Остров пропавших девушек

Пятница

52

Джемма

Она превратилась в сплошное месиво из соплей и слез. В последние полчаса из груди наружу рвутся рыдания, которые больше не удается сдерживать. Она стоит, боясь пошевелиться, и вся дрожит, не уверенная, что все уже позади, страшась, что сейчас все начнется по новой. А когда слышит удаляющиеся шаркающие шаги, последние веселые возгласы, силы подводят ее, и она падает на колени на ковер.

На руках перерезают кабельную стяжку. Потом хватают за запястья, и она вся сжимается, думая, что все начинается по новой. Но голос Татьяны прямо над ухом велит не глупить и сидеть смирно, а к этому времени ее уже так натаскали, что она просто делает, что велено.

Но даже когда у нее развязаны руки, к маске она прикасается, только дождавшись разрешения. «Они не хотели, чтобы мы видели, кто из них что делал. Даже у них остались жалкие ошметки стыда».

— Ладно, — говорит Татьяна, — теперь можете снять маски. Отличная работа, девочки. Вы постарались на славу!

Стащив маску, Джемма глядит по сторонам. В этой комнате, спрятанной в самом конце коридора, они сегодня впервые. Мужской зал: сплошная кожа, вельвет и красновато-коричневое дерево. На экране, больше уместном в кинотеатре, застыло смазанное черно-белое изображение, которое она не может разглядеть, — будто кто-то нажал на паузу посередине фильма. Журнальный столик заставлен пепельницами и бокалами. Посередине стоят четыре японские керамические миски, в которые накидали монет, разных цветов: красная, зеленая, желтая и синяя. В зеленой монет гораздо больше, чем в остальных. Кто бы в нее ни целил, глаз у него меткий.

Рука тянется к резиновому браслетику на запястье, и она гадает, может ли уже его снять. Цвет тот же. Жуть.

Сара с Вей-Чень еще держатся на ногах, но у Ханны тоже подкосились колени, и теперь она стоит на четвереньках. Они все бледные, словно испытали страшное потрясение, будто из них высосали всю кровь. «Значит, не одной мне досталось… — думает Джемма. — Это было слишком». Но лица остальных не выглядят заплаканными. «Плакала только я. Одна я».

— Извините меня, мои дорогие. — Татьяна говорит своим прежним голосом, который они слышали, когда их сюда привезли, — снисходительным, будто угощает их мороженым. — Они сегодня малость перевозбудились. Мужчины, что с них взять! — продолжает она и закатывает глаза, будто ее гости разбили футбольным мячом окно, а не сотворили с ними… такое. — Надо полагать, добрый глоток горячительного вам сейчас не помешает.

Сара, пошатываясь, подходит к креслу и дрожащим голосом говорит:

— Это точно.

— Тогда располагайтесь поудобнее, — тем же снисходительным тоном продолжает хозяйка, — а я принесу вам бренди.

С трудом передвигая ноги, они тащатся к креслам, которые еще хранят тепло тех, кто в них недавно сидел.

Джемме кажется, что ее внутренности превратились в один сплошной синяк. Будто ее ранили изнутри.

— Охренеть… — говорит Сара. — Не уверена, что это стоило двадцати кусков.

— Надеюсь, что на этом и правда все, — отвечает Вей-Чень. — Не думаю, что смогу выдержать продолжение вечеринки.

Ханна чуть раскачивается в кресле взад-вперед. Ее бедра в крови. Джемма, как в тумане, сует руку в промежность — проверить. Пальцы становятся липкими, влажными, но крови нет. Она даже удивлена.

— Да, дорогая, — говорит Татьяна, энергично перешагивая порог и толкая перед собой низенький сервировочный столик. На нем стоят четыре огромных бокала для бренди, в каждом из которых добрая четверть бутылки. — На этом все. Теперь только веселиться, веселиться и еще раз веселиться! Нежиться в постели, плавать в бассейне, щеголять в элегантных платьях и пить шампанское! Держите! До дна! — говорит она, впихивая им в руки бокалы.

— Я хочу домой, — говорит Ханна.

— Не дури! — отвечает Татьяна. — Хорошенько выспишься, примешь ванну и будешь как огурчик.

Когда Джемма подносит бокал к губам, чтобы сделать большой глоток, у нее дрожит рука. Бренди теплое и сладковатое на вкус. «Больше я это делать не буду, — думает она. — Им нравится причинять другим боль. Настоящую боль. Я думала, что еще немного и я сломаюсь».

Она вытирает запястьем лицо.

Татьяна берет пульт и выключает застывшее на экране изображение. Джемме от этого становится чуточку легче: хотя картинка и расплывчатая, в ней все равно есть что-то тревожное.

— Татьяна? — спрашивает Сара. — А обезболивающее есть?

— Серьезно? — спрашивает та, напуская на себя удивленный вид, будто после всего, что творили с ними эти мужчины, у них не должно ничего болеть. — Конечно, есть. Что бы ты хотела?

— А что есть?

— Да полно всего, — небрежно отвечает Татьяна. — Ибупрофен, трамадол, зоморф?