Остров в тумане

Волны накатывают одна за другой, лениво стирая мои следы. Медленно иду по кромке прибоя, ботинки давно промокли, но это неважно. Я прихожу сюда почти каждый год наперекор репортёрам, слухам и семейным сценам. Жена была твёрдо уверена, что в эти странные поездки я езжу на свидания с любовницей. Она права, конечно, в некотором смысле. Впрочем, этот раз будет последним. Я смотрю на горизонт, где должен быть берег соседнего острова, но насколько хватает глаз, только море и туман. Как она говорила: «Если больше не видишь берег, значит, не сможешь вернуться». Ничего, я и не собираюсь. Остров Туманный — ничем непримечательный кусок скал и песка посреди океана. Несколько чахлых, невесть как выросших здесь деревцев, маленький родник с крохотным оазисом жёсткой травы. Здесь я останавливаюсь на несколько минут — нужно отдышаться. Достаю из кармана фляжку и делаю несколько глотков. Бренди, что я перелил во фляжку в гостиничном номере, не самый хороший, но сойдет. Наклонившись к роднику, пью воду, чистую и холодную, как лёд. Дыхание на миг перехватывает, и я кашляю, сплёвывая в прозрачную воду кровавые сгустки. Ничего, это тоже уже не важно, почти неважно. Я проследил за розовым облачком крови, как они медленно тают в проточной воде ручейка, потом достаю из полупустой пачки сигарету и прикуриваю, глубоко затягиваясь. Грудь немедленно отзывается ещё одним приступом кашля, но мне удается его подавить. Осторожно сажусь, опираясь спиной на камень, достаю блокнот и пытаюсь его пристроить на колене поудобнее — профессия запускает когти слишком глубоко в душу, даже сейчас, измученный болезнью, пришедший, подобно старому мамонту, умирать на этот остров, я пишу. Карандаш царапает линованную бумагу записной книжки, буквы получаются неровные, отвык я писать руками, куда как привычнее барабанить по клавиатуре. Наверное, это получиться странная история, чуть сумбурная, может слишком короткая, но я хочу её рассказать.

Почти тридцать лет назад мы собрались группой и поехали на острова. Во Владивостоке гряда островов недалеко от города — это универсальное летнее развлечение. Обычная студенческая компания: жаркое солнце, холодное пиво, гитара и весёлый смех. Мы были на острове Рейнеке — почти безлюдной скале, чуть облюбованная туристами. Я поспорил с приятелем, что мы доплывём до ближайшего острова. Я тогда отлично плавал. Мы плыли в тёплой прозрачной воде, а потом мой соперник, кажется, его звали Денис, повернул назад, может, понял, что не рассчитал своих сил. А я плыл дальше, иногда опуская воду в лицо, разглядывая морское дно. Глубина была метров двадцать, не меньше, но вода была почти идеально прозрачной. Тогда я впервые заметил что-то, похожее на человеческую фигуру. Конечно, я не придал этому значения — камни и световые блики часто играют с нашим воображением. Когда я понял, что переоценил свои силы, возвращаться было уже поздно, я должен был доплыть. А потом вдруг наполз густой туман, странный, такие бывают по утрам на побережье, а не в полдень, посреди океана. Я плыл в тумане, с лёгким ужасом понимая, что могу потерять направление и проплыть мимо берега…

