Я потеряла связь с реальностью, почувствовала лишь, как чьи-то руки подхватили меня и потащили вверх. Оказавшись на поверхности, я жадно хватала воздух, еще не понимая, вынырнула ли я из своих воспоминаний или нет.
Луна освещала морскую гладь и его лицо. Он смотрел на меня, и я видела в его глазах животный страх, такой, какой он любил наблюдать в моих. Он боялся, дико боялся, что я все вспомню, и этот мир, построенный им, рухнет в одночасье. Два года семейной идиллии, два года абсолютного счастья. Осколки моих воспоминаний вонзились не только в мое сердце, но и в его тоже. И если он был готов к тому, что рано или поздно это случится, то для меня все произошедшее явилось шоком.
— Ты — чудовище! — слезы катились по моим щекам.
Я встала перед ним на колени, а он вытаращил глаза, не понимая, что делать:
— Ты обещал, что я буду молить о смерти! Так вот, я умоляю тебя! Убей меня! Убей меня один раз! Сколько я еще должна вынести?! Сколько раз еще я буду умирать, чтоб искупить вину, которой не было?! Разве недостаточно?! Что еще ты можешь придумать?!
Опустившись рядом со мной, Глеб принялся меня успокаивать:
— Детка, милая! Все было по-другому! — шептал он, взяв мое лицо в ладони.
— Как все было?! — отшвырнула я его руки, — Мы поехали в круиз и потерпели кораблекрушение?! Сколько можно издеваться надо мной?! Ты сломал мою жизнь, чтобы построить заново! Слепил, словно из глины то, что тебе было нужно! Почему, Глеб?! Почему я?! За что ты так со мной?!
— Потому что я тебя люблю, черт возьми! Что я должен был сказать? Что ты, идиотка?! Что ты съехала с моста, вместо того, чтоб выслушать меня?!
— Ты унизил меня! Втоптал в грязь! Это любовь?! Для чего?? Я и так готова была пойти за тобой! Я перечеркнула все, что было! Я забыла твои бешеные глаза и удары, которые ты наносил с жестоким остервенением, только потому, что получил какие-то фотографии! Только потому, что решил — я больше тебе не принадлежу! И как только я освободилась от этого кошмара, ты придумал для меня новый! Зачем?! Чтобы держать меня в вечном страхе? Чтобы слушать, как я просыпаюсь по ночам от собственного крика? Тебе это нравится! Ты упиваешься своей властью надо мной! Наверно, это верх блаженства наблюдать, как я без сил валяюсь на бетоне, и в жалких попытках спастись нечеловеческим голосом выкрикиваю твое имя!
Сначала, я услышала звон пощечины, лишь потом поняла, что он меня ударил, и на мгновение замолчала, этого ему хватило, чтоб вставить пару слов:
— Запомни раз и навсегда! И больше не смей произносить другого: я никогда, слышишь?! Никогда не отдавал приказа пытать тебя, тем более насиловать! Если ты еще раз хотя бы подумаешь об этом, я и, правда, тебя убью!
— Так убей! Убей меня, как хочешь! Забей, сожги, прикажи своим головорезам… — он не дал мне договорить, приложив ладонь к моим губам.
— Замолчи! Пожалуйста, замолчи! — желваки ходили на его лице. Наверно, закончи я фразу, он и, правда, размозжил бы мне череп, — Каждая твоя боль, моя боль тоже! Я всегда хотел делать тебя счастливой, и у меня прекрасно получалось последние два года! Каждый раз, когда я видел блеск твоих глаз, я переживал ужас от того, что через минуту ты можешь все вспомнить, и тогда весь наш мир развалится, как карточный домик! Господь дал мне шанс, о котором я не мог и мечтать! Построить все заново, не оборачиваясь назад! И я это сделал! Мы были счастливы! Ты была счастлива! Так какого черта ты носишься со своими воспоминаниями, вместо того, чтобы смотреть в будущее?!
— О, Боже! Какое будущее?! Я все помню! Все, Глеб! От того, что все было так великолепно вдвойне больнее! Глеб, которого я знала, и Глеб за которым я замужем — два разных человека! Но одно осталось неизменным: ты по-прежнему считаешь себя Богом, который вправе решать мою судьбу!
Ночи были теплыми, но валяться на песке в насквозь мокром пеньюаре все же было холодно. Понемногу приходя в себя, я поняла, что промерзла до костей. Он подхватил меня на руки и понес домой.
— Куда ты меня несешь?! Пусти! — крикнула я, он молча остановился, гневно посмотрел мне в глаза и, не говоря ни слова, продолжил путь, — В этот чертов дом! Где все построено на лжи!
