Ормхеймский Бастард (СИ)

Глава 10

Глава десятая.

Эвитан, Лютена.

1

Никто так и не пришел спасти их с Мирабеллой. Та страшная боль расколола Эйде голову. И теперь черные жрецы убьют ее дочь!

Жар и лед сменяют друг друга, как ухабы дороги с севера на юг, по которой трясется карета. Ничего не видно за окном — черное сукно застилает свет. Эйду везут в Лютену, где казнят ее родных. Скоро очередной привал, и Роджер Ревинтер опять заявится.

Если яростная боль в голове хоть на миг ослабеет — Эйда решится бежать. Потому что Ирия и Диего правы: надо драться до конца. Как Ири, как сестра Диего Элгэ.

Но как быть, если в материном монастыре Эйду опоили отравленным зельем? А если его не выпить — беспощадная змея Карлотта убьет маленькую. Мирабеллу…

…Так уже было. Смертная тоска за Мирабеллу, и едкий привкус сонной горечи. Жесткая хватка не дает шелохнуться, а сладковатый яд льется в пересохшее от жажды горло. Чужие безжалостные руки отгибают голову…

Где Мирабелла⁈ Где ее бедная дочка⁈ Куда маленькую опять отняли⁈ Ради всего святого, только не девочка!

Пожалуйста…

Одна надежда — то же самое орут Эйде в уши очередные пленители. Всё, кроме мольбы к Высшим Силам. Вместо этого — оглушает, колотит в виски грязная отборная ругань.

Значит — не знают. Они тоже не нашли ее дочку!

И Эйда улыбается сквозь багровую боль в затылке и висках. Сквозь непроглядный ужас плена. Сквозь будущую смерть. Сквозь зыбкий туман в больной голове…

— Дайте ей выпить хоть что-нибудь, — этот резкий, грубый голос — злее и спокойнее прочих. И опаснее. От него трясучий озноб усиливается в разы. — Вы соображаете, в каком она состоянии? Вот-вот окочурится, а у нее вечером свадьба.

— И так поили всю дорогу. Всё зелье извели. И выпивку подчистую — на деревенского лекаря. И на глупую бабу-служанку. Иначе тряслись бы оба хлеще, чем эта девка в лихорадке.

— Какому лекарю? Что за сельский коновал им назвался, а вы и поверили, олухи? Да, небось, сами всё и выхлебали, тупые скоты. А баба, небось, не ей, а вам… служила.

— Всем служила, — пьяный хохот. — Как любой бабе и положено. А куда денешься, если эту трогать нельзя? Да ее и шевельнешь лишний раз — сдохнет по дороге. Небось, ее любовничку досталось сильнее, и ничего — живой.

— Любовничек еще и дыбу переживет. И до плахи дотянет. А вот за девку Его Величество со всех башку снимет. Она хоть знает вообще, для чего ее привезли?

— Какое знает — если в себя не приходила?

— Дай зелье посильнее — живо вспомнит.

Тошнотно-сладкий яд льется в глотку. Обжигает… сжигает заживо. Изнутри.

Разгоняет туман в глазах.

— Эй, ты помнишь, кто твой жених?

— Роджер Ревинтер? — безнадежно шепчет она. Сквозь разучившиеся говорить губы.

— Вот видишь — помнит.

— Где моя дочь?

— Хрен ее знает. У мужа спросишь. Недолго осталось.

2

Белая вуаль, белое платье, бледное-бледное лицо. Роджер будто заново вспоминал Эйду… и узнавал. И шагнуть ей навстречу — чуть ли не труднее, чем к Тенмару под острый клинок. Или под клинок к Эйдиной сестре.

— … В горе и в радости, в богатстве и в бедности…

Хорошо что обошлись домашней часовней. Даже отец не стал настаивать на чём-то большем. Еще не совсем опомнился после многодневного Ауэнта?

Десятки лиц незнакомых гостей — все сливаются в одно. Включая знакомое — довольного Эрика. Будто живых людей здесь — всего четверо. Бледная Эйда, ее воинственная сестра, Роджер и его непроницаемый отец. Хоть человечность последних двоих обе сестры Таррент и опровергнут. И справедливо.

