Ормхеймский Бастард (СИ)

Глава 5

Глава пятая.

Мэнд, Тайран.

1

В Аравинте горели летние костры. А в черном саду Мэнда мечутся черные тени.

Арабелла помнила ту крышку погреба над головой. И орду врагов — еще выше. Только тепло рук Грегори и Вита тогда спасало от безумия. Только их намертво сцепленные ладони. И теплое дыхание во тьме,

А теперь рядом — один Вит. А в саду темные тени ждут гостей. Но не хозяев. Тех здесь уже нет. Здесь теперь не осталось живых.

Арабелла опоздала всего на несколько часов. Приди посланцы короля сейчас — ледяные стражи спасли бы людей. Но при свете дня они — почти бессильны.

Зато сейчас — полны сил. Когда уже не нужно никого спасать. Зато вполне можно уничтожить.

Например, встретить здесь. И предупредить.

А затем — окружить кольцом.

Не было смысла сюда лезть. И как же невозможно сейчас просто уйти.

Ни потому, что это трусость, ни потому, что не отпустят. Что бы ни приказала мэндская соперница Анжелика — послушают Дети Ночи ее, а не то ли гостей, то ли пленников. А сейчас они выкуривают Змей. Спасение опоздало, но не месть.

А незваные гости побудут зрителями. Слушателями.

Шорох позади едва не вырвал крик. Вит крепче сжал ее руку. А Белла-то еще считала себя смелой!

Но Ледяные передвигаются бесшумно. Скользят.

Кроме них, здесь двое живых и четыре клинка. Конечно, идти в последний бой Арабелла предпочла бы с Грегори. Но раз его сейчас здесь нет — может, хоть выживет?

Нет. Трое живых.

Двое — спина к спине. Белла и Вит. Кого бы не подпустили к ним Дети Ночи — мало ему не покажется и от горячих.

Бояться здесь нужно не смерти, а королевского плена. А уж от него-то с наступлением сумерек новые союзники спасут. Пока не сожрали сами.

Впереди — Змеи и их холуи, позади — Дети Ночи. А где-то рядом шуршит… кто? Мэндское безумие захлестнуло теплые огни Вальданэ. Свет дней и пламя закатов, костер во дворе и тепло камина. Любовь, дружбу и покой.

Холод, холод — здесь кругом только холод. Посреди лета и обычно теплой осени.

И страх.

— Вы — люди?

Еле-еле слышный шепот. Да, обычный человек из плоти и крови здесь — редкая драгоценность. И предмет охоты. Всех и каждого, кто не люди.

Арабелла склонилась над невезучим мальчишкой. Куда невезучее ее самой. Она худо-бедно прожила гораздо дольше. А в его годы у нее еще была не только мама, но и живой папа. И благополучная жизнь в Вальданэ.

— Пожалуйста… мне велели прятаться… но я больше не могу…

Велели⁈ Сколько часов он пролежал в темном шелестящем саду? В двух шагах от убийц и похитителей? Ожидая сумерек… и того, что приходит с ними. И зная, что в дом теперь нельзя. А для Детей Ночи он — всего лишь пища. В таком возрасте к себе еще не берут. Дети Ночи ведь уже не растут и не взрослеют.

Предупредил Арабеллу холод. Вит немедленно заслонил ее. И мальчика.

И второе Порождение Ночи обошло их вокруг. Столь же юное, прекрасное… и отталкивающее.

— С нами не воюют.

— Вы сказали, что не враги, — опередил Беллу Вит.

Она бы прошипела что позлее.

— Не враги. Нам нужен мальчик.

— Нет! — оскалилась Арабелла. — Вы забыли? Он — брат вашей Анжелики.

— И брат нашей Княгини. Он нужен нам для смерти, но не своей. Мы вернем его живым.

— Мы пойдем с ним, — вновь успел раньше Вит.

— Хорошо. Ты его прикроешь.

— Мы оба прикроем! — Арабелла свободной рукой крепче прижала ребенка.

— Хорошо, оба.

— Зачем он вам? — Вит решил быть до конца миролюбивым?

