Ошибка комиссара

Глава девятая Поступление в Академию

Дежавю. Даже не ожидал, что это окажется так приятно. Ленинград — 1977. Улица Гоголя, которая через двадцать лет снова станет Малой Морской. Дом номер шесть с разнообразными табличками у парадной (не у подъезда, заметьте), среди которых почему-то отсутствует самая главная. Здесь располагается Ленинградский филиал юридического заочного обучения Академии МВД СССР. Почему нет таблички, одному богу ведомо. Но когда нас будут об этом спрашивать, мы привыкнем напускать туману и заводить глаза к небу, мол, сами понимаете, не каждый должен знать, учреждение специфическое и всё такое… Хотя всё это чистой воды блеф. Когда у входа каждый день клубится толпа людей в серой и зелёной форме, какая уж тут таинственность?

Здесь вместе с нами учатся и ребята «из ящика» (УЛИТУ), и «огнетушители» (пожарные). Здесь, кстати, я впервые узнал и на всю жизнь запомнил, в чём отличие формы военного офицера от его соратника из внутренних войск. И просветил нас в этом подполковник внутренней службы Клиричев, преподаватель философии, которого мы по совету старших товарищей при первом же удобном случае потащили угощать пивом. Пива товарищ преподаватель с нами попить не погнушался, но если сказать, что это как-то помогло в нашей учёбе, так и нет, как говорили у нас в Одессе.

Когда мы выразили некоторую зависть к тому, что хорошо вот вам в зелёной форме, можно пивка зайти дёрнуть спокойно, а то и чего покрепче, не то, что нам (мы-то здесь в данный момент, конечно, все по гражданке были), услышали следующее:

— Не скажите, ребята. Вот, к примеру, сидите вы в ресторане, культурно отдыхаете. А рядом с вами армейский офицер, тоже культурно отдыхает. И форма на вас обоих вроде как одинаковая. Но если найдётся в пределах видимости какой-нибудь посетитель из числа бывших сидельцев, и если у него настроение окажется соответствующее, он к вам обязательно подойдёт «покалякать за жизнь». На «пехтуру» и не посмотрит, а обратится исключительно к вам: здорово, начальник. Или что-нибудь в этом роде. И далеко не всегда такой разговор может пойти в рамках мира и благодушия. Так что преимущество здесь сомнительное.

Подполковник наклонился к нам и понизил голос:

— Мне даже однажды пришлось этим гадам документы предъявлять, что я преподаватель, а не сотрудник какой-то колонии в Оренбургской области. Я тогда ещё капитаном был.

Он отхлебнул пивка, вытер усы и продолжил:

— Так тогда меня обложили всемером, что…

Наш собеседник на какое-то время ушёл внутрь себя, но увидев наши ожидающие продолжения физиономии, закончил так:

— Крап, ребята, всё дело в краповом цвете. Он тёмно-бордовый. Околыш на фуражке, просветы на погонах, канты на штанах. А у военных это всё просто красное. Для человека, побывавшего «у хозяина», это неоспоримое доказательство — откуда ты.

Это «пивопитие» было ещё в прошлой жизни. Как пойдёт теперь — посмотрим.

А пока у нас — толчея на Московском вокзале, незабываемый запах тёплого воздуха метро, площадь Мира, ещё не ставшая снова Сенной, обустройство в коммуналке одного из домов в переулке Гривцова у традиционных тёток, которых наша братия трепетно передаёт по наследству, чтобы тем, кто после нас, тоже было где жить.

Нас приютила Тамара Владимировна, женщина с тяжёлой судьбой и лёгонькой пенсией, да ещё с сыном лет тридцати, про психическое состояние которого ещё не изобрели всяких там деликатных слов. У него была капитанская фуражка, панцири крабов, развешанные по стенам комнаты и воспоминания, что раньше он служил капитаном дальнего плавания. В его комнате мы и ютились втроем, а «капитан» ютился у матери по другому адресу. У хозяйки было к нам три основных требования: Вовку вином не поить, девок не водить и деньги — вперёд. Мы были ребятами послушными и установленные правила не нарушали. Почти.

Когда хлопоты по первоначальному обустройству закончились, и голова немного освободилась для других мыслей, я подумал, что в этой жизни еду поступать в Академию на несколько лет раньше. В первой версии я отправился сюда уже женатым. Жизнь, стало быть, ускоряется. Если так и дальше будет, я далеко пойду, стану генералом и обзаведусь толстым пузом и прислугой. А мутные компании, избивающие всяких там Гош в общественных местах, будут существовать далеко за пределами ареала моего обитания, и порезать меня окажется некому. И когда я окончательно уверюсь в собственной безопасности, в один из зимних вечеров какая-нибудь шальная сосулька брякнется мне на голову и снова отправит в увлекательное путешествие по времени. Раз уж началось такое дело, почему бы и нет? Был же говорят, какой-то Агасфер, вечный скиталец. Только я, в отличие от него, никому в пристанище не отказывал.

