Особый район

Глава 1Шаг вперед и два назад

Все началось с того, что в середине июня сначала бесследно исчезло целое якутское село, а вслед за этим потянулась цепь других невероятных событий, полностью изменивших для нескольких сотен людей привычный мир.

В один жаркий солнечный день женщины поселка Красноармеец организовали троих мужчин из тех, у кого был в этот день выходной и кому можно было доверить такое ответственное дело, в плавание к якутам за сметаной. В поселке золотодобытчиков имелась своя небольшая ферма, но живности было немного, и молока хватало только для самых маленьких. А свежей сметаны хотелось всем. Вот тут и выручал расположенный вниз по реке, по местным меркам – рукой подать, всего в семидесяти километрах, якутский совхоз. Правда, после того как Советы ушли в историю, он стал называться как-то по-другому, но для жителей Красноармейца так и остался совхозом. Якуты держали большое молочное стадо, и у них всегда можно было разжиться свежими продуктами. Правда, стоили они недешево, зато молоко больше походило на сливки, а сметану, удивительно вкусную, можно было резать ножом.

Другого пути, кроме как по реке, к якутам не было (разве только воздушный, на вертолете, но его из-за дороговизны не стоит и упоминать). Поэтому, получив от женщин деньги и заручившись разрешением директора, мужики погрузили на приисковый катер порожние молочные фляги и отправились в дорогу. Взяли с собой и ружья, не без того. Вдруг увидят на склонах горных баранов? Не отпускать же их гулять безнаказанно! Говорят, правда, что бараны эти записаны в Красную книгу, да кого это волнует? Уж больно у них мясо вкусное. Особенно, если барашек молодой…

Водки в дорогу им, конечно, не дали. Когда, мол, вернетесь, тогда и будет. Смешные эти женщины… Тоже, нашли дураков! На такую прогулку, да не взять с собой? Ну и пусть, что в магазине спиртного нет, что в промывочный сезон директор разрешал продавать его только в строго определенные дни. Разве это помеха? Колька Евтушенко вчера выгнал семь литров, так что привал устроили на первом же удобном плесе. Спешить было некуда, ночь в июне в этих краях начинается только в три часа и заканчивается в четыре, а еще и полдень не наступил, поэтому они при любом раскладе успевали смотаться туда и обратно. Выпили, поговорили о жизни и отправились дальше. Мягко урчал японский мотор, проносились мимо сопки и прижимы – вниз по реке, это не вверх, к скорости катера добавляется скорость течения, а это еще примерно пятнадцать километров в час. Так что шли с ветерком. Не останавливаясь, проскочили мимо поселка Хатагай-Хая, где работала большая старательская артель. До цели, якутского поселка Тоболях, оставалось всего ничего, около тридцати километров.

Вот тут и началось. Сидевший у штурвала Дима Парамонов вдруг почувствовал, что катер без всякого разворота идет не по течению, а совсем даже наоборот. А Валера Седых, знавший окрестности, как комнату в своем доме, заорал: «Мужики, я ни хрена не понял, мы же обратно плывем!»

Дима причалил к берегу, и все трое с изумлением узнали это место – устье речки Иньяри, которое они давно прошли.

– Дим, ну ты даешь! – расхохотался Колька. – Выпили вроде всего ничего, а ты такое учудил, не заметил, как развернулся! Ну, все, давайте еще по сто пятьдесят, и дальше я поведу.

Врезали еще по стакану, Евтушенко сел за штурвал, и экспедиция продолжилась. Снова проскочили Хатагай-Хаю, Колька, посвистывая, уверенно вел катер, и вдруг…

– Говно вам сосать через тряпочку, а не водку пить! – возмущению Валеры Седых не было предела, потому что за поворотом реки опять показалось устье Иньяри. – Два раза на одни и те же грабли…

Он прогнал Кольку из-за штурвала и взял управление в собственные руки. Но все повторилось в той же последовательности. Резко протрезвевшие мужики даже уловили момент, когда в глазах что-то крутнулось, течение реки поменяло направление, и мотор взвыл, преодолевая напор встречной воды. А через несколько минут снова показалось устье Иньяри…

– Мужики, ничего не понимаю, – виновато произнес Валера. – Ну, никак не мог я развернуться! Да еще так, чтобы никто не заметил!

– Ага, понял, кому чего сосать! – злорадно заметил Дима. – Тоже, самый умный нашелся!

– Ладно вам собачиться! – урезонил друзей Колька Евтушенко. – Тут надо разобраться. Не может же быть, чтобы мы от такой дозы так все сразу окосели, чтобы три раза подряд назад повернуть!

Посовещавшись, решили, что за штурвал снова сядет Валера, а Колька с Димой будут, не отрываясь, следить за местностью. И снова произошло то же самое – неуловимый промельк в глазах, поворот течения вспять, и вскоре перед ними опять возникло злосчастное устье Иньяри.

Еще два раза они пытались штурмовать реку, пока Кольке не пришла в голову здравая мысль:

– Хорош, мужики! Еще несколько раз, и у нас не хватит бензина домой вернуться!

В поселке трое друзей, с трудом отбившись от насевших на них женщин, двинулись прямо к директору, понимая, что такое странное происшествие – дело не их ума и должно быть вынесено на высший уровень. Перебивая друг друга, они бессвязно выложили директору все, что случилось сегодня с ними. И до чего же обидно стало им, когда директор, подойдя вплотную и втянув носом воздух, сказал негодующе:

– Ну, не ожидал я от вас такого, мужики! Могли бы и попроще чего придумать, скажем, мотор заглох или искра в воду ушла! А то нажрались, проспали где-то, а теперь по ушам трете!

– Петрович, гадом буду, не врем мы! – глядя прямо в глаза директору, сказал Валера Седых. – Не веришь, сплавай сам, убедишься.

Валера был единственным человеком в поселке, который осмеливался обращаться к всесильному директору на «ты», потому что, во-первых, они были одноклассниками, а во-вторых, их деды в числе первопроходцев вместе основали этот поселок. Дед Незванова, нынешнего директора, был начальником геологической партии в системе «Дальстроя», отец его ушел на пенсию с должности директора золотодобывающего горно-обогатительного комбината. Внука, Ивана Петровича Незванова, в двадцать семь лет назначили директором прииска, он уже два года командовал Красноармейцем, и никто не сомневался, что со временем он пойдет еще дальше, чем вышедший на пенсию родитель.

Дед Валеры, зэка Федор Седых, бывший старшина разведроты, в сорок третьем сдуру попал в плен, в сорок пятом конвой сменился с немецкого на русский. Бывший бравый разведчик переместился на тысячи километров восточнее, да так и остался на прииске после смерти вождя, командуя бригадой промывщиков. Внук продолжил пролетарскую династию и возглавлял бригаду бурильщиков. Но слово его в поселке, где за какие-то десять лет население почти полностью менялось и старожилов можно было пересчитать по пальцам, значило немногим меньше, чем слово директора.

Иван Петрович Незванов хоть и понимал, что рассказанная мужиками история не может быть правдой, все же решил досконально все проверить. Назавтра с утра, взяв с собой самых, как ему казалось, трезвомыслящих людей, главного инженера прииска Круглова и начальника горного участка Мюллера, носящего (не только из-за фамилии, но и за беспощадность, с которой он карал малейшее нарушение трудовой дисциплины) прозвище Гестапо, он вышел на катере вниз по течению реки. Но вот незадача – с ними случилось то же, что и со вчерашними путешественниками. Но те сообразили вовремя вернуться, а директор снова и снова повторял попытки прорваться в Тоболях, пока не кончился бензин, и всем троим пришлось, оставив катер на берегу, добираться до Красноармейца подобно альпинистам, с риском для жизни преодолевая отвесный скальный прижим.

Добравшись до своего кабинета, Иван Петрович первым делом кинулся к телефону, чтобы оповестить начальство о невероятном событии, но трубка безмолвствовала. Такое случалось не впервые, слишком ненадежная линия связывала поселок с райцентром, и Иван Петрович включил спутниковый телефон, который, как уверяли его связисты, не мог подвести никогда. Но и он молчал.

Этой ночью работавшая на горных полигонах ночная смена и все те, кто не спал в тот короткий час, на который наступала темнота, могли наблюдать в небе невероятное зрелище – от края до края горизонта переливалось разноцветное полотнище света. Старые полярники узнавали северное сияние, которого никак не могло быть летом, тем более на этой широте, находящейся на сто с лишним километров южнее Полярного круга. А утром Незванов, загрузив в другой катер несколько канистр бензина и взяв с собой Мюллера, снова двинулся вниз по реке. Результат поисков оказался еще удивительнее. Теперь невидимая граница не дала добраться даже до Хатагай-Хаи, и катер оказывался в исходной точке, отойдя всего каких-то двадцать километров от Красноармейца. А когда Незванов, завершив третью попытку, снова увидел перед собой родной поселок, безоблачное до того небо затянула странная темно-фиолетовая туча, что-то с грохотом сверкнуло, и мир на короткое время перестал существовать.

Когда в глазах посветлело, Иван Петрович упрямо развернул катер и снова взял курс вниз по течению. Эта попытка оказалась удачной. Старательский поселок опять стоял на своем месте, там, где ему и положено было быть. Незванов подвел катер к причальному мостку с привязанными к нему лодками и, окриком отогнав свору собак, сбежавшихся полаять на незнакомцев, вместе с Мюллером направился к столовой, которая всегда была центром общественной жизни артели. Здесь не только ели, но и крутили кино, собирали собрания. Сейчас на площадке перед столовой было особенно людно, будто все старатели бросили работу и собрались на митинг. Многие узнали директора прииска, и толпа расступилась перед ним, пропустив Ивана Петровича к хорошо знакомому ему старому горному мастеру Портнову.

Увидев директора, Портнов бросился к нему с нескрываемой радостью на лице.

– Наконец-т! – зачастил он, проглатывая от возбуждения окончания слов. – А то мы уже не знам, что и делать! И Степанова, как назло нет, в райцентр уехал и никак не возвращацца!

Степанов был председателем старательской артели, точнее, по-новому – директором общества с ограниченной ответственностью, и у Незванова никак не ладились с ним отношения из-за невероятной жадности соседа. Так что сейчас он был даже доволен, что Степанова не оказалось на месте.

– Ты не спеши! – остановил он возбужденного Портнова. – Ты мне расскажи подробно и ясно, что тут у вас случилось?

Рассказать подробно у Портнова получилось, а вот с ясностью было хуже. Точнее, вообще никак. Два дня назад исчез Тоболях, и все попытки пробиться туда оказывались безуспешными. А вчера якутский поселок, как ни в чем не бывало, вернулся на прежнее место, зато оказался отрезан путь к Красноармейцу.

– Раз десять пробовали прорваться! – докладывал Портнов. – И ничего! Идешь против течения, идешь, потом – раз, и все, уже по течению катишься! Но если вам удалось пройти, значит, теперь все в порядке, дорога открыта?

– Посмотрим, – прервал Иван Петрович словоизвержение старика. – Ты лучше скажи, связь у вас есть?

– Так в том-то и дело…

– Давно проверяли? – Незванов не дослушал Портнова и уже шел к столовой, где, как он знал, стояли телефон и допотопная рация. На спутниковый телефон Степанов раскошеливаться, понятное дело, не стал.

Старик семенил за длинноногим директором, оправдываясь на ходу:

– Сегодня еще не пробовали. А что проверять? Два дня все молчит.

В телефонной трубке не было слышно даже обычного шипения, как и в наушниках рации. Иван Петрович покрутил ручки настройки, пытаясь услышать хоть какой-нибудь разговор, но эфир был девственно чист, будто в мире не осталось ни одной работающей и подающей сигналы радиостанции.

– И приемники молчат! – добавил Портнов. – Даже «Маяка» нет.

– Что скажешь? – спросил Иван Петрович у Мюллера.

– Ничего не понимаю, – честно признался тот. – Война, что ли, началась? Думаю, надо к якутам проскочить, вдруг там что-то выяснится.

– Так у них то же самое, – встрял в разговор начальства Портнов. – Связи нет, ничего не знают.

– Возвращаемся назад, – заключил Незванов. – Если до завтрашнего дня связь не наладится, пойдем в райцентр.

Подобрав по дороге брошенный вчера катер, вернулись в Красноармеец, где ждал новый сюрприз. Поселок остался не только без связи, но и без электричества. Высоковольтная линия, идущая к прииску от райцентра, почему-то оказалась обесточена. После нескольких безуспешных попыток выйти на связь главный энергетик отправил двоих подчиненных вдоль линии. Идя от опоры к опоре, те вскарабкались на перевал, стали спускаться с него на другую сторону и неожиданно снова увидели перед собой Красноармеец. Потрясенные и испуганные, они заявились к своему начальнику и доложили о случившемся чуде.

Конечно, энергетик не поверил им и снова погнал через перевал, лично встав во главе маленького отряда. Пришли они, как и в первый раз, в Красноармеец как раз ко времени возвращения директора. Теперь энергетик выглядел не лучше своих подчиненных. С выпученными глазами и трясущейся нижней губой он доложил Незванову о происшествии, со страхом ожидая начальственного гнева, – директор терпеть не мог, когда его подчиненные расписывались в собственной беспомощности. Но, к его удивлению, Незванов внимательно его выслушал, расспросил о подробностях и отпустил без втыка.

Организованная назавтра экспедиция в райцентр вернулась быстро и с тем же результатом. Неизвестно кем отмеренная граница доступного пространства оказалась примерно в десяти километрах вверх по течению. Но Незванов не привык сдаваться. Собрав несколько групп из самых крепких и надежных мужиков, отдавая при этом предпочтение хорошо знающим местность охотникам и рыбакам, он разослал их в разные стороны в надежде, что где-то сохранился проход во внешний мир. О причине происшедшего Иван Петрович старался не думать, пока не набралось достаточно фактов.

Первой вернулась группа, вышедшая на катере вниз по реке. Миновав Хатагай-Хаю и Тоболях, их катер прошел еще с десяток километров и, как по волшебству, снова оказался около Тоболяха. Остановившись, мужики поговорили с местными жителями и были поражены их спокойным отношением к происшедшему. Из-за чего переживать? В поселке работает дизельная электростанция, давая свет на три часа в день, топливо для нее завезли еще по зимнику на все лето, продуктов хватает, коровы доятся. Что еще надо? Телефон не работает? Так он часто не работает. Радио молчит? Ничего, починят. В райцентр попасть нельзя? Ну и что, когда нужно будет, сами прилетят. Сметану брать будете? Нет? И чего тогда только приезжали…

Следом за этой группой с одинаковым результатом одна за другой подтянулись остальные команды. Последней вернулась та, что, переправившись через реку, ушла по речке Иньяри, на которой в сорока километрах от устья работала еще одна старательская артель. Мужикам удалось пройти тридцать, после чего они поняли, что возвращаются обратно, и действительно снова вышли к реке.

Собрав все эти данные, Незванов очертил на карте границу, отделившую три поселка от внешнего мира. Отрезанный район оказался вытянутым вдоль реки овалом, длиной примерно в восемьдесят километров, а шириной в пятьдесят. Еще долго он гонял мужиков в разные стороны, но прохода нигде так и не обнаружили.

Мюллер Гестапо, человек с аналитическим складом ума, предложил, спускаясь вниз по течению, выключить мотор и попробовать преодолеть невидимый барьер самосплавом. Ведь утекает вода куда-то, говорил он. Одно из двух, или лодка пройдет сквозь барьер по течению, или упрется и будет стоять на месте. Проверить свою гипотезу он отправился лично, взяв с собой Валеру Седых.

Двигатель заглушили после Тоболяха. Дальше Валера направлял лодку веслами, с трудом справляясь с сильным течением, которое постоянно сносило их то к одному, то к другому берегу. Со скоростью около пятнадцати километров в час уходили назад черные скалы, облицованные блестящими, как зеркала, плитами породы и сверкающими на солнце кристаллами молочно-белого кварца. И Мюллер, и Седых напряженно ждали соприкосновения с барьером, но произошло это неожиданно. В какой-то момент что-то мелькнуло, и перед глазами возникла другая местность. Валера сразу узнал бы ее, если бы не мысль, что это невозможно. Только когда вдалеке, на правом берегу, появились дома родного Красноармейца, они поняли, что не течение вынесло их за пределы закрытого района, а некая непонятная сила перебросила на восемьдесят километров назад, в самое его начало.

Похоже, что слово «материк», которым северяне обозначают обжитые, не северные места, приобрело зловещее буквальное значение.

Глава 2Золото или жизнь?

Когда стало окончательно ясно, что поселок отрезан от внешнего мира и не работает ни один вид связи, в том числе и радио вместе с телевидением, Незванов созвал совещание. Чтобы избежать ненужных эмоций, оно было собрано чисто мужское, но кроме командного состава прииска Иван Петрович пригласил бригадиров и нескольких авторитетных рабочих из тех, на кого можно было положиться. Он понимал, что в создавшейся ситуации от них будет больше толку, чем от многих руководящих работников.

Вопросов встало множество, и главным из них был – продолжать ли промывку металла? Уже неделя, как остановилась техника на горных полигонах, а ведь все это случилось в разгар промывочного сезона. Электроэнергия из внешнего мира больше не поступала, но на прииске имелись свои мощные генераторы, работающие на дизельном топливе, и запаса солярки в огромных круглых емкостях должно было хватить на весь промывочный сезон, то есть до октября. Сейчас один генератор работал на минимальной мощности, снабжая электричеством поселок, а экскаваторы, буровые станки и промывочные приборы были остановлены Незвановым до особого распоряжения.

Если бы знать, как долго будут продолжаться эти чудеса, думал директор. Хорошо, если быстро прекратятся, тогда можно было бы и возобновить работу. А если нет? Сжечь весь запас топлива, намыть несколько сотен килограммов золота и остаться с ним замерзать зимой? Золотом людей не накормишь и не обогреешь. Для себя Иван Петрович решил, что работы возобновлять нельзя, а нужно уже сейчас готовиться к зиме.

Совещание проходило бурно, потому что нашлось немало сторонников продолжения промывки. В основном это были люди, недавно приехавшие на прииск. Они никак не хотели поверить в крушение всех своих планов и не теряли надежду на хороший заработок. Почему-то именно они были уверены, что в ближайшее время придет помощь, жизнь снова наладится, и поэтому нельзя упускать драгоценные дни промывочного сезона, которых и так уже потеряли немало. Другое мнение было у немногочисленных старожилов и, как отметил Незванов, у людей семейных, которые жили в поселке с детьми. Терпеливо выслушав и тех, и других, Иван Петрович хлопнул ладонью по столу, закончив тем самым дискуссию, и подвел итог:

– Значит, так. Если мы остановим промывку, то всего лишь потеряем заработок. Если же будем делать вид, что ничего страшного не случилось, продолжим работу и сожжем все топливо, а путь наружу так и не откроется, то всем нам придется очень плохо. Хочу напомнить, что в поселке живет больше пятисот человек, и я никому не позволю рисковать их жизнями. Будем исходить из того, что помощи из внешнего мира не будет. Связи нет, рейсовый самолет не прилетел, вертолетов нет уже целую неделю, хотя еще несколько дней назад должны были забрать металл из золотоприемной кассы. Вы все знаете, что когда нужно забрать золото, даже нелетная погода не помеха. Значит, не только мы не можем вырваться отсюда, но и к нам никто не может пробиться. Поэтому рассчитывать будем только на собственные силы.

Поняв, что директор принял окончательное решение и теперь с избранного пути его не сдвинешь и тяжелым бульдозером, притихли даже самые яростные оппоненты. А Незванов тем временем продолжал:

– Но прекращение работ вовсе не означает, что можно бить баклуши. Как директор прииска беру всю ответственность на себя и объявляю в поселке чрезвычайное положение, на время которого у нас будут действовать те законы, которые мы выработаем с вами здесь и сейчас. А они должны учитывать все мелочи, касающиеся сложившейся ситуации. Так что давайте не будем гадать, что случилось в мире. Придет время, и мы это узнаем. А может быть, не узнаем никогда. Поэтому примем все, что произошло, за данность и будем выживать.

Совещались до самого утра, угорая в табачном дыму, споря и матерясь, как сапожники. Но когда разошлись по домам, на столе у Незванова остался лежать утвержденный большинством голосов черновик документа, названного кем-то в шутку «Конституцией поселка Красноармеец». А потом название прижилось…

Новый закон отменял на время чрезвычайного положения товарно-денежные отношения. После тщательного учета продовольствия и других жизненно необходимых товаров они должны быть оприходованы и в дальнейшем будут распределяться по нормам, которые еще предстояло разработать. Доступ на продовольственные и другие склады разрешался только комиссии, состоящей не менее чем из пяти человек.

Все мужское население поселка, включая старших школьников, должно было разделиться на специализированные бригады с учетом опыта и умений каждого. Одни будут заниматься заготовкой дров, вторые – охотой, третьи – рыбалкой. Понятие браконьерства отменялось, дозволялись все способы добычи, лишь бы забить в ледник как можно больше мяса и рыбы. Женщинам тоже нашлось занятие. Они должны были до прихода зимы собрать и переработать как можно больше грибов и ягод. От этой повинности освобождались только те, от кого зависело жизнеобеспечение поселка – врач, медсестры, повара в поселковой столовой, работницы детского сада и некоторые другие. Ну и, конечно, женщины с маленькими детьми.

Власть в поселке сосредотачивалась в руках директора прииска, но по самым важным вопросам решения он принимал совместно с комитетом из пяти человек, выбранным тут же, на совещании. В пятерку вошли трое старожилов, в том числе Валера Седых, и двое из недавно приехавших. Против одного из них, спокойного и рассудительного начальника буровзрывных работ Рокотова, Иван Петрович ничего не имел, но второй, хитрожопый молодой якут-полукровка, инженер из производственного отдела с доставшейся от отца-хохла и очень для него подходящей фамилией Пройдисвит, ему активно не нравился. Его недавно прислали из Якутска с самыми лучшими рекомендациями, как отлично понимал Незванов, чтобы работа на прииске дала ему толчок для карьерного взлета. Пройдисвит громче всех ратовал за продолжение промывки и живописал кары, которые обрушатся на головы руководителей за срыв добычи драгоценного металла. Но за него проголосовали, пусть даже с минимальным перевесом, и Иван Петрович не мог ничего сделать.

Следующим этапом было общее собрание жителей поселка. Все уже знали в общих чертах, что случилось, но ждали объяснений от начальства. Когда Незванов подробно, ничего не скрывая, рассказал им все, официально объявил о введении чрезвычайного положения, изложил программу действий на ближайшее время и честно признался, что выход в большой мир вряд ли возможен, у некоторых из присутствующих началась истерика. У кого-то за пределами закрытого района оказались уехавшие на каникулы дети, кто-то собирался в отпуск, у кого-то заканчивался срок контракта, и он уже предвкушал возвращение в родные края. А один мужик стал громко возмущаться тем, что не будет выплачиваться заработная плата, и вместо нее начальство придумало какое-то распределение.

– Снова уравниловка! – кричал он на весь зал. – А если я больше соседа наработаю? Значит, и съесть должен больше! Хватит, коммуняки поганые, не позволим!

– Ты сначала наработай, а потом ори, – громко сказал ему с другого конца зала Колька Евтушенко. – Ты же все время только и смотришь, чтобы больше другого не сделать.

– А ты тоже коммуняка недобитый! – зло выкрикнул мужик. – Тебе бы все перед начальством выслуживаться!

Это уже было полной напраслиной. Евтушенко еще ходил в школу, когда кончилась власть коммунистической партии, а что до второго обвинения, то независимый и самолюбивый Колька никогда никому не кланялся. Поэтому, услышав в свой адрес такое, он рванулся через ряды, чтобы вцепиться в обидчика, и остановил его только гневный голос Незванова:

– Прекратить! А то быстро разберемся, кто тут больше других работает!

Весь поселок отлично знал, что директор никогда не разбрасывается словами напрасно, и окрик сразу остудил горячие головы. Многие помнили, как один мужик, отправив семью в отпуск, ушел в загул и после недели беспробудного пьянства, одурев от водки, выскочил из дома с ружьем и стал палить во все стороны. Соседи позвонили участковому, лейтенанту Винокурову, тот прибежал, размахивая пистолетом, но когда мимо его головы просвистел заряд дроби, залег за угол и стал благоразумно дожидаться, когда у мужика кончатся патроны.

Все это происходило недалеко от конторы, и Незванов услышал выстрелы. Вышел, узнал, в чем дело и, не прячась, пошел прямо на ствол. Никто даже не сообразил, как это произошло, но Иван Петрович подошел к мужику, взял у него из рук ружье и отдал его подбежавшему лейтенанту. А потом отвесил растерянному алкашу такую оплеуху, от которой тот отлетел метра на два и затих.

– А это, как с собаками, – объяснял потом Иван Петрович. – Главное, взгляд поймать. Если поймал, считай, он твой. Делай с ним, что хочешь.

Примечательно, что после той истории Незванов уговорил участкового не заводить на мужика дело, и лейтенант, хоть и со скрипом, ограничился конфискацией ружья и штрафом.

Теперь, успокоив забияк, Иван Петрович подумал – нужно будет обсудить с участковым, который в новых условиях продолжал исполнять прежние обязанности, что делать с нарушителями. Раньше арестованных отправляли в райцентр, а что делать теперь? Тюрьму, что ли, организовывать? Что же, может быть, и придется.

Народ между тем продолжал шуметь. Кричали все сразу, каждый хотел задать свой вопрос, поэтому никого не было слышно. Чтобы немного успокоить страсти, Незванов предложил устроить получасовой перерыв. Пусть мужики перекурят, успокоятся, и женщины обсудят между собой свои проблемы.

После перерыва Иван Петрович заметил, что народ в зале расселся по-другому. Присмотревшись, он без особого труда разобрался – начали обозначаться новые коалиции и группировки, сбиваясь вокруг лидеров. Если до перерыва мужики сидели в основном бригадами, а женщины больше придерживались принципа соседства, то теперь многое изменилось. Вот, например, в левой половине зала шепчутся о чем-то «крепкие хозяева», что держат большие теплицы и свинарники. И группировались они вокруг мастера стройцеха Ивана Глаголы, владельца самого большого в поселке свинарника на двадцать голов и огромной теплицы, в которой день и ночь корячилась его тощая жена Слава. До того тощая, что в поселке смеялись – Глагола продает все сало, а Славе ни кусочка не достается. А тот, плюя на насмешки, уже купил в Тернополе магазин и собирался покупать еще один.

Как и предполагал Незванов, перекурив и перетерев новости, народ слегка притих, и собрание дальше пошло спокойнее. Первым захотел высказаться Глагола.

– Вот вы скажите, Иван Петрович, что будет с нашими хозяйствами? – заискивающим тоном спросил он и тут же добавил: – Это не только я интересуюсь, люди просили узнать.

– А что ты собираешься делать? – грубовато ответил Незванов. – На сколько у вас комбикорма хватит?

– До зимы примерно…

– Ну, и на складе еще несколько тонн лежит. Потом все равно свиней резать придется.

– Да я не о том, – смешался Глагола. – Так что, наши поросята тоже пойдут на общество, а нам достанется столько, что и всем?

– А ты сможешь двадцать хрюшек сам слопать? – сделал удивленное лицо Незванов, и зал взорвался хохотом. Глаголу в поселке не любили. В нем удивительным образом сочетались, казалось бы, несовместимые черты. Отличный специалист и неутомимый трудяга, успевавший безупречно исполнять свои обязанности в стройцехе и одновременно держать в полном порядке свое огромное хозяйство, он был в то же время неисправимым подхалимом с начальством и законченным хамом и тираном с подчиненными, за что ему неоднократно били морду. В итоге двое его бывших подчиненных теперь мотали из-за него срок.

Когда у Глаголы проходил забой свиней, он лично одаривал лучшими кусками мяса главное приисковое начальство, не беря с них денег. Пытался он таким образом подкатиться и к Незванову. Однажды, придя вечером домой, Иван Петрович почувствовал сногсшибательный запах жареного мяса.

– Ух, ты! – потирая руки, вошел он на кухню. – Похоже, свежатинка. Откуда?

– Глагола принес прямо в контору, – ответила жена.

– И дорого берет, куркуль?

– Ну что ты так на человека! – насупилась Лена. – Он с меня вообще денег брать не стал.

– И ты согласилась? – взревел Иван Петрович. – Ты хоть спросила, почем он людям мясо продает?

– Нет, – испуганно ответила жена. Она знала, что, когда муж находится в таком состоянии, лучше с ним не спорить.

От жареной вырезки Иван Петрович, конечно, не отказался, но, придя утром на работу, сразу узнал у секретарши Людочки, по какой цене Глагола торгует свининой, и приказал срочно вызвать его. Когда улыбающийся во весь рот Иван появился в кабинете, Незванов протянул ему крупную купюру и сказал:

– Вот, держи за мясо, а то ты вчера с моей жены забыл деньги взять.

– Ну что вы, Иван Петрович! – улыбка на лице Глаголы стала еще шире. – Не надо ничего! Я ведь с уважением…

– Возьми! – тихо повторил Незванов и так посмотрел на Ивана, что у того сразу сползла с лица улыбка.

– У меня сдачи не будет, – пролепетал он испуганно.

– А ты сходи, разменяй, – спокойно сказал Иван Петрович. – И смотри, чтобы сдачу до копейки, я посчитаю…

После этого случая Глагола при виде директора впадал в тихую панику и старался забиться в любую щель или хотя бы стать незаметнее.

А еще Незванов имел основания подозревать, что Глагола состоит на оперативной связи у кого-то из милиции или ФСБ, присматривает за людьми, имеющими доступ к золоту, и потихонечку постукивает. Иван Петрович прекрасно знал, что каждый сезон на прииске работают три-четыре осведомителя, и обычно безошибочно вычислял их. Понимая, что без них не обойтись, Незванов, тем не менее, терпеть их не мог.

И вот теперь Глагола, то ли решив, что власть в поселке зашаталась, то ли испугавшись за свою собственность, распушил перья, чувствуя молчаливую поддержку остальных владельцев хозяйств.

– Нет, конечно! – ответил он директору, переждав смех в зале. – Я, конечно, до последнего поросеночка на общество сдам. Кушайте, дорогие товарищи! Только, извиняюсь, не так, а за деньги. Це ж мое, никто мне не помогал их растить, никто за так комбикорм не давал. Или я неправильно говорю?

Глагола обвел взглядом зал, ища у присутствующих поддержки.

– Согласен, – ответил Незванов. – Вот только денег сейчас в кассе прииска нет, поэтому вместо них получишь справку, что сдал такое-то количество мяса по такой-то цене.

– А какая будет цена? – тут же встрепенулся Иван.

– Не переживай, рыночная, – отмахнулся от него Иван Петрович.

– Так можно ж и по-другому! – хитро улыбнулся Иван. – Можно золотом заплатить, а когда деньги появятся, вы то золото обратно выкупите. Так оно надежней будет. И нам приятнее.

Но тут поднялся со своего места участковый Винокуров.

– А ты понимаешь, – спросил он Глаголу, – что твое предложение пахнет нарушением закона о валютном регулировании, и срок схлопотать за такое можно по самое не могу…

– Кто ж меня посадит? Где теперь та милиция та и тот суд? Но нехай будет так, раз нельзя, так нельзя, – пошел на попятную Иван, не очень-то и рассчитывающий, что его предложение пройдет. – Возьмем мы и справки, только пусть товарищ директор перед обществом пообещает, что по бумажкам тем потом настоящие деньги заплатит!

– Обещаю! – ответил Иван Петрович, которому надоел этот бессмысленный спор. – Торжественно! Надеюсь, на этом у тебя все?

Но Глагола не унимался.

– Ни, не усе! Вот вы ще скажите, а с теплицами нашими шо будет?

– То же самое, – ответил Незванов. – От урожая будете оставлять себе по норме, а остальное сдавать. И хватит об этом, детали обсудим в рабочем порядке.

– Дулю вам усим! – раздался вдруг срывающийся на визг женский голос с одного из задних рядов. Это кричала Слава Глагола, и в ее вопле слышалось отчаяние. – Никому не отдам! Я десять лет жилы рвала, кучу болячек заробыла! Разве мне кто помогал? А теперь голодранци бесштанные придут, а я им свое кровное отдай? За какие-то бумажки? Не будэ этого! Приходьте, я собак спущу, сама зубами грызти буду, нэхай попробуют забрать!

Замолчала Слава только после окрика мужа, но еще долго комментировала вполголоса ход собрания.

– Про деньги сейчас придется забыть, – повторил Незванов. – До тех пор, пока мы снова не объединимся с материком. Если объединимся…

Так впервые слово «материк» прозвучало как название того мира, от которого оказался отрезан кусок северной земли вместе с несколькими сотнями населяющих ее людей.

Глава 3Специалист по национальному вопросу

– Ни один год без убийств не обходился, – рассказывал сидящий через стол от Незванова в свободной позе невысокий поджарый мужчина лет около тридцати пяти. – Как праздник – водки нажрутся, а пить-то не могут, не то что мы, метаболизм у них, говорят, не тот, фермента какого-то не хватает, так обязательно труп, а то и два. Главное, на кулаках не дерутся, ножами тоже никогда не режутся, только из карабинов или из мелкашки, как белку в глаз. И, как правило, между собой, русских обычно не трогали. Правда, если выпьешь с ним, после первого же стакана нарываться начинает, на рожон лезть. Ты с ним и так, и этак, все бесполезно. А по роже съездишь разок – сразу все нормально. Тут же брык с копыт и спать падает, а наутро и не вспомнит, снова лучшие друзья. Зато стреляют – фантастика! Я как-то раз приехал к пастухам, начальство послало пару оленей прикупить. Водки, само собой, прихватил, это уж как полагается. Там их двое было, якут и сынок его, парнишка лет пятнадцати. Малец, надо сказать, не меньше отца выпил, на ногах еле держался. Ну, я, дело прошлое, и решил схитрить. Давай, говорю старшему якуту, соревноваться в стрельбе. Кто из нас из десяти выстрелов больше консервных банок сшибет, тот и выиграл. Если моя победа, я оленей так забираю, а если твоя, то водкой рассчитываюсь. Соглашается. Банки по деревьям развесили, я беру карабин, стреляю, а у меня, надо сказать, первый разряд по стрельбе, из десяти банок семь падает. Якут карабин берет, а самого развезло, на ногах уже не стоит. Я сынку тогда говорю – может, ты вместо бати попробуешь? Так сказал, для смеха. И что вы думаете? Мальчишка берет карабин, целится, а ствол ходуном ходит, да и сам пацан весь вихляется. А потом вдруг замер на секунду какую-то, бабах – и банка слетела. Ну, думаю, случайно. Так нет, он таким макаром все до единой банки снес. Вот и подумайте после этого…

Все это не было таким уж откровением для Ивана Петровича, родившегося и практически всю жизнь, кроме лет, проведенных в Москве, в Горном институте, прожившего в этом суровом, неуютном, но ставшем родным краю. И среди коренного населения у него было немало знакомых. Но сейчас он хотел узнать мнение человека, знающего жизнь аборигенов несколько с другой, темной, что ли, стороны.

