От Русской земли к земле Киевской. Становление государственности в Среднем Поднепровье в IX–XII вв.

Введение

С какого момента можно говорить о возникновении древнерусской — точнее, восточнославянской — государственности? Широко отмеченный в 2012 г. «официальный» юбилей — 1150 лет российской государственности — внес в обсуждение этой проблематики довольно сильное оживление. Было проведено несколько международных конференций, выпущены сборники работ и монографии, немалое количество статей. Словом, информационных поводов к осмыслению (и переосмыслению) вопросов древнерусского политогенеза (процесса становления государственности) было создано более чем достаточно.

Однако состояние проблемы, ее восприятие образованной частью общества даже пять лет спустя не претерпело серьезных изменений. Безусловно, в среде историков-профессионалов за последние годы выработался определенный консенсус на предмет того, как можно описывать процесс формирования государства и становления политических институтов в восточнославянском ареале. Однако приходится констатировать, что указанный консенсус имеет характер «закрытого знания», практически не отражаясь на страницах вузовских, а тем более школьных учебников.

Мне же, как автору настоящей работы, приходится констатировать следующий факт. С одной стороны, свыше 18 лет сферой моих научных интересов является проблема возникновения и развития древнерусской государственности; исходя из этого в глубине души могу считать себя примкнувшим к кругу «адептов закрытого знания». С другой стороны — за плечами 12 лет работы в высшей школе и почти семь — в среднем образовании. И каждый новый учебный год начинался с опровержения существующих у абитуриентов и старшеклассников представлений об эпохе домонгольской Руси.

Представления эти, берущие начало со страниц школьных учебников, гласят, что на территории Восточной Европы со второй половины VIII в. существовало единое и обширное восточнославянское государство Киевская Русь со столицей в Киеве. Описанная картина восходит еще к учебникам советского времени, она отражала существовавшую тогда точку зрения официальной науки, сформулированную в первую очередь работами академика Б.А. Рыбакова[1].

Однако непредвзятое отношение к источникам уже в начале 1990-х гг. привело исследователей к утверждению, что «Киевская Русь — понятие ученое и книжное»[2]. И в этом есть определенный резон, поскольку в источниках, в первую очередь в отечественных, такого определения, как «Киевская Русь», нет. Повесть временных лет, описывая раннюю историю Руси, употребляет термин «Русская земля» и «Русь», но «Киевской Руси» она не знает.

Итак, в раннем летописании описывается некая общность, характеризуемая как Русь / Русская земля. Что это за общность? К какому типу общностей она относится — территориальной, этнической, социальной или конфессиональной? Немаловажным, на мой взгляд, вопросом является соотношение «Руси» и «Русской земли»: являлись ли они синонимами или же дополняющими друг друга, но в целом самостоятельными понятиями?

Для ответа на этот вопрос можно попробовать обратиться к раннему русскому летописанию. Оно представлено вводными частями Повести временных лет (далее — ПВЛ) и Новгородской I летописи младшего извода (далее — НІЛмл), отразившими, по меткому выражению А.А. Гиппиуса, «два начала Начальной летописи»[3].

Повесть временных лет

В лѣт 6360 (852) индикта еі наченшю Михаилу царьствовати нача ся прозывати Руская земля о семъ бо оувѣдахом яко при сем цари приходиша Русь на Царьград яко же писашеть в лѣтописании Грѣцком тѣмь же и отселѣ почнем и числа положим[4].

Новгородской I летописи младшего извода

Начало земли Рускои. Живяху кождо съ родомъ своимъ на своихъ мѣстех и странахъ, владѣюща кождо родомъ своимъ. В си же времена бысть въ Грѣчько земли цесарь, именемъ Михаилъ, и мати его Ирина, иже проповѣдаеть покланяние иконамъ въ пръвую недѣлю поста». При семъ приидоша Русь на Царьград в кораблех, бещислено корабль; а въ двусту вшедше въ Суд[5].

Видно, что в том и в другом случае летописец выбирает своеобразный хронологический маркер, позволяющий ответить на вопрос, когда Русь «нача ся прозывати…». Ключевым моментом для него является первое упоминание «Руси» в византийских хрониках. Именно здесь видно первое увязывание «Руси» и «Русской земли». Но можно ли говорить о том, что «Русь» конца IX века представляет собой территориальную общность, будучи отождествляема с «Русской землей»?