Уже много позже, из рассказов местных жителей, я узнал чуть больше об острове Туманном, таинственном клочке суши, где людям мерещатся странные вещи, а лодки, ушедшие в туман, не всегда возвращаются назад. Если бы я знал это тогда, то повернул бы, невзирая на усталость. Когда я всё таки доплыл то долго барахтался на мелководье и никак не мог выбраться на берег — тело не хотело слушаться. Только когда вылез, я с удивлением заметил, что туман рассеялся, словно его и не было никогда. Вдалеке был виден берег Рейнеке, даже дымок от костра угадывался. По форме остров напоминал полумесяц, или половинку бублика, если кому-то не нравятся поэтичные сравнения. С одной стороны он был обращен к материку — там были невысокие скалы, зато внутренняя часть выстлана песком, белым, как сахар. Не хватало только пальм, что бы довершить тропический пейзаж. Вместо них здесь росли чахлые ивы, и какие-то незнакомые деревья с большими листьями, и толстыми извитыми корнями. А самое главное, здесь было тихо, только едва слышный шорох волн на песчаном пляже. Здесь я её и встретил. На вид девушке было лет семнадцать: стройная, точёная фигура, длинные рыжие волосы до пояса и упругая загорелая кожа, только когда она обернулась, я понял, что она совсем без одежды, только на шее поблёскивала перламутровая ракушка, до этого её наготу скрывали длинные волосы.

— Кто ты? — спросил я девушку, разглядывая ракушки на песке. Я почувствовал себя неловко: обнажённая девушка на заброшенном острове.

Она встряхнула головой отбрасывая мокрые пряди со лба, и рыжая копна заблестела на солнце.

— Эйрин. — последовал ответ. Она подошла ближе, совершенно не стесняясь своей наготы. Я понял глаза, непроизвольно скользнув по ней сверху вниз. Тогда я подумал, что она из тех компаний, что играют в эльфов и машут деревянными мечами. Они любят красивые имена вроде этого.

— Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу. — У неё был странный акцент, так говорят иностранцы, хорошо выучившие русский. Я не стал уточнять, где это — здесь, и, наверное, зря.

Мы разговаривали, я рассказывал про университет, где учился, и про свои не слишком радужные перспективы врачебной карьеры. Эйрин внимательно слушала, иногда задавала вопросы. Её нагота меня по прежнему смущала, точнее смущало то что она не обращала внимания на этот факт. Но постепенно я не то чтобы привык, но как-то меньше стал придавать значение.

— А чем ты занимаешься? — поинтересовался я, раскладывая костерок из сухих пучков водорослей и нескольких досок, видимо заброшенных на пляж во время шторма.

Эйрин надолго замолчала, словно мой вопрос поставил её в тупик. Я вытащил из водонепроницаемого кармана на плавках коробок спичек. Они чуть отсырели, но с третей попытки пламя начало лизать сухие водоросли.

— Я пою, — тихо сказала она, с опаской глядя на огонь, потом подошла ближе, так близко, что я почувствовал тепло её тела и запах волос. Глаза упрямо опускались с её голубоглазого лица на холмики обнажённых грудей и ниже…

Хорошо, что я сижу — плавки вдруг стали слишком тесными.

— Это огонь? Она осторожно поднесла ладонь к оранжевым язычкам пламени.

— Да, — подтвердил я очевидное. — Так ты поёшь? Спой мне что-нибудь. Почему-то мне казалось, что она непременно откажется, а то и вовсе соврала, чтобы казаться важнее.

— Хорошо, — мягко согласилась она. — Я спою для тебя.

