Оружие и чародей

1

На этот раз во время перемещения из одного мира в другой цветовые пятна, в великом множестве возникавшие вокруг, почему-то меняли цвет. Сначала они были нежно-голубыми и давали отдых глазам, как это бывает при взгляде на безмятежно чистое небо на исходе спокойного летнего дня. Однако продолжалось это недолго. На голубом фоне замелькали пурпурные отблески, в которых чувствовалось нечто зловещее. Пурпурный цвет сменился кроваво-красным, а затем перешел в огненный, желто-оранжевый, и сразу стало жарко. Они обнаружили, что стоят на широком тротуаре, а желтые пятна сливаются в пламя, которое на сотни футов простирается к небу. От этого им стало еще жарче.

Даже сквозь рев пламени они расслышали какой-то неземной визг, протяжный гул, странные звуки, какие может издавать лишь привидение-плакальщица[1], попавшая в циркульную пилу. На несколько мгновений эти душераздирающие вопли перекрыли грохот разваливающегося здания. Они находились в городе, а город был охвачен огнем.

Ши посмотрел наверх.

— Бомбардировщиков вроде не видно. — Другую причину этих массовых разрушений назвать было просто невозможно.

— Похоже на то, — ответил Чалмерс. — Здешний уровень развития техники не допускает мысли об их появлении. Взгляните-ка туда. — Он указал на дальний конец огромной площади, простиравшейся под ними. Там мужчины, размахивавшие длинными бронзовыми саблями и непомерной длины копьями, окружили сотни женщин и детей, согнанных в какой-то загон, полный мебели, ковров, драпировок, предметов утвари из золота и серебра, светильников и треножников из бронзы, цепей, статуй, винных кувшинов, мозаичных панно из слоновой кости, сундуков, — всего этого хватило бы для открытия огромного супермаркета дорогих вещей. Именно оттуда доносились эти нечеловеческие вопли, издаваемые несчастными женщинами. Они рвали на себе волосы, раздирали одежды, царапали ногтями лица. Они вопили главным образом для того, чтобы продемонстрировать охватившие их страх и горе, но то, как они делали это, наводило на мысль, что все это было несколько преувеличенным даже на фоне такой ужасной катастрофы.

— Ничего страшнее этого я не видел со времени нашей любительской постановки «Макбета», когда учился на втором курсе университета, — заключил Ши.

Башня высотой по меньшей мере в четыре сотни футов вдруг начала с грохотом валиться на здания, которые стояли на невысоких холмах, окружавших площадь. Начало падения башни было замедленным и величественным, затем обрушение ускорилось, а когда угол наклона башни достиг примерно сорока пяти градусов, из окон вырвалось пламя — совсем как в учебном фильме по пиротехническому делу. Башня рухнула вниз с грохотом разорвавшейся бомбы; языки пламени, камни, дым и пыль взметнулись кверху и заволокли огромное пространство вокруг места падения. Мужчины, охранявшие пленников, радостно закричали и замахали оружием.

— Кому-то до смерти хочется, чтобы этот город исчез с карты! — сказал Ши.

— Я думаю, это не самое лучшее для нас место, — заметил Чалмерс как бы между прочим. — Может, нам стоит подыскать укромный уголок и разобраться в том, что здесь происходит?

— Отличная мысль. Возможно, нам удастся набрести на бар, который еще не закрылся. Пошли… А это кто?

Они уже свернули на боковую улицу, как вдруг путь им преградил огромный мужчина, беседовавший с женщиной еще более внушительных размеров. На мужчине были бронзовые доспехи, а плечи и спину его прикрывала львиная шкура. С головы до ног он был густо забрызган кровью. Женщина была на голову выше его, однако ее рост казался еще больше, поскольку ступни ее возвышались над землей на три или четыре дюйма.

Мужчина выглядел крайне подавленным, но сквозь сильный шум Ши и Чалмерс не могли расслышать, что именно он говорил. Он подался вперед, как бы собираясь обнять женщину за шею, но его руки прошли сквозь нее. Он попытался сделать это еще раз, и снова неудачно. Очевидно, результаты этих экспериментов дошли до его сознания не сразу, поскольку он предпринял и третью попытку. На этот раз женщина исчезла из поля зрения. Было видно, что мужчина готов расплакаться, но появление Ши и Чалмерса заставило его сдержаться. Выражение крайней печали на его лице сменилось гримасой злобной решимости так быстро, как бывает только при показывании фокусов, основанных на оптическом обмане.

— Эй вы, рабы, — обратился он к Ши и Чалмерсу, — а ну идите сюда и берите это. — Он указал на груду оружия, лежавшего у его ног на тротуаре.

