Особо опасные преступники

ПОЧЕМУ ЛЮДИ СТАНОВЯТСЯ УБИЙЦАМИ?

Пожалуй, больше всего вопрос этот волнует психологов и писателей. Теорий на этот счет хватает. Но если обобщить их, то окажется, что они делятся на несколько основных групп.

Итак, что же делает человека разумного человеком убивающим?

Самым знаменитым приверженцем этой теории был итальянский судебный психиатр и антрополог Чезаре Ломброзо (1835—1909).

Известность ему принесла вышедшая в 1879 году книга «Преступный человек». В 1876 году, предприняв обширные исследования строения черепов преступников, содержавшихся в тюрьмах и психиатрических клиниках, Ломброзо пришел к выводу, что все они (черепа) имеют определенные отклонения от нормы, что сближает их со строением черепов животных.

Ученый рассматривал преступников как атавистическое явление, шаг назад на пути эволюции. Ломброзо считал, что, согласно разработанной им системе признаков, можно определить, является ли обследуемый человек преступником или нет.

Среди физических признаков, характеризующих «врожденные аномалии» (стигматы), он называл сплющенный нос, редкую бороду, низкий лоб и т. п., — то есть, что свойственно для «примитивного человека и животного».

Ломброзо оставалось сделать последний вывод — и он сделал! Он заявил, что преступниками не становятся — преступниками рождаются и что преступление — естественное явление, подобное рождению или смерти. Эти идеи были в одно время очень популярны среди криминологов всего мира.

Среди других популярных идей Ломброзо — гипотеза о том, что на агрессивность женщин в значительной мере влияют менструации. Согласно результатам его исследования, из 80 арестованных по уголовным обвинениям женщин у 71 в момент совершения преступления были месячные. В отличие от главной теории Ломброзо эта идея популярна до сих пор. Так, в 1984 году в Англии подобное обстоятельство послужило основанием для смягчения приговора женщине, которая убила ножом своего коллегу.

Но можно ведь вспомнить преступников и из аристократической среды — убийц, не подходящих ни под один из «патологических признаков» Ломброзо. Однако нельзя не согласиться с итальянским ученым в том, что человек со слабыми умственными способностями зачастую склонен к нарушению закона. Но, конечно, происходит такое не из-за врожденных потребностей в преступлении, а из-за искаженного восприятия этических норм. Есть еще одна опасность в теории Ломброзо — с преступника полностью снимается вина, ответственность за совершенное деяние. Разве человек виноват, если он таким (аномальным) родился?

В спор криминалистов и психологов в XX веке вмешались генетики. Русский ученый В. П. Эфроимсон написал целое исследование, посвященное генетике и этике. Будучи убежденным дарвинистом, Эфроимсон считал, что в человеческих генах заложены не только животные начала, но и высшие нормы поведения — то, что Кант называл категорическим императивом. В отличие от Ломброзо, Эфроимсон считал, что «генетически» все люди добры, нравственны, альтруистичны, а убийцами становятся из-за распространенной в обществе идеологии насилия как средства достижения справедливости.

Не так давно в защиту идей Ломброзо выступил генетик В. Колпаков из Сибирского отделения Академии наук. Институту цитологии и генетики, где работает ученый, предложили попытаться выяснить роль генов в появлении людей преступного типа, ответить на вопрос о том, почему число преступивших закон не уменьшается, а постоянно растет.

На основании длительных исследований Колпаков пришел к выводу, что «генетическое участие в формировании преступного поведения есть, оно просматривается. Есть, конечно, и социальное подавление такого поведения. Существует и социальное провоцирование его. Но и генетику, ее участие в этом деле отрицать уже трудно». Правда, Колпаков пришел к такому результату не на основе «сплющенных носов» и «низких лбов», а исследуя психические характеристики личности. Ученый считает, что ненаследуемых признаков нет, а «признак преступности» передается одним геном.