— … Пока смерть не разлучит…

Не разлучит. Древние боги об этом позаботились. Как и наглотавшийся восточного порошка Роджер Ревинтер — почти три года назад.

Жених едва коснулся ледяных губ Эйды. Кажется, она всё же успела отшатнуться — просто инстинктивно. И без того снеговое лицо стало еще бледнее. Хоть только миг назад казалось — уже некуда.

Вот такой и будет дальнейшая жизнь. Роджер понимал это и раньше — в нечастые минуты просветления. Если бы он знал, что с Эйдой сделает ее собственная семья, — стал бы за нее бороться? За ненавидящую его пленницу, военную добычу? За вечный укор рядом — до конца своих и ее дней.

Во взгляде Ирии — яростное пламя под маской северного льда Альварена. Скованные зимней стужей студеные пенные волны. Застывшая маска. Надменная улыбка балованной красавицы. Капризной дорогой куртизанки. Исключительно королевской. Лично выбирающей себе любовников.

Когда ты успела такому научиться, Ирия? И у кого? У драконьего старика Тенмара?

Затянутая в белый саван сероглазая невеста — уже жена — еле держится на ослабевших ногах. Вот-вот упадет. И тогда ловить придется Роджеру. Не толстому же леонардиту в глухой черной рясе.

А если поймает постылый жених, Эйде это — еще хуже, чем если продажный леонардит. Даже если у того жирные руки в подсохшей крови по самые дряблые плечи. И толстые ноги — по колено. Даже если Эйда будет об этом знать.

Легкое одобрение в светлых глазах отца, бесконечный ужас — в глубоких серых очах… уже жены.

Что ей сказать? «Я тебя не трону». Роджер даже этого пообещать не может. Спятивший Эрик выразился недвусмысленно.

И что — всё сначала? И даже умереть — нельзя, потому что Эйду это тоже убьет. Ей-то за что всё это? Что за паршивые у ледяного Альварена древние понятия о справедливости? Дикие — с былых времен глубоких пещер и кривых дубин. Не лучше человеческих. Причем, не тех, что у честного подполковника — уже генерала — Анри Тенмара.

Осталось разве что прирезать в широкую спину спятившего Эрика. Это будет первое в истории убийство короля с целью не спать с собственной женой. Глядишь, далекие потомки красивую балладу сложат. Такой сюжет сочинят… Много лучше реальности точно.

Отличная мысль, а главное — легко осуществимая. Не баллада — переворот. А на Золотой трон — кого? Отца? Анри Тенмара? Жаннетт у ледяного Всеслава попросить?

Эйда ощутимо пошатнулась. Ирия кинулась вперед — дикой кошкой, защищающей котят…

И Бертольд Ревинтер загородил ей дорогу. Успел раньше эриковцев. И даже раньше ленивого движения самого нынешнего короля.

— Ты погубишь всех нас! — скорее угадал Роджер ледяное шипение отца.

На того Ирии плевать, но не на Эйду. Остановилась. И даже не ударила.

Будь ее сестра рядом — это облегчило бы всё. Она так нужна Эйде. Но Ирэн теперь Эрик змеи с две близко от себя отпустит. Слишком щедро ее одарила природа… и герцог Ральф Тенмар.

— Забыла, что его бывшая невеста? — кажется, Роджер уже по губам читать научился.

Ирия прожгла Ревинтера-старшего двумя зелеными молниями. Тот и не дрогнул. Прилюдно она нового родственника не убьет.

— Я прошу прощения. Моей жене нездоровится. Ничего, если мы удалимся?

— Долгая дорога, предсвадебное волнение, — прохладно поддержал отец. — Они так долго этого ждали. Я думаю, мы простим молодым отсутствие на торжестве в их честь.

Он тоже не станет скандалить прилюдно.

Натянутая улыбка Ирии — отражение отцовской.

Натянутые смешки незваных гостей. Приглашенных лично королем.

И намеки, что кому-то «не терпится».

Ага, коронованному Эрику — избавиться от досадного соперника. И Роджеру много что не терпелось — когда-то в Амалианском аббатстве. Потому что его никто не столкнул с крутой лестницы раньше. Или не пристрелил. Или не зарезала Ирия Таррент.