— Не волнуйтесь, — улыбка Дитя Ночи приятнее не сделала. — Кто-то же должен открыть дверь в дом. Еще живые Змеи наконец поняли, что в сад им нельзя.

— Давайте, я открою.

— Нет, воин. Ты не жил здесь и не можешь позвать в гости. Юный брат нашей Княгини и брат ее сестры, ты хочешь отомстить за своих?

2

Летние и Зимние дворцы Лютены, счастье Вальданэ, чопорность двора дяди Георга. И ужас, пропитавший статуи химер и грифонов еще на площади у входа во дворец владык Мэнда.

Особняк графа Валентайна просто лучился теплом и счастьем — в сравнении с этим. И там было безопасно. По крайней мере — от его хозяев.

Когда-то так же билось сердце перед самым первым балом. Когда бояться было нечего. И дядя Арно, и Алексис прикроют и алое платье, и гнев отца, и трусость матери.

Дядя Арно, где ты?

Именно этого Кармэн ждала так долго? Вот этого?

Ждала она королевской аудиенции. И была готова соблазнить короля. Или позволить соблазнить себя.

Готова сдаться даже насилию — если другого выхода нет.

Вот она, аудиенция. И вот он, король. Соблазняй. Или сдавайся.

Любимый бордовый бархат платья — как красивая обертка. На выставленном в витрину товаре.

Но даже так Кармэн для этой комнаты — чересчур одета. При всём ее довольно смелом декольте и рубиновом колье.

— Итак, Кармэн Ларнуа… Вальданэ. Знаменитая Кармэн. Настолько знаменитая, что я успел усомниться: не поздновато ли приглашать ее в свой альков?

Не настолько ли она — стара и потаскана?

— Ну и как? — усмехнулась герцогиня. — Опоздали?

— До конца станет ясно, когда разденешься, — вернул король усмешку. — Есть ли еще в тебе то, ради чего сходило с ума столько героев и красавцев? В том числе, твой любовник-мятежник… как его? На сколько он был тебя моложе?

— На вечность.

— На восемь или девять лет, кажется.

Сплошные «кажется» и «как его». Впадаешь в маразм, твое герцогское величество?

— На сколько моложе вас эти девочки?

— Ты про нее? — небрежно ткнул он пальцем в блондинку. В ярости факелов блеснули кольца.

Ало-багровый отблеск крови на светлых локонах. Огонь, рубины… кровь.

Кармэн все-таки оделась в тон комнате. И дворцу. Потому что всегда считала алый цветом жизни.

— Или про нее? — Бронзовая грива лишь оттенила рубины. Заблестела… благороднее. Неожиданно — для голой красотки на ковре. — Всего лишь однодневки. Проживают свою мотыльковую жизнь в услаждении своего короля. Или, может, про нее?

Дрожащая Элен в углу еще пытается прикрыться. В отличие от товарок по несчастью. Тем ужас давно застил стыд. Или… нет? Блондинка испугана, но рыжая кажется равнодушной. Будто глотает вино бутылками. И занюхивает восточным порошком.

— Отпустите мою приемную дочь, Ваше Величество. Она — невеста моего сына. Вы обещали нам покровительство и защиту, а не гибель и позор.

— Я обещал? — он лениво оттолкнул блондинку ногой. Рассеянно пропустил сквозь пальцы густую бронзу рыжей. Та даже не шелохнулась. Статуя. На площади — химеры, здесь — люди. — Не помню. Возможно, обещали мои советники — от моего имени. Сегодня же их покарают. Ты лично это увидишь. А может, и твоя приемная дочурка… если я того пожелаю.

— Пожелайте, Ваше Величество.

Когда-то она не склонилась перед Гуго. Спустя поколение сподобилась — готова унизиться до предела.

Только ее предел — ничто для мэндского ублюдка. Тут ползать ниц — норма. Как на Востоке. Или еще хуже.

— Ты не умеешь просить, — рассмеялся он. Холодно… равнодушно. Пресыщено. — Горда, надменна… уверена в своей красоте. Совсем как первая жена моего брата. Значит, девчонка — невеста юного Виктора? А вот он ничего об этом не сказал.