Отсюда следует, что если выяснить нейрофизиологические и биохимические механизмы, посредством которых реализуется действие гена, то появилась бы возможность воздействовать на психику человека в благожелательную для общества сторону.

Это излюбленная теория марксистов-ленинистов, видящих везде и всюду лишь последствия социального детерминизма. Теория эта, однако, не объясняет и малой доли совершаемых в мире убийств. Конечно, довольно часто встречаются убийцы из люмпенизированных слоев общества, убийцы ради куска хлеба, но достаточно часто убивают не из-за куска хлеба, а из-за куска золота. Убийцами становятся люди, которые отнюдь не голодны, а просто не хотят «вкалывать», как большинство честно работающих сограждан.

А бывает, что убийцы принадлежат к весьма богатым семействам. Как, например, Марк Шрейдер, в 1978 году застреливший своего дедушку Франклина Брэдшоу, мультимиллионера из штата Юта.

Или как Кристин Брандо, сын знаменитого актера Марлона Брандо, который убил любовника своей сводной сестры Шийенн.

Эта теория появилась в последней трети прошлого века. Одно время она пользовалась большой популярностью, особенно среди адвокатов. Ее высмеивал в своих романах Достоевский — ведь опытному адвокату так легко превратить подзащитного убийцу в человека, находившегося «в состоянии аффекта», а следовательно, не могущего отвечать за свои действия.

Тем не менее случаи убийства из-за «помрачения сознания» действительно происходят. Вот одна из характерных историй нашего времени, рассказанная корреспонденту «Литературной газеты» молодой женщиной Светланой С., осужденной за убийство на восемь лет лагерей.

«Мне было десять лет, когда мама вышла за него замуж. Стоило ей вечером уйти на работу, как он присаживался к моей кровати и начинал меня гладить. «Не надо, дядя Саша», — говорила ему, но он не отставал. А когда рассказала об этом маме, он жутко избил меня кипятильником, знаете, бывают такие большие, а еще пригрозил отрезать уши. Я этому почему-то очень поверила. Нет, вы не думайте, ничего у него со мной не было. Хотя в восьмом классе я узнала, что он уже жил с моей одноклассницей...

Этот кошмар продолжался, пока я не окончила восьмилетку. Потом просто убежала из дому, устроилась работать в городе. Домой приезжала редко, жила вюбще-житии. Встретила парня. До свадьбы оставалось девять дней...

Мама приготовила приданое. Но если бы я не простыла сильно, то, может быть, и в этот раз не приехала домой. Сели за стол, закуска, выпивка. Развезло этого дядю Сашу. И он говорит вдруг жениху моему: «Да с кем ты связываешься, это ж б.., я с ней уже давно живу...»

Четверо суток была в бессознательном состоянии. Говорят, что следователь записывал показания прямо ц больнице, когда бредила.

А я и сейчас не все помню. Вроде бы взяла топор на кухне. Как он там оказался? Дядя Саша сидел на стуле, склонив голову. Подняла топор и прямо по голове. Он упал. Но еще был жив. Кажется, меня оттащили. Но потом...

Записали, что ударов ножом было девяносто два, шестьдесят два — разбитой бутылкой, знаете, когда дно отобьешь, острие такое получается, и восемнадцать ударов шилом.

Помню только, что шило очень легко прокалывало, сама удивлялась. А он еще, кажется, шевелился. Почему-то хотелось посмотреть, что у него внутри. А потом... отрезала ноги, этот... член, голову. Голову понесла в милицию. Где все были вокруг, не знаю...

Он же отставной военный, участник войны, весь в медалях. А я... Суд был показательный... Нет, на кассацию не подавала, хотя кругом повторяли: «В состоянии аффекта, в состоянии аффекта...»

Особо следует выделить убийства, совершаемые в состоянии обиды детьми и подростками. Ничто так не воспламеняет сверхобидчивость подростка, как неуважение. Тинейджеры, ставшие убийцами, по свидетельству американского журналиста Гордона Уиткина, чаще всего именно в этом видят первопричину своих преступлений.

