Орёл расправил крылья

Глава седьмая

Ожидание – это хуже всего, особенно, когда понимаешь, что в конце тебя ждёт катастрофа. Оно разъедает мозг, подобно мерзкому паразиту, не давая сохранять спокойствие.

Они знали, что гестапо придут за ними, но лелеяли надежду, что о них забудут. Глупость, конечно, но, что им было делать? Бежать из страны? Но куда? У семьи Берманов нигде нет родственников, готовых принять их.

Дед Лилии построил бизнес в Германии в девятнадцатом веке, открыв антикварную лавку. В Гамбурге они стали самыми известными продавцами редких и поддержанных товаров, в том числе музыкальных инструментов. Деньги непрерывно множились, и хоть после прихода к власти Гитлера хуже с торговлей, но как-то выживали.

Лилия Берман не полностью еврейка, в ней текла и немецкая кровь, от матери. Она гордилась принадлежностью к дочерям израилевым, но в то же время, боялась этого. Никто из гестапо не станет разбираться, если ли в ней арийский корни. Просто заметут и отправят в тюрьму.

Лилия ходила по городу в постоянном страхе, оглядываясь по сторонам. Ей приходилось чувствовать мрачные взгляды соседей, что совсем недавно улыбались и сочувствовали. Но за три года всё резко поменялось, теперь евреев презирали. Да и кому из немцев хотелось оказаться в застенках тайной полиции за помощь врагам?

В мясной лавке она купила большой кусок говядины. Сзади подпирала очередь из немок, что возмущённо шушукались. Да и продавец был не в восторге, светловолосый и мускулистый, с трудом сдерживал негодование.

-Милочка, - произнёс он. – Чтобы в последний раз, понятно?

-О чём вы? – вздрогнула Лилия.

-Думаю, у евреев прекрасные мозги, - ответил продавец. – Разве сложно догадаться? Я не желаю, чтобы сюда ворвался отряд полиции и произвёл обыск.

Лилия сглотнула тяжёлый комок в горле. Схватила с прилавка мясо, и понеслась к выходу, слыша негодующий ропот.

На улице отдышалась, прислонившись к фонарному столбу и прикрыв глаза. Слышала, как проезжают автомобили, где-то играет музыка. Время замедлило свой ход, словно тягучая пастила обволакивала девушку. Остаться бы тут навсегда и ничего не чувствовать больше.

Но нельзя сдаваться.

Лилия быстрым шагом двинулась по улицам Гамбурга, стараясь не глядеть по сторонам. Люди не обращали внимания на неё, принимая за обычную немку. Но знакомые соседи знали её в лицо, не стоило задерживаться.

В одной из подворотен, в которую она свернула, чтобы быстрее добраться до дома, слышались возня и смех. Лилия остановилась возле кирпичной стены и выглянула из-за мусорного бака.

Несколько подростков окружили раввина и пинали его ногами. Тот не сопротивлялся, лишь молился, стараясь призвать высшие силы на помощь. Девушка не без содрогания узнала в незнакомце дядюшку Соломона, что когда-то служил в синагоге. Добрый человек, что всегда готов прийти на помощь ближнему.

-Старый уродливый жид! – кричали дети. – Это всё ты виноват!

-Долготерпеливый лучше богатыря, - бубнил раббе, - и владеющий собой лучше завоевателя города! Господь мой, я не подниму руку на этих несчастных…

Один из подростков, самый крупный и толстый, сбил с Соломона фетровую шляпу, и она обнажила редкие седые волосы на макушке. Пейсы на висках запрыгали по морщинистому лицу старика. Лилия увидела выражение глаз раввина: в них застыла мольба.

Что за безумие надевать такую одежду сейчас? Это то же самое, что носиться по Гамбургу с плакатом: «Я ненавижу Гитлера».

-Вонючка еврейская!

-Из-за таких как ты мы проиграли войну!

-Сколько марок при тебе? А ну отдавай! Богатство всё наше!

Соломон упал на колени, послышался резкий треск. Рукав роскошного чёрного фрака порвался. Дети избивали беззащитного, который продолжал цитировать Писание.

-А ну пошли вон! – Лилия выскочила из-за мусорного бака. – Хотите, чтобы я отхлестала ваши задницы? Это не беззащитный щенок!