– Ну, а теперь расскажи, за что тебя из милиции выперли? – спросил Незванов.

– Честно говоря, вспоминать неприятно, – ответил собеседник, поморщившись. – Да и зачем это вам?

– Ты не стесняйся, начальства твоего бывшего, сам понимаешь, рядом нет, и вряд ли когда появится. А мне правда про каждого нужна, особенно сейчас, когда такие дела заворачиваются, – директор остановил тяжелый взгляд темно-серых немигающих глаз на лице собеседника.

– Так и скрывать особенно нечего, – ответил бывший опер уголовного розыска, капитан милиции, а после того водитель «БелАЗа» Стас Сикорский. – Пришли мы как-то с ребятами в ресторан, ну вы знаете, что в райцентре при гостинице был раньше, сидим. Тут вижу, якут какой-то незнакомый девчонку тащит, а она отбивается, идти не хочет. Я присмотрелся – вокруг блядей море, любую бери, ни одна не откажет, только деньги плати, а ему именно эта понадобилась. А она визжит, сразу видно, не из таких. Потом, кстати, так и оказалось, она командировочная была, пришла в ресторан поужинать. Тогда я этого не знал, но все равно, мент я или не мент? Догоняю я узкоглазого, по почкам врезал, руки скрутил, девчонка убежала, а он давай права качать, ты, кричит, у меня ноги лизать будешь! Вы бы такое стерпели? Ну и я не стерпел. Добавил ему от всей души, он и успокоился. Хотел я его еще в отделение сдать, да передумал, отпустил. Ушел он спать в гостиницу. А назавтра меня и повязали. Он депутатом республиканской думы оказался, или как она там называется, забыл… А я ему два зуба передних выбил. Повезло еще, что срок не намотали. Политику пытались пришить, разжигание межнациональной розни. Хорошо, друзья у меня нашлись, отмазали. Правда, из ментовки турнули. Но все равно, столько денег этому депутату заплатить пришлось, что недавно только с долгами рассчитался. Еще что-нибудь интересует?

– Значит, ты у нас крупный специалист по национальному вопросу? – усмехнулся Иван Петрович, но тут же погасил улыбку. – Слышал, наверное, уже, что у наших мужиков с якутами случилось?

– Слышал, конечно, – кивнул Стас.

– И как думаешь, получится решить вопрос миром? – спросил Незванов.

– Кто его знает?.. – пожал плечами бывший опер. – Слишком далеко дело зашло, чтобы они пошли на попятную. Хотя, может быть, им без нас тоже не обойтись. Я же раскладов не знаю. Сколько у них топлива запасено, как с продуктами? Насколько они от нас могут зависеть? Они ведь тоже не дураки, ссориться напрасно не будут.

– С голода не помрут, это уж точно. Они-то на своей земле выживут.

– Да я не насчет мяса-молока. Этого добра у них, конечно… Но без соли, чая, круп, они уже обойтись не смогут, давно уже цивилизованные. Как у них с этим?

– Думаю, что, как и у нас, не очень, – ответил Незванов. – По нынешним нормам года на два хватит, а потом будем в каменный век переселяться, на подножный корм переходить. Только ты не трепись особенно, а то, сам знаешь, какой бабы вой поднимут.

– Нет у меня привычки трепаться, – спокойно ответил Сикорский. – Не та выучка.

– Ладно. Это я так, к слову. Я ведь тебя для чего позвал? Нам, сам понимаешь, без совхоза никуда, с ними не ссориться нужно, а договариваться. Поэтому нужно отношения с якутами налаживать. Не извиняться, конечно, потому что наши мужики ни в чем не виноваты, это их молодежь обнаглела до крайности. Но не объявлять же им войну, в самом деле! Поэтому я хочу в Тоболях делегацию отправить, и тебя как самого опытного назначить старшим. Согласен?

– Сходим, если надо, – не стал отнекиваться Стас.

– Тогда давай решать, кто с тобой пойдет, – сказал Незванов, довольный, что обошлось без долгих уговоров.

– Ну, конечно, Валера Седых, – не задумываясь, ответил Сикорский. – Он парень неробкий и со многими якутами с Тоболяха знаком. Можно еще для представительности участкового взять, Васю Винокурова. Пусть только форму наденет, якуты форму уважают.

– Думаю еще Пройдисвита с вами отправить, – добавил Иван Петрович.

– Пройдисвита? – Стас удивленно посмотрел на директора.

– Да знаю, знаю, что дерьмо человек, – поморщился Незванов, – но он единственный, кто их язык знает, другого у нас нет. Может, сумеет договориться. И идти надо прямо завтра с утра. Того и гляди, река встанет. И так уже осень что-то затянулась. И вы вот что, здорово там права не качайте, но и виноватыми не держитесь. Будьте на равных. А сам уже по ходу смотри, почувствуешь слабину – жми, требуй, чтобы эту молодежь свою якуты взгрели, как следует, чтобы неповадно было шутки с оружием шутить.

А случилось вот что. Двое неразлучных друзей, Коля Евтушенко и Дима Парамонов, охотясь в широкой долине по левому берегу реки, наткнулись на большое стадо оленей. Застрелили пятерых, больше не стали. И эти-то с трудом помещались в небольшой «Казанке», а их еще нужно было освежевать и тащить до реки километра три. Но не успели снять шкуру с первого оленя, как откуда-то появились несколько молодых якутов, все с карабинами, стволы на охотников наставили. Один из них по одежде сильно отличался от остальных, щеголеватый весь такой. Другие все в старье всяком, что не жалко в тайгу надеть. А на нем все с иголочки, импортное – куртка и брюки защитного цвета, в карманчиках, молниях и пряжках, ботинки высокие, шнурованные, штаны в них заправлены. И говорит по-русски чисто, грамотно:

– Вы по какому праву стреляете оленей из чужого стада?

– Да что ты несешь? – возмутился Дима. – Откуда здесь домашние олени? На Тоболяхе их сроду не было!

Парамонов знал, что говорил. Домашние олени в районе были, но держали их совсем в другом совхозе, оставшемся за пределами закрытой зоны, и не на этом берегу реки. А Тоболях всегда специализировался на разведении лошадей, маленьких, лохматых и полудиких.

– Это раньше не было, а теперь есть! Так что придется вам отвечать по закону, – тон у щеголя презрительный, свысока смотрит, хоть росту в нем метр с кепкой.

– Ладно, ребята, повеселились, и хватит! – вступил в разговор Коля Евтушенко. – По какому такому закону? Мы свою добычу заберем все равно, а вы, если хотите, разбирайтесь с нашим начальством. Оно нас сюда послало.

А сам тем временем незаметно к своему ружью тянется, что рядом лежит. Но не дотянулся. Бабах! Пуля высекла искры из камня совсем рядом с рукой, осколками даже кожу побило.

– По нашему закону! – важно сказал якут. – Это наша земля, и ваши законы на ней больше не действуют. А кому не нравится, тот может уезжать туда, откуда приехал.

И громко рассмеялся над собственной шуткой.

– Что ты хочешь от нас? – спросил, побледнев от ярости, Коля. Если бы не направленные на них стволы карабинов, они с Димой, на две головы возвышающиеся над компанией этих юнцов, не оставили бы от них мокрого места.

– Чтобы вы убирались отсюда! Добычу мы конфискуем, оружие и патроны тоже, в счет погашения ущерба. А попадетесь еще раз, доставим в Тоболях и будем судить.

– Что-о? – взревел Коля и хотел броситься в рукопашную, но очередная пуля выбила камешки прямо у него из-под ног.

– А если не хотите по-хорошему, – заносчиво сказал щеголь, – застрелим и закопаем прямо на месте. Мы – национальная гвардия, так что не советую с нами шутить.

Он что-то сказал по-якутски своим спутникам, от группы отделились двое и, размахивая карабинами, не дав даже взять с собой рюкзаки, погнали двоих друзей к реке. Держались они на почтительном расстоянии, и Коля с Димой могли вполголоса переговариваться, не боясь, что их услышат.

– Нужно подманить их поближе и отобрать карабины, – шепнул Евтушенко. – Иначе нам житья не будет, засмеют в поселке.

– А как?

– Когда подойдем к реке, я сделаю вид, что ногу подвернул и идти не могу. А там что-нибудь придумаем по обстановке.

Когда до реки осталось идти совсем немного, Коля ойкнул, присел на камень и схватился за ногу.

– Что случилось? – громко спросил Дима, готовый к действию.

– Нога! Больно, зараза!

– Идти сможешь?

– Попробую.

Он встал на ноги, попробовал сделать шаг, но снова опустился на камень.

– Не могу!

Оба парня, потеряв бдительность, подошли совсем близко. Теперь друзья рассмотрели, что это были совсем юнцы, лет по шестнадцать каждому. Один из них повесил карабин на плечо, а второй держал стволом вниз.

– Твой слева, – шепнул Евтушенко. – Давай!

В следующую секунду оба юнца уже валялись на земле, а карабины оказались в руках у охотников. Мужики не причинили мальчишкам никакого вреда, просто сбили их с ног. Не стали усердствовать и потом, слишком уж жалко они выглядели. Но все-таки каждый получил по затрещине и хорошему пинку в зад и оба, подвывая, помчались к своим.

– Вернемся? – предложил Дима.

– Не стоит, – подумав, ответил Коля. – Их больше, перестреляют, пожалуй. Домой нужно, к директору, и мужиков поднимать.

– Эх, надо было бы всей компании задницы надрать! – вздохнул Парамонов, но вынужден был согласиться с другом.

Друзья завели спрятанную в укромном месте лодку и помчались на прииск. Выслушав их внимательно, директор охладил их пыл.

– Вы что, рехнулись? – ответил он на предложение собрать народ и идти на Тоболях с карательной экспедицией. – Войны нам еще не хватало! Представляете, чем это может кончиться?

– Так что, спустить им с рук? – возмутился Евтушенко. – Тогда они завтра нам вообще кислород перекроют, скажут – наша земля, и нечего на ней охотиться, в наших реках рыбу ловить! И что нам, утереться?

– Во-первых, тебе еще ничего не перекрыли, – оборвал его Незванов. – А во-вторых, мы даже не знаем, что это за мальцы были, кому они подчиняются. Как, говорите, они назвались?

– Национальной гвардией. Ну, бля, уроды!

– Выходит, – задумался Иван Петрович, – пока мы у себя законы чрезвычайного положения устанавливали, они тоже даром времени не теряли. Национально-освободительное движение, мать их… Ладно, будем дипломатией заниматься.

Глава 4Самогон как топливо для криминальной революции

Перед тем как выйти на катере в Тоболях, вся делегация рано утром была еще раз проинструктирована Незвановым.

– Карабинов и ружей с собой не брать! – наставлял директор собравшихся в его кабинете участников экспедиции – Стаса Сикорского, участкового милиционера Винокурова, Валеру Седых и бросающего на всех собравшихся неуловимо высокомерные взгляды Романа Пройдисвита. – Можете взять пару пистолетов, только не держите их на виду. Хотя, если что-то пойдет не так, черта с два они вам помогут. Так, для самоуспокоения. Ваша главная задача – разведать обстановку и, если получится, провести предварительные переговоры на тему обмена ресурсами. Может быть, удастся наладить поставки от них мяса и молока. Думаю, Кривошапкин пойдет нам навстречу. Если, конечно, с ним ничего не случилось.

– Я тоже думаю, не мог Егор Афанасьевич допустить, чтобы его люди по району разбойничали, – согласился с ним Седых.

– Вот на месте все и узнаете, – кивнул Незванов. – Вопросы есть?

– Что мы можем предложить в обмен на продовольствие? – безукоризненно вежливым тоном спросил Пройдисвит.

– Топливо, конечно, – ответил директор, внимательно посмотрев на него. Что-то не нравилось ему в поведении молодого инженера, но что именно, он не мог понять, и потому злился, не зная, с какой стороны ожидать подвоха. – Что еще мы можем им предложить? Это единственное, что у нас пока в избытке. Или ты считаешь, что сможешь уговорить их на бескорыстную помощь?

– Я просто хотел узнать границы наших полномочий, – обиженно поджал губы Пройдисвит. – И я не понимаю, Иван Петрович, почему вы постоянно смотрите на меня, как на врага?

– Ваши полномочия я разъяснил Сикорскому, – сдерживая гнев, ответил Незванов. – Он возглавляет вашу группу. А что до твоих обид, Роман Дмитриевич, ты уж извини, но запиши их на бумажке, сверни ее в трубочку и засунь себе в жопу. У меня слишком много проблем, чтобы заниматься тут с тобой психоанализом. Не хочешь договариваться с земляками – так и скажи. А если все-таки едешь, то не морочь мне голову.

– Что вы, Иван Петрович! – Пройдисвит тут же пошел на попятную. – Я просто хотел узнать…

– Все, проехали! – оборвал его Незванов. – Пока мы разговоры здесь разговариваем, река встанет. Давайте, мужики, давайте…

Когда группа «дипломатов» покинула кабинет, директор посидел некоторое время, в очередной раз безуспешно пытаясь поймать мысль, всякий раз всплывающую в его голове, когда он старался понять, что за таинственное явление перекорежило весь окружающий мир. То ли незадолго до изменений проскочило что-то в телевизионных новостях, то ли какая-то заметка в газете… Но в суматохе подготовки к промывочному сезону информация скользнула мимо его сознания, а теперь он никак не мог ее вспомнить.

Незванов достал из сейфа толстую тетрадь в коленкоровом переплете, куда по привычке заносил все пришедшие в голову важные мысли и первостепенные дела, сделал там короткую запись и вышел из кабинета. Впереди было столько дел, что домой он не надеялся вернуться раньше полуночи. Первым из них была встреча с горным мастером с Хатагай-Хаи Портновым. Вчера вечером он, избитый и еле живой, на последних каплях бензина и почти в полной темноте добрался до Красноармейца, но узнать у него ничего не удалось, потому что, едва выйдя из лодки, он потерял сознание и пребывал в этом состоянии до утра. Осмотревший старика доктор сказал, что пациенту нужно дать как следует отоспаться и только потом с ним можно будет разговаривать.

Придя в больницу (это гордое название носил бревенчатый дом из нескольких комнат), Незванов поговорил с врачом, заглянул к жене, которая работала тут старшей медсестрой. И только потом зашел в палату, где лежал уже проснувшийся и пришедший в себя Портнов.

– Здравствуй, Николай Васильевич! – Незванов, конечно же, давно забыл, как зовут Портнова, поэтому, прежде чем отправиться в больницу, велел секретарше Людочке поднять архив и узнать его имя-отчество. – Ты лежи, лежи…

Старик, который при виде директора хотел сесть на кровати, закашлялся и снова лег. Прогулка по осенней реке явно не пошла ему на пользу. Да и досталось ему, видать, изрядно, глаза заплыли огромными синяками и выглядели, будто щелки, лицо было сплошь покрыто ссадинами.

– Говорить можешь? – спросил Иван Петрович. Палата была маленькая, на две койки. Одну занимал Портнов, вторая была свободна, и директор присел на нее, поставив на тумбочку пакет апельсинового сока. Сок пришлось брать из небольшого резерва, созданного специально для таких случаев.

– Ш трудом, – прошепелявил Портнов. Только теперь Незванов заметил, что у него выбиты передние зубы. – Но нишего, я поштараюшь…

– Не спеши, время у нас есть, – успокоил старика Иван Петрович. – Ты расскажи, кто это тебя так? И что там у вас вообще произошло?

– А рефолюция у нас, криминальная, – с трудом выговорил Портнов. – Блатота фласть заффатила.

Вот что понял Незванов из его довольно бессвязного рассказа. После того как три месяца назад поселок Хатагай-Хая оказался вместе с Красноармейцем и Тоболяхом отрезан от внешнего мира, Портнов как старший по должности в отсутствие председателя взял на себя нелегкую обязанность – руководить сотней мужиков, половину из которых никак нельзя было отнести к лучшим представителям человеческой породы. Сначала старатели, не поверив красноармейским, снарядили несколько экспедиций, пытаясь вырваться за пределы заколдованного круга, но убедившись, что их не обманывают, бросили эти попытки. Насчет того, продолжать ли работу, вопроса даже не возникало. Конечно, нет! Кто за нее заплатит?

Портнову с трудом удалось убедить старателей заняться подготовкой к зиме. Два месяца мужики рубили дрова, ловили рыбу и истребляли ружьями, капканами и силками в окрестных распадках всю живность, годную в пищу, забив ледник под самую крышу. А когда решили, что запасли достаточно, чтобы пережить зиму, случилось то, чего Портнов больше всего опасался. Собранной вместе сотне здоровых, крепких мужчин стало не хватать женщин и спиртного. Что до женщин, то в артели работали четыре поварихи, и лишь одна из них, толстуха с лицом свиноматки по прозвищу Хавронья, жила в поселке с мужем-бульдозеристом. Остальные три были вполне свободны и старались вовсю, но удовлетворить таким малым числом потребности изголодавшихся мужиков было все же трудновато. А вот со спиртным дело обстояло куда хуже. Точнее, его не было совсем. По железным правилам, давным-давно принятым в старательских артелях, в поселке Хатагай-Хая был установлен строжайший сухой закон.

Но разве остановит кто русского мужика, когда он хочет выпить? В один далеко не прекрасный день к Портнову заявилась делегация во главе с бульдозеристом Мишкой Хлудневым, приблатненным тридцатилетним парнем, судя по наколкам на пальцах, понюхавшим зону, и потребовали выдать им со склада пять мешков сахара. Естественно, Портнов отказал. И тут ему дали понять, насколько зыбка его власть. Приставив начальнику нож к горлу, причем в прямом, а не в переносном смысле, Хлуднев отобрал у него ключи от склада и заявил, что отныне Портнов в поселке никто.

С этого дня старатели перестали подчиняться старому начальству, зато большой вес приобрели Хлуднев и его блатные кореша. Многие мужики прятали глаза, проходя мимо Портнова, но в руках у новых авторитетов оказались главные атрибуты власти – продовольствие и оружие. Они прибрали к рукам карабин и несколько «наганов», предназначенные для охраны драгоценного металла и, кроме того, отобрали у мужиков все охотничьи ружья. Без приглушенного ропота, конечно, не обошлось, но лидера, способного возглавить оппозицию, не нашлось, и противостоять блатным оказалось некому. Так население Хатагай-Хаи разделилось на элиту, то есть блатных во главе с Хлудневым, и мужиков, простонародье, обреченное подчиняться самозваной элите.

Из экспроприированного сахара артель завела десять двухсотлитровых бочек бражки, на охрану которой Мишка выставил своих людей. Они настолько серьезно отнеслись к своим обязанностям, что, даже сменившись, не уходили от объекта охраны. В результате, когда бражка созрела и подошло время перегонять ее в конечный продукт, от десяти бочек осталось девять.

Самогонный аппарат изготовили по проекту белоруса Пети Курильчика. По его словам, такие аппараты у него на родине устанавливали на лесных полянках, потому что в деревенской хате они просто не умещались. Полученный из них бимбер, рассказывал он, расплываясь в улыбке от сладких воспоминаний, валит с ног не хуже пулемета, достигая крепости девяноста градусов.

Агрегат и в самом деле выглядел чудом технической мысли. Наблюдать за процессом производства вожделенной жидкости и участвовать в нем посредством подноса дров и холодной воды из ручья собралось все население поселка. Посмотреть было на что. Над большим костром конструктор установил железную бочку, в которой кипела вода. От этого котла в бочку с бражкой через внушительную трубу поступал горячий пар, бражка бурлила, и другие пары, уже алкогольные, направлялись в сложную систему охлаждаемых водой змеевиков и отстойников, пройдя через которую, конденсировались и появлялись на свет в виде прозрачной, как слеза, жидкости. И качество ее оказалось именно таким, как обещал Курильчик.

– Сам-то, конечно, тоже попробовал? – перебил Портнова на интересном месте Незванов. – Уж больно вкусно рассказываешь!

– Попробовал, как не попробовать, – насупился старик. – Что я, хуже других? Такого продукта, что у бульбаша получился, в магазине не купишь.

На первый раз Мишка Хлуднев выдал по поллитра на нос. Пили все, в том числе язвенники и трезвенники, подшитые и кодированные. При термоядерной крепости напитка дозы вполне хватило, чтобы последствия массового гуляния оказались плачевными. Под воздействием хмельного стали вспоминаться старые обиды, и, прежде чем старатели упились до лежачего состояния, в поселке одна за другой вспыхнули несколько драк. Портнову стоило больших трудов не дать им перерасти во всеобщее побоище. Помогал ему в этом Артем Бестужев, молчаливый парень лет тридцати, приехавший на заработки откуда-то из Подмосковья. Он как-то очень ловко отправлял в нокаут самых агрессивных, а когда один из упившихся хлудневских приятелей по прозвищу Бублик стал угрожать ему «наганом», Портнов даже не заметил, как револьвер оказался у Артема, а Бублик, забыв про оружие, присел на корточки у стены, баюкая вывихнутую руку.

Артем вообще был какой-то странный, к поварихам ходить брезговал, за своей порцией самогона в очередь не встал. И к Портнову присоединился, хоть тот не просил его о помощи, без всякой для себя выгоды. Даже наоборот, рискуя навлечь на себя неудовольствие Хлуднева. Но, судя по всему, ему было наплевать на гнев блатного авторитета. Когда волна агрессивности схлынула, сменившись стадией всеобщего братания с нестройными песнями и объятиями, он сухо распрощался с Портновым и ушел спать.

А наутро оказалось, что без жертвы все-таки не обошлось. Один из старателей, не дойдя нескольких метров до дома, упал лицом в ручей и захлебнулся, хотя глубина в нем была ниже колена и в трезвом состоянии мужики обычно перепрыгивали его, не замочив ног. Погибший был из компании Хлуднева, и трое из его приятелей схлопотали по морде за то, что не уследили за товарищем. Бублик тоже получил свое за утерю оружия. Или он на самом деле не помнил, при каких обстоятельствах лишился револьвера, или просто решил скрыть свой позор, но «наган» с гравировкой «Его Императорского Величества Тульский оружейный завод. 1907 год» и полным барабаном патронов остался у Артема, и Бублик ни разу не дал понять, что знает об этом.

После этого Хлуднев еще два раза выдавал народу спиртное. Правда, наученный горьким опытом, он приказал разбавить его водой до приемлемой крепости, но все равно некоторые умудрялись напиться до безобразия. Мишка приказал величать себя Михаилом Леонидовичем, занял дом председателя артели и принялся укреплять свою власть всеми доступными средствами, в том числе агрессивной пропагандой. Вот до чего он додумался, – чтобы ни в чем не нуждаться, старателям нужно подмять под себя якутов, захватив власть в Тоболяхе. У аборигенов всего полно, говорил он собравшимся в столовой мужикам, так пусть делятся с нами! Не захотят делиться добровольно – заставим! А потом можно будет подумать и о захвате прииска. Там жратва, водка, там бабы! А вдруг власть вернется? – спросил кто-то. Вот когда вернется, тогда и будем думать, ответил Хлуднев с неподражаемой логикой. А сейчас надо выживать любыми способами. На блюдечке никто ничего не принесет.

Недолго думая, на Тоболях отрядили разведку, чтобы прощупать настроение якутов и их готовность к сопротивлению. Несколько крепких мужиков с «наганами» за пазухой отправились туда якобы за молоком и сметаной. Когда фляги наполнились сметаной прямо из сепаратора и заведующий фермой косоглазый Прокофий назвал цену, вместо денег один из «покупателей» приставил ему ствол ко лбу, а остальные шустро потащили фляги к берегу. Но погрузить их на лодки не успели, потому что вокруг засвистели пули. Старатели побросали фляги и, заведя моторы, рванули восвояси. Лишь один из них попробовал отстреливаться, но тут же схлопотал пулю в грудь и упал на дно лодки. Довезти его до Хатагай-Хаи живым не удалось. Никто так и не понял, откуда взялись нападавшие, заметили только, что стреляли из карабинов какие-то пацаны.

Гибель своего приятеля Хлуднев использовал для разжигания страстей. Погибшему устроили пышные похороны с торжественными поминками, на которых Михаил Леонидович произнес зажигательную программную речь.

– Гриша погиб за общее дело! – вещал он, держа в руке стакан с самогоном. – Но те, кто убил его, пожалеют об этом! Узкоглазые думают, если у них есть карабины, то они хозяева положения? Хрен бы они угадали! У нас полный склад взрывчатки, и мы разнесем весь их поганый поселок! Как только встанет река, мы доберемся до них, но теперь будем действовать умнее. Мы захватим Тоболях, и у нас не будет никаких проблем со жратвой. Я знаю, как это сделать! А потом и до прииска доберемся. Что мы, не справимся с этими гребаными красноармейскими? Да, их больше, но кто они против нас? Говно! Потому что мы вместе! Мы – сила! Вы ведь знаете, как приисковые к нам относятся! Да они нас за людей не считают, бичами называют! Думают, что если у них у каждого баба под боком да телевизор с холодильником в квартире, то они могут себя выше нас ставить? Болт им в рыло! Мы им покажем, кто чего стоит!

К удивлению Портнова, эти бредни не встретили возражений даже от самых спокойных и уравновешенных старателей. Казалось, что Мишка Хлуднев загипнотизировал всех своим красноречием. Взбодренные самогоном мужики только что «ура» не кричали, забыв, что пьют, в общем-то, на поминках. Только Бестужев тихонько сидел в углу со стаканом кваса, который мастерски готовила Хавронья, и отсутствующим взглядом посматривал на раскрасневшихся гомонящих старателей, готовых немедленно выступить походом на любого врага.

А вот у Портнова не хватило ума промолчать, может быть, потому, что он сам хлебнул добрый стакан. Выбравшись на видное место, он принялся обличать Хлуднева, понося его последними словами и уговаривая старателей не слушать провокатора. А когда понял, какую сморозил глупость, было уже поздно. Мишка подал знак, и через несколько секунд старик уже лежал на полу в центре круга озверевших пристебаев, охаживавших его ногами. Наверное, его забили бы насмерть, если бы не Артем, которому каким-то чудом удалось вытащить Портнова из столовой.

Кое-как придя в себя, Портнов распрощался с Бестужевым, уселся в лодку и, воспользовавшись тем, что убивавшие его блатные остались гулять на поминках, погнал ее на Красноармеец. Звал он туда и Артема, но тот сказал, что останется на какое-то время, потому что нужно сорвать агрессивные планы Хлуднева или хотя бы попытаться сделать это.

Услышав рассказ старика, директор надолго задумался. В том, что произошло на Хатагай-Хае, была немалая доля и его вины. Считая, что ему хватит забот в своем поселке, он оставил артель без внимания, решил, что здоровые мужики сами смогут выжить, и старался не думать о находящихся под боком старателях, оставшихся вдруг без железной руки председателя. Именно из-за этого артель превратилась в мину замедленного действия, готовую рвануть в любой момент. Но если о проблеме не думаешь, она от этого не перестает существовать, и теперь добавилась новая головная боль. Одно хорошо – у старателей остался союзник, незнакомый Незванову Бестужев. Но как с ним связаться? Оставалось ждать, что он как-то проявится сам.

Глава 5Неудачные переговоры

Макушки невысоких сопок по берегам были уже покрыты снегом, а возвышающиеся вдали вершины горного хребта сверкали на солнце, заснеженные от верха до самой подошвы. По реке тянул ледяной ветерок, и четверо переговорщиков совсем не жалели, что прихватили теплые овчинные полушубки. Вел катер Валера Седых, лучше всех знающий фарватер, остальные сидели, спрятав носы в поднятые воротники. Хатагай-Хаю прошли без остановки, а через несколько километров Валера непроизвольно крепче сжал румпель – именно в этом месте в июне они с друзьями впервые столкнулись с какой-то чертовщиной, что раз за разом разворачивала их катер, не давая прорваться к Тоболяху. Он даже запомнил нависший над рекой утес, напротив которого течение меняло направление, а может быть, весь мир переворачивался вокруг оси, кто там разберет?

На этот раз пронесло, катер проскочил мимо утеса и вошел в крутой поворот, который делала река, образовывая похожий на подкову изгиб. Но Валера хорошо знал, что привычный мир не восстановился, просто чертова точка разворота переместилась на десять километров ниже Тоболяха. У него не укладывалось в голове, что могло произойти с окружающим миром. Слушая умные рассуждения поселковых грамотеев об искривлении пространства и других непонятных вещах, он еще больше запутывался и в итоге решил меньше думать обо всем этом, благо хватало других забот. Сейчас, например, нужно было замириться с якутами, но при этом суметь призвать к порядку их обнаглевшую молодежь. Валера считал, что они вчетвером сделают это без особого труда, стоит лишь поговорить с местным начальством, в первую очередь – с главой сельской администрации Егором Кривошапкиным, с которым дружил еще отец Валеры, Николай Федорович Седых. Валера вообще не понимал, как Егор Афанасьевич мог допустить, чтобы его односельчане вели себя так нагло и заносчиво. Если где-то в республике и встречался местный национализм, то только не на Тоболяхе.

Остальные, хоть и не разделяли полностью его оптимизм, в принципе, тоже соглашались, что сумеют договориться с местным населением. Вот только что-то в поведении Романа Пройдисвита не нравилось Валере, что-то тот явно не договаривал. Перехватив случайно взгляд Сикорского, который тот исподтишка кинул на Пройдисвита, Валера понял, что Стасу тоже что-то не нравится в молодом инженере. А участковый милиционер, одетый по форме, только снявший в пути фуражку и натянувший вместо нее теплую вязаную шапочку, похоже, ни о чем таком не думал. Он просто дремал, уткнувшись в поднятый воротник полушубка.

Даже рокот мотора не мог заглушить гул стремительно несущейся воды. И река, и окружающие ее горы, и отвесно спускающиеся прямо в воду скальные прижимы, под которыми чудились бездонные глубины – все было настолько величественно и мощно, что внушало невольный суеверный страх даже Валере Седых, с детства привыкшему к этим картинам, не говоря о тех, кто впервые попадал в эти места. Наверное, самые приземленные и прозаичные люди должны были чувствовать свою мелкость и ничтожность по сравнению с грандиозностью и дикостью местной природы. Казалось, что-то невидимое, но огромное и непостижимое нависает над этими безлюдными местами, напоминая человеку, как мало он значит посреди вечности.

Тоболях показался на высоком левом берегу ближе к полудню. Валера причалил катер к деревянным мосткам, обмотал цепь вокруг сваи и пристегнул ее замком. Предосторожность была излишняя, потому что похищения лодок, да и вообще случаев воровства тут не случалось, и цепь служила лишь для того, чтобы лодку не унесло течением. Сбросив полушубки, все четверо вышли из катера, Виноградов сменил вязаную шапочку на милицейскую фуражку, и по проложенной от берега дороге они стали подниматься к поселку. Пистолеты были спрятаны под одеждой, только у участкового кобура висела на виду.

Четверка мальчишек с карабинами на плечах вывернула из-за здания фермы совершенно неожиданно. У каждого из них на левой руке имелась простая красная повязка без каких-нибудь надписей или опознавательных знаков.

– Стойте! – скомандовал один из парней. – Кто вы такие?

Сикорский, назначенный руководителем делегации, хотел выйти вперед, но его опередил Пройдисвит, что-то быстро проговоривший по-якутски.

– Что ты ему сказал? – зло спросил его Стас.

– Что мы представители дирекции прииска и хотим встретиться с местным руководством, – ответил тот.

– Впредь при нас разговаривай с ними только по-русски, – жестко приказал Сикорский. – Мы должны все понимать. И чтобы в следующий раз не лез вперед, командую здесь я.

– Раз вы считаете себя начальником, я тоже попрошу вас соблюдать субординацию и не тыкать подчиненным! – высокомерно ответил Пройдисвит.

Сикорский удивленно хмыкнул и, отвернувшись от Пройдисвита, шепнул участковому:

– Давай, Вася, действуй!

Винокуров шумно выдохнул и создал на лице непрошибаемо-ментовское выражение.

– Участковый инспектор районного отдела внутренних дел лейтенант милиции Винокуров! – представился он и неожиданно, даже для Сикорского, никак не ожидавшего от лейтенанта такой прыти, попер буром. – А вы кто такие? Почему с оружием? Разрешение имеется?

Как ни странно, но его напор подействовал. Мальчишки растерялись, и один из них стал виновато оправдываться:

– Так мы это… мы из национальной гвардии, вот… у нас командир есть, нас назначили! Вот! – он зачем-то выставил вперед локоть с красной повязкой.

– Что еще за гвардия? – рявкнул, входя во вкус Винокуров, но тут же умолк, потому что из-за угла появился еще один паренек, чуть постарше первой четверки, но выглядевший гораздо уверенней. Он был одет во что-то наподобие натовского обмундирования и тоже имел карабин на плече.

– Национальная гвардия, народное вооруженное формирование национального округа Тоболях! – важно заявил он. – Создано по решению общего схода для защиты законных интересов коренного населения. Я его командир. И все лица, находящиеся на территории округа, должны подчиняться нашим требованиям!

Пройдисвит почему-то удивленно смотрел на парня, но молчал.

– А как насчет того, что на территории района я представляю государственную власть? – поправив на голове фуражку, ехидно спросил Винокуров и уточнил: – Власть Российского государства!

– В условиях создавшегося чрезвычайного положения действие старых законов приостановлено. Приоритет получили указы главы национального округа, утвержденные на общем сходе, – парень чесал умными словами, как по писаному, отчего его подчиненные загордились и, поглаживая приклады карабинов, приняли воинственный вид.

– Это Кривошапкин, что ли, такие указы издает? – не поверил Валера.

– Зачем Кривошапкин? – ответил тот, и по прозвучавшим в его голосе презрительным ноткам Седых понял, что со стариком дело неладно. – Кривошапкина переизбрали, теперь глава округа – Илья Григорьевич Атласов, депутат Ил Тумэн, Государственного собрания республики.

Валера заметил, что, услышав эту фамилию, Сикорский передернулся, и лицо его перекосилось, будто он проглотил лимон без сахара. А у Пройдисвита, наоборот, рот расплылся в улыбке до ушей, он бросился к парню со словами:

– Володя, ты? А я тебя сначала и не узнал! Вырос-то как!