— Мы не рабы! — с негодованием в голосе ответил Ши.

— Значит, вы иностранцы. Берите это и следуйте за мной, если вам удастся выйти из города живыми. Они не щадят никого, кроме женщин и детей, которых предлагают продать в рабство.

— А может, так будет лучше всего, — предположил Чалмерс.

— Не знаю, — неуверенно ответил Ши. — Мне кажется, что мы переходим на сторону тех, кто терпит поражение.

— Быстрее! — взревел гигант. Они поторопились. — Ты, мне кажется, покрепче, — обратился мужчина к Ши. — Неси мой щит. А твой попутчик понесет дротики во время моей последней прогулки по любимому городу. Будь готов по первому слову дать мне мой верный дротик с древком из ясеня. А ты держи наготове щит, держи так, чтобы я сразу мог схватить его левой рукой. — С этими словами воин быстро зашагал по улице прочь от центра города. Ши нагнулся, чтобы взять щит. Ухватившись за ремни на внутренней стороне, он попытался поднять его. Щит оказался удивительно тяжелым, весом в фунтов семьдесят или восемьдесят. Он был настолько большим, что практически закрывал все тело Ши, и имел форму выпуклого овала с небольшими овальными же выборками по бокам на уровне талии. Щит казался сделанным из нескольких слоев кожи, поверх которых были закреплены бронзовые пластинки, служившие также и для украшения. Ши закачался под этой ношей, а позади него Чалмерс, у которого также возникли затруднения, изо всех сил старался ухватить охапку дротиков. Они были настолько гладко отполированы, что казались смазанными маслом.

Им удалось поравняться с мужчиной лишь тогда, когда он вышел на другую большую площадь. Эту площадь окаймляли высокие, похожие на храмы строения, и все они вот-вот должны были запылать. Все вокруг было усеяно трупами — тротуар, храмовые ступени; мертвые тела свешивались из оконных проемов. Центром архитектурной композиции площади была огромных размеров скульптура какого-то животного, возвышавшаяся над крышами. Это было некое зловещее существо со свирепыми, раскрашенными краской глазами и стоявшей торчком гривой; из-под брюха животного виднелась нелепая крышка какого-то люка, который вел внутрь скульптуры.

— Деревянный конь! — сказал Чалмерс, задыхаясь от быстрой ходьбы и тяжелой ноши.

— Да, — сказал шедший впереди мужчина. — Именно благодаря этой уловке, а не в честном бою, греки и взяли легендарный Илион[2]. Мы потеряли разум, потому что боги хотели этого. Мы не обратили внимания на предостережения жреца Лаокоона[3] и втащили этого коня в город, а затем устроили праздничную попойку. Вот так мы были наказаны за наши неверие и нечестивость.

— Мы в мире «Илиады»! — простонал Ши.

— Гарольд, — ворчливо оборвал его Чалмерс, — неужто вы и впрямь такой невежда?

— А с чем вы не согласны?

Чалмерс вздохнул.

— Я убедился, что классиков уже не изучают, как это было в мое время. «Илиада» завершается погребением Гектора[4]: в ней Троя еще не разрушена, конь еще не построен, а Ахилл[5] еще жив.

— Признаюсь, я был чересчур поглощен изучением психологии, а поэтому и не уделял должного внимания классике. Так что же это тогда, «Одиссея»?

— Трудно сказать. Мир, в который мы попали, как-то связан с Троянским конем и падением… — Человек впереди них внезапно остановился, так же резко остановился и Ши, а Чалмерс, шедший сзади, врезался в него; дротики выпали у него из рук и раскатились по тротуару. По улице навстречу им, щит к щиту, шла тройка вражеских солдат. Их одежда была испачкана кровью еще больше, чем одеяние мужчины, за которым шли Ши и Чалмерс; белые плюмажи, колыхавшиеся на их шлемах, делали их выше ростом; они были почти на голову выше американцев, но их рост все-таки уступал росту мужчины с львиной шкурой на плечах.

— Щит! — отрывисто приказал воин. Ши почтительно протянул ему щит. Мужчина просунул левую руку сквозь тесемки, ухватился за ручку, закрепленную у края, и поднял это тяжелое и массивное средство обороны с такой легкостью, как будто оно было сплетено из ивовых прутьев. Он растопырил пальцы правой руки, и Чалмерс вложил древко дротика в подставленную ладонь.

— Смотрите, этот троянский пес еще жив! — закричал воин, шедший посередине. — А ну, посмотрим, что там за щитом!

Троянец поднял дротик.

