Ормхеймский Бастард (СИ)

Глава 3

Глава третья.

Эвитан, Центральный Тенмар — Лютена.

1

Когда они пробирались мимо бешено гремящего водопада, Эйда едва не закрыла глаза. Ирия, может, и замерла бы на краю — полюбоваться дикой красотой опасной стихии. Но вот ее сестру бурлящая бездна внизу вовсе не манит, а смертельно страшит.

А теперь напоминает о себе неумолчным шумом. Что голодная гибель стережет совсем близко. Что преследуемые беглецы расположились всего в паре сотен шагов от нее. Зачем-то.

Ведь и без того скачут по грани совсем другой бездны. И от нее сбежать — несравнимо труднее.

Бессонная тревога не желает отпускать. Никак. Скачет бок о бок с отрядом, устраивается рядом на привалах. Любопытно заглядывает в ночные сны. Превращает их в кошмары.

Почему? Неужели Эйда — настолько жалкая трусиха и паникерша?

Ведь, во-первых — никакой погони люди нового короля за беглецами не отрядили. Они вообще не собирались никого ловить. Особенно — их.

Конечно, больше лиаранка боялась тех жутких жрецов с кривыми серпами. Но никакой засады по дороге не встретилось. Всё тот же таинственный маг с посохом перебил поголовно всех? И намертво запечатал логово. Капище.

Не опасен оказался и нахальный Игнасио Вега. Во-первых, в палатке с Эйдой спала служанка — общая у них с Жюли. Суровая, расторопная вдова-солдатка лет сорока. А сама дочь священника благополучно делила палатку с любовником. Вполне добровольно. И вовсе не выглядела оскорбленной или заплаканной.

Виконт сдержал слово — никаких приставаний к Эйде. Ни малейших, даже намеком. Только безупречная вежливость.

В походе Веге и впрямь хватало Жюли.

А все прочие видели в ней гостью предводителя. Знатную и уважаемую.

Совсем скоро поместье его друга — маркиза Мишеля Витэ. Но вряд ли так уж опасен окажется и он. Наверняка у него в родной усадьбе под рукой проверенная любовница. А то еще и не одна. А Веге нет никакого смысла оберегать Эйду сейчас, чтобы потом вручить другу. Она ведь не дева, а мать бастарда.

Так почему Эйда вновь перестала спать ночами? Почему не отпускает вязкая зыбь полусна-полуяви? Почему яркие и горькие картины прошлого снова и снова вползают в кошмары? И где-то вдали победно смеется Карлотта. На ней то алое платье и бальная высокая прическа, то серый балахон кающейся сестры. Но это всегда она — Карлотта, графиня Таррент, урожденная Гарвиак. Беспощадная и жестокая. Сметающая всё на своем пути.

И почему теперь так плохо спит Мирабелла? Ведь в первые ночи побега была почти безмятежна. Или сразу она просто больше уставала? Или прошлое догнало и маленькую дочку? Оно ведь у нее ничуть не слаще материного. И по вине тех же самых врагов.

— Это не из-за них. Они — хорошие, — вздрагивая, пояснила девочка. О спутниках. — Они нам плохого не хотят.

И невпопад:

— Мама, мне страшно! Будто плохое ищет нас. Очень плохое.

Ищет. Черные жрецы с серпами прекрасно умеют вынюхивать.

Довериться или нет? Не Мирабелле — любвеобильному виконту?

Ни Игнасио Вега, ни Жюли тревоги до сих пор не ощущали. И в мелочах — не врали. Да и зачем врать — если Эйду можно спокойно спеленать и доставить силой куда угодно? Чем она опасна?

Да и чуткая Мирабелла обычно в таких вещах не ошибается.

Но можно ли им верить до конца? Или предатель — один из отряда? Кто-то, облеченный доверием предводителя? Тот же доверенный лейтенант Веги, суровый немолодой Ольдес, к примеру.

Промучившись очередную ночь, Эйда с раннего утра направилась к Веге.

2

— Я не ждал вас так рано.

Выше пояса он одеться просто не успел. И так скорость от «откройте» до «входите» поражает. Тоже солдат? И не из тех, кто не просыхал в несчастном Лиаре.

Жюли не проснулась вовсе. Сладко спит, завернувшись в смешанное «одеяло» из разных плащей. Только пепельный затылок наружу торчит. И край розового уха.

