Ормхеймский Бастард (СИ)

Глава 8

Глава восьмая.

Эвитан, Восточный Тенмар.

1

Плесень… Гнилая, сырая плесень… Не противная белесая дрянь на хлебе, а мерзкая, вонючая, болотно-трясинная дрянь!

Плесень ползет к монастырю на острове. Ирия знала, что остров — не Альварен, а аббатство — не амалианское, но менее жутко не становится. Потому что на Альварене можно всего лишь застыть насмерть, но там вокруг — чистая вода. И нет мерзкой, вонючей плесени! Она там вымерзнет вслед за живыми людьми. Не намного отстанет.

Хоть какой-то прок от Острова Ястреба… откуда название?

Нужно плыть на этот остров… и как же не хочется ступать в лодку! Потому что плесень запоминает еще крепче луны в ночь Воцарения Зимы. И находит помеченных везде. И никто не знает, когда придет его час…

Камера… Промерзшая камера в мрачном, стылом аббатстве, зловещие шаги по сумрачному коридору. Скрип ржавого, но — как назло! — еще крепкого замка! Это неотвратимо идут за узницей. Убивать. Последний ужин смертника уже был. И бутылка вина, и записка под коркой свежевыпеченного хлеба. Смертникам — всё самое лучше…

Рвануть к окну, броситься в озеро, плыть! Ирия схватилась за оконную раму — и застыла. За окном колышется серый студень. Поросший толстым, омерзительным волосом. Чавкающая гадость медленно поднимается к окну. Забранному ржавой, но тоже еще весьма крепкой решеткой. Она ведь отделяет от свободы, а не от смерти…

Ирия метнулась к двери, бешено затрясла.

Шаги прогрохотали у самой двери… и проследовали дальше.

Они бросили ее здесь! Ирию Таррент не станут убивать. Ее просто скормят этой мерзости…

Липкие капли пота стекают по лбу, мочат волосы, студят тело… Как же холодно! Несмотря на лето. Даже позднее. Здесь никогда не согреться.

Никому.

Холодно и душно. И жутко. Трясет, как в зимнем Тенмаре. Только рядом больше нет Катрин, чтобы заботиться о больной лихорадкой.

Значит, нельзя и болеть.

Сон. Это просто сон и ничего больше. Сон и одиночество. Обрывок чужой ночи, чужого ужаса, ранней лютенской весны и лиарской осени.

Тот незнакомец, Эдвард… с именем последнего лиарского лорда. Папы. Странный бессмертный юноша знает непостижимо много и говорит почти безумнее Джека. Потому что хранит несравнимо больше людей? От чего?

А еще он сказал, что лиарского… лингардского оборотня больше нет. Нигде. Но будь это правдой, Ирия никогда не увидела бы во сне осколок его памяти. Никто не исчезает бесследно. Даже древний легендарный Тенмар и гордая, прекрасная Изольда, королева-пленница.

Пора вставать. Прошлое остается прошлому. Джек, Изольда и Эдвард, Лингард и Тенмар. А загадки и обрывки чужих слов и снов надо запомнить на будущее. Чтобы разгадать — когда судьба даст шанс. Попытаться предугадать — и предотвратить! — очередной удар.

Но не думать об этом каждый миг жизни. Она и так коротка. Никогда не знаешь, где будешь спустя всего миг. И будешь ли вообще.

И всё же — когда случилась та весна? Три месяца назад? Год и три месяца? До рождения Ирии? Непредставимо давно? И с кем? В древнем Тенмаре — с королевой Изольдой?

Нет ответа. И никто не даст. Особенно — здесь. Изольда давно мертва — вместе со своими тайнами. Тариана исчезла, Джека больше нет, а Эдвард остался в Лютене. И приходит — лишь когда сам этого хочет. А ответы — осколки и обрывки чужих и своих снов и видений — туманнее его же прошлого.

Эх вы, таинственные предки. Кто вам запретил говорить прямо и откровенно, а? Ведь иначе объяснили бы как есть. Не сговорились же вы — все трое.