Тот на секунду нахмурился, потом радостно закричал:

– Ромка! Ты откуда здесь?

Седых еще не знал, что сулит для их миссии это знакомство, и стоял, ожидая развития событий. Сикорский, воспользовавшись тем, что общее внимание переключилось на Пройдисвита, быстро зашептал ему на ухо:

– Валера, полный облом! Мне никак нельзя показываться на глаза этому Атласову! Если он увидит меня, будет совсем хреново. Так что планы меняются. Я останусь здесь вроде как сторожить катер, а вы идите к нему. Ты присматривай за Пройдисвитом, что-то мне сильно не нравится, как он себя ведет.

– Но мне надо обязательно встретиться с Кривошапкиным! – возразил Валера.

– Потом! Нельзя оставлять Пройдисвита без присмотра, боюсь, может гадостей наделать. А лейтенант против него не потянет. Ты знаешь, о чем надо договариваться, слышал, что директор говорил? Давай, Валера, иди, я на тебя надеюсь! А когда вернетесь, сходим к Кривошапкину вместе.

Все это время Роман Пройдисвит и молодой якут продолжали охлопывать друг друга и что-то восклицать. Вопреки приказу Сикорского Роман сразу перешел на якутский язык. Сикорский пошептался с Винокуровым, и тот, обращаясь к командиру «гвардейцев», важно сказал:

– Хватит, поговорите позже, а сейчас проводи нас к своему старшему, мы с ним будем разговаривать.

Парень оторвался от Пройдисвита и посмотрел на милиционера, как смотрят на мелкое, но досадное препятствие вроде путающейся под ногами бездомной дворняжки или бедного родственника, явившегося без приглашения на семейное торжество.

– Не проводи, а проводите, – произнес он высокомерно, – и не к старшему, а к главе национального округа. Но я не уверен, что он вас примет.

От такой наглости у лейтенанта чуть фуражка с головы не упала, и он открыл уже рот, чтобы сделать молодому надлежащий отлуп, но Валера дернул его за рукав:

– Не зарывайся! – шепнул он. – Вспомни, что директор говорил, будь дипломатичнее. Нам ведь еще вопросы решать.

Здание администрации, бревенчатое строение, отличающееся от остальных построек лишь большим размером, стояло в центре поселка. Справа от входа висел флаг – белый круг на голубом поле, а под ним три полосы – белая, красная и зеленая. Слева, там, где по всем правилам положено было висеть российскому триколору, было пусто, и это навело Валеру на определенные, не очень приятные мысли. Внутри здания топилась печь, и было тепло. Глава «национального округа» вопреки словам молодого якута принял их, хоть и продержал минут пятнадцать в приемной, больше похожей на обычные деревенские сени. Сам глава важно восседал за довольно пошарпанным письменным столом и делал вид, что изучает какую-то бумажку, для прочтения которой вовсе не требовалось столько времени.

Когда они следом за провожатым вошли в кабинет и его хозяин неохотно оторвался от своего занятия, Валера сразу понял, что их с молодым якутом связывают родственные отношения. Скорее всего молодой был сыном Атласова. Это для новичков местные жители на одно лицо, а Валера давно привык к ним и даже научился по некоторым признакам отличать якутов от эвенов или, скажем, юкагиров. У этих же двоих сходство между собой было поразительным.

Атласов обвел глазами вошедших. При виде Пройдисвита его губы растянулись в улыбку.

– Ромка! Племянник! – он широко развел руки и вышел из-за стола. – Откуда ты здесь? Ты ведь, кажется, в Мирный собирался?

– Поменялось все, – ответил Пройдисвит. – Алексей Константинович меня на Красноармеец направил, сказал, что тут перспектива вернее. Я уже полгода здесь. А как ты сам тут оказался, дядя Илья? Знал бы, что ты здесь, давно бы в гости приехал!

Он добавил какую-то фразу по-якутски, но, покосившись на участкового, снова перешел на русский:

– А Володя ведь должен быть в Англии? – Роман кивнул на парня, вольно расположившегося на стуле около отцовского стола.

– Должен! – огорченно вздохнул Атласов. – Приехал из Лондона на каникулы, я решил свозить его на родину предков, показать могилу деда, а тут…

– Да-а… – протянул Роман. – Что произошло, ничего не понимаю.

– Никто не понимает. И, главное, надолго ли?

Поняв, что беседа может затянуться, Валера негромко кашлянул в кулак, чтобы напомнить о себе.

– Да, а кто это с тобой? – Атласов оторвался от племянника и с барственным видом повернулся к Винокурову и Седых, будто только что заметил их. – Даже милиция пожаловала? Уж не по поводу ли бандитского нападения на нашего заведующего фермой?

Валера недоуменно переглянулся с лейтенантом, и тот спросил у Атласова:

– Какое еще нападение? Первый раз слышим!

– Видимо, это были старатели с Хатагай-Хаи, – милостиво согласился Атласов. – Ладно, мы с ними сами разберемся. Ну, а вы с какой целью приехали?

– Мы официальная делегация, отправлены директором прииска «Красноармеец»! – вступил в разговор участковый. – Если вы представляете власть в поселке, то мы будем разговаривать с вами от имени директора прииска – Ивана Петровича Незванова.

– А, Незванов! – Атласов жестом пригласил гостей присесть на потертые стулья, в рядок стоящие вдоль стены. – Слышал я про него, перспективный, говорят, молодой человек. И что же он хочет мне передать?

– Вообще-то, мы думали, что глава в поселке по-прежнему Егор Афанасьевич Кривошапкин… – вмешался Валера.

– Это в прошлом, – отмахнулся Атласов, и в его голосе послышалось с трудом сдерживаемое раздражение. – Уже почти месяц, как он переизбран большинством голосов на общем сходе сельских жителей. А мои полномочия расширены и распространяются на всю территорию особого национального округа, по непонятной пока причине отрезанного от основной территории республики.

– И до каких пределов распространяются границы этого вашего округа? – Валера стал кое-что понимать.

– Я же сказал – на всю территорию!

– Значит, – похоже, Винокуров тоже что-то понял, – по-вашему, поселок Красноармеец тоже находится под вашей юрисдикцией, только мы еще этого не знаем?

– А вот об этом я буду разговаривать только с вашим директором! – Атласов не сказал ни «да», ни «нет», но говорил, не скрывая высокомерия. – Передайте ему, что депутат Ил Тумэн, глава администрации округа, приглашает его на встречу для выработки совместного решения о принципах взаимодействия.

«Вот это загнул! Это же уметь так надо!» – подумал Валера, а вслух сказал:

– Значит, с нами вы ничего обсуждать не собираетесь?

– Важные вопросы я буду обсуждать только с тем, кто вправе самостоятельно принимать ответственные решения, – отрезал депутат. – То есть с Незвановым.

– Тогда такой вопрос, – Винокуров поднялся со стула и расправил плечи, которые у него достигали ширины небольшого шкафа, – он как раз в моей компетенции, раз уж я остался единственным представителем правоохранительных органов в районе. Надо разобраться с вашими так называемыми гвардейцами, которые мало того что незаконно носят нарезное оружие, так еще применяют его против наших мирных охотников. А охотники действовали по приказу своего руководства. Надеюсь, вам доложили об этом происшествии?

– Вот вы о чем! – усмехнулся Атласов. – Вы, лейтенант, просто не владеете ситуацией. – Во-первых, это не «так называемые гвардейцы», а вполне законное вооруженное формирование, созданное по моему указу, утвержденному на общем сходе, и исполняющее в том числе функции милиции. Так что не льстите себе, вы не единственный представитель органов правопорядка… И у каждого гвардейца имеется выданное мной удостоверение, в котором записано право на ношение огнестрельного оружия.

– Но это же ни в какие рамки не лезет! – возмутился Винокуров. – Ваше решение полностью противоречит российскому законодательству! Кроме того, большинство ваших гвардейцев несовершеннолетние, не так ли?

– Отец, я объяснял им… – вмешался Володя, но Атласов жестом остановил его и ответил сам:

– Лейтенант, не будьте так наивны! Вы отлично понимаете, что в районе создалось чрезвычайное положение и прежние федеральные законы совершенно не подходят к ситуации. Именно поэтому их действие приостановлено на неопределенное время. Во всяком случае, пока не восстановится прежний порядок вещей. И если уж вы заговорили об этом неприятном инциденте с вашими охотниками, то имейте терпение выслушать меня, не перебивая.

Винокуров насупленно молчал, и Атласов продолжил:

– У меня имеются сведения, полностью противоречащие вашей версии. Насколько мне известно, ваши охотники, а если точнее – воры и браконьеры, застрелили несколько оленей из частного стада, потом хулигански напали на исполняющих свои обязанности гвардейцев, избили двоих и похитили у них два карабина. Нападение на представителей власти считается серьезным преступлением, не так ли, лейтенант? И я буду вынужден требовать от вашего руководства выдачи преступников для взятия их под стражу и совершения правосудия.

Участковый смотрел на него, выпучив глаза и потеряв дар речи, а Валера спросил, показав на младшего Атласова:

– Не этот ли молодой человек был участником того столкновения? И не он ли рассказал вам, как все было? А может быть, вы и на стадо предъявите свои права?

– Этот молодой человек – официально назначенный приказом командир военизированного формирования, и я не имею оснований не доверять его словам. Так же, как и остальным гвардейцам, участникам инцидента. – По выражению его лица Седых понял, что попал в точку.

– А мы доверяем своим ребятам! – отрубил Валера, чувствуя, что все пошло наперекосяк, и вся их дипломатия летит псу под хвост.

– Ну, раз так… Похоже, разговор у нас не складывается. Именно поэтому я и хочу разговаривать с вашим директором, а не с не владеющими ситуацией делегатами, – сказал Атласов, давая тем самым понять, что на этом встреча закончена. – Если у вас все…

– Пожалуй, что все, – поняв, что ничего они больше не добьются, ответил Седых и поднялся со стула. Следом за ним встали Винокуров и Пройдисвит.

– А Романа Дмитриевича я задержу, – Атласов сделал жест в сторону племянника. – Мы давно не виделись, и у нас есть о чем поговорить. Вы когда обратно собираетесь?

– Как получится, – пожал плечами Валера. – Нам еще надо кое к кому зайти…

– Значит, завтра, – утвердительно сказал Атласов. – Сегодня вы не успеете до темноты. А если даже вы решите уйти раньше, или Роман Дмитриевич задержится у меня, я найду способ доставить его обратно на прииск. И на этом позвольте распрощаться с вами.

Седых и Винокуров вышли на улицу, как оплеванные, посмотрели друг на друга и молча отправились к берегу, где около катера их ждал Стас Сикорский.

Глава 6Персона нон грата, или Дипломатия по-народному

– Это же надо так попасть, мать его! – бывший опер уголовного розыска повторил эту фразу уже несколько раз за последние полчаса. – Один раз за всю свою ментовскую карьеру совершил ошибку, депутату рожу начистил, так что теперь, всю жизнь это говно расхлебывать? Мало он моей крови попил, так его еще и сюда принесло!

Седых и Винокуров были уже в курсе отношений Сикорского с Атласовым и могли только удивляться такому совпадению обстоятельств. Они сидели в просторной комнате добротного дома Егора Афанасьевича Кривошапкина, бывшего главы администрации поселка Тоболях, пожилого седого якута со сморщенным лицом, и распечатали уже вторую бутылку водки из привезенного с собой запаса. Валера втайне удивлялся скудости закуски, выставленной хозяином, – несколько кусочков высушенной до деревянной твердости вяленой лосятины, несколько сушеных хариусов да на дровяной плите закипала кастрюля с порубленной жеребятиной. Раньше у Кривошапкина, хлебосольного хозяина, стол для гостей ломился от закусок даже после того, как в позапрошлом году умерла его жена. Особенно вкусными были приготовленные лично им оленьи рубцы…

Будто поняв, о чем думает гость, Егор Афанасьевич тяжело вздохнул и сказал, отхлебнув водку из стакана, будто чай пил:

– Совсем плохое время настало, Валера. Теперь говорят, вот, мол, при Сталине плохо было, а я думаю, и то лучше, чем сейчас. Все этот Атласов себе загреб, и никто слова против него не скажет.

– А чего вы все его так боитесь? – удивился Сикорский. – Кто вам мешает его под зад коленкой наладить?

– Э-э! – покачал головой пожилой якут. – Не так все просто! Атласов все себе взял: и ферму, и склад с продовольствием, и магазин. Даже деньги свои выпускает.

Он встал, покопался в шифоньере и положил на стол несколько кусочков нарезанной писчей бумаги.

– Вот, смотрите!

На бумажках с помощью компьютерного принтера были нанесены разные надписи – «десять рублей», «пятьдесят рублей», «сто рублей», стояла печать поселковой администрации и размашистая подпись, в которой угадывалась фамилия «Атласов».

– Вот этим он зарплату стал выдавать, как только деньги у людей кончились. Магазин теперь только за эти бумажки торгует, а настоящие деньги все у Атласова оказались.

– Я все равно чего-то не пойму, дядя Егор, – сказал Валера, – почему это вы все такими робкими и послушными вдруг стали? Чем они со своим сынком вас так напугали?

– Так он же что сделал? – понуро ответил Кривошапкин. – Он этим мальчишкам, что с карабинами теперь ходят, стал больше всех платить своих бумажек, вот они за него и стоят. А мне, например, такую зарплату определил, чтобы только с голоду не помер.

Он виновато замолчал, и Валере стало неловко за свои недавние мысли о скудости закуски.

– Откуда Атласов вообще тут взялся? – спросил Сикорский.

– Он же отсюда родом, – ответил Кривошапкин. – Здесь его прадед похоронен и отец. Деда, правда, раскулачили перед войной, он еще молодой был, и увезли куда-то, так что никто не знает, где он умер. Вот они с сынком в начале лета приехали, бумаги из архива привезли, стали доказывать, что чуть ли не все село им принадлежит.

– Не понял? – удивился Валера.

– Дело в том, – объяснил Егор Афанасьевич, – что Атласовы когда-то были самыми богатыми тойонами в улусе, потомками самого Тыгына себя называли. Почти все оленьи стада и конские табуны им принадлежали. Весь улус на них работал. А потом коммунисты у них все отобрали. Теперь, правда, Илья Григорьевич Атласов – снова большой человек, во власть в столице попал. Говорят, у него миллионов – не сосчитать, целые прииски ему принадлежат, в самой Москве большая квартира есть. Когда сын уехал в Англию учиться, он вроде бы даже в Лондоне дом купил. Олигарх, словом.

– Так на кой ляд ему ваш Тоболях понадобился, если он такой богатый? – недоуменно спросил Валера.

– Историческую справедливость восстанавливать приехал! – с горечью ответил Кривошапкин. – В бумагах написано, сколько чего Советская власть у его деда отобрала, вот он и говорит, что все должно быть возвращено ему. Наследник, мол… А это, считай, весь улус!

– Все равно не понимаю, зачем ему все это нужно? – пожал плечами Валера.

– Может быть, сначала он и не собирался этого делать, – уточнил Егор Афанасьевич. – Сначала скромно себя вел, со стариками беседовал, про деда своего все расспрашивал. Только потом, когда катаклизьма произошла и он понял, что обратно выбраться не сможет, а все богатства там остались, стал права качать. И то сначала потихоньку, по-умному. Он ведь говорить как умеет красиво, заслушаешься! Без меня, говорит, пропадете, у меня знания и опыт. Я, говорит, умный, сам сумел разбогатеть и вам помогу, а что вам этот старый дурак Кривошапкин сможет дать? Такие, говорит, как он, я то есть, и без того народ до нищеты довели! А наши люди что? Им кто сладкую жизнь пообещает, за тем они и потянутся, как телята. Хоть бы подумали, из-за кого нищими стали? Может быть, потому, что Атласов на их горбу разбогател? Я так думаю, если люди нищают, значит, их деньги к кому-то другому попали, не пропали же они в никуда! А попали они к таким, как Атласов!

Старик постоянно прихлебывал из стакана и уже заметно плыл. На щеках проступили красные пятна, речь стала громче.

– Выборы устроил, – продолжал он, возбуждаясь с каждой минутой, – только сначала с торгашами нашими сговорился, взял у них водку и раздал по бутылке на нос. И еще по одной пообещал, если его выберут. Теперь вот я навоз с фермы выношу за копейки, а молодежь эта с карабинами смотрит и смеется! Эх, жалко, сыновья мои в столицу уехали жить, они бы им посмеялись!

– Я тогда еще поражался, – вставил Сикорский, – этот мудак мог меня в порошок стереть, а он деньгами взял, десять тысяч баксов за два выбитых зуба с меня срубил! Вот оно в чем дело, ему, оказывается, каждая копейка в радость!

– Как же ему удалось молодежь на свою сторону перетянуть? – спросил Валера.

– Эх, Валера! – вздохнул Кривошапкин. – Что тут непонятного! Молодежь сейчас какая – он наобещал им, что будут жить, как в Японии, вот они за ним и пошли. А не понимают, что для того, чтобы жить, как в Японии, надо и работать, как японцы работают. Был я там, видел, как они вкалывают. А старшие… им только налей побольше…

Егор Афанасьевич взял со стола бутылку с остатками водки, поболтал, вылил в свой стакан и медленно выпил. После этого сразу клюнул носом в стол и затих. Валера с Сикорским взяли его под руки и уложили на диван. Старик пробурчал что-то невнятно и захрапел с присвистом.

– Ну что, как вам ситуация? – Стас посмотрел на своих спутников. – Я так думаю, что черта с два получится у нас с этим князьком договориться. Говорите, значит, он Незванова к себе вызывает, как своего подчиненного? И Красноармеец должен под него лечь со всем населением, потому что, оказывается, мы все по его земле ходим?

– Что-то вроде того, – ответил Валера, снимая накипь с булькающего на плите варева. – Только плохо он Ивана Петровича знает…

– От этого нам не легче, – поморщился Стас, – задачу свою мы не выполнили.

– Может быть, Роман сумеет договориться? – робко вмешался Винокуров. – Все-таки родственники…

– Ты в своем уме? – взвился Сикорский. – Думаешь, он будет наши интересы отстаивать? Наоборот, вредить будет. Считай, сами князьку шпиона привезли.

– Да, – согласился Валера. – Ты прав. Конечно, выложит все, что знает. А нам совсем не нужно было бы, чтобы князек знал наше положение.

– Боюсь еще, – добавил Стас, – он расскажет дядюшке, что я тут с вами. Вот тогда…

Что будет тогда, он не успел договорить. Со стороны прихожей раздался шум, – Кривошапкин не считал нужным запираться изнутри, – топот нескольких пар ног, и в комнату ввалились пятеро «гвардейцев» во главе со все тем же Володей Атласовым. Карабины они держали на изготовку.

– Мальчик, – обратился к нему Сикорский, казалось, ничуть не удивившийся непрошеным гостям, – тебя в Англии не учили, что надо стучаться, когда входишь в чужой дом? И что оружие нельзя на людей наводить, оно ведь и выстрелить может?

За наигранной иронией Валера Седых почувствовал, что Стас напряжен и готов взорваться в любой момент, но не представлял, что можно сделать в создавшейся ситуации, когда на тебя нацелены пять стволов.

– Вы Сикорский? – холодно спросил младший Атласов. Он тщательно делал вид, что игнорирует слова Стаса.

– Ну, я! – ответил тот. – И что дальше?

– Вы задержаны и должны пройти с нами.

– С какого это перепугу? – ухмыльнулся Сикорский, но глаза его настороженно рыскали по сторонам.

– По приказу главы национального округа Ильи Григорьевича Атласова! – важно сказал Володя. Наверное, перенятый у отца «умный» канцелярско-бюрократический язык, которым он постоянно щеголял, производил на его подчиненных неотразимое впечатление и поднимал его в их глазах на недосягаемую высоту.

Валера напряженно смотрел то на Стаса, то на Винокурова – ну давайте, вы же менты, придумайте что-нибудь! Но ни один из них не подавал никаких знаков.

– А если я не пойду? – спросил Сикорский.

– Тогда мы вынуждены будем применить силу!

– Как? – на лице Стаса отразилось неподдельное удивление. – Применять силу к дипломатическим представителям? Это же противоречит не только российским законам, но и международным конвенциям!

– Не говорите ерунды, Сикорский! Между Красноармейцем и национальным округом нет и не может быть никаких дипломатических отношений, только подчинение по вертикали! – Похоже, до Володи не дошло, что Стас попросту издевается над ним. Остальной молодняк тем более не понял этого. – Так что одевайтесь и следуйте за нами.

– Не пойду! – заявил Стас, спокойно глядя в глаза Володе. Валера заметил, что его рука скользит за пазуху, где в подмышечной кобуре был спрятан пистолет.

Но заметил это и Володя. Подняв карабин, он скомандовал:

– Руки на стол! Будете сопротивляться – я прострелю вам плечо, и вы все равно пойдете с нами.

– Даже так! – наигранно изумился Сикорский, но руку опустил.

Младший Атласов, продолжая держать его на прицеле, подошел к участковому и сказал подрагивающим от волнения голосом:

– Лейтенант, если у вас есть наручники, будьте добры надеть их на этого человека.

– Сейчас, сейчас! – засуетился Винокуров, шаря по своему поясу, на котором были навешаны разные ментовские штучки в кожаных чехольчиках. Валера недоуменно посмотрел на него – неужели лейтенант на самом деле собирается выполнять приказ этого недомерка?

То, что сделал Винокуров, навсегда изменило мнение о нем не только Валеры Седых, но и всех, кому он потом рассказал об этом. Вместо наручников в его руке оказался пистолет, который он прижал к виску Володи. Карабин, выбитый ловким приемом, вылетел из его рук и был немедленно перехвачен Сикорским.

– Если кто-нибудь шевельнется, я разнесу ему башку! – рявкнул участковый так грозно, что четверо мальчишек испуганно опустили стволы.

– Оружие на пол! – последовала новая команда. – Ну!

Мальчишки нерешительно смотрели на своего вожака, но не спешили исполнять приказ. Винокуров вдавил ствол в голову, и Володя, побледнев, сказал несколько слов по-якутски.

– По-русски говорить, гаденыш! – прикрикнул лейтенант и сильнее вдавил пистолет в голову, но, увидев, что «гвардейцы» складывают карабины на пол, ослабил нажим.

– Молодец, Вася! – спокойно, будто не произошло ничего особенного, похвалил его Сикорский. – Пузырь с меня! Но не стоило так рисковать, вдруг кто-нибудь пальнул бы с перепугу?

– Не пальнули ведь! – ухмыльнулся Винокуров. – Тоже, бля, наручники ему! А откуда они у меня?

– Ладно, все нормально! – согласился Стас. – Теперь надо делать ноги, и чем скорее, тем лучше.

– А с этими что? – спросил Валера, который все еще не мог опомниться от такой резкой смены декораций. – Они ведь тревогу поднимут, и сюда вся их шантрапа сразу сбежится!

– Расстрелять их к чертям собачьим! За нападение на представителей правопорядка! – воинственно заявил Винокуров, все еще держа пистолет у виска младшего Атласова. Тот нервно вздохнул, и лицо его стало белее бумаги.

– А что? – поддержал Стас игру. – Все равно ничего хорошего из них уже не выйдет. Только не здесь, а на берегу. Зачем в доме пачкать?

Перепуганные мальчишки жались друг к другу, как побитые щенки, один Володя пытался сохранить остатки достоинства. Валера пожалел их и сказал:

– Да ладно, мужики, не будьте такими кровожадными. Это ведь дети совсем.

– А если бы эти дети мне красоту лица пулей подпортили? – проворчал Сикорский, но смилостивился: – Что ты предлагаешь?

– Можно дойти с ними до катера, а там отпустить, – неуверенно ответил Седых.

– Не пойдет! – отрезал Стас. – На улице уже стемнело, разбегутся, не уследишь. Не будешь же их к себе привязывать…

– Во! Точно! Надо их связать, кляпы воткнуть и здесь оставить! – обрадовался лейтенант. – Веревку только найти…

– А ты сумеешь, чтобы надежно? – спросил Сикорский.

– Не боись, я в разведроте служил, нас специально учили. Сделаем в лучшем виде! – Участковый был горд своей смекалкой. – Ну-ка, все на пол мордой вниз и помалкивать!

В кладовке у Кривошапкина нашлась большая бобина крепкого капронового фала. Винокуров ловко спеленал всех пятерых, переходя от одного к другому. Сначала он связывал за спиной руки, потом ноги, а оставшимся концом веревки стягивал вместе руки с ногами, оставляя пленников лежать на животе. В завершение воткнул всем кляпы, сделанные из разорванной на куски простыни.

– Надеюсь, хозяин простит нам ущерб, – сказал он, удовлетворенно разглядывая дело своих рук. – А эти зверята теперь не вырвутся, пока кто-нибудь их не освободит!

Сикорский, подняв за волосы голову Володи, заглянул ему в глаза, сказал с угрозой:

– Если узнаю, что Егора Афанасьевича кто-то обидел или хотя бы посмотрел на него не так, я лично тебя из-под земли достану, понял, сучонок? – и, подхватив сразу два карабина, скомандовал: – Собираем оружие и ходу! Думаю, ждать Пройдисвита желания нет ни у кого?

Потом Валера Седых долго еще вспоминал, как они, таясь и озираясь, пробирались по темной улице Тоболяха к лодочному причалу, вполголоса отпугивая собак. Как он, ежеминутно рискуя вылететь на берег в полной темноте, медленно вел катер за поворот реки. Как, отойдя подальше от поселка, включил фару и в ее свете прошел на малой скорости против течения километров десять, пока не повалил неожиданно густой снег, ограничивший видимость до двух метров. Как пришлось ночевать, замерзая, на берегу и двигаться дальше только с рассветом, тараня поплывшую по реке шугу. И как тяжело вздохнул Иван Петрович Незванов, узнав об их приключениях…

Глава 7Гуляйполе

В первой половине октября на реке встал лед. Он был еще недостаточно крепок, чтобы передвигаться по нему на автомобилях, и блатное руководство поселка Хатагай-Хая, который старатели после бегства Портнова немедленно перекрестили в Гуляйполе, пока только проверяло его на прочность, каждый день высылая на лед пешую разведку. Гонцы докладывали, что пешком передвигаться можно, но для техники покров еще недостаточно прочен. Зато на берегу подготовка к войне шла полным ходом. Наблюдая за происходящими в поселке событиями, Артем Бестужев убедился, что Хлуднев на самом деле готовится к осуществлению своих агрессивных планов. Постаравшись слиться с серой массой молчаливого большинства и не привлекать к себе лишнего внимания, Артем, как и многие другие старатели, неприкаянно бродил по поселку, безропотно выполнял любую порученную Хлудневым или другими блатными работу и наматывал на ус все увиденное.

Народное техническое творчество поражало неистощимостью фантазии и качеством исполнения. Около механической мастерской два бульдозера на глазах у зрителей превращались в танки. Кабины обшили стальными листами пятимиллиметровой толщины. Вместо снятого отвала на гидравлические штанги установили нечто вроде огромного арбалета, собранного из пружинной рессорной стали, тетивой для которого служил тонкий, но крепкий стальной тросик. Взводился агрегат ручной лебедкой. Тут же было оборудовано место для стрелка, закрытое от пуль противника броневым щитом, который на ходу опускался в горизонтальное положение, чтобы не мешать обзору бульдозериста, превратившегося в механика-водителя.

Потом наступила очередь стрелковых испытаний. Огромные стрелы, сделанные из жердей чуть ли не с руку толщиной, оснащенные стабилизаторами из транспортерной резины и острыми стальными наконечниками, улетали дальше чем на полкилометра. За несколько дней тренировки «наводчики» научились из десяти выстрелов девять раз попадать в бревенчатый пандус, отстоящий на шестьсот метров. Артем точно высчитал расстояние, потому что ему вместе с другими старателями из числа «плебса» приходилось бегать за стрелами. Но он никак не мог понять, какую опасность может представлять такое оружие, а блатные многозначительно помалкивали, шушукаясь между собой.

Все стало понятно, когда один из «наводчиков», а до того – взрывник Соломатин принес какую-то особую стрелу, на которой кроме наконечника на древко был надет жестяной цилиндр размером с тубус для чертежей. Установив стрелу на «арбалет», он взвел тетиву, навел оружие на цель, потом вставил в отверстие в «тубусе» цилиндрик капсюля-детонатора с куском огнепроводного шнура, поджег его и, перекрестившись, дернул рычажок спускового механизма. Было хорошо видно, что стрела угодила в центр пандуса и воткнулась в бревно. Несколько мгновений ничего не происходило, а когда догорел шнур, ахнуло так, что бревна разлетелись в разные стороны и в воздух поднялся столб перемешанной с камнями снежной пыли.

Вот, оказывается, на что рассчитывал Хлуднев, когда говорил, что знает, как захватить Тоболях. Понимая, что у якутов явный перевес в стрелковом вооружении – считай, в каждом доме по карабину да еще гладкоствольные ружья, да и боеприпасов наверняка хватает, не то что у них, он сделал ставку на «тяжелую артиллерию». Пожалуй, подумал Артем, если захватчики проведут по поселку должную артподготовку, то после нее местное население на самом деле без лишних уговоров сдастся на милость победителя. Значит, пора смываться с Хатагай-Хаи, чтобы предупредить якутов о возможном нападении. Но как сунешься к ним после недавнего визита вооруженных бандитов? Якуты показали, что шутить не намерены, и не было никакой гарантии, что одинокого незнакомца они просто не спустят в прорубь. Теперь они поверят только человеку, которого хорошо знают. А такого можно найти лишь на Красноармейце, вот туда и нужно уходить. Пусть идти туда на десять километров дальше, но Артему приходилось хаживать не такие марш-броски да еще с полной выкладкой и вооружением. Правда, не по морозу, а все больше в жаркой местности…

Была у Бестужева еще одна мыслишка. А что, если взять и взорвать к чертям собачьим склад взрывчатки, так называемую аммоналку, вырвав тем самым зубы у зарвавшегося урки Хлуднева? Такую диверсию Артем мог провести без особого труда. Аммоналка не охранялась, а что до технической стороны, то ему приходилось иметь дело с зарядами и не такой сложности, что уж тут говорить про мешки с промышленной взрывчаткой! Но здравый смысл подсказал ему, что этого делать не стоит. Власть в поселке может поменяться еще много раз, а взрывчатка никогда не окажется лишней.

К этому времени мороз резко усилился, достигнув сорока пяти градусов ниже нуля, и лед на реке стал крепчать. Хлуднев нервничал. Похоже, он ожидал ответного визита якутов, понимая, что для опытных охотников не составит особого труда незаметно пробраться со стороны гор и перестрелять полпоселка. Поэтому он ежедневно выставлял пост на берегу, и постоянно подгонял бригаду, переоборудовавшую грузовой «Урал» в бронеавтомобиль, на кузове которого умельцы соорудили катапульту, способную бросать на большое расстояние мешки с аммоналом. А когда Бестужев увидел, что некоторые мешки начиняются еще и шрапнелью, которой служили куски нарезанного стального прута, то сразу сообразил, что Хлуднев готовит массированное уничтожение живой силы противника и не остановится ни перед чем. Поняв, что времени у него больше нет, он решил уходить завтрашним утром, еще затемно, часов в шесть, чтобы до вечера преодолеть сорок километров, отделяющие Хатагай-Хаю от Красноармейца.

После ужина Артем, оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, зашел за баню, поднял кусок рубероида, которым от утечек тепла была обшита завалинка, и извлек оттуда завернутый в промасленную тряпку «наган». Прихваченной с собой чистой ветошью тщательно протер оружие, спрятал его под одежду и отправился в свой балок. Оставшееся до утра время надо было потратить с максимальной пользой, то есть как следует выспаться. Но не получилось.

В девять часов вечера в домик, где Бестужев квартировал с еще четырьмя старателями, без стука ввалились двое хлудневских шестерок – Бублик и Таракан (такая уж досталась парню фамилия – Тараканов). Соседи Артема, сидя за столом под чадящей самодельной лампой-коптилкой, играли затертыми картами нескончаемую партию в «тысячу», а сам он перебирал на своей койке в углу рюкзак с вещами, прикидывая, что взять с собой, а что можно без сожаления оставить, чтобы не таскать лишний вес.

– Привет, мужики! – сказал Бублик, подойдя к столу. – Темка где?

Артему не раз пытались прилепить какую-нибудь кличку, но ни одна из них так и не прицепилась к нему, и называли его то Артемом, то Темкой.

– Так вон же он! – показали Бублику в угол.

Бублик подошел к койке и, увидев рюкзак, спросил:

– В отпуск, что ли, собрался? – и заржал над своей шуткой. Собственного удовольствия ему показалось мало, и он повернулся к остальным, призывая разделить с ним веселье.

Но Артем тут же обломил его. Придерживаясь уровня бубликовского блатного юмора, он ответил:

– Ага! В отпуск. На юг. Плавки только никак не найду. Может, ты одолжишь?

– Не бери у него! – вступил в разговор Таракан, всегда готовый поиздеваться над ближним, лишь бы это не касалось его самого. – Он их последний раз надевал, когда к Таиске ходил, и не стирал после этого.

– Ну ладно, расчирикались тут! – обозлился Бублик и, ткнув пальцем в Артема, добавил: – Пошли, тебя шеф зовет.

У Артема готовы были сорваться с языка кое-какие слова в адрес Бублика, но после них мог возникнуть скандал, а то и драка, а лишние осложнения были сейчас совсем ни к чему. Поэтому он молча надел ватную куртку, нахлобучил на голову шапку и вышел вслед за посыльными на мороз. Домик, в котором он жил, стоял первым от реки. Поселок был погружен в темноту, и только окна двух домов – председательского, который занял Хлуднев, и длинного барака с десятком комнат, который, выгнав оттуда бывших жильцов, заняли, с комфортом расселившись по одному, его прихвостни, ярко светились. В целях экономии топлива на поселковой дизельной электростанции работал всего один генератор, и электричество подавалось только на два этих дома, столовую и баню. От всех остальных домов провода были отрезаны, а когда некоторые старатели попытались тайком подключиться вновь, Хлуднев самолично набил им морды и пообещал, что в следующий раз заставит их отключать провода голыми руками под напряжением.

К ночи на улице стало еще холоднее. Пар от дыхания выходил изо рта с тихим шелестом, и опущенные уши шапки моментально закуржавились инеем.

– Пятьдесят три градуса на термометре, – ни к кому не обращаясь, сказал Таракан, прикрывая нос рукой в ватной рукавице, – раненько зима взялась в этом году.

