Скажи мне, младший брат, – Туран усмехался, глядя на быстро краснеющее лицо Юсуфа. – Как на языке франков будет маленький жалкий ублюдок?

Юсуф уже практически ничего не слышал. Мир тускнел, погружаясь в непроглядный мрак. Потом кулак Турана обрушился на его лицо, и больше Юсуф ничего не помнил.

Джон спешил изо всех сил, у него уже начали болеть ноги, когда он шагал по узким улочкам Баальбека, обходя женщин в чадрах и бородатых мужчин. Он тихонько ругался, возмущенный тем, что Айюб заставил его тащить корзину. Спина и плечи в тех местах, где к ним прикасались ремни, горели от боли, но он стиснул зубы и продолжал идти дальше. Золотой динар того стоил.

Он вышел из переулка на темную площадь, находящуюся в тени древнего римского храма, и, бросив взгляд на уходящие ввысь мраморные колонны, поспешил дальше. Никогда прежде ему не доводилось видеть таких монументальных строений, даже в Константинополе или Акре. Миновав храм, Джон вновь перешел на бег и свернул на улицу, которая вела к дому Айюба. Он обошел задние ворота, где на страже, положив копье на плечо, стоял скучающий мамлюк. Стражник открыл маленькую дверцу, и Джон быстро вошел внутрь. Он пересек двор, направляясь к амбару, приземистому строению, примыкавшему к правой стене, и застыл на месте.

Он увидел сидевшего у двери Таура, который закрывал руками голову – сквозь пальцы сочилась кровь. Чуть в стороне Туран склонился над Юсуфом. Юсуф был без сознания, его лицо превратилась в распухшую, кровавую маску, но Туран продолжал его бить. На пороге стояла Зимат, у нее была разбита губа, а туника разорвана. Она увидела Джона и шагнула к нему, но Туран встал и схватил ее за руку.

– Ты куда собралась? – прорычал он. – Я еще с тобой не закончил. – И толкнул сестру обратно в комнату.

Джон бросил корзину с пшеницей и побежал. Туран услышал его приближение, повернулся и поднял кулаки, покрасневшие от крови. Джон остановился в десяти ярдах и поднял косу. Когда Туран увидел изогнутое лезвие, он испугался, отступил назад, и Джон начал медленно к нему приближаться.

– Сражайся со мной, трус, – прорычал Джон, но Туран продолжал отступать. – Сражайся! – закричал Джон, отбросив косу.

Туран остановился.

– Иди ко мне, франкийский пес, – заорал он, коверкая латинские слова.

Джон бросился вперед. В последнюю секунду Туран отступил в сторону, чтобы уйти от атаки, но Джон предвидел его маневр, повернулся и ударил Турана плечом в живот, сбив его с ног. Сам он упал сверху, но Туран воспользовался тем, что Джон все еще двигался, и отбросил его в сторону. Через мгновение оба оказались на ногах. После месяцев тяжелого труда тело Джона обросло мышцами, но Туран был крупнее и массивнее. Джон понимал, что, если все сведется к обычной драке, вес Турана обеспечит ему преимущество.

Джон поднял кулаки и занял боевую стойку. На всякий случай он бросил взгляд в сторону Таура. Джон не хотел, чтобы его снова застали врасплох. Таур сидел и наблюдал за схваткой, но его нос был разбит, а лицо залито кровью. Джон понял, что он не станет вмешиваться, и снова повернулся к Турану, который правой рукой манил его к себе.

– Шлюха. Дерьмо вместо мозгов, – прошипел он на латыни.

Джон сделал шаг вперед, и правый кулак Турана метнулся к его голове. Джон уклонился и ударил снизу в челюсть. Турана отбросило назад, а вместо усмешки на губах появилось удивление. Он тряхнул головой и с ревом кинулся вперед. Джон выждал несколько мгновений и нанес очень быстрый удар правой, от которого голова Турана метнулась назад, и боевой пыл сарацина сразу иссяк. Однако он нанес ответный размашистый удар, от которого Джон легко ушел, сделав шаг назад.

– Йа Аллах, – пробормотал Туран, вытирая текущую из носа кровь тыльной стороной ладони.

Затем он усмехнулся, увидев совсем рядом брошенную Джоном косу. Наклонившись, он подхватил изогнутый стальной клинок и, прорычав что-то на арабском, прыгнул вперед, целясь косой Джону в горло. Джон отскочил, но споткнулся о распростертое тело Юсуфа и упал, а Туран метнулся вперед, пытаясь нанести удар косой ему в лицо. Джон успел откатиться в сторону, и коса вошла в землю. Противники вскочили на ноги и оказались по разные стороны лежавшего Юсуфа, который поднял руку к лицу и застонал. Джон и Туран начали кружить возле него, каждый сохранял осторожность и внимательно наблюдал за врагом.

Туран сделал новый выпад, целясь в лицо Джона, тот наклонился, уходя от смертоносного клинка, но Туран нанес удар с противоположной стороны. Джон отскочил, однако клинок задел его грудь, появилась кровь. Туран торжествующе ухмыльнулся, но в тот момент, когда коса после последнего широкого взмаха ушла в сторону, Джон сделал быстрый шаг вперед и перехватил руку с косой, а другой нанес сильный удар Турану в челюсть. Туран рухнул на колени, и Джон вывернул его руку за спину, заставив бросить косу. Джон тут же ее подхватил и прижал острое лезвие к горлу Турана. Теперь он стоял лицом к Зимат, которая продолжала наблюдать за схваткой. Девушка кивнула, воодушевляя его на дальнейшие действия.

– Ты убил моего друга, ублюдок-сарацин, – прошептал Джон Турану на ухо. – И пусть Аллах помочится на тебя в загробной жизни. – Костяшки его пальцев, сжимавшие рукоять косы, побелели, и он приготовился нанести завершающий удар.

– Стой! – приказал на латыни громкий голос.

Джон поднял голову и увидел Айюба, въезжавшего во двор вместе с двумя воинами, державшими в руках натянутые луки. Зимат поспешила к дому, ее щеки пылали. Джон посмотрел ей вслед, потом повернулся к Айюбу.

– Отпусти моего сына! – приказал Айюб и направил коня к Джону.

Джон помедлил. Зачем отпускать Турана? Его все равно убьют. Он плюнул в Айюба и провел косой по горлу Турана, однако он медлил слишком долго. Лезвие лишь слегка разрезало кожу, когда две стрелы вонзились ему в плечо. Он уронил косу и упал на колени от боли. Туран подхватил косу и повернулся к Джону, но Айюб остановил сына и, подойдя к Джону, ударил его по лицу тыльной стороной ладони.

– Что ты сделал? – резко спросил он на латыни, указывая в сторону дома, куда скрылась Зимат. – Что ты сделал с моей дочерью?

Туран, по шее которого текла струйка крови, что-то сказал отцу на арабском, и глаза Айюба широко раскрылись. Он обнажил меч.

– Туран лжет! – воскликнул Юсуф, с трудом поднимаясь на ноги. – Это он пытался изнасиловать Зимат, – продолжал он на латыни. – А франк ее спас.

Айюб перевел взгляд с Юсуфа на Турана, взвешивая их доводы. Потом его взгляд обратился к Джону.

– Убей меня, – сказал Джон. – Мне все равно.

Айюб поднял меч, и Джон закрыл глаза. Его глаза все еще оставались закрытыми, когда рукоять меча ударила его в висок, и он потерял сознание.

Тонкий лучик проник в тесное пространство, где у стены без сознания лежал Джон. Он пришел в себя, заморгал от яркого света и застонал, когда на него нахлынула волна боли. Плечо пульсировало, спина горела так, словно была охвачена огнем. Он дотянулся здоровой рукой до спины и нащупал наполовину засохшую кровь. Его выпороли. Джон огляделся и увидел, что находится в очень узком пространстве – слишком коротком, чтобы лечь, и слишком низком, чтобы сидеть. Неожиданно распахнулась тяжелая деревянная дверь, и кто-то втолкнул внутрь миску с вареной пшеницей и мех с водой. Как только пища и вода оказались внутри, дверь захлопнулась.

– Подожди! – крикнул Джон.

Тело его почти не слушалось, когда он пополз к двери, опираясь на правую руку. Затем пальцы случайно попали в миску с кашей, и Джон выругался. Добравшись до деревянной двери, он принялся стучать по ней кулаком.

– Вернись!

– Тихо! – прошипел кто-то с другой стороны двери. – Из-за тебя у нас обоих будут неприятности.

– Кто ты? – спросил Джон, понизив голос.

– Юсуф. Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделал. Ты спас мне жизнь.

– Я сделал это не для тебя.

– Тем не менее я благодарен.

– Когда меня освободят? – спросил Джон.

– Отец объявил, что тебя будут держать здесь неделю без воды и пищи.

– Почему он сразу меня не убил?

– Если бы не вмешательство моей матери, Басимы, он бы так и сделал. Ты спас ее дочь, и это сохранило тебе жизнь, – объяснил Юсуф. – И не беспокойся, я не дам тебе умереть от голода и жажды. Но ты должен беречь то, что я приношу. Я не знаю, когда смогу прийти еще раз. – Он немного помолчал. – Кто-то идет, мне пора.

Джон услышал стук сандалий поспешно уходящего Юсуфа, потом наступила тишина. Он попытался опереться спиной о стену, но застонал, когда его рассеченная кожа коснулась жесткой поверхности. Тогда он наклонился вперед, опустив голову между колен. Впереди его ждала очень длинная неделя.

– Не думаю, что в ближайшее время ты сможешь привести в восторг юных леди Баальбека, – сказал Ибн Джумэй, закончив снимать бинты с лица Юсуфа, – но у тебя все хорошо заживает. Можешь сам посмотреть. – Он вручил Юсуфу маленькое медное зеркальце.

Юсуф нахмурился, глядя на свое отражение. Его лицо все еще оставалось распухшим, глаза окружал красный ободок, а кожа на сломанной скуле почернела. Нос стал заметно больше и был слегка вздернут вверх. Прозрачная жидкость струилась из-под стежков под правым глазом и над левым.

– Я выгляжу как чудовище. – Юсуф осторожно коснулся носа и поморщился. – Вы можете исправить мой нос?

– Мне кажется, он выглядит совсем неплохо, но, если ты настаиваешь, я могу восстановить прежнюю форму. Однако будет очень больно.

Юсуф бросил еще один взгляд в зеркало и кивнул:

– Давайте.

– Ладно. Не шевелись. – Ибн Джумэй сжал голову Юсуфа двумя руками и положил большие пальцы с двух сторон носа. – Готов?

– Да.

Ибн Джумэй поставил нос на место. Перед глазами у Юсуфа потемнело, и он едва не потерял сознание от боли. Когда она слегка отступила, он увидел, что Ибн Джумэй улыбается и держит перед ним зеркало. Нос Юсуфа снова стал прямым.

– Ну, вот и все, – сказал Ибн Джумэй. – А теперь я постараюсь уменьшить твою боль.

Он достал глиняный кувшин, смочил пальцы в прозрачной зеленоватой мази и принялся втирать ее в лицо Юсуфа. Мазь оказалась прохладной, и Юсуфу сразу стало легче.

– Что это?

– Экстракт алоэ, – ответил Ибн Джумэй, закрывая кувшин крышкой.

– А он приносит облегчение порезам и ранам?

– Да, хотя лучше всего такую мазь использовать при солнечных ожогах.

– Могу я взять немного?

Ибн Джумэй склонил голову набок.

– А зачем она тебе?

Юсуф посмотрел в потолок, пытаясь найти подходящий ответ.

– На будущее, когда вернется боль.

– Ты плохой лжец, – заметил Ибн Джумэй и вручил Юсуфу весь кувшин. Затем он понизил голос. – Ты хочешь дать мазь юноше франку? – Глаза Юсуфа широко раскрылись от испуга. – Не беспокойся. Я не стану ничего рассказывать твоему отцу. Юный франк заслужил мою благодарность – он спас моего лучшего ученика. Скажи ему, чтобы он дважды в день накладывал мазь тонким слоем. Кроме того, тебе следует отдать ему еще и это. – Ибн Джумэй достал другой кувшинчик, смочил пальцы в желтоватой неприятно пахнущей пасте и осторожно втер ее в лицо Юсуфа.

Юсуф сморщился:

– А это что такое? И почему оно так плохо пахнет?

– Это запах серы. Мазь поможет остановить заражение. – Ибн Джумэй протянул кувшинчик Юсуфу, достал длинный бинт и принялся осторожно бинтовать голову Юсуфа. – И помни: не снимай повязку, не трогай раны, иначе шрамы останутся навсегда. – Ибн Джумэй встал и распахнул дверь. – А теперь пришли брата.

Юсуф забрал оба кувшинчика и вышел из комнаты. Туран стоял в коридоре, выпрямив спину. Айюб безжалостно его выпорол за то, что он сделал с Зимат, и теперь спина Турана была в таком состоянии, что он не мог сидеть, не испытывая острой боли. Увидев Юсуфа, он усмехнулся:

– Как твое лицо, предатель?

– Твоя очередь, – коротко ответил Юсуф, не отвечая на издевку.

Он попытался обойти Турана, но тот встал у него на пути.

– Я спас твою жизнь в Дамаске, а ты предал меня ради раба, франка. Я не забуду того, что ты сделал, братик.

Только после этого он вошел в комнату, где его ждал Ибн Джумэй.

– Я сделаю это снова, – прошептал Юсуф, направляясь по коридору в свою комнату.

Он проходил мимо закрытой двери спальни отца, когда до него донеслись громкие голоса родителей. Юсуф уловил имя Турана, им овладело любопытство, и он прижал ухо к двери.

– Чего ты от меня хочешь? – кричал Айюб. – Он мой сын!

– У тебя есть другие сыновья, – возразила Басима.

– Поэт и скулящий ребенок, – с отвращением сказал Айюб. – Туран мужчина и воин.

– Он отвратителен!

– Ты никогда его не любила. Ты всегда предпочитала собственных детей.

Басима понизила голос, и Юсуф не расслышал ее следующие слова.

– Я вырастила Турана, как собственного ребенка после смерти его матери, но это уже слишком, – продолжала Басима. – Посмотри, что он сотворил с Юсуфом, что пытался сделать с Зимат. Я не стану жить в одном доме с этим животным.

– Ты будешь поступать, как я тебе скажу, жена.

– Или что? Изобьешь меня, как Туран Юсуфа? Или изнасилуешь, как он пытался изнасиловать нашу дочь?

– Туран мужчина, в нем кипит молодая кровь. И ты знаешь, что Зимат его дразнит.

– Как ты смеешь! – закричала Басима, и Юсуф услышал громкий звук пощечины. – Не смей делать вид, что это ее вина. Твой сын оскорбил Аллаха.

– И он наказан: тридцать плетей, моей собственной рукой.

– Этого недостаточно.

– Чего ты хочешь? Что мне с ним делать?

– Отошли его. Пусть Ширкух разбирается с ним в Алеппо.

Наступило долгое молчание. Юсуф уже начал двигаться дальше, когда снова услышал голос отца:

– Туран мой первенец. Я не отошлю сына прочь, чтобы его воспитывал кто-то другой. Но ты права: с ним нужно что-то делать. Я уже давно не бывал при дворе Нур ад-Дина. На следующей неделе я поеду в Алеппо и возьму Турана с собой. Нас не будет несколько месяцев. Я поговорю с Тураном, научу его управлять своими страстями. И, клянусь Аллахом, когда мы вернемся, он больше никогда не тронет нашу дочь.

– Хорошо, – ответила Басима. – Но, если ты ошибаешься, Айюб, обещаю, я сама его убью.

Юсуф пошел в свою комнату. Он слышал вполне достаточно. Зимат больше не угрожает опасность. Теперь ему осталось доказать отцу, что он ошибается. И он, Юсуф, сможет стать воином.