Вега небрежно набросил на любовницу еще один теплый плащ. К уже имеющимся трем. Заодно освободил место Эйде:

— Присаживайтесь, сударыня. — Он и впрямь быстро накинул рубашку. Даже в походе — не слишком мятую. — Чем обязан чести?

Эйда примостилась на край любовного ложа:

— Сударь, не хочу быть навязчивой или показаться истеричной, но у моей дочери есть дар. Она чувствует опасность.

— Верю, сударыня, — совершенно серьезно кивнул он. Застегивая камзол. — И сейчас она ее чувствует?

— Да. Как никогда. Почти.

Хуже было только в черном подземелье.

— Жаль, дара нет у меня. Значит, враги близко. И надо быть вдвойне осторожными. Значит, и дальше двинемся Краем Водопадов.

— А здесь есть еще? — едва не содрогнулась Эйда.

— Да, еще один. Песнь Алиеноры. Если повезет — как раз доберемся к вечеру. Вам понравится, сударыня. Одно из самых прекраснейших мест Юга.

И опаснейших?

— Меньше этого? — понадеялась Эйда.

Игнасио Вега улыбнулся — широко и белозубо. Нет, как раз с краю один зуб сломан. В драке?

— Выше раза в три. Кровь Инес рядом с Песнью — как волчонок против матерого вожака стаи.

Отлично!

— Скажите… вы полностью доверяете Мишелю Витэ?

— Доверяю ли тому, с кем мы взаимно друг другу обязаны жизнью?

— Просто… — смутилась Эйда. Но не опустила глаз.

— Я вас понимаю. Мой отец достоин доверия не больше вашего брата Леона. Потому я и везу вас не в родовой замок. Хоть он и лучше укреплен, и дальше расположен. И, поверьте, вашему уважаемому дяде Иву я тоже обязан.

— Ваш отец…

— Предаст меня при первом же удобном — и выгодном! — случае. Особенно теперь, когда снова женился. Он ведь еще не стар. А узаконенные бастарды, вроде меня, нужны лишь до поры, до времени. На всякий случай. Про запас.

Как и согрешившие дочери. Впрочем, нет — те не нужны вовсе. Вместе с их бастардами.

— Простите…

Кажется, у Эйды талант — вляпываться в скользкие темы.

— Не за что. Что я — бастард, знают многие. Отец официально признал меня и назначил наследником лишь после смерти моего законного брата. Предваряя ваш вопрос: нет, я не убивал Родриго. Он был моим братом. Вдобавок — мало взял от нашего отца. Мы дружили… насколько удавалось. Насколько я вообще умел тогда дружить. И никакой титул не стоил его жизни.

— Жюли… — вырвалось у Эйды.

— Всё верно, я купил ее на подпольном аукционе, куда красотку приволок ее же алчный дядя. Нет, я Жюли не насиловал. Она не только красива, но еще и весьма… любопытна. В отличие от вас. Поверьте, иногда ее фантазия еще мою переплюнет. Под настроение девочка с вами как-нибудь поделится… если мы все выживем. Я бы, возможно, даже женился на ней — будь я, как прежде, бастардом. Или сиротой. Увы, Жюли меня устраивает живой. И потому ей и дальше придется как-то примирять свою религию и память об отце — верю, порядочном — с собственными вкусами и темпераментом.

Действительно ли девушка всё еще спит? Эйда бы не поручилась.

Как и за то, не покинет ли эту палатку виконт сегодня с синяком под глазом. Или с царапинами на щеках. Жюли порой могла врезать любовнику, не церемонясь. Очевидно, под то самое «настроение». В соответствии со «вкусами» и «фантазией».

— Если вас интересует судьба ее сестры, то я отправил Марианну в семью одного пастора — воспитанницей. Девчонка еще определенно не в том возрасте, чтобы меня заинтересовать. И на торги ей точно рановато. А сейчас, если вы не против, я вас оставлю. Пора собираться. Если хотите, можете разбудить Жюли. А я пока предупрежу лейтенанта Ольдеса. И спасибо вашей храброй малышке-дочери.

3

Когда-то в детстве Эйда с сестрами и братом читали страшную ормхеймскую сказку. Про злобную троллиху — Лесную Деву, что одну ночь в году вздымала факел из горящих живых веток над любым, кто умрет в этот год. И никто не мог избегнуть своего пути. Каждый проходил мимо Лесного Страшилища — во сне.