– А в этом году вообще все не так! – зло буркнул Бублик. – В прошлом году в это время расчет за сезон получали!

После этого сладостного воспоминания говорить стало не о чем, и дальше шли в полном молчании, думая каждый о своем.

В председательский дом Артем попал впервые. Вообще мало кто из старателей бывал здесь. Бывший председатель Владимир Михайлович Степанов не доверял никому и допускал в свое жилище одного только старого хромого Нечитайло, который смотрел в артели за хозяйством, топил печки в столовой и председательском доме и получил у старателей прозвище Шнырь. При новой власти Нечитайло остался при исполнении прежних обязанностей.

Войдя в комнату, Артем на миг застыл в изумлении – настолько разительно отличалась ее обстановка от той, которую приходилось видеть в балках простых старателей. Там шиком считались «шифоньеры», сколоченные из необструганных досок, дверцами для которых служили старые простыни, вместо стульев стояли самодельные деревянные скамейки, а одежду вешали на вбитые в стены гвозди. Здесь же все было, как в нормальной городской квартире – застекленный сервант, мягкий диван, два удобных кресла. Посреди комнаты за столом кроме Хлуднева сидели еще двое, как знал Бестужев, не имеющие отношения к блатным, но за особые заслуги допущенные в высший круг. Это были взрывник Соломатин и бурильщик Гоша Лапин по прозвищу Душман – он всем и каждому рассказывал, что воевал в Чечне. Поговорив как-то с ним и задав несколько специфических наводящих вопросов, Артем быстро разобрался, что Гоша полтора года после учебки служил в Ставропольской комендатуре, ни в каких боевых действиях участия не принимал, и все его рассказы – не больше чем треп, пересказ услышанного от других. Бестужев сам мог бы рассказать множество захватывающих дух историй, но помалкивал, потому что то, чему он был свидетелем, не подлежало разглашению еще в течение долгих лет.

– Заходи, присаживайся! – радушно пригласил Хлуднев и показал на наполовину опустошенный графин. – Будешь?

– Нет, – ответил Артем, машинально подумав, что блатные и менты никогда не предлагают садиться, а только присаживаться. – Если только кваску.

– Бублик! – громко крикнул Хлуднев, и тот моментально возник на пороге комнаты, сглотнув слюну при виде графина с самогоном.

– Чо?

– Через плечо! Сгоняй по-быстрому в столовку, принеси гостю кваса. Давай, ноги там, руки здесь!

Бублик бросил на Артема ненавидящий взгляд и исчез за дверью.

Артем не спеша снял куртку, оглянулся по сторонам и, не найдя куда ее повесить, аккуратно положил на диван вместе с шапкой. Сел за стол напротив Хлуднева и вопросительно посмотрел ему в глаза. Но тот не торопился приступать к разговору.

– Не хочешь пить, так хоть поешь, – предложил он. – Кстати, а почему не пьешь? Кодированный?

Кодированных в артели было не меньше половины – Степанов возил принятых на работу старателей к специалисту-медику в добровольно-принудительном порядке, поэтому вопрос прозвучал совершенно естественно.

– Нет, – спокойно ответил Артем. – Просто невкусно.

Соломатин и Гоша рассмеялись, будто Артем отмочил бог весть какую шутку, а Хлуднев процедил:

– Здоровье бережешь, значит. Так-так… Ладно, это личное дело каждого. Давай, налетай!

Артем не стал дожидаться нового приглашения и налег на закуску. Кормили старателей в столовой неплохо, но таких деликатесов там, конечно, не было. На столе стояли тарелки с тонко построганным мороженым хариусом, с нежнейшей замороженной оленьей печенкой, отрезанные ломтики которой присутствующие макали в блюдце со смесью соли и перца и с наслаждением отправляли в рот. Бестужеву никогда раньше не приходилось пробовать эти блюда, но он без колебания съел сначала кусочек строганины из хариуса, потом оценил печенку. Оказалось, удивительно вкусно, особенно с горячей вареной картошкой, кастрюлька с которой стояла тут же. А тут подоспел Бублик с бидончиком кваса, и Артем с удовольствием запил все это кружкой ядреного напитка.

Хлуднев вознаградил Бублика за труды стаканом самогона и выставил за дверь.

– Ну, теперь можно и о деле поговорить, – сказал он, подливая в стаканы, и снова вопросительно глянул на Артема, но тот отрицательно помотал головой. – Говорят, что тебе, Артем, повоевать пришлось? И приемчики какие-то специальные знаешь?

– Кто говорит? – спросил Артем, жестко посмотрев на Гошу Лапина.

– Люди говорят! – взгляд Хлуднева тоже стал колючим. – Я ведь не спрашиваю тебя, куда ты девал волыну, которую у Бублика отобрал!

Артем невольно коснулся левым локтем рукояти «нагана», который засунул под свитером за пояс.

– Думаешь, почему я тебя тогда не тронул? – продолжал между тем Хлуднев. – Да потому, что оружие тебя не изменило, какой ты был, таким и остался, понтов лишних не кидал, на рожон не полез. Именно такие люди должны оружием владеть. Понял, о чем я говорю? Ты ведь серьезный мужик.

– Я не мужик, – перебил его Артем, – мне землю пахать не приходилось.

Он мог бы добавить, что мужчины из рода Бестужевых не одну сотню лет из поколения в поколение служили в армии. Но промолчал.

– Да ладно, не умничай, – отмахнулся Хлуднев. – Дела у нас впереди серьезные, и люди для них тоже нужны серьезные. Надеюсь, ты понимаешь – то, что случилось, это навсегда? Поэтому надо забыть про старые законы. Теперь здесь закон – тайга, и медведь прокурор. Без якутов нам не выкарабкаться, они умеют выживать в этих условиях, а мы нет. Вот только помогать нам по-хорошему они не собираются. А раз так, мы должны заставить их сделать это.

– Я-то здесь с какого боку? – усмехнулся Бестужев. – Как я их заставлю?

– Чего ты лыбишься? – взъярился вдруг заметно подвыпивший Гоша. – Ну, чего ты лыбишься? Тут базар конкретный, а он все лыбится…

– Заткнись, – не поворачиваясь к Лапину и не повышая голоса, сказал Артем, а Хлуднев добавил такой выразительный взгляд, что Гоша немедленно замолчал.

– Ты не обижайся на него, – смягчив тон, сказал Хлуднев. – Он парень неплохой, просто нервишки немного не в порядке после войны. Зато боевой опыт имеется.

Артем не стал объяснять ему, что нервы у Гоши потрепаны неумеренным потреблением анаши, а боевой опыт ограничивается несением караульной службы в комендатуре, вместо этого спросил:

– Объясни, чего ты хочешь от меня?

– А кто еще возглавит наши вооруженные силы, если не капитан Российской армии? – с хитрой ухмылкой произнес Хлуднев.

Глава 8Несостоявшийся наместник

Похоже, Хлуднев собирался ошарашить собеседника, но ему это не удалось. Артему понадобилось не больше секунды, чтобы сообразить, что к чему.

– В вещах покопались? – спросил он с равнодушным видом, хотя внутри все кипело. – Документы нашли?

– Ты уж прости! – развел руками Хлуднев. – Я должен знать все о своих людях. – (Ого, я уже свой, мне оказано высокое доверие, отметил Артем). – Не такое у меня положение, чтобы держать под боком темную лошадку. Пришлось посмотреть, когда тебя дома не было. И не надо права качать! Теперь я устанавливаю здесь законы! Спросишь, по какому праву? Отвечу – по праву сильного!

– Да не собираюсь я ничего спрашивать, – Артем держал себя в руках. – И так все понятно.

Произойди такое несколько лет назад, Хлуднев уже искал бы пятый угол. Но некоторые события в жизни Артема изменили его взгляды, и теперь он очень сдержанно относился не только к применению оружия, но и вообще к насильственным действиям, перестав принимать участие даже в спортивных поединках и применяя свои специфические умения лишь в исключительных случаях. Но тренироваться не переставал никогда. Здесь, на Хатагай-Хае, он тоже частенько уходил в сопки, чтобы в одиночестве проделать комплекс основных упражнений. Увидь его в этот момент кто-нибудь из старателей, то непременно решил бы, что Бестужев рехнулся – разве будет человек в трезвом уме колотить голыми руками по камням, ломать пяткой толстые сучья и бегать чуть ли не по отвесным склонам?

– Если ты внимательно посмотрел документы, – продолжил Артем, – то видел, что там написано: капитан запаса.

– А меня не особенно интересует, турнули тебя из армии или сам ушел! – широко улыбнулся Хлуднев и хлопнул Артема по плечу. – Можешь считать, что объявлена мобилизация. Или ты не согласен?

Если бы он знал, что обращаться подобным образом с Бестужевым, пребывающим в таком состоянии, – это почти то же, что сидеть рядом с миной замедленного действия, то не был бы так беспечен.

– Да как тебе сказать? – пожал плечами Артем. Он уже принял решение и не собирался его менять. Но чем черт не шутит, может быть, еще удастся отговорить Хлуднева от дурацкого самоубийственного плана военной кампании? – Рассудил ты все правильно, только исторического опыта не учел.

– Какого еще опыта? Что ты несешь! – снова вмешался Гоша, успевший в одиночку под шумок налить и опрокинуть еще один стакан. – Поставить узкоглазых раком и вставить фитиль по самое не могу, чтобы дань нам носили! Как это раньше называлось, ясак, что ли? И все дела… А то – опыт, стратегия…

– Послушай, Михаил, – сказал Артем, даже не глядя в сторону «ветерана чеченской кампании», – может, Гоша уйдет? А то, я чувствую, при нем серьезного разговора не получится.

Бестужеву была понятна причина агрессивного настроения Лапина. Скорее всего тот сам претендовал на роль «командующего войсками» и теперь сильно жалел, что по невоздержанности языка разболтал Хлудневу про Артема. И еще, перехватив взгляд Гоши, он подумал, что нажил себе смертельного врага. Но не слишком расстроился, потому что после того, что он собирался сделать сегодняшней ночью, у него и без того должно было стать много врагов.

Хлуднев поднял почти опустевший графин, посмотрел на него, потом на Лапина и сказал:

– Да, Гоша, Артем прав. Что-то ты увлекся. Иди, проспись!

Похоже, Лапин хотел возразить, но, натолкнувшись на взгляд командира, с угрюмым видом поднялся из-за стола и послушно вышел из комнаты. С минуту еще было слышно, как он на что-то жалуется в коридоре Бублику, потом хлопнула дверь, и стало тихо.

– Теперь излагай! – испытующе глядя на Артема, сказал Хлуднев. – Только не думай, что я такой уж темный, меня все-таки с четвертого курса института посадили. У меня даже погоняло было такое – Студент. Так что можешь не упрощать, говори как есть.

– Ну ладно, – согласился Артем. – Слушай, раз уж позвал. Но сначала скажи, как ты собираешься усмирить якутов?

– Да запросто! – улыбнулся Хлуднев. – Побомбим немного, потом прикажем сдать оружие – и всех-то делов! Поставим своего управляющего, и пускай дань платят. Когда-то кучка казаков весь этот край в руках держала, и ничего, справлялись. Так что, по большому счету, Гоша не так уж и не прав.

– Так-то оно так, – перебил его Бестужев. – Только времена изменились. Теперь у них огнестрельного оружия больше, чем у нас, и владеют они им лучше, чем твои вояки. Думаешь, они все оружие сдадут? Ага, помечтай! Если партизанская война начнется, кранты нам всем. Партизанскую войну выиграть невозможно. Думаешь, в Чечне мы победили? Черта с два, там духи добились всего, чего хотели, и только после этого припрятали оружие до следующего раза, пока опять не пригодится. Мы теперь делаем вид, что контролируем обстановку, а они смеются над нами между собой и тянут с нас, тянут… Но это так, к слову, просто я хочу объяснить, что такую войну нам не выиграть. Якуты здесь каждую тропку, каждый перевал знают. Если несколько человек засядут на сопках вокруг поселка, то ни один из нас не сможет выйти из дома. Будут отстреливать, как куропаток, и ничего ты им сделать не сможешь.

– А вот для того ты мне и нужен, чтобы так не получилось! – решительный вид Хлуднева свидетельствовал о том, что он будет твердо стоять на своем. – Не прост ты, капитан, ох не прост! Спецназ, что ли? Да не юли, я людей насквозь вижу!

– Пусть даже так, – не стал спорить Артем. – Но что это меняет?

– А то, что именно тебя я поставлю управляющим на Тоболяхе! – торжественно сказал Хлуднев. – Наберешь себе команду и будешь следить, чтобы партизаны не высовывались. А если дернется кто – сразу к ногтю!

– Наместником, значит, хочешь меня назначить? С функциями карателя? – зло улыбнулся Артем, с трудом подавив сильное желание навсегда успокоить новоявленного фюрера. Но где гарантия, что это остановит его шестерок? И те сдуру не навалят еще больше трупов, чем это может сделать сам Хлуднев? Да и уйти из поселка тогда будет непросто.

– А что? Хорошее название придумал! – почему-то обрадовался тот. – Наместник… Звучит! Значит, согласен?

– Время подумать у меня есть? – спросил Артем, делая вид, что заинтересовался предложением.

– Один день! – отрезал Хлуднев. – Не больше! Через три дня броневик будет готов. Наделаем побольше боеприпасов и будем выступать. К этому времени ты должен подобрать команду и хоть немного обучить людей.

– Хорошо! – Артем поднялся из-за стола. Он был доволен результатами разговора, потому что больше всего его интересовал срок запланированного Хлудневым нападения. – Завтра к вечеру я дам ответ.

– Конечно, дашь! Куда ты денешься с подводной лодки? – засмеялся Хлуднев и крикнул: – Бублик!

Тот немедленно возник на пороге.

– Бери Таракана и проводите Артема домой. И посидите ночь у него в хате, а то вдруг обидит кто. Только волыну прихватите.

– Это еще зачем? – Бестужев бросил на него тяжелый взгляд.

– А так мне спокойнее будет! – ответил таким же взглядом Хлуднев. – Мало ли что тебе в голову придет? Вот когда в деле себя покажешь, тогда другой разговор…

Поняв, что спорить бесполезно, Артем подавил в себе гнев и, не прощаясь, вышел из дома. За ним двумя тенями поплелись Бублик с Тараканом.

Выкинутый Хлудневым фортель ломал все планы Бестужева. Он собирался уходить под утро, но в сложившейся ситуации делать это нужно было немедленно. Но как быть с приставленными надсмотрщиками? Конечно, Артем мог легко отправить обоих в нокаут и спрятать за домом, потом зайти за вещами и уйти в ночь, благо она была лунной, и заблудиться было невозможно – иди себе вдоль реки, никуда не сворачивая. Пока его хватятся и снарядят погоню, он будет уже на Красноармейце. Но внутренний барьер, поставленный им перед собой, не позволял сделать этого. Ведь если он оставит этих двоих на улице в бессознательном состоянии, то очень скоро оба неминуемо замерзнут насмерть, а этого Артем допустить не мог. Уложить их в доме? Там слишком много народа, не глушить же всех подряд.

Они подошли к дому, а Артем все еще ничего не придумал. Значит, придется решать с конвойными, исходя из обстоятельств, решил он. Нужно дождаться, пока соседи уснут, а там уже действовать. Но действовать очень тихо и осторожно, примерно так, как когда снимаешь часового. Ладно, не привыкать, не из таких положений приходилось выходить.

Соседи все еще вели свою нескончаемую партию в «тысячу». Никто из них не обрадовался Бублику и Таракану, бесцеремонно подвинувшим их и прочно обосновавшимся за столом. Игра быстро сошла на нет, старатели расползлись по своим койкам, и вскоре комнату наполнил зычный многоголосый храп. Артем, чтобы не возбуждать лишних подозрений, тоже разделся до нижнего белья и улегся под одеяло, незаметно прихватив с собой «наган». Надзиратели некоторое время сидели без дела, потом взяли брошенные на столе карты и стали во что-то играть. Выждав около часа, Артем заворочался, потом сел на кровати, не надевая штанов, сунул ноги в валенки. «Наган» был зажат у него под мышкой.

– Ты куда? – неприязненно спросил Бублик.

– Отлить, – ответил Артем и вежливо предложил: – Хочешь, пошли вместе.

– Да иди ты! – буркнул тот и принялся сдавать карты. Похоже, он постоянно проигрывал, отчего был зол, как черт.

Когда Бестужев вернулся в дом, игроки сидели в той же позиции. Он подошел к столу, зевнул во весь рот, заглянул в карты Бублика и сказал:

– Что-то сон весь прошел. Во что играете? Поиграть, что ли, с вами?

И, не закончив фразы, средним пальцем левой руки нанес Бублику удар чуть ниже уха. Тот уткнулся носом в стол и затих. А Артем уже вставил ствол «нагана» в рот Таракану, прошептав:

– Тихо! Если кого разбудишь, сразу замочу! У кого ствол?

Таракан расширенными от ужаса глазами покосился на Бублика.

– У него, что ли? Хорошо, отдохни пока, – и он, пережав нужную артерию, уложил Таракана на пару с приятелем. Потом быстро оделся, подхватил приготовленный рюкзак, забрал из кармана Бублика заряженный «наган».

– Артем, ты куда? – раздалось вдруг с крайней койки.

– Тс-с! – приложил Артем палец к губам. – Ты спал и ничего не видел. И не дай тебе бог поднять шум раньше времени!

– Конечно, конечно! – испуганно проговорил Сырбу, маленький и забитый жизнью сорокалетний молдаванин, уже пятнадцать лет не видевший родной Молдавии, потому что год за годом, получив расчет, начинал пить еще в райцентре и быстро спускал там все заработанные за сезон деньги. – Конечно, я сплю! До самого утра сплю, даже поссать не пойду!

– Вот и ладненько! – похвалил его Артем, быстро написал на листке бумаги: «Не советую идти на Тоболях. Якуты предупреждены и готовы к встрече». Свернул листок, подписал сверху: «Михаилу Леонидовичу Хлудневу» и положил на стол поверх разбросанных карт.

Глава 9Следы невиданных зверей

За три часа Артем отмахал не меньше половины пути. Он умел определять скорость ходьбы и в любой момент мог, посмотрев на часы, почти безошибочно вычислить пройденное расстояние. Преследования он не опасался, полагая, что оставленная записка наведет Хлуднева на ложный след, и если тот и снарядит погоню, то направит ее в сторону Тоболяха. Оставалось лишь убедить начальство на прииске отправить к якутам машину, чтобы предупредить их о готовящемся нападении. Артем видел директора летом, когда тот приезжал на Хатагай-Хаю, и внешне тот пришелся ему по душе. В нем чувствовался внутренний стержень, да и внешние данные не подкачали – высокий рост, широкие плечи, уверенный взгляд. Артем еще тогда подумал, что с этим человеком ему удалось бы найти общий язык. Хотя с некоторых пор ему совсем не хотелось сходиться с людьми…

А все проклятая война. Если бы она хоть была честной… Но нет, она была подлой, и убедился в этом Артем очень быстро. Все продавалось, и все покупалось. Сведения о боевых действиях, наступлениях и отступлениях имели свою цену, твердые тарифы, по которым планы покупались противной стороной. Снабжение оружием федеральных войск и бандитских отрядов часто шло из одних и тех же источников. Многие знакомые офицеры, как могли, приспосабливались к положению и старались извлечь из него все возможные выгоды, зная, что после выхода в запас, до которого еще надо дожить, государство кинет им кость в виде мизерной пенсии и навсегда забудет о них.

Артему повезло. После училища и специальных двухгодичных курсов, на которые его отобрали одного из всего выпуска, он попал в спецподразделение майора Шевцова. Павел, как в своем кругу бойцы называли командира, презирал сложившуюся систему, и все операции по обезвреживанию банд готовил втайне от всех, и в первую очередь от начальства. Наверное, только поэтому их рейды всегда оказывались успешными, и отряд обходился без потерь. Под стать командиру был и его заместитель – капитан Свирский. Но их деятельность постоянно затрагивала чьи-то коммерческие интересы, и долго так продолжаться не могло. Однажды какая-то штабная сволочь все-таки выведала маршрут передвижения отряда и продала его бандитам. Подразделение нарвалось на засаду, пятеро бойцов погибли, а командир был ранен в плечо и контужен. Шевцову дали наконец Звезду Героя России, представление на которую давно пылилось в канцеляриях Министерства обороны, звание подполковника и торжественно отправили в запас по состоянию здоровья, после чего многие высокие чины облегченно вздохнули.

Но не успокоились бойцы подразделения, которое возглавил ставший майором Свирский. По каким-то своим таинственным каналам, через Москву, он узнал имя предателя, переведенного к этому времени в Псков, после чего оставил подразделение на заместителя, а сам отправился в отпуск. По странному совпадению, в это же время в военном городке десантной дивизии насмерть отравился бытовым газом один из штабных работников…

У Свирского на Кавказе была надежная агентура, и узнать имя командира банды, устроившей им засаду, оказалось совсем несложно. К этому времени Магомед успел замириться с «федералами» и стать уважаемым человеком, возглавив милицию большого села в равнинной Чечне, откуда был родом. И то ли по иронии судьбы, то ли по чьей-то злой насмешке отряд перевели на постоянную дислокацию именно в это село, поставив ему основной задачей охрану местных органов власти от террористов. Лучшего подарка бойцы не могли ожидать. В одну ненастную октябрьскую ночь, идеально подходящую для действий спецназа, отряд провел молниеносную операцию. Раньше они называли такие рейды операциями по уничтожению живой силы врага, а теперь это была тайная акция возмездия, узнай о которой начальство, все ее участники неминуемо оказались бы за решеткой.

Магомед не только сам надел российский милицейский мундир с погонами майора (когда только он успел выслужить такое звание?). Половину личного состава возглавляемого им отдела составили члены его банды, и все они получали от российских властей такие деньги, о которых не могли и мечтать обнищавшие сельские жители. Жил милицейский начальник с семьей в двухэтажном особняке, окруженном трехметровым кирпичным забором, и вместе с ним там постоянно находились пятеро его вооруженных до зубов подчиненных. Ровно в три часа пополуночи несколько черных теней перемахнули через забор, сняли зевающего часового и бесшумно проникли в дом через открытую дверь – Магомед слишком понадеялся на свою охрану и не счел нужным запираться на все замки.

Но, как часто бывает, ход тщательно спланированной операции нарушила нелепая случайность. Кто мог подумать, что именно в это время проснется восьмилетний сын Магомеда и пойдет по коридору в туалет? Что его зоркие детские глаза увидят в конце коридора черную тень, и он испуганно закричит, разбудив охрану, спящую в одежде с автоматами на боевом взводе? И в начавшейся бешеной перестрелке шальная пуля прилетела в грудь мальчишке, оборвав его недавно начавшуюся жизнь.

Когда все кончилось, убитый мальчик попался на глаза Артему. Худенький, с по-детски нежной кожей, он лежал на спине в луже крови, и в его широко раскрытых глазах застыл вопрос – за что? А еще Бестужеву врезались в память трогательные светлые трусики с изображениями зверушек, зайчиков и белочек. Как потом Артем ни старался убедить себя, что роковая пуля была выпущена не из его автомата, что он находился в другом крыле здания, и вообще она могла вылететь из ствола кого-то из охранников, но сомнения все равно оставались… И долго еще стоял в ушах страшный крик запертой в комнате на втором этаже матери, которая еще ничего не знала, но уже почувствовала самое страшное…

Расследование обстоятельств бандитского нападение на дом начальника сельского отдела милиции и его злодейского убийства не дало результатов и было спущено на тормозах. Героически погибшие Магомед и двое из его подчиненных были посмертно награждены российскими орденами. Сразу после этого капитан Бестужев в числе десятка сослуживцев подал рапорт на увольнение из рядов Вооруженных сил, которое и было удовлетворено начальством без особых уговоров, с некоторым даже облегчением. Похоже, страна не нуждалась больше в боевых офицерах, способных отстоять ее честь…

Артем не любил эти воспоминания и всегда старался прогнать их от себя. Но никогда не получалось. Всякий раз, когда он оставался один, страшные картины всплывали перед глазами. Ему не раз приходило в голову, что если бы он не обладал крепкой от природы да еще и тренированной по особой методике психикой, то давно бы уже тронулся умом. Помогла школа рукопашного боя, которую Артем прошел у Павла Шевцова. Она включала в себя методы тренировок, позволяющих переносить запредельные физические и психологические нагрузки.

Вспомнив бывшего командира, Артем в который уже раз подумал, что если бы Шевцов, а не майор Свирский возглавлял ту последнюю акцию, он ни за что не стал бы проводить ее в доме, где находилась семья Магомеда. Возмездие за погибших товарищей в любом случае настигло бы бандитов, но в другом месте. Шевцов никогда не допустил бы, чтобы риску подвергались женщины и дети. А майор Свирский, оставшийся в армии, через месяц погиб, возглавляя операцию по уничтожению засевших в жилом доме бандитов, взявших в заложники большую семью. Обезумевший или обколовшийся террорист бросил гранату в комнату, где находились дети, и Свирский закрыл ее своим телом. Бестужев был почти уверен, что майор не ушел из армии вместе с товарищами только потому, что сам искал смерти…

…Господи, думал Артем, мерно шагая по утрамбованному ветром снежному насту, когда наконец меня перестанут терзать эти воспоминания? Когда перестанут приходить тени мертвых? Даже здесь, в перевернувшемся мире, они не отстают от него! Он уцепился за последнюю мысль и принялся размышлять о причине наступивших в окружающем мире фантастических изменений. Из-за чего могло свернуться пространство на этом куске северной территории, не оставив выхода попавшим в западню людям? Было тому причиной неизвестное природное явление или какие-то секретные научные эксперименты? Артем выдвигал версию за версией, но ни одна из них не имела фактического подтверждения и, придя к выводу, что для размышлений не хватает информации, он оставил попытки, тем более что началась Труба.

Это было место, где высокие обрывистые берега сходились почти вплотную к реке, образовывая узкое ущелье, в котором постоянно тянул ветер. Пусть не слишком сильный, но при морозе за полсотни градусов и его было вполне достаточно, чтобы ожечь холодом лицо и вышибить из глаз слезы. Артем прикрыл лицо руками в меховых перчатках и ускорил шаг. Холодно ему не было, от быстрой ходьбы он даже слегка вспотел, но опасался за нос и щеки, которые легко можно было обморозить и не заметить когда. Хорошо, Труба оказалась не слишком длинной, и он проскочил ее минут за десять.

Бестужев визуально не знал реки, потому что, как прилетел весной в артель на вертолете, так ни разу не покидал Хатагай-Хаю, но неплохо представлял местность по рассказам старателей. Через три километра после Трубы по левому берегу должна была открыться широкая лесистая долина с устьем речки Иньяри, славящейся хорошей рыбалкой. И действительно, вскоре он увидел в мертвенно-голубом свете вошедшей в третью четверть луны, как сопки впереди постепенно расступаются, образовывая широкий распадок. В месте впадения притока на реке образовалась парящая наледь, и поднимающийся от нее туман скрадывал очертания сопок и деревьев, придавая картине какой-то неземной, фантастический вид.

…Группу удаляющихся в распадок животных Артем заметил не сразу, потому что между ними оказалась зыбкая пелена испарений, которая искажала изображение и не позволяла хорошо рассмотреть движущиеся объекты и определить их размеры. Рядом с деревьями животные казались огромными, но Артему было известно, что крупнее сохатого звери здесь не водятся. Скорее всего это полудикие якутские лошади, которые пасутся по распадкам сами по себе, копытя корм из-под снега. А такими большими они кажутся оттого, что туман искажает перспективу. Правда, очертания животных не очень походили на силуэты лосей или лошадей, но это тоже можно было списать все на тот же поднимающийся от наледи туман.

В другое время Артем, возможно, свернул бы в распадок, чтобы удовлетворить любопытство и проверить, что за непонятные звери бродят тут по ночам, но только не сейчас, когда на кон были поставлены человеческие жизни. Он принял левее и направился в обход наледи, стараясь не выпустить из вида странное стадо, которое вот-вот должно было выйти из отбрасываемой высокой конусообразной сопкой тени на освещенное луной пространство. Из-за того, что постоянно приходилось коситься вправо, Артем не смотрел под ноги и чуть не упал, наступив в какую-то ямку. Чертыхнувшись, он двинулся дальше и снова споткнулся – весь снег около наледи был в таких ямках.

Артем присел на корточки, чтобы рассмотреть, что это такое, и у него похолодело в груди. Ямки оказались следами, похожими на следы от лошадиных копыт, только размеры самых маленьких из них были с приличную кастрюлю, а самые большие достигали диаметра тазика. И тут с той стороны, куда уходило стадо животных, раздался трубный рев, такой громкий и басовитый, будто включилась сирена воздушной тревоги. Артем поднял голову, но в этом месте от наледи поднимался особенно плотный пар, полностью перекрывающий видимость. Он вскочил на ноги и бросился вперед, чтобы скорее оказаться в месте с хорошим обзором. Но тут под ногами хрустнуло, проломилась предательская корочка прикрывающего наледь тонкого льда, и Артем по пояс провалился в ледяную воду. Тут уж ему сразу стало не до уходящего по распадку стада…

Глава 10Беглец с Хатагай-Хаи

Шляпки гвоздей на дерматиновой обивке с внутренней стороны входной двери были покрыты пушистым инеем. Машинально отметив это, как и клуб пара, вырвавшийся из теплого помещения на улицу, Незванов подумал – надо сегодня же дать команду Глаголе, чтобы дополнительно утеплил тамбур, и вошел в больничный коридор. Тут он сразу столкнулся с женой, старшей медсестрой поселковой больницы. Она несла эмалированный поднос с бинтами, мазями и другой медицинской дребеденью.

– Привет! – кивнул ей Иван Петрович. Когда он уходил из дома, Лена еще спала. – Где он?

– Пойдем со мной, я как раз к нему, – ответила жена, и они вместе направились в конец коридора.

Пятнадцать минут назад Лена позвонила ему в контору и сказала, что к ним привели насквозь промокшего и, похоже, обмороженного человека, который назвался Артемом Бестужевым с Хатагай-Хаи и требует срочной встречи с директором по очень важному делу. Вспомнив, что слышал эту фамилию от Портнова, Незванов быстро отпустил заведующую складом, пришедшую с ежедневным докладом об остатках продовольствия, и отправился в больницу, выходящую окнами прямо на реку. Судя по рассказу Портнова, Бестужев был человеком серьезным и не стал бы без причины беспокоить директора.

В процедурной, куда вошли Незванов с Леной, доктор и дежурная медсестра помогали стоящему посреди комнаты высокому мужчине избавиться от одежды. Валенки, больше похожие на два бесформенных куска льда, уже сняли, и они валялись в углу на кафельном полу, начиная оттаивать. Ватные штаны стояли двумя железными трубами и не снимались обычным способом, стянуть их удалось, только уложив Бестужева на покрытую клеенкой кушетку. Разоблачив пострадавшего до трусов, доктор приступил к осмотру.

– Вы директор? – Бестужев нетерпеливо повернулся к Незванову.

– Я, – кивнул Иван Петрович. – А ты, как я понимаю, тот самый Бестужев, про которого мне рассказывал Портнов?

– Да погодите вы болтать! – недовольно перебил их доктор. – Дайте мне свое дело сделать! Или ты хочешь без ног остаться?

Минут пятнадцать он работал в тишине, прерываемой только короткими командами, отдаваемыми медсестре, обмазал Бестужева в нескольких местах какой-то вонючей мазью, перебинтовал ступни и удовлетворенно сказал:

– Вот и все! Удивительно, но ничего страшного. Даже температура не поднялась! Шкура, конечно, кое-где облезет, но это переживешь, поболит и перестанет. Удивительно, в такой-то мороз…

И добавил, обращаясь к директору:

– Можно его в больнице и не оставлять, но пусть побудет, пока одежда просохнет. И накормим заодно. А пока, если нужно, можете и поговорить. Третья палата свободная, идите туда и разговаривайте сколько угодно.

Они сидели на соседних койках друг напротив друга, и Бестужев со всеми подробностями рассказывал, что творилось на Хатагай-Хае с тех пор, как оттуда бежал Портнов. А Незванов, внимательно слушая Артема, не отрывал от него взгляда, не в силах отделаться от мысли, что смотрится в зеркало. И в самом деле, любой посторонний наблюдатель сразу отметил бы между ними несомненное сходство. Одинаковый рост, похожие фигуры, разве что у Бестужева мускулатура была более развита постоянными тренировками. Примерно один и тот же возраст. Лица одного типа, сухощавые, с тонкими прямыми носами, слегка выступающими скулами и крепкими подбородками. Только у Незванова были светло-русые волосы и серые глаза, а у бывшего капитана – темно-каштановые, а глаза, соответственно, голубые. Но если у директора едва заметные складочки в уголках плотно сомкнутых губ выдавали жесткость характера и склонность к гневным вспышкам, то лицо Бестужева, и особенно его глаза, говорили, что этот человек умеет сохранять спокойствие и самообладание в любой ситуации.

– Да-а, задачка! – протянул Незванов, когда Артем замолчал, закончив рассказ. – Вот, значит, и вооруженные силы появились, танки, артиллерия, мать их… Гуляйполе, говоришь? И батька Махно свой есть? Ну-ну… Как ты думаешь, они на самом деле пойдут на Тоболях?

– После моего ухода вряд ли, – покачал головой Артем. – Хлуднев ведь уверен, что я именно туда ушел, чтобы якутов предупредить. А раз так, то преимущество внезапного удара потеряно, уж это он должен понимать. Но вообще-то, кто его знает, что ему в голову взбредет? Все-таки нужно на всякий случай якутов предупредить.

– Не так это просто, – нахмурился Иван Петрович. – Эх, была бы связь… Тут такое дело, что и послать-то к ним некого. – Незванов вкратце рассказал Артему про неудачу, которую потерпела «дипломатическая миссия», и о сложившейся на Тоболяхе обстановке.

– Вот так-то! – сказал он в завершение. – Все, кто мог, с этим новым князьком расплевались. Кого еще послать?

Он посидел немного, глядя сквозь Бестужева, стукнул кулаком о ладонь и произнес с решительным видом:

– Все, сам поеду! Со мной этот олигарх сельский так разговаривать не будет, я ему не позволю!

– Одному нельзя, слишком опасно! – запротестовал Артем. – Да еще мимо Гуляйполя проезжать, мало ли что…

– А кто сказал, что я буду один? – удивился Незванов. – Водитель со мной поедет, и оружие возьмем…

– Я о том, – перебил его Бестужев, – что мне надо ехать с вами.