Джон сидел, привалившись к стене, и дрожал, несмотря на жару.

– Сто шестьдесят пять, – прохрипел он, в горле у него так пересохло, что он едва мог говорить. – Сто шестьдесят шесть. – В темноте крошечной клетки, где воняло мочой и дерьмом, время тянулось бесконечно. Когда-то – может быть, с тех пор прошли часы, может быть, дни – Джон начал считать вдохи, чтобы следить за проходящим временем. Когда он добирался до тысячи, делал ногтем черточку на грязном земляном полу. Однако вскоре в темноте он потерял счет черточкам. Впрочем, это уже не имело значения. Счет стал иметь собственный смысл. – Сто семьдесят шесть – сто семьдесят семь.

Юсуф не навещал его уже несколько дней, и у Джона, потерявшего счет времени, сначала закончилось лекарство, потом пища, наконец, вода. Вскоре вернулось жжение в спине, затем появилась пульсирующая боль в левом плече, куда попали стрелы. Еще через некоторое время пришел лютый голод, постепенно сменившийся ноющей болью в животе и неконтролируемой дрожью.

Но ужаснее всего была жажда. Рот Джона так пересох, что он даже глотал с огромным трудом. Губы распухли и потрескались. Голова раскалывалась от мучительной боли – казалось, кто-то вогнал раскаленный шип в его мозг. Потом начались видения.

В темноте перед Джоном стали возникать какие-то фигуры. Он видел Зимат, она ослепительно ему улыбалась и манила к себе. Ее образ был таким реальным, что он устремился к ней и ударился лбом о дверь. Образ Зимат растаял, и ему на смену пришли другие. Джон видел ухмыляющегося Турана с разбитыми в кровь костяшками пальцев, видел повешенного отца, все еще живого, чей укоризненный взгляд неотрывно за ним следил. Джон плотно зажмурил глаза, но образы не исчезали. Он искал спасения в обрывочном сне, но его продолжали преследовать призраки прошлого. Счет помогал держать их на почтительном расстоянии.

– Сто девяносто девять – двести, – прохрипел он, сосредоточившись на числах. Тем не менее перед ним возникло новое видение. Он увидел, как распахнулась дверь, и его клетку заполнил дневной свет. Джон закрыл глаза и отпрянул назад. – Двести один, – прошептал он, отчаянно цепляясь за ускользающую реальность.

Но это не было видением. Грубые руки подхватили его, вытащили наружу и поставили на ноги. Однако они были так долго согнуты, что отказывались поддерживать тело. Он опустил голову и, стараясь спастись от ярких солнечных лучей, зажмурил глаза. Кто-то ударил его по щеке, и его голова дернулась в сторону. Джон приоткрыл один глаз и увидел стоявшего перед ним Айюба.

– Значит, ты выжил, – сказал Айюб на латыни. – Аллах тебе благоволит, раб. Быть может, он сохранил твою жизнь для какой-то цели. Я не знаю. Но, если ты еще один раз прикоснешься к моему сыну, даже милость Аллаха тебя не спасет. Ты меня понял?

– Да, муаллим, – прохрипел Джон.

– У тебя три дня, чтобы поправиться. Затем начнешь работать. – Айюб повернулся и пошел прочь.

Мужчины, державшие Джона за плечи, отпустили его, и он рухнул на жесткую, прогретую землю. Полежав немного, он перевернулся на спину, позволив жаркому солнцу согреть тело. Прошло еще немного времени, и он осторожно приоткрыл один глаз. Над ним простиралось бескрайнее синее небо.

– Ты выглядишь так, словно побывал в аду. – Джон повернул голову и увидел идущего к нему Таура.

Красный, распухший нос норманна сплющился и сместился вправо.

– Ты и сам выглядишь не лучше.

Таур усмехнулся:

– Еврей-лекарь сказал, что мой нос делает меня заметным. – Он поднял Джона на руки. – Господи, ты стал таким легким, остались кожа да кости. – Он наморщил нос. – И ты воняешь. Давай помоем тебя.

Юсуф стоял на пороге кухни и смотрел, как струи дождя ударяют в мягкую землю двора. С севера пришел холодный ветер и принес с собой первый в этом году дождь. «Интересно, – подумал Юсуф, – идет ли дождь на дороге в Алеппо, по которой отец скачет с Тураном». Он стиснул зубы, думая о брате. Именно из-за Турана он остался здесь, глядя сквозь пелену дождя на фигуру Джувана.

Франк стоял посреди двора, широко разведя руки в стороны и откинув голову назад. Юсуф никогда не видел такого странного поведения. Дождь – это хорошо, благословение Аллаха, но только глупец будет стоять под холодными струями. Возможно, франк сошел с ума, пока сидел в клетке. Очень скоро Юсуф это узнает. Он два дня ждал возможности поговорить с рабом наедине, и теперь у него появился такой шанс.

Юсуф опустил голову и выскочил на дождь. К тому моменту, когда он, не глядя на лужи, подбежал к франку, он промок насквозь, и его туника стала тяжелой от воды. Джуван не двигался. Юсуф увидел, что его глаза закрыты.

– Джуван! – закричал Юсуф.

Франк опустил руки и выпрямился, но тут же немного расслабился, увидев, что это Юсуф.

– Джон, – сказал франк. – Меня зовут Джон.

– Да, Джуван, – сказал на латыни Юсуф. – Я хочу с тобой поговорить. Пойдем.

Юсуф повел его через двор к лаймовым деревьям, чья плотная листва почти полностью защищала от дождя. Юсуф убрал с лица влажные волосы и начал выжимать тунику.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Дождь напоминает мне о доме.

– И где он?

– В Англии. Это остров, до которого очень далеко.

– Я слышал о нем. – Юсуф вздрогнул, когда порыв ветра окатил его холодной водой. – Надеюсь, там не всегда так холодно.

Джон улыбнулся:

– Нет, не всегда. – Его улыбка погасла, а взгляд стал отстраненным. – Мой дом весь в зелени. Там нет песка и пыльной земли. И повсюду растет трава. Холодные реки текут через богатые поля, где зреет урожай. А еще много густых лесов с могучими дубами. Зимой землю накрывает толстый слой белого снега. Это так красиво.

– Почему же ты покинул дом?

Глаза Джона сузились, и он поджал губы.

– Ради крестового похода, чтобы сражаться во славу Господа.

– Понятно. – Юсуф немного помолчал. Настал ключевой момент, и он заговорил, тщательно взвешивая слова. – Ты великий воин, Джуван. Я видел тебя в Дамаске в тот день, когда ты попал в плен. Ты атаковал четырех воинов и убил всех.

– Однако я попал сюда.

Юсуф не уловил горечи в словах Джона.

– Научи меня сражаться, – попросил он. – Помоги побить Турана.

Наморщив лоб, Джон долго смотрел на дождь. Наконец он покачал головой:

– Нет.

– Но ты обязан мне жизнью! Мой отец убил бы тебя, если бы я не выступил против Турана. И ты бы умер в клетке, если бы я не принес тебе пищу и воду.

– А Туран убил бы тебя, если бы я не вмешался. Мы в расчете. – Джон повернулся, собираясь уйти, но Юсуф положил ему руку на плечо.

– Нет, ты ошибаешься. Я спас твою жизнь раньше, на рынке рабов в Дамаске. Именно я тебя купил. Ты бы умер, если бы я оставил тебя там.

– Значит, это ты сделал меня рабом, – сказал Джон, и его голос стал холодным и неумолимым. – За это я ничего тебе не должен. – Он повернулся и пошел прочь.

– Подожди! – позвал его Юсуф. – Джуван, я приказываю тебе остановиться! – Однако Джон продолжал идти вперед, пока не скрылся за пеленой дождя.

Джон оглушительно чихнул, держа одной рукой вилы, а другой вытирая нос. На глаза ему навернулись слезы, когда он перебросил очередную порцию сена с сеновала на пол конюшни и снова чихнул.

Он уже неделю снова работал, а перед отъездом Айюб снял его с полей и перевел в конюшни. Джон любил находиться рядом с лошадьми, но у него была сильная аллергия на сено. Он снова вытер нос и воткнул вилы в большую охапку сена.

– Салям, – послышался тихий женский голос.

Кто-то его приветствовал. Джон повернулся и увидел у входа в конюшню Зимат. Она была одета в шафранно-желтый восточный халат с поясом и вышивкой из красного шелка вокруг ворота и рукавов. Длинные черные волосы каскадом падали на плечи, одна прядь упала на скрытое чадрой лицо. Ее глаза были опущены.

– Са-са-ап-чхи! – ответил Джон и оглушительно чихнул.

Зимат захихикала, и Джон почувствовал, как запылали его щеки.

– Салям, Зимат, – наконец сумел выговорить он.

Она перестала смеяться, они молча смотрели друг на друга, и Джон вцепился в вилы так, словно только они могли спасти его от неминуемой гибели.

– Ийа ла-тахт, – наконец прервала молчание Зимат и жестом попросила Джона спуститься вниз.

Он оставил вилы, воткнув их в кучу сена, и спустился по лесенке. Когда он оказался на полу, Зимат уже его ждала, она оказалась так близко, что он уловил пьянящий аромат пряностей и цитрусовых. Он мог протянуть руку и убрать с ее лица упавшую прядь волос. Она глубоко вздохнула и начала быстро говорить на арабском. Но Джон еще слишком плохо знал язык, чтобы что-то понять. Он лишь смотрел в ее темные глаза, на тонкую талию и изгибы бедер под туго перепоясанным халатом.

«Интересно, зачем она пришла, – подумал он. – Что скажет ее мать?» Зимат замолчала, и взгляд Джона вернулся к ее лицу. Девушка выжидающе смотрела на него.

– Прости, я не понял, – сказал Джон на латыни. Он пожал плечами, чтобы подчеркнуть свое непонимание. – Ла’араби. – Я не говорю по-арабски.

Зимат опустила глаза, переступила с ноги на ногу и посмотрела на него сквозь густые ресницы.

– Шукран, – прошептала она, приподняв чадру, шагнула вперед и быстро поцеловала его в щеку нежными теплыми губами.

Джон ошеломленно стоял на месте, а Зимат повернулась и быстро зашагала к выходу из конюшни. У двери она остановилась, посмотрела на него и улыбнулась. Через мгновение она уже скрылась из виду.

Юсуф стоял во дворе за кухней с луком в руках. Лук был небольшим, но опасным оружием, имеющим форму скругленной буквы «М». Деревянную основу усиливали слои рога внутри и сухожилия снаружи. Юсуф вытащил стрелу из висевшего за спиной колчана, наложил на тетиву и попытался ее натянуть, целясь в мишень – маленький круглый щит, прикрепленный к стене на расстоянии в тридцать шагов. Он сделал вдох и медленно выдохнул, глядя на мишень вдоль стрелы. Потом спустил тетиву, и стрела вонзилась в центр мишени с приятным глухим звуком, стальной наконечник пробил щит. Юсуф улыбнулся и потянулся в колчан за следующей стрелой.

Он снова прицелился и собрался выстрелить, когда краем глаза увидел приближающегося Джувана. Юсуф опустил лук.

– Салям, Джуван.

– Джон, – ответил раб. – Меня зовут Джон.

– Джа-ан, – сказал Юсуф, сражаясь с непривычными гласными.

– Джон, – повторил Франк.

– Джон. – Наконец у Юсуфа получилось.

– Хорошо. Тебе следует знать мое имя, если я буду учить тебя сражаться.

Юсуф улыбнулся:

– Ты передумал?

– Есть одно условие.

Улыбка Юсуфа исчезла.

– И каково твое условие?

– Если я буду учить тебя сражаться, ты научишь меня арабскому.

Юсуф кивнул:

– Договорились.

Джон протянул правую руку, и после коротких колебаний Юсуф протянул ему свою. Франк крепко сжал ладонь Юсуфа.

– Мы договорились.

– Тогда не будем терять времени, – ответил Юсуф, потирая ладонь, словно рука франка была грязной. – Начнем.

– Но сначала вопрос: что такое «шукран»?

– Спасибо. Это значит спасибо.

Глава 6

Август – сентябрь 1149

Баальбек

Меч Юсуфа описал дугу и встретил клинок Джона с металлическим звоном, эхом отразившимся от стен древнего римского храма. Мечи соприкоснулись, и Юсуф оказался лицом к лицу с Джоном. После месяцев тренировок на худом теле юноши появились мускулы. Мечом, который он с трудом поднимал одной рукой во время сражения у Дамаска, Юсуф теперь владел свободно. И все же он пока не мог оказать серьезного сопротивления более сильному Джону. Юсуф стиснул зубы и напрягся изо всех сил, но меч приближался к его лицу.

Он оттолкнул Джона и отскочил назад, однако клинок франка успел нанести ему болезненный удар в бок. Мечи были затуплены, и Юсуф надевал кожаный жилет для защиты. Но от ударов оставались приличные синяки, и Юсуф не сомневался, что на боку у него появился новый кровоподтек. Тем не менее он не показал, что ему больно, а продолжал кружить с высоко поднятым мечом. Едва ли не первым, чему его научил Джон, было не показывать свою слабость.

– Ты должен действовать решительнее, – сказал Джон, стирая пот со лба тыльной стороной ладони. Камни храма нагрелись под лучами летнего солнца. Джон разделся до кожаных штанов, но все его тело блестело от пота. – Всегда сохраняй дистанцию, когда дерешься с более крупным противником. И постоянно двигайся.

Юсуф кивнул. Они находились внутри римского храма, расположенного в центре Баальбека. Его стены были сделаны из огромных каменных блоков, которые вздымались к голубому небу. Остроконечная крыша давно обвалилась, а обломки увезли и использовали в качестве строительного материала для соседних домов. Осталась идеальная арена для тренировок: пространство размером двадцать на тридцать ярдов. К тому же храм стоял рядом с виллой отца Юсуфа, и главное – его стены защищали от любопытных глаз. Днем, пока другие юноши играли в поло на полях возле Баальбека, Юсуф приходил сюда практиковаться. Как только Джон заканчивал работу в конюшнях, он потихоньку выбирался с виллы, чтобы тренировать Юсуфа.

Джон снова стер пот, заливавший глаза. Юсуф воспользовался этим, чтобы пойти в наступление, имитировал удар в ноги, и Джон сделал движение мечом, чтобы его парировать, но Юсуф уже ушел вправо и нанес Джону удар в бок. Однако франк ускользнул от удара и сильно толкнул Юсуфа в плечо, так что тот едва устоял на ногах.

– Не позволяй противнику поймать тебя в момент, когда ты потерял равновесие, – предупредил Джон. – И никогда не раскрывайся.

Юсуф стиснул зубы и кивнул. Он знал, что Джон прав, но постоянные советы вызывали у него раздражение.

– И никогда не забывай, – добавил Джон, – самый важный урок, который преподал мне отец: рассерженный воин – это почти мертвец.

Юсуф проворчал нечто неразборчивое и нанес яростный размашистый удар, который Джон парировал. Тогда Юсуф нацелился в щиколотки Джона, но франк подпрыгнул, и тут же плоская поверхность его клинка опустилась на костяшки пальцев Юсуфа. Сарацин уронил меч, затряс кистью и принялся ругаться.

– Ты никогда не должен позволять эмоциям захлестнуть тебя. – Джон отбросил меч и поднял кулаки. – Давай продолжим.

Они начали кружить по арене, внимательно наблюдая друг за другом. После часа фехтования Юсуф тяжело дышал, но Джон выглядел совсем свежим.

– Не спеши, – посоветовал Джон.

Он шагнул вперед и попытался нанести удар по корпусу, но Юсуф успел отступить. Они продолжали кружить по арене.

– Запомни: нужно почувствовать ритм движения противника, выбрать подходящий момент и атаковать.

Джон перешел в наступление, закончив последнюю фразу, и попытался схватить Юсуфа, но тот успел нанести ему встречный удар в челюсть и ускользнул от рук Джона. На лице Юсуфа появилась улыбка.

