Освобождение

1 Иго

Адаму пришлось самому ехать за цветами.

Маме, видите ли, они понадобились именно сегодня, прямо сейчас («Иначе все пропало! Ты хоть представляешь, сколько у меня дел?!»): не забери он цветы без заминок и нытья, о вечерней «встрече» с друзьями можно забыть.

Адам, конечно, не преминул напомнить матери – уважительно и без явного наезда в голосе, – что в прошлый раз за цветами ездил его старший брат Марти, а у него, Адама, тоже дел по горло, и новые хризантемы для клумбы не должны становиться причиной его посещения или непосещения «встречи», ради которой он еще в конце августа наколол дров на зиму (потому что просто так в этой семье ничего не бывает, за все нужно платить). Однако мамина просьба съездить за цветами моментально превратилась в ультиматум: либо Адам их привезет, либо будет сидеть дома (тем более недавно твою сверстницу убили!).

– Решай сам, – сказала мама, не глядя на него.

«Ладно, скоро вашему игу конец, недолго терпеть осталось», – думал Адам, садясь за руль. И все же ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем завести мотор.

Зато впереди целый день. Длинное воскресенье в конце лета, множество часов, которые нужно чем-то заполнить – и Адам уже их заполнил, даже список дел составил (он любил все планировать заранее): сперва пробежка, затем долгая и нудная инвентаризация в мегакорпорации «Зло интернэшнл», потом надо отцу в церкви помочь и еще заехать на работу к Анджеле – забрать пиццу для сегодняшней вечеринки…

«Доброе», – тренькнул лежавший у него на коленях мобильник.

Адам едва заметно улыбнулся. Ага, и без этого сегодня не обойдется.

«Доброе! – ответил он. – Поедешь со мной за цветами?»

«Теперь это так называется?»

Адам улыбнулся еще раз и начал сдавать назад. Все, долой злость и обиды, впереди прекрасный день! Чумовой просто! Смех, пицца, бухло, друзья и секс! Но как грустно это все закончится, просто нож в спину – вечеринка-то прощальная. Кое-кто уезжает. Адам пока не решил, рад он этому или нет.

Что за день!

«Во сколько приедешь?» – спросил телефон.

«Около 14?» – напечатал Адам, тормозя перед знаком «СТОП».

В ответ пришел эмодзи – оттопыренный вверх большой палец.

Он выехал из своего лесистого квартала на лесистую дорогу, которая вела в город. Эпитетами «лесистый» и «лесной», впрочем, легко описывалось что угодно в радиусе пятидесяти миль. То была особая примета городка под названием Фром (да и всего штата Вашингтон). Местные воспринимали лес как данность – то есть вовсе его не замечали.

Адам подумал о назначенной на два часа встрече. Сколько радости его ждет. Целое море сокровенной радости.

И – печали…

Нет, нет, хватит! Он с нетерпением ждет свидания. Ага. Прямо ждет не дождется. Одна мысль об этом…

Да, об этом.

Снова знак «СТОП».

«Прямо чувствую, как кровь приливает, – напечатал Адам. – Все, что надо, уже набухло».

В ответ – два больших пальца.

Итак, представьте себе нашего героя – Адама Терна. В этот миг он выезжает на шоссе – лесистое, разумеется, – которое ведет к садоводческому магазину. Несмотря на ранний воскресный час, движение на шоссе с каждой минутой становится все оживленнее. Адам Терн родился почти восемнадцать лет назад в местной больнице в десяти милях отсюда. За все эти годы он почти не покидал родных краев – только раз вместе с семьей съездил на гору Рашмор (и чуть не умер там от скуки). Когда он учился в шестом классе, папа, мама и Марти отправились с миссионерской поездкой в Уругвай, а его с собой не взяли. Папа потом рассказывал, что это был кошмар: всюду грязь и на редкость равнодушные к Благой вести местные, но Адам (оставшийся по причине юного возраста на три недели с бабулей Пэт и дедулей Джоном) прекрасно понял, что из поездки его родные привезли совсем другие впечатления.