Хранитель Лютены не приходил с того самого разговора в таверне. Тариана — еще с Тенмара. А больше никто явиться не может. Разве что Ральф Тенмар вдруг пожелает не бросать в подзвездном мире кучу недоделанных дел. И начнет периодически являться к «племяннице», чтобы поворчать всласть. И обругать «дерзкую и непокорную» девицу за очередную слабость. Что ж, у Ирии под рукой всегда есть красное вино. В комнате или в седельной сумке. Во флягах.

Не полынное, конечно. Но его тоже достать хоть и трудно, но можно.

Ирия Таррент молча и решительно поднялась. Завернулась в легкое одеяло, подошла к окну. И распахнула по всю ширь.

Ветер вмиг донес запахи недалекого хвойного леса на опушке — почти лиарского, цветущих трав, напрочь незнакомые пряные ночные ароматы. Таинственная сказка в лунном свете. В такую ночь красавицы бегут с галантными кавалерами… а потом рожают в канаве и превращаются в солдатских шлюх. Или умирают. Причем — редко красиво. Даже если сами лезут в петлю, а не остаются в переулке с перерезанным горлом. И по ним уже трудно определить, были ли когда-то красивы. И как давно.

И чем лучше ее собственная жизнь? Всё равно — в бегах. Только без красавца-кавалера. Ну и хорошо — хоть беременность исключается. Впрочем, настой волчьей горечи помогает безотказно — так говорили все дамы Алисы, вообще не поднимавшей эту тему. Знали бы лютенские куртизанки, как много известно нежным знатным красавицам, — усохли б от зависти. Впрочем, скорее всего, куртизанки всё равно осведомленнее — по профессии положено. Вечный риск.

А вот порядочным девицам на выданье такое не положено знать даже намеками. Только Ирия давно уже не «на выданье» и никогда там не будет. А порядочность предпочитает измерять иными критериями.

Волчья горечь растет везде — странно. Другие травы, цветы и деревья попробуй встреть в чужом краю, а вот эту…

Ирия как-то из интереса попробовала… гадость редкая. И пить пришлось бы каждый день. Придется. Рано или поздно — если выживешь. Страшно представить, сколько выпила Полина, если за десять лет в двух браках рожала лишь дважды. Да и мама после Иден оставила попытки подарить мужу второго наследника. Как же, наверное, злилась — дважды подряд рожая бесполезных девчонок.

Здесь и Карлотта, и Полина правы. Лучше каждый вечер глотать бокал горечи, чем производить на свет в год по ребенку. И, наверное, лучше рожать каждый год, чем скрываться под чужим именем от эшафота. Но Ирия рада, что такой выбор не стоит. Взбалмошная лиарская девчонка из северного замка точно предпочла бы прозябанию изгнание. Да она на всё готова была тогда той осенью — лишь бы вырваться. Только в Месяце Рождения — из родного замка, а в Месяце Сердца — уже из аббатства. Имени святой предательницы Амалии.

Завтра будет новое утро. Новое аббатство, где Ирия Таррент — точнее, кавалер Реми — всего лишь посетитель. И хоть девица из Лиара, хоть племянница тенмарского герцога-дракона, хоть безвестный нетитулованный дворянин-провинциал больше не сдаст оружие при входе в Дом Творца. Никакое. Хорошенького понемногу!

Творец — не виноват, но вот его служители пусть сначала докажут право на уважение. Не говоря уже о почтении.

Полная луна… Чуть слышно шелестят деревья — по-лиарски хвойные. Орет неведомая ночная птица. Наверняка зовет другую — для брачных игр. Когда Ирии снились черные пернатые, летящие сквозь бурю, она могла проснуться в бредовой горячке. А когда в кошмары влезла мерзко хлюпающая трясина — лиаранка любуется вечерним лесом на окраине села. И дышит успокоительной ночной прохладой. Почти родной.

Но птицы всё равно нравились больше. Без кошмаров.

— Квирк, квирк. Квирк.

Черные бойкие глазки, изящный клювик, серые перышки, алая грудка. Привет из прошлого. Та птица выглядела совсем иначе. Различается ведь кадровый военный от инфантерии с кадровым же кавалеристом.