«Если кто-то свысока отнесется к тебе или к твоим друзьям, нужно сразу что-то делать, — объясняет паренек из Лос-Анджелеса. — Невозможно спустить это с рук и по-прежнему высоко держать голову».

Зачастую склонны к убийствам на почве аффекта люди, недавно вернувшиеся с войны. В США это называли вьетнамским синдромом, у нас — афганским.

Анализируя данную проблему, А. Экштейн, проведший много лет в тюрьмах и лагерях, пишет: «Афганец-убийца, как правило, совершает свое преступление с гораздо большей жестокостью, чем обычный убийца...»

«Если ты убивал часто, то в итоге это хочется делать всегда. Желание убивать всегда скрываемо, и оно всегда слаще. Слаще, чем любовь к женщине», — утверждает афганец Петраков. Он учился на филфаке престижного университета и впитал там верность принципам. Настоял на призыве в армию, был направлен в Афганистан. Воевал, получил орден, вернулся с войны и попал в тюрьму на тринадцать лет. Сбросил с балкона седьмого этажа, пьяный, своего соседа, проводив его к земле словами: «Я тебе тысячу раз говорил: не включай ночью на всю громкость магнитофон».

Историй, иллюстрирующих эту причину, много. Обычно потенциальным убийцей, сошедшим с ума, овладевает какой-то идефикс — желание прославиться, кому-то отомстить, мания преследования и т. д.

Психически неуравновешенный Джон Хинкли, стрелявший в Рональда Рейгана, сделал это, желая привлечь к себе внимание женщины, отвергшей его любовь.

Ненормальной психикой отличалась женщина, покушавшаяся на жизнь немецкого политического деятеля Оскара Лафонтена.

Психически больными были признаны убийцы Джона Леннона, Ребекки Шеффер и ряда других знаменитостей.

Влечениями Зигмунд Фрейд называет пограничные образования между физическим и психическим (соматическим и душевным), «психические представители» раздражений, возникающие в недрах телесного аппарата и достигающих души. Фрейд делил влечения на две основные группы — влечение к жизни и влечение к смерти. Влечение к смерти он определял как присущие индивиду бессознательные тенденции к саморазрушению и возврату в неорганическое состояние.

Но это же влечение может, по его мнению, проявляться и вовне — в направленности к другим лицам и предметам. Так, знаменитый Эдипов комплекс предполагает для мальчика подсознательное желание смерти своему отцу, а для девочки — желание смерти матери.

Рассматривая в работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» конкретный пример подобного комплекса, Фрейд пишет: «В своих отношениях к отцу и матери Ганс самым ярким образом подтверждает все то, что я в своих работах «Толкование сновидений» и «Три очерка по теории сексуальности» говорил о сексуальных отношениях детей к родителям.

Он действительно маленький Эдип, который хотел бы устранить отца, чтобы остаться самому с красивой матерью, спать с ней. Это желание появилось во время летнего пребывания в деревне, когда перемены, связанные с присутствием или отсутствием отца, указали ему на условия, от которых зависела желаемая интимность с матерью. Тогда, летом, он удовольствовался желанием, чтобы отец уехал... Позже, вероятно в Вене, где на отъезд отца больше нельзя было рассчитывать, уже появилось другое содержание: чтобы отец подолгу был в отсутствии, был мертв».

«На самом деле, — поясняет Фрейд, — наш Ганс вовсе не злодей и даже не такой ребенок, у которого жестокие и насильственные склонности человеческой природы развиваются без задержек в этот период его жизни. Напротив, он необыкновенно добродушен и нежен; отец отметил, что превращение агрессивной склонности в сострадание произошло довольно рано.

Еще задолго до фобии он начинал беспокоиться, когда при нем в детской игре били «лошадку», и он никогда не оставался равнодушным, когда в его присутствии кто-нибудь плакал... Ганс сердечно любит отца, которому он желает смерти, и в то время, когда его ум не признает этого противоречия, он оказывается вынужденным демонстрировать его тем, что ударяет отца и сейчас же целует то место, которое ударил».