– Ты двигаешься, как бык, – насмешливо бросил Юсуф на латыни.

– Хорошо, – проворчал Джон, ощупывая нижнюю губу, его пальцы покраснели от крови. – Дразнить противника полезно – это помогает вывести его из равновесия.

– И ты такой же глупый, – добавил Юсуф, переходя на арабский.

– Однако не следует заходить слишком далеко, – прорычал Джон.

Он начал приближаться к Юсуфу гораздо медленнее, с поднятыми вверх руками. Юсуф не стал далеко отступать, но постоянно перемещал голову, как учил Джон, чтобы не превратиться в легкую мишень. Джон нацелился на голову Юсуфа, но он легко нырнул вниз, сделал шаг вперед, ударил Джона в живот и, не меняя дистанции, нанес еще два быстрых удара. Однако следующий ушел в сторону. Джон развернул Юсуфа, вывернув ему руку за спину, одновременно перехватив другой рукой за шею. Юсуф попытался вырваться, но не сумел разомкнуть железной хватки Джона.

– Когда сражаешься с более крупным противником, ты должен рассчитывать на быстроту и обман, – произнес Джон Юсуфу на ухо. – Наноси удар и тут же отскакивай. Если ты подпустишь его слишком близко, ты проиграл.

– Ты еще меня не победил, – прорычал Юсуф и укусил Джона за предплечье.

– Проклятье! – выругался Джон и прижал кровоточащее предплечье к горлу Юсуфа. – Мудрый воин должен знать, когда пришло время признать поражение.

Лицо Юсуфа стало красным, но он продолжал сопротивляться. Наконец, когда у него перед глазами начала сгущаться красная пелена и замелькали яркие вспышки света, он обмяк.

– Ты победил, – прохрипел он.

Джон его отпустил, и Юсуф упал на колени, с трудом втягивая в себя воздух. От ближайшей мечети донесся голос муэдзина, призывавшего правоверных на вечернюю молитву.

– Мне нужно идти, – тяжело дыша, сказал Юсуф, встал, подобрал мечи и спрятал их под одной из каменных плит пола. – Я никогда не пропускаю вечернюю молитву.

Джон кивнул и натянул тунику.

– Мне также пора возвращаться, или я пропущу вечернюю трапезу. Сегодня ты хорошо дрался, Юсуф.

Юсуф улыбнулся. Похвалу Джона было непросто заработать.

– Завтра мы встретимся на конюшнях, – сказал Юсуф. – И я буду тебя учить.

– Тогда до завтра. Ма’а ас-салаам. – Да будет твой путь безопасным.

– Аллах ясалмак. – Да хранит тебя Аллах.

Джон вылил ведро воды в кормушку для лошадей. Гнедой жеребец подошел к краю стойла и наклонил голову, чтобы напиться. Джон почесал коня за ушами, и тот провел носом по его ладони, выпрашивая лакомство. Ничего не получив, жеребец разочарованно фыркнул и снова стал пить. Джон оперся о стену, наблюдая за ним. Он любил небольших грациозных арабских скакунов. Они были меньше европейских боевых лошадей, к которым он привык, но, несмотря на это, оказались удивительно сильными. Юсуф сказал, что они могут нести больший вес из-за того, что у них более прочные кости. По той же причине они реже начинали хромать.

Джон в последний раз потрепал жеребца по холке и повесил ведро на крюк рядом со стойлом. Его работа на конюшнях была закончена. Ему еще предстояло приготовить дрова для кухни, но у него будет достаточно времени для этого после урока. Джон забрался на сеновал, уселся там в ожидании Юсуфа и почти сразу начал чихать. Сеновал был не самым подходящим местом для занятий, но здесь им никто не мешал.

Очень скоро появился Юсуф с двумя томами, переплетенными в кожу.

– Привет, Джон, – сказал он на франкийском языке и забрался на сеновал с тяжелыми книгами в руках.

– Салям, Юсуф.

У Джона с самого детства проявился талант к языкам; он выучил латынь, франкийский и греческий с такой быстротой, что удивил наставников-монахов. Вот и теперь благодаря своему дару он очень быстро постигал тонкости арабского языка. Одновременно франкийский Юсуфа быстро становился лучше. Теперь они разговаривали друг с другом на смеси двух языков.

– Опять будем читать? – вздохнул Джон, глядя на книги.

– Если ты можешь говорить, но не умеешь читать, ты мало чем отличаешься от варвара.

– Я могу читать на греческом, латыни, франкийском и английском.

– Но только не на арабском – святом языке. – Юсуф вручил Джону одну из двух книг с изящными арабскими буквами, выведенными на кожаном корешке.

– «Хроники Димашки», – с трудом прочитал Джон.

Он уже довольно бегло говорил по-арабски, но читать оказалось намного труднее. Текучий, змеиный алфавит, когда все буквы сливались воедино, давался ему с трудом, и он не всегда мог определить, где одна буква заканчивалась и начиналась другая.

– Эта история написана одним из наших величайших ученых, – сказал ему Юсуф. – Сегодняшняя тема будет тебе интересна: мы почитаем о Первом крестовом походе и осаде Иерусалима.

Джон открыл книгу на заложенной странице и прищурился, глядя на текучий почерк.

– Армия франков, – начал он медленно, – численностью более десяти тысяч появилась у стен Священного города в четыреста девяносто втором году после бегства пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. – Юсуф кивнул и ободряюще улыбнулся. – Франкийские… – Джон запнулся и нахмурил брови.

– Воины, – подсказал Юсуф.

– Мы бы сказали «шевалье» – рыцари, – пробормотал Джон и вернулся к тексту. – Говорят, что франкийские воины…

– Рыдали.

– …рыдали, когда увидели город, к которому они так долго шли. Их вел Раймунд Тулузский, человек огромного роста и могучий воин, а также Готфрид Бульонский, которому предстояло стать королем Иерусалима. Франки окружили город и начали… Что это за слово?

– Осада, – перевел Юсуф на латынь.

– Начали осаду. Франки атаковали стены Священного города, но не могли одолеть могучие укрепления. У франков начался голод и эпидемии. В отчаянии они пошли…

– Босые.

– …босые вокруг города, призывая на помощь Бога. А на стенах защитники Иерусалима молились Аллаху и также просили о победе. Но им было не суждено ее одержать. Франки построили высокие осадные башни, использовав дерево кораблей, на которых они приплыли в Святую землю, и с их помощью сумели захватить стены. Священный город пал. – Джон улыбнулся и поднял голову. – Я бы хотел это видеть. То была славная победа.

Юсуф нахмурился:

– Читай, что произошло дальше.

– Эмир фатимидов бежал вместе с армией, и франки вошли в город. Содеянные ими ужасные преступления никогда не будут забыты. Мужчины, женщины, дети – все были преданы мечу. Самая страшная бойня произошла на Храмовой горе, где кровь текла…

– Кровь текла рекой, – вмешался Юсуф, который читал этот отрывок по памяти. – Женщин вытаскивали из домов и насиловали. Франки вырывали детей из материнских рук, подбрасывали в воздух и насаживали на мечи. Они вошли в мечеть Аль-Акса и убили всех, кто там находился, осквернив святейшее место кровью. – Голос Юсуфа дрожал от гнева. – В еврейском квартале они загнали евреев в их храм и сожгли. Тех, кому удавалось вырваться из пламени, убивали стоявшие снаружи воины. Над городом повис черный дым. Скорбные крики разносились на мили. Сбежавший эмир, слыша их, упал на землю и разрыдался, проклиная себя за поражение.

Джон покачал головой:

– Автор – сарацин, он лжет.

Юсуф открыл вторую книгу, которую принес с собой, и начал читать отрывок, почти в точности повторяющий то, что только что прочитал Джон. Джон его прервал:

– И что это доказывает?

Юсуф закрыл книгу и протянул ее Джону. «Gesta Orientalium Principum»[7], прочитал Джон на титульном листе, и его глаза широко раскрылись. Автором был Вильгельм Тирский.

– Я встречал этого человека – он священник!

– Христианин, – подтвердил Юсуф.

Джон молчал. Ему говорили, что взятие Иерусалима было славной победой. Священник в Шербуре, который призывал ко Второму крестовому походу, снова и снова упоминал об этой победе, уговаривая жителей города вооружиться и превзойти деяния своих предков. Священник не рассказывал об убитых женщинах и детях и об улицах, по которым текли реки крови.

– Вот природа вашей великой победы, – сказал Юсуф. – Христиане – варвары, дикие животные.

– Но далеко не все. Наша вера говорит о любви и прощении. Иисус сказал нам: если враг ударит нас, мы не должны отвечать тем же – нам следует подставить другую щеку.

Юсуф кивнул:

– Ваш Иисус сказал много мудрых слов. Он считается одним из наших пророков. Но ответь мне: следуют ли крестоносцы его учению? Они сжигают урожай, убивают женщин и детей. Они ничего не знают о медицине и литературе. Они даже не понимают, зачем нужно мыться. Они фанатики, слепо следующие кресту. Даже ты, Джон, ты шел за языческим символом от своего родного дома до наших земель. И почему? Чтобы убивать и грабить именем Бога. Но ваши крестовые походы не имеют к нему никакого отношения. Аллах поворачивается спиной к столь жестоким деяниям.

Джон нахмурился. Многое из того, что сказал Юсуф, было правдой. За месяцы, проведенные на вилле Айюба, он узнал, что сарацины совсем не похожи на дикарей, о которых ему рассказывали дома. Они были культурными, учеными и часто добрыми, даже по отношению к своим рабам. По сравнению с Юсуфом и его семьей женщины и мужчины, которых Джон знал в Тейтвике, казались грязными варварами.

Очень многие из тех, кто шел в крестовый поход в Дамаск, сражались ради добычи, а не во славу Бога. Даже он сам отправился на юг не для того, чтобы воевать за Христа, а чтобы сбежать от своего прошлого. Но это еще не делало его варваром.

– Христианские рыцари люди чести, – сказал он. – А у варваров ее нет.

– Честь? – нахмурился Юсуф. – Честь ваших рыцарей позволяет им продавать своих друзей и солдат за мешок золота. Я был при дворе эмира в Дамаске во время осады. Эмир заплатил вашим рыцарям за то, чтобы они ушли из садов, и они так и сделали. Такие люди не знают, что такое честь.

Джон вспомнил о той давней ночи, когда он видел, как Рейнальд встречался на поляне с сарацином, подумал о тяжелом мешке, который нес Эрнаут. Теперь все сходилось. Именно Рейнальда подкупил эмир. Поэтому он и послал Эрнаута убить Джона: он хотел уничтожить единственного свидетеля своего предательства. Джон стиснул зубы от переполнявшего его гнева.

– Ваши рыцари храбры, – продолжал Юсуф. – Но это храбрость животных, а не людей. Они сражаются, чтобы удовлетворить свои аппетиты, но не ради чести. И, конечно, не во славу Бога.

Джон покачал головой:

– Среди нас есть люди чести. – Он отложил в сторону книгу и встал, стряхивая сено со штанов, шагнул к лестнице и стал спускаться вниз.

– Куда ты? – спросил Юсуф, когда Джон направился к выходу из конюшен.

– На сегодня с меня достаточно.

Джон вылил воду на спину последней из пяти лошадей мамлюков Айюба, которые ездили сегодня на охоту. В течение всей последней недели он избегал Юсуфа – с того самого урока на сеновале. Однажды утром Юсуф пришел за ним, когда Джон чистил одну из лошадей, но Джон его проигнорировал. Пока он не был готов к новому разговору. Проведенное в Баальбеке время позволило ему по-другому взглянуть на чужую жизнь, и теперь у него возник ряд неприятных вопросов, ответы на которые он прежде считал неколебимыми истинами. Юсуф же вновь их поднял, и все, во что Джон прежде верил – христианские догматы, праведность крестовых походов, превосходство рыцарей, – оказалось под сомнением.

Джон закончил смывать пот со спины лошади и принялся чистить шкуру. Закончив, он потрепал ее по шее напоследок, взял тунику, наброшенную на дверь конюшни, и вышел наружу. Он шел по узкому проходу между восточной частью виллы и внешней стеной, когда услышал звонкий смех. Джон замер, и сердце быстрее забилось у него в груди. А когда он обернулся, он увидел Зимат, которая выглядывала из окна.

– Салям, – сказал Джон, торопливо натягивая тунику.

– Салям. Ты мне нравишься больше без рубашки, – добавила на арабском Зимат. – Я никогда не видела франков без рубашки.

Брови Джона поползли вверх, и он подошел к окну.

– Неужели?

Золотые щеки Зимат стали алыми, но она не отошла от окна.

– Ты… ты говоришь на нашем языке, – наконец произнесла она. – Но как?

– Я не варвар.

– А я никогда и не говорила, что ты варвар.

– Но именно так вы о нас думаете, верно? – настаивал на своем Джон. – Мы яростные воины, чудовища и варвары.

– Да, я так думала, – призналась Зимат. – Но ты не такой. – Она посмотрела ему в глаза. – Ты меня спас.

Джон отвернулся:

– На моем месте так поступил бы любой рыцарь.

– Но ты рисковал жизнью. Тебе повезло, что ты уцелел.

– Я готов сделать это еще раз.

– Я знаю. – Зимат отвернулась. – Кто-то идет, – прошептала она, бросив быстрый взгляд на Джона. – Мне пора.

Однако она не шевельнулась, Джон посмотрел в ее темные глаза, и она встретила его взгляд не мигая. Тогда он наклонился, чтобы ее поцеловать, и Зимат ударила его по щеке.

– Как ты смеешь! – бросила она и захлопнула ставни.

Джон прикоснулся к щеке, по которой она его ударила, и на его лице расплылась улыбка. За мгновение до того, как закрылись ставни, он заметил, что Зимат улыбается.

Юсуф уклонился от удара, который нанес ему Селим, схватил его за руку, развернул и сделал захват шеи. Селим пытался сопротивляться, но вскоре сдался.

– Никогда не приближайся к противнику, который больше тебя, – сказал брату Юсуф, а потом отпустил его.

Юноши стояли друг напротив друга, уперев руки в бока и тяжело дыша. Юсуф стер пот со лба, посмотрел на голубое осеннее небо, окаймленное высокими стенами храма, и обнаружил, что солнце уже зашло за западную стену. Они тренировались более часа.

– Сегодня ты хорошо сражался, – сказал Юсуф Селиму. – Теперь можешь идти.

– Ты всегда отсылаешь меня слишком рано, – обиженно сказал Селим. – Я хочу остаться.

Юсуф покачал головой:

– То, что я собираюсь сделать, я должен делать в одиночестве.

Селим неохотно направился к выходу из храма. В течение последней недели Юсуф приводил его сюда каждый день, решив, что, если Джон отказывается ему помогать, он найдет другие способы тренироваться. Селим все еще оставался мальчишкой, но лучше так, чем ничего. К тому же Юсуф обнаружил, что сам стал лучше понимать, что делает, после объяснения младшему брату. Сначала они фехтовали на мечах, потом сходились в рукопашной схватке. И каждый день, отослав Селима домой, Юсуф приступал к самому трудному упражнению.

Он сделал несколько глотков из меха с водой, подошел к центру храма и сел, скрестив ноги, на каменном полу.

– Аман-Аллах, – прошептал он, закрывая глаза. – Да защитит меня Аллах.

Когда Юсуф в первый раз попытался сделать это упражнение, он спровоцировал приступ, после которого упал на пол и долго лежал без сознания. Его следующие попытки были лишь немногим более успешными. Тем не менее он решил продолжать до тех пор, пока ему не удастся преодолеть свою слабость.

Он сделал глубокий вдох с закрытыми глазами, задержал дыхание и начал считать про себя:

– Вахед, этнин, талата, арба, хамса.

