Ошибка комиссара

Глава тринадцатая Покушение на негодный объект

Вы, может быть, думаете, что главное дело сыщиков — раскрывать преступления? Наивные люди, начитавшиеся романов. Применительно к будущему я бы добавил: и насмотревшиеся сериалов. Главное занятие сыщиков — это писанина. Планы, отчеты, справки о проделанной работе (и о якобы проделанной — тоже), дела, которые кроме как начальству, и показать-то некому, потому что — ни-и-зя. Кроме того, всякие хлопоты, которые так и останутся пустой породой и никаких дивидендов (эка, хватил! Нет пока такого слова в народном обиходе) тебе не принесут. И вот уже потом сыщик сможет выкроить время, чтобы немножко пораскрывать преступлений и получить за это неизбежный разгром от начальства: что ж так мало?

Примерно так я рассуждал по пути на работу. Стояло прекрасное воскресное утро начала сентября, и никто меня на эту работу не неволил. Я шёл сам, согнувшись (правда, только фигурально) под тяжёлым гнётом осознанной необходимости. Чувство осознанной необходимости — прекрасное качество подчинённого. Оно позволяет начальникам не испытывать угрызений совести от чрезмерной эксплуатации своих подчиненных. А что, я тебя это делать не заставлял. Это ты сам! На кого же теперь обижаться?

Я шёл и думал про ту самую «пустую породу». Вот, например, куда мне занести это няньканье с «марсианкой», в какую графу отчёта? Какой статистический результат оно мне принесёт? Пустое времяпрепровождение, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы одинокой старой девы. Старой, тут же возразил я себе и на секунду задумался, как же к ней всё-таки относиться? Ответ напросился такой: а это с какой стороны посмотреть. Я задумался, что я при этом имел в виду, сконфузился и решил сам себе глупых вопросов больше не задавать.

Может быть это она сама себе посылает всякие страшилки, чтобы расшевелить свой вялый жизненный тонус? Я попытался представить себе, каково это, когда тебе за сорок, и на горизонте никаких перспектив ни в личной, ни во всей остальной жизни. Возраст представить оказалось легко, опыт как-никак имелся, а вот с остальным возникли затруднения. Надо бы сворачивать эту благотворительность, решительно сказал я сам себе. Вот буду в библиотеке — обязательно скажу Ольге, даже с риском лишиться возможности отведать печёнки в сметане: хватит, советская милиция обязана защищать народ от реальных угроз, а не потакать капризам одиноких дам, которые и сами не ведают, чего хотят.

Подумал так, и на душе стало легче. Всё-таки за время моего пребывания сначала в следователях, потом на учёбе долгов накопилось и без всяких там марсиан. Моя «земля» без меня стосковалась, запаршивела и обросла всякими болячками в виде неразрешённых материалов, требующих моего талантливого воздействия. От товарищей помощи ждать не время. Комплексная инспекторская проверка ещё не закончилась, и все дружно трудятся над устранением выявленных недостатков, чтобы тут же наделать новых. А что? — По-другому не бывает.

Приветственно махнув дежурному рукой, прошёл к своему кабинету, вставил ключ в замочную скважину и вдруг понял, что он не проворачивается. С удивлением толкнул дверь, и она легко распахнулась, явив моему взору дерзкого нигилиста, бумагоненавистника и по совместительству бывшего моего наставника Серёгу Титанова. Товарищ сидел в ворохе дел и бумаг и очень сконфузился, когда дверь открылась.

— Да, — сказал он сварливо, страдая, что попался. — Треклятая инспекторская! Слышал такое выражение: только не успел сделать одно, как тут же не успел сделать другое? Мудрая фраза. Уверен, что её придумал наш брат, милиционер, тоже после какой-нибудь инспекторской проверки. До того недостатки доисправляли по горячим следам, что не заметили, как в новых погрязли. Сижу вот теперь… Да ты пробеги по кабинетам, почти все наши здесь.

По кабинетам я не побежал, поверив Титану на слово. Вот вам и осознанная необходимость в действии, будь она проклята. Ладно я, холостяк, а семейным каково? Вспомнилось, что за свою достаточно долгую жизнь я успел вывести один нехитрый закон: успешная служба в милиции и крепкая семья — вещи несовместимые. И даже те немногие исключения из этого правила заставляли думать, что если у кого-то всё хорошо, так это только пока.

Видя, что я тоже обкладываюсь бумагами, Титан завистливо произнёс:

— Тебе хорошо, хоть проверку не застал. Нервы сберёг.

Я не стал с ним спорить, честно признав, что да, то да. Но за меня в мои дела никто ни одной бумажки не положил, пока меня не было. Так что мне тоже есть чем заняться. Проверка-то ещё не закончилась.