— Виктор был здесь?

— Разумеется. Я не мог его не пригласить… на беседу.

Виктор видел здесь Элениту… вот так? Чем бы ни руководствовался сын, Кармэн будет считать, что только желанием защитить девочку. И не подставить их всех.

Все-таки он — наполовину мидантиец. И хладнокровнее и отца, и матери.

— И где мой сын сейчас?

Только бы жив!

Не паниковать! Прекрати, тебе сказано!

— У себя. Правда, под замком.

Никто из них не «у себя».

— И с решеткой на окне — для его же безопасности. А то тут в моем Мэнде по ночам… А я же обещал вам защиту и покровительство. Мило, правда?

— И что он говорит?

— Виктор вообще молчит. Очевидно, до сих пор не верит в то, что его ждет. Как и первая жена моего брата… когда-то.

А сам брат — что сделал? Тоже когда-то вышел? Потому и до сих пор жив?

Нельзя иногда ускользнуть через игольное ушко. Выползешь червем.

— И что же его ждет?

— А что ждет всех изменников и заговорщиков, Прекрасная Кармэн? Кажется, так тебя звали чуть ли не с рождения?

Кажется, кажется… Кажется, ее сейчас вырвет!

— И называют до сих пор. Отпустите Виктора, прошу вас. Он — невиновен.

— А вот его невеста говорит иначе. Прямо соловьем поет. Решительно, сегодня все ваши дети решили вам противоречить. Хотите пару советов по их воспитанию? Мои ведь тоже не всегда были послушны…

Творец или любые Высшие Силы. Если Кармэн и впрямь прогневила вас — уничтожьте ее. Дети не виноваты…

Плачет блондинка, жалобно всхлипывает Элен. Молчит рыжая.

— Что еще может сказать несчастный ребенок — если его запугать до полусмерти? Только то, что от него хотят услышать. Или он думает, что хотят.

— Вы обвиняете во лжи короля?

Ей пора испугаться?

— Вы же обвиняете в заговоре принца, вашего гостя. И оскорбляете даму — дочь одного короля и племянницу другого. Что вам от ужаса пролепетала эта бедная девочка?

— Что ваш сын — заговорщик. Вместе с моим братом Валентайном и его дочерью Анжеликой, с которой у вашего Виктора преступная связь. Кстати, даже ее никто не записывал к нему в невесты.

Монахиню? О да, несомненно.

— И ваш брат тоже признался в заговоре? А его дочь — еще и в преступной связи?

— О, не сомневайтесь — признается. Если его семью поджарить заживо.

Его. Не Анжелику. Оговорился, не желает калечить красотку-племянницу, или она просто ускользнула из его когтей? Тогда — жаль, что не прихватила с собой и якобы любовника. Бросила расплачиваться за «преступную связь» в одиночку.

— Вы тоже признаетесь в чём угодно, если зажарить вас.

— Осторожнее, принцесса.

— Мне нечего терять. Вы убьете нас всех, если мне не поверите.

— Я могу убить вас всех и просто так. Я же король. И за мной стоит армия и церковь. А за вами — только ваша красота. Но она — и так моя, едва я того захочу.

Размечтался, подонок. Гуго тоже так считал.

— Тогда к чему обвинения в заговоре? И зачем мучить несчастную Элен?

— Хотя бы ради моего монаршего удовольствия, — светски улыбнулся он. — А, кроме того, заговор тоже имеет место быть. Даже если это и впрямь лишь глупая связь вашего сына с моей монашкой-племянницей.

Зачем Виктор вообще связался с этой монашкой-племяшкой?

— В Мэнде положена кара за прелюбодеяние? Кроме того, а что говорит об этом сама племянница? Ее ведь вы тоже пока не поджаривали, не так ли? И даже не послали к графине Анжелике лекаря? Вдруг она — всё еще монашка?

— Хватит болтать, Прекрасная не-монашка. Заговор есть. Кто в него входит на самом деле и в какой роли — я узнаю.

