Осенний квартет

«Специалист по одиночеству»

Писательская судьба Барбары Пим (псевд.; наст, имя Мэри Крэмптон) сложилась не слишком благоприятно. До недавнего времени ее имя было мало известно читающей английской публике, не привлекало оно и внимания критиков. Между тем Б. Пим не новичок в литературе: она начала писать в конце 40-х годов и за последующее десятилетие опубликовала шесть романов. Увы, они почти не имели резонанса, читательская аудитория Б. Пим была весьма скромна. Когда в 1961 году несколько издательств отвергли ее очередной роман, писательница надолго замолчала.

«Открытие» Барбары Пим произошло в 1977 году — после того, как «Кейп» рискнул переиздать ее роман «Превосходные женщины»: вопреки всем ожиданиям он имел большой успех, получил хвалебную прессу. В том же 1977 году «Таймс литерари сапплемент» распространил среди писателей и критиков анкету, главным вопросом которой было — «Кого вы считаете самым недооцененным писателем?» Известный поэт Ф. Ларкин и критик Д. Сесил ответили: «Барбару Пим».

Были переизданы — и на сей раз благосклонно и с интересом прочитаны — ее ранние романы (помимо уже упомянутых «Превосходных женщин», «Сосуд, полный благословений», «Совсем не ангелы», «Ручная газель» и др.). Известность писательницы еще больше упрочил ее новый роман «Осенний квартет», опубликованный осенью 1977 года крупнейшим издательством «Макмиллан». Запоздалое признание стимулировало новые творческие замыслы Пим, но она успела реализовать лишь немногие из них: в январе 1980 года Барбара Пим скончалась.

Чем же объяснить столь крутой поворот в писательской судьбе Б. Пим, столь резкий подъем ее популярности? Только ли капризами и прихотями литературной моды? Причины, разумеется, глубже, и искать их следует в характере литературной и социальной жизни Великобритании последних десятилетий.

В 50-е годы, когда Пим опубликовали свои ранние романы, на авансцене литературной Англии были произведения «рассерженных молодых людей» (К. Эмиса, Дж. Уэйна, Дж. Брейна) и антиколониальный роман (Д. Стюарта, Б. Дэвидсона, Дж. Олдриджа) — эти произведения отражали глубокие социальные противоречия, сотрясавшие страну, болезненный процесс изживания ею прочно укоренившегося «имперского комплекса». Романы Пим казались тогда слишком камерными, далекими от злободневных проблем. Не нашлось им места и в «разболтанные» («swinging») 60-е годы с их культом вседозволенности: книги Пим посчитали слишком «старомодными», «деликатными». «Боюсь, то, что я пишу, устарело», — с сожалением констатировала тогда писательница, а позже, в романе «Осенний квартет», она с горечью мимоходом отметит, обозначив одну из тем своего творчества: «положение незамужней, одинокой стареющей женщины не интересует современных авторов».

И вот неожиданно романы Пим вписались в атмосферу Англии 70-х годов: многих охватила «ностальгия» по устойчивым моральным ценностям, прочным жизненным принципам. (Отсюда, кстати, и внимание к писателям прошлого — так называемое «викторианское возрождение».)

Романы Барбары Пим естественно вливаются в мощную многовековую традицию английской нравоописательной прозы с достаточно сильными социально-критическими интонациями. И в первую очередь — Пим и сама не раз признавалась в этом — очевидна ее верность поэтике Джейн Остен, оставившей незабываемые картины быта и нравов провинциального дворянства и духовенства, изображенных с поразительной психологической доподлинностью и наблюдательной ироничностью.

Мир произведений Пим (особенно ранних) — действительно весьма камерный мир, замкнутый пределами сельского прихода, маленькой семьи, небольшого офиса, а то и вовсе крайне узкими рамками одинокого существования. Ее герои — священники, мелкие служащие, одинокие женщины, в первую очередь одинокие женщины. Романы Пим лишены нарочитой занимательности, увлекательно закрученной интриги, более того, сюжеты их крайне просты — настолько, что порой кажется, будто в них ничего не происходит. И однако же, нам удается близко познакомиться с жизнью героев, узнать их характеры, проникнуться их заботами. Секрет в том, что безыскусственную прозу Пим всегда отличала исключительная психологическая точность наблюдений, лаконичность и выверенность деталей и описаний — скромная правдивость, ничего общего не имеющая с банальностью, хотя герои Пим вполне заурядны, а ситуации, в которые они попадают, достаточно обыденны.