Он не дышал, чувствуя, как накатывает знакомая паника, слушал биение пульса в висках и бешеный стук своего сердца. Он продолжал считать, заставляя себя сохранять спокойствие.

– Талатин! – прошептал он, добравшись до тридцати, и только после этого позволил себе сделать вдох.

Несмотря на то что его легкие горели, как будто он задыхался, Юсуф старался дышать медленно и ровно. Постепенно удушье прошло, и он радостно улыбнулся. Он впервые сумел подавить приступ.

Юсуф встал, надел мех с водой на плечо и покинул храм, спустившись по каменным ступенькам. Оставив позади развалины храмового комплекса, он оказался на улице, ведущей к дому, и замедлил шаг, наслаждаясь прекрасной погодой. Летняя жара спала, но до холодных зимних дождей было еще далеко. Наступило лучшее время года, и на улице мужчины работали под открытым небом, а женщины в чадрах месили тесто или шили. Юсуф прошел мимо них вверх по склону холма, приближаясь к дому. Увидев его, стражник, стоявший у ворот, кивнул.

Юсуф пересек внутренний двор виллы и в неглубоком бассейне вымыл голову, лицо и руки. Потом он направился к себе в комнату, чтобы взять лежавшую у кровати книгу со стихами. У него еще оставалось время до вечерней молитвы, чтобы почитать под лаймовыми деревьями. Юсуф прошел по темному коридору на кухню, где оторвал кусок горячей лепешки, и кухонный раб притворно заворчал. Юсуф откусил теплого хлеба и вышел во двор. Там, возле кухонной двери, его ждал Джон.

– Чего тебе нужно? – спросил Юсуф и прошел мимо, не останавливаясь.

Джон зашагал за ним.

– Я хочу извиниться. Меня рассердила правда о моем народе, а не ты.

Юсуф остановился и повернулся к Джону:

– Тогда почему ты меня избегал?

– Я не хотел слушать то, что ты мог сказать, но отказ от разговоров не изменит правды: многие из людей моего народа действительно варвары. Но я докажу тебе, что некоторые из нас обладают честью.

Юсуф кивнул:

– Очень хорошо, пойдем со мной. Я как раз собирался почитать «Хамаса». – Он показал Джону толстую книгу и улыбнулся. – Это будет идеальный урок. Поэзия и варвары не имеют ничего общего.

Юсуф направился на конюшню, взобрался на сеновал, открыл «Хамаса» и перевернул несколько страниц.

– Читать буду я, – сказал он. – Слушай внимательно и скажи, какой смысл несут в себе стихи. Это называется «Песнь Майсуны». Она была королевой, которая очень рано вышла замуж. – И он начал читать:

Юсуф поднял голову:

– Что это для тебя значит?

– Королева несчастна. Ей не хватает простоты жизни родного дома и народа. Она презирает роскошь при дворе короля, своего мужа. Она чувствует себя пленницей.

Юсуф кивнул:

– Это стихотворение хорошо знает наш народ, потому что в нем звучит правда: роскошь делает человека слабым. Простота кочевника, который владеет лишь палаткой и верблюдами, ценится выше, чем богатство принцев.

– Однако ваши принцы живут в огромных дворцах.

– Да, иначе невозможно, но мудрый правитель и в огромных залах живет, словно кочевник.

– Не сомневаюсь, – рассмеялся Джон. – А кочевники читают стихи?

– Конечно, разве есть способ лучше провести холодную ночь в пустыне? – Юсуф перевернул несколько страниц. – Вот это мне нравится больше всего. Любовное стихотворение, помогающее забыть о холодных ночах пустыни:

Юсуф посмотрел на раскрасневшееся даже под загаром лицо Джона и рассмеялся:

– Джон! Ты покраснел.

– Вовсе нет, – проворчал Джон, отворачиваясь.

– Нет, покраснел, мой друг. Неужели какая-то девушка покорила твое сердце?

Джон не поднимал глаз.

– Я раб, – пробормотал он. – Какое это имеет значение?

– Раб может жениться, если хозяин даст ему разрешение. Возможно, наступит день, когда ты станешь свободным. – Он наклонился к Джону и с таинственным видом прошептал: – Расскажи мне. Кто она? Рабыня? – Джон покачал головой. – Значит, девушка из города, – с улыбкой сказал Юсуф. – Ты должен быть осторожным, Джон. Ее отцу не понравится внимание раба-франка.

Джон отрицательно покачал головой:

– Эта девушка не из города.

Улыбка исчезла с лица Юсуфа.

– Понятно. – На вилле была только одна девушка, которая могла покорить сердце Джона. – Зимат, – сказал Юсуф, нахмурив лоб. – Она помолвлена с моим другом, Хальдуном. Они поженятся через три года, когда он станет мужчиной.

– Я не знал.

– Но, даже если бы она не была помолвлена, ты никогда не сможешь быть с ней. – Голос Юсуфа стал жестким. – Это запрещено. Если ты прикоснешься к моей сестре, то умрешь. – Он посмотрел Джону в глаза. – Я сам тебя убью.

– Я понимаю.

– Хорошо. Давай продолжим. Следующее стихотворение прочитаешь ты.

Юсуф передал тяжелую книгу Джону, который склонился над страницей и прикусил губу, пытаясь разобраться в словах стихотворения, повествующего о несовместимости гордости и стремления к истинной славе. Юсуф опасался, что Джон не обратит внимания на его предупреждение. Франк был упрямым, а Зимат всегда отличалась буйным нравом и никогда не была скромной и тихой девушкой. Юсуф не раз слышал, как Айюб говорил, что с нетерпением ждет, когда Зимат выйдет замуж, и ему не придется тревожиться о ее чести. Юсуф боялся, что она совершит глупость, которая будет стоить Джону жизни.

Джон поднял полную лопату навоза и соломы с пола стойла и забросил ее содержимое в тачку. Юсуф вместе со своим другом Хальдуном и несколькими мамлюками отправился на охоту, оставив Джона наводить порядок в конюшне. Он решил немного передохнуть и стоял, опираясь на лопату.

– Салям.

Джон повернулся и увидел Зимат, одетую в свободный белый халат. Ее лицо скрывала чадра.

– Что ты здесь делаешь? – прошептал он, глядя по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. – Тебе следует уйти.

Зимат не пошевелилась.

– Ты не склонен к постоянству, – сказала она, проводя изящным пальцем по краю деревянной стойки. – Во время нашей предыдущей встречи ты не стремился поскорее от меня избавиться.

– Я не шучу, – настаивал Джон, прислонив к стене лопату и вытирая руки о тунику. – Если нас увидят вместе, меня ждет порка или что-нибудь похуже.

– Значит, нас никто не должен увидеть.

Зимат шагнула мимо Джона и оказалась в пустом стойле, которое он вычистил. Немного поколебавшись, он последовал за ней.

– Ты сошла с ума? – прошептал он. – Юсуф запретил мне с тобой видеться.

– Я не стану слушать брата.

– А как насчет отца?

Зимат нахмурилась:

– Моя мать говорит, что все мужчины одинаковы. Они используют нас для своего удовольствия и ждут, что мы будем им служить. Они никогда не думают о наших желаниях. Таков и мой отец. Он мечтает поскорее выдать меня замуж, чтобы упрочить свое положение и получить выкуп за невесту. Мои чувства его не интересуют.

– Значит, ты не хочешь стать женой человека, с которым помолвлена?

– Я никогда не видела Хальдуна, но он ничем не отличается от других мужчин. Он будет относиться ко мне как к вещи. Но ты другой. – Она посмотрела Джону в глаза. – Я так и не поблагодарила тебя по-настоящему за то, что ты спас меня от Турана.

– Я уже говорил, мне не нужна благодарность.

– Но я хочу сказать тебе спасибо.

Зимат подняла чадру, опустила глаза, смущенно улыбнувшись, сделала шаг к нему, и Джон вновь уловил ее сладкий пряный аромат. Волосы у него на затылке зашевелились. Он знал, что ему следует уйти, в любой момент мог вернуться Юсуф, но даже не пошевелился.

– Ты когда-нибудь целовал женщину? – прошептала Зимат.

Джон почувствовал, что краснеет.

– Была… одна девушка в Англии…

– Ты ее любил? – обиженно спросила Зимат.

– Нет. Она совсем не так красива, как ты.

Улыбка заиграла в уголках рта Зимат.

– Ты и сам совсем не урод, – сказала она и поцеловала Джона.

Ее губы были нежными и сухими. Уже ни о чем не думая, Джон обнял ее за талию и притянул к себе. Так они стояли довольно долго, но потом она отстранилась.

– Мне не следовало так поступать, – сказала Зимат, и ее глаза широко раскрылись от страха. Она посмотрела на свой белый халат, на котором остались коричневые следы после объятий Джона. – Мой халат – что я теперь скажу маме?

Джон протянул руку, чтобы ее утешить, и его пальцы оставили грязный след на щеке.

– Мне очень жаль, – пробормотал он, вытирая руку о тунику.

– Мне нужно уходить, – сказала Зимат, опуская на лицо чадру.

– Останься.

Джон подошел ближе, но она выскользнула из его рук и нырнула в дверь. «Возможно, это даже к лучшему», – подумал Джон, глядя вслед Зимат, которая почти бежала в сторону дома. Потом он закрыл глаза и коснулся своих губ. Несмотря на риск, ему ужасно хотелось снова увидеть Зимат.

– Легкие доспехи лучше, – настаивал Юсуф, сидевший на сеновале напротив Джона. Книгу, которую они читали – еще одну историю Первого крестового похода, – юноши отложили в сторону. – Наши воины способны стрелять из лука, сидя в седле, а также сражаться копьем или мечом. Они могут быстро атаковать и столь же быстро отступить. А ваши рыцари медленные и неуклюжие.

– Но они при этом сильные, – ответил Джон. – И ваши стрелы не в состоянии пробить доспехи. А когда рыцари атакуют строем, ничто не может встать у них на пути.

– Тогда зачем на нем вставать?

– Но если вы отступите, значит, вы потерпели поражение.

– Не обязательно. – Юсуфу в голову пришла идея, и он наклонился вперед, возбужденно жестикулируя. – Наши воины подвижнее. Что, если мы отступим перед вашей атакой, а потом сделаем полукруг и атакуем конницу с фланга?

Джон нахмурил лоб и ответил не сразу.

– Это может сработать, – наконец пробормотал он.

– Так и будет! – Оба посмотрели на вход в конюшню.

Там стоял Айюб, держа свою лошадь на поводу. За его спиной Джон увидел Турана и полдюжины мамлюков. Они вернулись из Алеппо.

– Что ты здесь делаешь с рабом? – резко спросил Айюб. – Спускайтесь, оба! – Юноши быстро спустились по лесенке и встали перед Айюбом, выпрямив спины. Сначала он посмотрел на сына, потом перевел взгляд серых глаз на Джона. – Ты пренебрег своими обязанностями, раб. Ты будешь наказан, но сначала позаботься о наших лошадях. – Он передал повод своей лошади Джону, тот завел ее в стойло и принялся расседлывать.

Мамлюки также завели лошадей в конюшню, оставив Юсуфа лицом к лицу с Айюбом и Тураном.

– Пожалуйста, отец, – заговорил Юсуф. – Это я отвлек раба от исполнения его обязанностей.

Айюб повернулся к сыну:

– И почему ты так поступил? Что ты делал на сеновале с рабом? – Стоявший за спиной Айюба Туран ухмыльнулся.

– Он учит меня сражаться. А я его – арабскому.

– Учишь его читать? – спросил Айюб, удивленно посмотрев на сына. – Он раб, а значит, опасен. Тебе не следует с ним разговаривать. Отправляйся в свою комнату и оставайся там до тех пор, пока я не решу, что с тобой делать. – Юсуф повернулся, собираясь уйти, но Айюб его остановил: – Подожди! Вернись! – Юсуф встал перед отцом. – Ты сказал, что раб учил тебя сражаться? – Юсуф кивнул. – Ты мне покажешь.

Айюб повернулся к своим людям.

– Оставьте нас, – приказал он. – И ты, Туран. – Он посмотрел на Джона. – Подойди сюда, раб! Ты будешь драться с моим сыном. Драться изо всех сил. И если у меня возникнет подозрение, что ты поддаешься, я тебя выпорю.

– Да, муаллим, – сказал Джон.

Он повернулся лицом к Юсуфу и занял боевую стойку. Айюб отступил в сторону, а Юсуф и Джон принялись кружить друг около друга с поднятыми вверх кулаками. Места в конюшне было мало, всего лишь утоптанная площадка размером десять на десять футов, которую с двух сторон ограничивали стойла. Юсуф знал, что небольшое пространство дает преимущество более крупному сопернику. Если Джон сумеет его схватить, бой сразу закончится.

Джон прыгнул вперед и нанес мощный боковой удар левой Юсуфу в голову. Юсуф наклонился, уходя вправо, но Джон предвидел его маневр, сделал шаг в сторону, повторяя движение Юсуфа, и нанес новый удар. Юсуф едва успел напрячь живот, когда кулак Джона угодил ему в корпус, и только крякнул, принимая удар. Однако тут же ответил прямым правой и отскочил.

Джон вновь пошел в атаку, опустив плечо. На этот раз Юсуф не сумел избежать столкновения. Он снова нанес прямой удар и попал противнику в нос. Джон отшатнулся, по его лицу потекла кровь, а Юсуф продолжал атаковать, ударив плечом в грудь Джона. Тот упал, и юноша моментально очутился наверху. Однако Юсуф тут же вскочил на ноги, прежде чем Джон успел его схватить. Франк поднялся не так быстро и стер с лица кровь тыльной стороной ладони. Подняв руки, он вновь двинулся к противнику.

– Достаточно! – сказал Айюб. Юноши опустили кулаки и повернулись к нему. Айюб долго смотрел на сына, потом кивнул и повернулся к Джону: – Напомни, как тебя зовут, раб.

– Джон.

– Ты больше не будешь работать в конюшне, Джуван. Ты станешь слугой моего сына. Будешь постоянно находиться рядом с ним.

– Да, муаллим.

Айюб снова кивнул, повернулся и пошел прочь. Юсуф улыбнулся. Он впервые получил от отца нечто похожее на похвалу.

Глава 7

Ноябрь 1149 – апрель 1150

Баальбек

– Аллах акбар! Аллах акбар! – Пронзительный голос муэдзина разбудил Джона.

Он скатился с соломенного тюфяка, протянул руку, открыл деревянные ставни, и его крошечную комнатку наполнил предрассветный сумрак. Как личный слуга Юсуфа Джон получил более толстое одеяло, тюфяк из соломы и отдельную комнату – маленькую и голую, но собственную. Однако он все еще должен был мыться с остальными рабами.

– Ас-саляту хайру мина-н-наум – Молитва лучше, чем сон, – продолжал муэдзин.

Джон встал и отправился в бани. Таур уже был там и с улыбкой приветствовал Джона:

– Смотрите, кто уже встал. Твоя красота хорошо выспалась, сакс?

– Получше твоей, – ответил Джон, стягивая тунику и снимая с полки глиняный кувшин. Остальные рабы уважительно расступились, давая ему возможность подойти к воде. Он наполнил кувшин и вылил его на голову. – Проклятье, какая холодная! – воскликнул он.

К счастью, в банях было достаточно тепло: небольшой огонь в соседнем помещении нагревал глиняные трубы, которые шли под выложенным плитками полом.

– Что тебе сегодня приказал твой хозяин? – спросил Таур.

– Как обычно: сначала занятия, потом фехтование на мечах. А что ждет тебя?

– Понятия не имею.

Джон вопросительно приподнял брови, но Таур больше ничего не сказал. Джон пожал плечами. В любом случае это его не касалось. Он всячески старался избегать Турана.