Хорошо бы и Кармэн — тоже. Союзники нужны как глоток воздуха в омуте. Потому что консервативный Валентайн — заговорщик за спиной Кармэн, с ее же сыном… Это даже не смешно.

— Вам нужна жизнь вашего любвеобильного отпрыска и заодно и этой никчемной дурочки? Для этого вам придется постараться, Кармэн. Очень постараться.

Испугал ежа голым задом.

— Отпустите девочку.

— Разумеется. Забирайте ее. Эй, ты! Можешь перебираться в комнату к приемной мамашке! Она всё равно интереснее тебя раз в тысячу. Всё же Драконы знают толк в бабах.

Хохочет, глядя девчушке вслед. Сзади.

Почему ты сама, дурища, до сих пор не объяснила Элените, что в таких случаях прикрываться — хуже всего? Рук — всего две. Да и ходить так неудобно. Не говоря уже о беге.

Рыдающая Элен рухнула в ее объятия. На подгибающихся ножках.

Что девочка ни в чём не виновата — будет время убедить ее потом. Пока же Кармэн сорвала багровую покрышку с ближайшего пуфа и закутала девочку. Жестом кавалера-спасителя.

Почему этого не сделал Виктор? Потому что ему простят меньше, чем красотке? Пусть и не первой молодости. И непозволительно тепло одетой.

Блондинка на алом ковре рыдает взахлеб. А рыжая потянулась к королевскому бокалу. И равнодушно отпила глоток. Тоже алого, чтоб ему!

Всё верно — она не просыхает. И в чём-то права.

Как и в том, что в такой ситуации рыдать и молить бесполезно.

Но все ли об этом вспомнят на ее месте? Когда речь пойдет именно об их единственной жизни?

— Вас не интересует, кого вы только что убили? — отсмеялся король.

Разве что собственную душу. И то — еще не успела.

— Видишь ли, Кармэн, моя религия имеет свои… особенности.

Похоже, себя «принцесса» убила тоже. Начал откровенничать — в живых точно не оставит. Ну что же — худо-бедно ведь пожила. Всем бы так — не считая финала.

— Их не зря — две. Одну к ночи придется пожертвовать моим лучшим друзьям.

И что-то подсказывает, что речь — не о собутыльниках. И даже не о личной гвардии — как у дядюшки Гуго.

— А Лаура до сих пор всегда выживала — вот незадача. Она даже в ратников играть умеет. И представляете — выигрывает. Вот так — спьяну и не одеваясь. Даже не верится, что мне ее доставили из монастыря. Рано или поздно я передумаю, но пока она развлекает меня довольно.

Значит, Элен предстояло умереть сегодня. Или ей, или невезучей блондинке. Знал ли Виктор?

Не думай, Кармэн. Ради Творца — подонок здесь всего один. И он — перед тобой.

3

Их всего трое — живых. Мальчик — на руках Витольда. Не самое разумное. Из Вита уж точно лучший боец, чем из Арабеллы. Но даже будь здесь живой, здоровый и вооруженный папа (да хоть вместе с дядей Арно!) — это ничего не изменит.

Впереди и позади — Ледяные. Отнюдь не самое страшное зло на улицах Мэнда. Только, увы, неотвратимое.

Когда знакомый силуэт выскользнул из-за угла, Белла чуть не умерла от облегчения. Хоть и ясно, что ничего не изменил бы даже вооруженный папа. С дядей Арно.

— Грегори! — и кинулась на шею. — Гор!

Только бы не зареветь.

Он ждал их по пути к гостинице. Чтобы сменить жилье. Во дворец Грегори попасть не сумел. Только узнать новости. Те, что еще не узнали Вит и Арабелла.

Они опять опоздали — везде.

Мама — во дворце, где и Виктор. Куда не попал Грегори. И хорошо, что не попал. В качестве пленника.