В художественном арсенале писательницы есть надежное средство против банальности: порой неуловимая, но всепроникающая ирония, не позволяющая сочувствию, с которым писательница повествует о своих героях, перейти в сентиментальность. В тех же случаях, когда ирония очевидна, можно говорить о критическом исследовании обрисованного писательницей характера.

Из ранних романов Пим наиболее значителен «Превосходные женщины» (1952) — он дает представление об интересующих писательницу темах, о ее характерной героине.

…Милдред Лэтбери, дочь священника, живет одна в своей крошечной лондонской квартирке. Ей за тридцать, и она давно уже не питает никаких радужных надежд относительно своего будущего. Скромная работа (посещение престарелых леди), постоянное хождение в церковь, дружба со священником и его сестрой, участие в благотворительных делах (в основном организация дешевых распродаж и лотерей), чтение по вечерам (главным образом журналов и брошюр на религиозные темы) — таков круг занятий и интересов Милдред. Она понимает, что живет скучной, серой, однообразной жизнью и с иронией зачисляет себя в ряды «превосходных женщин»: достойных, добропорядочных, но малоинтересных, «наблюдателей», а не участников жизни. Порой собственная добропорядочность гнетет героиню: «Добродетели — превосходная вещь, всем нам следует к ним стремиться, но иногда они могут и давить».

Милдред чувствует, что ее существование никчемно, оно лишено даже подлинных страданий, горьких и дорогих воспоминаний. «Для большинства из нас, — говорит Милдред о себе и себе подобных, — жизнь состоит скорее из мелких неприятностей, чем больших трагедий».

Знакомство с четой Нэпьеров, оказавшихся на некоторое время ее соседями — блестящим офицером Рокки и его красивой безалаберной женой, все помыслы которой заняты не домашними заботами, а антропологией, — выбивает Милдред из привычной колеи. Она даже чуть-чуть увлекается обаятельным Рокки, но… «любовь — не моя чаша», признается она сама. Ее роль — помогать другим переживать свои неурядицы, мирить поссорившихся Нэпьеров, помогать им переезжать, читать верстку и составлять указатель для их приятеля Эверарда Боуна, утешать священника Мэлори, когда расстраивается его помолвка, и т. д. и т. п. — то есть оставаться «превосходной женщиной».

Такой же жизнью-пустышкой живут и другие героини Пим, достойные представительницы английского «среднего» класса. И если Милдред хотя бы иной раз задумывается над никчемностью, «бесполезностью», «анонимностью» своего бытия, то Уилмет Форсайт, героиня романа «Сосуд, полный благословений», напротив, приходит к выводу, что нужно ценить свое безбедное уютное существование, которое обеспечивает ей ее муж-чиновник и которое она пыталась было разнообразить то легким флиртом (разумеется, вполне «респектабельным»), то каким-нибудь интеллектуальным времяпрепровождением (например, занималась от нечего делать португальским языком).

Точно так же берегут свой налаженный быт и покой сестры Бид, старые девы Белинда и Харриет, которых унылая повторяемость событий в их жизни не только не тяготит, но, наоборот, создает ощущение надежности, устойчивости, осмысленности. Ленч, чай, обед, посещение церкви, прием гостей (само собой, в первую очередь — местных священников) — это не только вехи дня, это и вехи всей незаметно и бесцельно промелькнувшей жизни. Как бы пуста и однообразна она ни была, она удобна, а потому «любая перемена — сама по себе зло», и, когда сестрам представляется возможность выйти замуж, они отказываются. Куда уж там переворачивать свою жизнь, когда даже небольшое отклонение от заведенного порядка и то воспринимается как досадное, а порой даже шокирующее неудобство. Пим находит для этого выразительный иронический пример: когда архидьякон Хоклив предлагает Белинде почитать перед завтраком стихи, она чувствует неловкость, хотя она любит и стихи, и архидьякона, но «…казалось странным думать о поэзии до ленча». Да, эти «превосходные женщины» не способны бороться за свое счастье, не умеют ни любить, ни даже страдать по-настоящему; к примеру, безответная любовь Белинды к Хокливу никогда не воспринималась ею самой трагически: так, привычная, легкая, не лишенная приятности боль…