— Да, мать твою! Я несу тебя в этот чертов дом! В дом, где ты была счастлива! В постель, где ты стонала от удовольствия! Ты считаешь меня исчадием ада, но ты — еще большее зло! Тебе нравится играть роль жертвы! Однажды, ты вызвала у меня чувство вины, и с тех пор манипулируешь этим! Снова и снова пытаясь обвинить меня во всех своих бедах! Не удивительно, что этим стенам ты предпочла бы дом в «Соснах», где все напоминает о моей ошибке или вовсе бетонный пол подвала! — Глеб поднимался по лестнице, сжимая меня так, что казалось я слышу хруст своих костей.
— Ты делаешь мне больно!
— Ты просила тебя убить, можешь считать, что я начал! — с этими словами Бессонов кинул меня на кровать и одним движением разорвал на мне сорочку.
— Я тебя ненавижу, — зашипела я.
— Отлично! Значит, мне нечего терять! — парировал он, нависая надо мной, — она была мокрая, ты заболеешь, — сказал, укутывая меня в плед.
Глеб вышел, а я, оставшись наедине со своими воспоминаниями, уткнулась в подушку и разревелась с новой силой. Правда отсутствовал он недолго, вернулся в теплом халате, с бутылкой виски и двумя бокалами. Протянув один мне, сел в кресло.
— Детка, прошу тебя в тысячный раз, не ломай то, что мы построили, — начал он.
— Глеб, замолчи! — хлюпала я, — Неужели ты не понимаешь, я пережила все заново! Мне больно, невыносимо больно! Однажды, я уже не справилась с этим! С чего ты решил, что справлюсь теперь?!
— Выслушай меня, в конце концов! Спустя столько лет! Выслушай! — заорал он разгневанно, а я замолчала.
— Когда ты исчезла, я сходил с ума. Поняв, что у тебя были липовые документы, я начал трясти Ковалева, но и для него это оказалось сюрпризом. Я нашел тебя раньше. Я видел, как ты заметаешь следы, но что я мог сделать? Приехать и забрать тебя силой? Видеть каждый день твои слезы и бояться, что ты выкинешь очередную глупость? Я решил, что ты вернешься сама, успокоишься и вернешься. Я дал тебе время, но ты не спешила. Когда Клим начал крутиться вокруг тебя, я понял, что совершил ошибку, но я был уверен, что ты снова пустишься в бега. Каково же было мое удивление, когда ты выскочила за него замуж и, как ни в чем не бывало, вернулась. Конечно, я был в гневе! Я любил тебя и вот, что я получаю: моя женщина в очередной раз меня предала. Там в аэропорту я понял ужасную вещь — ты просто меня боишься. Как ты не старалась храбриться, но в твоих глазах был страх, и вернулась ты не для того, чтобы плюнуть мне в лицо, а для того, чтобы все наконец-то закончилось, чтобы не вздрагивать по ночам от телефонных звонков, не просыпаться от ночных кошмаров. Ты вышла за него не по любви, я в этом не сомневался, но и не для того, чтоб разозлить меня. Ты стала его женой, чтобы иметь хоть какую-то защиту, как оказалось, ты пряталась за фанеркой, но ты этого не понимала, у тебя была иллюзия безопасности. Этот петух не смог тебя защитить, я мог убить тебя там, и плевать на последствия, но я приехал не для этого. Я собирался забрать тебя, увезти подальше и вымаливать, а если придется и выколачивать из тебя любовь. Когда мы встретились, я понял, что я — кретин, а ты — не расчётливая стерва, играющая со мной, а маленький котенок, окруженный стаей бродячих псов. Ты встаешь на дыбы и шипишь, пытаясь нагнать страх, но точно знаешь, что твоя жизнь от тебя давно не зависит — один прыжок и тебя раздерут в клочья. Что я мог сделать? Мог ли я причинить тебе вред, глядя в твои большие, широко распахнутые глаза, и видя на дне каждого ужас? Нет, конечно.
Делая глоток виски, который вперемешку со слезами принял солоноватый вкус, я притянула коленки к подбородку и, обхватив их руками, сказала:
— Жаль, что ты не заметил на дне этих глаз ужаса, когда поджигал дом.
— Мы перевернули эту страницу.
— К чему эта исповедь? Я должна сказать «спасибо» за то, что ты не убил меня в аэропорту?
— Спустя два года ты снова выпустила свои шипы, — усмехнулся Бессонов и продолжил, — Я понял, что должен сменить тактику. Я выл по ночам, когда представлял, как ты идешь к нему в спальню, как ласкаешь его и засыпаешь на его плече. Сколько раз я хотел ворваться и перестрелять там всех, но я должен был ждать. Ждать, когда ты убедишься в том, что я не причиню тебе вреда. Ждать, когда ты сама придешь ко мне. И ты пришла.