Хорошо, если на пути такого маленького Ганса вовремя попадется дядя Фрейд. А если нет? Ну, тогда не избежать неврозов и более тяжелых последствий; неизжитые комплексы могут обернуться жестокой агрессивностью.

Правоту Фрейда в определенной степени доказывают многочисленные истории про сексуальных маньяков-убийц. Как правило им принадлежит в ряде стран чемпионство по количеству совершенных убийств.

Под эту теорию подходят не только уголовники, но и политические убийцы ради идеи, фанатики-террористы. В их голове происходит сдвиг, смещение нравственных понятий. Они считают, что ради блага одних людей можно убивать других (комплекс Раскольникова). Этот путь ведет, как правило, к полной нравственной (а иногда и психической) деградации личности. Лишь немногие сохраняют подобие совести.

Так, член боевой организации эсеров Иван Каляев, охотившийся за губернатором Москвы, великим князем Сергеем, первоначально не смог осуществить свое намерение из-за того, что вместе с князем ехали его родные. Вот как рассказывает об этом Борис Савинков, один из руководителей теракта против губернатора:

«Карета (великого князя) свернула на Воскресенскую площадь, и в темноте Каляеву показалось, что он узнает кучера Рудинкина, всегда возившего именно великого князя. Тогда, не колеблясь, Каляев бросился навстречу и наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но, кроме великого князя Сергея, он неожиданно увидал еще великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла — Марию и Дмитрия. Он опустил свою бомбу и отошел. Карета остановилась у подъезда Большого театра.

Каляев прошел в Александровский сад. Подойдя ко мне он сказал:

— Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?..»

Но затем, «подумав», Каляев все же доказал, что идея и в нем сильнее совести, — он заявил, что если боевая организация эсеров решит убить всю семью, то на обратном пути из театра он бросит бомбу в карету, не считаясь с теми, кто в ней находится.

Психология политических террористов в некотором смысле смыкается с психологией самоубийц, поскольку всегда есть шанс быть убитым на месте преступления или казненным (если в данной стране существует смертная казнь).

Но есть и случаи прямого самоубийства при исполнении теракта. Классический пример — история добровольца смертника Нго Ван Шука, в июле 1951 года взорвавшего вместе с собой губернатора одной из вьетнамских провинций. Спустя тридцать лет подобным образом поступила женщина, взорвавшая себя, чтобы убить стоявшего рядом Раджива Ганди.

Развитие революционных идей, по времени совпавшее с распространением двйжения феминисток, привело к появлению профессиональных политических убийц среди женщин. В России в конце XIX — начале XX века получили огромную известность террористки Софья Перовская, Вера Засулич и др.

В современном мире женщины-террористки по-прежнему являются весьма заметным явлением. Интерпол сообщает, что на сегодняшний день почти половина разыскиваемых им террористов-убийц — женщины.

К смещению нравственных понятий, влекущему за собой убийства других людей, относится и так называемое «исполнение долга» — например, когда палачу приказывают казнить осужденного на смерть, а солдату приказывают стрелять в противника (солдата другого государства) или в мирное население собственной страны. Мораль остается за пределами воинского устава, оказывается вдруг недействительной, и человек получает «законное» право убить другого человека. Подавляющее число военнослужащих воспринимают это как норму, не занимаясь рефлексией и поисками нравственных основ таких убийств. Правда, судьи на процессах нацистских преступников в Нюрнберге и Токио почему-то не внимали доводам обвиняемых, защищавшихся по классической схеме: «Я солдат. Мне приказали — я стрелял».

Таким образом, перед нами пример двойной морали: свой солдат, отказавшийся стрелять, — это преступник, а чужой солдат, отказавшийся стрелять,.— хороший парень, который ответственности не подлежит.