Часа два мы честно создавали дополненную реальность, скрипя перьями и орудуя «цыганскими» иголками с суровыми нитками. Почему дополненную? Потому что некоторые излагаемые нами события существовали только в нашем воображении. Никому и никакого вреда наше творчество не приносило, поскольку глухари, в дела по которым мы вкладывали эти бумаги, были настолько мертвы, что им было уже ничем не навредить. А вот нас от нагоняя всё это могло спасти.

Часов около двенадцати мне показалось, что бумагам пора и честь знать, что пора на свежий воздух из этого сизого ада, созданного Титаном, а заодно надо бы подумать о каком-нибудь перекусе, поскольку завтрак был неубедительным и уже давно забылся. Я решительно убрал бумаги на положенные места и приглашающе посмотрел на товарища: пойдём? Товарищ не отреагировал никак. Ну и ладно, а я пошёл.

Уже взялся за дверную ручку. когда до всевышнего докатилась моя самоуверенность, и он лукаво усмехнулся в седую бороду.

В кабинете тут же зазвонил телефон, мой напарник взял трубку и немного послушал, далеко отстранив её от уха. Трубка заливисто верещала без пауз, из чего я сделал единственный вывод: звонит какая-то дура не в себе. Такое бывает.

Когда в кабинете звонит телефон, а ты уже собрался выходить, возможны два варианта, и оба невыгодные. Ты сбега́ешь, не отреагировав на звонок, а потом оказывается, что из-за этого пропустил что-то важное и полезное. Второй вариант: ты, наоборот, поднимаешь трубку и в награду немедленно получаешь такой геморрой, что мама не горюй. Правда, неистребимые оптимисты утверждают, что теоретически бывают и такие случаи, когда взявший трубку получает гору счастья, но мне на практике они не известны. Я проверял.

Вот как тут поступить в этот раз? Я открыл дверь, трубка продолжала верещать. Я сделал шаг в коридор, и тут во всём этом сумбуре Титан разобрал что-то внятное и произнёс:

— Алексей, а ведь это тебя!

Так, стало быть, вариант номер два. От такой истерички пользы ждать не стоит. Я осторожно двумя пальцами принял у Титана телефонную трубку. Ба, да это как раз наша Ольга с куриной печёнкой! Легка на помине.

— Лёша, Лёшенька, тут такое случилось, такое случилось! Я даже в общежитие звонила. А там сказали, что тебя нету, и вообще всяким… — тут она запнулась, — никого звать не обязаны.

Титан ухмылялся. Всегда приятно посмотреть, как твой коллега выпутывается из дурацкой ситуации. А то, что ситуация дурацкая, Титан, видимо, не сомневался ни минуты. Я положил трубку на стол и сел на своё место, терпеливо дожидаясь, когда иссякнет словесный поток. Раз уж не успел уйти…

Наконец, в эфире возникло затишье. Потом Ольгин голос робко произнёс:

— Алё, Лёша, ты меня слышишь?

— Слышу, слышу, — ответил я с интонацией Зайца из «Ну, погоди!»

— А почему ничего не говоришь?

Вот и пойми этих женщин. Сама ни секунды не молчала, а претензии ко мне. Видно придётся брать инициативу в свои руки.

— Теперь давай снова. Только медленно и по порядку.

— Ой, Лёша. Тут такое… — Ольга опять попробовала сорваться на рэп, не зная, правда, что это такое, но была мной почти грубо остановлена:

— Я сказал: медленно и по порядку. И без моего имени. Отвлекает.

Наконец, Ольга сконцентрировалась.

— Нашу Аэлиту ограбили. Милиция выезжала. Вот.

Не без труда мне удалось выяснить, что вчера вечером, придя после работы домой, наша Аэлита Львовна обнаружила, что кто-то забрался к ней в дом через окно и совершил кражу.

— Представляешь, а если бы Аэлита дома была? Он же убил бы её!

— Кто он? — спросил я тут же в лёгкой надежде, что вдруг сейчас Ольга назовёт имя, и всё станет чуть-чуть понятней.

— Как кто? — удивилась моя собеседница. — Маньяк, конечно!

— Так мы вроде о краже говорили? — удивился я.

— Да какая разница? Маньяк, грабитель, всё равно. Только её опять на смех подняли.

Прав был Маяковский со своим «единого слова ради тысячи тонн словесной руды». В Ольгиных речах руды было много, а пользы — чуть. В конце концов мы решили так: я сегодня зайду в библиотеку, а там видно будет.

Когда я положил трубку, Титан, лукаво поглядывая на меня, спросил:

— И что это было?

Да, именно так и спросил, хотя подобный штамп приживётся в разговорах значительно позже. Предвосхитил время, получается.

— Именами какими-то космическими пользуетесь, — продолжил между тем Титан.

Но я его праздное любопытство удовлетворять не стал. Изобразив руками нечто такое, могущее соответствовать — потом расскажу, я отправился в дежурку проверять сказанное Ольгой.