— Отведай-ка бронзы, данаец![6] — И метнул его с расстояния примерно в двадцать футов. Тяжелый дротик попал в середину щита одного из противников. Ударная сила пули пятидесятого калибра, выпущенной из пулемета, оказалась бы несравненно меньшей, чем у дротика. Он пробил бронзу и, продолжая вращаться, пронзил защитную пластину на груди воина, прошел сквозь его тело, выйдя через спину, и отбросил грека не меньше чем на двадцать шагов назад, где он, звеня доспехами, замертво распростерся на каменных плитах тротуара.

— Дротик! — Чалмерс вложил в руку воина второй метательный снаряд. Ши в страхе раскрыл рот. Воин, стоявший справа, метнул дротик, но их защитник-троянец отбил его щитом; дротик просвистел у самой головы Ши и лишь слегка оцарапал его ухо. Второй дротик прошел сквозь этого воина и пригвоздил его вместе со щитом и доспехами к двери стоявшего рядом дома.

Третий грек метнул дротик почти в тот же момент, что и троянец, но тот выхватил длинную саблю с бронзовыми украшениями и, взмахнув ею, срубил острие дротика на лету. Повторный удар сабли снес греку голову. Голова вместе со шлемом, украшенным плюмажем, вертясь, взмыла вверх и скрылась за высокой крышей дома, в то время как обезглавленное тело свалилось на землю, усугубив царившие вокруг разгром и хаос.

Ши тихонько свистнул.

— Да, этот парень знает толк в своем деле.

— Герой, — согласился Чалмерс. — Все свидетельствует об этом.

Троянец снова отправился в путь, и оба психолога двинулись ему вослед. Они должны были шагать широко и часто, чтобы поспевать за ним, а он в действительности и не торопился, хотя и покидал захваченный врагами город. «Но ведь воин, в особенности герой, — подумал Ши, — никогда не убегает от врага».

— В этом человеке есть что-то такое, — пробормотал Чалмерс, — что кажется мне очень знакомым.

— Как это может быть? — спросил его Ши. — Никто ничего не знает о том, как выглядели герои Гомера.

— Не знаю, это просто… — Он пожал плечами и поплелся дальше по дороге. Ноша Чалмерса стала легче, поскольку в руках его осталось всего три дротика. Ши, передавший щит воину, также чувствовал облегчение.

— Послушайте, господин, — с опаской обратился он к троянцу, — а куда мы идем?

— К дальним воротам. Чуть позади этих ворот расположен древний могильный курган и жертвенник неподкупных керов[7]. Там меня ждут родственники, которых я должен увести из этого места.

— Вам это ни о чем не напоминает? — спросил Ши Чалмерса.

— Напоминает. Постойте… это было так давно… — Тут еще двое греков возникли у них на пути, и Чалмерсу снова пришлось вкладывать дротики в руку их защитника.

К тому времени, когда они добрались до дальних ворот, в арсенале троянца оставались один дротик и тупая зазубренная шпага. К дальним воротам спешили не только они. Людской поток, состоявший в основном из женщин, стариков, детей и каких-то изможденных и истощенных людей, по всей видимости рабов, продвигался в том же направлении, что и оба психолога с троянским воином. В руках у многих людей были жалкие узелки с пожитками: это были беженцы, изгнанные войной из родных домов и выглядящие одинаково во все времена и повсеместно. Когда они миновали ворота, Ши с величайшим изумлением стал обозревать долину вокруг города.

— Вокруг города не видно никаких воинских соединений, его можно беспрепятственно покинуть, — сказал Ши. — Никакого окружения нет и в помине.

— Греки слишком примитивно мыслили для таких операций, — объяснил Чалмерс. — Так называемая осада Трои — просто выдумка. Греки всего лишь высадились на побережье и совершили рейд в глубину страны. Они одолевали троянцев всякий раз, когда те вступали с ними в бой. Они и не пытались взять город измором или отрезать его от мира. Все, кто хотел войти в город или выйти из него, делали это совершенно беспрепятственно.

— Разве можно воевать таким образом? — возразил Ши.

— Возможно, это также объясняется тем, что они были слишком наивными в отношении системы и приемов ведения войны. Они, по всей вероятности, полагали, что для резни, которую они учинили, эти знания не являются необходимыми.

Троянский герой обернулся назад и стал смотреть на высокие стены и город, который с пройденного расстояния казался небольшим, но по-прежнему был охвачен огнем и дымом. Слезы потекли по его щекам, забрызганным кровью, покрытым копотью и пылью, оставляя на них продольные борозды и скатываясь за латный воротник.