Еще двенадцать месяцев, и игу конец.

Через неделю начинается учеба. Выпускной класс.

А дальше – только небо.

Ведь Адам Терн так хочет отсюда уехать. Вырваться. Адам Терн мечтает об этом всей душой, так сильно, что голова идет кругом. Будь на то воля Адама Терна, он уехал бы вместе с тем, кто закатывает сегодня прощальную вечеринку.

Ну… да, скорей всего – уехал бы.

Адам Терн. Белокурый и здоровенный (увы, внушительные размеры пока его не красят – кажется, что его тело еще не нашло общего языка с силой земного притяжения). Отличник. Изо дня в день он пытается отстоять свое право самостоятельно выбрать, где учиться – да и вообще право учиться как таковое, ведь у его родаков по-прежнему нет денег. Зато на бессмысленные хризантемы деньги есть (ведь «дом проповедника должен выглядеть подобающе», ну-ну). Ладно, это все пустяки. Главное – свалить наконец из города Фром, штат Вашингтон.

Адам Терн, хранитель секретов.

Когда он въехал на парковку садоводческого магазина, зазвонил его мобильник.

– Сегодня, смотрю, все такие ранние пташки, – сказал он в трубку.

– Сколько раз говорить: я – не все?! – проворчала Анджела.

– Вообще-то все – это все. В том и фишка.

– Все – это те, кто ведет себя по-идиотски, а мы – не все – можем над ними смеяться и всячески самоутверждаться за их счет.

– А ты чего не спишь?

– Угадай. Куры и вот это вот все.

– Такое чувство, что без кур ничего не обходится. Когда-нибудь они будут править миром.

– Моим уже правят. Ну, а ты чего так рано?

– За цветами поехал. Для маминого садика наказаний.

– Прямо слышу, как по тебе плачет психолог.

– Мои не верят в психологов. Если человеку не помогает молитва, значит, он все придумал.

– Ох уж эти родители… Как они отпустили тебя на вечеринку? Особенно после истории с Кэтрин ван Лювен.

Кэтрин ван Лювен была той самой девчонкой, которую недавно убили (хотя казалось бы: человеку с такой мощной фамилией уже ничего не грозит). Она училась в школе Адама, но выпустилась в прошлом году, и они не были знакомы. Ладно, предположим, ее действительно убили на том же озере, где сегодня вечером он «встречается» с друзьями (разговаривая с родителями, Адам никогда не использовал слово «вечеринка» – иначе его бы точно не отпустили), но убийцу уже поймали, он во всем сознался и теперь ждал вынесения приговора. Кэтрин вечно тусовалась со всякими нариками. Ее убил бойфренд, у которого на почве наркоты основательно сорвало крышу. Согласно показаниям единственного свидетеля, такого же нарика, в тот вечер он загнался – подумать только – из-за каких-то коз. Анджела, лучшая подруга Адама, набрасывалась с упреками на всякого, кто осмеливался предположить, что по Кэтрин ван Лювен давно могила плакала.

– Ты же ее не знаешь! – орала она на каждого, кто так говорил. – Не знаешь, какая у нее была жизнь, не знаешь, что такое зависимость. Никто не знает, что творится в голове у другого человека!

Что правда, то правда – и слава богу. Особенно Адаму бы не знать, что творится в головах у его родителей.

– Они думают, я иду на «встречу» с тремя-четырьмя друзьями. Мол, мы все хотим попрощаться с Энцо.

– Почему «мол»? Вроде так и есть.

– Так-то оно так, но про самое интересное я умолчал.

– Ну да, ну да. А что с пиццей? Пицца, пиво и вот это вот все.

– Сперва я на пробежку, потом на работу, потом в два встречаюсь с Линусом. А, еще надо отцу в церкви помочь, он меня загрузил по полной…

– В церковь прямиком из койки с Линусом? Ах ты, негодник!

– В общем, около семи заеду, о’кей? И сразу двинем на вечеринку.

– То есть на «встречу».

– Ну да, сперва-то мы встретимся, конечно.

