От судьбы не уйдешь

1. Что это за место?

Малышке было всего около трех. Она удивленно смотрела большими синими глазами по сторонам и не понимала, что это за место. У нее почти не было воспоминаний, а все что осталось, лучше было бы забыть маленькой девочке. Природа устроена так, что ей посчастливится, и она действительно все забудет.

Уже забывала. Помнила постоянные крики, грохот, почему-то билась посуда все время, иногда осколки долетали и до нее. Поэтому на руке у нее был порез, который уже заживал, но не давал ей пока забыть о том, что она была в каком-то неприятном месте.

А это странное место отличалось тем, что здесь было тихо. Для нее было это настолько необычно, что будь она постарше, то могла подумать, что она оглохла. Она очень долго ехала в каком-то фургоне, ее укачало и тошнило. Ее кожа все еще имела зеленоватый оттенок, но уже становилось лучше. Привела ее сюда тихая женщина, аккуратно, но твердо взяв за руку. Сопротивляться и проявлять волю малютка не привыкла, поэтому шла безропотно. Женщина привела ее в комнату и сказала посидеть на стуле. Раз сказали, она так и делала, боялась шелохнуться и слезть с этого стула. Потом женщина появилась снова и дала ей мятную конфету. Девочка в недоумении смотрела на этот дар, пока женщина не развернула обертку и не сунула конфету девочке в рот.

Такое великолепное ощущение на языке, такое необычное, что у девочки округлились глаза. Женщина улыбнулась и опять отошла. Потом она вернулась в комнату в сопровождении еще одной женщины.

— Показывайте, кто тут у нас сегодня? — спросила вторая.

Тоже на удивление тихим и спокойным голосом. Девочка не различала возраста, но женщине было около сорока, строгое узкое лицо с интересом вглядывалось в девочку.

— Бросили возле приюта. С собой ничего нет, ни вещей, ни записки.

— Как тебя зовут? — спросила женщина.

Девочка молча смотрела на нее.

— Ты умеешь говорить? Где твоя мама?

Девочка молчала. Она боялась, когда к ней обращались, знала, что надо тихо сидеть: не мешать, не ходить, не плакать. Иначе побьют и будут кричать. То, что могли ударить, было не так страшно, а вот криков она боялась. Она не понимала большую часть слов, это был просто шум и от этого она постоянно вздрагивала. Поэтому девочка молчала и изо всех сил старалась не расплакаться. Ведь интонации у женщин были мягкие, голоса тихие и участвующие, а это во все времена могло вызвать детские слезы.

— Не бойся, мы хотим тебе помочь. Ты знаешь, откуда ты или как зовут маму или папу?

Девочка, наконец, молча покачала головой из стороны в сторону.

— А как зовут?

Опять покачала головой.

— Ладно, будем оформлять, — грустно сказала женщина, села за стол и взяла какие-то бумаги.

— Так как же тебя записать?

Она вопросительно глянула на собеседницу, но та только устало покачала головой. Фантазия ее иссякла еще несколько лет назад.

Женщина взяла толстую книгу с полки:

— Тогда наугад, — открыла, посредине, — Мелисса. Так-так-так… Самос.

Она начала оформление бумаг.

— Ну что ж, Мелисса, пойдем, — протянула ей руку вторая женщина и девочка пошла за ней.

— Хорошее имя, очень хорошее. Сейчас будет обед.

И она повела новоиспеченную Мелиссу пустым длинным коридором. Девочка просто шла за ней следом, не озираясь, уставившись в пол. Казалось, ее ничего не интересует, только этот зеленый пол.

Наконец они дошли до большой комнаты, в которой вкусно пахло едой. Может кому-то запах казённой пищи и не показался бы вкусным, но в животе у девочки заурчало. Она не ела слишком давно, а то, что ела, вкусным не было. В комнате никого не было, только стояло множество маленьких столиков и стульчиков, по четыре возле каждого стола. Девочку привела в восторг такая маленькая мебель, сделанная, словно специально для нее и в глазах у нее загорелся огонек. Еще очень слабый, намек на надежду, искорка радости. Женщина, которая вела ее за руку, как-то неловко резко повернулась, дернув малышку за руку и огонек погас, сменившись испугом. Многолетний опыт женщины позволил ей увидеть все перемены, произошедшие с девочкой, и она ласково заворковала:

— Смотри, какой столик, это для деток, таких же, как и ты. Садись на стульчик и будешь кушать. Тут тебе будет очень удобно. Сейчас принесу покушать. — Она ушла в дальний конец комнаты и исчезла за дверью. Девочка, не шевелясь, сидела на стульчике и ждала.

Через несколько минут женщина появилась снова, в руках у нее был поднос. Она дошла до Мелиссы и поставила еду перед ней.

— Давай я тебя покормлю. Или ты умеешь сама?

Девочка молчала, и только в глазах был тихий призыв о помощи. Она умела есть хлеб, овощи, но супа она никогда не ела.

Женщина присела рядом на маленький стульчик, еле уместившись на нем, но она явно делала это не в первый раз и, зачерпнув ложку супа, протянула ребенку. Мелисса послушно открыла рот и проглотила суп. Вкус был необычный и восхитительный. Детскому организму не хватало именно этого. Она доела все с ложечки, не пролив ни капли. Потом таким же образом она съела котлету и овощное рагу. Остался компот и кусок яблочного пирога и тогда Мелисса протянула руку к пирогу и взяла его сама. Женщина не мешал ей, и пока ребенок ел, она с ней разговаривала:

— Меня зовут Мередит. Но все дети вокруг зовут меня тетя Мери, бог его знает почему. Тебе у нас понравится. У нас много игрушек и других деток, будете разучивать танцы и песни. — Она спохватилась, — если не хочешь, можешь и не петь. Никто тебя здесь не обидит. Доела? Вот и хорошо, мы пойдем сейчас в комнату, где ты будешь спать.

Они опять пошли рука в руке по длинному коридору. Мелисса не понимала, в какую сторону они идут. Коридор был бесконечный и пустынный. Иногда она слышала звуки, может голоса детей, разобрать было сложно. Да и опыта общения с детьми у нее почти не было. Несколько раз она играла во дворе с какими-то ребятами, но очень кратковременно. Да и игрой это было не назвать, так, знакомство. Она протянула свой хлеб мальчику, а он фыркнул. Потом дал ей солдатика и убежал. Еще через пару дней прибежал и забрал солдатика. Она не плакала (нельзя) просто смотрела ему в спину. Его перехватила какая-то женщина, что-то сказала, тряхнув за плечи, и он побежал назад, сунул солдатика ей в руку и опять убежал. Больше не приходил. Была еще девочка постарше, она показывала ей свою куклу, которую катала в коляске. Мелисса не понимала, зачем она это делает и не видела интереса в такой игре. А солдатика она любила. Его можно было быстро спрятать в карман, и никто не знал, что он у нее есть.