А ещё я подумал, что маленько запоздал родиться. Случись такое дело лет на пять пораньше, можно было бы мечтать о звании не генерала, а комиссара милиции третьего ранга. А что — звучит хорошо. Мне нравится.

На следующий после приезда день начались учебные хлопоты. В нашей группе оказалась «сборная солянка» — вологжане, новгородцы и несколько товарищей из лесных ИТУ, те самые, «из ящика», всего почти тридцать человек. Несколько ознакомительных встреч, то ли лекций, то ли инструктажей и вперёд — готовиться к экзаменам. Да чтобы без формы — ни шагу. Особенно на экзаменах. Последняя фраза недвусмысленно показала, что на остальное время наше новое начальство и не рассчитывает заковать нас в казённые латы. А я по прошлому опыту знал, что пустое это дело, несбыточное. Представленный нам начальник курса скорбно посмотрел на нашу разноцветную ватагу и, не особенно веря в собственные слова, потребовал строгого соблюдения формы одежды. Мы дружно пообещали.

К сочинению я не готовился. Знал, что при любом раскладе выберу свободную тему. В прошлой жизни она меня вытащила на «четвёрку». Не подведёт и теперь. Была почему-то такая уверенность. Этот экзамен не зря ставился первым. После него оставались такие жалкие крохи от абитуриентов, что понятие конкурса вообще теряло всяческий смысл. На данном этапе мне оставалось только жалостливо посматривать на своих товарищей, которые сложными методами шаманства и недоступных пониманию оккультных опытов пытались определить, какие темы им будут предложены в этом году. Наиболее истовые из них яростно готовили шпоры с цитатами.

И вот время «Ч», мы в аудитории, конверты торжественно и публично вскрыты, на доске возникают красиво выведенные мелом темы. Чацкий, «Поднятая целина», как всегда последней появляется свободная тема. По залу проносится шорох и шёпот. Народ готовится к использованию предусмотрительно заготовленных материалов. Кто-то угадал, кто-то промахнулся. Старый капитан по соседству ставит перед собой фуражку на тулью. Внутри белеет мелко исписанная бумага. Этот вроде попал в цель. Ассистент в проходе делает вид, что ничего не замечает. Ну что ж, удачи тебе, капитан. Хотя для меня сочинение и списывание — вещи несовместимые

В этот раз свободная тема предписала нам рассказать о подвиге советского человека в Великой Отечественной войне по произведениям советских писателей. Это не страшно. Я немного подумал и коварно выбрал малоизвестную в широких кругах книгу Михаила Аношкина «Прорыв» южно-уральского книжного издательства. Вряд ли хоть кто-нибудь из преподавателей даже слышал про неё, не то, что читал. Поэтому беспокоиться о том, что меня обвинят в искажении идеи произведения, не приходилось. Да я и не собирался ничего искажать. Книга мне нравилась, прочитана была уже в этой, второй моей жизни, так что все имена и события, как на ладони. Проверяйте, если хотите. А мне осталось только связно изложить свои мысли, да не сочинять предложений с проблемными словами и оборотами.

И всё-таки мандраж был. Он развивался постепенно и достиг апогея к вечеру, когда мы освободились от всех обязательных дел. Сидеть втроём в комнате капитана дальнего плавания казалось кощунством. Мы же в Ленинграде, кое-кто в первый раз. Готовиться к другим экзаменам — бессмысленно, пока не узнаем результат. А вдруг? В качестве отвлекающего средства было решено посетить какой-нибудь пивбар и лёгким хмелем перебить томление души.

Вышли на улицу, и пока я (старожил как-никак) прикидывал, как лучше пройти к бару «Висла» на соседнюю улицу, и нет ли прямого прохода дворами, а заодно тихонько сетовал на отсутствие геолокации, мои товарищи уже всё выяснили без всякой навигации у какого-то прохожего и увлекли меня за собой.