И хвойные леса — на севере Лиара и на его южной границе с Тенмаром.

— Квирк, квирк. Квирк.

Извини, пташка. Больше у Ирии Таррент нет ничего своего. Даже дешевых бус-ягод. Всё осталось в Лютене. Вместе с телом Полины.

Наверное, сейчас их новый король Гуго на своих шлюх вешает.

Разве что дойти до шкатулки и достать подарок старика — рубиновое колье. С избранницы короля сорвать не посмели, а потом удалось спрятать. Только оно — тоже не Ирии. И, строго говоря, его нужно отдать Анри. Катрин вряд ли имела право дарить гостье фамильные драгоценности. Или имела — не Ирии рассуждать о правах чужой семьи. В любом случае, передаривать их теперь нельзя. Именно потому как не свое.

— Квирк, квирк, — не унимается птаха. — Квирк!

— Хочешь о чём-то предупредить? — улыбнулась Ирия.

— Квирк, квирк. Квирк.

— Или передать привет от твоей кузины… — вздохнула Ирия. — Или от моей.

— Квирк. Квирк. Квирк.

— Надеюсь, бусы ей идут. Твоей. И не очень тяжелы. Про мою не знаю. Надеюсь, у Ирэн всё прекрасно. И у дяди.

Потому как у Алисы — вряд ли.

— Квирк, квирк. Квирк.

Забавно все-таки, что птицы — идеальные собеседники. Птицы и лошади. Потому как никому ничего не разболтают. Кстати, о лошадях — спать бы в конюшне возле Снежинки! И удобно — в случае чего всегда можно сорваться в бега. И не одиноко — рядом умный, добрый, верный и понимающий друг. С теплыми, уютными боками и пышной гривой, куда так удобно уткнуться. Глядишь, и кошмары позорно отползут прочь. Подожмут заплесневелые хвосты.

Снежинка, может, ты тоже — кузина лошади из южного Тенмара? Познакомить бы вас…

Когда-то в детстве Ирия верила всей семье, даже матери. Даже друзьям семьи. Интересно, сможет ли авантюристка Ирэн Вегрэ (Рене Реми) до конца доверять хоть одному человеку в подлунном мире? И не бояться его предательства — по расчету, глупости или даже случайности?

До определенной грани можно верить Клоду, но лишь потому, что они — союзники. И оба скрывают настоящие имена. Кстати, истинное имя неплохо бы и выяснить, но ни Лаура, ни Себастьен не проговорятся. Можно и не пробовать. Да и остались оба источника информации в Тенмаре. В Криделе. У дяди.

Тенмар… Пожалуй, Анри верить можно. Всегда и во всём. Офицеру, что когда-то едва не погиб за чужих девчонок. В мире, где братья предают сестер, матери — детей, а те — родителей. В мире волков и шакалов — как сказал бы Ральф Тенмар, будь он жив.

Как Ирия вообще смеет усомниться в своем спасителе? Прожженный политик, интриган и подлец Всеслав верит, а она — нет.

Если бы Анри обретался в Эвитане… Где-нибудь невдалеке. Пожалуй, именно ему можно рассказать почти всё. И почти всё спросить. Совсем скоро. Потому как и Квирина теперь — не так уже далеко. Что нам границы? Ты слышишь, птаха?

— Квирк, квирк. Квирк.

Странная ночь. Лишь двоим понятная беседа. И странная птица.

2

Солнце насмешливо заглянуло в комнату. Вытянуло длинные, тонкие пальцы-лучи. Торопливо ощупало стены, пол, потолок. Кровать. Скользнуло по лицу Ирии…

Вставай, засоня. Проспишь всё на свете.

Сезар Основатель говорил, что мужчина спит пять часов, женщина — шесть, ребенок — семь, а дурак — восемь.

Ирия здесь сомневалась только в двух вещах.

Во-первых, что в ту эпоху уже были широко распространены часы. Впрочем, уж для королевского дворца их бы раздобыли, так что снимается.

В крайнем случае, песочными бы обошлись.