– В семь. О’кей. Мне еще надо с тобой поговорить.

– Про что?

– А, про всякое. Не парься. Ладно, я к курам. Куры зовут.

Ее родители держали ферму. Анджела всем говорила, что ее нарочно удочерили из Кореи – мол, это выгоднее, чем нанимать постоянного работника. Конечно, она сама отлично понимала, что это не так; мистер и миссис Дарлингтон – чудеснейшие люди – хорошо относились к Адаму и косвенно давали понять (вслух сказать такое они не решались), что у них дома он всегда может укрыться от родителей.

– Напомни-ка, когда мы друг за дружку горой? – спросила Анджела (так они обычно прощались).

Адам усмехнулся:

– Всегда. До конца света.

– Ага. Ну ладно, пока.

Она повесила трубку.

Адам вылез из машины на утреннее солнце. Еще только восемь утра, а парковка возле магазина уже наполовину забита машинами серьезных садоводов, которые начали готовиться к осени. Адам минутку постоял под открытым небом – точнее, под небольшим клочком этого неба, расчищенным от вездесущего леса. Закрыл глаза, ощутил на веках солнце.

Сделал глубокий вдох.

«Иго» – это ведь даже не его слово. Библейское. Папино. Слово Здоровяка Брайана Терна, бывшего лайнмена защиты, успевшего до травмы плеча блестяще отыграть три сезона за футбольную команду «Сихоукс», а ныне бессменного проповедника «Дома на камне», второй по размеру евангелической церкви города Фром. «Пока ты живешь в этом доме, – однажды проревел отец прямо в лицо Адаму, – ты под моим игом, ясно?!» В тот раз у Адама на месяц отобрали машину. За то, что он вернулся домой на десять минут позже условленного.

Он вдохнул, выдохнул и пошел в магазин за хризантемами.

В цветочном отделе сегодня работал Джейди Макларен – они с Адамом пересекались на уроках литературы и химии.

– Привет, – как всегда дружелюбно поздоровался Джейди.

– Привет! Я и не знал, что ваш магаз так рано открывается.

– Ага. Начальство увидело, сколько народу собирается у «Старбакса» в пять утра, и решило не упускать клиентуру.

– Ясно. Может, они и правы. Я за хризантемами приехал.

– Корневища? Их вообще-то весной сажают.

– Нет, мне нужны цветущие кусты. Брат недавно наехал на те, что росли у нас вдоль дорожки, ну и раздавил их всмятку. Маму хватил удар.

– О, господи!

– Да не настоящий удар, ты что!

– А… Ну, лан.

– Вот меня и послали за хризантемами. Если не привезу – запрут дома.

– То есть не пустят на сегодняшнюю тусу в честь отъезда Энцо?

– Угу. Ты идешь?

– Иду. Говорят, там даже пиво в кегах будет – родаки-то у него из Европы. Типа им все равно, будем мы пить или нет.

– Мы с Анджелой привезем пиццу. С ее работы.

– Вообще супер!.. Цвет хризантем имеет значение?

– Наверняка, но мама не уточнила, так что это ее проблемы.

– Принесу какой-нибудь вырви глаз, да?

– Ага. Слушай, и давай…

Джейди обернулся. Не глядя ему в глаза, Адам добавил:

– …давай не самые дорогие, о’кей?

– Без проблем! – серьезно ответил Джейди и ушел к огромному полю с цветочными паллетами. Там стояли одни горшки, но в магазине был и холодильник со срезанными цветами – для желающих приобрести букет. Адам подошел к холодильнику, неспешно размышляя о предстоящем дне и даже не замечая, что напевает себе под нос.

В пластиковом ведре стояла одинокая красная роза. Он машинально потянулся к ней и очнулся, лишь когда уже держал цветок в руках. Одна красная роза. Можно же ее купить? Это нормально? Парни так делают? Если девушке подарить – это одно, а вот если…

Никаких правил на этот счет вроде нет. С одной стороны, это здорово упрощает дело – раз нет правил, то и подчиняться им не надо, даже с Линусом. Но порой все же хочется иметь какую-то точку отсчета – книжку или историю. Можно ли подарить Линусу красную розу? Как он отнесется к подарку? Неужели только ему, Адаму, пришел в голову подобный вопрос, а все остальные давно знают ответ?