Тетя Мери и Мелисса, наконец, дошли до комнаты, и женщина пропустила девочку вперед. Это была большая комната в ней рядами стояли кровати, Мелиссе показалось, что их очень много, но их было всего восемь. По четыре с каждой стороны. Яркие покрывала, тумбочки возле каждой кровати.

Мередит подвела девочку к одной из кроватей и сказала:

— Вот здесь ты будешь спать. Запомнишь? Детки сейчас на занятиях, но скоро придут. Вот возьми вот этого зайчика. — Она достала с полки в углу плюшевого зайца и протянула Мелиссе. — Посадишь его на кроватку и будешь знать, где твоя.

Мелисса безропотно взяла зайца и села на кровать.

— Да уж, проблем с тобой не будет, — вздохнула Мередит и погладила мягкие белокурые волосы девочки.

2. Я здесь не останусь

Мелисса прижилась в новом доме довольно быстро. Она никогда не капризничала и не плакала, а так как не говорила, то и не спорила. Если кто-то из детей хотел ее игрушку, она молча отдавала, не жаловалась и начала улыбаться. Вопреки ее тихому нраву, дети не обжали ее, а наоборот старались чем-то обрадовать. Приют св. Патрика был небольшим, и дети здесь были разных возрастов, в основном те, кому не удалось найти приемную семью. Мелисса была бы прекрасным претендентом на удочерение — она не болела и была очень милой — но она молчала, и это смущало приемных родителей. Никто не знал, насколько изранена ее душа и что там творится. Если бы они видели ее в обычной жизни, то ни у кого не возникло бы сомнений, что лучшего ребенка просто не найти. Она всегда и всем спешила помочь. Если дети разбросали игрушки в игровой комнате, то пока они спорили чьих рук это дело, она шла их убирать. В столовой помогала накрывать на стол. Персонал знал ее желание помочь и ей давали несложные задания: разложить ложки или хлеб, расставить салфетки, принести стульчик. Казалось, ей была необходима эта работа, и отказать ей не могли.

На занятиях наоборот не проявляла себя, она просто молча сидела, словно выполняя повинность. Привлечь ее к выполнению несложных заданий не удавалось. Вместе с тем у воспитателей не возникало мыслей о том, что она отсталая, просто пока не пришло ее время. За год проведенный в приюте она так и не заинтересовалась ни пением, ни танцами, не играла в активные игры с детьми, зато с удовольствием наблюдала как они бегают вокруг нее и тихонько улыбалась. Летом на улице дети несли ей цветы, найденные на лужайке, и она пыталась плести веночки. Все сокровища, найденные, где бы то ни было, дети несли Мелиссе, зная, что у нее они будут в сохранности.

Воспитатели относились к девочке с двойственными чувствами. С одной стороны они боялись ответственности за нее, за ее молчание и хотели бы снять с себя этот груз, с другой — более тихого и беспроблемного ребенка было не сыскать, и всем хотелось ее приласкать. Конечно, привязываться к детям персонал себе не позволял, выработав раз и навсегда для себя правило: относиться к детям, как к работе. Потому что никакой, даже самой широкой души не хватит на всех. Дети приходили и уходили, и привязываться к ним не имело смысла. Никто бы не продержался долго на такой работе, привязываясь и теряя непрерывно. К тому же дети еще имели свойство просто попадать в передряги, а многие ненавидели весь белый свет.

Вот такого вот мальчишку и увидела этим утром Мелисса. Она шла по коридору к кабинету директора. У нее было очень ответственное задание — донести директору не расплескав горячий чай. Никому другому ее возраста такое бы не доверили, но Мелисса заслужила доверие и прекрасно это понимала. Благополучно добравшись до двери в кабинет, она осторожно поставила поднос на пол и открыла дверь. Из глубины кабинета тут же донеслись крики, и Мелисса в нерешительности остановилась. Ей было очень страшно — кричат это плохо. Но потом она подумала, что все-таки должна отнести чай и, превозмогая страх, она медленно пошла вперед, держа дрожащими руками поднос с чаем. Пройдя вглубь кабинета, она увидела мальчика лет шести, которого держал за руку воспитатель-мужчина. Мальчик изо всех сил пытался вырвать руку и кричал:

— Я здесь не останусь. Слышите, ни за что. Сволочи, отпустите.

Воспитатель изо всех сил старался удержать мальчика, а директор сидела с каменным лицом за столом.

— Я вас всех ненавижу, отпустите, — мальчик с такой силой рванул руку, что ему удалось освободиться от цепкой хватки воспитателя, и он по инерции отступил назад и налетел на Мелиссу. Он угодил прямо в горячий чай, который вылился на него, большей частью на голую руку. Чашка упала на ковер, а Мелисса со страхом уставилась на это. В ее голове была только одна мысль, что она не справилась с заданием и теперь ей больше не поверят. Она медленно подняла глаза на мальчика и увидела в его глазах слезы. Кипяток сделал свое дело и на руке ребенка уже появлялся волдырь. Мальчик крепился изо всех сил, чтобы не заплакать, но слезы сами потекли из его глаз. И увидев это, Мелисса протянула к нему руку и сказала:

— Тебе больно?

Она взяла другую его руку и нежно провела по ней пальчиками стараясь утешить. Эта маленькая ласка перевернула всю жизнь мальчика. Он ощутил такое в этот момент, чего не ощущал никогда в жизни: ласку, заботу. Он и не предполагал, что такое вообще возможно. У него по коже побежали мурашки, и он забыл об обожженной руке и о директоре и обо всем на свете, сосредоточившись только на приятном ощущении мягкой ручки Мелиссы. Она продолжала его гладить, сама забыв о разлитом чае, впервые найдя свое призвание — утешать.

Поверх голов детей, директор и воспитатель с изумлением смотрели друг на друга. Мелисса заговорила! Нормально и полноценно, словно говорила так всю жизнь. Конечно, мальчик не знал, что девочка не говорила целый год, но он притих в ее руках, не отстранялся и больше не кричал.

Он как завороженный рассматривал ее ручку, маленькие пальчики, ноготки коротко и аккуратно подстриженные. Они медленно и плавно пробегали по его руке сверху вниз, а потом опять и опять. Малыш не решался оторвать взгляд от ее руки, в страхе, что тогда она прекратит. Но все же он посмотрел на девочку. Мелисса тоже заглядывала ему в глаза снизу вверх, и их взгляды, наконец, повстречались. Два одиноких ребенка нуждающихся друг в друге. Мелисса хотела помочь, а мальчик жаждал этой помощи. Потом девочка сказала мягким детским голосочком:

— У нас очень хорошо. Много игрушек и интересных игр. А еще есть двор и там песочница и много цветов летом.

Директор поняла, что Мелисса взяла на себя роль взрослых и повторяла их слова. Но то, что она пыталась объяснить только что этому мальчишке, он и слушать не хотел, а слова Мелиссы возымели действие.

— Ладно, я остаюсь, — сказал он.