— Прощай, любимый Илион! Ты в конце концов пал, но согласно предсказанию богов я создам новую Трою на берегах другой реки, и там род Приама[8] возродится вновь! — С этими словами он повернулся и зашагал прочь от города. Ши и Чалмерс за неимением выбора поспешили за ним, стараясь не потерять из виду его широкую спину, прикрытую доспехами и львиной шкурой.

— Мне кажется, я понял, в чем дело, — сказал Чалмерс, — но мне необходимо в этом убедиться. Ведь существует великое множество поэм и легенд так называемого Троянского цикла. «Илиада» и «Одиссея» — всего лишь наиболее известные из них.

Переход был недолгим, но небо посветлело, и уже начался рассвет, когда они подошли к жертвеннику. Но вместо группы родственников их ожидала здесь огромная толпа в несколько сотен человек разного возраста. Некоторые рыдали, припав к алтарю могильного кургана, другие расположились у его подножия и на склонах, но самая большая группа людей собралась вокруг высокого и могучего кипариса. Под деревом, прислонившись спиной к его стволу, сидел старик, который бережно держал в руках какой-то предмет, завернутый в тонкую материю. Герой подошел к старику и почтительно ему поклонился.

— Нашел ли ты свою жену, сын мой? — спросил старик.

— Да, отец, но когда я нашел ее, смерть уже забрала у меня мою дорогую Креусу. В отчаянии я был уже готов отдать и свою жизнь в бою с ахейцами, но ее тень явилась мне, браня меня за отчаяние и уверяя, что у бессмертных богов были другие намерения в отношении сына Анхиза[9]. «Отправляйся подальше от Илиона, — сказала она, — и там создай новую Трою, и цари ее будут твоими потомками. И я таким образом вернусь к тебе. А теперь нам надо расстаться, потому что скоро данайцы устанут от учиненной ими скотской резни и разграбления. Они запрягут своих быстрых коней в колесницы, догонят и перебьют нас всех до одного».

Маленький мальчик подошел к герою и взял его за руку.

— Отец, а кто эти люди в странной одежде, пришедшие с тобой из города?

Герой, который, кажется, совсем позабыл об их существовании, повернул голову и посмотрел на них.

— О, эти люди оказали мне некоторые услуги, когда я выходил из города. Этим они заслужили место в нашем небольшом отряде, который, как мне кажется, сильно увеличился.

— Да, очень многие пришли сюда после того, как ты снова отправился в город на поиски своей возлюбленной Креусы, — отвечал старик. — Я боялся, что они будут большой обузой, но если ты вознамерился основать новый город и новую царскую династию, тебе необходимо иметь последователей.

— Отлично, отец. Ты должен будешь нести статуи богов — хранителей домашнего очага в походе. Я не могу прикасаться к ним, пока не смою с себя кровь в проточной воде. — С этими словами он подал свой щит красивому, атлетически сложенному юноше. К удивлению Ши, герой наклонился и, бережно подняв старика, посадил его себе на плечи, покрытые львиной шкурой. Держа за руку малыша, он громким и трубным голосом обратился к толпившимся вокруг него людям:

— Все, кто идет с правителем Энеем, за мной! На поиски своей судьбы мы пойдем по широкой груди отца Нептуна! — Сказав это, он зашагал, и все, кто окружал его, двинулись за ним. Они шли поодиночке, парами, небольшими группами; те, кому посчастливилось захватить из города какие-то пожитки, быстро подхватили их и двинулись следом за всеми.

— Вот оно что! — сказал Чалмерс. — Это же «Энеида»! Эней, последний троянский герой, который покинул горящий город, неся на плечах своего старого отца Анхиза и ведя за руку своего сына Аскания. Во время бегства из города он потерял свою жену Креусу и вернулся в город, чтобы найти ее.

— А как он ее потерял? — спросил Ши.

— Неизвестно. Эта часть поэмы утеряна. Наверное, он шел по горящему городу и увидел связанных пленников и отягощенных добычей грабителей. «Вдруг пред очами предстал печальный призрак Креусы: тень ее выше была, чем при жизни облик знакомый…»[10] — так говорится в поэме. Вот почему нам показалось, что она необычайно высокого роста, и она сказала ему то, о чем он только что поведал своему отцу.

— Лично я желаю ему успехов во всех его благих начинаниях, но нам-то что делать?

— Нам? Конечно же, мы пойдем с ним! — объявил Чалмерс.

— Чего ради? Что касается меня, то я должен сразу предупредить тебя, что строительство новой Трои не значится в моем рабочем плане на эту неделю. К тому же я не заметил, чтобы старик был сильно увлечен этой идеей.