Он прикоснулся к острому, как у терна, шипу на стебле (Адам давно научился не обращать внимания на плоские шуточки про колючесть своей фамилии – про «тернии к звездам» и «терновый венец» – все равно над ними никто не смеялся, кроме самих шутников) и решительно надавил. Шип пронзил кожу, и в налившейся на пальце капле крови он увидел…

…целый мир, быстрый, точно судорожный вздох: деревья и трава, озеро и лес, чей-то темный силуэт за спиной, допущенные ошибки, горе утраты…

Адам заморгал и поднес окровавленный палец к губам. Видение исчезло. Растворилось, как туман, оставив за собой лишь смутное беспокойство и медный привкус во рту.

Когда Джейди вернулся, Адам купил розу. Она была дешевая – всего два бакса.

Она приходит в себя от запаха крови и роз: будто шип вонзился ей в самое сердце. Одежда промокла до нитки. Что случилось? Она вышла… из озера?

Память подводит. Было какое-то смятение, шквал, неразбериха, внезапное освобождение…

…а потом острая боль, резкий укол в сердце, и заалела жемчужина крови…

Она садится. С нее льет, словно она только что стояла под водопадом, при этом земля под ногами сухая. Вернее, чуть влажная (все-таки это берег озера), но твердая. Она медленно, озадаченно проводит рукой по земле. Берет щепотку, подносит к лицу, глубоко вдыхает запах – плотный, торфяной, землистый. Кровью не пахнет.

Да и с чего земле пахнуть кровью? Вокруг – заросли диких роз, она это почему-то знает. Сплошь шипы и колючки.

Запах крови постепенно тает – словно голос из сна, который уже почти забыт.

Она встает. С нее капает; под ногами уже образовалась лужица. Платье – ее, думает она. Платье – не ее, думает она. Оба утверждения, как ни странно, истинны. Платье цветочное, легкое, изящное – под стать молодой девушке, но какое-то иронично-старомодное, в ретростиле. А может, оно действительно из другого времени?

«Разве я ношу платья?» – думает она.

Да. Нет.

В боковых швах есть карманы (тоже старомодно!), и в них лежит что-то тяжелое. Она засовывает руки внутрь и достает оттуда два кирпича. Такие запросто могут увлечь на дно.

Утопить.

Долго, очень долго она разглядывает кирпичи.

А потом роняет. Они падают на землю с глухим стуком.

– Смерть – еще не конец, – произносит она вслух.

Что? Что это было? Как это понимать?! Она закрывает рот ладонью – словно пытается заткнуть его, сдержать слова.

Песня. То были слова из песни. Где-то в районе диафрагмы уже возникает сама собой знакомая мелодия. И слова. Эта песня обычно звучит на похоронах, у могил. А может, автор песни хотел, чтобы так казалось – может, он сочинял ее с той же иронией, с какой было сшито это платье.

Она закрывает глаза, поднимая лицо к лучам солнца, пробивающимся сквозь кроны деревьев. Видит венки и капилляры на внутренней стороне век – красные, как смерть.

Делает вдох.

И тут ее начинает рвать – обильно, неудержимо. Как в желудке могло поместиться столько воды?! В прозрачной лавине, хлещущей из ее рта, нет ни желчи, ни переваренной пищи. Обессилев, она падает на колени: лужица у нее под ногами превращается в ручей и устремляется к озеру.

И вот все кончено. Она тяжело дышит, пытаясь собраться с силами. Наконец встает на ноги. Ее волосы, кожа, платье – все совершенно сухое. Нигде ни следа влаги.

Она вновь делает глубокий вдох.

– Я найду тебя, – говорит она и босиком отправляется в путь.

Из-за кустов шиповника за ней с тревогой наблюдает фавн. Когда она уходит, он пускается следом.