– А ты-то чем поможешь? – удивился директор. – Да еще и обмороженный?

– Со мной все в порядке. Не буду хвастаться, но меня специально обучали действиям против нескольких вооруженных противников, и это у меня неплохо получается.

– Не шутишь? – с сомнением посмотрел на него Незванов.

– Убедитесь, если что-то пойдет не так, – спокойно ответил Артем. – Но лучше, чтобы обошлось.

Иван Петрович с минуту испытующе смотрел на Артема, потом махнул рукой:

– Ладно, поедем. Тянуть не будем. Сейчас я скажу, чтобы тебя накормили, и собирайся, скоро я за тобой заеду.

– Тогда бы мне одежонку какую-нибудь, – напомнил Артем, сидящий в байковом больничном халате, чуть не лопавшемся на его плечах.

– Прихвачу, конечно, – успокоил его директор. – А из оружия тебе что взять?

– У меня свое, – сказал Артем и вытащил из стоящего в углу рюкзака два «нагана». – Патронов бы только еще. Есть у вас такие?

– Найдем, – ответил Незванов, удивленно хмыкнув, не удержался и добавил: – Только, когда вернемся, сдашь револьверы. У нас тут с оружием только участковый ходит.

– Отдам, конечно, – легко согласился Бестужев. – На кой они мне?

В половине десятого утра «УАЗ» с хорошо утепленным салоном и приклеенными пластилином двойными стеклами отъехал от поселковой больницы и, спустившись по пологому склону, оказался на льду реки. Для Артема привезли утепленный камуфляжный костюм, валенки с портянками из детских байковых одеял и почему-то милицейскую зимнюю шапку с кокардой. Сам директор выглядел куда цивильнее. Щеголеватые торбаза из оленьего камуса, куртка из мягкой кожи на меху, с меховым же капюшоном. На голове – пушистая соболья шапка. За задним сиденьем Артем заметил два карабина. Еще в больнице директор отдал ему картонную коробочку с патронами, которые он ссыпал в боковой карман куртки. «Наганы» сунул в большие внутренние карманы, как будто специально предназначенные для такой цели.

Присыпанный снегом лед был гладким, как хорошее шоссе, и машина летела со скоростью не меньше ста километров в час. Иван Петрович о чем-то разговаривал впереди с водителем Сергеичем, очень серьезным и обстоятельным на вид мужчиной лет около сорока. Артем не прислушивался к их разговору. Сняв необмятую, сковывающую движения куртку, он вольготно расположился на заднем сиденье машины и откинулся на спинку. Все-таки он уже больше суток не смыкал глаз, да еще такой марш-бросок… Перед закрытыми глазами всплыло почему-то лицо медсестры, которая вошла в процедурную вместе с директором, побыла там какую-то минуту и ушла. Именно таким ему представлялось лицо прекрасной царевны, когда читал в детстве русские народные сказки. И взгляд… Эх, какой она подарила ему взгляд! У него даже голова закружилась! А, может быть, он просто давно не встречался с женщинами? В любом случае вряд ли такая красавица не замужем и живет на прииске одна. С этой огорчившей его мыслью он задремал, но красавица не оставила его и во сне. Она улыбалась и звала его за собой, а он догонял ее и не мог догнать…

– Это здесь, что ли, ты бултыхался? – Артем моментально стряхнул с себя дремоту. Незванов обернулся к нему и показывал рукой в окошко.

– Ага, вон в той промоине, – быстро сориентировался Артем. Благодаря двойному остеклению окна в машине не замерзали, и через них хорошо был виден окружающий ландшафт.

– Чего же ты костер не развел, не обсушился, а мокрый побежал? – спросил Незванов.

– Так спички в кармане размокли, – ответил Артем.

– Их надо обязательно в непромокаемый пакет заворачивать, – наставительно сказал Сергеич. – А лучше всего – в презерватив завязать, тогда точно не намокнут.

– Это я знаю, – смущенно сказал Артем, – только не думал, что в такой мороз ухитрюсь где-то воду найти.

– Ну, ничего! – не оборачиваясь, покровительственно уронил Сергеич. – Зато теперь будешь знать. Опыт, он со временем приходит.

«УАЗ» подъехал к месту, откуда открывался хороший обзор на конусообразную сопку, в тени которой сегодняшней ночью Артем видел таинственное стадо. Он тронул директора за плечо и, показывая в сторону распадка, сказал:

– Я еще не все рассказал, Петрович. Вон там я ночью зверей каких-то видел, уж больно большими они мне показались. А следы, так вообще…

– Так ты тоже мамонтов встретил? – повернулся к нему директор.

– Каких еще мамонтов? – опешил Артем. – Это шутка такая, что ли?

– Какая там шутка, – горько усмехнулся Незванов. – Самые настоящие мамонты, с шерстью и бивнями. Семь штук, самец, три самки и три детеныша. Вожак метра четыре ростом и следы полметра в диаметре. Уже неделю по Иньяри бродят.

– Но откуда?.. – Артем все еще не мог прийти в себя.

– Вот и я хотел бы знать – откуда? Разные версии… некоторые думают, что они всегда здесь жили, только хорошо прятались. Хотелось бы верить, но это вряд ли. Если бы так было, кто-то все равно бы их увидел, слухи бы пошли… Скорее всего это мы куда-то надежно провалились, весь наш район. Даже думать об этом не хочется…

– Но откуда-то они вышли? – высказал предположение Артем. – Проследить бы!

– Да уж догадались, – махнул рукой Незванов. – Отправил я троих мужиков по следам, чтобы посмотрели, откуда те мамонты вынырнули. Вот вернутся они, тогда что-то и определится. Может быть, и на мясо пойдут. Есть все равно что-то надо…

Глава 11Как кормят мамонтов

Получив от директора задание, Валера Седых взял с собой Колю Евтушенко и Диму Парамонова. Начальник охраны выдал им два карабина, а консервативный Коля предпочел вооружиться собственной привычной пятизарядкой «МЦ-2112». Когда ему говорили, что ружье тяжеловато, он отвечал – все равно легче, чем две двустволки и одностволка! Особенностью этого оружия было то, что оно не подходило для людей неуравновешенных и слишком азартных. Если такой охотник мазал, предположим, по бегущему зайцу или по летящей утке с первого выстрела, то продолжал палить по цели, выпуская заряды в белый свет, как в копеечку, пока не расстреливал все пять находящихся в магазине патронов. А стоили патроны дорого. Но Коля умел сдерживать азарт, и пятизарядка ему вполне подходила.

Валера выкатил из сарая свою гордость, снегоход «Ямаха-Викинг» с двигателем в сто двадцать лошадиных сил, привезенный ему по специальному заказу из самого Магадана и обошедшийся чуть ли не в годовую зарплату, очень, кстати, немалую. К снегоходу прицепили вместительные алюминиевые нарты, которые Валера с друзьями клепали в механической мастерской все позапрошлое лето. Загрузили туда палатку, небольшую металлическую печку, паяльную лампу, канистры с бензином и все остальное, без чего нельзя было пускаться в неблизкий путь. Натянули на лица шерстяные подшлемники с отверстиями для глаз и рта. Валера оседлал снегоход, Коля с Димой уселись в нарты, укрывшись по горло развернутой палаткой, и тронулись по реке в сторону Иньяри, где несколько дней назад двое красноармейских рыбаков видели живых мамонтов.

Сначала мужикам не поверили, хоть вернулись они с рыбалки совершенно трезвые. Но тут вмешался Валера, напомнивший, как не поверили в свое время им, когда они не смогли добраться до Тоболяха. Незванова такой довод убедил, и он лично сгонял на «УАЗе» на Иньяри. Животные к этому времени успели уйти, зато директор увидел множество следов, которыми был истоптан распадок.

Задание было несложное. Нужно было найти мамонтов, чтобы воочию убедиться в их существовании, но не трогать их, а постараться по следам найти место, откуда они пришли на Иньяри. Ведь откуда-то они появились в их закрытом районе, сказал Валере Незванов. Значит, есть где-то проход во внешний мир. Только какой это мир, ответил ему Валера, если оттуда приходят мамонты? И кто еще может появиться оттуда? Вот ты и выясни это, приказал Петрович. Весь этот разговор Валера перед отъездом передал друзьям.

До наледи доехали быстро, обогнули ее и свернули в долину. Снегоход мягко шел по свежему снегу, разноцветно искрящемуся в бледных лучах висящего над самыми сопками солнца. Седых держался левого, пологого берега замерзшей речки, лавируя между окатанными валунами, такими огромными, что на их серых боках не удерживался снег. Хребет, окаймляющий долину слева, в нескольких километрах впереди был прорезан нешироким лесистым распадком, тянущимся километров на сорок. Именно туда вела цепочка следов, начавшаяся от наледи. Истоптанным оказалось и пространство вокруг сделанной рыбаками проруби – видно, когда мужики, увидев мамонтов, предпочли бросить рыбалку и ретироваться, любопытные животные долго топтались здесь.

Валера слышал, как один из рыбаков поносил мамонтов последними словами, – когда проклятое зверье спугнуло их, они только успели проделать прорубь и приступить к ловле. Дело в том, что лед на Иньяри достигал толщины двух – двух с половиной метров и пробиться к воде было очень трудоемким делом. Обычно сначала пилили лед бензопилой (которую тоже приходилось тащить на себе) и кусками выбрасывали наверх, а последние полметра проходили шнековым буром. Когда бур проваливался в воду, приходилось как можно быстрее выскакивать наверх, убегая от поднимающейся воды. Потом натягивали поверх проруби палатку, ставили в ней печку и раскладушку и только тогда приступали непосредственно к рыбалке. Но это, если повезет. Бывало, что бур натыкался на камни – местами река промерзала до дна. Тогда приходилось начинать все сначала.

…Мамонты паслись на невысокой плоской полке, методично обрывая хоботами с деревьев и кустов молодые побеги и совсем по-слоновьи отправляя их в рот. Даже на большом расстоянии было видно, как они огромны. Детеныши, и те были ростом метра по два и легко доставали хоботами до верхушек невысоких деревьев. А вожак – и вовсе настоящий гигант с великолепными изогнутыми, широко расставленными бивнями. Животные были покрыты длинной, свисающей на животе шерстью буровато-коричневого цвета. Валера остановил снегоход, заглушил мотор, и вокруг повисла оглушительная тишина. Все трое, как зачарованные, смотрели на этих выходцев из непредставимо древних времен, медленно передвигающихся вдоль распадка и мерно жующих ветки и кусты. Валере даже захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон.

– Может, подойдем поближе? – тихонько шепнул Коля Евтушенко, хотя до животных было далеко.

– А не опасно? – с сомнением откликнулся Парамонов. – Затоптать же могут, вон какие ножищи!

– Так мы медленно, осторожно, – все так же тихо прошептал Коля и, повернувшись к Валере, как-никак тот был назначен командиром экспедиции, спросил: – Как ты смотришь?

– Давайте попробуем, – согласился Седых, – только очень тихо…

Оставив снегоход на месте, они осторожно, стараясь, чтобы не хрустнула ни одна ветка, поднялись на полку и стали медленно приближаться к животным. Когда преодолели примерно половину расстояния, отделяющего их от пасущихся мамонтов, самец что-то почуял, покосился на них и, подняв хобот, оглушительно затрубил. Звук был настолько мощен, а зрелище так внушительно, что все трое ошеломленно замерли на месте, не решаясь сделать следующий шаг.

– Дальше пойдем? – неуверенно спросил Коля, ни к кому не обращаясь.

– А что, попробуем, – ответил Валера. Все равно они были обнаружены, и он уже не понижал голоса. – Но чуть что, сразу уходим. Если станет атаковать, стреляем только в глаз, иначе наши пули ему будут, что мне горошины.

– Мне кажется, ему и в глаз будет до лампочки, – с сомнением в голосе сказал Парамонов, но все-таки двинулся вслед за друзьями.

Расстояние все уменьшалось, но мамонты, кажется, не обращали больше внимания на людей, во всяком случае, внешне не проявляли никакого беспокойства. А когда до них осталось метров пятьдесят, один из «малышей» отделился от стада и вприпрыжку побежал к ним. И тут Седых сделал то, чего сам от себя не ожидал. Отломав от куста тальника большую ветку, он протянул ее мамонтенку, который остановился в двух шагах от людей и таращил на них любопытные глазки. Тот взял ветку из рук, сунул в рот и снова протянул хобот, требуя подачки. Гибкие ветки тальника ломались с трудом, и Валера принялся рубить их охотничьим ножом, скармливая детенышу новые и новые порции.

Но к ним уже спешила крупная самка, скорее всего встревоженная мамаша. Недоверчиво косясь на людей, она стала хоботом отталкивать от них мамонтенка. Тогда Валера протянул ей очередную срубленную ветку. Самка аккуратно взяла ее у него из рук, сунула в рот, но на подачку не купилась и мягкими шлепками, любой из которых мог отбросить человека на десяток метров, погнала детеныша к стаду.

– Ф-фу, пронесло! – облегченно вздохнул Коля.

– Меня, кажется, тоже… – пробормотал Валера, но, заметив, что теперь к ним направляется сам глава мамонтовой семьи, крикнул: – Атас, мужики, рубите ветки!

Коричневый великан тоже не проявил агрессии, зато требовал все новые и новые порции веток, тыча хоботом в плечо то одному, то другому, но делал это так аккуратно, что ни один из них ни разу не упал, лишь пошатывались от дружеских прикосновений.

– Вы отступайте потихоньку, – сказал Валера друзьям, – а я как-нибудь за вами.

Коля с Димой стали осторожно пятиться, а Валера остался стоять перед гигантским зверем, под брюхом которого он мог бы пройти, не пригибаясь. Ноги мамонта были похожи на четыре покрытые густой шерстью колонны, а бивни в основании были толщиной с телеграфный столб.

– Ну все, хватит уже, проглот! – прикрикнул он на мамонта. – Иди сам кормись!

Подействовал ли на зверя окрик или то, что Валера перестал совать ему ветки, но тот положил хобот ему на плечо, отчего Валера присел на корточки, шумно вздохнул и потопал к стаду.

– Слушайте, мужики, а я чуть не обделался! – признался Дима Парамонов, когда они, запыхавшиеся от такой быстрой, на какую только были способны, ходьбы, оказались около снегохода. – Особенно, когда их пахан подвалил.

– Аналогичный случай! – поддержал его Евтушенко и вдруг, расхохотавшись, упал на снег и стал дрыгать ногами, приговаривая сквозь смех: – Ой, не могу! Держите меня!

– Чего ты? – недоуменно спросил Валера, подозревая, что от пережитого стресса у Коли началась истерика. Хотя и не похоже на него.

Но это была не истерика. Кое-как поднявшись и все еще всхлипывая от смеха, Коля сказал:

– Ну, не могу! Рассказать кому, как мы мамонтов с руки кормили!..

Теперь по снегу катались все трое…

Первая часть задания была выполнена, мамонтов они нашли. А еще нужно было отыскать путь, которым древние великаны пришли в район. Они снова уселись в снегоход, Валера выехал из распадка в долину и медленно повел машину по следам мамонтов вверх по притоку. Через несколько минут он притормозил и показал рукой вправо. Евтушенко повернулся и увидел стремглав несущегося по тропе зайца. Он подхватил лежащее на коленях ружье, выстрел – и косой будто натолкнулся на невидимую преграду.

– Вот и ужин, – сказал Коля, бросив тушку в нарты. – Считай, тушенку сэкономили.

Местность здесь была густо истоптана, но чем выше они поднимались по Иньяри, тем меньше становилось следов, а потом они исчезли совсем.

– Выходит, они пришли не отсюда, – сделал вывод Валера. – Значит, придется осматривать все распадки. Начнем с того, где мамонты. Но это завтра, а то скоро уже стемнеет. Давайте искать место для ночевки.

Место нашлось под черной растрескавшейся скалой, возвышающейся над долиной. Скала и два ее выступа замыкали с трех сторон пространство метров в двадцать, защищая его от не сильного, но пронизывающего насквозь ветра, тянущего вдоль речки. Тут и поставили палатку с печкой, надули матрасы. Разожгли под скалой костер, поставили на него котелок, а сами расселись вокруг на складных брезентовых стульчиках, протянув ноги к огню.

– Как вы думаете, – спросил у друзей Дима, – откуда оно все-таки взялось, это зверье?

– Мюллер говорит, – ответил Валера, – что мы провалились в какую-то временную дыру, и к нам образовался проход из прошлого. Вот оттуда мамонты и полезли.

– Значит, могут и древние люди появиться? – удивился Дима. – Вот это да!

– А по-моему, все это ерунда! – не согласился Евтушенко. – Дыра, проход в прошлое… Пусть даже так, но почему наш район закрылся? Почему нет выхода наружу?

– А может быть, и есть, – с надеждой сказал Дима. – Надо только найти его…

Котелок на костре уже исходил паром, распространяя вокруг дразнящий запах заячьей шурпы, и проголодавшиеся друзья захлебывались слюной.

– Смотрите! – Коля вдруг подскочил со стульчика и отошел от костра. Валера с Димой не сразу поняли, в чем дело, но на всякий случай последовали его примеру.

Из-за ломаной линии сопок, еще более черных на фоне черного неба, притушив звезды, высветился тусклый голубой луч, будто там, далеко, кто-то включил огромный прожектор, пытаясь проникнуть его лучом в темноту вселенной. Потом луч разошелся шире, вспыхнул ярче, края его окаймились красным, зеленым, и вскоре полнеба переливалось зелено-красно-голубыми волнами. Это волшебное зрелище продолжалось с полчаса, потом волны стали постепенно тускнеть, пока не исчезли совсем. Все это время они, не отрываясь, смотрели в небо и вернулись к костру, только когда все закончилось.

Валера подцепил ножом кусок зайчатины, попробовал – готово. С аппетитом поели, выпили по две кружки крепчайшего чая, немного поболтали о том, о сем, натаскали в палатку дров, разожгли там печурку и улеглись спать, договорившись подкидывать дрова по очереди. Не прошло и нескольких минут, как Коля с Димой тихо засопели, а к Валере сон никак не шел. Полночи он проворочался, тяжело вздыхая и думая о том, что вряд ли когда еще придется увидеться с родителями, в прошлом году уехавшими во Владимирскую область, где комбинат строил для своих вышедших на пенсию работников жилье. Несколько раз вставал подкинуть в печку дров и уснул только под утро. А двое друзей так и не проснулись ни разу за ночь, и когда подошло время вставать, оказалось, что усы и брови у них закуржавились инеем, а волосы примерзли к спальным мешкам.

Глава 12Тойон в своих владениях

На въезде в Тоболях «УАЗ» попытались остановить несколько молодых якутов. Они размахивали карабинами, кто-то даже выстрелил в воздух, но Незванов сквозь зубы зло произнес: «Гони, Сергеич! Прямо к конторе!», и тот, не снижая скорости, промчался по улице до здания с флагом, оставив «гвардейцев» далеко позади. Бросив водителю: «Жди здесь!», Незванов вошел в контору. Артем последовал за ним.

Молоденькая миловидная якуточка, скучавшая в приемной за допотопной пишущей машинкой, попыталась задержать их, бросившись наперерез с испуганным криком:

– Нельзя! Илья Григорьевич занят!

Незванов легко отодвинул ее в сторону, без стука открыл дверь и вошел в кабинет. Артем – за ним. Сидевший за столом средних лет якут, одетый в дорогой костюм и ослепительно белую рубашку с галстуком, сделал возмущенное лицо и попытался что-то сказать. Но Иван Петрович опередил его.

– Незванов Иван Петрович, – представился он, широко улыбаясь, и бесцеремонно протягивая руку хозяину кабинета. – Директор прииска «Красноармеец». А это капитан Бестужев, командир отряда спецназа. Вы нас приглашали, вот мы и приехали. Извините уж, что не сразу.

Только сейчас до Артема дошло, что задумал директор, обрядив его в камуфляж, и мысленно поаплодировал ему.

– А-а, Незванов! – Якут вдруг расплылся в широкой улыбке, будто встретил старого друга. – Очень, очень приятно! А я – Илья Григорьевич Атласов, глава национального округа и депутат Ил Тумэн.

– Наслышан, наслышан! – наклонил голову Незванов, но Артем не уловил в его голосе особого почтения к званиям и должностям хозяина.

В этот момент открылась дверь, в кабинет ворвался паренек с карабином на плече, подбежал к столу и выпалил, показывая пальцем на посетителей:

– Отец, мы их останавливали, но они не подчинились. Задержать их?

Бестужев не смог сдержать улыбки – разоружить мальчишку для него было бы секундным делом, а Атласов строго сказал:

– Володя, выйди и больше никогда не входи без спроса! Идите, продолжайте патрулирование!

Володя изумленно посмотрел на отца, но тот непреклонно добавил:

– Иди, иди! – и, повернувшись к гостям, сказал: – Молодежь, что поделаешь. Воспитывать еще и воспитывать. Так на чем мы остановились?

Он барственным жестом указал на стоящие вдоль стены стулья для посетителей, приглашая садиться. Но Иван Петрович проигнорировал жест и сел за стол напротив Атласова. Артем незамедлительно уселся сбоку, на что Незванов одобрительно подмигнул ему. Илья Григорьевич чуть заметно поморщился, но ничего не сказал, а взял со стола бронзовый колокольчик, которым, наверное, раньше объявляли в сельской школе перемену, и позвонил в него. На пороге немедленно возникла давешняя секретарша.

– Олечка, принеси нам всем чаю, – бархатным голосом велел он ей.

Девушка исчезла, чтобы почти мгновенно снова возникнуть в дверях, держа в руках поднос с тремя чашками и тарелкой сушек. Поставила она все это на стол с такой торжественностью, что стало понятно – сушки успели превратиться в селе в деликатес.

– Я надеюсь, что инцидент, происшедший недавно с вашими посланниками, не помешает нам построить конструктивный разговор! – Атласов обращался к Незванову, но Артем постоянно ловил осторожные взгляды, который тот искоса бросал в его сторону. Артем был для Атласова темной лошадкой, вызывающей вполне обоснованные опасения.

– Как-то странно вы называете попытку незаконного лишения свободы моего полномочного представителя – инцидент! Да еще в присутствии работника милиции! – В голосе Незванова звучала ирония, но по каким-то неуловимым признакам Артем понял, что директор начинает закипать, и слегка толкнул его ногой под столом.

– Вы ничего не путаете, Иван Петрович? – округлил глаза Атласов. – Ваши представители сами лишили моих людей свободы и оставили в беспомощном состоянии. Отобрали служебное оружие, целых пять карабинов, это плюс к тем двум, что другие ваши люди похитили раньше. И больше всех усердствовал именно милиционер.

– А вы думали, что они поднимут лапки кверху и безропотно сдадутся несовершеннолетним соплякам, не имеющим даже законного права носить оружие?

– Зря вы так считаете! – высокомерно улыбнулся Атласов. – Я лично подписал…

– Вы можете подписывать что угодно, но все эти бумажки не больше, чем филькина грамота! – перебил его Незванов. – То, что вы сняли с конторы российский флаг, еще не означает, что в селе перестали действовать российские законы и вы автоматически стали верховным правителем района.

Встретив достойный отпор, самозваный князек сдувался на глазах. Но он был далеко не прост и постарался выправить ситуацию.

– Но ведь и вы приняли свой закон о чрезвычайном положении, не так ли, Иван Петрович? – спросил он вкрадчиво.

– Не закон, а временное положение! – отрубил Незванов. – И в отличие от ваших указов оно касается только поселка Красноармеец и не затрагивает ничьих интересов, в том числе интересов коренного населения. А вы поспешили объявить весь район национальным округом, находящимся под вашей юрисдикцией. Может быть, вы считаете, что я приехал к вам присягать на верность в качестве вассала?

– Ну, зачем же так обострять, – Атласов заметно сник. – Думаю, экономические интересы всегда смогут перевесить политические амбиции. Я наслышан, у вас есть ко мне предложения в области торгового обмена? Роман Дмитриевич говорил мне, что…

– Это Пройдисвит, что ли? – перебил его Незванов. – Его слова не имеют больше никакого значения, потому что он уволен с прииска за прогулы. Можете так ему и передать, как и то, что он снят в поселке с продовольственного и вещевого довольствия. А что касается вещей, оставшихся в его квартире, то он может забрать их в любой момент. И пусть не боится, никто его на прииске не тронет.

– Не слишком ли много вы на себя берете, Иван Петрович? – Атласов снова сорвался на начальственный тон. – Уволить Романа вам будет не так-то просто, у него рекомендация самого Алексея Константиновича!

И тут же умолк, поняв, какую глупость сморозил.

– Так, может быть, пусть Алексей Константинович приедет к нам, чтобы разрулить ситуацию? – с ехидной улыбкой предложил Незванов, но тут же сменил тон и жестко сказал: – В общем, так, Илья Григорьевич, я приехал к вам не для того, чтобы делить власть. Мне и своей хватает выше крыши. Повод нашего приезда гораздо серьезнее. Дело в том, что вашему поселку грозит опасность.

– В чем дело? – насторожился Атласов.

– На Хатагай-Хае взяли верх криминальные элементы, которые готовят нападение на Тоболях, – ответил Иван Петрович. – Опасность серьезная, капитан Бестужев лично провел разведку.

– А вы не преувеличиваете? – спросил Атласов. – Бандиты уже пробовали сунуться к нам, но мои ребята как следует их проучили.

– Одного даже убили, – подтвердил Артем. – Но сейчас к вам могут нагрянуть не несколько вооруженных «наганами» блатных, а целый бронетанковый дивизион.

– Не понял? – изумленно произнес Атласов.

Когда Артем вкратце обрисовал ему картину, Атласов заметно изменился в лице. Но, отдать ему должное, соображал он быстро.

– Спасибо за предупреждение! – сказал он. – Я сегодня же отправлю своих людей на Хатагай-Хаю, и они из засады перестреляют бандитов.

Артем удивленно хмыкнул – настолько точно он предугадал возможные последствия агрессии, когда пытался отговорить Хлуднева от нападения на Тоболях. А Незванов резко возразил Атласову:

– Этого вы не сделаете! Не хватало еще развязать в районе межнациональную резню! Нет, самосуда допускать нельзя ни в коем случае!

– Вы предлагаете нам дождаться, когда бандиты прикатят к нам на этих своих танках и сожгут село? – язвительно спросил глава администрации.

– Нет, конечно! – постарался успокоить его Иван Петрович. – Мы займемся ими сами. Капитан справится с этим делом более профессионально.

– Тогда зачем было предупреждать меня? – удивился Атласов.

– Чтобы вы держались на всякий случай наготове. Я вижу, что патрулирование у вас и без того налажено. Вот пусть и присматривают за рекой. Капитан, разъясни Илье Григорьевичу, как им действовать, если противник все же появится здесь.

– Бульдозер – это, конечно, не танк, – вступил в разговор Артем. – Наводчик защищен только спереди, и если зайти с фланга, то хороший стрелок не даст ему выпустить ни одного снаряда. Надеюсь, у вас есть хорошие стрелки?

– Этого добра… – пробормотал Атласов.

– Но я думаю, что до прямой агрессии не дойдет, – прервал Бестужев. – Продолжайте жить спокойно, но не теряйте бдительность.

– На этом, я думаю, мы и закончим, – заключил Незванов. – Пора и ехать.

– А как же наш разговор? – опешил Атласов. – Насчет торгового обмена?

– Вот разберемся с блатными, тогда приезжайте, поговорим, – равнодушно ответил директор и направился к выходу. Артем последовал за ним, с некоторым даже злорадством отметив унылое выражение на лице хозяина кабинета.

– Сергеич, давай к Егору Афанасьевичу, – сев в машину, сказал Незванов. – Что-то беспокоюсь я за него.

Остановились около добротного деревянного дома, стряхнув с обуви снег, вошли в большие сени, постучались, но никто не откликнулся. Незванов толкнул дверь, за которой оказалась просторная комната с двумя кирпичными печами, из которых топилась только одна, да и та едва теплилась. Из комнаты, кроме входной, вели еще три двери, и Иван Петрович уверенно шагнул к одной из них. Там оказалась спальня с широкой двуспальной кроватью, на которой лежал пожилой якут с морщинистым лицом. Давно не стриженые седые волосы разметались по подушке, щетина на подбородке говорила о том, что старик не брился недели две. Рядом с кроватью сидела на стуле молоденькая якутка в джинсах, пушистом свитере и вышитых бисером торбасах.

– Дядя Егор, что с тобой? – обеспокоенно спросил Незванов, подойдя к кровати.

– Болеет он, – ответила за старика девушка. – Сильно болеет. Уже вторую неделю.

– Ванька! – прохрипел старик. – Приехал… Хорошо, успел живым застать. Время мое пришло, помирать, однако, пора…

– Ты это брось, дядя Егор! – оборвал его Незванов. – Ты еще меня переживешь! – и, обращаясь к девушке, спросил: – А ты кто такая?

– Я Аня, – пролепетала та. – Аня Кривошапкина.

– Племянница это моя, – так же хрипло пояснил хозяин дома и гулко закашлялся, спрятав лицо в подушку.

– Что же, Аня Кривошапкина, так холодно в доме? – спросил Иван Петрович. – Где лекарства, где врач?

– Так Атласов дров не дает, – испуганно ответила девушка. – Я уже половину своих дров сюда перетаскала, не знаю, что буду делать, когда они кончатся. Соседей просила помочь, да все Илью Григорьевича боятся. Он говорит, что каждый сам для себя должен дрова запасать. А как запасать, когда дядя больной, а мне даже привезти их не на чем?

– А врач что? Или нет у вас врача?

– Почему «нет», есть врач, Надежда Мефодьевна. Она один раз пришла, оставила таблеток на три дня и больше не показывалась. Наверно, тоже боится…

– Вот что, Аня, – перебил ее Иван Петрович, – беги-ка ты к этой Надежде Мефодьевне и тащи ее сюда. Далеко это?

– Нет, тут рядом. Четвертый дом…

– Вот и хорошо. А не захочет идти, скажи, что придет директор прииска Иван Петрович Незванов и сам притащит ее к больному за шкирку. Именно так и передай, слово в слово.

Артем проводил взглядом стройную фигурку и подумал – совсем беда, капитан, если уже на малолеток так плотоядно заглядываешься! Что же дальше будет?

– Похоже, у старика пневмония, – шепнул он Незванову, отбросив непристойные мысли. – Тут без антибиотиков не обойтись.

– Сам вижу, – ответил тот так же тихо. – Сейчас врач придет, что-нибудь решим.

Аня вернулась через пять минут. Следом за ней в комнату вошла маленькая якутка средних лет с испуганным лицом и медицинским чемоданчиком в руке.

– Осмотрите больного! – властно сказал ей Незванов. Артем видел, что он едва сдерживает гнев.

От испуга даже не сняв шубу, Надежда Мефодьевна откинула одеяло и принялась выстукивать и выслушивать старика.

– Кажется, пневмония! – растерянно пролепетала она, отняв стетоскоп от груди больного.

– Кажется или точно? – рявкнул Иван Петрович так, что у той от страха чуть не свалились с носа очки.

– Не знаю, нужен снимок…

– А у вас, конечно, рентгеновского аппарата нет?

– Откуда? – приободрилась женщина, но оказалось, что обрадовалась она рано.

– Когда вы последний раз осматривали Егора Афанасьевича? – спросил Незванов.

– Я… я…

– Почти две недели назад! – констатировал Иван Петрович. – Вы тогда уже знали, что у больного воспаление легких, но из страха перед Атласовым бросили его умирать без врачебной помощи. Вы нарушили клятву Гиппократа, доктор, и это навсегда останется на вашей совести. Я забираю Егора Афанасьевича с собой, потому что здесь вы его обязательно уморите. Но вы сейчас вколете ему все необходимое, чтобы мы без проблем довезли его до Красноармейца.

– Может быть, и ты с нами? – спросил Незванов у Ани, пока врач возилась с больным. – А то пропадешь здесь одна.

– Я не одна, а с мамой, – ответила та. – Я ее не брошу.

– А кто твоя мама?

– Она у меня учительница! – гордо ответила девушка.

– Значит, ты у своей мамы учишься?

– Зачем «учишься»? – обиженно ответила Аня. – Я тоже учительница, еще в прошлом году университет окончила.

– Ты? – удивился Иван Петрович. – Сколько же тебе лет?

– Летом двадцать три исполнилось.

– Вот это да! – восхитился Незванов. – И что же ты, такая молодая и красивая, до сих пор не замужем?

– А за кого тут выходить? – серьезно ответила девушка. – Тут ведь вся молодежь пьет, какие из них мужья?

– Не журись, Анюта! – улыбнулся Незванов, подмигнув незаметно Бестужеву. – Найдем мы тебе жениха. Вот хотя бы наш капитан, чем плох? Он у нас парень холостой.

Аня стрельнула взглядом в сторону Бестужева, смущенно отвернулась и сказала:

– Пойду дяде вещи соберу.

Когда машина выехала на лед реки, Незванов повернулся к Артему:

– Вот увидишь, через неделю Атласов примчится ко мне и будет согласен на все наши условия.

– Почему? – не понял Артем.

– А ты заметил, что у него на полке пачка свечей лежит, и потолок над столом весь закопчен? И компьютер со всеми причиндалами от сети отключен, в углу пылится?

– И что это должно значить?

– А то, – торжественно сказал Незванов, – что электростанция у них не работает. А почему? Потому что топливо кончилось. И нет у него другого выхода, как ко мне бежать с поклоном. Вот тогда он покрутится, я ему про Егора Афанасьевича обязательно напомню!

Иван Петрович минут пять помолчал, думая о чем-то, потом неожиданно сказал:

– Ты бы, капитан, на самом деле присмотрелся к Анюте. Ты мужик молодой, видный, она девчонка симпатичная. А то у нас в поселке свободных баб, считай, что и нет…

Голос Незванова звучал совершенно серьезно.

Глава 13Система ниппель

Валера Седых уже развел костер и поставил на него набитый снегом чайник, когда из палатки вылезли трясущиеся от холода Коля и Дима.

– Вы, наверно, думали, я буду всю ночь вам печку топить? – ехидно спросил он. – Так дрыхнете, что мамонты по вам топтаться будут, а вы и не заметите. Давайте быстро дрова рубить, пока совсем не околели!

Друзья последовали его совету и скоро уже грелись около полыхающего под скалой костра.

– Красивое вчера сияние было, да, мужики? – сказал Дима, единственный курящий из троих, прикуривая сигарету от подожженной ветки.

