Ормхеймский Бастард (СИ)

Глава 10

Глава десятая.

Южная Квирина. — Эвитан, Восточный Тенмар, — Центральный Тенмар.

1

Храм? Нет здесь никакого Храма. И воскресшей Темной Богини — тоже.

Только берег реки, никогда прежде не виденной Элгэ. Как и многого другого.

Жаль, что больше не увидеть то, что действительно хочется. Тех.

Откуда здесь столько желтых листьев? И откуда ощущение, что их всё время уносит осенний ветер? И откуда-то летят новые. Чтобы тоже умереть в кружащем полете.

В Южной Квирине не бывает золотой осени. Значит, Элгэ вновь сходит с ума.

Да она толком в себя и не приходила. Ни на миг. Разве лишь в бредовых снах, что давно смешались с реальностью.

На сей раз богиня Элгэ навестит, или хорошенького понемногу?

Не навестит. Ее же здесь нет. Призвали в какое-то другое место. А Элгэ — не настолько навязчива, чтобы звать Танцовщицу самой. Да и способы ритуала…

— Элгэ… Я тебе не помешаю?

Не богиня. Если она, конечно, не обзавелась мужским голосом. Весьма знакомым. Впервые услышанным Элгэ за час до восстания.

Богиня ведь может. Хоть кавалером, хоть дамой. Танцовщицей, воином, порождением Тьмы. Да и после стольких веков — какая уже разница?

Ало-золотые листья — мягким ковром под ноги. Шуршат. Валерия в них верит. Хоть Элгэ и упомянула всего один раз.

Что видит юная Талес? Свою так и не найденную сестру? Сгинувшего отца?

Когда они разжигали дикий костер, чтобы спалить черносутанную мерзость, — разве думали о грядущих жертвах? Элгэ хоть не рисковала своей семьей.

Но кто вообще заранее знал, что пострадают даже аристократы? Когда такое бывало — до самых «реформ» Аврелиана, чтоб ему и сейчас!

— Олаф, ты видишь золотые листья?

— Нет, — осторожно ответил он. Бравый кавалер, который не древняя богиня. Наверное.

Впрочем, зачем той чужой облик? На ритуал она приходила в собственном. Вдруг он ей дорог как память? О былых подвигах и преступлениях? О… давно потерянной человечности?

Сбежать от безумной храбрый северянин пока не пытается — уже хорошо.

— А алые?

Они как раз кружат вокруг в безумном танце. Виден ли сквозь них лик Смеющейся?

Нет. Не прикидывайся, Элгэ. Ты еще не настолько безумна. Здесь только ты и Олаф. И умирающие листья.

— Когда мы уходили, крови на улицах было уже меньше, — осторожно ответил он.

Успокаивает спятившую? А то еще кинется… Или что с собой сотворит — прямо на его глазах.

Да, крови — меньше. Вылилась. Да и Анри с товарищами рук не покладали. И оружия.

А здесь ее и вовсе некому лить. Армию Тенмар держит в узде.

А уж сколько придется всего не покладать, когда они столкнутся с регулярными войсками Квирины…

Снова кровь потечет реками. Горными. Помчится.

— Конрад Эверрат видел мух. И солнце — глубокой ночью. А я — осень. Значит, меня тоже уводит. Утягивает.

— Ты еще кому-нибудь об этом говорила?

— Кому? У Анри полно своих проблем… и чужих. Аза знает и так. И, возможно, рада. У нее есть причины. А Эста ничем не в силах мне помочь. Я — не ее возлюбленный, да и вообще пола не того.

Будучи втрое старше, Аза ведь обещала пережить Элгэ. Правда, при этой ей самой светило побывать на могиле дядюшки Валериана.

Впрочем, вдруг он уже умер? Хоть одна хорошая новость.

— Ты потому и не последовала в Лютену с Криделем и Ревинтером?

