Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов

Снежный заряд. М., Советский писатель, 1962

Paltiajew. Warszawa., Iskry, 1964

На этой земле. М., Советская Россия, 1967

Начало хороших времен. М., Советский писатель, 1989

A I’aveuglette. Paris., Horay, 1991

Избранное. В 2-х томах. М., Крук, 1999

Верните отрока. М., РИПОЛ классик, 2003

Жить долго. М., Этерна, 2006

Время жалеть. М., Этерна, 2010

Струна. М., Этерна, 2015

© И. Н. Крупник, 2018

© ООО «Издательство „Этерна“», оформление, 2018

От автора

Я хочу проверить свои сочинения, написанные за долгие годы. Как видится теперь самому. Естественно не «алгеброй — гармонию», а что самое важное, на мой взгляд. И в нынешней книге выбрал очень разные, но наиболее характерные, думается, особенности собственной работы.

Потому что помимо деления — условно — на прозу описательную и изобразительную (где много значат ритм, интонация, простое, но очень точное слово, без всяких добавлений), есть «глазное чтение», а существует, как полагаю, и чтение, скажем, «слуховое». Когда словно слышишь отчетливо, что происходит на страницах. Такой эмоциональный прием можно назвать, пожалуй, чувственно-изобразительным методом.

Конечно, не каждому читателю близка подобная изобразительно-эмоциональная проза. Не надо быть догматиком. У меня самого в разное время и в разные периоды получалось по-разному. Движется время, и сам ты двигаешься. Но по-своему. Такое движение, оно получается «само собой». Потому и сказал — «условно» — о делении повествований на описательные и изобразительные, ибо получается «само собой».

Ведь и в чужих описательных сочинениях возникают вдруг очень зримые сцены: это сильнее прорывается чувство. Такие сцены из всего повествования обычно и запоминаются. По крайней мере, мне.

Думается, в любой серьезной прозе главное не что, а как. Ведь что может быть и в глобальном замысле, и в необычном сюжете, а может быть и в самой простейшей информации. А вот как… В эмоциональной прозе самое первое и главное — болевой толчок чувства. А затем уже надо рассказать об этом, и как рассказать. То есть: чувства — мысль.

Ведь главный смысл всей своей жизни, когда я понял, что это и есть призвание — стремление в конкретной форме выразить чувства, ощущения людей в ритмах, интонациях, красках. Понял давно, после войны и демобилизации, когда поступил на филологический факультет университета. Трудно было поначалу во всех отношениях, тем более из-за собственного характера, отъединенного, замкнутого, но всегда знал, как только перестанут люди интересовать, сам кончишься.

После университета работал четыре года в многотиражной транспортной газете, а когда закрылась она, поступал в экспедиции на сезоны и так изъездил большую часть страны, добрался даже до Южных Курил — то техником был, то старшим лаборантом, то матросом, то гидрологом на рыболовной судне в Баренцевом море, то был таборным рабочим, то кольцевал птиц на скалах птичьих базаров на заполярных островах.

Конечно, экспедиция это хорошо, сам в конкретной живой работе, но не менее, если не более — многочисленные потом поездки по маленьким городкам и поселкам страны. Хотелось увидеть пошире послевоенный мир, да и не было средств к нормальному существованию.

Когда в Союзе писателей (где состоял с 1962 года вслед за выходом первой книги коротких повестей и рассказов «Снежный заряд») внесли в запретные списки после выступления на собрании и подписи в защиту репрессированных писателей, возможность и дальше печататься была начисто исключена до самого начала Перестройки.

Но для меня важнее всего было всегда писать свободно обо всем, словно для себя, быть внутренне свободным. Кое-как держали литературным консультантом как объективного профессионала, а все кругом было сюрреально, и об этом «сюрре» жизни писал повести и рассказы.

В мелькании событий, множестве встреч особенно остро ощущались подлинные внутренние токи жизни, и пытался проникнуть сквозь эту фантасмагорию реальности с помощью интонации, метафор и пластики в суть явлений, судьбу людей. Каждый раз поиски новой формы выражения чувств, каждый раз — своя художественная задача, иной музыкальный ключ, ритм, тональность. Многое зависело от центрального повествователя или от внутренней структуры, которая возникала сплошь и рядом в живом процессе интуитивно, сама собой. А глубокое поистине понимание, участие, критика моей жены Лели, Валерии Эльвовой, было просто неоценимо. Семьдесят лет вместе — что бы это было без тебя.

Хотя и не печатали больше двадцати лет, но нередко давал читать свои рукописи, а они были без всяких «помарок» официальных редакторов, и никогда раньше не получал при публикациях такого количества писем, серьезных рукописных рецензий. Например, «Жизнь Губана» прочли тогда человек триста («догу-тенберговская» эпоха!). Устраивали и не раз устные чтения. Все вместе это очень помогало, поддерживало меня. И в такой, как ни парадоксально, жизни, в собственной напряженной работе я был действительно счастлив.