Сопоставление текстов ПВЛ и НІЛмл не позволяет прийти к такому заключению — в дальнейшем, говоря о событиях конца IX — начала X в., летописцы, за редчайшими исключениями, употребляют только термин «Русь». Сам контекст понимания термина «Русь» в ранней летописной традиции говорит в пользу социального, а не этнического понимания данной общности.

Повесть временных лет

Сѣде Олегъ княжа в Кыевѣ и бѣша оу него Словѣни и В(а)рязи и промни прозвашася Русью[6].

…и Поляне яже ннѣ зовемая Русь[7] Словѣнескъ языкъ и Рускыи одинъ, от Варягъ бо прозвашася Русью а пѣрвѣе бѣша Словѣне аще и Поляне звахуся но Словѣньская рѣчь бѣ Полями же прозвашася занеже в полѣ сѣдяху языкъ Словѣньскыи бѣ имъ единъ[8].

Новгородской I летописи младшего извода

И сѣде Игорь, княжа, в Кыевѣ; и бѣша у него Варязи мужи Словенѣ, и оттолѣ прочий прозвашася Русью[9].

И от тѣх Варягъ, находникъ тѣхъ, прозвашася Русь, и от тѣх словет Руская земля[10].

В этом вопросе следует согласиться с исследователями, которые указывают на социальную природу общности «Русь» конца IX — начала X в.[11] Показательна также замена термина «вся Русь» на термин «дружина многа».

Повесть временных лет

изъбрашася трие брата с роды своими и пояша по собѣ всю Русь и придоша къ Словѣномъ[12].

Новгородской I летописи младшего извода

Изъбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу и предивну, и приидоша к Новугороду[13].

Проходит половина столетия, и ситуация меняется. Характер этих изменений красноречиво описывает Константин Багрянородный в своем трактате «Об управлении Империей». В главе 37 «О народе пачинакитов» говорится, что «фема Харавои соседит с Росией, а фема Иавдиертим соседит с подплатежными стране Росии местностями, с ультинами, древленинами, лензанинами и прочими славянами» (τό δέ θέμα τοϋ Χαραβόη πλησιάζει τή 'Ρωσία, τό δέ θέμα Ίαβδιερτίμ πλησιάζει τοΐς ύποφόροις χωρίοις χώρας τής 'Ρωσίας, τοίς τε Ούλτίνος, καί Δερβλενίνοις, καί Λενζενίνοις, καί τοίς λοιποίς Σκλάβοις)[14]. «Росия» здесь употребляется как определение территории, имеющей свои границы, — χώρας τής 'Ρωσίας; соответственно, росы определяются Константином Багрянородным как общность, проживающая на данной территории.

Можно предполагать на основании этих сведений, что к 940-м гг. «Росия» Константина Багрянородного является общностью уже не социальной, а территориальной, имеющей определенную географическую локализацию. Поэтому не случайно многие исследователи, изучавшие вопрос о возникновении и локализации Русской земли, за точку отсчета в своих рассуждениях брали как раз середину X в.

Родоначальником современной историографической традиции справедливо считается А.Н. Насонов. В своей капитальной работе он впервые поставил вопрос о Русской земле как своеобразной предтече Древнерусского государства, «колыбели» трех будущих княжений — Киевского, Черниговского и Переяславского[15]. Указанная работа А.Н. Насонова фактически положила конец длительным спорам о первичности так называемом «широкого» и «узкого» понимания Русской земли. В дальнейшем исследования, посвященные Русской земле, двигались двумя путями: локализация границ Русской земли в пределах Среднего Поднепровья (поиск дополнительных аргументов в пользу концепции А.Н. Насонова) либо расширение этих границ до более значительных пределов (через включение в состав Русской земли населенных пунктов, расположенных за пределами поднепровских земель).