А во-вторых — не перепутал ли король мужчин и женщин? Особенно — крестьянского сословия? Впрочем, монарху простительно их не знать вообще. Разве что в качестве случайных утех.

А дамы в ту пору еще сидели по замкам. Ко двору их пригласил только внук Сезара — Поль-Андре Любвеобильный. Так что суровый король-завоеватель мог судить только по трем своим супругам и выводку дочерей. Из которых половину честно распихал по монастырям. Очевидно, чтобы не спали лишнего. И вообще не ленились.

А признавать бастардов спешил еще меньше Ральфа Тенмара.

Впрочем, в отношении его самого историки сходятся. Лихо определивший всех Алисиных дам в дуры монарх сам спал за ночь не больше четырех часов. Но нигде не уточнялось, не любил ли он еще, к примеру, подремать после обеда…

Или после альковных утех.

Легкий цокот башмачков за дверью. Осторожный стук.

— Господин, вы не спите? Это я, Нинон.

Настоящее ли это имя пышнотелой служанки — неизвестно. И не потому, что у нее тайн — на всю компанию Клода. Просто посетителям красотка представляется именно так. И некий «юный дворянин из Ланцуа» вчера еле от нее отвязался. Просто за кошмарами из головы напрочь вылетело.

Ирия честно надеялась, что запасного ключа у любвеобильной прелестницы нет. И, похоже, это действительно так — раз никого не разбудили страстным поцелуем. Вдруг неутомимая пышечка сама спит в лучших традициях грозного Сезара? Здоровье позволяет?

Впрочем, «прекрасному кавалеру» тоже честно дали выспаться. Но теперь соблазнительная для мужских глаз любительница тощих безусых юнцов — вновь тут как тут. Очевидно, в надежде, что такие юнцы дамским вниманием не избалованы. И расплатятся особенно щедро.

В постели бойкую девицу ждал бы сюрприз. Но разоблачение — последнее, что сейчас нужно «юному ланцуйскому дворянину». Как и слухи. Тогда уж проще было по пути нанять служанку и ехать в женском наряде. В карете.

— Что-то случилось, Нинон?

— Я принесла молодому господину горячий завтрак.

А еще горячее — поцелуй. И всю себя — в качестве основного блюда.

И даже прохладный тон гостя этот пыл не охладил.

А если жертва Нинон пошлет ее к змеям? Служанка потащит свой горячий завтрак обратно? Или слопает сама? В поварне или прямо за дверью?

Кажется, сейчас Ирия начнет жалеть мужской пол. Им порой тоже несладко. Вот так и останавливайся в гостиницах. И если отказавшую женщину поймут, то вот мужчину… Если, конечно, даме не за семьдесят.

Наглые кавалеры и блестящие охотники за приданым не оставляют в покое честных девиц. А записные ловеласы — еще и замужних дам. Зато другим кавалерам сполна мстят такие вот навязчивые Нинон.

Прелестница-подавальщица из Больших Дубов рядом с ней сойдет за скромницу. Если не за монашку.

Когда ехали с Ирэн — гостиничные красотки держали себя в руках. Всегда. Наверное, стеснялись приставать к брату при невинной сестре. И что, теперь везде таскать с собой фальшивых сестер?

Ничего, если повезет — скоро повезем настоящую. Да еще и с ребенком.

— Подожди, Нинон. Я оденусь, — сдержанно ответила Ирия.

Все-таки спасибо природе, наградившей достаточно низким голосом. Почти мужским. А если еще и усилия приложить…

— Сударь! — служанка хихикнула. С тонким-тонким намеком на толстое-толстое продолжение. Прямо сразу, как откроется дверь.

— Не хотелось бы смущать невинных девиц, — сухо изрекла Ирия.

И, не обращая больше внимания на кокетливый щебет, торопливо взялась за одежду. А служанка пусть пока постоит за дверью. А надоест ждать — завтрак юнец из Ланцуа и сам себе добудет. В общем зале. Там хоть никто не пристанет. Все дамы при кавалерах, а насчет прочего — мы пока не в Квирине. Хоть уже и близко.