— Очень хорошо. Давай запишем твои имя и фамилию, — обрадовалась директор. Воспитатель просто молча стоял рядом, боясь спугнуть ребенка.

— Арес Коулд.

Воспитатель содрогнулся, ну и имя, подумал он, проблем с этим мальчишкой не оберёшься.

— Очень хорошо Арес. Я директор приюта миссис Джонас. Это твой воспитатель мистер Брукс.

Арес промолчал. Мелисса продолжала держать его за руку, и ему не надо было больше ничего на свете. Хотя мальчуган все же хотел показать, что слово осталось за ним, и что терять свою независимость он не собирается. Арес вырвал руку из маленькой ручки Мелиссы и гордо сложил руки на груди.

— Мистер Брукс, проводите детей, а мне нужно оформить бумаги на Ареса Коулда.

У директрисы не было предрассудков относительно имен воспитанников, она никогда не придавала этому значения, но имя Арес Коулд и у нее вызвало внутреннюю дрожь, это было не то предчувствие, не то интуиция, она и сама не понимала.

3. Арес

Никаких чудесных метаморфоз не произошло, и Арес Коулд очень плохо приживался в приюте. Как и многие здесь он потерял родителей, когда ему не было еще и трех, и опеку над ним получил его дядя. Мужчины в семье Ареса были очень крупными, и маленькому мальчику этот незнакомый человек казался горой. Он плохо понимал, что происходит и почему он едет к дяде, а тот и не пожелал ничего объяснять. В маленькой хижине на окраине города почти не было удобств, ни постельного белья, ни занавесок на окнах, ни уж тем более детской комнаты и игрушек. Поначалу дядя не обращал на мальчика никакого внимания, и ребенок сам добывал себе пропитание, определив, где находится холодильник. Он так боялся чужого человека, что не решался и пикнуть, а когда тот спал и сотрясал своим храпом дом, Арес залазил под кровать. Ему казалось, что дядя вот-вот превратится в чудище и съест его. Днем тот уходил куда-то и запирал ребенка и приходил только вечером, чтобы выпить пива и лечь спать. Он не пытался общаться с Аресом, купить тому одежду или сладости. Как-то раз Арес набрался смелости и попросил у дяди сводить его куда-нибудь. Просто чтобы выйти из дома, хоть на площадку для детей или просто в парк. На что этот огромный человек в изумлении поднял густую бровь и издал звук похожий не то на рык, не то на раскат грома. В ужасе Арес убежал в маленькую каморку, служившую ему комнатой. Там он сжался на кровати и молился, чтобы дядя не последовал за ним. Но дядя видимо и не собирался этого делать, потому что спустя некоторое время воздух сотряс его мощный храп.

Так они и жили. Дядя его был не то, что плохим, но он просто не понимал, зачем нужны дети и что им надо. У него была куча своих проблем, не было работы, и съедала тяжелая болезнь. Когда ему предложили опекунство над племянником, которого он никогда в глаза не видел (так как не общался с братом десять лет), он согласился. Ему сказали, что он будет получать неплохое пособие на ребенка, и дядя посчитал это божьим откликом на его молитвы о деньгах. Он без зазрения совести получал пособие и тратил его на себя, ни на секунду не задумываясь о нуждах мальчика. Если бы ему сказали, что он должен на эти деньги покупать ребенку игрушки, одежду, книги и водить его в зоопарк, он бы очень удивился и отказался от такого опекунства. Но никто не сказал ему ничего подобного, и они так и жили, почти год.

У Ареса произошла сильная задержка в развитии. Когда он попал к дяде, он хорошо говорил, но за год практически разучился. Он смутно представлял себе, что есть другие дети, и какие бы то ни было взаимоотношения между людьми. Он напоминал скорее какого-то зверька, которого завели в доме ради забавы, а потом забыли, и вынужден был сам о себе заботиться. Почти весь день он слонялся по дому, заглядывая периодически в холодильник, в котором не бывало ничего кроме сосисок и пива. Он научился открывать пиво, подглядев, как это делает дядя, и не видел ничего необычного в этом напитке. Было горьковато поначалу, но он быстро привык, и ему нравилось подражать дяде. Потому что большего он все равно не знал. Иногда дядя манил его пальцем и приобняв засыпал, придавив ребенка. Арес тогда мог пролежать несколько часов в неудобной позе, боясь пошевелиться и выбраться из-под его руки, слушая громоподобный храп. Но вместе с тем он испытывал удовольствие, потому что это было все же какое-то проявление внимания.

Однажды утром Арес вышел из каморки, чтобы найти что-то в холодильнике. Обычно в это время дяди уже не было. Он уходил рано и возвращался очень поздно. Но в это утро он увидел дядю лежащего на кровати. Арес испугался, и хотел было вернуться к себе, но голод взял вверх и мальчик прошел к холодильнику. Потом он опять слонялся по дому и делал все что обычно, но дядя так и не проснулся. Ни на этот день, ни на следующий. Так Арес провел с мертвым телом, почти неделю. От него исходил ужасный запах, и Арес не понимал, почему дядя так долго спит и не шевелится. Он просто стал обходить его стороной, а так ничего не изменилось. Правда пиво и сосиски закончились, и мальчик стал есть все, что еще можно было найти на кухне: сухую лапшу, засохший хлеб, соленые орешки и крекеры, в которых давно уже жила моль.

А потом случилось что-то странное. В дверь застучали. Громко и настойчиво.

— Мистер Коулд? — раздался мужской голос из-за двери. — Мистер Коулд, с вами все в порядке? Если вы дома откройте, пожалуйста.

Арес притаился в комнате, испытывая ужас от этих звуков. Потом они стихли, но на следующий день возобновились. К ним прибавились еще и другие голоса, и потом раздался жужжащий звук — это вынимали замок.

Конечно, маленький Арес не понимал того, что происходит и в его душе творилось такое смятение, что еще немного и ребенок сошел бы с ума. Дверь открылась, и на пороге замаячили фигуры, а Арес потерял сознание.

То, что увидели пришедшие, повергло их в не меньший ужас, и будь среди них женщины, возможно тоже бы кто-то упал в обморок. Посреди грязной захламленной комнаты стоял диван, на котором лежал разлагающийся труп. Запах в помещении был такой, что кто-то выбежал и его стошнило. Без сомнения на диване лежал бывший мистер Коулд, а в углу лежал маленький мальчик, с сильной стадией истощения, худой, как после концлагеря, грязный, как помойный кот, с волосами до плеч.