Джон закончил мыться и тщательно вытерся. Тем не менее он дрожал от холода, когда вышел наружу. Наступила осень, и холодный воздух спустился с гор, накрыв город. Джон вошел в хозяйский дом и по коридору направился в комнату Юсуфа. Дверь была открыта, Юсуф стоял на коленях на молитвенном коврике лицом к стене с начертанным знаком, показывающим направление на Мекку. Джон прислонился к дверному косяку и стал молча наблюдать. Юсуф положил ладони на пол перед собой и наклонился вперед так, что его лоб коснулся коврика. Через некоторое время он выпрямился и сел, опираясь на пятки. Все это время он тихо бормотал слова мусульманского молитвенного ритуала.

– Несомненно, ты самый достойный и самый великий, – заключил Юсуф уже немного громче, повернул голову направо, и, хотя он смотрел прямо на Джона, казалось, он его не замечает. – Салям аллейкам, – прошептал Юсуф. Да будет с тобой мир. Он повернулся налево и повторил: – Салям аллейкам. – После чего стал сворачивать молитвенный коврик. – Привет, Джон, – сказал Юсуф и поставил коврик в угол.

– Доброе утро, – ответил Джон и показал на молитвенный коврик. – А ты от этого не устаешь?

– От чего?

– От бесконечных поклонов.

– А разве христиане не встают на колени и не молятся?

– Да, мы встаем на колени, но мы не падаем ниц перед нашим богом.

– Он не ваш бог, Джон, – поправил его Юсуф. – Существует только один Бог. И когда я падаю ниц перед ним, то делаю это вовсе не для того, чтобы просить его о милости. Я лишь показываю, что принимаю его волю. Такова моя вера. – Юсуф задумчиво склонил голову набок. – Из того, что ты мне рассказал, следует, что вы покоряетесь воле священников, которых должны молить о прощении. Если уж человек должен кому-то поклоняться, как ты говоришь, то не лучше ли это делать перед Богом, чем перед другими людьми?

– Может быть, – проворчал Джон.

Юсуф торжествующе улыбнулся:

– Я еще сделаю из тебя истинно верующего. А теперь пойдем, у нас сегодня много дел.

– А какого рода бог, по твоему мнению, почитается здесь? – спросил Имад ад-Дин у Юсуфа.

Юсуф и Джон встретили его на ступенях храма в тот день, когда пришли фехтовать на мечах. В свои двадцать четыре года Имад ад-Дин был уже знаменитым имамом – поэт, ученый, законовед и личный секретарь отца Юсуфа, Айюба. Недавно он занял место Ибн Джумэя в качестве наставника детей Айюба. Имад был красивым мужчиной с черной бородой, высокими скулами и орлиным носом, придававшим ему сходство с ястребом. Когда он пристально смотрел на них своими внимательными карими глазами, это сходство только усиливалось.

– Бог войны? – предположил Юсуф.

Имад ад-Дин покачал головой.

– Бог любви? – попытался угадать Джон.

Имад ад-Дин улыбнулся:

– И опять нет. Пошли, я вам покажу.

Наставник повел их к задней стене с потускневшей мозаикой, едва различимой в тусклом свете солнца, которое с трудом пробивалось сквозь тучи. Юсуф обращал на нее внимание и раньше, но особого интереса она у него не вызвала. Мозаика красного и золотого цвета изображала мужчину в короткой тунике – или леопардовой шкуре, разобрать было сложно, – расположившегося в тени деревьев. Его голову украшала корона из листьев, в одной руке он держал пастушеский посох, в другой – кубок.

– Вакх, – сказал Имад ад-Дин. – Бог вина. С его культом связаны непристойные ритуалы, которые здесь проводились. Последователи Вакха воспроизводили жизнь, смерть и воскрешение бога, после чего пили вино в его честь. – Он повернулся к Джону. – Похоже на то, как христиане поклоняются Иисусу.

Джон нахмурился:

– Вакх – это бог варваров. Он не имеет ничего общего с Иисусом.

– Поначалу и римляне считали вашего Иисуса богом варваров, – задумчиво произнес Имад ад-Дин. – Но ты прав: церемонии поклонения у этих богов разные. В книгах написано, что после того, как они выпивали вино, почитатели Вакха устраивали дикие оргии с самыми разными извращениями.

– Вакханалии, – сказал Джон. – Это латинское слово, которое дошло до нас.

– Верно. – Имад ад-Дин тряхнул головой. – Вот почему не стоит удивляться тому, что Римская империя пала. – Он отвернулся от мозаики и повел их ко входу в храм. – А какой вывод ты сделаешь, глядя сюда, Юсуф?

– Нужно остерегаться опасностей, которые несут вино и женщины. Мудрость пророка в данных вопросах велика: он запрещает правоверным пить вино и стремится обуздать похотливые сердца женщин.

– Крайности невероятно опасны, – согласился Имад ад-Дин. – Но жизнь без вина и женщин не будет полной. Что ты об этом думаешь, Джон?

Они подошли к ступеням у входа, и Джон указал на храм.

– Сегодня мы не умеем возводить столь величественные сооружения. Возможно, римляне и страдали от множества пороков, но их империя была величайшей в истории мира.

– Однако они пали, – не сдавался Юсуф. – И их слава не продлилась.

– Да, так и есть, – согласился Имад ад-Дин. – Но почему? Из-за порочности или именно отсутствие чести стало причиной их величия? Не следует забывать, что их империя просуществовала четыреста с лишним лет.

– Добродетель немногого стоит среди людей, – сказал Джон. – Я видел, как честных людей казнили на виселицах, в то время как лжецы и негодяи правили королевствами. – Он поднес руку к тому месту, куда его ударил Эрнаут во время сражения у Дамаска. – Я видел, как предателям платили золотом, а храбрецы становились рабами.

– Но такое королевство не может существовать долго, – возразил Юсуф. – Короля, не гнушающегося предательством, обязательно убьют в результате заговора. А праведный правитель создаст царство, которое будет существовать много лет.

– Скажи мне, Юсуф, – обратился к своему ученику Имад ад-Дин. – Ты веришь в империю, которая будет существовать вечно?

Юсуф кивнул:

– Верю.

– И каким образом ты бы удержал ее от распада?

– Когда я стану королем…

– Когда? – Имад ад-Дин рассмеялся, но Юсуф лишь кивнул. – Ты курд, Юсуф, – напомнил наставник. – Ты должен знать свое место.

– Ладно. – Юсуф кивнул. – Если бы я стал королем, то правил бы справедливо и мудро и повсюду ввел бы законы ислама. Таким образом, удалось бы избежать пороков, которые привели к гибели римлян.

– А что, если сам правитель станет порочным? Или его наследники?

– Править должны лишь люди высочайшего благородства, и они обязаны очень тщательно выбирать наследников.

– Грек Платон верил в похожие вещи, – заметил Имад ад-Дин. – Ты действительно считаешь, что такой человек может существовать?

– Я это знаю.

Имад ад-Дин погладил бороду.

– Может быть. Но история показывает, что за одним великим человеком редко следует другой. Что произойдет с твоей империей, когда король умрет?

– Возможно, империи и не должны существовать вечно, – предположил Джон. – Быть может, величие на какое-то время – это самое большее, на что мы можем рассчитывать.

– Безусловно, – одобрительно кивнул Имад ад-Дин.

Его слова будто подтвердил внезапный удар грома. Когда Юсуф посмотрел в темное небо, ему на нос упала капля. А потом еще одна и еще. В небе сверкнула молния, и через мгновение хлынул дождь. Юсуф и Имад ад-Дин поспешили спрятаться в углу храма, а Джон остался стоять под дождем, подняв лицо к небу.

– На сегодня достаточно, – прокричал сквозь дождь Имад ад-Дин. – За мной послал эмир Дамаска, и мне предстоит долгая поездка под дождем. Я вернусь через два дня, и мы возобновим наши занятия. А до тех пор поразмышляйте над тем, о чем мы говорили сегодня.

– Аива, устад, – ответил Юсуф. – Да, учитель.

Юсуф подошел к Джону, и тот усмехнулся:

– Совсем как дома!

Юсуф удивленно покачал головой, глядя на своего странного друга.

– Пошли! – закричал он. – Нам нужно возвращаться домой. Сегодня будет пир в честь первого дождя в году.

Юноши выбежали из храма. Юсуф вскочил в седло и жестом показал Джону, чтобы он сел за его спиной. Они поскакали галопом. Лошадиные копыта разбрызгивали воду, которая текла по улицам, доходя до щиколоток редких прохожих. Расседлав лошадь, они сразу направились на кухню, где было тепло. Там уже начались приготовления к пиру. Над огнем висели котелки, окутанные аппетитным ароматом. В печи пекся хлеб. Повсюду суетились рабы: месили тесто на длинном столе, стоящем посреди комнаты, нарезали овощи, носили ведра с козьим молоком из кладовой и подбрасывали дрова в огонь. Басима стояла посреди кухни, положив руки на бедра, и отдавала приказы. Увидев Юсуфа и Джона, она нахмурилась.

– Что вы делаете на моей кухне, с вас течет вода! – строго сказала она. – Сегодня к нам приедет правитель Баальбека. Идите и приведите себя в порядок.

Джон стоял у стены столовой, за спиной Юсуфа. Низкий стол ломился от угощения: свежие лепешки, горячая похлебка из овощей, запеченные целиком куропатки, замаринованные в смеси простокваши, мяты и чеснока. Рот Джона наполнился слюной, но он знал, что поест позднее, вместе с другими слугами. А сейчас он должен был стоять за спиной своего хозяина и выполнять любое его желание.

Места в дальней части стола занимали мамлюки Айюба, которыми командовал Абаан. Юсуф и Селим сидели ближе к главе стола, напротив Хальдуна, старшего сына Мансура ад-Дина, правителя Баальбека. Джон с особым интересом разглядывал будущего мужа Зимат. В тот вечер она впервые встретилась с ним перед тем, как мужчины отправились в столовую, а женщины ушли в гарем – ту часть дома, куда мужчинам запрещено входить.

Хальдун был худым, с заостренными чертами лица и длинными черными волосами. Его отец, тучный мужчина с необычно длинной, вьющейся бородой, был слева от сына, а рядом с ним, во главе стола, сидел Айюб. Место между Айюбом и Юсуфом оставалось пустым. Туран еще не пришел.

Айюб хмурился и, наверное, уже в десятый раз посмотрел в сторону двери.

– Я еще раз приношу извинения за опоздание моего сына, – сказал он правителю. Из коридора донесся звук шагов, и лицо Айюба просветлело. – О, наверное, это он.

Однако это был вовсе не Туран. Вошел лекарь Ибн Джумэй, а за ним франк в темных одеждах священника. Священник был худым и загорелым, с удлиненным лицом и каштановыми волосами, вокруг тонзуры. Глаза Джона широко раскрылись. Это был тот самый священник, которого он встретил в первый день своего появления на Святой земле много месяцев назад.

Ибн Джумэй поклонился Айюбу:

– Приветствую Наджима ад-Дина. И вас, Мансур ад-Дин. Приношу мои извинения за опоздание. Дожди замедлили мое возвращение из Джубайля, о приглашении я узнал, когда добрался до дома, и тут же отправился сюда.

– Я рад видеть тебя за своим столом, Ибн Джумэй, – сказал Айюб, посмотрел на священника и нахмурился. – А кого ты привел с собой?

– Я Вильгельм Тирский, – на вполне приличном арабском ответил франк.

– Я встретил его в Джубайле, – объяснил Ибн Джумэй. – Он священник и гость моего дома в Баальбеке.

– Если он твой гость, значит, мы рады его приветствовать у нас, – сказал Айюб, но по его тону было очевидно, что никакой радости он не испытывает. – Прошу вас, садитесь.

Мамлюки освободили место в центре стола, Вильгельм и Ибн Джумэй сели друг напротив друга.

Айюб взял кусок лепешки.

– Мы начнем без Турана. Мы пируем сегодня, чтобы возблагодарить Аллаха за дожди, которые он нам послал. – Он разломил лепешку пополам. – Слава Аллаху! И пусть наша пшеница растет высоко, а скот жиреет под дождем. – Он окунул лепешку в соус от тушеного мяса и начал есть.

Остальные последовали его примеру.

Мансур ад-Дин вертел в руках лепешку и изучал священника-франка.

– Скажи, что привело тебя в мои земли, Вильгельм Тирский?

– Любопытство. Я давно хотел посмотреть на храм Баальбека. Когда-то в нем была христианская церковь. Я находился в доме Вильгельма Джубайльского, когда его навестил Ибн Джумэй, лечивший его сына. Ибн Джумэй предложил сопровождать меня в Баальбек, и я принял его приглашение.

– Христианину опасно путешествовать по мусульманским землям, – заметил Айюб. – Его могут принять за шпиона.

– Я человек Господа, не ношу оружия и никому не причиняю вреда.

– Если ты не носишь оружия, – заметил Мансур ад-Дин, – то можешь стать легкой добычей разбойников и воров, когда будешь возвращаться.

Вильгельм улыбнулся:

– Бог меня защитит.

– Хм-м-м. – Айюб нахмурился. – Когда ты будешь возвращаться, я пошлю двух воинов, чтобы они сопровождали тебя до христианских земель. – Он перевел взгляд на Ибн Джумэя. – А как себя чувствует твой пациент?

Ибн Джумэй вздохнул:

– Боюсь, не слишком хорошо. Он мертв.

– Ты не смог его вылечить? Я не слышал, чтобы у тебя случались неудачи.

– О, я мог бы вылечить его от болезни, но не в силах спасти от собственного народа. – Айюб вопросительно приподнял брови, и Ибн Джумэй продолжал: – Мой пациент был рыцарем, племянником повелителя Джубайля. Он получил ранение в бедро на одном из турниров, и началось заражение. К тому времени, когда я приехал, опухоль стала такой большой, что он уже не мог ходить. Я сделал ему припарку, опухоль вскрылась, и рана стала заживать.

– Тогда почему он умер? – спросил Айюб.

Ибн Джумэй нахмурился:

– Появился лекарь-франк. Он назвал меня шарлатаном и потребовал, чтобы меня выставили из спальни больного, но я все слышал из-за двери. Этот безумец спросил у рыцаря, хочет ли он жить с одной ногой или умереть с двумя. Когда рыцарь ответил, что он предпочитает жить с одной ногой, лекарь приказал принести острый топор. Ему пришлось нанести два удара, чтобы отсечь ногу. Кровь была повсюду. Франк не сумел остановить кровотечение. Я наблюдал, как рыцарь умирает, а его оруженосец не давал мне подойти к нему.

– Проклятые варвары, – пробормотал Мансур ад-Дин.

– Не все наши лекари мясники, – заметил Вильгельм. – Но, увы, среди нас есть и такие. Нам предстоит многому у вас научиться.

– Франки не хотят учиться, – ответил Айюб. – Они желают только брать. Вспомните, что случилось в Дамаске. Правитель отнесся к вам по-дружески, однако вы послали крестоносцев против его города.

– Многие среди нас выступали против нападения на Дамаск, – сказал Вильгельм. – Королева Мелисенда считает, что между нашими народами должен быть мир. Ее сын, Амальрик, думает так же.

– Но Амальрик не король, как и Мелисенда. В Иерусалиме правит Балдуин.

– Он правит вместе с матерью. Она все еще имеет власть, особенно после неудачной осады Дамаска.

– Женщина командует мужчинами! – презрительно бросил Мансур ад-Дин.

– Мудрая женщина, – возразил Вильгельм.

– Это не имеет значения. – Мансур ад-Дин пожал плечами. – Она всего лишь женщина.

В этот момент в зал вошли Туран и Таур. Оба шагали с трудом, и Джон догадался, что они много времени провели в седле.

– Где ты был? – резко спросил Айюб.

– В городе. Меня задержал дождь. Приношу свои извинения.

– Извиняйся перед гостями, которых ты оскорбил.

Туран поклонился:

– Мои извинения, достопочтенный правитель. Хальдун.