Последний подход характерен для работ, авторы которых определяют границы Русской земли на основании локализации населенных пунктов, упоминаемых в летописных текстах как принадлежащие к Русской земле. Речь идет в первую очередь о разысканиях Б.А. Рыбакова[16]. Гораздо позднее данную задачу попытался решить В.А. Кучкин. Его работы[17] преследовали целью пересмотр выводов Б.А. Рыбакова, но тем не менее, на мой взгляд, не привнесли ничего принципиально нового, хотя выявление большого количества неточностей, допущенных работами Б.А. Рыбакова, само по себе немаловажно. Расплывчатость формулировок работы В.А. Кучкина объясняется стремлением исследователя выбрать и проанализировать те выборки летописного текста, которые содержат конкретные географические локализации «Русской земли». Как полагает И.В. Ведюшкина, подобная выборочность чревата большими погрешностями в выводах. По ее мнению, представляется более целесообразным не исключать неоднозначные упоминания, а изучать весь корпус сведений целиком[18]. Итогом предварительных наблюдений исследовательницы стали выводы, идущие вразрез с построениями Рыбакова и его последователей. И.В. Ведюшкина отмечает «разительный контраст в семантике самоназвания между ПВЛ и более поздними летописными сводами (ПВЛ — преобладают общерусские и географически нейтральные названия, при полном отсутствии однозначно узких… летописные статьи второй трети XII — первой трети XIII в. — преобладают определенно узкие и узкие по контексту толкования, мало географически нейтральных, совсем единичны случаи общерусского понимания)…». Все это, по мнению И.В. Ведюшкиной, «заставляет поставить под сомнение целый ряд привычных стереотипов». Одним из таковых является «легенда о первичности узкого географического значения "Русской земли"»[19]. Исходя из сделанных выводов, И.В. Ведюшкина призывает перевести научные дискуссии на данную тему «с уровня концепций на уровень картотек».

При этом участниками дискуссий как-то не замеченной осталась статья Н.Ф. Котляра, посвященная изучению термина «Русь» в летописной традиции XII–XIII вв. Украинский исследователь уже в 1976 г. показал, что в 1130–1140 гг. изменяется само содержание термина «Русская земля», что «узкое» толкование в летописных текстах весьма неоднородно[20].

В вопросе истолкования территориального содержания понятия «Русская земля» подход И.В. Ведюшкиной представляется мне наиболее оправданным. Необходим учет всех упоминаний Русской земли, как явных, так и неявных, без оглядки на их географическую определенность. Каждый случай упоминания должен изучаться в составе текста и как его неотъемлемая часть, то есть в контексте упоминания.

Сплошной просмотр данных Ипатьевской летописи за XII в., осуществленный на этих принципах, выявил много дополнительной информации в пользу идей, высказанных Н.Ф. Котляром и И.В. Ведюшкиной, а также позволил уточнить ряд частных вопросов[21]. В целом, суммируя итоги этих наблюдений, можно сказать, что на протяжении XII в. Русская земля развивается не в сторону территориального расширения[22], а, наоборот, в сторону сужения. Если в составе Русской земли в начале XII в. числится почти вся территория Южной Руси, то к середине столетия намечаются устойчивые тенденции к отпадению сначала Переяславщины, а затем Черниговщины.

При этом процессы, замеченные и отмеченные южно-русским летописцем, получают подтверждение и «со стороны». Так, в НІЛ читаем под 6642 г.: «…и раздьрася вся земля Русьская». Далее новгородский летописец конкретизирует картину этого «раздрая»: «Ходи Мирославъ посадникъ из Новагорода мирить киян с церниговци и не успевъ ничегоже… Яропълкъ к собе зваше новъгородьце, а церниговскыи князь собе». Подобная картина военного противостояния продолжалась достаточно долго — через полгода епископ Нифонт «иде въ Русь… с лучшими мужи и заста кыяны съ церниговьцы стояще противу собе, и множьство вой…»[23].

Ситуация, зафиксированная в источниках, отражает процесс распада единого государственного образования на отдельные составляющие, активно враждующие друг с другом; причем процесс распада начался во второй четверти XII в. Целиком и полностью можно согласиться с И.В. Ведюшкиной, что ни о какой консервативности и архаичности летописной терминологии не может быть и речи; напротив, эта терминология «мобильна, динамична и адекватно отражает происходящие изменения»[24].

Следовательно, Русская земля охватывает на заре своего существования более значительные территории, чем под конец XII в., когда она территориально фактически «усыхает» до границ Киевской земли. Это положение будет являться основной опорной точкой для дальнейших рассуждений.