Когда он поступил в больницу, врачи констатировали крайнюю степень истощения. По документам мальчику было четыре года, но весил он меньше, чем в три. Он не говорил и, казалось, не понимал, что говорят ему. К тому же от яркого света и громких голосов он все время забивался под кровать или в шкаф. Очень сложный случай и работы предстояло много. Желудок ребенка не воспринимал никакую пищу, к тому же он был алкоголиком. Через полгода речь к нему вернулась, но психика претерпела сильные изменения. Когда его физическое состояние пришло в норму, его отправили в специальный приют, но там, среди множества таких же детей, Арес потерялся. Не понимал, как с ними общаться и все выливалось в агрессию. Привыкший жить в одиночестве он рьяно отстаивал свое жизненное пространство, не позволяя никому приближаться. Подобного отношения к вещам у него наоборот не было, и он брал, что хотел. Дети заливались слезами, когда он забирал у них любимую игрушку или конфету, и как бы взрослые не объясняли ему, что так делать нельзя, он не понимал почему. Психологи приюта провели с ним долгую и трудную работу, персонал тоже пытался научить мальчика всему тому, что он не умел: умываться, чистить зубы, убирать вещи на места, играть в разные игрушки. Общаться с детьми. Но персонала не хватало, а в приюте было много детей со своими трудностями, поэтому достаточного внимания проблемному и агрессивному Аресу уделить не могли. Он провел в специальном приюте полгода и его перевели в детский дом, где он стал претендентом на усыновление. Мальчика взяли в приемную многодетную семью, но справиться с ним там не смогли. Он вносил такой дисбаланс в устоявшиеся обычаи семьи, что каждый день доводил до слез приемную мать. Мягкая женщина была не в состоянии справиться с ним, а такое наказание как запереть одного и подумать над своим поведением, принятое в их семье, не возымело никакого действия на Ареса. Он мог часами сидеть в комнате, а потом делал что хотел.

Они вернули мальчика, и так начался путь Ареса по разным приемным семьям. Многие, услышав его жуткую историю, хотели помочь и брали трудного ребенка на воспитание. Но справиться с ним так никто и не смог, и его отдавали назад. Это еще больше злило Ареса, который стал ненавидеть все приемные семьи и всех детей, которые оставались там, в то время как его отдавали назад, как ненужную вещь. Глубокая неприязнь ко всему окружающему поселилась в душе Ареса, этот мир казался ему враждебным и злым, не готовым принять его.

Таким он и попал он в приют св. Патрика, куда попадали в основном дети отказники, которых брать не хотел никто из-за болезней, физических или психических отклонений.

И справиться с ним удалось только маленькой Мелиссе, которая единственная за три года мытарств мальчика сделала то, что никто не додумался: приласкала его и полюбила. Для него она стала чем-то таким же чуждым этому злому миру, как и он сам.

4. Малышка Мелисса

Когда весть о том, что Мелисса заговорила, облетела приют, все захотели с ней поговорить. Многие суеверные дети и персонал считали, что она отмечена богом, а так как характер у Мелиссы был ангельский, то считали, что она и есть маленький ангел посланный богом в приют св. Патрика. Мелисса не понимала этого вообще и на вопросы о том, почему она молчала, практически ничего вразумительного не могла сказать.

Психологам тут же захотелось ее тестировать, и они старались на славу, но никаких конкретных выводов сделать не могли. Развитие ее соответствовало возрасту и никаких отклонений специалисты не нашли. Проявлять интереса к занятиям девочка тоже не стала больше, и говорила она все равно очень мало. Но, тем не менее, все стремились к ней. Возле Мелиссы постоянно кто-то был, и Арес испытывал на всех этих людей сильнейшую злость. Он сам не мог открыто проявлять интереса к девочке, но стремился к ней всей душой. Он не понимал этой тяги, а анализировать, конечно, ребенок не мог, но воспоминание о том прикосновении накрепко засело у него в душе. Это воспоминание осталось с ним навсегда. Маленький Арес не старался вливаться в коллектив, не принимал участия в играх и сторонился других детей. Но вместе с тем, все время пытался оказаться где-то рядом с малышкой, пройти мимо, ловя ее взгляд и мечтая о прикосновении.

До сих пор никаких сильных чувств, кроме страха он не испытывал. Потом появилась злость, граничащая с ненавистью на всех людей, что пришли и забрали его от дяди. От привычного устоя его жизни и от пива. Он не мог понять, почему ему нельзя пиво, которое раньше он пил каждый день, он не понимал, что дядя умер и злился, злился, злился. У людей пытавшихся достучаться до Ареса опускались руки, а детей откровенно пугали его глаза — серые, холодные, очень глубокие. В них не было ни капли тепла, он не знал его и не ведал что это такое. Мальчик был очень крупным и в свои шесть выглядел старше чуть ли не на два года. И только Мелисса вызывала в нем что-то совершенно противоположное тому, что он испытывал до сих пор. Арес хотел разобраться, понять, но для этого ему нужно было быть рядом с ней, может взять ее за руку?

Арес никак не мог найти предлога и весь измучился, пока не разбил стакан и не порезал себе палец. Сделал он это умышленно, и его действия возымели успех. Мелисса мгновенно оказалась рядом и взяла его за руку. Кто-то из детей позвал воспитателя, а она утешала его. Получивший чего хотел Арес, стоял в недоумении, купаясь в новых ощущениях, которые волнами захлестывали его, не обращая внимания на кровь, капающую с пальца. Теперь не было ненависти, хотя чувство, захлестнувшее Ареса, было трудно идентифицировать в этот момент. Он так ничего и не понял, кроме того, что быть рядом с этой маленькой девочкой очень приятно и она ему нужна.

Мелисса проводила его в медпункт, держа все это время за руку, но там ее отправили назад и у Ареса тут же вспыхнула ненависть к медсестре.

Мелисса была большой аккуратисткой, у нее все всегда должно было быть на своих местах, игрушки по полочкам, наборы собраны. Она была просто находкой для воспитательниц, которые чаще всего терпеть не могли собирать игрушки.

В приюте старались создать условия максимально приближенные к жизни обычных детей. Старшие дети ходили в ближайшую школу, с малышами занимались в приюте. Поэтому Мелисса почти не видела Ареса.

Проблемой большинства детей в подобных заведениях является то, что они не воспринимают других детей как друзей и товарищей. Они являются друг для друга всего лишь монотонным фоном их жизни, незаметны и не нужны. Выбиваются они из этого фона лишь как соперники или конкуренты. Дети практически не играют друг с другом, если их не организовать в коллективную игру. Как только игра заканчивается, дети тут же разбредаются кто куда, занимаясь своими делами. Такой же была и Мелисса. Она не замечала Ареса и вообще кого бы то ни было из других детей. И только если с кем-то случалась беда, она выходила их этого состояния безразличия к окружающим и хотела помочь все сердцем. То, что подобное могло натолкнуть Мелиссу на взаимодействие, сочувствие и сострадание можно было назвать даром свыше, которым обладала только она. Потому что большинство других детей не испытывали ничего подобного и оставались равнодушны к чужим страданиям.