Она начала петь на незнакомом языке, почти без рифмы, или, может быть, я просто её не понимал. В тот момент это было неважно, голос завораживал: исчез пляж, исчез остров и крохотный костерок на берегу. Осталась лишь обнаженная девушка, окутанная гривой рыжих волос и её голос, в который смутно вплеталась музыка — какие-то незнакомые, слишком затейливые инструменты и шум океана. Я не заметил, как наши губы встретились. Миг — и она уже в моих руках, такая упругая и податливая. Это был вихрь страсти, прямо на песке, мягком и колючим одновременно. Сцепившись, словно два зверя, мы перекатились в линию прибоя, здесь она чувствовала себя куда уверенней. На самом деле заниматься любовью в воде неудобно. Каждый, кто экспериментировал в ванной или бассейне, знает это, но сейчас всё было не так. За короткой кромкой песчаного пляжа шел каменистый обрыв, но и здесь мы ласкали друг друга, изредка всплывая к поверхности, чтобы вздохнуть. Я должен был заметить ещё тогда, что, когда мне не хватало воздуха, Эйрин спокойно оставалась под водой и манила меня обратно. К вечеру костёр давно прогорел, и только тёмное пятно на песке напоминало о нем. Мы лежали, обнявшись, оба голые — плавки остались, где-то там, под водой. И вдруг я поверил словам Эйрин, что она живёт здесь, на этом крошечном острове, словно вырванным из времени и пространства. Проблемы в университете, друзья, которые, наверное, давно меня ищут, — всё стало таким незначительным, далёким, словно подробности сна, который ещё помнится поутру, но вскоре исчезает без следа. Когда заходящее солнце коснулось моря на горизонте, Эйрин отстранилась от меня, тревожно посмотрела на закат.

— Тебе пора.

Я пытался возразить, она лишь подтолкнула меня к каменистой части острова, откуда был виден берег Рейнеке.

— Как я тебя найду? Скажи хотя бы мне свой номер…

Вокруг снова сгустился туман. Эйрин сняла с шеи маленькую ракушку на тонкой нити и протянула мне.

— Приходи сюда, когда услышишь шум волн — у неё изменился тембр голоса, с телом тоже происходило что-то странное: загар сползал, оставляя пятна бледной кожи, волосы теряли цвет, приобретая голубоватый оттенок. Её пальцы были холодны, как лёд, а ногти вытягивались чёрными когтями. Изменились и глаза. Они больше не были голубыми, скорее лазоревыми. Перемена не была бы так заметна, если бы не вертикальные зрачки.

— Уходи, — низким нечеловеческим голосом сказала Эйрин, опускаясь на колени.

Стоять она уже не могла, это очень сложно, когда вместо ног хвост, иногда её фигура теряла очертания и казалась сотканный из тысяч полупрозрачных нитей. Самое странное, что она по-прежнему оставалась красивой. Трансформации продолжались, но я уже не смотрел, я бежал, сбивая ноги о камни, и с разбега нырнул в морскую воду, показавшуюся мне неожиданно тёплой. Руки машинально гребли, а в глазах стояла картина: девушка, красивая, голубоглазая, — моя Эйрин, которую я полюбил с первого взгляда. Девушка, с которой я занимался любовью в крошечной бухте с белым песком. Девушка, которая превратилась в русалку с рыбьим хвостом и низким глухим голосом…

Тогда я испугался, наверное, любой бы испугался. Когда я выбрался, на берегу не было пусто, ни моих друзей, ни палаток не было, только след от костра на камнях да пустые пивные бутылки. Не буду описывать свои злоключения, когда я оказался один на пляже совершенно голый. Мне помогли рыбаки — те немногие, что живут на Рейнеке. От них я услышал историю про Туманный остров, где живёт сирена, принимающая облик юной девушки. И только когда вернулся в город, я узнал, что с тех пор как я поплыл к острову, прошла почти неделя, меня считали погибшим, ещё чуть-чуть, и я бы успел как раз на собственные похороны. Конечно, я никому не рассказывал о том, что произошло. Я не питал иллюзий насчёт того, как отнесутся окружающие к подобной истории. Единственное, что не давало забыть это странное приключение — это пустая раковина перламутрового цвета на тонкой серебристой ниточке.