Да, Ленинградские пивбары семидесятых заслуживают отдельной песни. С массивными столами и такими же лавками, чтобы их невозможно было сдвинуть с места, не то, что употребить в качестве аргумента для собеседника, с которым не сошёлся взглядами в философском диспуте. С швейцаром на входе, не отягощённым золотыми позументами и которого хотелось назвать не этим изысканным словом, а просто «вышибалой». Ему надо было постучать металлическим рублём в дверное стекло, чтобы пропустил, а подать умудриться только полтинник. С невкусным пивом, про которое сказать совершенно нечего, кроме того, что оно невкусное. С дружелюбным народом, без удивления встречающим твоё появление за столом и обращающимся к тебе так, как будто вы только вчера расстались.

Пивбар «Висла» на улице Дзержинского (мы в этом увидели свой знак), впоследствии Гороховой, был именно таким. Для нас, глубоких провинциалов того времени, знающих, что пиво покупается в уличных зелёных палатках после их штурма либо многочасового стояния в очереди в свою тару: трёхлитровые банки, бидоны и ведра, а также пакеты, про которые позже споёт Олег Митяев, ленинградские пивбары были местом, не побоюсь этого слова, культовым. И то первое (для моих товарищей, не для меня) посещение переросло в добрую, хотя и не частую, традицию.

Следующим экзаменом была история. К этому времени я уже обладал четвёркой по литературе и располагался в сильно поредевших списках счастливчиков, допущенных к дальнейшим экзаменам. А кто-то сворачивал манатки и грустно прощался с товарищами. Товарищи фальшиво успокаивали неудачников: ничего, на будущий год обязательно поступишь, и в глазах их читалось плохо замаскированное облегчение, уф-ф, в этот раз не я.

Я не стал отрабатывать строевой шаг при подходе к экзаменаторам (пожилой мужчина в гражданском и женщина средних лет с погонами майора милиции), как это практикуется в военных вузах, просто доложил, что «лейтенант милиции Воронцов к сдаче вступительного экзамена по истории прибыл». Дяденька кивнул, забирая у меня «бегунок», а майорша указала на билеты, разложенные в виде веера. Не задумываясь, ухватил первый попавшийся и четко произнес:

— Билет номер шесть.

Открыл рот, чтобы зачитать вопросы, но мне только сухо кивнули: «Готовьтесь». Правильно, они и сами знают.

Усевшись за стол, прочитал вопросы. Итак, первым вопросом моего билета была «Борьба русского народа с иноземными завоевателями в XIII веке». Отличный вопрос! Главное, не вспоминать сейчас Льва Николаевича Гумилева, не говоря уже о Носовском с Фоменко! Вон, один мой знакомый начитался и стал убежденным «фоменковцем» и теперь считает, что никакого монголо-татарского ига не было, а Бату-хан и Александр Невский одно и тоже лицо.

Второй вопрос был сложнее, но все равно, был не настолько и страшным. «Индустриализация и коллективизация в СССР».

Я подтянул к себе лежавшие с края стола атласы, взяв тот, что мне нужен, а именно — за 7 класс. Пятая страница как раз и была отведена карте, посвященной борьбе русского народа с иноземными завоевателями. Вот здесь и самые важные даты. 1223 год — сражение на реке Калке, 1237–1241 гг. — нашествие Батыя; 1240 г. — битва на реке Неве и 1242 г. — Ледовое побоище. В принципе, мне бы даже одной только карты хватило, чтобы ответить на первый вопрос. А что тут отвечать-то?

С коллективизацией и индустриализацией СССР было похуже, но все равно, в Атласе за десятый класс имелась карта со стройками Первых пятилеток. Ну а что еще-то нужно? Да только немного знаний и неплохо подвешенный язык, а это у меня, слава богу, имелось.

Но не все так считали. Вон, справа от меня сидит пожилой (что это я такое несу?), лет за сорок майор. Мой коллега полез в карман якобы за носовым платком, но вместо этого вытащил целый ворох шпаргалок, которые, к несчастью, разлетелись по всей аудитории.

Майор принялся осторожно подгребать «шпоры» ногой поближе к себе, а экзаменаторы делали вид, что они ничего не заметили.

Одну из бумажек, прилетевшую мне под ноги, я сам старательно «зафутболил» под стол. Ну, не поднимать же ее?

Накидав небольшой план ответа, принялся ждать своей очереди, прислушиваясь к тому, что отвечал у стола экзаменаторов жаждущий приобщиться к высшему образованию товарищ с погонами капитана. Дела у него шли плохо, поэтому экзаменаторы ему отчаянно помогали. Я сейчас даже не говорю о том, что капитан говорил о «вероломном» нападении Наполеона на Россию и о том, что «император Франции желал захватить Россию». Такую ересь несут не то, что будущие слушатели милицейских академий, а даже учителя истории. Ошибки были более грубые. Товарищ путал имена и события, а экзаменаторы ему напомнили, что во время наполеоновского нашествия на Россию правил страной не Петр Первый, а Александр, а с захватчиками сражался не Суворов, а Кутузов. И Кутузов не отдавал приказа жечь Москву, а она сгорела из-за французов.