Им всем было тогда так страшно слушать. Храбрилась одна Ирия.

А теперь Эйда жалко бредет через сырой осенний туман, прижимая к груди перепуганную дочь.

Рядом пытается храбриться Жюли. Хорошенькая, легкомысленная Жюли с дрожащей на побледневших губах улыбкой. На сей раз ее спасти некому. Здесь нет Игнасио. И даже бордель-маман.

Всё остроконечнее — хмурые ели и сосны впереди. Непроходимый частокол густой хвои Лиара. Замкнутая тюрьма для пленников Лесной Девы.

Всё ближе — жуткий факел лесной троллихи, что сама — выше великанов- деревьев. И тверже самых жестких камней.

Узкая неровная тропа — не свернуть. Впереди ли, позади — уныло бредут в сырой мгле такие же полускрытые северным туманом обреченные жертвы. Будущие. Еще живы — и уже скованы смертным ужасом. Вековой и роковой традицией. Избранный сегодня — неотвратимо погибнет.

Мертвый бурелом под еще живыми ногами хрустит, заставляет ступать осторожно. Замедлять жуткий путь… но всё равно не сворачивать. Быстро ли, медленно, но впереди ждут злобная троллиха и яростный факел.

Заросшая тропа полого ведет вверх. На огромную вековую Царь-Гору. Очередной древний алтарь давно забытых сил.

Жалобный крик, обреченный вопль, еще один… Этим уже не спастись. Никто не придет на помощь. Нельзя противиться жестокой судьбе. Бесполезно. Его не спасешь, только себя подведешь под удар.

Щербато скалится уродливый лик Лесной Девы. Багровый факел неотвратимо рассекает пополам бледный круглый диск вечно голодной луны. Опять — зловещее полнолуние. Смутное время лесных ведьм, каменных троллей и прочей нечисти. Только сегодня — еще и особенная ночь. Ежегодный, долгожданный ими праздник. Будущий пир.

Эйда внезапно сунула дочь в дрожащие руки Жюли и резко столкнула обеих с петляющей тропы:

— Бегите! Быстро! Прочь!

Еще не слишком высоко поднялись они в затянутую дымкой гору. Еще можно скрыться вниз. В спасительном тумане. Дотянуть до рассвета, что несет смерть для любой нечисти.

Троим сразу не спастись, но вместо троих может погибнуть одна. Кому следовало утонуть в ледяных волнах Альварена еще годы назад.

Жуткий лик уродливой троллихи обернулся к старшей и самой бестолковой дочери лорда Таррента. Единственной, кто посмел противиться силам, что древнее ее давно покойных предков.

Будто длинные когти стиснули с головы до пят, вонзились в кровь… потянули вперед. К раскаленному факелу. Как раздвоенный змеиный язык — добычу.

Всё ближе и ближе разъяренная великанша. И… выше. Вот уже заслоняет ночное небо. Скалится уродливый серый лик в обрамлении тусклого лунного облака.

— Я тебя не боюсь! — пронзительно крикнула Эйда. Вверх — в лицо врагу. Как в детстве обещала Ирия. — Не боюсь!..

…Наяву или во сне? И так ли уж это важно?

Откуда снаружи столько скачущего огня? Мечутся тени на темной стене тонкой палатки.

Распахнуты тревогой огромные глаза Мирабеллы. И рядом нет Росы.

Эйда столкнулась с ней в дрожащих на ночном ветру дверях палатки. Уже полностью одетой. И вооруженной кинжалом. Лезвие поймало багровый блик взбесившегося костра.

— Наружу, быстро! — тоном, далеким от повиновения, рявкнула суровая служанка. — И вы, и девочка.

Жмется к груди родное тепло. Маленький, дрожащий комочек.

Вот он, огонь! Ярко вспыхнувший костер, и совсем рядом — факел!

Нет, факелы. Беспощадно высвечивают всё и всех. В руках людей, а не каменной великанши. Как раз она осталась в детстве и в сказках, а вот враги — наяву.

Кругом — чужие воины. Разъяренные, до зубов вооруженные, готовые убивать всё живое. Очередные лесные бандиты.

Так уже было. И не раз. Нападение из густой чащи — внезапное, резкое.

Почему внезапное? Разве тебя не предупредил собственный ребенок? А ты — командира?