Мансур ад-Дин, рот которого был набит мясом куропатки, небрежно махнул рукой.

– Ничего страшного.

Туран сел, а Таур занял место рядом с Джоном. Айюб внимательно посмотрел на сына:

– Расскажи нам, Туран, что ты делал в городе?

Туран оглядел зал, он явно колебался, словно искал ответ.

– Я… был с друзьями, мы фехтовали.

Мансур ад-Дин оживился. В молодости правитель считался превосходным фехтовальщиком.

– Мой сын говорил мне, что ты прекрасно владеешь мечом, Туран.

Туран расправил плечи.

– Никто из моих сверстников не может меня победить.

– А как ты, молодой Юсуф? – спросил Мансур ад-Дин. – Ты так же опасен с мечом в руках?

– Юсуф предпочитает книги мечам, – насмешливо сказал Туран.

Юсуф даже не повернул головы в его сторону.

– Я стараюсь развивать свой разум и тело. Я считаю, что они могут быть одинаково опасным оружием.

– Хорошо сказано, – пробормотал Хальдун.

– Верно, – согласился Мансур ад-Дин.

Он повернулся к Айюбу, и они негромко заговорили между собой, подавая знак, что и остальные могут беседовать, как им захочется. Вскоре шум разговоров заполнил зал.

Джон воспользовался моментом и шепотом спросил у Таура:

– А где вы были на самом деле?

Таур хитро улыбнулся, но ничего не ответил.

– Я не верю, что вы весь день провели в городе, – не унимался Джон. – Вы были напряжены, как член священника, когда пришли сюда.

– Я не могу рассказать, – прошептал в ответ Таур. – Хозяин меня убьет.

– Ему не обязательно об этом знать, – продолжал Джон, но Таур покачал головой, отказываясь отвечать.

На следующее утро Юсуфа растолкал мамлюк Абаан, и Юсуф посмотрел на закрытое ставнями окно. Сквозь щели еще не начал пробиваться свет.

– Твой отец просит, чтобы ты спустился во внутренний двор, – сказал Абаан. Он собрался уйти, но остался стоять на пороге, когда увидел, что Юсуф не шевелится. – Прямо сейчас!

Юсуф скатился с кровати, натянул штаны из хлопка, тунику и коричневый халат, потом надел сандалии, перепоясал халат и по длинному холодному коридору направился во двор. Там, в тусклом предутреннем свете, он увидел отца со скрещенными на груди руками – на лице Айюба застыла холодная маска. Рядом с ним стоял Туран, который насмешливо посмотрел на Юсуфа, и тот бросил на него мрачный взгляд. Рядом с Айюбом и Тураном находился еще один мужчина – бедуин, один из кочевников, скитающихся по пустыням и перегоняющих стада с одного места на другое. На бедуине был халат из грубого хлопка и белый тюрбан, перевязанный черной лентой. Небольшой рост, густая черная борода, нос, больше похожий на клюв, и пронзительные серые глаза. Юсуф обратил внимание на тонкие губы. Когда Юсуф подошел, отец повернулся к пастуху:

– Это он?

Бедуин наморщил лоб, внимательно разглядывая Юсуфа.

– Я не уверен. Но это был один из ваших сыновей, тут у меня нет сомнений.

Айюб нахмурился и повернулся к сыновьям:

– Вагар, шейх своего племени.

– Ахлан ва-сахлан, Вагар, – вместе сказали Юсуф и Туран, приветствуя шейха.

Тот ничего не ответил.

– Вагар пришел, чтобы предъявить серьезное обвинение одному из вас, – сказал Айюб.

Пастух кивнул:

– Вчера я поднялся до рассвета и поехал торговать в Баальбек вместе со своими сыновьями. Когда я вернулся поздно вечером, я обнаружил, что на мой лагерь кто-то напал. Их было по меньшей мере двое. Они убили одну из коз и изнасиловали мою юную дочь. Весной она должна была выйти замуж, а теперь никому не нужна. Мой брат прогнал нападавших, и они так спешили сбежать, что оставили лошадь с клеймом Наджима ад-Дина. – Пастух указал сначала на Турана, потом на Юсуфа. – Это сделал один из вас. Я требую справедливости!

– Простите мою дерзость, йа сиди, – сказал Юсуф, уважительно обращаясь к пастуху. – Но, возможно, это ужасное преступление совершил кто-то из людей моего отца. Сама по себе лошадь еще ничего не доказывает.

– Нет, это был не взрослый мужчина, – резко возразил Вакар. – Моя дочь клянется, что человек, осквернивший ее тело, не старше, чем она.

– Юсуф! – выпалил Туран. – Юсуф и его раб-франк. Должно быть, это они.

– Он лжет! – запротестовал Юсуф.

– Молчать! – рявкнул Айюб. – Вы позорите меня своим ребяческим поведением. – Он повернулся к Турану. – Я хочу выслушать твои объяснения. Почему ты считаешь, что это сделал Юсуф?

– Потому что я не мог, отец. Вчера я весь день провел в городе. Мои друзья, Идиг и Ракин, готовы подтвердить мои слова.

– Вчера днем я был с Имад ад-Дином. Я не мог напасть на лагерь этого человека, – заверил Юсуф.

Айюб перевел холодный взгляд с одного сына на другого.

– Один из вас лжет. Пусть виновный признается, и я буду милосерден. – Туран и Юсуф молчали. – Ладно, – продолжал Айюб. – Тогда вы будете жестоко наказаны – я продам раба того из вас, кто совершил злодеяние; он не предотвратил преступление, значит, виновен не меньше, чем вы. Кроме того, тот, кто изнасиловал дочь шейха, женится на ней и заплатит выкуп невесты из своего наследства.

Он повернулся к улыбающемуся Вагару. Тому несказанно повезло: породниться с Наджимом ад-Дином – об этом он не мог и мечтать.

– Местный имам, Имад ад-Дин, мудрый человек. Завтра он вернется из Дамаска, и я попрошу его быть судьей. Сегодня ты мой гость. А завтра свершится правосудие.

Юсуф сидел, скрестив ноги, на полу столовой и слушал петуха, чье кукареканье нарушало утреннюю тишину. Несмотря на ранний час, в зале собралось много народа, чтобы послушать его дело. Длинный низкий стол вынесли, освободив место для импровизированного суда. В конце зала, на подушках, с суровым лицом сидел Имад ад-Дин. Слева от него – Айюб, справа – бедуин Вакар, на лице которого застыло мрачное выражение.

Юсуф сидел перед ними, справа от него – Туран, за спиной которого собрались его свидетели: друзья Идиг и Ракин, раб Таур и бородатый человек, которого Юсуф не знал. С Юсуфом сидел только Джон. В задней части зала стояли люди Айюба во главе с Абааном.

Имад ад-Дин откашлялся, и Юсуф посмотрел на имама.

– Дело, которое нам предстоит рассмотреть, остается неясным, – начал имам. – Оба обвиняемых утверждают, что находились в Баальбеке в то время, когда совершено преступление. Сегодня мы узнаем правду. Туран. – Имад ад-Дин пригласил Турана выйти вперед. – Расскажи, как все было.

– Вчера я весь день провел в городе в компании Идига и Ракина, – сказал Туран, указав на своих друзей. – Мой раб и я уехали вскоре после утренней молитвы. Мы взяли две лошади из конюшен. К началу пира мы вернули их назад. Отец видел меня там. Я не мог совершить это постыдное деяние.

– Понятно. – Имад ад-Дин помолчал, его карие глаза внимательно смотрели на Турана, который опустил взгляд. – Я осмотрел лошадей в конюшнях твоего отца. И обнаружил лошадь, на которой нет клейма. Ты знаешь, откуда она могла появиться, Туран?

– Я не знаю, спросите у Юсуфа.

Имад ад-Дин не обратил внимания на слова Турана.

– Ты говоришь, что вчера весь день провел в городе? Расскажи, чем ты занимался?

Туран колебался. Его взгляд метнулся к отцу, а потом уперся в пол.

– Я был в таверне.

Айюб нахмурился.

– В таверне? – спросил Имад ад-Дин. – В какой именно?

– У Ахтара.

– Это место имеет дурную репутацию, там играют и там полно шлюх, – повысил голос Айюб. – Такое поведение не делает тебе чести, сын.

– Тем не менее, – продолжал Имад ад-Дин, – если Туран находился у Ахтара, он не мог совершить набег на лагерь Вагара. Туран, ты можешь сесть. – Туран торжествующе ухмыльнулся, возвращаясь на свое место. – Идиг и Ракин, – пригласил Имад ад-Дин. – Выйдите вперед.

Двое молодых людей приблизились к имаму. Они часто сопровождали Турана, когда он курил гашиш, это были местные парни с редкими бородками и прыщавыми лицами. Ракин стоял с опущенной головой, руки он убрал за спину. Идиг высоко поднял голову и посмотрел Имад ад-Дину в глаза.

– Идиг, ты готов поклясться, что провел с Тураном весь вчерашний день? – спросил Имад ад-Дин.

– Да, – уверенно ответил Идиг.

– А ты, Ракин?

– Я провел с ним весь день, – подтвердил Ракин высоким голосом подростка.

– И вы все время находились у Ахтара? – Оба парня кивнули. – Вы что-то выиграли за столом?

Ракин наморщил лоб и посмотрел на Турана. Идиг выглядел столь же неуверенно.

– Мы… да, выиграли, – наконец сказал Идиг.

– Сколько?

Парни переглянулись.

– Три драхмы, – сказал Ракин. – Идигу везет, когда он играет в кости.

– Понятно, – задумчиво сказал Имад ад-Дин. – Я вижу, у тебя с собой кошелек, Идиг. Могу я в него заглянуть?

– Я… я… – начал заикаться Идиг.

– Подойди и отдай его мне, юноша, – потребовал Имад ад-Дин. Идиг протянул ему кошелек. Имад ад-Дин взял его и высыпал монеты на ладонь. – Четыре фельса, – сказал он, показывая мелкие медные монетки. – И куда же делся твой выигрыш?

– Женщины, – вмешался Туран. – Мы потратили деньги на женщин.

– Молчать! – оборвал его Имад ад-Дин. – Тебя не спрашивали, Туран. Он повернулся к Идигу: – Вы потратили деньги на женщин? – Юноша кивнул. Имам обратил пристальный взгляд на Ракина. – Расскажи мне о женщине, которую вы купили, Ракин.

– Она… была красивой, – пробормотал Ракин.

Имад ад-Дин кивнул:

– Не сомневаюсь. И в чем же выражалась ее красота?

Ракин посмотрел в потолок, словно там был нарисован портрет женщины.

– Карие глаза, темные волосы и коричневая кожа. И еще очень большие груди.

– Тоже смуглые? – Ракин покраснел еще сильнее, но кивнул. – Очень хорошо, – сказал имам, нахмурившись. – Вы оба можете сесть. – Имад ад-Дин обмакнул перо в чернила и что-то записал, затем повернулся к Турану: – Тебе есть что добавить?

– Ахтар, владелец таверны, здесь, – сказал Туран, указывая в сторону мужчины с тонкими чертами лица, сидевшего за ним, скрестив ноги. У мужчины были редеющие черные волосы, светлая кожа и темные круги под глазами. Тонкие черты портила заячья губа. – Он готов подтвердить мои слова.

– Выйди вперед, Ахтар, – сказал Имад ад-Дин.

Владелец таверны медленно поднялся на ноги.

– Ваше шиятельштво, – прошепелявил он и поклонился Айюбу, который кивнул в ответ.

Затем Ахтар повернулся к Имад ад-Дину.

– Был ли Туран с друзьями вчера в твоей таверне?

– Да.

– И что они делали?

– Они играли в кости, курили гашиш и имели женщин. Как обычно.

– Туран является регулярным клиентом? – Ахтар кивнул. – А что ты можешь сказать про девушку с коричневой кожей? Она шлюха?

– Батайна, – ответил Ахтар. – Она из Африки, и у нее действительно очень большие груди. Если хотите, можете зайти в мою таверну и осмотреть ее.

Лицо Имад ад-Дина искривилось.

– В этом нет необходимости. Ты можешь сесть. – Он повернулся к Юсуфу и жестом предложил ему выйти вперед. Юсуф встал и посмотрел в глаза своему наставнику. – Туран представил серьезные доказательства в свою пользу, – проговорил Имад ад-Дин. – Что ты можешь сказать в свою защиту, Юсуф?

– Я был с вами весь день, устад. А до этого находился в Баальбеке вместе со своим слугой, Джоном, мы упражнялись в фехтовании. Я не мог совершить это преступление.

– Джон, он говорит правду? – спросил Имад ад-Дин, посмотрев на раба.

Джон встал.

– Да, устад. Все было так, как сказал мой хозяин.

– Он лжет! – выкрикнул Туран. – Слово раба ничего не значит.

– Достаточно, Туран, – остановил его Имад ад-Дин и повернулся к Юсуфу. – Однако он прав. Слова раба ничего не стоят в суде. Кто-нибудь еще видел, как вы фехтовали?

– Нет, – признался Юсуф. – Мы упражнялись в римском храме. Нас никто не видел.

– Как удобно, – фыркнул Туран.

Имад ад-Дин проигнорировал его слова.

– Как ты вернулся из храма после нашего урока?

– Я ехал верхом.

– А твой слуга?

Юсуф открыл рот, но в последний момент замер. Правда состояла в том, что Джон ехал с ним на одной лошади из-за дождя, но, если он скажет правду, это приговорит его. Не следовало забывать, что Вагар захватил одну из лошадей Айюба. Теперь получалось, что Юсуф и Джон напали на лагерь Вагара, а потом им пришлось возвращаться обратно вместе.

– Я… я… – запнулся Юсуф.

– Я видел, как ты и Джон возвращались на одной лошади, Юсуф, – сказал Имад ад-Дин.

– Тогда дело закрыто! – выкрикнул Вагар и указал коротким толстым пальцем на Юсуфа. – Должно быть, виновен этот мальчишка!

– Нет! – запротестовал Юсуф. – Я не виновен. – Он сделал глубокий вдох, стараясь сохранять спокойствие. Все указывало на то, что преступление совершил он: показания Ахтара, отсутствие свидетелей, его возвращение вместе с Джоном на одной лошади. – Да, вот! Я могу доказать свою невиновность!

– Это смешно! – выпалил Туран.

Имад ад-Дин поднял руку, заставляя его замолчать.

– Объясни, Юсуф.

– Устад, вы встретились со мной в храме после утренней молитвы, – сказал Юсуф.

– И что? – вмешался Туран. – Это ничего не доказывает. Ты утром мог съездить в лагерь бедуинов.

– Напротив, – парировал Юсуф. – Вагар сказал, что его лагерь находится в горах, в нескольких лигах вверх по реке Оронт. Даже если бы я скакал всю дорогу, с самого рассвета, мне удалось бы добраться до шатров Вагара лишь к полудню. И тогда я мог бы успеть к началу урока только в том случае, если бы сразу поскакал обратно.

– Я не понимаю, – сказал Айюб. – Ты сам признал, что мог совершить это преступление.

– Нет. Имад ад-Дин сказал, что я и мой раб вернулись на одной лошади. Он говорит правду. Так что мы не могли прискакать из лагеря Вагара на одной лошади, не говоря уже о том, чтобы изнасиловать его дочь или поджарить и съесть козу. – Юсуф указал в сторону Турана, чье лицо начало краснеть. – Туран сам признал, что уехал из дома рано и отсутствовал весь день. У него было более чем достаточно времени, чтобы совершить это преступление.

Имад ад-Дин погладил бороду.