Если бы не она, я бы со временем убедил себя в том, что рассказал друзьям и спасателям: я просто заблудился в тумане, а потом сидел на торчащей из воды скале, пока меня не подобрали рыбаки. Собственно, я почти так и сделал: ракушку положил в ящик стола, вернулся к учёбе в институте и постарался притвориться, что ничего не было. Всё вернулось в обычное русло, но что-то все же стало другим. Неожиданно для себя самого я стал писать рассказы. По ночам, когда все спали, я доставал из стола этот странный подарок и вслушивался в пустую раковину, пытаясь услышать шум океана, о котором говорила Эйрин. Иногда я просто засыпал, но куда чаще мне всё-таки казалось, что я что-то слышу. Тогда я брал блокнот или садился за компьютер, и рождались истории, странные, завораживающие. Я писал про космос и про подводные миры. Потом мне уже не нужно было касаться раковины, чтобы писать. Сначала это было просто увлечением — я из семьи врачей, а родители всегда ждали, что их чадо продолжит семейную традицию.

Первый раз раковина запела через год, в начале лета, я как раз сдавал выпускные экзамены. Я почти не спал, только смотрел на слабо светящуюся в темноте ракушку. Может, она и не светилась, но я мог бы поклясться, что видел свет и слышал тихую музыку. Так продолжалось три дня, но я так и не поехал, убедил себя что мне нужно готовиться к экзаменам и нет времени отвлекаться на всякие странные вещи, но это было отговоркой, я боялся. А потом, когда я почти решился, песня смолкла. Следующий год прошел для меня, как в тумане: я не пошёл в ординатуру и вообще отказался от медицинской карьеры. Я сидел и писал, как безумный, отрываясь лишь на еду и сон. Во снах приходили сюжеты, и снилась Эйрин. Моё творчество стало приносить свои плоды. Я смог издаться в нескольких местных журналах, потом после долгих отказов издательство приняло мой первый роман. Может быть, это покажется странным, но меня мало заботил данный факт, словно страницы, выходившие из моих рук, были симптомами какой-то неведомой болезни. На следующий год я поехал во Владивосток ещё в начале июня, наплевав на встречи с читателями и выгодный контракт. Тогда я только-только переехал в Москву после успешного дебюта «Хроники Акварии». Я придумал целый мир, в котором жили такие же подводные люди, как Эйрин. Конечно, ничего подобного она мне не рассказывала, но почему-то меня не оставляла уверенность, что роман — не совсем моя фантазия, а что-то намного большее. Я снял номер в отеле и ждал, когда запоёт раковина в моей руке. Можно было встретиться с друзьями или навестить родителей, но я избегал знакомых лиц, словно боялся, что меня застанут, словно я делал что-то постыдное. А когда раковина, наконец, начала слабо светиться, я поехал на острова. До Попова я добрался сравнительно легко, но потом начались трудности. Как только я заводил разговор о том, что хочу поехать на остров Туманов, двери закрывались, а люди притворялись глухими. Проблему решили как всегда деньги — молодой парень сдал в аренду лодку за баснословную сумму, но мне было плевать. Я отбыл на рассвете. И снова был туман, и крохотный островок, я бежал по камням почти так же, как два года убегал. Но на пляже с белым песком было пусто, на краткий миг меня охватил ужас, что всё-таки Эйрин мне всего лишь привиделась, но потом она вышла из морских волн такая же, как я запомнил её два года назад.

— Ты всё-таки пришёл, — сказала она и улыбнулась.

— Кто ты?

Почему-то мне было очень важно знать ответ. Она немного постояла в воде, глядя на своё дрожащее отражение, потом вышла на песок.

— Люди называют нас русалками или сиренами.

Она села, и песчинки стали прилипать к мокрой загорелой коже. Я погладил её по щеке, и она потянулась за рукой, словно прося ещё ласки.

— Этот облик, он… — я замялся, но она поняла.

— Настоящий? — Эйрин придирчиво провела руками по бёдрам и животу. — Для тебя, Тимур, настоящий, пусть и совсем ненадолго.

Она грустно улыбнулась.

Я порылся в рюкзаке, и на песок полетели книги: некоторые дешёвые издания в мягкой обложке, несколько дорогих томиков с глянцевыми рисунками, мраморные барельефы и похожие на греческие колонны «Хроники Акварии. Том 1» — гласила темно-синяя надпись.