Но это, увы, не за горами. В любой другой стране беглецы могли бы скрыться, но не в Мэнде. За эвитанскими чужаками уже идут. Где прятаться? У Детей Ночи? Не вариант. Князь и Княгиня вроде на их стороне — ради Анжелики. Но всех ли своих они контролируют? И… жива ли еще графиня Анжелика? И если нет — чего тогда стоит данное ей слово? И… зачем Анжелике вообще их спасать? Теперь — когда ее семья в лапах короля Мэнда?

Кроме того, Дети Ночи никогда не бросят вызов Змее. Никого не спасут из дворца — ее логова. Иначе король в Мэнде давно уже правил бы другой.

Только деваться теперь некуда. Единственное место, где беглецы еще могут скрыться, — пресловутое логово Детей Ночи. Подземелья Мэнда. Вот они, впереди.

Подземные гробницы. В сравнении с ними погребальные пирамиды Хеметиса — уютнейшее в подзвездном мире жилище. И безопаснейшее.

Пользуясь тем, что брат Анжелики (и Ночной Княгини!) встал на собственные ноги, Арабелла вновь стиснула руки друзей. Чтобы не умереть от ужаса.

И тут же разжала. Если грозит бой — не висни и не мешай, дура. Лучше будь готова драться сама.

Когда считала, что способна вступить в бой с любым врагом, — ты какого врага ждала? Благородного рыцаря с древнего турнира? Дуэлянта до первой крови?

Так теперь не хнычь и возьми себя в трусливые лапки, неженка!

Последний глоток воздуха и неба — перед тем, как слева, справа, спереди, сзади, сверху и снизу будет лишь толща земли. И сырой мрак. Хуже, чем в том подвале в Аравинте.

Да, если эвитанцев захотят сожрать — им всем троим не справиться с одним-единственным Порождением Ночи. Только это — еще не повод сдаться сразу.

Мальчишка молча начал оседать. Стиснув зубы и так и не вскрикнув.

Грегори перехватил его у Вита — дать тому передохнуть. Размять руки.

Белла опомнилась окончательно. Здесь ребенок. Нашла время дрожать как последняя овца! Как можно быть такой эгоисткой?

Ей и так даже не предложили помочь нести. Держат за слабую и беспомощную. Хотя и так тут есть, кого защищать. И кого выручать — из настоящей опасности. Из дворцовой.

Холод промерзлой земли — даже сквозь обувь. Ледяной склеп, каменное ложе. Еще одно — в соседней комнате… могиле.

На каждом — груда плащей. Меховых. Единственное подтверждение, что здесь скрываются живые. Сейчас.

— Разделим детей, — шепотом предложил Вит. — Я присмотрю за мальчиком…

Арабелла уже даже не обиделась на «ребенка». Просто, когда они с Гором остались наедине, молча скользнула под плащи. И уже оттуда взглянула на Грегори. Так уже было. Почти так.

Гор явно собирается лечь спать одетым. Может, еще и в плаще? Древний пояс верности надеть не пробовал? А меч по центру положить?

— Гор, к зме…

Теперь ни их, ни Детей Ночи без содрогания не вспомнишь. Особенно последних — в их же доме.

— Ну твои принципы, в общем! Если ты сегодня не будешь со мной, я сойду здесь с ума. Виноват будешь ты. Так и знай.

4

Ледяная стужа то ли глушит боль, то ли наоборот. Потому что раны уже не режет.

Они лишь дико ноют, нарывают, мерзнут. С каждым новым порывом ветра — всё сильнее. Всё невыносимее. Но слезы давно застыли на ледяном ветру. Будто Анж вдруг угодила в северную метель.

Внизу редкие огни родного города сменились сначала черными копьями густого леса, а потом — ледяной белизной снега.

На Север беглянку унести еще не могло, значит — Закатные Горы. Узкий хребет. Начинается на границе с Мидантией. И тянется, тянется… Как путь сквозь агонию к смерти.

Анжелика никогда не рухнет на землю. Она умрет среди горных ветров, потому что ее унесло к Закатным Горам. А все ее силы и знания ушли на создание Алых Крыльев. Анж не успела понять, как потом приземляться. А если бы и знала — уже б не смогла. Ей уже не шевельнуться самой.