Все-таки протолкалась Изящно, но быстро. Пока еще почти трезвый Эрик тянулся за новой выпивкой. Ее он и прежде вливал в себя немало.

— Что с моей сестрой? — еле слышно. — Роджер?

Изумрудный взгляд, темная-зелень платья — под цвет северных сосен и елей. Изумруды в изящных ушах. Бледное лицо, яростный взгляд. Наверняка с собой припрятан кинжал. А то еще и пара острейших стилетов.

— Пока не знаю, я присмотрю за ней, не волнуйся, — успел шепнуть Роджер.

Пока Эрик не перехватил собственную пленницу. Личную военную добычу.

— Ирэн, тебя с торжества никто не отпускал, — громогласно легок на помине новый король.

— Ваше Величество, позвольте…

— Не позволяю.

Особенно остаться наедине с Роджером. В чём Эрик их подозревает? В скороспелом заговоре, в любовной связи, во всём сразу?

Лишилась чувств Эйда — едва перешагнула порог его комнаты. Поймать ее Роджер едва успел.

Хорошо, что она — хрупкая, легкая. Интересно, как бы он ловил, к примеру, Кармэн Вальданэ? Никак — наедине с ней Роджер прожил бы не дольше мига. Сам за себя благородный Анри мстить не стал, но вот его неистовая любовница…

Широкое брачное ложе — тут даже покойному Гуго свободно покажется. Тоненькая Эйда здесь совсем потерялась.

И сейчас вдруг очнулась — не вовремя. Попыталась дернуться. Очень неловко. Будто у нее кружится голова. Или…

Болван и идиот! Как сам валялся в сырой сантэйской канаве — уже забыл?

Спешно посланный за врачом резвый слуга вместо требуемого привел отца. Правда, тоже спешно.

— Какого змея, сын? — Навредить Эйде почти криком он явно не боится. — Ты вроде не в том состоянии, чтобы кого-то пугать. Она что… беременна от илладэнского любовника?

— Отец, если ты за это время не закончил Лютенскую Академию, будь добр — прикажи вызвать сюда нормального лекаря. Трезвого. Моим приказам тут не считают нужным подчиняться. А Эйда ранена.

— У меня в доме лекари не пьют. И ненормальных — не держу. Что с ней? — посерьезнел отец.

— Как минимум — сотрясение мозга. Все признаки. Что еще — пока не знаю. Но ее точно накачали укрепляющим зельем. И вряд ли впервые. А оно сил не придает — только тянет из тебя же.

— А это ты откуда взял?

— Читал умные книги. Я как раз в Академию собирался, помнишь? А еще — все подобные зелья похожи на тот порошок, что мы оба хорошо помним. Кстати, о больных. Если уж мою дочь не нашли, ты не можешь хотя бы добиться перевода в наш дом моего друга Сержа Криделя? Я обязан ему жизнью. А мне Эрик вроде не отказал. Как и Ирэн. Только Серж всё еще не у нас.

Распоряжения слугам отец отдал быстро, четко и бесстрастно. Но отдал. Насчет Эйды — не бедного Сержа. Пока. За последним — точно не к слугам.

— Что я еще могу сделать для тебя, сын?

Назвал ли он его хоть раз Джерри — с самого возвращения? Если только в первый миг.

— Да, отец. Можешь.

Помочь умереть и при этом не погубить Эйду. Получится?

Смотрит. Выжидающе. Пытливо. Делано-спокойно. Не опускает взгляда. Нет ничего, что заставит это сделать Бертольда Ревинтера.

— Найти нашу с Эйдой дочь. Это даст ей силы выздороветь. Еще здесь и сейчас не помешала бы Ирия Таррент. Она знает сестру куда лучше, чем я. Это ей следует присматривать за раненой — не мне. Ирии Эйда доверяет.

Бертольд Ревинтер промолчал целый миг. Подбирал слова? Отец?

— Насчет второго — ты знаешь, это точно не ко мне, а к королю Эрику. А к нему — бесполезно. Он Ирию никуда от себя не выпустит. А насчет второго… Я сам давно хочу обнять единственную внучку. Поверь мне, сын.

3

Гуннор за свои не столь уж зрелые года успел побывать чересчур много кем. Не самым бездарным офицером. Разочарованным в войне будущим студентом. Рыцарем и защитником дам — прекрасных и не очень. А теперь стал мятежником в осаде. Изменником законному королю. Уже третьему по счету.