В основном же для нее было важно внимание и одобрение взрослых. Этого не хватало абсолютно всем воспитанникам, потому что персонала было катастрофически мало. Мелиссе очень хотелось, чтобы ее хвалили, поэтому она хвостом ходила за тетей Мери и старалась той помочь. Ей хотелось слушать разговоры взрослых, пусть она не понимала в них почти ничего, но сама речь ее завораживала. Тетя Мери шла разговаривать со своей подругой по телефону, а Мелисса оказывалась рядом и Мери усаживала ее к себе на колени и болтала по полчаса, а Мелисса слушала. Так она узнала, что можно связать носки, если распустить старую кофту, как испечь яблочный пирог и где дешевле покупать продукты. А еще, что племянник тети Мери откуда-то недавно вышел и мучает снова мать. Откуда он вышел, Мелисса не поняла, но уяснила, что человек он нехороший и все его боятся. Тетя Мери надеется, что уж в святое место он не сунется, и Мелисса смогла сделать умозаключение, что приют, в котором она живет, является неким убежищем, где она под защитой святых. Что ничего ей здесь не угрожает, а так же и тете Мери. Мелисса узнавала много нового, но больше всего ей просто нравилось слышать журчание голоса старой женщины, и она часто засыпала у нее на руках. Тогда Мередит говорила своей собеседнице:

— Ну, вот опять малышка Мелисса заснула. Ну что за чудо этот ребенок! Его послал сам Бог на эту землю. Вот помяни мои слова, много добра сделает эта девочка. Натерпелась она видимо бед в своей жизни до того как попала сюда. Но директор-то наша говорит, что не будет отдавать Мелиссу в приемную семью, во всяком случае, пока мы точно не будем знать, что с ней все в порядке. А по мне так и хорошо, пусть она здесь всех согревает своим теплом, маленькая пчелка[1].

5. Приют св. Патрика

Приют, в котором оказались Мелисса и Арес, был основан в восемнадцатом веке при католической церкви. Тогда много несчастных детей нашли спасение в его стенах. Изначально они все ютились в небольшом ветхом здании подле церкви. Это здание могло принимать до ста нуждающихся. В те времена многое повидали стены приюта, то, что обычно и является спутником подобных мест — горе, слезы, усталость и страх.

Со временем неподалеку от церкви построили новое здание, и приют переместился туда. Простое серое строение было довольно безлико. Хоть и стояло оно здесь с середины девятнадцатого века, никаких привидений здесь не водилось, люди не пропадали, таинственного не происходило. Ничего такого, о чем можно посудачить детям ночью перед сном. Если и были происшествия в этом доме, то чисто бытовые и обыденные, чаще всего дети, поступающие сюда, навидались в своей жизни вещей во сто крат страшнее.

Дом был двухэтажным и имел прямоугольную форму. Весь его облик говорил о том, как уныло здесь жить: серые стены, белые окна. Небольшое крыльцо вело к такой же серой двери. И хоть само здание, а так же окна и двери каждый год штукатурились и красились, ничего не менялось в его облике. Это было частью политики директора, которая считала, что никому не должно прийти в голову, что в приюте может быть кому-то весело и что жизнь здесь легкая. Здание должно говорить о горе, постигшем детей, о желании лучшей участи, должно вызвать сострадание и желание забрать детей оттуда и дать им дом, выкрашенный розовой краской, двор с качелями и зеленую лужайку с утятами на ней. Внутри здания вовсе не было так уныло, комнаты детей были яркими и веселыми, такими, как и должны быть комнаты детей: с цветастой мебелью, обоями с любимыми героями, яркими занавесками и покрывалами на кроватях. За зданием был уютный двор, с лужайкой и цветами, которые выращивали сами воспитанники. Еще у них был свой огородик, на котором они выращивали овощи, а потом с радостью ели урожай. Это было одним из способов приобщения к труду и почти всем детям нравилось этим заниматься.

Здание приюта было условно разделено на две половины. В одной части находились служебные помещения, кабинет директора, игровые и классные комнаты, актовый зал, подсобные помещения. В другой жили воспитанники. Жилая часть располагалась на втором этаже и разделялась на две половины небольшим холлом. Справа от холла жили девочки, слева — мальчики. И у девочек и у мальчиков было по две большие спальни. Дети размещались там, как хотели, никаких строгих ограничений не было. Однако чаще всего старшие жили отдельно, не пуская малышей к себе. У них появлялись свои тайны, и попасть поскорей в спальню для старших было заветной мечтой всех детей. Для них это означало некий переходный этап, взросление, из этой комнаты было рукой подать до колледжа и взрослой жизни.

Кроме того между спальнями находились небольшие комнаты воспитателей, которые круглосуточно должны были присматривать за детьми.

В настоящее время приют вмещал 38 воспитанников. Шестнадцать девочек и восемнадцать мальчиков возрастом от трех до 16 лет. Большинству детей попадающих в стены приюта старались найти приемные семьи, а если не получалось то детей оставляли до того момента, когда они могли найти себе работу или поступить в колледж. Тогда связи детей и приюта должны были бы обрываться, но многие воспитанники и после колледжа приезжали в стены дома, вырастившие их. Некоторые из них достигли действительно высокого положения в обществе и всячески помогали приюту. Материальных затруднений приют не испытывал возможно еще и оттого, что ему повезло с руководством. Директор Мэй Джонас посвятила свою жизнь социальным учреждениям и вот уже 25 лет работала в этой сфере. Директором приюта она стала восемь лет назад и не видела себя больше никем. Она считала, что достигла наивысшей точки в своей карьере и ее все устраивало. Терять это место директор не хотела, и дела ее были прозрачны, а сама она была чиста как стекло, омытое океаном.

У Мэй Джонас была семья, муж и двое детей, поэтому занималась она приемными детьми отнюдь не оттого, что не реализовалась как мать. Но некое чувство вины, поселившееся еще в молодости у нее в душе, заставляло ее посвятить свою жизнь страждущим. Конечно, миссис Джонас не готова была снять с себя последнюю рубаху или не отправить родных детей в престижный колледж, но одно то, что она не присваивала пожертвований, ставило рядом с ее именем большой восклицательный знак. Она всегда старалась узнать как можно больше о новом воспитаннике, чтобы знать, чего ожидать от него самого и его родственников. Женщина она была любознательная и всегда готова была экспериментировать и пробовать применять новые методики в воспитании детей. Благодаря этому у них в штате был прекрасный психолог, который старался развивать детей всесторонне. Именно он посоветовал устроить детей в обычную школу. Там их кругозор заметно расширялся, и дети могли дружить с одноклассниками. Их часто водили на экскурсии или просто гулять в парк, они могли посещать разные кружки и спортивные секции.

Конечно, приобщали детей и к религии — специальные уроки, где рассказывалось о Боге и его царстве, знакомили с библией, учили псалмы.