— Почти всё это время я писал. Что значат эти сны? Эти истории? Что ты сделала со мной?

Эйрин подняла книжку из песка, провела пальцами по иллюстрации, словно для неё в рисунке таился какой-то глубокий, понятный ей одной, смысл, пролистала страницы.

— К сожалению, я не знаю вашей письменности, но уверена, ты стал хорошим сочинителем. Архаичное слово прозвучало на удивление уместно.

— Я дала тебе кусочек нашей памяти, Тим.

— Зачем? — кажется, я знал ответ на этот вопрос. Он таился в беспокойных снах, в ещё ненаписанных книгах…

Да, ответ был в последнем, десятом, томе «Хроник Акварии», который я написал куда позже и в большой спешке.

— Нас осталось слишком мало, Тимур. Аквария до сих пор стоит на дне океана, какие-то системы всё ещё работают, и вы ещё долго не сможете войти в его своды, но город давно заброшен. Слишком многие погибли, слишком многие ушли на сушу, чтобы больше никогда не вернуться назад.

Она взяла меня за плечи и внимательно посмотрела мне в глаза.

— Я хотела, чтобы нас помнили, — какая-то тень совсем другой Эйрин вдруг пробежала в её глазах, той, от которой я удирал, но наваждение уже прошло.

Остаток дня мы болтали, как любовники после долгой разлуки. Я даже смог загнать куда-то глубоко в память, что передо мной не обычная девушка-подросток, что всё это видимость — парадная одежда, надетая ради меня. Мы пили кофе и ели сладости. Эйрин очень понравился шоколад, но вот от алкоголя она наотрез отказалась.

— Питаться всё время морепродуктами бывает утомительно. — грустно вздохнув, призналась она.

Потом мы говорили, и в какой-то миг наши ладони снова встретились — я любил нежную и хрупкую девушку, которой был нужен. Когда подошло время заката, и она стала возвращаться в свой оригинальный облик, я не убежал, а просто держал её за руку. Я всё ещё хотел задать один вопрос, который не решался спросить раньше.

— Почему я, Эйрин?

И я встретил взгляд её лазурных глаз с вертикальными зрачками.

— Мне было одиноко, Тимур, а в тебе было столько молодости и жизни.

Её голос больше не напоминал человеческий, но я чувствовал, что ей было больно.

— Пойдём со мной к людям, — попросил я её. Осколки чужой памяти подсказали мне этот вопрос, и они же дали ответ. Эйрин покачала головой, жабры у неё на шее раздувались, воздух уже становился губительным для неё.

— Уходи, Тим, и больше не возвращайся, иначе я не захочу тебя отпускать, — и она скрылась в волнах прибоя.

И я не возвращался ещё на протяжении многих лет, писал свои хроники Акварии, а когда издательства предлагали создать что-нибудь еще, я писал фентези и космооперы. Это было сложнее, но, видимо, у меня всё-таки были какие-то задатки, а не только чужая память. Ракушку я положил в сейф, чтобы не слушать её песни. Работать сразу стало сложнее, но я нашёл ей замену — сигареты, крепкий кофе с коньяком, а то и просто коньяк. Практически все писатели рано или поздно начинают применять те или иные стимуляторы. Я женился на рыжеволосой голубоглазой красотке по имени Лера. Мы встретились на литературной конференции. Она была большой поклонницей моих книг. На долгих десять лет я почти забыл про остров и его обитательницу, воспоминения не исчезли но потускнели, стали неотличимы от других снов об Акварии где я черпал сюжеты. Нельзя сказать, что всё было гладко, но жаловаться было не на что — у меня были мои книги, признание, успех. Первые тома хроник подводного мира даже экранизировали. Не слишком удачно, как это часто бывает в Российском кинематографе, но всё же. Был и период, когда мне казалось, что я исписался, и тогда ночью тайком я доставал ракушку из сейфа и украдкой катал амулет в руках. Потом от меня ушла Лера — мы расстались тихо без скандалов и битья посуды, детей за пятнадцать лет брака мы так и не завели. «Я всегда была лишь заменой, всегда на втором месте после твоих гадких русалок», — сказала она на прощанье. По крайней мере, честно, я никогда не рассказывал ей об Эйрин, но женщины чувствуют такие вещи.