– Да, – согласился Валера. – Всю жизнь, считай, здесь прожил, а такое в первый раз увидел. За Полярным кругом, говорят, еще и не то бывает, но у нас…

– Слышь, Димон, – обратился Коля к дымящему Парамонову, – завязывал бы ты с этим делом! Все равно скоро курево на складе кончится.

– Вот когда кончится, тогда и брошу, – философски ответил Дима. – А пока буду радоваться жизни.

Позавтракали остатками вчерашней шурпы с размороженным над костром хлебом, отогрелись изнутри обжигающе горячим крепким чаем. Чтобы чай не остывал слишком быстро, в кружки бросили по нескольку раскаленных на огне мелких камешков, и пили его кипящим. Собрали палатку, загрузили все хозяйство в нарты и по намеченному с вечера плану отправились в распадок, где вчера встретили мамонтов.

Животные никуда не ушли, оставшись на той же полке. Видимо, корма им здесь хватало. Когда идущий вдоль ручья снегоход поравнялся с ними, вожак поднял хобот и гулко протрубил, будто приветствовал старых знакомых.

– Смотри-ка, признал! – перекрывая шум мотора, громко сказал Коля. – Как родных встречает!

– Интересно, как они спят? – спросил Парамонов. – Стоя, наверно. А то лежать в снегу холодно… Посмотреть бы еще, как они своих слонят делают. Мощное, наверно, зрелище!

– А ты у них спроси, – обернулся к нему Седых. – Может, покажут…

– Вперед смотри, умник! – обиделся Дима. – Тебя не спрашивают!

Миновав на небольшой скорости полку, увидели, что цепочка следов спускается с нее и тянется между камней вверх по распадку. Следы шли вдоль ручья, поэтому Валера съехал на лед и увеличил скорость. Так ехали несколько километров, притормаживая в тех местах, где мамонты устраивали кормежку и натаптывали большие площадки, но следы неизменно вели в одном направлении. Теперь Валера был уверен, что животные пришли именно отсюда.

Когда до перевала, в который упирался распадок, судя по пройденному расстоянию, осталось совсем недалеко и сопки с двух сторон сошлись теснее, показалось, что погода портится. Впереди по всей ширине распадок перекрывала полоса густого тумана необычного светло-сиреневого цвета, верхний край которой находился вровень с вершинами сопок. Валера осмотрелся по сторонам, но небо оставалось совершенно чистым и безоблачным, и даже солнце наконец выглянуло в просвет между двумя вершинами, заставив снег заискриться миллионами радостных огоньков. И тем мрачнее и загадочнее выглядела на этом фоне туманная стена. Будто кто-то огромный взял и заткнул распадок пробкой из цветной ваты.

Когда до неожиданного препятствия осталось метров пятьдесят, Валера остановил снегоход, и все трое сошли на землю, не в силах оторвать взгляда от фантастической картины. Цветной туман на близком расстоянии казался уже вовсе не туманом, а чем-то живым, наподобие медузы, легким, но осязаемым. Он клубился и переливался по всей ширине распадка, но при этом призрачная стена ни на метр не сдвигалась ни вперед, ни назад, хотя от устья ручья тянул легкий ветерок. Цепочка следов, оставленных стадом мамонтов, выходила из этой стены почти посередине.

– Что это? – почему-то очень тихо спросил Дима. – Вы когда-нибудь такое видели?

– Откуда! – растерянно ответил Седых и высказал предположение: – Может быть, это и есть проход из прошлого, та самая дыра, про которую Мюллер говорил?

– Ага, дыра… – рассмеялся вдруг Евтушенко. – Посмотрите, как из этой дыры заяц драпает! Или, может, он тоже из прошлого?

Валера посмотрел туда, куда указывал Евтушенко, и увидел выскочившего из тумана самого обыкновенного зайца, который несся во весь опор, стремясь скорее достичь зарослей прибрежного тальника.

– А кто его знает? – засомневался Дима. – Может, и из прошлого. Или раньше зайцы не такие были?

– Не знаю, какие они были в прошлом, – резюмировал Валера, – но сейчас я вижу, что с зайцем ничего не случилось. Значит, ничего не будет и с нами.

– Ты что, хочешь туда идти? – спросил Парамонов, с сомнением посмотрев вперед.

– А почему нет? Должны ведь мы разобраться, в чем тут дело! – не слишком уверенно ответил Седых. – Давайте подойдем поближе.

Взяв оружие, они двинулись вперед. Неожиданно, заставив их вздрогнуть, с дерева сорвался огромный черный ворон и с громким карканьем закружил над головами.

– Вот тварь, напугал! – сплюнул в сердцах Евтушенко и снял с плеча ружье. – Сейчас он у меня быстро улетит!

И в самом деле, увидев в руках у человека оружие, ворон зло каркнул, резко взмыл вверх и исчез за стеной тумана.

– Вот так-то! – удовлетворенно сказал Коля. – Видели, он не побоялся туда лететь?

– Так он же сверху, – не согласился с ним Дима. – В туман не полез…

– Ладно, посмотрим, – перебил их Валера. – Двинули!

…Туман совершенно не был похож на обычный, полупрозрачный, с расплывчатыми границами. Этот был густой, совершенно непроницаемый для взгляда, и шевелился, как живой. Кроме следов мамонтового стада, из него выходило множество других следов, среди которых были оставленные горными баранами, кабаргой, даже рысью. Но больше всего – заячьих. Все следы выходили из тумана, и ни один не возвращался обратно.

Валера вплотную приблизился к колышущейся стене с резко очерченными границами, постоял в нерешительности, собрался с духом и осторожно сунул в туман руку. И – ничего не случилось. Рука не встретила никакого сопротивления, просто, когда она погрузилась в бесплотную непрозрачную субстанцию, он перестал ее видеть. Вытащил обратно – с рукой ничего не произошло. Осмелев, он сделал шаг вперед и полностью погрузился в туман. Мир вокруг него исчез, в глазах осталось одно непроглядное сиреневое свечение. Не было видно даже земли под ногами. Валера поднес палец к самому носу, но не увидел его. В придачу ко всему пропали все звуки. Он дернулся назад, и сразу все появилось – распадок, шорох ветерка, разговор друзей.

– Ну, что там? – оба нетерпеливо смотрели на него.

– А ничего! – ответил он, сняв шапку, чтобы вытереть неизвестно откуда взявшийся на лбу пот. – Ничего не видно.

– Что будем делать?

– Я думаю так, – чуть помолчав, ответил Валера. – У меня есть кусок веревки, метров пятьдесят. Я обвяжусь и пойду вперед, а вы будете травить фал, чтобы он был постоянно чуть натянут. Там ничего не слышно, так что договоримся о сигналах. Захотите спросить, как у меня дела, дернете за веревку один раз. Если я дерну один раз – у меня все нормально, два раза – срочно вытаскивайте, три – возвращаюсь сам. Тогда подтаскивайте фал на себя, чтобы я не потерял направление. Если у вас какая опасность – дергайте два раза. Все поняли? Ничего не перепутаете?

– Чего уж там понимать, – пробурчал Евтушенко. – Нехитрая наука. А может, все-таки не надо, а, Валера? Мало ли чего там…

– А зачем мы пришли сюда? – резко ответил Седых. – Полюбоваться, ничего не понять и назад вернуться?

Он взял в правую руку посох, вырубленный из молодой лиственницы, на левую намотал конец фала и, ощупывая перед собой путь, решительно шагнул в туман. Шел медленно, стараясь сохранить правильное направление, не отклоняясь к краю распадка. Но не успел сделать и десяти шагов, как веревку резко дернули один раз. Не терпится им, подумал Валера и, ответив одним рывком, двинулся дальше. Под ногами был ровный лед, покрытый неглубоким слоем снега, и идти было довольно легко. Он считал шаги и вдруг, когда счет достиг ста десяти, понял, что веревке пора бы и кончиться. В недоумении он дернул один раз, получил ответ, что все нормально и, пожав плечами, двинулся дальше. Пройдя двести шагов, Валера окончательно перестал что-либо понимать, но тут сиреневая пелена в глазах резко сменилась ослепительным светом, и он снова увидел перед собой двух друзей. Коля держал в руке смотанную бухту капронового фала.

– Не понял! – укоризненно сказал Евтушенко. – Ты зачем туда ходил? Чтобы постоять и назад вернуться? А вообще, может и правильно, опасно все-таки…

– Как это «постоять»? – разозлился Валера. – Я двести шагов отмерил…

– Каких двести? – рассмеялся Коля. – Веревки пятьдесят метров, а я всего-то размотал метра три, видишь, рукой держу на том месте, где ты остановился! Я еще дергал, хотел узнать, почему ты дальше не идешь?

– Я же тебе ответил, что все нормально!

– Да, ответил, но веревка-то дальше не разматывалась!

– Но я шел без остановки, никуда не сворачивал, насчитал двести шагов и снова к вам вышел. Ты что, не веришь мне?

– Почему, верю, конечно. Просто что-то странное здесь творится, – ответил Коля. – Давайте-ка теперь я попробую, вдруг у меня получится?

Не ожидая возражений, Коля отдал Валере моток веревки, оставив себе свободный конец, забрал посох и сказал:

– Буду каждые десять шагов дергать один раз. Если веревка будет разматываться, ты дергаешь тоже один раз, если нет – два. Остальное, как договаривались.

Зябко вздрогнув, он шагнул в стену тумана и сразу исчез. Седых сбросил с бухты несколько колец, поддерживая натяжение веревки, и тут ее движение остановилось, как будто Евтушенко застыл на месте. Через несколько секунд веревка дернулась один раз. Валера ответил двумя рывками. Так повторилось ровно двадцать раз – Валера держал в руке неподвижную веревку, не стравливая ни на сантиметр, и отвечал двумя рывками на один рывок Коли. А потом тот вынырнул из тумана с выпученными глазами, швырнул на снег палку и сказал:

– Ну, все, мужики! Ничего не понимаю! Ведь двести шагов насчитал, один в один! Что тут делается? Димон, ты не хочешь попробовать?

– А нечего мне там делать! – угрюмо заявил Парамонов. – Я и так уже все понял.

– И что ты понял? – с интересом спросил Валера.

– Что это система ниппель! Туда дуй, а оттуда… В общем, в одну сторону пропускает, а в другую черта с два, как ты ни рвись. А если оттуда мамонты полезли, значит, там и правда прошлое. Того и гляди, как бы кто-нибудь пострашнее не причапал, вроде саблезубых тигров или пещерных медведей!

– Возможно, ты и прав, – задумчиво проговорил Валера. – Давайте-ка, мужики, пройдемся вдоль забора, посмотрим по следам, кто тут вообще к нам поналез. Вы налево, я направо. Димка, ты чего не догоняешь? Вы туда идите, а направо я пойду.

Не поняв, чему удивился Парамонов, он пошел вдоль стены тумана, внимательно вглядываясь в снег. Судя по следам, количество зверья в распадке должно было изрядно пополниться. Вот тут прошли три довольно крупных горных барана, за которыми осторожно кралась рысь, похоже, побаивалась столь сильного врага. Под самой сопкой он набрел на отпечатки копыт сохатого и удивленно присвистнул, потому что такие огромные следы видел впервые. Лось должен быть настоящим великаном, подумал он. По дороге сюда они почти не смотрели по сторонам, стараясь не потерять след мамонтов, и потому не замечали ничего вокруг. А ведь, если хорошенько прочесать прибрежный лес, тут можно неплохо поохотиться. Надо будет подумать об этом на обратном пути…

– Вале-ера! Давай сюда! – донесся до него крик и, обернувшись, он увидел, как оба друга яростно машут руками. Поняв, что они обнаружили что-то интересное, Валера поспешил к ним.

– Что такое? – спросил он, запыхавшись.

– Да ты сам посмотри! – Дима показал ему на снег.

Валера посмотрел, и у него перехватило дыхание. На снегу, выходя из туманной стены, четко отпечатались две полосы от полозьев нарт, которые тащил олень, судя по следу, очень крупный, намного крупнее своих обычных северных собратьев. А рядом тянулись следы двух пар широких, судя по отпечаткам, подбитых мехом лыж…

Глава 14Сражение у Гуляйполя

Артем внимательно следил за дорогой, и когда за следующим поворотом должны были показаться строения Хатагай-Хаи, сказал:

– Сергеич, остановись.

– Это еще зачем? – удивился водитель, но Незванов приказал ему:

– Делай, как капитан говорит.

– Когда туда ехали, на причале люди крутились, – объяснил Артем. – Не помешало бы проверить. Бинокля нет, случайно?

– У нас все есть! – гордо ответил запасливый Сергеич, достал из бардачка кожаный футляр и передал его Артему. Оптика оказалась не из самых лучших, но выбирать все равно было не из чего.

– Посидите здесь, я скоро, – сказал он и выпрыгнул из машины.

Опасения оказались ненапрасными. Посреди реки напротив поселка стоял «танк», коптя заведенным дизелем. «Арбалет» в нем был взведен, снаряд вложен. Хотя уже начинало смеркаться, Артем хорошо разглядел подпрыгивающих от холода рядом с бульдозером взрывника-наводчика Соломатина и бульдозериста Кончатого. Второй «танк» стоял на берегу, и его орудие было направлено на реку. Значит, Хлуднев поменял планы. Думая, что Бестужев ушел к якутам, и те могли приготовиться к отражению нападения, он решил выставить засаду и заняться обыкновенным дорожным разбоем. И первой жертвой должна была стать их машина.

Прикинув, что расстояние до первого «танка» составляет примерно с полкилометра, Артем быстро произвел в уме кое-какие подсчеты и вернулся к машине.

– Сергеич, – сказал он, приоткрыв водительскую дверь, – давай-ка мы с тобой местами поменяемся. Сейчас моя работа начинается. Тебя ведь не учили вождению в условиях артобстрела?

– Давай-давай! – поторопил шофера директор, заметив, что тот колеблется и не спешит выходить.

Водитель пересел назад. Артем сел за руль и, отчаянно газанув, рванул с места, резко набирая скорость.

– Эй, ты чего делаешь? – обиженно крикнул сзади Сергеич и схватил его за плечо.

– Не мешай! – зло бросил Артем, стряхнув его руку, и тот испуганно замолчал.

Он гнал машину, вдавив педаль газа до пола и слепя «танкистов» включенным дальним светом. Ему было хорошо видно, как засуетились Соломатин с Кончатым, как задвигалось вправо-влево «орудие», потом замерло, и сорвавшаяся с него огромная деревянная стрела понеслась, казалось, прямо в лобовое стекло «УАЗа». Он свернул влево так резко, что едва сумел удержать вставшую на два колеса машину. Снаряд пролетел мимо и со страшным грохотом разорвался где-то сзади.

Отчаянно вращая руль, Артем по широкой дуге зашел во фланг бульдозеру, видя, как Соломатин лихорадочно пытается установить на «орудие» новую стрелу, а Кончатый лезет в кабину. Не доехав метров сорок до «танка», Артем затормозил, крикнул Сергеичу:

– Гони за поворот, как увидишь, что я бегу к вам, сразу подъезжай!

Не оборачиваясь, выхватил из карманов оба «нагана» и побежал к бульдозеру. Соломатин все-таки успел заложить снаряд и взвести тетиву, но, поняв, что цель ускользнула, схватился за ружье. Артем выстрелил из обоих «наганов» одновременно, так, что пули прошли около его ушей. От страха оружие выпало из рук незадачливого «танкиста». Увидев такое дело, Кончатый выскочил из кабины и, петляя, как заяц, чесанул в сторону берега. Бросив вслед ему взгляд, Артем понял, что положение усложняется. От причала на помощь Соломатину бежали, размахивая ружьями, несколько человек. Артем не боялся их, просто они могли помешать ему. Но тут неожиданно сзади грохнул выстрел. Один из бегущих, выронив оружие, схватился за плечо и закрутился на месте. Остальные замерли в нерешительности, но после второго выстрела, хоть он никого и не зацепил, подхватили раненого и побежали обратно к берегу.

Артем обернулся и увидел стоящего на одном колене Незванова с карабином, выцеливающего очередную жертву.

– Хватит! – крикнул он директору. – Они уже не вернутся. Лучше следи за тем бульдозером! – он показал на второй «танк». – Если кто полезет на него – отгоняй! А я тут займусь…

Соломатин под шумок спрыгнул с бульдозера и собирался уйти по-английски, не прощаясь, но Артем ловко поймал его за воротник.

– И зачем только ты, Гриша, воевать пошел? – участливо спросил он. – Неужто тебе нравится в людей стрелять? Не твое ведь это дело…

И без всякого перехода, зашвырнув пленника на место наводчика, рявкнул:

– К орудию!

Сам полез в кабину, отметив, что Незванов, продолжает бегло стрелять, все так же стоя на одном колене. Посмотрел на берег и увидел, что от «танка» в разные стороны разбегаются несколько человек.

– Присмотри, чтобы этот не сбежал! – крикнул он директору и, сев за рычаги, развернул бульдозер орудием к берегу. Спрыгнул на лед, приказал Соломатину:

– Наводи!

– Куда? – спросил тот, трясясь от страха.

– А вот на тот агрегат! – показал Артем в сторону берега. – И попробуй только схалтурить!

Соломатин покрутил две ручки – умельцы установили орудие на больших подшипниках, и оно легко поворачивалось во всех плоскостях, – и сказал:

– Готово…

Артем посмотрел в прорезь самодельного прицела, чуть подкрутил ручку, скомандовал:

– Огонь!

Соломатин достал из висевшей у него на плече брезентовой сумки детонатор с куском шнура, вставил в снаряд, поджег и дернул за рычаг. С металлическим звоном выпрямилась тетива, и стрела помчалась к цели. Артем боялся, что, ударившись о металл, стрела отлетит в сторону, не причинив «танку» особого вреда, но длина шнура оказалась очень удачно рассчитана, и снаряд взорвался точно в тот момент, когда врезался в капот бульдозера. Зрелище получилось грандиозное – сдетонировал боезапас второго «танка», в котором было, наверно, не меньше десятка зарядов. Во все стороны полетели рваные куски металла, и через несколько секунд подбитая машина загорелась, испуская клубы черного дыма.

– Капсюль давай! – снова приказал Артем Соломатину.

Тот достал еще один детонатор и протянул его Бестужеву, но длина шнура не устроила Артема.

– Длиннее есть? – спросил он сердито.

Тот дрожащими руками вытащил другой капсюль, шнур на котором был раза в два длиннее. На этот раз Артем остался доволен.

– Вставляй и поджигай! – приказал он, показав на некое подобие кассеты, в которой были закреплены еще восемь стрел. – А потом беги, и не дай тебе бог еще раз попасться мне на глаза!

Когда, рассыпая искры, зашипел огнепроводный шнур, Артем прихватил ружье Соломатина, крикнул: «Ноги!» и, проследив, чтобы Незванов не отставал от него, помчался в сторону от обреченного бульдозера. Они успели отбежать достаточно далеко, но когда сзади громыхнуло, Артем на всякий случай схватил директора и повалился вместе с ним на лед. И вовремя, потому что метрах в десяти впереди с лязгом грохнулся большой металлический лист, а еще несколько более мелких деталей выбили ледяные фонтанчики в непосредственной близости от них. Случайно посмотрев в сторону берега, Артем увидел, как Соломатин, целый и невредимый, чешет в поселок.

А Сергеич уже на всех парах гнал машину им навстречу. Артем больше не опасался нападения, понимая, что хлудневское воинство полностью деморализовано выводом из строя двух единиц тяжелого вооружения и вряд ли теперь способно к активным действиям. Но он понимал и то, что, если не развить успех, Хлуднев может найти способ поднять воинский дух своих шестерок, и тогда все придется начинать сначала. У него уже был готов план операции, и оставалось только согласовать его с Незвановым.

– Ну, ты молодец! – сказал директор, усевшись в машину. – И правда, специалист! Быть тебе главнокомандующим нашими вооруженными силами!

Неплохо, подумал Бестужев. За одни сутки уже второе лестное предложение…

– Ты тоже неплохо держался, – скромно ответил он, засовывая за сиденье трофейное ружье. – Здорово помог.

– Только почему это ты их так жалеешь? – продолжил Незванов. – Всех отпустил, мне стрелять не велел…

– Жалею?.. – задумчиво ответил Артем. – Скорее не жалею, а сохраняю. Убить легко, а вот воскресить еще никого не удавалось. Ведь свои это люди…

– Какие они свои! – возмутился Незванов. – Они, между прочим, в нас не из рогаток стреляли.

– А я не ставил себе задачу уничтожать живую силу противника, – Артем постарался свести разговор к шутке. – Мне нужно было деморализовать его, и это вполне удалось. Теперь они долго не высунутся.

– А потом соберутся с силами и возьмутся за старое! – возразил Иван Петрович.

– Именно об этом я и хочу поговорить, – перейдя на серьезный тон, сказал Артем и за несколько минут изложил директору придуманный план.

– Ты упадешь, – с сомнением проговорил Незванов. – Вторые сутки не спишь. Есть ведь предел любым силам.

– Ничего, я привычный, – отмахнулся Артем. – Посплю по дороге. Нельзя нам сейчас терять преимущество внезапности. Завтра они придут в себя и могут приготовиться. А нам лишняя кровь вовсе ни к чему.

Глава 15Взятие Гуляйполя

Во второй половине ночи луна спряталась за длинную сопку на другой стороне реки, и на улице поселка стало совсем темно. Бублик в самом паршивом расположении духа плелся к причалу, где его ждал Таракан, и размышлял о превратностях судьбы. Еще недавно он был приближен к шефу и командовал мужиками, никто не заставлял его работать и ходить в караулы. А теперь, после дурацкого промаха, допущенного им вместе с Тараканом, Мишка отлучил их от стола и отправил к мужикам. Считай, опустил… Бублик скрипел зубами и клял последними словами проклятого Темку Бестужева, виновника всех бед.

Сегодня Хлуднев назначил их в паре с Тараканом на пост у реки, да еще в самое поганое время, с двух до четырех ночи, когда совсем не хочется вылезать из постели, а мороз усиливается до предела. Караул был делом мужицким, ни одного из блатных ни разу в него не назначали, разве только на проверку постов, и Бублик сильно переживал из-за такого резкого падения своего статуса.

Они с Тараканом знали хитрые уловки часовых, которые по очереди бегали греться в крайний от реки дом и проводили на посту по одному часу вместо двух. Проверяя караулы, Бублик пару раз ловил их на этом, сдавал шефу, а тот уже придумывал нарушителям наказание. Теперь он сам воспользовался той же уловкой, но боялся, что кто-нибудь из обозленных на него мужиков, в свою очередь, сдаст его самого.

У самого причала черным пятном на белом снегу выделялся все еще воняющий гарью сожженный бульдозер. Второй «танк» при взрыве проломил лед и ушел на дно. В этом месте было глубоко, он скрылся вместе с кабиной, и к ночи полынья затянулась тонким ледком. Взбешенный потерей боевой техники шеф так отходил Соломатина, что тот сейчас валялся со сломанной челюстью.

Таракана на причале почему-то не оказалось, хотя они договорились встретиться именно здесь. Наверное, залез под мостки, чтобы укрыться там от дующего вдоль реки пронизывающего тягучего ветерка. Бублик спустился по береговому откосу на лед и заглянул под настил. Точно, вон он, сидит на корточках, прислонившись к толстой деревянной свае.

– Ты здесь не замерз? – тихо спросил Бублик. Сейчас Таракан пойдет будить смену, после чего сразу завалится в койку, а он должен дождаться сменщиков, и только потом можно будет отправиться спать. Бублик предпочел бы другой расклад, чтобы все было наоборот, но еще перед заступлением на пост они бросили жребий, и выпало именно так.

Сидящий на корточках человек поднялся на ноги, и Бублик вдруг понял, что это вовсе не Таракан. Этот был значительно выше ростом его мелкого приятеля, и даже в темноте можно было разглядеть, что одежда на нем не та. Единственным сходным признаком было ружье на плече.

– Ты кто? – севшим вдруг голосом спросил Бублик, пытаясь снять с плеча свое ружье, но в толстых меховых рукавицах сделать это оказалось непросто. Он стряхнул рукавицы на снег, удивляясь, что незнакомец даже не пытается взяться за оружие, а просто стоит и смотрит на него. Вдруг чья-то железная рука охватила его сзади за шею, и что-то ледяное прикоснулось к горлу.

– Ни звука! – прозвучал спокойный голос, который Бублик тут же узнал. – Дернешься, перережу глотку.

– Темка! – прохрипел ошеломленный Бублик. – Не надо, Темка, я буду молчать!

– Конечно, будешь, куда ты денешься! – усмехнулся Бестужев, убрав нож и отобрав ружье, после чего обратился к напарнику:

– Витя, отведи его в автобус и передай Сикорскому, чтобы подтягивались сюда. Только шума не поднимайте, ждите здесь. А этого, если будет трепыхаться по дороге, вали без зазрения совести.

– Где Таракан? – дрожащим голосом спросил Бублик.

– Вот он-то как раз трепыхался, – ответил Артем таким мрачным голосом, что Бублик обомлел. В это время из темноты возник еще один силуэт, и Бестужев добавил с непонятной усмешкой: – Видишь, человек уже от полыньи возвращается…

– Руки за спину и вперед! – приказал Витя Бублику, едва не напустившему в штаны от страха, и куда-то погнал его по льду.

Автобус стоял метрах в пятистах от причала, скрываясь за небольшой скалой. В нем было полно народа, который, подчинившись приказу невысокого подвижного командира, высыпал на лед, забрасывая на плечи оружие. Бублика пинками загнали в салон, и только тут у него отлегло на сердце – он увидел связанного по рукам и ногам, но целого и невредимого Таракана.

…Вернувшись на Красноармеец, Незванов с Бестужевым первым делом сдали в больницу Егора Афанасьевича Кривошапкина. Действие лекарств, которые вкололи ему на Тоболяхе, к этому времени кончилось, у него поднялась температура и начался бред. Медики немедленно взяли его в оборот, выгнав директора и Артема, и они отправились в столовую, потому что время близилось к восьми вечера, а они последний раз ели в девять утра. Пока обедали, а заодно и ужинали, Сергеич объехал людей, которых назвал ему директор и, когда они пришли в контору, там уже собрались десять крепких мужчин, в том числе милиционер в звании лейтенанта. Милиционер и еще один невысокий жилистый мужчина были вооружены карабинами, остальные – охотничьими ружьями.

– Седых с ребятами не вернулись? – спросил Незванов у лейтенанта и, услышав отрицательный ответ, поморщился:

– Жалко! Ладно, придется обойтись без них. – И громко, чтобы слышали все, объявил, положив руку на плечо Артема: – Внимание! Знакомьтесь, это капитан спецназа Бестужев, и с этого момента вы все поступаете в его распоряжение. В его боевых качествах я сегодня лично убедился, поэтому он назначен командиром нашего вооруженного формирования. Командуйте, капитан!

Незванов отошел в сторону. Артем обвел взглядом свое пестрое воинство и негромко скомандовал:

– Становись!

Видно, все они служили в армии, потому что быстро и привычно выстроились в шеренгу вдоль стены. Место на правом фланге заняли милиционер и жилистый, причем лейтенант уважительно пропустил его вперед. Артем подошел к ним и спросил мужчину с карабином:

– Ваше звание?

– Капитан милиции Сикорский! – ответил тот, не отводя взгляда, и Бестужев отметил мелькнувшую в его глазах искорку какого-то хищного веселья.

– Вы? – Артем повернулся к милиционеру.

– Участковый инспектор лейтенант милиции Винокуров!

– Хорошо! – кивнул он и прошел вдоль строя. – Объясняю боевую задачу. В поселке Хатагай-Хая власть захватили криминальные элементы во главе с неким Хлудневым. Они не только терроризируют население своего поселка, но и готовятся к нападению на Тоболях и Красноармеец. Сегодня мы с Иваном Петровичем уничтожили две единицы их самодельной боевой техники, но полностью опасность не устранена. Поэтому…

Артему хватило пяти минут, чтобы разъяснить своему войску план операции. Закончив, он добавил:

– Дело опасное, и беру с собой только добровольцев. На принятие решения даю две минуты, в течение которых вы можете покинуть строй и спокойно уйти домой. Никто никогда вас в этом не упрекнет. Но через две минуты те, кто останется, считаются мобилизованными и должны беспрекословно подчиняться моим приказам. Время пошло!

Артем посмотрел на часы и, отойдя к окну в торце коридора, отвернулся от строя, чтобы даже взглядом не влиять на принятие решения. Когда секундная стрелка пробежала два круга, дал сверху еще полминуты и, повернувшись, увидел, что все остались на своих местах.

– Отлично! – довольно констатировал он. – Я так и предполагал. Теперь добавлю – по возможности, а для тех, кто плохо слышит, повторяю – по возможности! – мы должны обойтись без потерь и кровопролития. Как с нашей стороны, так и со стороны противника. Не будем забывать, что с той стороны будут такие же люди, как и мы, такие же российские граждане, а не какие-то душманы. Сейчас грузимся в автобус и выдвигаемся немедленно. Ближе познакомимся по дороге. Вопросы есть? Вопросов нет. Напрра-аво! В автобус – шагом марш!

В автобусе-вахтовке было тепло. Артем быстро познакомился со своей командой. У него была отличная память, в которую сразу накрепко впечаталось имя каждого бойца и их армейские звания и специальности. Потом пересел с Сикорским и Винокуровым на заднее сиденье, чтобы поговорить с ними более обстоятельно.

– В армии служили? – спросил он.

– Конечно, капитан, – ответил Сикорский. – Только я во внутренних войсках…

– Меня зовут Артем.

– Отлично. Меня – Стас.

– А тебя, лейтенант?

– Василий. Воздушно-десантные войска, замкомвзвода разведроты! – с гордостью отрекомендовался Винокуров.

– В Чечне бывал?

– Как же без этого? Пришлось, конечно.

– Очень хорошо! – сказал Артем и громко, чтобы слышали все, добавил: – Капитан Сикорский и лейтенант Винокуров назначаются моими заместителями. В мое отсутствие их приказы обязательны к исполнению!

– Артем, – Сикорский наклонился к нему, – ты называл фамилию Хлуднева. Его не Михаилом зовут?

– Да, Мишкой. Ты что, знаешь его?

– Наслышан, – Стас покачал головой. – Очень скользкий тип и опасный! Один всего лишь раз срок отмотал, и все на этом. Больше ни разу не смогли его ни на чем зацепить, а было за что, ой, было! На нем уже пробу негде ставить. В районе за два года произошли два нападения на золотоприемные пункты в артелях, и в обоих случаях фигурировал Хлуднев. Только, как ни крутили, доказать ничего не смогли, хотя ребята уверены, что за ним числятся два трупа. Ему хоть яйца в двери зажимай, не признается.

– И зажимали, конечно? – усмехнулся Артем.

– Я с ним не работал, – уклончиво ответил Стас, – а что другие делали – Бог им судья… Только, думаю, если бы вся эта ерунда не случилась, то не позже сентября золото на Хае тоже выгребли бы подчистую. И опять Хлуднев не при делах…

– Ладно, если все сложится, как наметили, я тебе продемонстрирую метод экстренного потрошения, и ты точно узнаешь, причастен Мишка или нет, – пообещал Артем и вернулся на переднее, командирское, место. Смертельно хотелось спать, но он не закрывал глаз, понимая, что перед операцией расслабляться нельзя. Проделал несколько специальных упражнений из тех, что делаются в неподвижном состоянии, перекатывая мышцы, и почувствовал, как к нему возвращается бодрость. Правда, саднили под одеждой обмороженные места, но это можно было перетерпеть.

К причалу, где, как знал Бестужев, должны были крутиться часовые, отправились втроем – сам Артем, лейтенант Винокуров и молчаливый, здоровый, как лось, боец Витя Абросимов. Снять часового, который спрятал нос в поднятый воротник овчинного полушубка и оттого не видел ничего вокруг, не составило никакого труда. Артем просто бесшумно подошел к нему сзади и, приставив острие ножа к горлу, тихо сказал, снимая у него с плеча ружье:

– Малчы или савсэм ножиком зарэжу, да? – и для полноты впечатления слегка усилил нажатие.

– Молчу, молчу! – испуганно прошептал часовой, которого карикатурный кавказский акцент напугал сильнее, чем ощущение холодной стали на горле.

– Таракан! – удивился Артем. – И тебя припахали! Где второй?

– Греться пошел. К четырем должен подойти. Ну, Темка, бля, напугал!

– Кто? Говори быстро, а то еще не так напугаю!

– Бублик…

– Дела! – протянул Артем. – Значит, оба в немилость попали!

– Из-за тебя! – обиженно ответил Таракан.

– Знать, судьба твоя такая, – сочувственно вздохнул Бестужев. – А теперь топай-ка ты, Тараканище, в плен, раз попался.

Он жестом подозвал Винокурова и приказал ему отвести пленного в автобус, после чего сразу возвращаться. Пока тот ходил, взяли в плен и второго часового, Бублика. Конвоировать его Артем отправил Витю Абросимова, а сам с лейтенантом, прячась за домами, отправился к председательскому дому, где квартировал Хлуднев. Появления смены караула Бестужев опасался меньше всего. Какому дураку придет в голову самостоятельно отправляться на мороз? Не разбудил сменщик – и не надо, а я тут ни при чем!

Обойдя вокруг дома и убедившись, что в нем не светится ни одно окно, Артем осторожно потянул на себя входную дверь, но она оказалась заперта и не подалась. Артем знаком приказал Винокурову спрятаться и ждать, а сам тенью скользнул к соседнему маленькому домику, где жил старый Нечитайло. Остальные старатели селились по нескольку человек в каждом доме, но «шнырь» Нечитайло отличался настолько склочным и неуживчивым характером, что ему выпала привилегия жить в гордом одиночестве.

Здесь оказалось не заперто. Артем зашел в крошечный коридорчик и, подсвечивая едва теплящимся фонариком – морозом перехватило батарейки, – открыл следующую дверь, отогнул подвешенное для тепла невообразимо грязное ватное одеяло и вошел внутрь. В маленькой комнате, единственной в доме, было жарко натоплено. Он подошел к кровати, с которой доносился переливистый храп, и тронул старика за плечо.

– А? Что? – сев на кровати, закрутил головой Нечитайло. – Кто здесь?

– Тихо! – прошептал он. – Артем я, Артем Бестужев. Ключ у тебя?

– Какой ключ? – старик все еще не пришел в себя спросонок.

– Обыкновенный. От председательского дома, – и он для убедительности поднес к носу Нечитайло «наган», осветив его фонариком.

При виде оружия старик сразу проснулся.