Когда в конце 70-х годов к Пим пришла известность, критики, склонные к броским определениям, назвали ее «специалистом по одиночеству». Справедливое определение, как видно уже на примерах раннего творчества Пим. Однако английская критика не отметила своеобразие подхода Б. Пим к теме одиночества: сочувствуя своим героям (точнее, героиням), писательница в то же время не особенно и щадит их, добровольно выбравших однообразное, стерильное существование, которое Пим живописует с тонкой, проницательной иронией. Этой иронией, однако, и исчерпывался критицизм ее ранних романов, критицизм, обращенный к тому же лишь на самих героев, — Пим не делала попыток выйти к социальным истокам такого образа жизни.

Подлинной удачей Барбары Пим стал роман «Осенний квартет», ее лучшее произведение, на котором фактически завершилось ее творчество. Присущая писательнице точность психологического рисунка облика персонажа вырастает до наблюдательно подмеченных особенностей английского национального характера, а это в свою очередь складывается в яркую характеристику английского образа жизни.

В 70-е годы стало, как никогда прежде, очевидно, что одиночество, отчуждение, сделавшиеся нормой взаимоотношений между людьми в западном обществе, приобретают размеры поистине социального бедствия, особенно одиночество стариков. Думается, успех романа Пим объясняется тем, что ей удалось выявить национальную специфику этого явления, показать его преломление через английский характер.

«Осенний квартет» — книга об одиночестве людей на пороге старости, о том, как они, обреченные на это одиночество и привыкшие к нему, переживают осень своей жизни. Нехитрая метафора, вынесенная в заглавие, не раз затем повторяется — в том или ином варианте — в тексте романа, проходя сквозь него печальным лейтмотивом, напоминанием о ненужности, никчемности завершающейся жизни персонажей: это и уход Марсии и Летти на пенсию, неизбежный «как опадание листвы осенью», и оставшиеся у Нормана неиспользованные дни от отпуска, с которыми он не знает, что делать, и которые «ворохом сухих листьев будут скапливаться осенью на тротуаре».

«Квартет» — Марсия, Летти, Норман и Эдвин — сложился достаточно случайно: эти люди, каждому из которых за шестьдесят, вместе работают в некоем учреждении. Мы так и не узнаем точно, чем именно они занимаются («кажется, что-то связанное с отчетностью, с составлением картотек»), и эта сознательная неопределенность лишь подчеркивает неважность, почти бессмысленность их работы. Окончательно же она выявляется, когда Летти и Марсия уходят на пенсию и их никем не заменяют; у Летти, как-то заглянувшей в контору, закрадывается ощущение, будто они с Марсией «никогда и не существовали».

Повествование о незначительных бытовых ситуациях не мешает Пим представить характеры во всей их индивидуальности, она умело использует выразительные детали, точно подмечает психологические особенности каждой личности. Четыре главных персонажа взяты словно непосредственно из жизни, со всей своей заурядностью, привычками, чудачествами, они удивительно достоверны и в то же время типичны (как обычно, Пим особенно удались женские образы). Они — характерное порождение современного английского общества, одновременно его жертвы и защитники, стихийные приверженцы его краеугольной доктрины индивидуализма.

Сколь ни различны персонажи романа, их общая особенность — «безграничная свобода, которую дает одиночество» и вкус которой им дано познать сполна. В прошлом у них были близкие люди, вероятно, какие-то привязанности: мать у Марсии, сестра у Нормана, жена у Эдвина. У Летти, которая кажется самой жизнестойкой из всех четверых, жизнь промелькнула, даже не оставив дорогих воспоминаний, движение времени в памяти Летти запечатлелось лишь последовательной сменой мод.