Тогда я не выдержал и поехал во Владивосток, но остров мне не открывался. Я бороздил море на лодке, дул в раковину, пытаясь услышать гул волн, но туман не появлялся, и я возвращался обратно ни с чем. Уставший и расстроенный, пил в номере, а утром снова искал Туманный остров. Я больше не мог писать, впрочем, это было необязательно — на жизнь хватало и от переизданий. Оставалось сидеть в пустой квартире, перекатывать в руках раковину и бессмысленно переключать каналы на огромной плазменной панели. Когда начались боли в груди и кашель со сгустками крови, я почти не сомневался в диагнозе. Слишком много выкуренных сигарет. Не нужно иметь медицинское образование, чтобы догадаться. Диагноз поставили быстро — рак лёгких. Я сам себя убил медленно, но так же надёжно, как если бы воспользовался пистолетом. Врачи дали мне полгода-год, с учётом лечения. Как ни странно, эта новость даже принесла облегчение. Я закончил дела, раздал долги и уладил проблемы. За какие-то невероятные три месяца закончил последний том Хроник. Уверен, критики отметят, что историю краха подводного царства я написал под воздействием собственных мрачных переживаний. Пусть. Оформил завещание: квартиру и права на книги я разделил между родителями и бывшей женой. Всё таки я чувствовал себя немного виноватым перед ней, хотя винить было не за что. Брак без любви обречён, как срезанные цветы в хрустальной вазе.

Я закатил прощальную вечеринку, хоть и не предупредил, что она прощальная. Мне хватило сил — я улыбался, пил вино, говорил речи. Дал краткое интервью по поводу завершения цикла хроник, и никто не знал, что только доза морфия помогла мне достоять на ногах этот праздник. Больше всего я боялся, что не дотяну, что ракушка-амулет начнёт петь, когда будет слишком поздно. Но я успел. Купил билет на самолёт, отправил прощальные письма по электронной почте, сделал оставшиеся распоряжения, потом отформатировал жёсткий диск компьютера и разбил его о стену. Осколки микросхем отправились в корзину для мусора — не хочу, чтобы чужие глаза рылись в документах, продолжали недописанные черновики, не хочу посмертной славы, она фальшивая, как дешёвая позолота.

Весь путь в самолёте я проспал, напившись коктейлей, — спиртное заглушало грызущую грудь боль. Последний раз я был во Владивостоке восемь лет назад, и с удивлением отметил, как изменился родной город. Впрочем, он больше не был родным. Я чувствовал себя туристом. Острова больше не были безлюдными, они тоже изменились, следуя веяньям моды. Тут и там стояли многоэтажные здания, в бухте высился спортивный комплекс. Чтобы добраться до Рейнеке больше не нужен был катер, хватило взятой на прокат машины.

Мне стало страшно, что в этом перестроенном и улучшенном мире, где так много людей, не осталось места Туманному острову. Может быть, Эйрин покинула его? Я бродил по асфальтированным улицам не узнавая места где мы когда то веселились. Но всё таки раковина пела, для меня. Я хотел увидеть Эйрин, послушать её песни и уснуть у неё на руках. Не так много в конце жизни, верно? Как всегда, сложнее всего было достать лодку. Я знал, что не вернусь, и брать её напрокат было немного нечестно. Наконец, молодой мужчина с каким-то болезненным лицом землистого оттенка, в котором я с удивлением узнал мальчишку, у которого когда-то, вечность назад, брал напрокат лодку во время своей второй поездки на остров. От мужчины остро пахло алкоголем, но он меня узнал даже сквозь пьяный дурман.