– Конечно, конечно! Сейчас! – не вставая с кровати, он взял со стоящего рядом стула брюки, вытащил из кармана связку ключей на цепочке, отцепил один и протянул Артему.

– Только не вздумай тревогу поднимать, а то… – Артем многозначительно покачал револьвером.

– Да на кой он мне нужен, этот бандюга? – с неожиданной злостью ответил Нечитайло. – Даже пальцем не шевельну! Иди, делай свое дело, а я спать буду…

…Больше всего Артем опасался, что Хлуднев, заперев изнутри дверь, оставил ключ в замке с той стороны. Но, слава богу, этого не случилось. Он осторожно, почти без щелчка, отпер замок и, слегка приподняв дверь за ручку, чтобы не скрипела, вошел в холодный коридор. Дом у председателя был добротный, не скрипели ни двери, ни половицы, и Артем с Винокуровым бесшумно проникли в комнату. Бестужев с удовлетворением отметил, что лейтенант действует вполне профессионально. Похоже, в разведроте у него были хорошие учителя, и он не один десяток километров прополз на брюхе, прежде чем стать старшим сержантом и заместителем командира взвода.

Прислушавшись, Артем услышал негромкое сопение и двинулся на звук. Дверь в спальню оказалась не прикрыта, и они, осторожно ступая, вошли туда. Двигаясь на звук, подошли вплотную к невидимой в темноте кровати. Артем тронул рукой плечо Винокурова, и тот включил свой фонарь, направив луч света в лицо спящего Хлуднева. Тот отреагировал мгновенно. Даже не открыв глаз, он резким движением выбросил левую руку к стулу, на котором была свалена его одежда, а поверх ее лежал потертый револьвер. Но какую бы реакцию ни демонстрировал Хлуднев, до Бестужева ему было далеко. Артем перехватил его руку на полпути и нажал большим пальцем нужную точку. Хлуднев взвыл от боли, и рука повисла плетью.

Лейтенант быстро прибрал «наган» и моментально сковал наручниками руки «атамана», предварительно просунув их между прутьями на спинке металлической кровати. Артем вытащил из-за пазухи рулончик скотча, прихваченный в приемной у Незванова, и прямо поверх недельной щетины замотал Хлудневу рот. А когда тот промычал что-то неразборчивое, сказал:

– Ты бы не шумел, а то еще и нос случайно заклею. Совсем дышать не сможешь. Ты полежи пока здесь спокойненько, а мы сходим кое-куда и вернемся.

Артем отправил лейтенанта к причалу, куда должно было уже подтянуться его воинство во главе с Сикорским, а сам обошел вокруг блатного барака. Слепые замороженные окна были непроглядно темны, лишь в одном едва теплился чуть заметный огонек не то свечи, не то какого-то другого светильника, но не электрической лампы – на ночь генератор был выключен. Слегка потянул на себя входную дверь, она, разумеется, была не заперта.

Хорошо, подумал Артем, что в поселке не осталось собак, иначе им ни за что не удалось бы провернуть операцию, не подняв шума. Еще с осени собаки одна за другой стали куда-то бесследно пропадать, после чего то из одного, то из другого дома тянуло густым мясным духом. Нескольких уцелевших щенков старатели разобрали по домам, чтобы не замерзли. Позаботились о сохранении породы…

… Долго ждать не пришлось. Через несколько минут он увидел цепочку приближающихся темных силуэтов. Винокуров вел бойцов грамотно, соблюдая дистанцию и придерживаясь стен домов. Тишину нарушал только скрип снега, но вряд ли он мог быть услышан внутри зданий. Инструкция, шепотом данная Бестужевым подчиненным на крыльце барака, была предельно краткой: врываемся в комнаты, разоружаем всех и выгоняем в коридор. Выполнение приказа тоже не заняло много времени. Одновременно распахнулись все двери, раздались разноголосые команды, крики, шлепки ударов, и коридор наполнился полуголыми ошеломленными людьми, в глаза которым били несколько фонарей, а у двоих или троих наиболее медлительных или непонятливых фонари вздувались и под глазами.

– Командир, а с этой что делать? – спросил один из бойцов, подзывая Бестужева к двери, из которой только что вытолкнул очередного блатного. – Тоже в общий строй?

Артем заглянул в комнату и увидел сидящую на кровати голую повариху Машу, далеко не молодую, нескладную и коротконогую, но почему-то пользующуюся у мужиков особым успехом. В других комнатах нашлись и другие две поварихи, причем одна из них, Таиска, в момент штурма ублажала Гошу Душмана, выслужившего себе место в блатном бараке. Именно в его комнате горела масляная коптилка, свет которой Бестужев увидел в окне.

– Нет, эти пусть одеваются и дуют по домам, – ответил Артем. – Вы собирайте оружие, а мужской пол пусть портки натягивает, потом постройте их всех в коридоре.

Артем сделал знак Сикорскому, и они вдвоем вышли на крыльцо. Сикорский достал из кармана картонный цилиндрик, поднял его над головой и дернул привязанное к шнурку кольцо. В воздух взвилась ракета, освещая поселок зыбким зеленым светом. Это был сигнал водителю автобуса. Потом Стас взял висящий за спиной мегафон. Усиленный голос прозвучал в морозной тишине оглушительно.

– Граждане старатели! – произнес он голосом капитана Жеглова в исполнении Высоцкого. – Власть в поселке сменилась, но выходить с поднятыми руками не надо. Просьба ко всем до утра оставаться по домам. Сбор на завтрак в обычное время.

Сделав выдержку с полминуты, Сикорский повторил тот же текст, после чего выключил мегафон и спросил у Артема:

– Ты уверен, что никто из них не захочет заступиться за своего атамана?

– Еще бы! – усмехнулся Бестужев. – На все сто!

– А не забыл, ты мне экстренное потрошение обещал показать? – напомнил Стас. – Ловлю на слове!

– Хорошо! – согласился Артем. – Подожди меня тут.

Он вернулся в барак, разыскал Гошу Душмана, который почему-то оказался одет только в кальсоны и толстый свитер, заставил его натянуть валенки и вытолкнул на улицу.

– Куда ты меня ведешь? – округлив глаза, шепотом спросил Гоша.

– Иди, сейчас узнаешь, – не стал вдаваться в объяснения Артем.

Около председательского дома он попросил Сикорского:

– Стрельни-ка разок.

– В него, что ли? – удивился Стас и немедленно направил ствол карабина на Душмана. Гоша шарахнулся в сторону, но Бестужев крепко держал его за плечо.

– Нет, в воздух! – рассмеялся Артем. – Что это вы все такие кровожадные?

Сикорский выпалил из карабина в небо. Артем громко, так чтобы было слышно в доме, страшным голосом закричал: «Сука, ты Кольку убил!» и два раза нажал на спусковой крючок своего «нагана». Потом несильно ткнул Гошу костяшками пальцев ниже уха и подхватил его обмякшее тело. Он знал, что не причинил здоровью Душмана особого вреда, но минут двадцать тому придется побыть в отключке. А для задуманного представления ему нужен был «свежий труп».

– Ничему не удивляйся и старайся мне подыгрывать, – скомандовал он Сикорскому и, без особых церемоний волоча «труп» за шиворот, влетел с ним в дом. Затащил в спальню, где скованный наручниками пребывал на кровати незадачливый атаман, расчетливо, лицом кверху швырнул на пол посреди комнаты, мазнул по «трупу» лучом фонаря, чтобы Хлуднев увидел лицо, и хрипло заорал:

– Он Кольку убил! Ты понял, падаль? Кольку!!! Я его завалил, теперь твоя очередь! – и неопасно, но чувствительно заехал атаману кулаком по ребрам, отчего тот что-то глухо замычал из-под скотча.

– Что ты говоришь, сука? – Артем ножом подцепил скотч, намеренно поцарапав при этом щеку, рванул его вместе со щетиной, отчего Хлуднев отчаянно взвыл.

– Я здесь при чем? – заорал он, чуть оправившись от боли.

– Ты еще спрашиваешь? – Сделав страшные глаза, Бестужев прижал к его лбу ствол «нагана». – Ты еще спрашиваешь, тварь? Ты ими командовал!

– Кончай его, Артем, что его слушать! – Сикорский оказался талантливым учеником. – Одним больше, одним меньше… Спишем на сопротивление, кто там будет разбираться?

– Тема, не надо… – Хлуднев покрылся испариной, в голосе прозвучал смертельный ужас.

– Не надо? – Артем с громким щелчком взвел курок. – Тогда признавайся, падаль, зачем устроился в артель? Чтобы взять кассу? Ну? Говори!

– Да, – Хлуднев быстро-быстро закивал головой.

– Еще кто-нибудь из ваших есть здесь?

– Нет, они должны были подъехать на катере, еще летом, но…

– Понятно. В других артелях тоже ты поработал?

Хлуднев снова закивал, радуясь, что опасность если и не миновала совсем, то хотя бы отступила.

– Ну, все, Стас, теперь он твой! – сказал Бестужев, спрятал револьвер и, наклонившись к Гоше, похлопал его по щекам:

– Вставай, бесштанная команда, замерзнешь!

Тот застонал и помотал головой, уклоняясь от пощечин. Поняв, что его провели, Хлуднев взвыл от бессильной злобы:

– На понт взяли, мусора поганые? Да хрен вы чего докажете!

– А мне и не надо ничего доказывать, – как-то совсем по-будничному сказал Сикорский. – У нас сейчас совсем другие расклады действуют. Ты еще не слышал?

Уже в автобусе, когда Бестужев пребывал в состоянии сладкой дремы, Сикорский шепнул ему:

– А ведь ничего нового, я такое в кино видел.

– Это «В августе сорок четвертого», что ли? – лениво спросил Артем.

– Ну да…

– Так книгу специалист писал, – сказал Артем и окончательно погрузился в сон.

Глава 16Сено-солома и стрела из прошлого

Шутливый треп около костра уже не казался таким уж пустопорожним. Самые невероятные фантазии не казались больше такими уж невозможными. В самом деле, вот стена тумана, пропускающего все живое оттуда и не позволяющего проникнуть туда. Стадо древних мамонтов в нескольких километрах и, самое невероятное, чего можно было ожидать, – люди, пришельцы из прошлого… Кто они? Чем грозит встреча с ними? Ответ на эти вопросы трое друзей могли получить, только пойдя по следам нарт. Но тут выяснилось такое, что все они на некоторое время перестали думать даже о таинственных пришельцах из тумана веков.

Седых забросил карабин на левое плечо, и вдруг Дима, как-то странно глядя на него, спросил:

– Валера, где у тебя правая рука?

– Ты что? – удивился тот. – Других забот у тебя нет?

– Ну, покажи, – не отставал Дима. – Трудно, что ли?

– Да на тебе! – Валера махнул левой рукой. – Больше ничего не нужно?

– А ты, Колян? – обратился Дима ко второму другу. – У тебя где правая?

– Да вот же! – с удивленным видом ответил Евтушенко и тоже показал левую руку. – Что это с тобой?

– А сердце с какой стороны? – замогильным голосом спросил Дима, отступив пару шагов назад.

– Тут, конечно! – недоуменно сказал Коля и приложил правую руку к правой стороне груди.

– А у тебя? – Парамонов повернулся к Валере. Тот повторил жест и сказал:

– Слушай, чего ты дурака валяешь? Заняться больше нечем?

– А я сразу и не врубился, – произнес Дима, отступая еще дальше, – когда ты сказал, что направо пойдешь, а сам налево поперся. И Коля тоже, даже не удивился, будто так и надо. И сейчас ты карабин на левое плечо повесил. Раньше ты никогда так не делал… Нет, мужики, у нормальных людей сердце с этой стороны, а правая рука – вот она!

– Слушай, Димон, – с подозрением спросил Валера, – сам-то ты нормальный? У тебя, часом, крыша не поехала? От переживаний?

– У меня как раз с крышей все в порядке, и в туман я не лазил. А вот вы…

– Ты говори, да не заговаривайся! – нахмурился Коля.

– Не верите? – разозлился Дима. – Как бы вам доказать?

Он почесал затылок под шапкой и придумал:

– Покажи-ка карабин!

Валера снял с плеча оружие.

– А теперь смотри! – торжествующе сказал Дима и протянул ему свой. И тут Валере стало не до шуток. Затворы у двух карабинов торчали в разные стороны. А когда все трое сравнили наручные часы, оказалось, что у двоих ходивших в туман цифры на циферблатах смотрят совсем не в ту сторону, что у Парамонова.

– Не понял… – растерянно проговорил Коля.

– Чего уж тут понимать, – обреченно сказал Валера, – этот туман нас с тобой слева направо вывернул.

– Что делать будем?

– Может быть, нужно опять туда сходить? – несмело предложил Дима. – Чтобы назад перевернуло?

– Ну, спасибо, друг! – Коля чуть не плакал. – Сам иди!

– А ведь Димон прав! – неожиданно сказал Седых. – Больше нам ничего не остается. Лично я не хочу жить вывернутым наизнанку.

– Что, на самом деле пойдешь? – удивился Евтушенко.

– Пойду. Давай веревку!

Валера намотал конец фала на руку, положил на снег карабин и с обреченным видом шагнул в туман. Все было, как в прошлый раз, – двести шагов в непроглядной сиреневой мгле, непрерывные подергивания за веревку, и выход на ослепительное снежное пространство.

– Ну, как? – Евтушенко с надеждой смотрел на Валеру.

Седых сбросил левую рукавицу, задрал рукав и посмотрел на часы.

– Вам виднее. Это какая рука? А то я уже совсем запутался.

– Левая! – сказал Дима и, глянув на часы, облегченно вздохнул. – Теперь все в порядке, слава богу! А тебе к одной ноге сено надо привязать, а к другой солому, чтобы не путался.

– Держи! – Валера протянул Коле веревку и показал на туманную стену. – Теперь твоя очередь.

Коля взял конец в правую руку, перекрестился левой рукавицей, закрыл глаза и шагнул в туман…

…Через час, сварив на обед пшенный кулеш с тушенкой, они сидели у костра, поглядывая друг на друга, отпускали хохмочки и тут же начинали ржать над ними, как лошади. Сами понимали, что шутки дурацкие, но ничего не могли с собой поделать, таким немудрящим способом сбрасывали они пережитый стресс.

– Коль, а какой ты рукой ложку держишь? – Дима бросал наигранно-удивленный взгляд на Евтушенко и сам начинал хохотать.

– Я вот думаю, чего это ты, Димон, от нас так шарахнулся там, у стены? – не оставался в долгу Коля. – Смотрел на нас, будто мы тебя вот-вот схаваем!

– Сам бы ты как смотрел? – огрызнулся Парамонов. – Мозги ведь у вас тоже перевернулись! Откуда мне знать, в какую сторону?

– Я и сейчас человечинки хочу! – скрючив пальцы на манер когтей, Коля протянул руки к Диминому лицу. – Р-р-р!

– Все! Повеселились, и хватит, – Валера первым взял себя в руки. – Дай бог, чтобы обошлось без последствий, а то ведь, кто его знает, что там внутри, в этом тумане. Вдруг радиация или другая какая гадость…

– Не знаю, как насчет радиации, но вреда особого я пока не заметил. А вот польза точно есть, – Коля тоже перешел на серьезные тон и, заметив обращенные на него взгляды друзей, продолжил: – Помните, я себе по пальцу кувалдой заехал? У меня тогда ноготь начисто слез, а новый никак не хотел расти. До сегодняшнего дня… А сейчас, смотрите!

Он показал друзьям большой палец левой руки, и те вместо уродливого сморщенного шрама увидели на нем блестящий розовый ноготь безупречной формы.

– А у меня зуб перестал болеть! – признался Седых. – А ныл ведь со вчерашнего дня…

– Так, может, мне тоже надо туда нырнуть? – улыбнулся Дима. – Смотришь, и у меня какая болезнь пройдет, тот же остеохондроз, к примеру…

– Зря смеешься! – серьезно сказал Валера. – Мы ведь ничего не знаем про этот туман. Что это такое? Какие у него свойства? Ноготь, что у Коли вырос, это ведь не шуточки, да и мой зуб вряд ли случайно перестал болеть.

– Ты карабин свой специально в таком виде оставил? – спросил Дима, взяв в руки и с интересом рассматривая странное оружие, затвор в котором нужно было взводить левой рукой, а все надписи и номера, выбитые на вороненом металле, читались справа налево.

– Конечно! Кто бы нам поверил без доказательства? – ответил Валера. – Ты бы поверил?

– Вряд ли, – согласился Дима. – А с другой стороны, такое не придумаешь…

– Вот именно! – Валера хлопнул рукой по колену. – Даже Мюллер до такого не додумается. А если еще мы этих людей найдем…

– Ты предлагаешь за ними гоняться? – осторожно спросил Евтушенко.

– А тебе разве не интересно, кто они такие? – удивился Седых.

– Может быть, хватит с нас приключений? – неуверенно сказал Коля. – И так, неизвестно еще, каким боком нам это выворачивание туда-обратно вылезет…

– Вы как хотите, мужики, – стал закипать Валера, – но раз уж мы пошли на разведку, то надо довести ее до конца. Если вы не согласны, берите ноги в руки и топайте до дома, до завтра как раз дойдете. А я, пока не разберусь во всем, останусь здесь.

– Ага, так мы тебя и оставили одного! – оборвал его Парамонов. – Много берешь на себя – «топайте до дома!» Вместе приехали, вместе и уедем. И искать этих первобытных тоже вместе будем.

– А ты уверен, что они на самом деле первобытные? – с сомнением спросил Евтушенко.

– Так какие же еще, если с мамонтами соседствуют? – Дима не сомневался в своей правоте.

– В любом случае, чтобы убедиться, сначала нужно их найти, – подвел итог Валера. – Только надо помнить, что люди – это не мамонты, от них любой пакости ожидать можно. Поэтому предлагаю идти по следу, но держать ушки на макушке.

– Ни за кем идти уже не надо, – почему-то шепотом произнес Коля, сидевший у костра лицом к туманной стене, от которой они отъехали всего на несколько сотен метров. – Вон они, сами к нам пришли!

Из тумана появились довольно большие нарты с запряженным в них крупным оленем, а следом – две человеческие фигуры, одетые во что-то бесформенное. Рядом с ними шел еще один олень.

– Ни хрена себе! – понизив голос, сказал Валера, взял бинокль и принялся разглядывать странную процессию.

Олень был действительно велик, раза в два выше тех, которых Валере приходилось видеть у якутов. Но не он в первую очередь привлек внимание, а идущие за нартами люди, с ног до головы одетые в мешковатую одежду, похоже, кожаную, но скорее всего меховую, мехом внутрь. Один из них, тот, что повыше, держал в руке копье – деревянный шест, заканчивающийся наконечником, но из чего он был сделан, Валера не смог определить, бинокль подрагивал в руке, и мелочи рассмотреть было довольно трудно. А еще у него что-то торчало из-за спины, и Валере показалось, что это лук со стрелами.

Димины подозрения полностью подтверждались.

Ветерок тянул в сторону стены. Почуяв запах дыма, пришельцы настороженно остановились, увидели костер и замерли на месте. Вооруженный выставил копье перед собой, показывая, что не намерен сдаваться без боя.

– Что делать будем? – сдавленным голосом спросил Дима, сжимая в руке карабин.

– Не знаю… – честно признался Седых. Одно дело – строить планы, видя перед собой только следы гипотетических пришельцев из прошлого, и совсем другое, когда вот они, перед тобой, грозят тебе оружием, и надо быстро что-то придумывать, чтобы не позволить встрече превратиться в конфликт. И Валера решился.

– Будем контакты наводить, – сказал он друзьям. – Я пойду вперед, вы за мной, но в отдалении. Держите на всякий случай этих первобытных на мушке, прикрывайте меня. Но стрелять в самом крайнем случае только, если нападут.

Он положил свое «перевернутое» оружие на нарты и направился к туманной стене. Коля загнал в магазин пятизарядки заряженные жаканами патроны, и они с Димой последовали за ним на приличном отдалении. Приблизившись к пришельцам метров на сто, Седых развел в стороны руки, чтобы было видно, что он не вооружен, и громко крикнул:

– Не бойтесь, мы друзья! Мы не причиним вам вреда!

Конечно, они не поняли слов, но, видимо, разобрались, что означает его универсальный жест. Тот, что повыше, перестал угрожать копьем, подняв его наконечником кверху. Подойдя еще ближе, Валера по каким-то неуловимым признакам опознал во втором пришельце женщину. Теперь, когда можно было уже хорошо рассмотреть их ближе, стало видно, что оба сильно отличаются от местного населения. Лица у них были скорее европейского типа, только очень смуглые. Но не такие черные, как у африканцев, а вроде как сильно загорелые. Но если присмотреться как следует, то вроде бы и азиатские черты можно рассмотреть… В общем, Валера затруднился бы отнести их к какой-то знакомой ему расе.

– Видите, я без оружия! – повторял Валера, протягивая навстречу пришельцам пустые руки. – Мы друзья, пришли оттуда, там у нас поселок. Пойдемте с нами!

Он представления не имел, что говорить еще, и как можно заставить их понять, что он от них хочет. Ткнув себя рукавицей в грудь, громко, будто общался с глухими, сказал:

– Я – Валера! Валера, понятно? А ты? – и он указал на мужчину, который опустил копье к земле, но не выпускал его из рук.

…Откуда прилетела стрела, вонзившаяся в горло древнего воина, Валера не увидел, но среагировал моментально. Схватив застывшую от ужаса женщину за одежду, он повалил ее на снег, и тут же почувствовал, как что-то ударило его в бок. Но боли не ощутил. Почти сразу прогремели три выстрела из карабина с той стороны, где оставались Коля с Димой. Спустя несколько секунд грохнул выстрел из Колиной пятизарядки, прозвучал чей-то вскрик, и все затихло. Валера скосил глаза и увидел застрявшую в одежде стрелу, точно такую же, как та, что торчала из горла пришельца, по лицу которого уже разлилась смертельная бледность. Стрела прошила насквозь меховую куртку Валеры, зацепила свитер и, к счастью, даже не оцарапав кожи, вышла с другой стороны. Тяжелый, остро заточенный наконечник стрелы был выкован из золотого самородка, уж тут-то Валера, всю сознательную жизнь имевший дело с этим металлом, просто не мог перепутать…

Глава 17Хулиганистый питекантроп

Последние дни, начиная с поездки в Тоболях, были до отказа наполнены событиями, и Иван Петрович Незванов крутился, как белка в колесе. Только вчера вернулся из поездки на Хатагай-Хаю, где пришлось восстанавливать «конституционный порядок». Сначала провели общее собрание жителей поселка, на котором он в предельно жесткой форме объявил старателям о том, что отныне и навсегда единственным представителем законной власти у них остается Николай Васильевич Портнов, полностью выздоровевший к этому времени, не считая, конечно, выбитых зубов. Кроме того, время от времени их будет навещать участковый, следить, чтобы ни у кого не возникло рецидива тяги к власти. А если снова возникнут беспорядки, следом за участковым придет карательный отряд, и тогда уж не обессудьте… По лицам старателей Незванов понял, что они ничуть не против таких строгостей. Судя по всему, власть Мишки Хлуднева и его камарильи надоела им хуже горькой редьки.

На этом же собрании в помощь Портнову выбрали совет из семи старателей, покрепче и понадежнее, и Незванов лично проинструктировал их, как нужно поступать в различных ситуациях.

После этого они с участковым Винокуровым, Стасом Сикорским и «командующим войсками» Артемом Бестужевым устроились в столовой, куда им по одному стали приводить хлудневских шестерок. Незванов хорошо понимал, что изолировать десяток здоровых мужиков ему просто негде, да и кормить столько дармоедов за здорово живешь он не собирался. Поэтому задача стояла такая: постараться припугнуть их как следует, чтобы они, оставшись в старательском поселке, не пытались больше поднять хвост. Эту задачу взял на себя Сикорский и справился с ней как нельзя лучше. Некоторым из клевретов Хлуднева приходилось иметь с ним дело в бытность Стаса опером уголовного розыска, а остальные были о нем немало наслышаны, поэтому разговор с ними складывался в одни ворота, и выходили они из столовой пришибленные и присмиревшие.

Сложнее оказалось с самим Хлудневым. Вел он себя нагло и вызывающе, и все четверо понимали, что оставлять его в старательском поселке нельзя. Но куда девать его на Красноармейце? И Бестужев, и Сикорский утверждали, что в нынешнем обозленном состоянии Хлуднев опасен для окружающих, и его необходимо изолировать. Решили до лучших времен перевезти его на прииск и запереть в одном из помещений золотоприемной кассы. Сбежать оттуда в силу специфики здания он не сможет, а там можно что-нибудь придумать. Правда, что именно, ни один из четверых пока не представлял.

Покончив со всеми этими хлопотами, Иван Петрович строго-настрого предупредил Портнова, чтобы тот не вздумал затевать вендетту и мстить своим обидчикам, и красноармейское «войско» принялось грузиться в автобус.

– Может быть, мне остаться здесь? – спросил Незванова Артем. – Мне тут как-то привычнее, да и Николаю Васильевичу помогу за порядком присмотреть…

– Ну, уж нет! – не согласился директор. – Такие специалисты нам самим нужны!

– Так никакой войны вроде больше не предвидится? – постарался отшутиться Артем. – Для чего еще я могу понадобиться?

– Война не война, а лучше, если ты под рукой будешь в нужный момент, – отрезал Незванов. – Мало ли что может еще случиться? Так что собирайся, капитан, и поехали.

… Ночь и почти весь следующий день прошли без происшествий, если не считать за таковое истерику с рванием на груди рубахи и криками с обещанием замочить всех, которую закатил Хлуднев при водворении в импровизированную камеру. Это была специально освобожденная комнатка в здании золотоприемной кассы без единого окошка, но с крепкой стальной дверью, в которой вызванный на работу сварщик оперативно прорезал окошко-кормушку, закрывающееся откидной дверцей.

– Это для того, – объяснил руководивший работами Сикорский, – чтобы он не смог наброситься на того, кто ему поесть принесет. Зверюга еще тот, пришлось мне как-то его дело почитать! Пусть посидит пока, потом видно будет. Разберется, что к чему, может, и успокоится.

Незванов далеко не был уверен, что будет так, как говорит Сикорский, но вынужден был согласиться с ним. А к вечеру прикатил на своей «Ямахе» Валера Седых, и все закрутилось с утроенной скоростью. В санях, прицепленных к его снегоходу, оказался один труп, почти уже окоченевший, с торчащей из горла стрелой, а второй живой, но раненый, был без сознания. Сгрузив обоих в больнице, Валера невнятно рассказал подоспевшему директору что-то о дырке из прошлого, о первобытных людях и о женщинах, с которыми остались Евтушенко с Парамоновым. Пообещал скоро вернуться и снова умчался в ночь.

Вызванный врач выдернул стрелу из горла убитого, удивленно хмыкнул, увидев наконечник, отдал стрелу Незванову и сказал:

– Пусть его положат в холодном месте до завтра. А сейчас мне надо заняться раненым.

Прежде чем труп отнесли в холодную пристройку к больнице, Иван Петрович внимательно осмотрел его и убедился, что на нем нет ни одного предмета одежды, который можно было бы отнести к нынешнему времени. Все, начиная от обуви и заканчивая мешковатой рубахой с неким подобием капюшона, было сшито мехом внутрь из пыжика, то есть шкурок новорожденного оленя, способных сохранять тепло в самые лютые морозы. Развязав кожаный пояс и подняв подол рубахи, Незванов увидел, что она была надета на голое тело, без намека на какое-нибудь нижнее белье. Впрочем, удивляться было нечему – он знал, что охотники-якуты одеваются именно так, надолго уходя зимой в тайгу.

Осматривая облачение убитого, Иван Петрович неожиданно для себя вдруг понял, что почему-то избегает посмотреть на его лицо. Сделав некоторое усилие, он переместил взгляд, и тут до него дошло, почему. У Незванова была отличная зрительная память, и он навсегда запомнил примечательное лицо индейского вождя-супермена, а точнее, югославского актера Гойко Митича из вестерна советских времен, который как-то показывали по телевизору. Так вот, покойный был неуловимо похож на него. Вот только откуда взялся на крайнем северо-востоке Азиатского континента одетый в шкуры человек с такой характерной, вовсе не азиатской внешностью?

А когда Незванов рассмотрел стрелу, переданную ему доктором, он и вовсе чуть не впал в состояние ступора, потому что наконечник ее был сделан из золота. Судя по всему, это был цельный самородок, откованный и заостренный на шершавом камне без всякого почтения к благородному металлу.

После увиденного Иван Петрович был готов ко всему. Поэтому, когда в коридор больницы вышел доктор и с видом человека, приобщенного к какой-то страшной тайне, позвал его с собой, он думал, что теперь его ничего не удивит. Но ошибся. Находившийся под наркозом раненый, которого уже переложили с операционного стола на больничную койку, не был человеком. Точнее, он был не совсем человеком, а больше напоминал большую человекообразную обезьяну, или скорее питекантропа, какими их изображали в учебниках истории для младших классов. Мощное тело в узлах мышц, с ног до головы покрытое короткой светлой шерстью, низкий лоб, сильно выступающие надбровные дуги – нет, это существо никак нельзя было без колебаний отнести к человеческому роду. Скорее к роду человекообразных. Только то, что рыжая борода и густые жесткие волосы на голове были неровно подрезаны, выдавало его принадлежность к разряду мыслящих существ.

– А вот это мы нашли в его одежде, – окончательно добил Незванова доктор, протягивая какой-то блестящий предмет. – У него там, на штанах, что-то похожее на карман пришито.

Предмет оказался чем-то вроде обоюдоострого ножа с закругленным, как у столового ножа, концом. Лезвие около тридцати сантиметров длиной и очень удобно ложащаяся в руку рукоятка. Металл клинка, идеально отполированного, без единой царапинки, не походил на сталь ни по цвету, ни по весу. Слегка желтоватый, но не похожий ни на медь, ни на золото, вообще ни на один известный Незванову металл или сплав. По весу примерно как стальной, – Иван Петрович подбросил нож на ладони. Проведя пальцем по лезвию, он убедился, что оно достаточно острое. Чтобы проверить нож на твердость, Незванов подошел к столу на посту дежурной медсестры и слегка провел закругленным кончиком по лежащему на нем стеклу. К его удивлению, лезвие оставило на стекле глубокую царапину, не хуже, чем алмазный стеклорез.

Материал рукоятки тоже был не совсем обычным. Теплая на ощупь, с поверхностью, похожей на хорошо выделанную кожу, она так и просилась в руку. Незванов провел по ней ногтем, оставшаяся после этого вмятина почти сразу исчезла, разгладилась прямо у него на глазах. Продолжая исследовать нож, он обнаружил на торце рукоятки прямоугольный выступ и попытался покрутить его в разные стороны. Выступ подался против часовой стрелки, и торец с легким щелчком отделился от ручки. Внутри нее что-то лежало. Иван Петрович слегка тряхнул нож, и из полости в рукоятке выпал увесистый предмет овального сечения.

Завершить исследование странного ножа Незванову не дал испуганный крик медсестры, раздавшийся из палаты, где лежал раненый питекантроп. Положив нож на стол, он бросился на крик и увидел, как только что прооперированный обезьяноподобный человек, из плеча которого вытащили пулю от карабина, а из бедра охотничий жакан, утробно рыча и нечленораздельно что-то выкрикивая, душит далеко не хилого доктора, повалив его на кровать. Дежурная медсестра забилась в угол и истошно визжала.

Незванов попытался оторвать руки «питекантропа» от горла начавшего уже синеть доктора, но с тем же успехом он мог бы пробовать вырвать дерево из земли. Мышцы на руках обезьяноподобного без всяких преувеличений по твердости не уступали камню. Он будто даже не замечал, что кто-то пришел на помощь его жертве.

Оглянувшись по сторонам, Незванов увидел массивный деревянный табурет, схватил его за ножки, и от всей души врезал им агрессору по макушке. Тот отпустил доктора и медленно повернулся в сторону Незванова. Но Иван Петрович не стал ждать и добавил, теперь уже по лбу. Глаза у питекантропа закатились, и он грузно осел на пол.

– Скорее тащи что-нибудь, чем его привязать! – крикнул Незванов все еще продолжавшей визжать медсестре. – Веревки, ремни, что угодно, лишь бы покрепче!

С помощью кое-как пришедшего в себя доктора он затащил грузное тело на кровать. Больше всего Иван Петрович опасался, что буян придет в себя раньше, чем они успеют его надежно связать.

– Может быть, вколоть ему чего-нибудь, чтобы не дергался? – спросил он доктора.

– Оно-то можно, конечно, – ответил тот. – Но он сегодня уже и так получил солидную дозу наркоза, не знаю, выдержит ли его организм…

– Мне кажется, его организм запросто выдержит еще десяток ударов табуреткой по башке, – проворчал Незванов, но настаивать не стал.

К счастью, медсестра, хоть и перепуганная, оказалась шустрой. Через две минуты она притащила несколько желтых ремней от какого-то медицинского оборудования и моток капроновой бельевой веревки. Незванов с доктором ремнями пристегнули чудовищно широкие запястья «питекантропа» к раме кровати, веревкой привязали ноги к спинке и только после этого вздохнули свободно. Но Иван Петрович понимал, что нельзя оставлять это, пусть и надежно зафиксированное чудовище, на одну дежурную медсестру. Поэтому он вызвал Бестужева и велел ему выставить в больнице вооруженный пост из числа ополченцев. Но домой не пошел, отправился в контору, потому что надо было дождаться Валеру Седых.

Глава 18Красавицы и чудовище

Когда загремели выстрелы, Валера почему-то подумал, что его друзья палят по какому-то некстати появившемуся зверю. Но когда выдернул из куртки застрявшую в ней стрелу и поднялся, то увидел, что Коля с Димой, размахивая оружием, бегут к лежащему на снегу человеку, одетому так же, как и тот, что упокоился со стрелой в горле. Оценив обстановку, Валера побежал за ними. Спутница погибшего, издав яростный крик, подхватила копье и бросилась следом, да так быстро, что даже слегка обогнала его. Валера почувствовал неладное и тоже наддал. В самый последний момент, когда она подняла копье, явно намереваясь проткнуть им лежащего на снегу человека, он подножкой сбил ее с ног. Отобрал копье, отбросил в сторону, схватил женщину за плечи. Что делать с ней дальше, он не представлял и стал уговаривать, крепко прижимая к себе:

– Ну, все, все! Все равно ничем уже не поможешь!