Такое происшествие было действительно зарегистрировано. Гражданка Епанчина А. Л. заявила, что третьего сентября в период с восьми до двадцати часов в её дом по адресу: улица Некрасова, 17 совершено проникновение через окно путём выставления стекла. Из занимаемой ею квартиры при этом ничего не пропало. Материал отписан участковому инспектору и ждал своей участи в папке на раздачу. Почему изнурённые московской проверкой сотрудники не возбудили сразу уголовное дело, чтобы их не дай бог, не заподозрили в укрытии преступления? Дежурный немного прояснил ситуацию.

— Да утром на пересменке долго этот материал и так, и сяк крутили. Фигня какая-то получается. Стекло выставлено, но ничего не пропало. Может, и не залезал никто. А что обстановка нарушена, так это ещё как посмотреть. Следователь, тот наоборот говорит, что в квартире порядок исключительный. Опять же, какие-то записки с газетными буквами, вроде как угрозы. Да и дамочка эта весьма странная особа. Видно, что чего-то боится, но внятно ничего не говорит.

Дежурный понизил голос и наклонился ко мне:

— Я тебе так скажу. Любовная это история, а не криминальная. Вот участковому материал и отписали.

Я полистал скудный материалец, прочитал объяснение гражданки Епанчиной А. Л., ещё раз взглянул на газетные записки. Нет, ну почему я? Вот участковый сделает отказной материал — и дело с концом. Официальное решение, как-никак. Уведомит заявительницу надлежащим образом. Я-то чего путаюсь тут под ногами? Тут же вспомнилась неполиткорректная пословица про тех, кого работа любит. Прикрепил к материалу записочку для участкового, чтобы тот связался со мной, и отбыл из дежурки.

И всё-таки было у меня такое невнятное ощущение — что-то здесь не так. Чего-то в этой истории не хватает, не складываются пазлы. Моё «послезнание», как я для себя окрестил свои «воспоминания о будущем» легонько вздрагивало при упоминании фамилии — Епанчина, но ничего конкретного мне не предлагало. И спросить-то не у кого!

Я решил сначала пообедать, а уже потом наведаться в библиотеку.

Ольга встретила меня, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. В глазах горел упрёк по поводу моей неспешности, но перевести его в речевую форму она не решилась. Только схватила меня за руку и утащила за стеллажи. Она уже собралась приступить к изложению самой важной, по её мнению, информации, которую я не изволил выслушать по телефону, но я решительно пресёк эти поползновения.

— Скажи Аэлите, что у меня своих дел полно, что сегодня выходной…

Договорить я не успел. Ольга округлила глаза:

— Да ты что, Лёша! Разве можно так с Аэлитой Львовной? Она же сразу замкнётся и к тебе не выйдет. А я ведь вижу, как она страдает. Только с ней надо уважительно…

Вот и поди ж ты, уважительно с ней надо! Чего только не бывает в нашей службе? Но управлять процессом всё-таки должен я. Иначе мы забредём в непонятное ещё больше. Придётся слегка притвориться.

— Ладно! Буду уважительным частным детективом, можешь не беспокоиться.

— Кем — кем? — удивилась Ольга. Опять я опередил время.

— Так я же занимаюсь проблемами твоей Аэлиты в собственное личное время, а не по службе, — пояснил я.

— А-а. Так я бегом.

И Ольга упорхнула.

Вернулась она неожиданно быстро.

— Лёша, Аэлита Львовна будет тебя ждать на той же скамеечке, ну, ты понимаешь?

Как романтично! На той же скамеечке. Однако…

— Она так и сказала? — уточнил я. — Она? Меня? Будет? Ждать?

Вот это да! Не я должен подождать, когда она соизволит появиться, а она будет меня ждать. Я представил, как Аэлита, хвост трубой, мчится на нашу «заветную» скамейку, чтобы опередить меня, и усмехнулся.

— И ничего смешного тут нет! — вспыхнула Ольга. — Человеку теперь может жить негде!

— А что же случилось с её домом? — удивился я. — Сгорел? Сбежал?

— Ну как же ты не понимаешь. После того, что случилось…

Разговор опять обещал затянуться. А меня же там «марсианка» ждёт! Не дожидаясь окончания фразы, я сделал Ольге ручкой — всё потом, и отправился на рандеву.

Наша «марсианка» и вправду сидела на скамейке, поглядывая в мою сторону. Я сразу самым галантным образом изобразил нечто вроде поклона и испросил разрешения присесть рядом. Аэлита, против ожидания, не стала топорщиться и легко согласилась. Выглядела она не лучшим образом, несмотря на все свои старания. В одежде и прическе был прежний строгий порядок, но передряги последних суток явно сказались на выражении её лица. Мешочки под глазами только усугубляли картину. Плакала и не спала, по-видимому.