Она уже мертва. Слишком много тяжелых ран, слишком много крови. Слишком долго мерзла. Лучший врач Мэнда опоздает, даже если Анж рухнет в его руки прямо сейчас.

Как в легендах влюбленный принц не застыл насмерть? Грела истинная любовь? Впрочем, в него ведь не стреляли.

Далеко-далеко позади — королевский приказ-приговор, озверевшие враги, их злобные крики, родной город, обернувшийся Бездной. Горе-беглянка так ждала спасительные сумерки, и вот они давно упали, а она — всё еще нет.

Пусть! Лучше умереть от боли здесь, чем в лапах врагов. Но, Творец милосердный, пусть уже это случится скорее!

Холод проморозил насквозь. Струится в жилах вместо крови. Пополам с агонией. А кости просто превратились в лед.

Боль — это морская волна. Прилив. Когда-нибудь она перестанет расти и накрывать всё сильнее. Когда-нибудь душа Анж улетит без всяких Алых Крыльев.

Она не плакала много лет, а теперь уже нет ни сил, ни голоса. Только жалкий хрип. Еле слышный. Скоро прервется и он. А в мокрых ресницах замерз иней.

Когда-то старшая сестра читала младшей сказки, а потом они застыли обе. Только одна — навсегда.

Слишком повезло — попала в две сказки сразу. Об Алых Крыльях и Ледяной Деве. Почему никто нигде не пишет о БОЛИ?

А у нее — столько оттенков. Столько граней. И каждый раз, когда кажется — дальше уже некуда, боль всегда в силах удивить новизной.

Ни руки, ни ноги уже будто не свои. Они — ветра. Это его воля кружит и вертит случайную пленницу. Она сама выбрала стать игрушкой вольной, жестокой стихии, а не людей. И уж тем более — не голодных змей.

А за выбор надо платить. Иногда — жизнью. Или медленной смертью.

И безумно жаль собственных иллюзий, но полной свободы не бывает. Ни для кого из живых. Наверное, даже в смерти.

Безумно жаль лишь одного — теперь никто никогда не спасет ее родных, потому что Анж умирает. Ее саму могла бы спасти лишь Иза, но сестры здесь нет. Ее царство кончилось вместе с границей Тайрана.

Как бесконечна агония, когда жизнь уже позади, а смерть еще только тянет лапы. Примеряется. Растягивает удовольствие. Как змеев дядя. Отец и убийца Алессандро. И тети, и малышей…

Что они все ему сделали? И что такого подарили голодные змеи, что оно стоило того?

И бесполезно молиться. Это Анжелика знала и прежде, а уж теперь… Она сама предала Творца, когда бросила на произвол судьбы веривших ей монахинь. Так зачем теперь Творцу спасать отступницу? И зачем слушать ее мольбу о спасении родных, если именно ради них она предала монастырь?

А если б Творец хотел помочь — давно покарал бы дядю сам. А заодно отомстил за всех погибших и спас еще живых.

Дикий рывок прошил всё тело новой болью. Новым приливом.

Тряхнуло вновь. И шарахнуло о жесткую твердь. Треск промерзшей ткани — где-то вверху. Не увидеть. Не поднять заледеневшую голову.

Анжелика зацепилась и повисла на очередной скале. За какой-нибудь острый камень. И сейчас все-таки рухнет вниз.

Наверное, на новые острые камни. Или на колкий лед.

Надо зацепиться хоть за что. Хоть чем. Очевидно, зубами. Если бы хоть они еще слушались.

Мало ли что кому надо? Анж уже не чувствует ни рук, ни ног. Да и тяжелющая рама мешает. Тянет вниз. В смерть.

А острый утес рвет Алые Крылья. Цвета боли. Сотни и тысячи оттенков бесконечной агонии.

Встретит ли Анжелика после смерти маму и Алессандро? Вряд ли. Они-то точно в Ирие, а вот ее за всё хорошее как раз определят в совсем другое место.

Разобьется ли Анж насмерть, или вороны успеют выклевать глаза живой? Как в самых жутких кошмарах — после очередной слишком реалистичной книги. В ресницах столько льда, что уже даже не зажмуриться. За что ее предал еще и ветер?