— А… — протянул он, — суженый русалки явился…

Мы сошлись на тысяче евро — безумной сумме за старую лодку, но мне было плевать.

— Лодку, наверное, вернуть не смогу, — признался я, протягивая деньги. Попытался вспомнить его имя, но не смог. Может, Харон? Я рассмеялся, нелепо, неуместно, как всегда бывает, когда смеёшься над шуткой, понятной лишь тебе одному. Смех перешёл в надсадный кашель.

— Что, насовсем собрался… туда? — мужчина неопределённо махнул в сторону океана.

Я проследил взглядом по направлению его руки, потом кивнул.

— А и правильно, — он осклабился.

— Дерьмовая ведь вышла жизнь?

Я пожал плечами и стал забираться в лодку.

— Что, вот так, сразу? — изумился мужчина.

— А чего… — новый приступ кашля не дал закончить фразу, из уголка рта побежала тоненькая струйка крови, стёр её рукавом.

— Ну, бывай тогда.

Я больше его не интересовал. Сейчас его куда больше занимал ближайший киоск, чем мой уход в море. Интересно, сможет ли он расплатиться валютой?

Я включил мотор, и уже знакомый туман наконец сгустился надо мной. Кажется, у некоторых народностей так и принято умирать — уплывать в море. Но мой путь окончится не здесь. У меня есть цель, пока есть. Когда из тумана выросли скалы острова, я заглушил мотор. Как же давно я его не видел, Туманный остров. Здесь всё началось, здесь все и закончится. С глухим стуком лодка ткнулась о камни. Я бросил незамысловатый якорь — булыжник с привязанной к нему верёвкой. Впрочем, я сомневался, что вернусь сюда ещё.

Дописав последнюю строчку, я кладу блокнот в карман и иду вдоль кромки прибоя. Шшш… Волна накатывает одна за другой и лениво стирает мои следы. Вот и бухта. Сколько здесь было всего, но песок по-прежнему белый, как сахар. Остров выдержал натиск цивилизации не далса мостам и асфальтовым дорогам. Я очень устал, спина взмокла от пота, моё тело предало меня, но пусть оно послужит ещё немного, совсем чуть-чуть.

— Эйрин, пожалуйста, дай мне увидеть тебя последний раз!

Крик срывается в надсадный кашель, а на песок падают алые капли.

— Я пришёл!

Скинув крутку, я поднимаюсь на большой валун, он кажется неуместным на безмятежной глади пляжа. В вытянутой руке сжимаю поющую раковину.

— Ты ведь позвала меня!

В ответ только шум ветра и шелест прибоя.

Глядя на беспокойную водную гладь, я пытаюсь рассмотреть хоть что-нибудь в глубине. Там нет ничего. Несколько секунд я медлю, а потом прыгаю в воду. Море обжигает холодом — ещё ранее утро, и вода не прогрелась. Я сразу погружаюсь метра на три, и уши закладывает.

С трудом открываю глаза и сквозь облако поднимающихся к поверхности пузырьков вижу Эйрин. Она такая же юная и прекрасная, окутанная чем-то полупрозрачным, не то сгустками тумана, не то плавниками, которые складывались в некое подобие крыльев за спиной. Свет восходящего солнца подсвечивает её силуэт, она так похожа на ангела, только с хвостом вместо ног. Эйрин, была где-то на полпути между подводным обликом и рыжеволосой загорелой девчонкой, какой её я увидел впервые. Как давно это было… А ещё в руках она держит маленькую девочку, со светло-голубыми кудряшками и маленьким озорным хвостиком. Она прижалась к груди матери, словно мой вид её напугал, может быть, так оно и есть. Не всем дано оставаться вечно молодыми и прекрасными. Тянусь к ним, пытаюсь всплыть, но сил не хватает, и я отчётливо понимаю, что не смогу подняться к поверхности. Легкие, пропитанные раковыми клетками, измученные нехваткой воздуха, горят. Ничего, совсем скоро морская вода их остудит. Нужно только сделать глубокий вдох, но руки уже тянут меня наверх — две сильные, упругие и две тоненькие, детские. Через секунду я уже на берегу — мокрый, откашливающийся, а Эйрин медленно выходит из воды, заканчивая превращение — уже две стройные загорелые ножки ступают по песку, а рядом к ней жмётся маленькая девочка лет пяти, темноволосая с пронзительными карими глазами, такими же, как у меня. С трудом я приподнимаюсь на локтях и разлепляю тяжелые губы.