— Но ты не увидел на дне этих глаз страха. Его там не было. Лишь умиротворение и любовь. Я действительно перевернула страницу. Тебе показалось это ненадежным. Любовь девы изменчива. Ты решил сделать так, чтоб я боялась не тебя, чтобы я боялась отпустить твою руку. Что может быть лучше явиться в образе спасителя, в последнюю минуту.
— Замолчи, — рявкнул Бессонов, но я продолжила:
— Знаешь, я все время повторяла: «Бес придет за мной». Должно быть, это было забавно со стороны. И за секунду до, я звала тебя, я верила: вот-вот дверь распахнется, и появишься ты, этот ад закончится и все ублюдки заплатят по счетам.
— Можешь быть уверена, никто не избежал наказания. Посмотри на меня, Детка. Отпусти прошлое, прошу тебя! Все наказаны. Никто не смеет прикасаться к моей женщине, поэтому вряд ли их когда-нибудь найдут, а если это все-таки произойдет, то решат, что бедняги напоролись на мясника!
— А ты?! Какое наказание получил ты?
— Разве я не наказан? Ты ничего не помнила, я помнил все. Помнил, как сломал наше счастье в первый раз, помнил, как не смог защитить тебя во второй. Знать, что каждый шрам на твоем сердце я вырезал собственноручно! Знать, что как только ты вспомнишь, станешь ненавидеть меня еще больше! Разве это не наказание?
Он сел рядом и по-отечески нежно заправил прядь волос, свисавшую на мое лицо:
— Бор видел мое состояние, и знал мои планы. Он знал, что я отдам Климу город в обмен на тебя. К сожалению, ему не пришло в голову ничего умнее, чем заказать тебя, — в его голосе была печаль, — Брат предал меня. Но что-то пошло не так, — Глеб расхохотался, — Впервые в жизни я был рад, что ты с кем-то переспала! Заказ не выполнен, связной мертв, но мне не было до всего этого дела. Естественно я не знал, что заказ — это ты. Бор понял, что Хантер жив, после покушения, а значит, ты знала, кто тебя заказал. Сблизившись со мной, ты представляла для него реальную угрозу, как и живой киллер. Потом ты исчезла. Ты была потеряна, и что-то говорила о предчувствиях. В обед мне пришло смс: «Не ищи меня». Я пересмотрел все камеры в округе, ты вышла из торгового центра, но ты не вызвала такси, чтоб поехать домой! Ты ушла дворами, черт возьми, ты уходила от слежки! Я был уверен: ты опять сбежала! Что-то щелкнуло в твоей голове, и ты сбежала. Я обещал отпустить тебя, если через неделю ты не передумаешь! Было ли мне дело до какого-то киллера?! От меня ушла любимая женщина! И вдруг, звонит Седой с вопросом: «Точно ли девчонку в расход?» Я не понял, зачем он звонит мне, ведь делом занимается Бор, и если бы не его дотошность, я бы положил трубку и потерял бы тебя навсегда. После слов: «Это же вроде ваша девка, я решил уточнить», меня прошиб холодный пот. Я мчался, как оголтелый, все время, пытаясь дозвониться до Генки, но этот урод не брал трубку. Когда я увидел, что они с тобой сделали, меня было не остановить. Счастье было у меня в руках, после стольких лет ты сказала «да», и теперь снова все летело к чертям.
Не знаю, сколько времени я прорыдала, но голова и глаза дико болели. Я смотрела в потолок отсутствующим взглядом, а Глеб, словно мантру повторял, что не отдавал такого приказа.
Следующие дни я провела в состоянии овоща: не ела, не пила, просто лежала калачиком на кровати. Хотелось вернуть время обратно, когда я ничего не помнила, любила своего мужа и верила, что это чувство взаимно. Глеб приходил, ложился рядом, иногда обнимал меня и молчал, иногда умолял поверить ему и простить. Я не знала, что ему ответить. Он был для меня мужем, другом, любовником — всем. А кем была для него я? Не более чем трофеем, добытым в жестокой схватке.
Однажды я все-таки спросила:
— Ты нашел киллера?
— Если ты о своем щенке, то конечно — да!
Неприятная тошнота подступила к горлу, и я не могла задать следующий вопрос.
— Займись я этим делом сам, все было бы по-другому! Тебе не пришлось бы пережить все то, что ты пережила! Это моя самая большая глупость.
— Что с ним?
— Я был готов к этому вопросу, поэтому он жив, здоров и вполне себе счастлив, хотя не скрою, руки чешутся до сих пор.
— Борис?
— Ты бы хотела, чтоб он был мертв?
— Господи, конечно нет!
— Наши пути разошлись. Навсегда. Как видишь, я поступился всеми своими принципами. Этот сукин сын отдал приказ убить тебя, уже зная, что мы вместе, но он жив. Тебе не в чем меня упрекнуть.