Новый треск, и новый рывок — вниз. В смерть или новую агонию. В первую из Бездн — еще прижизненную. Неужели Анжелике всё еще может быть страшно?

Какая разница — с воронами ли без, если потом наконец смерть дотянется?

Падение внезапно замерло. До странного мягко. При том, что, кажется, внизу теперь что-то твердое. Даже если лед или камни — неизвестно.

Сломала Анж спину или нет? Всё равно ничего уже не чувствуешь. Боль — сама по себе. Не зависит уже ни от чего.

И какая уже разница, если спастись невозможно? А смерть опять промахнулась. Кто бы помог умереть побыстрее…

Вверху, в кровавом тумане — лицо. Человеческое. Медленно уплывают вверх скалы. Приближается земля.

Всё еще? Анжелика ведь уже упала.

Как попросить убить ее? Добить? Губы не слушаются…

Беглянку, выходит, поймали? Прямо на руки? С такой высоты? Как Анж не сбила ловца с ног?

Или там было не так уж высоко? Не видно ведь…

И как этому безумцу не холодно без шапки? Или здесь, внизу, лето? А как же снег? Или он уже тоже остался позади? Разве Анжелика летела не целую вечность? Может, в Хеметисе давно последний песок с пирамид осыпался?

В Хеметисе, где никогда не бывает холодов. Разве что ночью.

Она умирает, но еще можно успеть сказать самое важное. Попытаться. Выдавить. Заставить себя разлепить запекшиеся, заледеневшие губы. Пока неведомый ловец выпутывает ее из треснувших крыльев. Заскорузлых от льда и крови.

— Папа… братик… Иза… пожалуйста…

Он не слышит. Потому что ее губы не шевелятся. Уже не могут. Да что же это такое⁈

Ничего. Просто лица Анж уже тоже не чувствует. Жидкий лед в крови дотек и до него. Превратил Анжелику в абсолютную статую.

Обломки крыльев отброшены в сторону, ее голова — на коленях освободителя. Молод он или стар, красив или уродлив, богато разряжен или в лохмотьях? Ничего не разглядеть. Да и неважно уже.

У смерти будут и лохмотья, и оскаленный череп, и пустые глазницы. Поскорее бы уже! Нет сил терпеть. Больше нет.

Ничего не видно. Кроме острых клыков. Потому что — у самого ее лица.

— Прости меня, девочка, за то, что сейчас произойдет.

Спасибо. Творец всё же услышал ее — хоть в этом. Это лучше вороньих клювов.

Неужели она пролетела совсем чуть? Или ветер вернул ее в город — к собратьям Изы?

Но почему тогда… ночь ведь уже завершились. Бесконечная ночь агонии сменилась рассветом. И с трудом верится, что всего одним. А не в самом деле пролетела вечность и с пирамид осыпался песок.

Что Дитя Ночи делает при свете дня — вне укрытия?

Успеет ли Анж еще раз выдавить хоть звук — прежде чем отправится в Бездну для монахинь-предательниц? Или предательниц-настоятельниц?

Забавная рифма. Прежняя Анжелика любила стихи…

В том числе и сочинять.

— Моя семья… папа…

Ее не слышно.

Зато она еще способна чувствовать боль в горле. И солоноватый вкус крови.

И жуткий огонь, выжигающий в крови остатки жизни. Что бывает, если огонь смешать со льдом? Пар и выжженная пустыня? Как в Хеметисе, где песок…

И мир, окрашенный в багровый цвет. Но почему у него вдруг возникло сотни оттенков? Как у боли.

А ее прилив вдруг превратился в южное цунами, но это уже пустяки.

Зачем ты просил прощения? Теперь Анж вернется. И, возможно, кого-то успеет спасти…

Вдруг еще успеет?

И смастерит новые крылья. Алые, как страсть, или черные, как ночь. Да хоть полосатые!

Нужно только потерпеть.

И остаться собой.

Не раствориться в кровавом безумии — как многие.