Вопрос, надо сказать, до сих пор спорный, хотя на мой взгляд, здесь больше подойдет мнение Льва Толстого, который написал, (я не цитирую, а только пересказываю) что в тамошнем бардаке, и при отсутствии пожарных команд, был совсем не нужен чей-то злой умысел и необязательно винить графа Растопчина в умышленном поджоге или Бонапарта, пожелавшему наказать москвичей за то, что они не принесли ему ключи от столицы, а достаточно кому-то опрокинуть свечу, чтобы все полыхнуло.

Но человека спас второй вопрос, связанный с Хрущевым. Правда, я так и не понял, как он был сформулирован, потому что товарищ капитан бодро обозвал Никиту Сергеевича «кукурузником» и сообщил, что из-за него была сокращена армия, а милиция превратилась в невесть что.

— Товарищ лейтенант, вы готовы? — обратилась ко мне женщина, пока пожилой мужчина выставлял капитану его отметку. Судя по просветленному виду моего коллеги — явно не двойка. Отметка «три» нам тоже годится, если что.

Я бодро подсел к столу и начал излагать:

— Тринадцатое столетие в истории нашего государство является одним из самых сложных и трагических в русской истории. Прежде всего потому, что именно в это время началось нашествие монголо-татар. Кроме того, со стороны запада на Русь надвигались европейские агрессоры — шведы и немцы.

Я перевел дух и уже приготовился излагать, как героически сражались наши далекие предки, но был прерван преподавателем в штатском.

— Скажите, а почему монголо-татарам так легко удалось разгромить русскую армию?

Ишь, а вопрос-то с подвохом. Русскую армию, видите ли.

— Прежде всего, — принялся обстоятельно излагать я, — единой русской армии не было. На территории Русского государства существовала феодальная раздробленность. Даже в битве на реке Калке — а это было в первую встречу с татарами, не было единого командования. Русские князья существовали отдельно, и они не торопились на помощь друг другу. Кроме того, я бы не сказал, что завоевание Руси далось так легко. Маленький город Козельск сопротивлялся татарам целых семь недель. Россия оказала такое сопротивление захватчикам, что хан Батый не смог отправиться на завоевание Европы. Образно говоря — Россия, то есть, русские земли закрыли собой весь европейский мир.

— Спасибо, достаточно, — прервал мою речь пожилой мужчина.

Вот так вот, только настроился, а тут сразу — достаточно. Так и хотелось сказать: а я и ещё могу. Однако, не то место для бахвальства. И я всего лишь вежливо спросил:

— Можно отвечать на второй вопрос?

Мужчина в штатском переглянулся с женщиной, а та только усмехнулась. Спросила:

— Что вы можете сказать об индустриализации?

— Индустриализация — переход к созданию крупного машинного хозяйства в нашей стране, превращение отсталой и аграрной России в промышленно развитую державу. Курс на индустриализацию был намечен на XIV съезде ВКП (б) в конце 1925 года.

— Спасибо. Пять.

Я растерянно протянул руку за листочком, куда была вписана отметка. Нет, конечно хорошо, что поставили «пятерку», но обидно, что не позволили поговорить.

Всё! Теперь можно считать, что мы поступили. Остальное — формальности. Если, конечно, сами не отмочим что-нибудь невообразимое. Английский уже не казался непреодолимым рубежом. Подумалось, вот в моей поздней жизни люди взяли моду получать два, а то и три высших образования. А я, выходит, тоже буду иметь два в общей сумме? Только кому я об этом похвастаюсь? М-да.

Я попробовал растормошить эмоции. До потолка подпрыгнуть, что ли? Обнять вот эту симпатичную «лейтенашку» из Новгорода, звонко чмокнуть в щёчку? Чувствую, что сейчас она даже не обидится. Нет, всё не то. Навстречу попался знакомый капитан, тот самый сосед по сочинению. Он осторожно передвигался странной походкой в сторону от кабинета, где шёл какой-то экзамен, и вообще был немного не в себе. Поравнявшись со мной, он остановился, потом чувствительно двинул кулаком в грудь.

— Тр-ё-х-а! — почти пропел он. — Трёха, понимаешь?

Потом опроверг сам себя:

— Ни хрена ты не понимаешь! — и продолжил своё замысловатое движение.

Счастливчик. У него все радости учения ещё впереди. Я ему позавидовал и мысленно пожелал ещё раз: удачи тебе, капитан!