В целом приют святого Патрика становился домом для многих детей, его стены с теплом вспоминали позже воспитанники. Большинство детей не задерживались надолго, но те, кто все же оставался до конца любили его как родной дом. Уже взрослыми они не раз возвращались для того чтобы побродить его коридорами, полюбоваться из окон на садик, вдохнуть атмосферу умиротворения, которая царила здесь. Может сам дом находился на пересечении каких-то энергетических линий, которые и создавали эту спокойную атмосферу, кто знает? Ведь дело тут было не в персонале, который многократно сменился за годы существования дома, ни в ремонте, ни в самих жильцах. Он просто стоял как нечто вечное и незыблемое, не подверженное моде и катаклизмам. Бывают страшные здания, с плохой атмосферой и аурой, которые пугают одним своим видом. Но в мире все стремится к гармонии и как противопоставление им бывают и такие, как приют св. Патрика.

6. Воспитательные меры

Детей в приюте старались все время чем-то занять, день их был четко регламентирован. И хоть психологи не одобряли подобного, но добиться дисциплины по-другому было невозможно. Это было большой проблемой, ведь дети, выросшие в таких условиях, очень плохо адаптировались в жизни. Им казалось, что за них кто-то должен все решить, принятие самостоятельного решения даже по мелочам вызывало нервное напряжение. Оставаясь без постоянного надзора взрослых, такие люди оказывались подвержены любым ситуативным влияниям. Вот почему среди воспитанников детских приютов много алкоголиков, наркоманов и преступников. Когда дети становились старше, им старались дать свободу выбора, поощряли инициативу, но все это было мало результативно.

С Аресом Коулдом дело обстояло иначе. Этот ребенок проявлял яркую индивидуальность с самого первого дня. И хотя он смирился со своим пребыванием в стенах приюта, но свыкаться с правилами, заведёнными здесь, он не собирался. Его поведение доводило до белого каления обоих воспитателей мужчин, которые были приставлены к мальчикам. Женщины вообще не могли справиться с этим ребенком и часто в слезах уходили к себе. Их слезы не вызывали сочувствия у Ареса, он рассматривал их как любознательный ребенок — бабочку приколотую булавкой. Его умное лицо с холодными серыми глазами бесстрастно взирало на такое явление как слезы взрослых. Детские слезы тоже не вызывали в нем сочувствия. Скорее они злили его.

Арес не хотел делать то, что ему говорили. Он не хотел убирать постель, не хотел копаться в саду с остальными и ел только то, что ему нравилось. В первый же день школьных занятий Арес просто встал и ушел из класса. Учительница пыталась догнать его и вернуть, но он просто не отреагировал на оклики. Она позвонила воспитателям и всю школу поняли на ноги в поисках Ареса. Нашли мальчика на чердаке (как он туда пробрался, оставалось загадкой). Он просто сидел там в одиночестве и наблюдал за голубями. Ребенку необходимо было жизненное пространство, как объяснил психолог. Ареса угнетало постоянное наблюдение взрослых, комнату он делил еще с пятью мальчиками. Они побаивались его, поэтому постоянно исподлобья наблюдали за Аресом. Ощущая взгляды соседей даже спиной, он хотел придушить соглядатаев. Все это не способствовало душевному равновесию ребенка, а только злило еще больше и вносило сумятицу в детскую неокрепшую психику. Когда директор спросила, почему он ушел из класса, Арес ответил, что не мог выносить сразу двадцать пар глаз. Директор про себя согласилась, с тем, что его как новичка, вероятно, действительно разглядывали, поэтому не стала применять никаких дисциплинарных мер. Она попыталась объяснить Аресу, что учеба ему необходима и что где бы он не находился в школу ходить он будет все равно. Арес молча выслушал ее доводы и согласился посещать занятия. Его посадили на заднюю парту, откуда он сам мог наблюдать за всеми, и старались по возможности обращать на проблемного ребенка как можно меньше внимания.

Проблемы с индивидуальностью у Ареса не было. Скорее наоборот. Ему настолько претила регламентированная жизнь приюта, что он старался делать наперекор все. Когда надо было ложиться спать, Арес убегал и прятался. Зато в выходные, когда разрешалось поспать подольше, этот мальчишка вставал раньше всех и занимался, чем хотел. Уроки, заданные в школе он не делал, казалось, никакие предметы его не интересовали, однако контрольные и проверочные тесты он сдавал на удивление хорошо и практически безошибочно. Директор Джонас просила лично воспитателей и учителей проявить больше внимания и терпения к этому ребенку. Ей в глаза все обещали, что будут стараться изо всех сил, однако на самом деле Арес вызвал у всех если не ненависть, то стойкую неприязнь. Он рушил всё их представление о воспитательном процессе, уничтожал их авторитет перед другими детьми и не сегодня-завтра эти дети последуют его примеру. Выручало их сейчас только то, что Арес все же был еще семилетним ребенком и его сверстники сами его недолюбливали. Сейчас малышам кажется неприемлемым его поведение, но в подростковом возрасте они могут его избрать лидером и тогда это станет большой проблемой. Особенно если в приют попадут дети не с малых лет выросшие в его стенах, а более старшие. Говорить об этом директору Джонас никто не решался, ведь это было сродни признания своей некомпетентности. Поэтому Арес все больше выходил из-под контроля. Это был замкнутый круг.

Как-то старшие мальчишки решились все же проучить заносчивого Ареса. Они не столько питали неприязнь к его действиям, сколько им хотелось выслужиться перед воспитателем и получить его похвалу. Прокравшись ночью в комнату, где спал Арес, они накинули на него покрывало и спеленали как ребенка. Несмотря на общую браваду каждому было очень страшно, и они трясущимися руками наносили удар за ударом. Из-за страха удары были не слишком сильными, но все равно ощутимыми. Арес молчал, а когда экзекуция закончилась, он поднял на уши весь приют, добравшись на четвереньках до комнаты воспитателя. Его поведение поразило весь персонал. Подобные ситуации случались порой, ничего с этим не поделаешь и в тайне души каждый мечтал, чтобы Ареса, наконец, проучили. Но так себя не вел никто. После своей порции тумаков, дети молчали и не сознавались ни в чем, соблюдая какой-то глупый кодекс чести. Арес же, напротив, в подробностях рассказал, как он лег спать и как из комнаты взрослых пришли его мучители и как они его били. Никаких россказней про то, что он упал с лестницы. Ставить под сомнения его слова никто не мог, потому что результат был на лицо. Кроме того мальчик потребовал чтобы все виновные получили наказание и публично извинились перед ним. Что бы ни замышляли своими действиями старшие ребята, они получили прямо противоположный эффект. Унижены оказались они сами, потому что директор Джонас действительно заставила их извиниться. Кроме того их лишили развлекательных походов в город на целый месяц. Такого поворота событий ни один воспитатель еще не видел. Арес не строил из себя победителя, равнодушно взирая на мучителей как на червяков. Так как никто мальчиков, конечно, не поддержал, а в глазах воспитателя они отметили неодобрение, то ощущали они себя просто побитыми псами и после этого случая обходили Ареса стороной.