— Потому и не последовала. Смерть идет за мной по пятам, Олаф. Как самый верный враг и преданный спутник. Я подробно расспросила Азу и Эсту — насколько знают они. Ну и Юстиниану заодно. Мне больше некуда возвращаться. Ни Виктору, ни Октавиану я гибели не желаю. А Диего слишком неразлучен с Октавианом и может погибнуть просто потому, что рядом. Как погибли бы в змеиных катакомбах под Лютеной мы все, хоть Юстиниан и приходил за мной одной.

Олаф не знает ни змеи, и пусть. Рассказывать подробности нет никаких сил. Как и молчать.

Всё равно он считает ее ненормальной. Да и что такое норма?

— Элгэ…

— Молчи. Считаешь меня бредящей сумасшедшей — знаю. Но молчи. На сей раз я умираю не за что-то, а лишь потому, что древним силам вожжа попала под хвост, когда еще мои предки не родились. Эти силы ничего от меня не хотят и ни за что не ненавидят. Я им просто под руку попалась. И в свои последние дни даже не смею ринуться спасать родных. Чтобы не принести им смерть сама.

— Элгэ, в моих жилах тоже течет кровь банджарон.

— Прости, но ты, в отличие от Анри, даже не похож.

— Кровь викингов оказалась сильнее — когда речь идет о внешности. Но чем это помешает мне попытаться спасти тебя?

Что? Надежда захлестнула той самой горной рекой… и вмиг застыла северным льдом. Непробиваемым настом.

— Олаф… Не предлагай мне такое. Сам знаешь, для меня слишком велико искушение согласиться. У меня ведь брат и сестра. И оба — в опасности, особенно он. А ты свяжешь себя на всю жизнь — в самом лучшем случае. А в худшем — просто погибнешь. Если твоей крови не хватит развязать древний узел.

— Я готов умереть.

— Охолони, Олаф. У тебя — твои люди, в конце концов…

— Их прекрасно дотащит до места Тенмар. Ему не привыкать.

Что он потерял дома — раз теперь не только не рвется туда, но еще и жизнь готов положить играючи? За чужую девушку.

Не банальный же это способ ее соблазнить, в конце концов.

— Олаф, даже если ты не веришь в серьезность происходящего — лучше верни свое слово назад. Потому что повторяю: я достаточно безумна, чтобы согласиться.

2

Иногда самое трудное — это вернуться. Тебя отпустили, даже проводили до границы. На родине ждет полное прощение и родители. Прежняя жизнь. Дом, семья, даже любимые книги.

Рядом — лучший друг. Удалось выцарапать у смерти и его. Переубедить не только Анри Тенмара — даже Керли и Эверрата.

Как такое вышло? Какие милосердные высшие силы поддержали Сержа?

А он всё еще не в силах поверить. Потому что так не бывает. Счастливый конец подобной истории возможен лишь в сказке. Когда Серж успел разучиться в них верить? И когда понял, что верил раньше?

На исходе Рождение Осени. В точно такое же корнет Кридель переплыл Танн. Как легко и быстро летело время в отцовском поместье. Как медленно тянулся в Сантэе каждый час…

Позади осталась Бездна, вперед ждет Дом. И всё еще никак не верится…

Роджер тоже в основном молчит. Он просился остаться. Анри сам уговорил его на обратное. Джерри едва оправился от раны. Никогда не знаешь, в какой миг вновь накроет лихорадка. И хромота — до конца жизни. Только в таком состоянии Роджеру и скитаться! Да еще и драться не на жизнь, а на смерть. Хорош хромой наемник. Да еще и с фехтовальными талантами друга.

Пригласить его к себе Серж успел давно. И многократно повторил — для верности. Чтобы друг уж точно не забыл. Не придумал предлог в последний миг.

Пригласить — и уговорить остаться как можно на дольше. А потом — вместе поступить в Академию. Военная служба — уж точно не для них. Жизнь это доказала.

И отец будет счастлив — наконец-то. Он ведь был кругом прав.

А там они, может, и дочь Роджера отыщут — кем бы она ни была. Если всё это и впрямь — правда.

Папа и здесь поможет обеими руками.

Как же хорошо, что осень еще только началась. До самого страшного для Роджера времени — еще далеко. Успеют доехать до поместья.

А до ранней весны — еще дольше.