— Почему ты не сказала мне раньше?

Откашливаюсь, сплевывая что-то солёное, может быть, морскую воду, может быть, кровь, скорее всего и то, и другое.

— Почему не пускала, когда ты была мне так нужна?

Эйрин подходит ко мне и опускается на колени, совсем как раньше, затем проводит ладонью по горячей щеке — у неё прохладные нежные пальцы или может просто я горячий.

— Если бы ты пришёл сюда раньше, то уже не смог бы вернуться назад, — поясняет она чуть виновато.

— А я больше никуда не собираюсь, — сказал я, протягивая руку, чтобы потрепать девочку по голове, но она отскакивает, словно пугливый зверёк.

— Моя дочка?

Я знал ответ раньше, чем она кивнула.

В груди что-то нехорошо клокочет, видимо, я порядком наглотался воды. Одной рукой я обнимаю Эйрин, а другой дотягиваюсь до девочки. На этот раз она остается на месте.

— Красивая… как её зовут?

— Тира, — тихо отвечает Эйрин.

Мне нравиться, только чуть не привычно на слух.

— Ты споёшь для меня? — спросил я Эйрин.

— Конечно, Тим… конечно, спою.

Никогда не видел, как она плачет, но сейчас слёзы капают на белый песок.

— Мама, почему ты плачешь? — недоумённо спросила Тира. У неё был звонкий, детский голос.

Я провёл рукой по волосам, уже рыжим, а не голубым, как под водой, потом дотронулся до щеки Эйрин и смахнул слезу.

— А ты ведь совсем не изменилась. Прости, что-то я расклеился совсем.

Мне было тяжело дышать, а говорить ещё труднее, но я продолжал изо всех сил выталкивать слова через непослушное горло.

— Мне нужно было остаться раньше, просто я боялся, но теперь не боюсь.

Она кивнула и обняла меня, я вдыхал полузабытый запах её волос, и мне было легко и спокойно.

Оставалось сделать совсем немного: дойти до лодки, обрезать якорь, положить завернутый в полиэтиленовый пакет дневник и включить мотор. Уверен, лодку прибьёт к берегу и кто-нибудь прочитает эти строки. Наверное, у меня уже не хватит сил на это, но Эйрин ведь мне не откажет. Что произойдет со мной дальше, я не знаю, но в любом случае, до самого конца со мной будут мои любимые русалки, и они будут петь мне песни.

Примечание издателя.

В некотором смысле дневник Тимура Борисовича Шмелева, обнаруженный в пустой лодке на побережье острова Рейнеке, можно считать его предсмертной запиской. До самого конца Тимур Борисович скрывал тяжёлую болезнь. Тело писателя, известного своим фентезийным циклом «Хроники Акварии», так и не было обнаружено, но, по всей видимости, его унесло течением. Надеемся, что автор историй о подводном мире обрёл столь желанный покой в морской глубине, наверное, именно этого он и желал, выходя в последний раз в море. Несмотря на необычайную живость образов, описанных в дневнике, а также реальное существование легенды о Туманном острове, столь популярной у местного населения, не стоит воспринимать историю всерьёз.

Антон Ленников 28.02.2008-01.03.2008