Удивительно, но эти слова или успокаивающий тон, что-то подействовало на обезумевшую женщину. Она ослабла в его руках и заплакала, всхлипывая, ничем не отличаясь при этом от любой из современных женщин, Валериных знакомых. Только теперь он разглядел ее лицо и с удивлением отметил, что в нем нет ничего такого, чего можно было бы ожидать от существа, пришедшего из эпохи мамонтов. Женщина оказалась молодой и совсем не страшной, с тонкими, совсем не азиатскими чертами смуглого лица, пышными каштановыми волосами, выбивающимися из-под мехового капюшона, и яркими голубыми глазами.

Зато лицо раненого, снег под которым успел напитаться кровью, полностью соответствовало ожидаемым первобытным параметрам. Обликом он больше походил на человекообразную обезьяну, чем на обыкновенного человека. Лежал, хрипло дыша, но попыток подняться на ноги не делал.

– Тащи скорее аптечку! – сказал Валера Парамонову. – Знаешь, где лежит?

Дима кивнул и направился в сторону снегохода, но тут из прибрежного леска появилась еще одна одетая в шкуры фигура, вихрем налетела на раненого человекоподобного и стала яростно пинать его ногами. Ее пришлось оттаскивать Коле Евтушенко. Ее, потому что она оказалась тоже женского рода, скорее даже девчонка, не старше четырнадцати-пятнадцати лет, курносая, с рыжими волосами. Увидев это, первая женщина, та, которую все еще держал за плечи Седых, с неожиданной силой вырвалась из его рук и кинулась на подмогу рыжей, норовя угодить ногой по окровавленным местам на бедре и плече. При этом обе выкрикивали какие-то слова на непонятном языке.

Трое крепких мужчин с трудом оттащили этих разъяренных фурий от беспомощной жертвы и кое-как успокоили их. Дима все-таки сбегал за аптечкой, раненого положили на развернутую палатку, стянули через голову пыжиковую рубаху, и Валера, наложив на плечо резиновый жгут, принялся бинтовать рану.

– Ну и страхолюдина! – сказал Коля, посмотрев на уродливое лицо и покрытое густыми светлыми волосами тело. – Не зря его бабы колошматят, видно, есть за что.

– С этой-то все понятно, – произнес Дима, показав на ту, что постарше. – Дикарь ее мужика из лука замочил. Но рыжая пигалица, она ведь с ним была и вдруг колотить его кинулась, прямо убить готова…

– А ты посмотри на нее, а потом на него! – Коля даже сплюнул от отвращения. – Как ты думаешь, могла она добровольно с ним оказаться? Разве что у них мужики в страшном дефиците. Так вроде не старая дева еще, чтобы на такую обезьяну позариться…

Обработав рану на плече, Валера проделал ту же процедуру с бедром первобытного, куда угодил жакан из ружья Евтушенко, после чего на него натянули штаны, завернули в палатку, чтобы не замерз, и погрузили на мотонарты.

– Откуда он вообще появился? – спросил Валера у друзей, покончив со всеми этими делами.

– Вон из того леска, – ответил Коля. – Это от его нарт следы мы видели.

– Интересно, почему он именно в него сразу стал стрелять? – показал Валера на убитого.

– Кто его знает… – пожал Коля плечами. – Может быть, у них там вражда. Этот был вооружен, ты без оружия, а нас он вообще не видел за кустами. Да мы его тоже заметили, уже когда стрела прилетела. Хорошо, ты вовремя среагировал. Он, сволочь, быстро стреляет, уже третью стрелу успел в лук заложить, когда мы вмешались. Тебя, кстати, он не зацепил?

– Бог миловал, – ответил Валера. – Куртку только пробил. А наконечники-то у него на стрелах золотые!

– Ого! – вдруг воскликнул Дима Парамонов. – А это еще что такое?

Он поднял со снега копье убитого и протянул его друзьям.

– Смотрите!

Наконечник копья был сделан из блестящей металлической трубы. Тот конец, которым он был насажен на древко, был гладко отполирован, а другой носил следы грубой обработки – расплющен и неровно заточен, скорее всего с помощью каменных орудий.

Все это время обе пришелицы из прошлого стояли, обнявшись, и о чем-то тихо переговаривались. Но, увидев, что оружием ее погибшего спутника завладели чужаки, старшая из них бросилась к ним, вцепилась в древко и что-то быстро залопотала, показывая то на себя, то на поверженного человекообразного.

– Что, приколоть его хочешь? – спросил Валера. – Нет уж, хватит с нас и одного трупа. Сейчас я его увезу и мужа твоего тоже. Его ведь похоронить надо. Он ведь муж тебе был?

Будто поняв его слова, женщина снова стала всхлипывать и что-то причитать по-своему.

– Вот что, мужики, – решительно сказал Валера. – Я погнал в поселок, отвезу труп и раненого и вернусь к вам. А вы найдите вторые нарты и двигайте потихоньку в сторону реки вместе с этими красавицами. Не оставлять же их здесь одних. И соберите все, может, еще что интересное найдете…

…Оставив свой скорбный груз в больнице, Валера снова оседлал снегоход и помчался на Иньяри. Костер он заметил еще издали. Дима и Николай сидели около огня, а вместо палатки, которую ожидал увидеть Валера, под скалой стояла юрта из натянутых на жерди оленьих шкур. Из отверстия в ее конусообразной крыше вился дымок.

– Мы сначала думали до самого прииска идти, не останавливаясь на ночлег, – сказал Коля, протягивая Валере кружку чая. – Но они ни в какую, лопочут что-то по-своему, вроде как боятся по ночам ходить. Хотели их в нашей палатке уложить, так тоже наотрез, свой чум поставили. А мы вообще ложиться не стали. Мало ли кто еще оттуда вылезет? Или они сами втихаря сбегут…

– Это вы правильно решили, – похвалил друзей Седых. – Выспаться всегда успеем.

– Как там наш первобытный? – поинтересовался Дима.

– Живой, что с ним станется, – ответил Валера. – Доктор сказал, что кости вроде не задеты, а мясо зарастет. Считайте, что вы удачно в него попали.

– А что нам оставалось делать? Ждать, пока он в тебя стрелу всадит? – возмутился Евтушенко.

– Да не кипятись ты, никто вас ни в чем не обвиняет, – успокоил его Валера. – Вы все правильно сделали.

– Я вот думаю, – перебил их Дима, – почему они такие разные, дикарь и эти… Они же ничем от нас не отличаются! Значит, ерунду Дарвин написал, что человек эволюционным путем от обезьяны произошел? Сначала обезьяна была, потом питекантроп, неандерталец, после них этот, как его, кроманьонец, а потом уже и человек. А раз эти четверо из одного времени вылезли, получается, что питекантроп с человеком в одно время существовали? Они – люди, никакого сомнения, а этот, которого мы подстрелили, вылитый питекантроп, я таких на картинке в книжке видел.

– Не о том думаешь, – сказал практичный Коля. – Если они толпами к нам полезут, тогда нам точно будет не до их происхождения. Тогда одно из двух, или отстреливать их прямо у стены, или как-то уживаться с ними. А судя по нехорошему поведению питекантропа, ужиться с его родственниками будет трудновато.

– Может быть, он у них один такой агрессивный? – предположил Парамонов.

– Ага, жди… – осадил его Евтушенко. – Ты видел, как девки на него набросились? Если бы мы не помешали, точно убили бы. И, думаю, есть за что. Скорее всего рыжую он или отбил, или украл. Она еще совсем девчонка, а ты ведь видел его без штанов… Можешь себе представить, каково ей пришлось. Ты думаешь, он ее жалел? Или станет церемониться с твоей женой или дочерью, если доберется до них? Нет, Димон, надо реально смотреть на вещи. Видно, там, откуда они пришли, война идет нешуточная, и мы должны быть готовы, чтобы она и к нам не перекинулась.

– С ними бы поговорить, – Валера мотнул головой в сторону юрты. – Но как?

– Может быть, у Армаша получится? – предположил Коля. – Он ведь даже с Далхатом научился по-евоному болтать. А Далхат говорил, что на его языке в Дагестане всего пару тысяч человек разговаривают.

Саша Армаш, молодой парень, приехавший на прииск два года назад, хотя был родом из Молдавии, но не любил, когда его называли молдаванином, потому что был гагаузом. Способность к языкам у него была просто феноменальная. Он быстро насчитал в поселке двенадцать национальностей и уже через несколько месяцев разговаривал с представителями каждой на их родном языке. Даже по-грузински, как уверял Звиад Палиашвили, он изъяснялся вполне сносно. Так чем черт не шутит, может быть, ему удастся найти общий язык и с женщинами из прошлого?

– Если получится, мы многое узнать сможем, – вздохнул Седых. – Но это еще вилами по воде. А пока суд да дело, надо Петровичу посоветовать, чтобы у стены постоянный пост выставил. Не дай бог, нас врасплох застанут…

Ночь прошла без происшествий. Утром женщины шустро свернули юрту, уложили шесты и шкуры на нарты, привычно запрягли в них оленей, которые паслись неподалеку, и маленький караван отправился вниз по Иньяри. Седых ехал на малом газу, чтобы остальные не отставали от него. Проехав так пару километров, он попытался жестами предложить женщинам сесть в мотонарты, но те в испуге шарахнулись в сторону. Так и продвигались дальше – Валера на снегоходе, остальные пешком, следом за нартами. А когда свернули с Иньяри на реку и миновали парящую наледь, увидели на льду направляющийся в сторону Красноармейца грузовой «ЗиЛ». Догнав их, машина остановилась, и из кабины спрыгнул на лед человек, в котором Седых узнал Илью Григорьевича Атласова из Тоболяха. Валера остановил снегоход, поправил на плече карабин и тоже на всякий случай спешился.

Но Атласова в первую очередь интересовали одетые в шкуры женщины. Сделав вид, что не узнал недавнего «дипломата» Валеру, он подошел к ним и что-то сказал по-якутски. Те недоуменно посмотрели на него, с опаской косясь на грузовик. Атласов произнес еще несколько фраз, после чего, убедившись, что его не понимают, махнул рукой, сел в кабину, и машина, газанув и выпустив клуб черного дыма, помчалась в сторону прииска.

Глава 19Усмирение тойона

Незванову казалось, что даже в разгар промывочного сезона на него ни разу не наваливалось столько проблем, сколько навалилось в этот день, и каждая из них была первоочередная, не терпящая отлагательств. Но Иван Петрович не первый год руководил прииском и научился преодолевать головокружение в круговерти неотложных дел. Когда ему доложили, что приехал Атласов с Тоболяха, он с изрядной долей злорадства приказал поместить его в отведенной под гостиницу квартире в жилом доме, накормить и передать, чтобы дожидался, пока директор освободится. К этому времени он уже знал, что под утро в больнице прооперированный пленник снова стал беситься, чуть не разорвал путы, и его пришлось усмирять, вколов изрядную дозу успокоительного.

Через час появился наконец Валера Седых, притащивший с собой кроме двух невесть откуда взявшихся женщин столько самой невероятной информации, что Иван Петрович махнул рукой, вызвал Мюллера и поручил ему разобраться во всей этой чертовщине, благо тот считался главным экспертом в подобных вопросах. Мюллер издавна интересовался уфологией и всякой другой мистикой, прочитал кучу литературы на эту тему, значит, ему и карты в руки.

Передав пришелиц из прошлого на руки активу поселковых женщин, Незванов положил в карман отобранный у первобытного нож и отправился в мастерскую Володи Леонтьева, решив, что Атласов может еще подождать. По дороге пришлось погонять двоих местных алкашей, Трамвая и Юрася, отряженных на уборку помоек и общественных туалетов. Даже теперь, в условиях, когда спиртного взять было совершенно негде, оба были явно под парами. Трамвай, выставив перед собой деревянный протез, заменяющий ему левую ногу, сидел на телеге, в которую был запряжен лохматый якутский конек, и матерился на весь поселок. Юрась, бич с высшим образованием, степенно шел рядом и интеллигентно вразумлял его. Самым страшным оскорблением в его устах было слово «Квазимодо». Не знакомый с французской классикой Трамвай считал, что его обзывают «козьей мордой», очень на это обижался и потому матерился еще громче.

Незванов привычно шуганул их, но без злобы, потому что перед глазами всплыл облик прежнего Сашки Разина, соседского мальчишки с ангельским личиком, восторженно рассказывавшего о том, как в отпуске ему пришлось покататься на трамвае. В пятнадцать лет он в первый раз попробовал спиртное, а в семнадцать в Новый год заснул пьяный под теплотрассой и отморозил ногу…

Леонтьев, полновластный хозяин под завязку забитой приборами и инструментами мастерской, числился электрослесарем, но занимал на прииске особое положение. Он был уникальным специалистом, разбирающимся в любой технике, от компьютера до огромного шагающего экскаватора, единственного в районе и предмета особой гордости Незванова. Когда с напичканным отечественной, а значит, не очень надежной электроникой экскаватором что-нибудь случалось, звали Леонтьева, он доставал из бездонного кармана маленький приборчик, что-то измерял, что-то подкручивал, припаивал, и через несколько минут титанический агрегат оживал, продолжая черпать грунт двадцатикубовым ковшом.

Теперь Незванов нес ему странный нож, надеясь, что Володя разберется, что это такое на самом деле. Внимательно рассмотрев непонятный предмет и вытащив из рукоятки увесистый брусок, Леонтьев с восторгом уцепился за него, сразу забыв про директора.

– Разберешься? – спросил на всякий случай Иван Петрович.

– Нет такой крепости, которую не смогли бы взять большевики… – пробормотал Володя, и Незванов, поняв, что тот с головой погрузился в проблему, тихонько вышел из мастерской.

Теперь наконец можно было заняться и Атласовым. Иван Петрович намеренно тянул время, чтобы поставить самозваного «тойона» на место. К тому же он не мог простить Атласову хамское обращение с Егором Афанасьевичем Кривошапкиным и с удовольствием выгнал бы князька взашей, если бы не интересы дела.

Атласов вошел в кабинет в сопровождении секретарши Людочки. По его нахмуренному лицу Незванов сразу определил, что тот едва сдерживает раздражение. Делая вид, что ничего особенного не случилось, Иван Петрович вышел из-за стола и, широко улыбаясь и протягивая руку, шагнул навстречу гостю.

– Здравствуйте, Илья Григорьевич! – сказал он, крепко пожимая маленькую мягкую ладошку Атласова. – Нашли наконец время навестить нас? Вы уж извините, что я сразу не смог вас принять, неотложные дела помешали. Надеюсь, вы не в претензии? Вас хоть накормили?

– Спасибо, все нормально, – Атласов, поморщившись, потряс ладонью, на которой краснели следы от пальцев Незванова. – И меня накормили, и водителя. Похоже, у вас пока нет дефицита продуктов?

По той едва заметной иронии, что прозвучала в слове «пока», Иван Петрович сразу понял, на что намекает гость и на что рассчитывает. Он сделал вид, что ничего не заметил, и спокойно ответил:

– Почему «пока»? У нас его просто нет. Продуктов хватит надолго. А как у вас с этим обстоит?

– Никаких оснований для беспокойства! – хвастливо ответил Атласов. – Раз уж мои предки смогли выжить в этом климате, то и мы не пропадем. Наши женщины уже осваивают старые народные промыслы, учатся шить одежду из шкур, благо их хватает. У нас большое мясомолочное стадо, табун лошадей, теперь еще и олени. Есть даже излишки продовольствия, которыми мы, на определенных, конечно, условиях, готовы поделиться с вами. Для этого, собственно, я и приехал.

– Какие же это условия? – спросил Незванов, заглянул в глаза гостю и, уловив в них некоторую суетливость, понял, что линия поведения выбрана правильная.

– О торговле в прежнем значении этого слова говорить не приходится, – пояснил Атласов. – Деньги, даже если они у вас есть, в сложившихся условиях вряд ли что-нибудь стоят. Золото, как их эквивалент, тоже никому сейчас не нужно…

– Так что же тогда? – Незванов прервал его теоретические построения. У него чуть не сорвался с языка язвительный вопрос – на чем теперь печатает собеседник свои деньги? Может быть, на пишущей машинке? Но сдержался, решив пока не обострять отношения.

– Топливо, – осторожно подвел разговор к кульминации Атласов. – Бензин, солярка… Мы готовы наладить бартер. Мы вам – мясо, молоко, сметану, вы нам – топливо.

– И в каком, извините, соотношении? – задал Незванов главный вопрос.

– Я думаю, будет справедливо воспользоваться ценами, сложившимися до э-э… катастрофы, что ли? Ладно, будем это так называть, – заторопился Атласов и вытащил из шикарной кожаной папки, которую не выпускал из рук, лист бумаги. – Я тут все подсчитал. Вот стоимость килограмма говядины, вот жеребятина, оленина. В этих графах – молоко и сметана. А тут – топливо по сортам. Все честно, без подвоха.

Иван Петрович скользнул взглядом по бумажке, которую протянул ему Атласов, и равнодушно произнес:

– Не пойдет…

– Это почему? – опешил Атласов, до последнего момента уверенный, что именно он является хозяином положения и будет диктовать свои условия.

– Слишком неравноценный обмен, – не меняя тона, пояснил Незванов. – В создавшихся условиях топливо превратилось в невосполнимый ресурс. Согласитесь, ни мы, ни тем более вы не можем искать нефть, бурить скважины, строить нефтеперегонный завод. А вы предлагаете оценивать бензин и солярку по прежним ценам. Нет, так не пойдет. И наоборот, мясо и молоко – очень даже восполняемый товар. Были бы руки и желание.

– И что же вы предлагаете? – приуныл Атласов, но по его глазам Иван Петрович видел, что он лихорадочно ищет выход.

– Я тоже кое-что тут подсчитал, – сказал он, достав из стола лист бумаги. – При разумном ограничении потребностей наших запасов топлива хватит не меньше чем на три года. И нам, и вам.

Услышав последние слова, Атласов приободрился, что не ускользнуло от глаз директора. Но Незванов тут же подлил в мед солидную ложку дегтя:

– Однако ни мясо, ни молоко и никакие другие продукты мы у вас покупать не будем. Разве только кое-какую теплую одежду, по мере необходимости, пока мы сами не наладим ее производство.

– Я не понимаю… – удивился Атласов. – Что же тогда…

– Мы дадим вам топливо, – не дал ему договорить Незванов, – а вы взамен – часть своего мясомолочного стада, чтобы мы смогли сами развивать у себя сельское хозяйство. И лошадей тоже. Точное количество скота оговорим отдельно. Про оленей я речи пока не веду, слишком уж специфический вид деятельности, но дальше, кто знает…

По приунывшему лицу «тойона» было ясно, что такой расклад перечеркивает все его далеко идущие планы. Незванов прекрасно понимал ход его мыслей. Прими директор его коммерческие предложения – и Красноармеец окажется в полной продовольственной зависимости от Тоболяха, а если точнее, лично от Атласова. Как ни крути, запасы дичи в районе не безграничны и вряд ли смогут долго кормить население Красноармейца. Именно на это рассчитывал гость. Но и возвращаться к той жизни, которой жили его предки, «тойону», не мыслившему себя без благ цивилизации, очень не хотелось. А, по всей видимости, за то время, как из-за отсутствия топлива остановилась электростанция, жителям Тоболяха пришлось хлебнуть ее досыта.

– Если вы не готовы к такому разговору, – Иван Петрович спешил закрепить успех, – то я вас не тороплю. Можете вернуться домой, обсудить мое предложение с народом, принять взвешенное решение, способное удовлетворить обе стороны. А потом приезжайте опять. Думаю, мы сумеем договориться.

– Зачем возвращаться? – лицо Атласова вытянулось, насколько это было возможно при его луноликости. – Народный сход наделил меня достаточными полномочиями, чтобы я мог самостоятельно принимать ответственные решения.

Ага! – усмехнулся про себя Незванов. Похоже, он оказался прав в своем предположении – Атласов приехал на последних остатках бензина, и следующий визит ему пришлось бы наносить на оленях или лошадях, что было для него смерти подобно, хотя бы из боязни уронить свой авторитет.

– Ну, что же, – согласился директор. – Давайте общие вопросы обсудим прямо сейчас, а о частностях поговорим в присутствии людей, которые соображают в сельском хозяйстве, я в этом, извините, ни бельмеса…

– Простите, Иван Петрович, – сказал Атласов слегка растерянно, – но я действительно не готов к такому повороту. Могу я подумать до завтрашнего дня?

– Конечно, о чем разговор! Гостиница в вашем распоряжении, живите, сколько хотите. Я сейчас позвоню в столовую, там вас поставят на довольствие. Кормят у нас хорошо, я сам там частенько обедаю, когда жена на работе.

Незванов проводил гостя, снова крепко пожал ему руку и, усмехаясь, закрыл за ним дверь. Кажется, ему удалось обломать самодовольного олигарха, не ожидавшего, что он, один из всевластных хозяев огромной северной республики, сможет получить такую плюху от какого-то директора захолустного прииска. Конечно, Иван Петрович мог бы уделить ему больше внимания, поселить не в гостинице, а пригласить к себе домой, благо в директорском особняке, который они занимали вдвоем с Леной, было целых пять комнат. Но, помня о приеме, оказанном Атласовым сначала его посланцам, а потом ему самому, и, главное, как он буквально обрек на смерть от пневмонии старика Кривошапкина, Незванов даже не подумал этого делать, не в силах преодолеть неприязнь к этому человеку. Лишь ответственность за судьбу населения поселка заставляла его улыбаться и жать ему руку.

Поэтому Иван Петрович переборол себя, позвонил поселковому завхозу Карташовой и поручил ей создать для Атласова все условия, приличествующие гостю в ранге депутата государственного собрания. Занимаемое положение не позволяло Незванову давать волю чувствам в ущерб интересам дела.

Вспомнив еще кое-что, он попросил Людочку разыскать Сикорского.

– Атласов в поселке, – коротко сообщил он бывшему милиционеру.

– Да вы что? – глаза Стаса хищно загорелись. – Так я хоть сейчас!..

– Ты меня неправильно понял, – пряча улыбку, деланно нахмурился Иван Петрович, ожидавший именно такой реакции. – Держись от него подальше, а лучше совсем не высовывай нос из дома, пока он не уедет. И если, не дай бог, на его голову упадет хоть одна снежинка, пойдешь к Трамваю в команду говновозов, это я тебе твердо обещаю.

Глава 20Чудеса древней техники

Начальник горного участка Альберт Генрихович Мюллер, перед которым трепетали подчиненные и при появлении которого на горных полигонах даже бульдозеры начинали кататься быстрее, имел один пунктик. Еще в школьные годы он увлекся уфологией, эзотерикой и вообще всем непознанным и невероятным, пронес это увлечение через студенческие годы и не изменил ему в зрелом возрасте. В отпуске он ездил не на курорты, а в какие-то непонятные экспедиции, списавшись с такими же, как сам, фанатиками. Дома у него книжные шкафы были забиты литературой, содержание которой можно было определить одним словом – непознанное. На эту тему Альберт Генрихович мог говорить часами, не повторяясь, и надо признать, слушать его было интересно.

Прошлым летом Мюллер тоже собирался на Алтай, но известные события сорвали ему планы. Зато его жена, давно махнувшая на мужа рукой (детей у них не было) и привыкшая ездить в отпуск в одиночестве, успела улететь в Турцию, и Альберт Генрихович остался совершенно один. Он не очень переживал по этому поводу, потому что отношения в семье давно разладились, и дело шло к разводу. Одним словом, разлука с женой не слишком тяготила его.

С учетом всего этого Незванов именно ему поручил разобраться с открытиями, сделанными командой Валеры Седых, и доложить свои соображения. После обеда Мюллер появился в директорском кабинете в сильно возбужденном состоянии и сразу заявил:

– Я понял, что произошло!

– Где произошло? – рассеянно спросил Иван Петрович. Готовясь к предметному разговору с Атласовым, он просматривал последний отчет главного механика по остаткам топлива и не сразу понял смысл сказанного Альбертом Генриховичем.

– Как это – где? – возмутился Мюллер. – У нас произошло, вся эта катастрофа! Вы помните, когда все началось?

– Конечно, помню! В июне. – Незванов наконец сообразил, о чем идет разговор.

– Если точно, то четырнадцатого июня, – подтвердил Мюллер. – А теперь почитайте вот это! – и он с торжествующим видом положил перед директором свернутую газету с отчеркнутой зеленым маркером небольшой статьей под кричащим заголовком: «Ученые готовят конец света!» Вот что там было написано:

«Как уже сообщала наша газета, в штате Техас, недалеко от границы с Мексикой, завершено строительство крупнейшего в мире ускорителя элементарных частиц. Строительство гигантского кольца, длина окружности которого составляет почти шестьдесят километров, обошлось международному сообществу в семнадцать миллиардов долларов. Но многие крупнейшие специалисты считают, что деньги потрачены не зря. Эксперименты, запланированные учеными на этом чуде человеческой мысли, получившем имя «Биг-Джек», позволят им заглянуть так глубоко в тайны мироздания, как не удавалось еще никому и никогда. Кроме чисто теоретических, «Большой Джек» поможет решить и множество практических, прикладных проблем.

Но есть и другие мнения. Такие авторитеты, как профессор О’Хара и академик Майский, считают, что столкновение пучков частиц, разогнанных до скорости света и обладающих колоссальными энергиями, может породить, пусть и в миниатюре, нечто вроде «Большого взрыва», положившего начало нашей Вселенной. Неизвестно, как подействует такой мини-«Большой взрыв» на пространство и время, но, по их мнению, есть основания предполагать, что безответственный эксперимент может привести к трагическим последствиям.

Несмотря ни на что, организаторы не собираются отказываться от своих планов. Впрочем, такое поведение нередко свойственно ученым. Так, перед первым испытанием ядерной бомбы, когда никто не мог сказать с уверенностью, чем оно завершится, высказывались предположения, что взрыв может привести к цепной ядерной реакции земной атмосферы и тем самым погубить планету. Тем не менее бомба все равно была взорвана. Вот и теперь мы сможем узнать, кто из ученых прав, только после первого испытания ускорителя, которое запланировано на четырнадцатое июня текущего года…»

– Вспомнил! – Иван Петрович в сердцах хлопнул себя по лбу. – Ну, конечно! А я все думаю, что же мне покоя не дает, как начинаю вспоминать! Точно! Я тогда поздно домой пришел, а тут как раз в ночных новостях про этого «Большого Джека» рассказывают. Страхов еще напустили, прямо жуть. А назавтра замотался, все начисто из головы вылетело, но все равно занозой осталось сидеть. Так ты думаешь, это оно и есть?

– А что же еще? – уверенно ответил Мюллер. – Слишком много совпадений, чтобы оказаться случайностью. Тут у меня есть еще один журнальчик, правда, он специальный, на немецком языке, вы не поймете. И в нем на достаточно серьезном уровне, не так, как в этой газетенке, а со всеми математическими выкладками дан подробный анализ нескольких возможных вариантов последствий эксперимента. Я пытался приложить их к нашему случаю, но все время что-то не сходилось. А теперь, после того, что открыл Седых, все стало на свои места. Один из описанных вариантов полностью соответствует нашей ситуации. Похоже, что при эксперименте образовались не одна, а несколько черных дыр, определенным образом повлиявших на наше трехмерное пространство, выдернув из него и переместив в некое другое измерение территорию, которой, к несчастью, оказался наш район. Одновременно произошли нарушения в ходе времени, а оно является одним из измерений пространства…

– Ты постарайся излагать проще, – перебил его Незванов. – Я в эти теоретические построения вникать не буду, не до того. Рассказывай коротко, но понятно.

– Попробую, – смутился Мюллер. – Я, честно говоря, сам еще не во всем разобрался. Судя по всему, наш район превратился в нечто вроде замкнутого пузыря, входящего в цепочку таких же пузырей, представляющих собой опять-таки нашу территорию, только на разных временных отрезках, отделенных друг от друга, судя по мамонтам и первобытным людям, пришедшим из соседнего пузыря, тысячами и тысячами лет. Вот, смотрите…

Он взял лист бумаги и нарисовал на нем цепочку овалов, похожую на связку сарделек.

– Примерно так это выглядит, – сказал он и ткнул карандашом в один из пузырей. – Предположим, что это наш район, точнее, один из них, принадлежащий времени, в котором мы живем. А это, – он переместил карандаш влево, – он же, но только много тысяч лет назад, сколько точно, сказать не могу. А этот – наш район в будущем. Не знаю, где находимся в этой цепочке мы – в середине или ближе к концу. Может быть, цепочка и вовсе замкнута в кольцо…

– Если это так, – спросил Незванов, – если есть проход из прошлого, то где-то может быть и проход в будущее?

– Должен быть, но только в одну сторону, – вздохнул Мюллер и пронзил цепочку прямой линией, завершив ее стрелкой. – Время не движется вспять. Поэтому Седых не смог пробиться через временную мембрану, а мамонты и другие пришельцы из прошлого не могут вернуться в свое время.

– Так бы и говорил, – кивнул Незванов. – А то какие-то сосиски рисуешь. Значит, по-твоему, где-то должен быть проход в будущее, и мы можем туда попасть?

– Выходит, что так, – кивнул Мюллер. – Только вот обратно вернуться не получится. Но тут возникает еще одна вероятность. Если цепочку можно пройти насквозь, то не исключено, что через какое-то время у нас могут появиться и динозавры…

– Да брось ты пугать! – отмахнулся Иван Петрович. – И без того чудес хватает.

– Вероятность, конечно, маленькая, но полностью исключать ее нельзя, – стоял на своем Мюллер.

– Ладно, динозавры динозаврами, но меня больше интересует будущее. Если, как ты говоришь, попав туда, мы не сможем вернуться обратно, то стоит ли искать этот проход?

– Кто знает… – пожал плечами Мюллер. – Встреча с людьми из будущего – об этом можно только мечтать! А может быть, они смогут разорвать круг и чем-то помочь нам.

– Помечтай! – горько усмехнулся Незванов.

– Нет, правда! – загорелся Мюллер. – Пусть это все голая теория, но чем черт не шутит! Давайте организуем несколько поисковых отрядов, обшарим каждый распадок… А вдруг найдется еще выход в наше, нормальное время, на материк, так сказать?

– Ох, Генрихович, знаешь ты, чем можно меня купить, и пользуешься этим… Ладно, подумаем.

– Чего тут думать! – Мюллера было уже не остановить. – Добровольцы, думаю, найдутся, да я и сам пойду…

Тут раздался звонок и замигала лампочка на селекторе. Незванов нажал кнопку и услышал голос Людочки:

– Иван Петрович, вас добивается Леонтьев. Говорит, что-то очень срочное.

– Соединяй.

– Петрович, вы не могли бы подойти ко мне в мастерскую? – Володя явно был чем-то взволнован. – Лучше будет, если вы сами это увидите.

– Хорошо, буду через несколько минут, – ответил директор, выключил селектор и сказал Мюллеру: – Пойдем, кажется, нас ждет еще какой-то сюрприз.

В мастерской у Леонтьева стоял запах озона, а сам он пребывал в крайней степени возбуждения.

– Что у тебя здесь, гроза прошла? – принюхался Незванов. – Рассказывай, что случилось?

– Эта штука, что вы принесли, Петрович, – Володя показал нож, – что-то невероятное! Вот эта хреновина – явная батарейка, вот контакты…

– Я так и предполагал, – сказал Иван Петрович.

– Да, но таких батареек не бывает! Я примерно определил ее емкость, и знаете что? Одна эта штучка может заменить сотню больших аккумуляторов. На ней электродвигатель в тридцать киловатт будет неделю крутиться, а если ее в фонарик поставить, то он лет пятьсот будет светить без подзарядки! Она, правда, севшая была, но я попробовал зарядить. Так она за две минуты сожрала энергии больше, чем моя мастерская за неделю съедает. У меня все автоматы вырубило, пришлось напрямую подключать. И ей все равно, постоянное напряжение или переменное, два вольта или триста восемьдесят, все хавает. Но это еще не главное. Смотрите!

Леонтьев жестом фокусника загнал «батарейку» в рукоять ножа и торжественно сказал:

– Вот!

Закругленный клинок мелко-мелко завибрировал и засветился желтым светом, отчего стал похож на детскую игрушку, которыми в последние годы заполонили рынок шустрые китайцы. Володя взял со стеллажа короткий кусок стального шестигранника и приложил к нему режущую кромку ножа. Без видимого усилия она погрузилась в сталь, и от шестигранника отвалился ровный кусочек толщиной с монету. За несколько секунд Леонтьев нашинковал десяток ровненьких шестиугольников и положил переставший светиться нож на стол. Взял два кусочка металла, срезы которых сияли, как отполированные, сложил их вместе и протянул Незванову:

– Попробуйте, разорвите!

Иван Петрович подковырнул ногтем чуть сдвинутый по оси шестиугольник, но оба кусочка намертво сцепились друг с другом, казалось, составляя единое целое.

– Представляете, какая чистота поверхности! – восхищенно сказал Леонтьев. – На молекулярном уровне! Такой чистоты ни на одном станке не добиться! Но и это еще не все!

Он взял в руку нож, снова засветившийся тем же желтым светом, и приложил его к своему запястью, так быстро, что Незванов с Мюллером не успели ничего ему сказать. И – ничего не произошло. Володя отнял лезвие от руки, на которой осталась лишь едва заметная вмятина, тут же разгладившаяся, и сказал:

– Эта штука умеет отличать живое от неживого. Деревянные вещи – пожалуйста, – и он легко отрезал тонкую полоску от линейки. – А попробовал на живом дереве – бесполезно, не берет! Специально, наверное, так сделали, чтобы оружием не могла служить.

– Ну, и что говорит по этому поводу твоя теория? – спросил Незванов у Мюллера. – Где питекантроп раздобыл такое чудо техники? А наконечник копья, видел, из чего сделан?

– Я вижу только одно объяснение, – ответил Альберт Генрихович. – Значит, наша цивилизация не первая на Земле. Судя по этой вещичке, та цивилизация, что была до нас, достигла больших высот, во всяком случае, мы такого делать еще не научились и вряд ли скоро научимся. Но что-то с ними произошло, война или какой-то катаклизм, и цивилизация погибла. А пришедшие к нам люди – одичавшие потомки создателей этого ножичка. Одно только не вяжется – откуда питекантроп взялся? Может быть, это просто тупиковый путь эволюции, и потом они просто вымерли?

– Может быть, может быть, – задумчиво сказал Незванов, взяв у Леонтьева нож и внимательно рассматривая его. – Слушай, а как ты его включаешь? Что-то я не вижу, на что здесь нажимать.

– А вот это и есть самое интересное! – с таинственным видом сказал Володя. – Нажимать ни на что и не надо! Я просто приказываю про себя: включись! – и он включается…