— Глеб, скажи, как мне жить дальше? Как все забыть?
— Посмотри на меня, Детка. Отпусти прошлое, прошу тебя! Все наказаны, а мы еще можем быть счастливыми.
Я стояла на веранде, прохладный ветерок дул мне в лицо, раскидывая мои волосы по плечам. Впервые за много дней, я встала с кровати, заставляя себя жить дальше, сама не понимая зачем. Как только я закрывала глаза, погружалась в кошмар: либо это были потоки холодной воды, сопровождавшиеся допросом, либо салон автомобиля, заполняющийся водой, заглушавшей крик Глеба.
Мой психиатр грустно покачивал головой, констатируя то, что я свела на нет все наши совместные усилия.
Вырвал меня из потока грустных мыслей веселый смех Кирюши. Он, заливисто хохоча, убегал от своей новой няни. Я вдруг подумала что это и есть жизнь: кто-то стоит на краю обрыва, подталкиваемый грузом прошлого, а кто-то весело играет в песок, не подозревая сколько приятных и не очень открытий, будет еще впереди.
Вдруг, мальчик бросился бежать в противоположную сторону. Я проследила траекторию: в конце пути его ждал Глеб. Он подхватил его на руки и закружил в воздухе. Теперь смеялись оба. Эти двое были счастливы. У Глеба было то, чего никогда не будет у меня.
Вот почему он с такой легкостью отпустил ту, из-за которой потерял город: сегодня, проснувшись, я увидела на прикроватной тумбочке папку. Это были документы на развод.
Когда я вышла из комы после аварии, Кирюше было три месяца. Глеб сказал, что его брат и сноха погибли, а малыш остался с нами. Он всегда был любим, и всегда был частью нашей семьи, но я, не задумываясь, ушла бы, потому что ничего не должна этому ребенку. Сейчас мое сердце сжалось. Я круто развернулась и пустилась вон. На крыльце столкнулась с Бессоновым и чуть не сшибла его с ног.
— Зачем Кирюше жить с нами, если его родители живы?
Глеб схватил меня за руку и потащил в кабинет, швырнув в кресло, захлопнул дверь.
— Ты хотела свободы. Ты свободна, но мне кажется, или ты ищешь повод остаться?
— Чей это ребенок?
— Мой. Это мой сын, — сказал он, нависая надо мной.
Я закрыла глаза:
— Что с его матерью?
— Это решать тебе. Ты можешь стать для него матерью, которой ты и так была эти два года.
— Как ты жесток со всеми нами.
— Прекрати заламывать руки. В конце концов, моей вины нет в том, что спутавшись с Ковалевым младшим, ты поставила себя под удар.
Я гневно посмотрела на Глеба, не ожидая такого резкого ответа.
— Хочешь сказать, я виновата в том, что произошло?!
— Хочу сказать, если бы ты была верной женой, многих несчастий можно было избежать!
Он круто развернулся и покинул кабинет. Да, Кирюша был его сыном, он был похож на него. Раньше, когда я не помнила, что Борис не является родным братом, и братом вообще, схожесть можно было объяснить родством. Теперь, без всяких анализов было понятно, что Бессонов не лгал. Однако, что касается матери ребенка, не стоило питать иллюзий. Тем не менее, я отпустила няню и провела день с малышом.
Вечером, спускаясь к ужину, прихватила папку с документами на развод. Глеб удивился, увидев меня, но ничего не сказал. Некоторое время мы ели молча, затем я не выдержала:
— Предлагаю выпить за начало новой жизни! — Я подняла бокал пригласительным жестом.
— Извини, дорогая. У меня нет ни малейшего желания праздновать твою свободу.
Я поднялась, взяла папку и бросила ее в камин.
— Так лучше, дорогой?
— Ты столько лет требовала свободы, что теперь?
Обойдя стол, я подошла к Бессонову сзади, положила руки ему на плечи, и, наклонившись к уху и прошептала:
— Глеб, я жила в твоем доме, носила твоего ребенка, ты проделывал со мной такое, что никто и никогда не повторит, ты совершил не одну попытку убить меня, я скрывалась от тебя несколько лет. Ты больше, чем муж. Ты — мой ночной кошмар. Ты всегда со мной, даже если между нами километры, даже если тысячи километров. Так есть ли смысл?
Он притянул меня к себе так, что у меня не оставалось других вариантов, кроме как сесть к нему на колени.
— Разве ты не была счастлива со мной?
— Настолько, что не прочь приложиться головой куда-нибудь еще, лишь бы впасть в беспамятство снова, — прошептала я.
— Я знаю другой способ заставить тебя все забыть, — отозвался он, покрывая поцелуями мою шею.