А с некоторых пор — еще и ночным лазутчиком. В бывшем мирном городе. Куда приехал учиться, а не воевать.

Всё же хорошее дело — тайные ходы. Прежде через них смелые михаилиты выводили преследуемых людей. Теперь — всё равно не вывести.

Эрик Бастард — истинный ормхеймец. Папенька бы одобрил. Новый король — храбрый воин и одаренный полководец. Любую лазейку из Лютены охраняют как никогда. Даже окраинные улицы прочесывают. Частым гребнем. А порой еще и заброшенные дома шерстят. Вместе с подвалами и чердаками. Тощая мышь не проскочит.

И не зря. Трое переодетых монахов и мирянин разом застыли у лепной стены брошенного особняка. Слились с ночной тенью.

Что сделал невысокий подросток не старше пятнадцати годов трем здоровенным громилам — не известно. Но больно уж похабно ухмыляются эти новые… хозяева жизни. И подхихикивают.

Не-хозяева поняли друг друга без слов. И даже без переглядки. Даже быстрой.

Не впервой.

Когда в городе заводятся усатые тараканы или портовые крысы приносят чуму — их пора истреблять. А если зараженные крысы и жадные тараканы ростом с человека и вооружены — значит, истреблять тайно. Потому что сами они не воюют честно.

Подкрасться сзади. Напасть. Вступить в краткий и беспощадный бой. Между делом развязать невезучего мальчишку и содрать смертельную петлю с его тощей шеи. В рубашке родился. Впрочем, совсем везучих ночами просто не ловят.

Теперь быстро перебить остатки врагов. Пожелать удачи мальцу. Приказать ему помалкивать. Выслушать рваные, сбивчивые «спасибо». Слегка погреться в чужих восхищенных взглядах. Всё же героем быть приятно. Ночным носителем справедливости.

И отказаться взять паренька с собой. Раствориться в осенней ночи.

Ах да — еще сначала трупы забрать. Не хватало только навлечь мстительную беду на целый квартал. Хлебнувший крови Эрик такие новые законы сочинил — сам Филипп Первый Скорняк восхитился бы…

Причем, писал лично. Тупым Гуго и Карлу на такое ума бы не хватило.

А предыдущим правителям оно и не требовалось. После Скорняка даже его именем впредь принцев уже не называли.

Как бы самим ночным разведчикам из Лютены выбраться — скорыми гонцами. Но даже если вдруг и выгорит — к кому бежать? Хоть императора Мидантийского на трон зови и проси унию. Так во всех сопредельных странах, по слухам, тот же гадюшник творится. Исключение — сожженный Аравинт. Потому как вообще страной быть перестал. Превратился в эвитанскую провинцию.

Под сомнением еще северный Бьёрнланд — исконные враги. Но и там — кто сказал, что всё и сейчас еще гладко?

Этак только в вольный Элевтерис драпать и останется. Но кого оттуда призывать — самого удачливого корсара? Так ему всё одно войска для победоносной высадки не хватит. Морской флот воюет не количеством. Особенно пиратский.

Легко пролетает ночная вылазка. Будто тьма, как некий древний бог или голодный демон, на глазах сжирает время. Будто и не дрался ты, а блаженствовал в жарких объятиях знойной красавицы.

Кстати, о красавицах. Гуннор усмехнулся. Тайным героям лютенской ночи пора торопиться назад. Негоже опаздывать на собственную свадьбу.

Повезло бы им с милой Соланж при других обстоятельствах заполучить в венчающие самого кардинала Эвитанского? Тоже трижды мятежника, кстати. И давно приговоренного. Еще два короля назад.

Интересно, что послушный сын мог бы написать любезному папеньке? «Срочно вышли пороха и пуль»? Папаша — бывший вояка — такое бы одобрил. Даже подмогу мог бы выслать — в лице непобедимого себя. Причем, скорую.

Но вот кто доставит столь нужное и важное письмо? Гонцам-то не выбраться. Даже тощим мышам.

А голубей скоро всех с голодухи поедят. Даже не почтовых. Последних просто давно перебили и зажарили. Еще при пьяном Гуго.