Как тогда, в зимнем Лиаре… И никто ничего не смог. А потом голодную луну сполна насытил жадный кинжал Карлотты.

Гудящий шум орущих голосов, яростные крики, отчаянные вопли, оглушительный грохот выстрелов. Бешено мечется пламя развороченного костра, спятили яростные факелы. И заразили всех вокруг.

Темная тень — бегущий силуэт с двумя клинками. Вега.

Следом — давешний лейтенант Ольдес. И остатки отряда. Яростные, решительные тени.

Замкнули женщин и ребенка в рваный круг. Будь здесь Анри Тенмар — поступил бы так же.

Эйда подозревала лейтенанта, а он оказался честен.

Она сама с Жюли, служанкой и Мирабеллой — в центре. Роса вооружена коротким ножом. Блики факела скользят по стали, отражаются в суровых черных глазах. Роса — красавица. Почему прежде Эйда этого не замечала?

— Отступаем к реке! — орет Вега. — Живо! Жюли, не отставай.

Да, к реке. Текучую воду не переступит нечисть. Раз уж наяву ей не страшен рассвет.

Нет. К воде — не за этим. Очнись уже и проснись!

Река — это еще и Песнь Алиеноры!

Грохот водопада позади оглушил хлеще выстрелов. Дальше отступать некуда. Разве что стать… Песнью.

Вега вынырнул из едкого дыма факелов. И оглушающих выстрелов. Лицо — в пятнах пороха и… крови. Чьей?

И рядом — жалкая горстка уцелевших солдат.

— Если нырнуть вниз — течение вынесет. Эйда, Жюли, Роса…

На сей раз — вода теплая. Только вместо ледяного северного озера — бурлящий водопад. Поет.

— Я не умею плавать.

Всё еще. А Мирабелла — тем более. Некому и некогда было научить. Их Песня станет короткой.

Неужели — всё? Вот так? На пороге спасения?

— Ясно.

— Я умею! — бормочет Жюли. — Я в детстве ныряла со скал, мы жили на побережье. Игнасио, я смогу! Я помогу Эйде, правда. Обещаю. Клянусь. А Роса — Мирабелле.

Только бы она опять не сочиняла себе другое прошлое!

Роса торопливо обвязывает что-то вокруг талии девочки. Пробковый пояс!

Едва сошелся. В том смысле, что слишком велик.

— Мой отец — моряк, — внезапно сурово проронила служанка. — А муж был солдатом. Девочку я удержу, не волнуйтесь.

И рухнула как подкошенная. На темной ткани мужского наряда — уродливая алая клякса. Посреди груди.

Кто-то из бледных солдат склоняется над ней. Безнадежно качает встрепанной головой.

Очередная пуля обдирает ближайший ствол. Кленовый — не хвойный. В полушаге от Эйды.

— Жюли, если ты и впрямь хорошо плаваешь — ради Творца, спаси Мирабеллу! — заорала Эйда.

Жюли вдруг стиснула руки подруги. Крепко-крепко.

— Ради Творца, поклянись, что прыгнешь следом! Я помогу! Я справлюсь!

— Клянусь!

Жюли крепко обхватила девочку… и сиганула в пенную круговерть.

А прямо перед Эйдой из тьмы вырос громадный здоровяк. Из полубеззубого рта пахнуло чесноком и гнилью. А с ножа — кровью. Свежей. И уж точно — не его. К сожалению.

— Ах ты…

Эйда не знала, что чудом не промахнется. А ближайший ухмыляющийся враг просто не ожидал. И теперь пытается зажать рану в животе. Глубокую — по рукоять.

Кинжал Эйды — вдвое короче. Но ниже ребер — хватило. Теперь бандит залит еще и собственной кровью.

Лейтенант Ольдес отпихивает воющего врага в сторону, заслоняет Эйду. Как она смела в нем сомневаться?

— Отлично, сударыня, — Игнасио бледен как смерть. Опираясь о крепкое дерево, заряжает оружие. Увы, хоть ствол и удержит любого — он слишком тонок, чтобы укрыть от пуль. — А теперь — вниз. Поспешите.

— Сейчас…

Эйда вновь перехватила нож двумя руками. Сейчас от нее вышло бы больше толку в тех катакомбах под Лютеной. Наверное.

Она даже не соврала. И впрямь сейчас прыгнет. Просто — мертвой.