Джерри называет ее «стылой». Потому что никогда не был в Тенмаре. Там весной всё уже вовсю цветет…

Глядишь, и лихорадка отступит — не навсегда, так надолго.

Прощай, Сантэя. И товарищи по несчастью, вдруг ставшие близкими друзьями. Но не настолько, чтобы уйти с ними в неизвестность и смерть — если судьба предоставляет выбор. Нельзя просто отшвырнуть шанс вернуться домой. К родным.

Это несправедливо даже по отношению к тем, кто и рад бы — да не может. К тому же Эжену Лотнэру.

Граница — всё дальше. И два коня мчат вперед. Порой — стремя в стремя, а на узкой дороге — гуськом. И вновь — рядом плечо друга.

Где-то далеко (но всё ближе!) ночами не спит отец. А мама не отрывает усталый взгляд от окна. Бесконечно смотрит на дорогу — от ворот к усадьбе. На золотую россыпь листвы, на мокрый тающий снег, на свежую зелень… и вновь на листву. Сменяют друг друга месяцы — только материнская любовь не угасает.

И почему-то кажется — там Серж не услышит ни слова упрека. Ни звука, ни укора во взглядах. Только крепкие объятия и радостные слезы:

— Ну вот, сынок, наконец-то ты и дома.

3

Констанс Лерон не чувствовал облегчения — до этой минуты. Больно уж странно вели себя сопровождающие. Больно уж хмуро, неприветливо и… откровенно враждебно. А ведь они уже даже не в Аравинте! Что странного, что уроженец Тенмара едет по родной провинции? Пусть и в сторону границы…

Неужели непонятно, что Констанс-то уж точно не может быть аравинтским шпионом? Да и ничьим другим. Разве что Валериана Мальзери, так тот — коренной эвитанец. То есть не коренной, конечно, но все всех поняли.

Но ведь эриковцам (если конвоируют и впрямь они) даже об этом факте биографии Констанса знать неоткуда. Бывший мидантиец и нынешний Регент агентуру не сливает. Особенно простой солдатне.

Так почему же они с таким видом встретили гонца из столицы? С важными новостями, между прочим. Он же честно назвал свое имя. Честно попросил проводить к Эрику.

Не поверили? Так как раз это проверить несложно. Тут из столицы вот-вот столько таких гонцов притащится…

Констанс просто всех опередил. Молодой, в меру благородный дворянин во весь опор скачет предупредить честного, отважного полководца о перевороте в столице. Тем более, тот как раз уже возвратился из Аравинта и успел дойти аж почти до замка Тенмар. И спешит прямо в лапы опасности. Если бы не молодой, благородный дворянин.

Конечно, переворот уже кончился, потому что пересажавший Регентов безумный юнец успел окочуриться. А Гуго — законный, легитимный правитель, не придерешься. Потому как принцесса Жанна не наследует вперед дяди — спасибо ее родному папаше. Да и вообще она — в добрых и заботливых когтях Всеслава, так что жива ли еще?

Так что это Констанс — заговорщик, подбивающий честного полководца на новый переворот. Вместо верной и преданной службы.

Вот только уж жирному дядюшке Эрик служить не станет точно. Да и тот от него избавится — едва сможет. Едва найдет, чьими руками. Или подскажут.

Так что об этом можно уже перестать тревожиться. Это просто осень вокруг не дает успокоиться. Ало-золотая тенмарская осень.

Только бы Ирэн у Лойварэ встретили приветливее. Конечно, она — дама. Но дамам ездить по нынешнему Эвитану — слишком опасно. А кавалера могут пристрелить еще издали. Не приглядываясь и не разбираясь.

Надо было лучше сопровождать Ирэн! Не отпускать одну, а стать защитником и опорой! Почему Констанс не подумал об этом сразу?

Только теперь. Когда столько времени провел бок о бок с подлинной опасностью. Хмурой и вооруженной. Посреди осени. В точно такую же четырнадцать лет назад опустили в землю маму…

Далеко отсюда. Тогда еще герцог Ральф (внезапно дедушка!) не расщедрился им на поместье в окрестностях старого замка. Но осень везде одинакова.