Подростки отскочили назад, словно волна во время отлива. Несколько секунд разглядывали девушку, пытаясь разобраться, представляет ли та угрозу. Наконец толстый главарь лукаво улыбнулся:

-Сучка еврейская. Мой отец служит в городской мэрии. Скоро вас всех вздёрнут, а с тобой повеселятся…

Лилия подняла осколок от кирпича и замахнулась.

Дети сбежали так быстро, будто превратились в жеребцов.

-Как вы, раббе? – Лилия помогла подняться Соломону. – Не ранены?

-Всё в порядке, дорогая моя, - ответил тот. – Я привык к подобному отношению. Несколько оскорблений и ударов не оттолкнут веру от служителя Господа.

-Но это безумие! – Девушка подняла с брусчатки шляпу. – Вы им ничего не сделали! А они накинулись как гончие на оленя!

-Не согрешит человек, пока не войдёт в него дух глупости, - сказал Соломон. – Эти дети наивно верят тому, что им говорят взрослые, впитывают, словно губка воду. А в школах чему обучают? Еврей враг немецкого народа, принижайте его и гнобите!

-Глупость, что когда-нибудь приведёт нас к гибели, - кивнула Лилия.

-Дитя моё, - покачал головой раввин, надевая шляпу. – Я помню тебя ещё малышкой, когда приходила в храм вместе с родителями. Спасибо за помощь и помни: пока вера сильна, никто не сможет оскорбить твой дух, и не упадёшь ты на колени.

Соломон прикоснулся к плечу девушки. Направился вперёд, немного прихрамывая, но с горделивым лицом, яркими глазами и верой в лучшее. Грязный порванный фрак внушал жалость, но несмотря на это раввин светился силой.

Лилия вернулась домой спустя минут пять, запыхавшись, вошла через стеклянную дверь. За прилавком она увидела отца, улыбнулась ему. Не сразу заметила посетителей. Собиралась рассказать об случившимся, как услышала елейный голосок:

-Фрау Берман! Как я рад видеть столь прекрасную девушку…

Лилия чуть не выронила пакет с мясом. Оглянулась: крупный мужчина в чёрной кожаной куртке ухмылялся ей. Одутловатое лицо, крупный нос, лёгкая щетина на подбородке, и глазки маленькие, словно у насекомого. Волосы коротко постриженные, слегка поседевшие на концах.

-Герр Фишер, - проговорила она. – Вы снова почтили своим визитом? Что на этот раз?

-Всего лишь проверял лицензию на продажу антиквариата, -ответил тот. – Служба есть служба, ничего личного.

Лилия нахмурилась. Лицемер проклятый. До того, как он поступил на службу в гестапо, оправдывал свою фамилию – торговал рыбой на рынке. Постоянно захаживал в лавку, что-то покупал, уважительно относился к отцу. А теперь показал истинную личину, презрение к семье Берманов.

-У нас всё хорошо, - сказала девушка, проходя за стойку. – Правда, отец?

-Я только что показал бумаги, - ответил Абрахам Берман. – Жаль, бизнес в последнее время чахнет, покупатели заходят реже…

-Серьёзно? – усмехнулся Фишер и снял со стенки старинные часы с кукушкой. – Какая прелесть!

-Хотите купить? – насторожился отец. – Это часы времён Отто Бисмарка…

Послышался громкий треск. Лилия вскрикнула.

Фишер разбил часы об пол. Ударил ногой по уцелевшим частям, словно добивал живую птицу.

-Что вы делаете? – воскликнул Абрахам Берман. – Кто за это заплатит?

-У евреев куча денег, награбленных у моего народа! – зашипел Фишер. – Твоё счастье, жидёныш, что во время Олимпиады нам запретили устраивать погромы. А лицензией можешь подтереться. Она уже ничего не значит. Вскоре мы придём за тобой.

Фишер подмигнул Лилии и вышел из лавки.

-Папа! – Девушка подхватила отца, что чуть не повалился на пол. – Что такое? Сердце?

-Нужно покинуть Гамбург, - ответил тот, дыша часто, хватаясь за руку дочери. – Это конец, дочка.

Лилия поцеловала отца в лоб. Он словно постарел лет на десять и теперь напоминал худого немощного старика, со впалыми щеками и бледной кожей.

-Куда же мы поедем? – спросила она.

-Бог укажет дорогу, - вздохнул отец. – Милая, собери осколки.

Лилия молча кивнула. Раввин оказался прав: теперь их спасёт лишь Вера.