— Поймите, этот человек собирается путешествовать! — с горячностью убеждал его Чалмерс. — А мы ищем Флоримель, и если она находится в этом мире, то единственная возможность найти ее — это отправиться путешествовать. Конечно же, мы можем снова вернуться в этот город, надеясь, что греки нас не убьют. Тогда мы сможем еще постранствовать и с Одиссеем. Тогда нам придется подвергнуть себя риску при прохождении между Сциллой и Харибдой, при посещении сирен, встрече с лестригонами[11] и так далее; нас превратят в свиней, поедаемых Циклопом… да мало ли что нас будет еще ожидать.

— Если немного поразмыслить, — отвечал Ши, — то путешествие с нашим другом Энеем — это просто приятная прогулка. Итак, в путь.

Они двинулись в путь. День становился все жарче, но утешало то, что за ними по крайней мере не было погони. Беженцы, все еще пребывавшие в подавленном состоянии, иногда перебрасывались несколькими словами, поэтому у психологов было вдоволь и времени, и возможностей для обозрения окрестностей и для обдумывания своего положения. Ши показалось странным, что люди, шедшие рядом с ними, все были довольно высокого роста. Не такие великаны, как Эней и мужчины из его рода, но выше обычного американца середины двадцатого века.

— Мне казалось, что люди в древности были намного меньше ростом, — заметил Ши. — Но даже женщины здесь выше, чем я.

— Это эпоха героев, — отвечал Чалмерс. — Тогда все было больше, лучше, красивее. Мужчины были более сильными, женщины более красивыми и добродетельными, а уж если наоборот, то — более безнравственными, чем теперь. Герои Гомера всегда поднимали такие камни, «какие трое мужчин современных, напрягшись, поднять не смогли бы», говоря словами этого автора.

— Похоже на то, как мы изображаем Дикий Запад, не так ли? Хорошие парни были лучше, плохие парни были хуже, и вообще все преподносится намного проще и яснее, чем было на самом деле.

— Точно. По всей вероятности, эрпы[12] не чувствовали никаких угрызений совести, стреляя в спину или плутуя за карточным столом, носили одежду, которая не знала ни воды с мылом, ни утюга, обнажали в улыбках гнилые зубы, но легенды сделали их возвышенными героическими персонажами, которые, дескать, творили добро и боролись со злом. То же самое произошло и с античными героями.

— Да, но эти-то даже и не выглядят, как микенцы[13] — недовольно проворчал Ши. — Недавно я читал статью в «Нешнл Джеографик»…

Чалмерс покачал головой:

— Гомер жил, если он вообще жил на свете, примерно на четыреста лет позже Троянской войны. Вергилий же, живший примерно на восемьсот лет позже Гомера, вообще не имел никакого представления о том, какими были люди Микенской цивилизации. Что мы видим здесь? «Встал пред народом Эней: божественным светом сияли плечи его и лицо…»[14]. Вот примерно так римляне эпохи Августа представляли себе людей, выведенных Гомером: это как бы сочетание общепринятого эллинского типа с древнегреческим характером, описанным в соответствии с изображениями на стенах и вазах, в скульптурах и т. п. Во всех описаниях присутствует бронза, поскольку Гомер подчеркивал, что оружие и доспехи были бронзовыми.

Прямо перед ними неотступно маячила фигура Энея, который без устали отмеривал расстояние широкими шагами, неся на плечах отца.

— У Энея ведь есть много соратников и даже рабов, — сказал Ши. — Но почему он все время несет старика сам?

— Здесь опять-таки больше от Вергилия, нежели от Гомера. Вергилий хотел создать национальный римский эпос, используя персонажей Гомера. Но римские герои должны были обладать римскими же добродетелями, а для римлян не было ничего ценнее, чем pietas[15]. Оно заключалось в безусловном и детальном соблюдении долга и обязанностей по отношению к родителям, предкам, домашнему очагу и богам. Смотрите, у престарелого Анхиза в руках боги домашнего очага, завернутые в кусок ткани. Образ великого героя, несущего на плечах престарелого отца и богов — хранителей домашнего очага, — это как бы одушевленный символ pietas в римском легендарно-эпическом творчестве.

— Понятно. А вы, я вижу, неплохо знаете поэму?

— Просто сейчас многое вспоминается. «Агта virumque сапо» (Битвы и мужа пою…) — этими словами она начинается.

— А я-то думал, что это написал Джордж Бернард Шоу.

Чалмерс вздохнул:

— Подумать только, а ведь я считал вас образованным и начитанным человеком.