Подлинная любовь, подлинная опасность. Где Констанс был раньше? Как писал о том, чего не успел испытать?

— Принц Эрик Ормхеймский ждет вас.

«Принц». Не маршал. Хороший знак или плохой? Значит ли, что Эрик готов бросить вызов Гуго?

Странно, прежде ведь в Тенмаре листва желтела позже на месяц. Здесь ведь не Север. И даже не Лютена.

Так откуда под ноги стелется целый хрустящий ковер? И новые жертвы осеннего ветра не спеша опадают на теплую землю.

Едва Констанс предупредит сурового принца-маршала — тут же рванет на Восток. Навстречу даме сердца. Наперегонки с осенью. В Квирину она приходит уж точно позже.

Догонит Ирэн он вряд ли, но хоть узнает, всё ли…

И потом — так они встретятся быстрее! Констанс столько не успел сказать. А уж записать — лишь малую толику желаемого.

Ну и огромная же палатка. Такая полководцу и положена?

Странно, по слухам — прежде в боевой обстановке Эрик роскоши не любил. Оставлял для столицы.

Тогда что здесь за две в меру прекрасные обнаженные гурии у ног маршала-принца? И на крестьянок совсем не похожи. Похожи на…

В глазах потемнело — разом. Кузину Терезу Констанс не любил никогда. Надменную злюку Тере. Но сейчас даже не враз признал высокомерную красотку в голой перепуганной девчонке в синяках. Жалко сжавшейся на алом ковре на полу.

Ей явно больше всего хочется не сбежать, так забиться в угол. Но господин и повелитель не позволит.

И такие же ковры — на стенах палатки. Тоже осенние.

И на них не видно крови. Как и на листьях.

Как Тереза сюда… Что здесь… Что дома⁈ Как…

Какого змея⁈ Какого…

Отец… Здесь же совсем рядом… Они в прошлом году охотились…

Эрик небрежно потрепал Терезу по… куда попал. И это вернуло Констансу рассудок. Как ледяной водой окатило. На морозе.

Говоришь, армия дошла почти до замка? Она его миновала. Потому и Эрик живет в палатке — пусть и роскошной.

Больше уже просто негде.

Герцога Ральфа нет в живых точно, а слизняк Гамэль продаст всех, но будь герцогиня Катрин жива…

А значит, и отец. Далеко же его могила от маминой.

Слизняк Гамэль продаст всех. Но не родную дочь в наложницы. Не любимицу Тере. И не при живой тетушке Колетте.

Будь родители Терезы живы — такого не произошло бы никогда.

Где твоя могила, нелюбимый, презираемый дядюшка? Общая с тетушкиной?

У Тере тоже не осталось никого. Только двоюродный брат. Столичный вертопрах-поэт. Всегда считавший войну скопищем бессмысленной крови и грязи.

Он был прав. Абсолютно. Но вот только воин способен защитить от крови и грязи родных, а презирающий поэт — нет.

Нет⁈ Только смотреть, да? Как на твоих глазах…

— Да как вы… — вперед Констанса просто швырнуло. И рука рванула клинок сама. Шпагу.

Жаль, пистолеты отнял конвой. Как это они про холодное оружие не вспомнили?

— Надо же, — хищно усмехнулся голый Эрик. Неведомо как, но успевая вооружиться раньше противника. И невесть когда оказаться на ногах. Потому Констанса до конца и не разоружили. — Поэтишка-виршеплет вообразил себя мужчиной.

— Уж точно больше, чем ты, — услышал Констанс собственный голос. — Мне ведь никогда не требовалось запугивать и принуждать.

Молния — чужой клинок, оскал — чужая усмешка. Боль слева в груди, тьма в глазах.

Хохочет Эрик. Где-то вдалеке — надрывный крик Терезы. Стихает.

И во тьме вспышкой — память. Огромные изумруды глаз Ирэн. Горят в бесконечной тьме. Заслоняют всё. Даже оскал Эрика. И круговерть осенних листьев.

Ирэн! Что с ней теперь будет?..