Данный парадокс как нельзя лучше характеризует лживость нравственных ценностей современной цивилизации. Опять принцип родоплеменной (государственной) выгоды ставится превыше всего. Государство подавляет личность, заставляя быть убийцей (армия, полиция (милиция), палачи — исполнители приговоров).

Но отсюда следует и неизбежная реакция личности — раз можно убивать на «законных» основаниях, значит, само по себе убийство — вещь допустимая. «Дело не в том, что нельзя убивать вообще никогда, нигде и никого, — рассуждает такой человек, — а в том, чтобы убийство совершалось на законных основаниях либо... чтобы я не попался».

Эта причина неоспорима. Так, в 1990 году в Польше больше 70 процентов, в Болгарии и Чехословакии более 50 процентов убийств были совершены людьми в состоянии сильного опьянения. В СССР в 1989 году из 21 467 убийств 11 904 на счету пьяных.

От 20 до 25 процентов американских подростков-убийц при совершении преступления находятся на «взводе» под воздействием алкоголя или сильных наркотиков типа ПСП и крэка.

Но как ни убедительны статистические выкладки, нельзя отнести на счет наркотиков и алкоголя все убийства. Кроме того, есть еще момент, который надо учитывать: пьют спиртное сотни миллионов, миллиарды людей, но убийцами становятся лишь немногие. Вино не делает человека убийцей, а только проявляет его «натуру». Пьяный человек, взявший, например, нож, может ударить себя, может напасть на другого человека, а может и отбросить нож в сторону.

Это зависит от массы факторов: воспитания, образования, состояния психики и т. д. Таким образом, алкоголь — это катализатор поступка, а не его причина. (Исп. кн. А. Лаврина «Хроники Харона». — М., 1993)

УБИЙЦА ОТ БОГА?

Что стоит за преступлениями — биологическая склонность или социальные условия? На этот вопрос пытались ответить участники проведенной конференции в Сан-Диего. На юге Калифорнии встретились ученые, изучающие деятельность головного мозга; доклад с результатами их исследований занял 3500 страниц.

Точки зрения и аргументы звучали самые разные. Например сотрудники Балтиморского университета вывели мышей, в мозгу которых отсутствует биокатализатор. Эти экземпляры проявляли невиданную агрессивность к своим сородичам и в конце концов загрызали их. Конечно же, опираясь на этот эксперимент, появились заявления, что преступное поведение можно объяснить биологической ущербностью.

Американец Стивен Мобли застрелил продавца пиццы, а его адвокат настаивал на невиновности подзащитного, поскольку агрессивное поведение было вызвано низкой концентрацией одного из феноменов головного мозга и эта особенность является наследственной в семье. Однако суд отклонил довод, ссылаясь, что в семье Мобли есть не только преступники, но и преуспевающие бизнесмены, а между агрессивностью и успехом не всегда можно провести четкую границу.

В Сан-Диего прозвучал и отчет об опытах, исследующих зависимость между химическим веществом стеротонином и агрессивным поведением. Мыши, которых на несколько недель поместили в тесную клетку, вели себя агрессивно по отношению к своим сородичам, и в головном мозгу у них стеротонин абсорбировался медленнее. Подобным же образом в результате анализа позвоночного мозга тысячи финских заключенных выяснилось, что у самых жестоких преступников концентрация стеротонина была наиболее низкой.

Любопытные эксперименты были проведены над добровольцами, которых посадили на диету, снижающую концентрацию стеротонина в головном мозгу. Под воздействием диеты мирные картежники вцеплялись друг другу в горло, что подтвердило: увеличение концентрации стеротонина способствует преодолению агрессивных наклонностей и депрессии.

Из этого, конечно, не следует, что можно вылечить мир от агрессивности только с помощью лекарств. Предстоит исследование сложной системы нервных клеток — их 100 миллиардов, и каждая связана с 250 тысячами других. Однако деятельность исследователей головного мозга затрудняют политики и социологи, по мнению которых за преступностью стоят только социальные причины, то есть бедность, расизм и безработица. (Народная воля, июль 1996)