В настоящем же жизнь персонажей представляет собой одинокое прозябание, которому они не пытаются противопоставить хотя бы тепло человеческого общения. Совместная работа в течение нескольких лет не сближает героев. Коллективное чаепитие в конторе, обмен ничего не значащими любезностями, иной раз репликами по поводу какого-нибудь происшествия — этим, в сущности, исчерпываются их взаимоотношения. За пределами учреждения они никогда не встречаются — сама мысль об этом кажется им нелепой, смехотворной. Эдвин, живущий неподалеку от Марсии, боится случайно встретить ее: «При встрече с ним она смутится не меньше, чем он». Одна мысль о том, чтобы в будущем разделить с Норманом кров, вызывает «мурашки» у его зятя. Норман, посетивший этого зятя в больнице, очень тяготится проведенным у него получасом визита. Эдвин как-то сталкивается с Летти в церкви, и она «так тепло встретила его, что он, наверное, испугался, потому что больше сюда не приходил…». Примеры можно было бы множить и дальше.

Дело отнюдь не в том, что эти люди испытывают друг к другу какую-то особую неприязнь. Пим удается показать, что одиночество, отчуждение — нормальное проявление человеческих взаимоотношений в мире, где живут ее герои. Суть не в том, что им не с кем общаться, суть в том, что у них не возникает потребность в общении, их одиночество — сознательно выбранный принцип, образ жизни. Героям и в голову не приходит искать избавления от одиночества, они не делают никаких попыток сблизиться друг с другом, им чуждо взаимное сочувствие — это было бы вторжением в частную жизнь, а английское «privacy» священно. (Впрочем, похоже, не для всех: миссис Поуп, у которой поселяется Летти, в отсутствие квартирантки обыскивая ее комнату, считает своим долгом «проверить, все ли там в порядке».) «Не стоит вмешиваться» — эта фраза в той или иной модификации повторяется в романе, выражая сугубо английское понимание права индивида на независимость.

До чего может довести боязнь утратить «независимость», стремление замкнуться в собственном, крайне ограниченном мирке, иллюстрирует судьба Марсии, самой несчастной из всего «квартета». Марсия болезненно, можно сказать воинственно-агрессивно, избегает контактов с окружающими. Кажется, единственное, что еще доставляет ей удовольствие, — это посещение больницы, где она периодически проходит осмотр, чувствуя себя при этом незаурядной личностью: ведь она подверглась тяжелой операции, а это не с каждым случается!

Психическую деградацию Марсии, являющуюся реакцией на привычное, многолетнее одиночество, Б. Пим передает выразительной, многозначительной деталью: основным занятием Марсии становится накопление пустых молочных бутылок «на случай какого-нибудь кризиса в масштабе всей страны» — пресловутая английская эксцентричность, доведенная до патологического исхода.

Но допустим, что нежелание Марсии общаться с миром — ненормальное, исключительное явление. Но ведь и Летти, которая цепко держится за жизнь, следит за собой, заботится о своем внешнем виде и гардеробе, — и для Летти нестерпима мысль об общении с внешним миром. Мысль о том, чтобы остаться жить в доме, проданном священнику-нигерийцу, у которого большая и дружная семья, готовая принять в свой круг и Летти, кажется ей противоестественной, она может жить только в обычном «холодном» английском доме, «стерильном» и «молчаливом». Точно так же избегает она всяких контактов, которые могли бы помочь ей пробить броню одиночества, выйти к людям, установить взаимопонимание.

Жизнь каждого из персонажей — нечто серое, респектабельное и на редкость пустое: никаких сильных эмоций, привязанностей, почти никаких дел. Иллюзию наполненного, хотя и обыденного существования создает лишь ежедневная рутина: поездки на работу, отсиживание в конторе положенные часы, возвращение домой. У Эдвина эта иллюзия дополняется его церковно-благотворительными делами, у Летти — попытками, оказавшимися несостоятельными, заняться «серьезным» чтением. Норман пытается увлечься идеей провести отпуск в Греции, где он думает заняться… подводным плаванием. Но мечты так и остаются мечтами — и не только потому, что средств маловато; главное — не хватает душевной энергии, не хочется менять заведенный порядок жизни, пусть и предельно скучной.

Свободное время — вечер, отпуск, праздники — самое тяжелое время в жизни героев, когда они особенно остро ощущают свою неприкаянность, и каждый из них с удовольствием возвращается к спасительной рутине.