— Аэлита Львовна, — начал я, — материал, собранный милицией по вашему делу, мне знаком. Расскажите остальное, пожалуйста.

В этот раз не было никаких капризов, попыток указать мне моё подобающее место. Это была совсем другая Аэлита. Она вздохнула и начала рассказ, говорила ровно, без всяких эмоций, как будто скучную инструкцию читала. Получалось следующее.

Пришла с работы около полдевятого вечера. Поначалу ничего не заметила. Потом обратила внимание, что порядок в комнате нарушен. Не так, чтобы очень, но всё-таки. Какие-то статуэтки сдвинуты с места, книги переставлены местами, бельё в шифоньере лежит неаккуратно. Как будто кто-то что-то искал, но очень не хотел, чтобы его интерес был обнаружен. Потом заметила, что стекло в оконной раме отсутствует.

Испугалась, что кто-нибудь спрятался в доме. Обмирая от страха, всё осмотрела, как могла — никого не нашла. Взяла кочергу для самообороны, пошла на улицу. Под повреждённым окном обнаружилось стекло, которое было аккуратно приставлено к стене. Вставлять стекла она не умеет, да и в книгах читала, что нельзя нарушать обстановку на месте преступления, поэтому ничего не трогала. Заставила подоконник в доме всякими кастрюлями, чтобы если кто снова полезет, шуму наделал и испугался. Пошла звонить в милицию. Рабочий телефон-автомат нашёлся только у комиссионного магазина на Красноармейской — не ближний свет. Потом сколько ждала, пока приедут. Следователю всё рассказала, как есть. Показала «послания» из газетных букв. Все милиционеры выглядели сильно уставшими, над «страшилками» особо не издевались. Следователь только спросил, настаивает ли она, чтобы они были приобщены к материалу. Она сказала — да. Он пожал плечами и забрал их.

Аэлита закончила свой рассказ и впервые за это время посмотрела мне в глаза

— Что мне теперь делать?

А ведь она действительно боится. И сильно, хотя изо всех сил старается не показать этого.

— А вы сами-то что думаете по этому поводу? — спросил я. — Ведь хоть какие-то соображения у вас должны быть? Затянувшаяся неумная шутка, неадекватный поклонник-фетишист, которому нужно что-нибудь из ваших вещей?

В этом месте глаза «марсианки» сверкнули прежним огнём, но тут же погасли. Понял, сморозил не дело. Пардоньте. А она и не собиралась высказывать своё «пфе», просто агнец божий, сама кротость. Тогда я продолжил:

— Сами подумайте. Не лазают люди в чужое жилище под страхом тюрьмы только из спортивного интереса. Что-то же им надо?

— Не знаю, — завела очередную «волынку» Аэлита. — У меня ничего нет.

А вот это уже интереснее: чего — «ничего»? Когда человек отвечает таким образом, он как раз имеет в виду нечто конкретное, о котором просто не хочет говорить. Или не может. или, опять же, боится.

Не успел я додумать эту мысль, как Аэлита произнесла чуть слышно:

— Алексей Николаевич, а вы бы не могли сами осмотреть место преступления? Милиция-то его ночью осматривала. Вдруг чего важное пропустила?

Она помолчала. Я пока молчал тоже. Потом она продолжила:

— Я, конечно, понимаю деликатность ситуации. Незамужняя дама не должна так поступать. Это по́шло, в конце концов. Но я вас приглашаю исключительно как специалиста, который волею судеб оказался вовлечён в мою личную трагедию. И больше мне не к кому обратиться.

Аэлита прямо посмотрела в мои глаза и взгляд не отвела. Намёка на адюльтер там было меньше всего.

Ну что ж, назвался груздем — не говори, что не дюж, схохмил я сам про себя. Не получилось разобраться в прошлый раз, что называется, «в лоб», будем прояснять ситуацию исподволь. Нормальные герои всегда идут в обход, как пели когда-то разбойники в «Айболите-66». Мой опыт назойливо твердил мне: в чужой дом без нужды не лезут, и откуда-то стала проклёвываться немотивированная уверенность, что сегодня я узнаю многое.

Аэлита продолжала неотрывно смотреть на меня и, видимо, что-то усмотрела.

— Я сегодня пораньше заканчиваю, и мы могли бы осмотреть всё засветло. Часиков так примерно в восемнадцать ноль ноль.

Хорошо сказано, чёрт возьми! В этом вся Аэлита: «примерно… в ноль-ноль». Могла бы сказать в «ноль-три». Тоже как бы примерно. Что ж, пропал выходной…

Не встретив возражений, моя собеседница вздохнула с облегчением. Видимо, это был для неё очень огромный внутренний подвиг. Мы уже попрощались и раскланялись, когда она громко произнесла, почти крикнула мне вдогонку:

— Сапоги резиновые не забудьте!