Девушка глянула в зеркало… и чуть не присвистнула. Не хуже давешней птахи. Та приняла бы за свою.

Да… полезно иногда так смотреться… пристально.

Природа природой… но кое кто мог бы ей и помочь. А не налегать в Тенмаре и в Лютене на всевозможные вкусности. И теперь рубаха легла… сейчас еще носить можно. Особенно под свободный камзол или колет. Но еще чуть-чуть — и здравствуй, судьба Лауры. Кошмар с ежедневным бинтованием.

Как обрадовалась бы не так уж давно влюбленная в словеонского красавца глупая лиарская девчонка. Она же еще не знала, что у судьбы нужно не красу неземную просить, а тощую фигуру и невзрачное лицо. Благодарить за них — не наблагодариться. А то ведь и потерять можно…

Как бы Ирия добралась до Тенмара с фигурой Нинон? И с внешностью Карлотты отбивалась от каждого кавалера? А как теперь мотаться туда-сюда?

Просила красоту? Вот тебе красота. Аж рубаха трещит. Довольна?

Скажи спасибо, что к этому еще и соответствующий зад не отрос. Спасибо Ральфу Тенмару — за тренировки. А то тебе, радость моя, вот-вот больше рюшечки под юбки не понадобятся.

Ирия поспешила застегнуть камзол. А то мало ли что? И уже потом щелкнула ключом и быстро отступила на два шага.

Нинон и в самом деле приволокла поднос. Громадный и со снедью ртов не десять. Весьма голодных.

Или на трех Стивенов Алаклов. На всю его семью — еще до диеты Иден.

Или на откорм взрослеющих девиц — наполовину южанок.

И не тяжело было тащить? А как насчет споткнуться?

Ясно. Красотка возмечтала разделить с гостем трапезу. Для себя старалась. Где же еще столько деликатесов перепадет?

А уж точно полагала, что проголодаются они как следует. И до, и после.

Интересно, бывают ли гостиницы без горничных? Или с престарелыми? Вряд ли.

А с женами ревнивых мужей? Не факт, что поможет. Еще и на драку нарвешься. Вдруг доблестному защитнику невинной прелестницы плевать на дворянство коварного соблазнителя? А уж если еще и изрядно подвыпившему — для пущей храбрости…

— Вы часто встречаете девушек со шпагой на поясе? — хихикнула Нинон. Многообещающе-многообещающе.

И замолчала, разглядев еще и пистолет. Заряженный, кстати.

Быстро и привычно.

— Я путешествую один, — сдержанно улыбнулась Ирия.

Только бы девица не попросила «подержать». Или «пострелять».

— Вы задержитесь у нас? — горняшка ловко пристроила ношу на стол. При этом склонившись как можно ниже. И колыхнув бюстом, коему позавидует даже лиарская кухарка Мэри. Про некую барышню из того же замка и говорить смешно.

Ладно, значит, с самой Ирией всё еще не так страшно. Да и зад опять же пока прежний. В штанах не выделяется.

— Спасибо, Нинон, — Ирия положила на стол пол-ритена. — Можешь идти.

— Молодому господину больше ничего не нужно?

Девица всё еще не теряет надежды. Иначе с чего расправила полные соблазнительные плечи, туже натягивая декольте?

Увы, ничего, кроме зависти, ее прелести у Ирии вызвать не могут. Да и то — лишь в прошлом и позапрошлом году. Ныне уже свое отрастает — девать некуда…

— Нет. Вы свободны.

Возможно, прозвучало слишком категорично. Но иначе от Нинон не отвязаться.

— И еще… Столько снеди мне просто не нужно. Заберите половину. Красивым дамам нужно хорошо питаться.

3

Симпатичные или хоть внушающие доверия аббатства Ирии пока не встречались вовсе. Но нынешний склеп способен переплюнуть все предыдущие и последующие. И дело даже не в его расположении — на отшибе, да еще и рядом с топким болотом. И не в особой мрачности.

Просто чем дальше, чем сильнее тянет гнилью. И трясиной. А еще — могильным холодом. И вообще чем-то мерзким. Отвратительным.