Но может быть, «квартет», оказавшийся в поле зрения писательницы, — все же исключительное, нехарактерное явление для сегодняшней Англии? Контекст, в который вписываются судьбы героев романа, не позволяет утвердительно ответить на этот вопрос. Их сотни, тысячи таких, как эти четверо. Они ежедневно сталкиваются друг с другом в кафе, метро, в парке, библиотеке — лишь для того, чтобы пройти мимо, оставаясь чуждыми друг другу, не способными даже на кратковременный дружеский контакт: разговор, сочувственный взгляд, улыбку. Так и живут они, страдая от одиночества и в то же время тщательно оберегая его, жертвы, но в какой-то мере и виновники своего несчастья, «выхолощенные» люди, изжившие в себе «ненужные» эмоции.

Разобщенность, отсутствие нормального, полноценного общения между персонажами романа еще больше оттеняют примеры фальшивой доброжелательности, предложения помощи, заранее рассчитанные на отказ. Так, молодые супруги Присцилла и Найджел, после долгих колебаний пригласившие Марсию, свою соседку, разделить с ними рождественский обед, втайне надеются, что она откажется: «…Когда я предложил скосить траву у нее на лужайке, она воспротивилась, сказал с надеждой в голосе Найджел».

И уж вовсе неполноценным суррогатом заботы о человеке выглядит деятельность благотворительного Центра, пытающегося «поддержать» одиноких стариков. Наигранная приветливость и казенное сочувствие (их задача, без обиняков заявляет опытная сотрудница Центра, — «устанавливать контакты, если потребуется, даже в принудительном порядке») — слабое оружие в борьбе с подлинным, глубоко укоренившимся одиночеством, и это убедительно иллюстрирует в романе прискорбная история Марсии.

Но, как можно судить по «Осеннему квартету», в старости есть вещи и пострашнее одиночества: порой речь идет попросту о физическом выживании, о настоящей борьбе с нуждой. Персонажи романа не раз говорят о тяжелой жизни старых людей в Великобритании, прямо обвиняя в этом государство: обсуждают вопрос об инфляции и росте цен (которые, заявляет склонный к язвительности Норман, «будут подскакивать, кто бы ни стоял у власти»), что ударяет прежде всего по старикам, о плохих жилищных условиях (в газете опубликовано сообщение о смерти старухи от гипотермии). Особенно взволновал «квартет» трагический случай: старый человек бросился под поезд метро. «Вот вам недурной пример того, как человек проваливается сквозь сетку социального обеспечения», — комментирует это событие Норман, а Летти добавляет: «Это с каждым может случиться».

Замечательное искусство иронии, которым владеет Пим, особенно проявилось в сцене, где описывается уход на пенсию Марсии и Летти. Учреждение полагает своим долгом устроить скромные проводы в обеденный перерыв («их статус… не давал им права на прощальный вечер»), они проходят скованно, всем как-то неловко, никто, в сущности, не знал, чем занимались эти две пожилые женщины. Они еще не ушли, а о них уже говорят в прошедшем времени. Тем не менее устроители довольны: долг выполнен и о мисс Кроу и мисс Айвори можно забыть навсегда.

Впечатление несостоявшихся жизней — вот что прежде всего выносит читатель из романа «Осенний квартет». Трагическая ненужность, никчемность и бессмысленность существования персонажей не искупается и чуть оптимистической, с нотками традиционного английского стоицизма концовкой: смерть Марсии сближает троих оставшихся, и есть намек на то, что их отношения станут как-то человечней, живее.

Из самых последних книг Б. Пим наибольший интерес представляет посмертно изданный роман «Несколько зеленых листьев» (1980), в котором мы вновь встречаем традиционные темы писательницы, и в первую очередь, как и прежде, тему одиночества, губящего личность, отчуждения, разъединяющего людей.

Быть может, творчество Барбары Пим занимает не самое видное место в современной английской прозе. Но благодаря таким писателям, как Пим, утверждающим непреходящий смысл истинных человеческих ценностей, право человека на достойное существование, не скудеет в английской литературе давняя и прочная гуманистическая традиция, отмеченная великими именами, традиция, которая и сегодня успешно противостоит натиску «массовой литературы» с ее культом насилия и агрессии, пренебрежением к жизни и заботам простого человека, презрением к миру души.