– Очень умно, Юсуф. – Юсуф облегченно вздохнул, но Имад ад-Дин продолжал: – Но ничего не доказывает. Я видел, как ты уезжал из храма со своим слугой на одной лошади, но из этого не следует, что ты не мог прискакать из лагеря бедуинов на двух. Кроме того, твои рассуждения – какими бы умными они ни были – противоречат словам трех человек. Тебе есть что добавить перед тем, как я вынесу решение? – Разум Юсуфа отчаянно работал, но он так и не придумал, что добавить в свое оправдание. – Очень хорошо, – вздохнул Имад ад-Дин. – Туран, выйди вперед. Я готов сообщить свое решение.

Туран встал рядом с Юсуфом.

– Ну и кто из нас умный, младший брат? – прошептал он.

Имад ад-Дин откашлялся.

– Юсуф, я обнаружил, что…

– Подождите! – прервал его Юсуф. – Я хочу кое-что сказать. – Он посмотрел на Турана. – Мой брат сказал правду относительно одной вещи: он не мог совершить это преступление.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Имад ад-Дин, широко раскрыв глаза.

Юсуф посмотрел в пол.

– Я… я не могу сказать.

– Говори! – взорвался Айюб. – Я тебе приказываю.

– Очень хорошо. – Юсуф посмотрел на Вагара. – Красота твоей дочери хорошо известна. Но Туран не стал бы ехать так далеко, чтобы ее изнасиловать.

– Почему? – спросил Имад ад-Дин.

Юсуф сделал глубокий вдох.

– Я знаю своего брата. Женщины его не интересуют.

– Что! – закричал Туран.

– Он мог бы проявить интерес к вашей козе, йа сиди, но не к дочери.

Туран поднял кулак и шагнул к Юсуфу:

– Ты лжешь!

– Я говорю правду! – крикнул Юсуф. – Туран к ней даже не прикоснулся бы.

– Ах ты лживый ублюдок! – Туран толкнул Юсуфа и сбил его с ног, а потом встал над ним, сжав кулаки. – Я имел эту девушку! И не один раз! А коз трахаешь ты!

В зале наступила гробовая тишина. Все смотрели на Турана, который отчаянно покраснел – он понял, что произошло.

– Ублюдок, – заорал он. – Ты меня обманул! – Он бросился на Юсуфа, но Абаан успел схватить его сзади.

Когда Юсуф поднялся на ноги, он посмотрел мимо Турана на отца, который с отвращением качал головой.

– Имад ад-Дин, что ты скажешь?

– Туран признал свою вину. Правосудие свершилось.

– Но, отец… – начал Туран.

– Молчать! – приказал Айюб, встал, и все в зале последовали его примеру. Айюб повернулся к Вагару: – Теперь мы братья. Мой старший сын женится на твоей дочери. – Он положил руки на плечи пастуха и трижды поцеловал его в губы.

Вагар молчал, не в силах произнести ни слова. Из его глаз текли слезы радости.

Айюб отвернулся от Вагара и подошел к Турану:

– Ты разочаровал меня, сын. Быть может, женитьба охладит твою кровь. – И он вышел из зала, оставив Турана стоять с пылающими щеками.

Юсуф наклонился к нему.

– Поздравляю с женитьбой, брат, – прошептал он и вышел из зала вслед за отцом.

Юсуф стоял во дворе виллы и, чтобы унять дрожь, поплотнее запахнул свой церемониальный халат из белого шелка. Зима выдалась долгой и суровой, и даже сейчас, в апреле, погода была не по сезону холодной. Дюжины гостей – мужчины собрались на одной стороне двора, а женщины на другой – выглядели несчастными, они притоптывали ногами и пытались согреть своим дыханием руки, дожидаясь начала свадебной церемонии.

Впрочем, самым несчастным выглядел жених. Туран стоял рядом с Юсуфом, он был в снежно-белом халате, подпоясанном ярко-желтым шелковым шарфом, и в тюрбане, также украшенном желтой шелковой лентой. Накануне вечером во время особой церемонии на мизинец его правой руки хной был нанесен сложный орнамент, а редкую бородку покрасили сурьмой. Он выглядел как идеальный жених, если не считать гримасы, застывшей на лице.

Толпа радостно закричала, и Туран еще сильнее помрачнел, когда невеста, Саида, въехала в ворота виллы на спине верблюда, которого вел ее улыбающийся отец, Вагар. Саида была также одета во все белое, оставались открытыми только руки, ступни и глаза. Глаза Саиды были подведены сурьмой, руки и ноги раскрашены хной.

Юсуф догадался, что она воспользовалась пудрой, чтобы сделать лицо светлее, потому что кожа вокруг глаз казалась слишком бледной. Или она была напугана тем, что ей предстояло – в широко раскрытых глазах читался ужас, когда она смотрела на Турана.

Верблюд остановился, Вагар помог дочери спуститься, потом взял ее за руку и подвел к Турану. Она остановилась перед ним, и Туран вручил ей ожерелье из чеканного золота – подарок жениха. Остальная часть выкупа за невесту – пятьдесят шкур, десять овец, две верховые лошади и десять динаров – уже была уплачена. Туран надел ожерелье на шею Саиды, и Юсуф заметил, как она вздрогнула, когда к ней прикоснулись его руки. Затем Туран и Саида повернулись к Айюбу.

– Я призываю всех вас стать свидетелями бракосочетания, – обратился Айюб к собравшимся и повернулся к сыну: – Туран, берешь ли ты в жены эту женщину, Саиду дочь Вагара?

Туран кивнул:

– Да.

Айюб обратился к Вагару:

– Вагар, согласна ли твоя дочь стать женой моего сына, Турана?

В глазах Саиды появился ужас, у нее дрожали руки, вглядываясь в гостей, она словно искала помощи.

– Да! – вскричал Вагар. – Она с радостью принимает это предложение. – На губах Вагара бродила улыбка.

– А теперь начнем пир! – провозгласил Айюб.

Толпа радостно зашумела, и слуги устремились к мужчинам с угощением. Женщины отошли за виллу, где у них начался собственный праздник.

Юсуф шагнул вперед и взял дрожащие руки плакавшей девушки.

– Добро пожаловать в нашу семью, – сказал он и понизил голос: – Если тебе будет нужен друг, обращайся ко мне.

Она благодарно кивнула, и Юсуф повернулся к Турану. Взяв брата за плечи, он трижды поцеловал его в губы.

– Поздравляю.

Туран не стал его благодарить.

– Ты за это заплатишь, брат, – сказал он, наклонившись к уху Юсуфа.

Глава 8

Июль – август 1150

Баальбек

– Господи, как жарко, – проворчал Джон, стирая пот со лба.

Они с Юсуфом ехали по пыльной дороге, ведущей на восток от Баальбека к подножию гор. Джон повернулся и посмотрел на Селима, брата Юсуфа, и женщин: Зимат, Саиду, молодую жену Турана, и четырех женщин рабынь, все они были в чадрах. Абаан и два других мамлюка замыкали маленький караван и вели на поводу вьючную лошадь. За их спинами вздымались к небу стены Баальбека и дрожал нагревшийся от жары воздух. Джон заново перевязал тюрбан, чтобы он защищал от солнца лицо.

– Теперь ты похож на настоящего мусульманина, – сказал ему Юсуф.

– Что угодно, только бы спрятаться от проклятого солнца. Еще немного, и оно прожжет мою кожу насквозь.

– Скоро мы доберемся до источника. Там настоящий рай, и ты сразу забудешь о солнце.

Тропа полого поднималась вверх, к горам, и теперь они ехали мимо развалин: огромные каменные арки, построенные одна над другой, поддерживали нечто напоминающее дорогу, поднятую высоко над землей. Большинство колонн рухнуло, камни лежали беспорядочными грудами, и на их месте образовались бреши.

– Что это? – спросил Джон.

– Акведук. Римляне построили его для того, чтобы отвести воду в город.

– Дорога для воды, – удивленно пробормотал Джон.

Вскоре акведук остался позади, и дорога стала круто подниматься в горы. На обочинах росли высокие кедры, которые отбрасывали густые тени, повсюду появилась сочная зеленая трава. На дальнем конце луга виднелась наполовину обвалившаяся стена и несколько мраморных колонн – руины древнего храма, стоявшего возле темного пруда, который питался источником.

– Вперед! – закричал Юсуф.

Он соскочил на землю, побежал к воде, с радостным воплем прыгнул вперед и с громким плеском погрузился в пруд. Чуть отстав, в воду бултыхнулся Селим. Джон спешился, взял поводья лошадей и вывел их на поляну. За ним последовали женщины, хихикая из-за прыжков Юсуфа и Селима.

Джон привязал лошадей к колонне и оставил пастись на сочной траве, выросшей между камнями разрушенного храма. Повернувшись к пруду, он увидел Юсуфа, выбравшегося из воды, туника облепила мускулистое тело. Зимат, Саида и остальные женщины подошли к воде и, громко ахая, намочили ноги. Юсуф стряхнул одежду, брызги полетели во все стороны, и девушки с визгом отскочили назад.

Юсуф повернулся к Джону:

– Чего ты ждешь?

Джон посмотрел на прилипшую к телу Юсуфа тунику, потом перевел взгляд туда, где стояла, наблюдая за ними, Зимат и покачал головой.

– Может быть, позднее.

– Ну, тогда хотя бы напейся, – настаивал Юсуф.

Джон подошел к пруду и опустился на колени. Когда он наклонился, чтобы напиться, Юсуф толкнул его сзади, и Джон свалился в воду. Она оказалась такой холодной, что он задохнулся и вынырнул на поверхность, хватая ртом воздух. Выбравшись на берег, он заметил, что Зимат смотрит на него.

К нему подошел улыбающийся Юсуф.

– Ну что, жара больше тебя не мучает? Пойдем, теперь мы можем поесть.

Абаан и его люди распаковали еду и постелили одеяла в центре поляны. Все с удовольствием поели персиков, хлеба и козьего сыра, запивая еду холодной водой из источника. Когда они закончили, мужчины отошли в сторону, чтобы женщины могли искупаться. Юсуф поставил Абаана и остальных мамлюков охранять дорогу, Селима он отправил с ними, а Джона отвел в сторону.

– Пойдем со мной. Я хочу кое-что тебе показать.

Джон последовал за ним по узкой звериной тропе, идущей в горы, на запад от поляны. Крики и смех Зимат, Саиды и рабынь стали стихать по мере того, как Юсуф и Джон углублялись в лес, раздвигая ветви, нависающие над тропой. Наконец Юсуф остановился возле залитой солнцем прогалины. Золотые лучи играли на троне из белого мрамора, по которому поползли черные трещины от времени и непогоды. По обе его стороны лежали два быка, высеченные из камня, а на троне сидела бородатая статуя обнаженного мужчины – лишь голову украшала корона из листьев. Нос отсутствовал, но лицо оставалось суровым, с тяжелой челюстью и густыми бровями. Глаза Джона широко раскрылись. Сидящий на троне человек походил на изображение бога, нарисованного на витражном стекле окна церкви в Тейтвике.

– Кто это? – прошептал Джон.

– Зевс, – ответил Юсуф. – Или Баал, как его называют местные финикийцы. Имад ад-Дин говорил, что этот источник считался священным у финикийцев задолго до того, как сюда пришли римляне. Они построили здесь храм и воздвигли статую.

Джон шагнул вперед и коснулся неровного камня на лице статуи, потом поднял глаза, услышав высокий смех, доносившийся с поляны. Джон выглянул между стволами деревьев, растущих за статуями, и увидел длинные сильные ноги и упругие ягодицы. Должно быть, они вместе с Юсуфом обошли поляну и оказались с западной стороны от источника.

Джон густо покраснел и посмотрел на Юсуфа, который не сводил глаз с далеких деревьев. Тогда он снова бросил взгляд в сторону источника, но фигурка исчезла. Однако он тут же увидел несколько других полуодетых девушек. Снова послышался громкий радостный смех, а через секунду появилось лицо, глядящее на них сквозь деревья. Это была Саида с темным синяком на щеке. Через мгновение рядом с ней оказалась Зимат. Ее глаза встретились с глазами Джона.

– Нам нужно уходить, – сказал Юсуф, схватил Джона за руку и потащил за собой.

Джон последовал за Юсуфом обратно по тропе, но споткнулся о корень и выругался. Мысленно он все еще оставался на поляне, и перед его глазами были длинные ноги и прекрасные руки, идеальной формы ягодицы и красивое лицо Зимат. Он все еще думал о ней, когда они вышли на дорогу, где их ждали Селим и мамлюки. Джон застыл на месте, когда увидел, что Зимат и остальные женщины также вернулись к дороге. Одежда Зимат не успела высохнуть, и халат прилип к левому боку, подчеркивая контуры груди. Джон не сумел отвести взгляд и увидел, что Зимат пристально на него смотрит. Джон снова покраснел.

– Уже поздно, – сказал Юсуф, бросив на Джона жесткий взгляд. – Нам пора возвращаться в Баальбек.

Небольшой отряд вернулся на поляну, где Абаан и его люди собрали припасы. Юсуф помог Саиде сесть в седло, а Джон поспешил к Зимат. Когда он взял ее ногу и усадил в седло, она наклонилась к нему и прошептала:

– Жди меня сегодня ночью на сеновале в конюшне.

Джон лежал в своей маленькой комнатке и в открытое окно смотрел на ночное небо, усеянное бесчисленными звездами. Он не спал, в голове теснились мысли о Зимат. Жизнь на вилле постепенно затихала, и вскоре он уже слышал только стрекот цикад. Тогда он глубоко вздохнул и отбросил одеяло. Он лежал не раздеваясь.

Джон подошел к двери и открыл ее, поморщившись, когда заскрипели петли, и замер, чувствуя, как сердце отчаянно колотится у него в груди. Он осторожно выглянул в коридор. Ни звука. Облегченно вздохнув, он выскользнул из комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь. Потом он немного помедлил и, перекрестившись, прокрался к конюшням, стараясь оставаться в тени стен.

Одна из высоких дверей конюшни была слегка приоткрыта, и Джон проскользнул в чернильную темноту.

– Эй? – прошептал он и прислушался, но уловил лишь стрекот цикад и тихое ржание спящей лошади. – Зимат? – Ответа не было.

Джон, вытянув перед собой руку, на цыпочках двигался вперед, к лестнице, нашел первую ступеньку и взобрался наверх. Там он остановился, уловив краем глаза какое-то движение.

– Зимат?

– Джон? – Это был ее голос.

– Да, – ответил он, забираясь на сеновал.

Зимат двинулась ему навстречу, и в темноте они с довольно громким стуком столкнулись лбами.

– Ах лаа! – вскрикнула Зимат, отшатнувшись.

– Тебе не больно? – прошептал Джон, шагнул вперед, чтобы ее утешить, но споткнулся о ноги Зимат и упал прямо на нее.

Он сразу откатился в сторону и принялся извиняться, но смолк, когда Зимат расхохоталась. Ее веселье оказалось заразительным, и Джон начал хохотать вместе с ней, да так, что на глаза ему навернулись слезы. Наконец они успокоились, сидя рядом и пытаясь отдышаться.

– Я рад, что ты попросила меня прийти, – сказал Джон, когда они окончательно успокоились. – После нашего поцелуя мне показалось, что ты больше не хочешь меня видеть.

Зимат посмотрела на него и тут же отвернулась.

– Я боялась. Никогда прежде я не целовалась с мужчинами.

– Я никогда не целовал женщину.

– А как же английская девушка?

– Я солгал.

– Так я и подумала. Я чувствовала, как у тебя дрожали колени. – Зимат повернула к нему лицо. – Скажи мне, Джон: что ты видишь, когда смотришь на меня?

Джон посмотрел на Зимат, очертания ее лица лишь слабо прорисовывались в темноте, а глаза казались двумя черными озерами.

– Я вижу красивую женщину, самую красивую из всех, что когда-либо встречал.

Зимат отвернулась.

– И все?