После случившегося Арес заинтересовался борьбой и записался на занятия, которые могли посещать все желающие при школе. Как ни странно там он вел себя дисциплинированно, выполнял все рекомендации тренера и тот просто не мог нарадоваться на такое приобретение. Тренер считал, что у мальчика явно талант, он был упертым, терпеливым и настойчивым. Без устали он отрабатывал приемы показанные тренером. Так как он был очень крупным для своего возраста, то тренер возлагал на него большие надежды, мечтая открыть звезду. У них сложились весьма доверительные отношения, и тренер удивлялся, когда ему говорили, что Арес неуправляемый и не послушный. Конечно же, он про себя решил, что тут главное его преподавательский талант, что заслужить уважение ребенка надо уметь и что у него это прекрасно получается. Ну а раз Арес не слушает воспитателей, так значит дело в них самих. Ему и в голову не могло прийти, что семилетний мальчик может его просто использовать в своих целях. Как бы там ни было, Арес твердо решил получить от уроков борьбы все сполна. Занятия эти благотворно сказывались на нем, помогая выплеснуть всю негативную энергию, скапливающуюся в его душе. Воспитатели заметили, что Арес стал более спокойным после того как стал посещать тренировки и восприняли это как благо. Большая часть энергии уходила у мальчика на занятия в школе и борьбу, поэтому всплесков агрессии не наблюдалось. На занятиях их учили контролировать эмоции, чтобы не показать врагу своих намерений, и Аресу очень понравилось это умение. Он старался изо всех сил и достигал хороших результатов.

Дети получали всестороннее образование и их учили многому, вот только никто не учил их любить. Научиться любить можно, только наблюдая за кем-то, и практически все они были лишены этого.

7. Герой

Все дети, живущие с Аресом под одной крышей, были для него серой массой. Он не пытался различать их имен и лиц, знал только некие контуры — вес, рост, цвет волос. Так он мог понять на своем ли месте тот или иной человек, не несет ли он угрозы. Он не видел причины, по которой должен был бы заинтересоваться кем-то. Единственная, кого он отличал от остальных, была Мелисса. С самого первого дня пребывания в стенах приюта Арес запомнил ее имя и лицо, ее прикосновение. Ему доставляло удовольствие наблюдать за ней, за ее игрой, интонациями, жестами. Он открыто смотрел на нее, зная, что маленькая девочка не замечает его. Она действительно, как и он, не выделяла никого из детей, не искала их внимания, не играла с ними. Привязана она была только к тете Мери. Арес примечал все это и видел в ней родственную душу. Ему так хотелось, чтобы Мелисса запомнила его, подружилась с ним, но он не видел способа сделать это. Виделись они довольно редко, ведь весь день Арес был в школе на учебе, потом на занятиях борьбой и приходил в приют уже под вечер. В столовой он наблюдал, как Мелисса помогает накрывать на стол и не понимал, зачем ей это надо. Когда девочка спешила помочь какому-то другому ребенку, сердце Ареса щемило, он испытывал жгучую ревность, хоть и не знал названия этому чувству. Арес не умел любить и не знал что это такое. Сентиментальные фильмы он еще не смотрел, никаких проявлений чувств вокруг себя не видел и не понимал, почему его так тянет к этой девочке. Посоветоваться, конечно, было не с кем, да и повода для этого Арес не видел. Проблемы не было никакой, она ходит рядом, живет, улыбается, и Аресу этого было достаточно. Он про себя решил, что она может быть его сестрой и поэтому он испытывает чувство родства. Почему-то мальчик решил, что об этом никто не должен знать, и ему было даже приятно, что в его жизни была тайна.

Вот поэтому Арес и не заговаривал с Мелиссой, не пытался сблизиться, а просто наблюдал за ней на протяжении еще двух лет.

За эти годы они оба подросли и прижились в приюте. Отстояв однажды свою независимость, Арес стал более дисциплинированным. У него появились мечты и цели. Они были еще детскими и не до конца сформировавшимися, но одно он знал точно — Мелисса всегда будет рядом. Девочка же в свои шесть лет была на редкость уступчивой и мягкой. У нее так и не было периода непослушания и своеволия.

Правда благодаря этому никто от нее ничего и не требовал, ей доверяли все делать самой. Ведь все взрослые знали — это же Мелисса, зачем ей указывать, что надо убрать постель, если она и так это сделает раньше других и поможет остальным? Это касалось любых вещей, будь то уроки или уборка. Поэтому в свои шесть она имела больше свободы, чем старшеклассники. Этот выбор был ее личный, осознанный. Какой бы тихой и послушной она ни была, она добивалась всего, чего хотела.

Тетя Мери работала в приюте уже двадцать лет. Она была бесхитростной и простой женщиной, и недостаток ее образования восполнялся трудолюбием и добрым отношениям к детям. Она как старожила делала в приюте, что хотела и считала свои методы воспитания самыми правильными. Если она и ослушивалась директора, то только потому, что искренне верила в то, что она лучше знает. Девочки были к ней очень привязаны, да и многие мальчики тоже. Она всегда находила минутку для любого, кто к ней обращался, а уж поговорить вообще обожала. Она могла рассказывать детям о своих проблемах, делах и увлечениях во всех подробностях без всякой задней мысли. Тетя Мери всегда укладывала девочек спать вечером и сидела с ними допоздна, тогда как вторая воспитательница миссис Пот никогда этого не делала. Потом тетя Мери шла в комнатку воспитателей и включала электрочайник. Ее мучила бессонница, и женщина могла полночи читать книгу, попивая чай. Электрочайник был строго запрещен в комнате, но тетя Мери прятала его под кровать, замотав в старые гамаши. Ей неоднократно говорили, что здание очень старое, что проводка в нем не менялась, и они не рассчитаны на современные бытовые электроприборы, которые появились в таком количестве в последнее время. На кухне проводку заменили, а вот больше нигде этого не сделали. К тому же чайник ее был старым и недавно стал барахлить, иногда не срабатывал механизм, и он не выключался при закипании воды. Тетя Мери не видела в этом ничего страшного, ведь она всегда была рядом и выключала его сама. А то, что она нарушала правила, то это было позволительно за то, что она все эти годы посвятила приюту.

В тот вечер Мередит как обычно уложила девочек, выложив им перед сном историю жизни своей племянницы, взаимоотношения той с мужем и детьми и, удовлетворенная, отправилась к себе. Комнатки воспитателей находились между комнатами малышей и старших, чтобы всегда можно было услышать, что там происходит.

Мередит осталась одна и поставила чайник. Насыпала заварки и с удовольствием достала новую книгу. В этот момент ей послышался звук, доносящийся из комнаты малышей, и она поспешила туда. Маленькой Кейти приснился страшный сон, и она плакала сидя на кровати. Тете Мери пришлось долго успокаивать девочку. После она уложила ребенка в постель, с нежностью накрыла одеялом и пошла к себе в комнатку. Войдя, она тут же вспомнила о чайнике, который все это время продолжал кипеть, так и не отключившись. Из носика валил пар и почти вся вода из него выкипела. Мередит спокойно выключила его и налила новой воды. Когда чайник вновь закипел, она налила себе кипятка и улеглась читать книгу. Книга оказалась на удивление убаюкивающей и Мередит крепко заснула. Этого с ней не случалось уже очень давно.