С каждой милей. С каждым шагом.

Больше всего на свете хочется развернуться и погнать лошадь прочь. Спасая себя и ее.

Нельзя. Если в подобном месте родное существо… Что же за чудовище Карлотта, раз засунула в такую хмарь собственного внука⁈ Внучку. Девочку…

Впрочем, как раз они для «сестры Валентины» — бесполезное ничто. Всё равно потом отдавать мужу или монахиням. А уж если еще и бастарды…

Творец милосердный, дай Ирии спасти племянницу! Дай вернуть Эйде дочь!

Здоровенные ворота ободряюще напомнили о амалианках. Об их неповторимом гостеприимстве.

— Откройте! Живо!

— Кто силой ломится в Храм Творца? — хмуро рявкнули оттуда. И уж точно — не всепрощающе.

Творец найдет себе жилище поуютнее. Что бы Ирия ни думала о высших силах — вряд ли они глупы. Так зачем им такое мерзкое жилье и столь подлые служители?

В это аббатство принимают только невинных дев. И те никогда не покидают его. И не открывают лиц. Никому. Обет.

Впрочем, некому и открывать. Сюда вообще крайне редко допускают посетителей. И никогда — родню монахинь и послушниц.

Впрочем, те, кто запирают здесь дочерей и сестер, вряд ли впредь интересуются ими вообще. Разве что с целью узнать, не пора ли молиться за упокой.

А еще здесь детский приют. В этой хляби и промозглой сырости. В него принимают только девочек. Но еще ни одна не покинула этих стен.

Сколько же здесь монахинь и служанок? И… сколько из них выживает?

— Кавалер Реми Рено. Кузен и законный опекун графини Эйды Таррент. Я прибыл забрать мою племянницу, незаконно отправленную сюда осужденной законом преступницей, сестрой Валентиной из аббатства святой Амалии в Лиаре, на Острове Ястреба. Немедленно откройте именем закона!

Последний подарок Октавиана. Кольцо Карла, под шумок содранное хладнокровным парнем прямо с трупа. Чуть ли не под носом у Всеслава.

Теперь у Ирии есть печать, открывающая любые двери. Ровно до известия о смерти ее хозяина. Главное — обогнать чужих гонцов.

Да, настоятельница наверняка сама пошлет уточнение в столицу — хотя бы, чтобы обезопасить себя. И письмо получит «дядюшка» Гуго Первый. Вот удивится-то. Всех приближенных Карла он знает хорошо. Вместе пили, гуляли и шлялись по девкам.

Впрочем, вдруг не вспомнит имя?

Тоскливый скрип, впереди расширяется коридор серой земли. Открываются ворота.

Так и есть. Вот он — мрачный, серый двор под серым небом. Здесь солнца будто вообще не бывает.

Наглухо закрытое лицо монахини. Видно одни глаза и совсем чуть лба над ними.

Что за странный здесь Устав? И обеты.

— Обождите, кавалер, — голос из-под плотной ткани звучит еле слышно. Да еще и хрипло. Она простужена? — Я доложу матери-настоятельнице.

Медленно захлопываются ворота. С тем же противным скрипом. Удастся ли их перелезть — если что? Ирии на такие «что» весьма везет. А вот на «перелезть»…

Носителю королевской грамоты бояться нечего. Дядюшка Гуго далеко, Карл — в могиле, Всеслав — в Словеоне. А Бертольд Ревинтер, если и жив, то в Ауэнте.

Монашка ушла, а Ирия осталась. Ждать. Мрачный двор не располагает к прогулкам. Слишком серы здесь камни, мрачно небо, уныл и тосклив еле слышный многоголосый стон…

Что⁈ Какого…

Камни двора в Тенмаре если что и пытались сказать, то иначе. Этот же стон — человеческий. Жалобный и обреченный. Так стонут, когда уже не верят ни во что. И давно утратили надежду. Просто им очень больно и страшно.

Так скулят раненые щенята на трескучем морозе. Только нет Эйды, чтобы их подобрать.

Перестук плит двора везде одинаков. Если мчишься со всех ног…