Где-то там, вдали, качаются в пенной шапке волн две головы. Далеко-далеко. Течение несет их всё дальше от пуль. А ветер уносит звуки.

— Эйда, мы живы… Прыгай… Эйда… Ты обещала…

Когда-то ее об этом просила Ирия. Надо было прыгать тогда. Это бы изменило столь многое.

Сейчас живая сестра ныряла бы в теплое море Квирины. Не ради спасения — просто так. Ирия очень любила плавать…

А сейчас от Эйды больше проку здесь. Жюли не вытащить двоих. Значит, жить будет Мирабелла.

Благослови Творец Жюли. На сей раз она и впрямь не соврала. Спасибо.

Троим не выжить. Но вместо трех может умереть одна.

Усмешка-оскал — на лице Игнасио. Даже с раной в груди. С такой же точно дрался Тенмар. Из последних сил.

— Они не пройдут, да, сударыня? — почти ослепительно улыбнулся он. Почти как в палатке.

Эйда молча кивнула. С ножа капает кровь, заливает руки.

Пусть. Свою Бездну она заслужила за другое.

Ни одна мать не раскается, что прикрыла бегство дочери ценой жизни врагов.

Вот и конец испуганной девчонки, что так боялась прыгнуть в весенние волны. И тем подставила Анри и любимую сестру.

Судьба подарила ей так много. О чём даже не мечталось. Столько раз обнять дочку, прежде чем умереть.

Может быть, там Эйда даже сумеет простить отца? И вновь обнять его.

— Ири… Ири, я уже почти иду… Встречай!..

4

Змеи… они вновь сыплются с рыдающих алым небес! Вернулись. Ледяные, скользкие… И теперь это уже точно не сон…

Александр проснулся в холодном поту. Как не было уже давно. С самой болезни.

Теперь лучше не шевелиться — хоть несколько мгновений. Чтобы успокоилось бешено колотящееся сердце. Чтобы всем не пришлось вновь возиться с беспомощным, больным стариком. Кардинал и глава церкви Эвитана должен быть лидером, а не обузой борцов осажденной крепости.

Если это — предупреждение, то о чём? Александр никогда не верил в гнев милосердного и справедливого Творца на невинных людей. Но тогда что задумал злобный Повелитель Змей, пока мудрый Творец занят спасением подзвездного мира?

Что могло измениться?

Среди верных михаилитов точно нет предателей.

В Лютену уже вползло слишком много зла, но только не заразных болезней. Значит, нет их и в обители.

Запасы пищи еще не истончились, источники только вчера исправно текли.

Вчера. Если возможна беда, то лишь с ними. Всё же это — самое слабое звено обороны. Родники за городом никто не охраняет. Да и как?

Не все же у Гуго идиоты. Тот же генерал Аллен — трус, но не полный дурак. И понимает, что сторону менять поздно. Эти не простят, те не примут. А соседним державам посредственный вояка без надобности.

Да и кто же и они — те? И захочешь бежать, так не к кому. Не к старому же кардиналу в осаду. Эрик сгинул незнамо где.

Только бы не отравленная вода! Но тогда — что? Подмоге к не просыхающему подлецу Гуго прийти просто неоткуда. Не Всеслав же вернулся и принял его сторону.

И Эрик не присягнет такому дяде никогда — в этом Александр уверен. Ормхеймский Бастард — отнюдь не человек чести, но и не самоубийца.

Невозможна и присяга Гуго со стороны честного маршала Лойварэ. А армия Аллена — и так тут вся. И толку от нее — как всегда от армии Аллена. А особенно — от него самого. Если, конечно, именно он всё же не нашел источники…

Было бы просто здорово — наберись Лойварэ смелости пойти на столицу. Но его армия — меньше алленовской. И восстать против законной власти готовы далеко не все. Особенно без законных претендентов на престол. Гуго-то как ни крути — даже не узурпатор.

А кого вместо него? Александр посадил бы хоть Анри Тенмара и лично благословил, но большинству нужна легитимность. Бедный Грегори Ильдани… жив ли еще? И уж точно не у маршала Мишеля Лойварэ. А Кармэн Вальданэ с детьми так и не нашли. К их же счастью. Скорее всего, беглецы в мрачном Мэнде. А если Жанна — у Гуго, то… бедная девочка.

Что же опять означают проклятые змеи? Новый яд самому Александру здесь подсыпать точно некому.