– Нет. – Джон протянул руку и нежно коснулся ее подбородка, чтобы снова повернуть лицо к себе. – Я вижу щедрое сердце; ты добра даже к своим рабам. И я вижу гордую женщину, которая испытывает страх. Ты хочешь чего-то большего, чем предлагает тебе жизнь, но боишься это взять.

– Да. – Зимат энергично кивнула. – Но откуда ты знаешь?

– Потому что я испытываю такие же чувства.

Зимат придвинулась ближе и теперь почти касалась Джона.

– Теперь я не боюсь.

– Как и я. – Джон взял ее за руку.

– У тебя шершавые руки.

– А твои нежные, как лепестки розы. – Джон поднес ее руку к губам и поцеловал.

Зимат захихикала.

– Ты промахнулся. – Она наклонилась и поцеловала его.

Губы Зимат были влажными и нежными, а дыхание свежим.

Джон закрыл глаза, у него закружилась голова, но уже в следующее мгновение он отодвинулся.

– Но я франк. Ты уверена?

– Именно поэтому я и уверена. Ты видишь меня такой, какая я есть. Ни один мужчина нашего народа никогда не посмотрит на меня, как ты.

Зимат протянула руки и прижалась к Джону, он начал целовать ее губы, и они приоткрылись. Он обнял ее, еще сильнее прижал к себе и теперь чувствовал изгибы ее груди. Его руки скользнули вниз и коснулись ягодиц. Зимат ахнула.

– Извини, – пробормотал он. – Я не хотел…

– Нет, не останавливайся. – Зимат взяла его руку и положила себе на грудь.

Джон продолжал жадно ее целовать, а другой рукой нежно уложил на солому. Теперь он целовал ее щеки и шею. Затем распахнул халат, обнажив грудь с напряженными темными сосками. Он взял один из них в рот, и Зимат тихо застонала. Джон погладил ее ногу, потом приподнял халат и коснулся внутренней поверхности бедра. Она протянула руку, чтобы остановить его.

– Я должна остаться девственницей.

– Я… я понимаю, – ответил Джон, голос которого наполняла страсть.

Он отстранился.

Но Зимат снова притянула его к себе.

– Но из этого не следует, что мы должны останавливаться. Мы можем делать другие вещи.

Джон спал на сеновале рядом с Зимат, которая положила голову ему на грудь. Она пошевелилась и прижалась к нему еще сильнее, и Джон улыбнулся. Снаружи донесся громкий крик, и Джон открыл глаза. Сквозь узкие щели в досках потолка пробивался дневной свет.

– Что это было? – удивленно спросил Джон.

Зимат проснулась и села, натягивая халат на обнаженные плечи.

– Йа аллах! Уже светло. Мне нужно идти. – Она завязала пояс халата и направилась к лестнице, но застыла на месте, когда тишину нарушил пронзительный крик.

– Что-то случилось, – сказал Джон, вставая и надевая халат. – Я проверю, что происходит – тебя не должны увидеть.

Зимат кивнула, Джон поспешно спустился вниз, приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу. Большая часть домочадцев столпилась у колодца, находившегося всего в двадцати футах от двери конюшен. Басима стояла на коленях, закрыв лицо руками. Айюб и Юсуф о чем-то тихо разговаривали.

– Что случилось? – спросила Зимат, подходя к двери и выглядывая наружу.

Джон покачал головой:

– Я не знаю.

Басима продолжала рыдать.

Зимат повернулась к Джону:

– Если мы покажемся вместе, нас увидят. Ты иди первым. А я выберусь, когда будет безопасно.

– Я тебя еще увижу?

Зимат одарила его ослепительной улыбкой.

– Да. Иди.

Джон вышел из конюшни и едва не столкнулся с Тураном, который шел в сторону колодца.

– Смотри, куда прешь, франк! – взревел он, оттолкнув Джона в сторону, и уже собрался идти дальше, но обернулся и, внимательно взглянув на Джона, снял с его туники стебелек сена и покрутил его между пальцами. – Что ты делал в конюшне, раб?

– Я… я иногда там сплю, – солгал Джон. – Там прохладнее, чем в моей комнате.

– Хм-м-м, с другими животными. – И Туран зашагал к колодцу, а Джон последовал за ним.

– Прошлой ночью было темно, – говорил Айюб Юсуфу, когда к ним подошли Джон и Туран. – Может быть, она оступилась и упала в колодец.

– Может быть, – сказал Юсуф.

Заметив Турана, он прищурился.

– Что случилось? – спросил Туран.

Айюб положил руку Турану на плечо.

– Мне очень жаль, сын. Твоя жена, Саида… Она мертва. – Басима зарыдала еще громче, и в этот момент громко закричал петух, возвещая наступление рассвета.

– Как? – спросил Туран.

Юсуф бросил на Турана холодный взгляд.

– Мы не знаем – пока.

– Ты хочешь что-то мне сказать, брат? – вспыхнул Туран.

– Достаточно! – резко сказал Айюб, становясь между ними. – Сегодня день траура, я не позволю вам устроить очередную свару. – Он повернулся к Турану: – Я должен поговорить с тобой. – Айюб отвел Турана на несколько шагов в сторону, и они, понизив голос, начали о чем-то беседовать.

Затем Айюб подозвал раба по имени Харит.

Джон обошел Юсуфа и заглянул в колодец. На дне плавала Саида, ее бледное тело едва виднелось в сумраке колодца. Джон отвернулся.

– Возможно, она покончила с собой, – прошептал он Юсуфу. – Я бы не стал ее винить.

– Нет, это сделал он, – выпалил Юсуф, указывая в сторону Турана. – Я уверен.

Джон кивнул, сделал вид, что оглядывается, а потом снова повернулся к Юсуфу:

– Ты видел свою сестру?

Юсуф побледнел, а Басима подняла голову.

– Зимат? – прошептала она и вдруг громко закричала: – Зимат! Где ты, дитя мое!

– Я здесь! – ответила Зимат, поспешно подходя к матери со стороны амбара.

– Благодарение Аллаху! – воскликнула Басима, поднимаясь с колен и обнимая дочь.

Туран и Айюб подошли к колодцу. Туран сразу подскочил к Джону, схватил его за правую руку и заломил ее за спину. Джон начал сопротивляться, но Юсуф покачал головой и повернулся к отцу:

– В чем дело?

– Туран говорит, что франк убил его жену, а потом спрятался на конюшне. Харит подтвердил, что Джона не было в комнате прошлой ночью.

Джон потряс головой.

– Но…

– Молчать, раб! – прервал его Айюб. – Туран останется здесь, чтобы подготовить жену к похоронам. Юсуф, ты отправишься к отцу Саиды, чтобы сообщить ему о трагедии, а также доставишь ему дар, чтобы компенсировать потерю дочери. Ты привезешь его сюда, а когда вы оба вернетесь, франк будет казнен. Это облегчит горе Вагара.

– Но Джон невиновен! – воскликнула Зимат, и все повернулись к ней.

Она покраснела и опустила взгляд.

Айюб нахмурился:

– Это тебя не касается, дочь. Я все сказал. Вопрос решен. – Он кивнул в сторону Джона. – Отведите его в клетку.

Юсуф придержал лошадь, когда показался Баальбек. Вагар и пять мамлюков, которые сопровождали его, также остановились. Им потребовалась почти неделя, чтобы отыскать Вагара, который увел свои стада на летние пастбища в горы, на север от Хамы. Юсуфа радовала задержка. Каждый лишний день, проведенный в поисках Вагара, означал дополнительный день жизни Джона. Но теперь, после четырех дней напряженной скачки, они добрались до Баальбека.

– Наконец, – пробормотал Вагар. – Я сам выпущу кишки ублюдку франку.

Юсуф помрачнел и направил свою лошадь вперед, переходя на рысь. Они проехали через городские ворота и поскакали к вилле. Когда они въезжали во двор, Юсуф заметил Турана, разговаривавшего с их дядей Ширкухом, который только что приехал и все еще был покрыт пылью после долгой дороги. Туран увидел Юсуфа и прищурился. Ширкух улыбнулся.

– Племянник! – радостно взревел он.

– Ахлан ва-сахлан, дядя. – Добро пожаловать, – сказал Юсуф, соскальзывая с седла.

Он обнял дядю за плечи, и они обменялись тремя традиционными поцелуями в губы.

– Теперь ты приветствуешь меня, как мужчина, – заметил Ширкух, стиснул предплечье Юсуфа и ощутил крепкие мускулы. – Клянусь Аллахом, ты уже мужчина. Очень скоро настанет твой черед присоединиться ко мне и пожить при дворе Нур ад-Дина.

– Мой черед?

– Твой отец решил, что Туран уже достаточно взрослый, чтобы начать службу у своего повелителя. Я приехал за ним. Завтра мы уезжаем в Алеппо. – Ширкух посмотрел через плечо на Вагара. – А кто это такой?

– Шейх бедуинов, Вагар, отец Саиды, – ответил Юсуф. – Вагар, это мой дядя, Ширкух.

– Ассалам аллейкам, шейх. Я скорблю вместе с тобой о твоей потере, – ответил Ширкух, обмениваясь поцелуями с Вагаром. – А теперь пойдем, освежимся. Мне не терпится поскорее увидеть брата.

Туран покачал головой:

– Позднее, дядя. Я должен поговорить с Юсуфом.

Ширкух нахмурился:

– Но ты наносишь обиду нашему гостю.

– Мои самые искренние извинения, шейх, – сказал Туран, кланяясь Вагару. – Завтра мы с братом расстанемся, и я не увижу его много месяцев.

Вагар кивнул.

– Хорошо, – сказал Ширкух. – Но не задерживайтесь.

Юсуф последовал за Тураном на задний двор.

– Я с тобой еще не закончил, младший брат, – сказал Туран.

– А я с тобой. – Юсуф поднял кулаки. – Ты убил Саиду. Признайся.

– И кто меня заставит? Ты? – Туран начал поворачиваться, когда Юсуф принялся кружить возле него. – Осторожнее, брат, на этот раз франка не будет рядом, чтобы тебя спасти, – сказал Туран, небрежно пощелкивая костяшками пальцев. Юсуф прыгнул вперед и ударил Турана в челюсть. Ошеломленный Туран отшатнулся. – Ах ты, маленький ублюдок!

Он также поднял кулаки и принялся кружить, повторяя движения Юсуфа.

– Зачем ты убил Саиду? – спросил Юсуф. – Она смеялась над размером твоего члена?

Лицо Турана покраснело от ярости. Он сделал шаг вперед и нацелился Юсуфу в голову, но тот легко ушел в сторону, дважды ударил брата в живот, а потом быстро отскочил назад. Туран согнулся, упираясь руками в колени.

– Должно быть, я попал в цель, – насмешливо добавил Юсуф. – Похоже, он у тебя не встает?

– Я тебя убью! – взревел Туран и бросился на Юсуфа, который до самого последнего момента стоял неподвижно.

Но, когда Туран оказался совсем рядом, он отпрыгнул в сторону и ударил брата в лицо, так что тот рухнул в пыль. Вне себя от ярости, Туран повернулся, но Юсуф снова оказался рядом. Он врезал брату коленом в живот, потом опустился на колени и ударил его в нос. Раздался треск ломающихся костей. Юсуф снова и снова наносил удары, а его старший брат тщетно пытался защититься.

Из носа Турана ручьем текла кровь, губа была разбита, но Юсуф продолжал наносить новые и новые удары. Он оскалил зубы, гнев и ненависть, копившиеся в нем столько лет, наконец нашли выход.

– Ты ублюдок, – рычал Юсуф, нанося очередной удар. – Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок!

Юсуф собрался ударить еще раз, но Туран перехватил его кулак. Юсуф попытался высвободиться, но пальцы старшего брата сжались, как тиски. Туран поднялся на ноги, развернул Юсуфа и сделал захват шеи. Ему удалось крепко прижать предплечье к горлу брата, и он начал его душить.

– Я действительно убил Саиду, – прошептал Туран на ухо Юсуфа. – Из-за этой суки мой член не стоит. И ты виноват в том, что мне пришлось на ней жениться. Так стоит ли мне убить еще и тебя, брат? – Он сжал шею Юсуфа еще сильнее. – Лицо Юсуфа стало ярко-красным, перед глазами замелькали вспышки света. – У тебя больше нет в запасе умных слов? Теперь они тебе не помогут.

Юсуф ударил головой назад, и Туран отшатнулся, закрыв руками лицо. Пытаясь сделать вдох, Юсуф резко повернулся к брату. Однако ему не удалось втянуть в себя воздух. У него начался приступ.

«Только не теперь, не теперь», – подумал Юсуф.

Он упал на колени, его грудь отчаянно вздымалась, но сделать вдох он все еще не мог.

Туран ухмыльнулся, несмотря на заплывший правый глаз и текущую из носа кровь.

– Что с тобой, братишка? Неужели опять не можешь дышать? И ты еще удивляешься, почему я любимец отца. Ты жалок.

Юсуф закрыл глаза, не обращая внимания на Турана, и заставил себя дышать медленно и ровно, сказав себе, что сможет справиться с приступом. Он должен восстановить дыхание; оно вернется, если он проявит терпение. Юсуф открыл глаза и встал.

– Ты хочешь продолжить схватку? – усмехнулся Туран, зубы которого были красными от крови. – Тебе бы не следовало подниматься с земли. – И он снова бросился на брата, который встретил его прямым ударом в разбитый нос.

Затем Юсуф отступил назад и начал кружить. Теперь уже улыбался он. Его дыхание полностью восстановилось.

– Я сотру улыбку с твоего лица, – прошипел Туран, шагнул вперед и, размахнувшись, нанес длинный удар.

Юсуф уклонился и провел комбинацию: два быстрых удара в живот, потом снизу в челюсть. Голова Турана дернулась назад, его качнуло в сторону, и он опустил руки. Юсуф шагнул к нему, нанес еще два быстрых удара в живот, и у его противника перехватило дыхание. Затем Юсуф собрал все силы и нанес прямой удар в челюсть, от которого ноги Турана подкосились, и с остекленевшими глазами он упал на колени. Юсуф поднял взгляд и увидел Ширкуха, который невозмутимо наблюдал за ними, опираясь спиной о стену виллы.

Юсуф взял Турана за плечи и наклонился к нему:

– Теперь ты признаешься, что сделал с Саидой.

– Это был несчастный случай, – пробормотал Туран, опустив голову. – Я не хотел причинить ей вред.

– Громче, брат. Я не слышу.

– Это был несчастный случай! – крикнул Туран. – Я толкнул ее, и она упала, ударилась головой о стол.

На лице Юсуфа появилось презрение.

– Не будь ты моим братом, я бы забил тебя здесь до смерти, как животное.

Он отпустил плечи Турана, который упал в пыль и остался лежать неподвижно. Юсуф подошел к Ширкуху:

– Ты слышал, что он сказал, дядя. Он убил Саиду.

Ширкух кивнул:

– У твоего отца были такие же подозрения. Вот почему он прислал меня за Тураном. Ему необходим суровый урок. – Он положил руку Юсуфу на плечо. – Я бы не поверил, если бы не увидел все собственными глазами. Туран почти в два раза больше тебя, но ты заставил его есть землю.

Юсуф кивнул в сторону клетки, где держали Джона.

– Этому меня научил франк по имени Джон.

– Он хорошо тебя научил. Я поговорю с твоим отцом и позабочусь, чтобы его освободили. – Ширкух снял с пояса кинжал и протянул его племяннику. Рукоять клинка имела форму головы свирепого орла. – Его подарил мне Нур ад-Дин. Он сказал, что я подобен орлу, атакующему зайца, ужас франков. Теперь кинжал принадлежит тебе.

Юсуф вытащил кинжал из ножен, и темно-серый клинок засиял на солнце.

– Спасибо, дядя.

– В тебе есть задатки великого воина, Юсуф. Наш повелитель Нур ад-Дин нуждается в таких мужчинах, как ты. Скоро придет твоя очередь присоединиться к нам в Алеппо, маленький орел.