Да какая уже разница? Если тайный источник отравлен — всем будет плохо. Придется брать женщин в кольцо — и на прорыв. Терять уже всё равно нечего.

А если источник — жив, то нужно просто и дальше держаться. Подбадривать и утешать отчаявшихся. И насмерть драться с беспощадными врагами. Даже не в надежде на чью-то помощь. Просто потому, что сдаваться — некому. Эти не пощадят никого.

А заодно думать, куда ордену михаилитов рваться на прорыв? Ну, кроме наиболее вероятной героической смерти — вместе с защищаемыми?

На Запад, в теплый приморский Илладэн… а дальше? На Южные Острова? Да хоть в так и не разгаданные Ганг или Хеметис. К многоликому тысячебожию, древним пирамидам, южной и восточной древней мудрости. И нынешней жестокости. Хуже Гуго может быть лишь сам Гуго. И его пьяная свора.

— Ваше Высокопреосвященство… — заглянул без стука много ночей толком не спавший Жерар. Надо заставить его отдыхать хоть иногда.

Должен согласиться. Не ради себя — ради тех, кто пострадает, если железный воин Творца свалится.

— Гуговцы пошли на прорыв?

— Нет. Гуговцы никуда не пошли. Они дерутся неизвестно с кем. Пока не понять. Далековато.

Александр в очередной раз пожалел, что беда так запоздала. Или он сам не родился позже. Были бы сейчас резвые, здоровые ноги…

Неужели змеи обманули? В кои-то веки оказались мороком? И тогда… кому сейчас нужна подмога михаилитов? Кого пора спасать?

Враг такого короля — уж точно друг его врагов.

Тогда почему не уходит изматывающая тревога? Из-за слишком долгой войны? Слишком краткого сна? Из-за неумолимой старости и слабого здоровья? Или долгожданная, вымоленная подмога — совсем слаба? Чей-нибудь отчаянный отряд, не выдержавший нынешнего произвола в измученной Лютене?

Тогда точно пора поспешить!

Хорошо, сейчас светлеет раньше. Иначе стариковскому зрению опять понадобилась бы помощь.

Гонец со стены кинулся сразу:

— Ваше Высокопреосвященство, гуговцы отступают.

Да, отступают. Спасать никого не понадобилось. Сами справились.

Еще бы. Наступающие — в сине-серебристых мундирах Эрика! Во главе… с ним самим. Даже Александр уже видит, хоть яд и прилично ослабил ему зрение.

Неужели дождались⁈

— Открываем ворота? — юный лейтенант (бывшие столичные войска) сияет от радости. Дождались, дотерпели, выдержали!

И светлое облегчение проступает на запавшем лице Жерара. Приливной волной катится по лицам прочих. Лицам, взглядам, душам….

— Нет, — будто кто-то чужой ответил за Александра.

— Что? — это уже не лейтенант, это верный Жерар.

Не впервые ли в жизни он усомнился в мудрости патрона?

— Если я не прав, я покину пост кардинала Эвитанского и удалюсь замаливать грехи. В любой монастырь. Вся вина будет на мне.

И лучше не думать, кто займет его место. Жерару не дозволят точно. Он — даже не епископ.

Эвитанского епископа Эрик, может, и поддержит — в пику острозубой, ядовитой Мидантии. Но вряд ли михаилита — после того, как перед его носом нагло закрыли врата Ордена.

Не влезли бы в кардиналы под шумок леонардиты.

А еще хуже, если влезет Мидантия. Там неизвестно не только, жив ли еще Патриарх (а в его окружении — такие змеи в возможных преемниках!), но и кто ныне на Пурпурном троне. Может, уже такое, что и Борис с Иоанном агнцами Творца милосердного покажутся. Святыми и непорочными, проводящими дни в посте и служении ему, а ночи — в молитвах.

Да что с Александром сегодня творится? Неужели только из-за ночного кошмара? Эрик — как раз далеко не святой, но после озверевших идиотов — Карла и Гуго… Чем он будет хуже того же Фредерика Юбочника? Ормхеймский Бастард ведь лучшее, на что можно сейчас рассчитывать! На что уже даже не надеялись…

— Но моей волей — нет. Ворот пока не открывать.

И показалось или нет, что жуткие тиски кошмарного сна слегка разжались? Будто Александр только что отогнал кровавых змей, а не подвел подвластный ему орден под смертельный гнев уже третьего короля.