В этот момент в распределительном щитке разогретые провода начали искрить. Старая проводка и тонкие провода не были рассчитаны на электрочайник и уж тем более на столь длительное его кипение. От того, что он не выключился вовремя они стали плавиться и, в конце концов, заискрили. Распределительный щиток находился прямо за старым шкафом, в котором воспитатели хранили свои вещи. На самом шкафу стояла большая коробка со старыми рисунками и поделками детей, выкинуть которые не поднималась рука ни у одного воспитателя. И вот пластмасса стала плавиться, и вскоре небольшая искорка отскочила на старую коробку, и маленький несмелый огонек заплясал в бумагах. Старая пыль, покрывавшая бумаги, стала хорошим топливом, и вот не прошло и трех минут, как пламя уже веселее заиграло, заплясало и побежало дальше. Совсем как малый ребенок, остановить которого, раз он разыгрался, было не просто. В какие-то считанные минуты пламя перекинулось на старый деревянный шкаф, а оттуда и на занавеску. Дым стал заполнять комнату и тетя Мери, закашлявшись, наконец, проснулась. Спросонья она никак не могла понять, что же происходит, ей казалось, что сам ад разверзся в ее комнате. Она суеверно взирала на происходящее, не переставая молиться при этом. Потом старушка все же вспомнила о детях и своих прямых обязанностях. Первым делом она забежала в дальнюю комнату, где спали младшие девочки. Схватив, первого же спящего ребенка, она стала кричать и тормошить девочек. Те просыпались нехотя, не понимая, что происходит.

Поднялся настоящий переполох, дети кричали и мешали друг другу. Мередит пыталась объяснить девочкам, что надо просто выходить из комнаты, но многие малышки расплакались, и она не могла их перекричать. Тогда Мередит выбежала из этой комнаты и ринулась через воспитательскую в комнату старших. Там женщина разбудила самую старшую девочку и объяснила ей, что в задании пожар, что та должна разбудить остальных и позвать мистера Брукса. Девочка, не видя пожара, не поддалась панике и выполнила все поручения тети Мери. Спустя еще несколько минут весь приют стоял на ушах, спящих не осталось никого. Мистер Брукс побежал на помощь Мери, а заспанные мальчишки в возбуждении толпились у комнаты девчонок. Наконец появились воспитатели, неся на руках двух самых маленьких девочек, а за ними семенили остальные. На детских лицах были слезы и страх, но они покорно, как гусята шли за воспитателями. Мелисса шла позади всех и замыкала процессию.

Наблюдающий за всем этим кошмаром Арес облегченно вздохнул. Все произошло так быстро, что он не успел испугаться и оценить масштабы происшествия. Все благополучно вышли и мистер Брукс сказал:

— Немедленно все спускайтесь вниз, во двор, а я вызову пожарных.

Дети послушно закивали, но тут одна девочка закричала:

— Мама, там моя мама, пустите.

Она попыталась броситься в комнату, но цепкие руки тети Мери схватили ее.

— Какая мама, что ты такое говоришь?

Но ребенок просто кричал и пытался вырваться.

— Фото ее матери, стоит на тумбочке, — вспомнила Мелисса.

Эта маленькая девочка была счастливица, как считали остальные. Она знала свою маму, и у нее даже было фото. У нее было прошлое, чего были лишены многие. И вот теперь это прошлое могло кануть в небытие, как и прошлое остальных детей. Все беспомощно смотрели на девочку не в силах помочь. Порыв помочь мог быть только у Мелиссы, но она не могла ослушаться и поступить вразрез с прямым указанием воспитателя. Поэтому только беспомощно всплеснула руками.

— Где фото? — это был Арес. Он подошел вплотную к Мелиссе.

Она недоуменно смотрела не него и не понимала, кто это и что он от нее хочет.

— Где стоит фотография?

— Третья тумбочка справа, — ответила Мелисса.

Больше ничего не говоря, Арес решительно пошел в комнату.

— Арес Коулд, немедленно остановись, — закричал мистер Брукс, но он сам понимал всю тщетность таких окриков. Скорее они могли только раззадорить Коулда, а не остановить. Тем не менее, ему ничего не оставалось, как продолжать кричать вслед непослушному Аресу:

— Немедленно остановись, там опасно, ты будешь наказан… — и так далее.

Войдя в горящее помещение, Арес все равное его уже не слышал, потому что огонь довольно громко шумел, а внимание мальчика было сосредоточено на том, как его миновать. Он пробежал первую комнату, в ней только-только появлялось пламя. С одной из кроватей он сорвал покрывало и замотался в него. Комната воспитателей пылала огнем, ярко-оранжевым, завораживающе красивым. Арес никогда не видел ничего подобного. Он знал, конечно, что огонь причиняет боль, но особой опасности не осознавал. Его знаний окружающего мира было недостаточно, чтобы оценить опасность сполна. Одеяло он накинул чисто интуитивно, доверившись древним инстинктам. Залюбовавшись огнем, он рассмотрел прорехи в некоторых местах, куда огонь еще не добрался и ловко стал пробираться через них. Одеяло задымилось, и в легкие попал дым, Арес закашлялся, но упорно пробирался вперед. Во второй комнате тоже огонь был не столь силен и даже сквозь дым Арес без труда нашел тумбочку и фотографию на ней. К тому же это была единственная фотография в этой комнате. Осмотревшись по сторонам, Арес не увидел больше ничего, что стоило бы спасать. Но он замер еще на миг, стараясь понять, где же кровать Мелиссы. Все выглядело одинаковым в этой сумятице и дыму, поэтому Арес поспешил прочь.

Весь его поход занял от силы три минуты, и он появился в дверях с видом победителя. Мальчишки захлопали в ладоши, когда Арес появился в дверном проеме, скидывая с себя одеяло и размахивая фотографией. Мистер Брукс подскочив к нему, стал трясти Ареса за плечи и кричать что-то в лицо. Потом он понял, что ведет себя неподобающим образом и отпустил ребенка. Девочке вручили фотографию и она, всхлипывая, прижимала ее к груди. Арес очень гордился собой. Он сделал это не ради незнакомой ему девочки, а ради Мелиссы, которая теперь-то уж точно его запомнит.

Найдя ее взглядом, Арес увидел не столько радость в ее глазах, сколько недоумение. Когда они все вместе спускались по лестнице, она, оказавшись рядом, спросила:

— Как ты мог ослушаться? Ведь этого нельзя делать.

Арес вспыхнул. Вот тебе и герой, подумал мальчик. Он не нашелся, что на это ответить, и насуплено молчал. В голове роились мысли и варианты ответа, но все было неподходящим. Он два года мечтал привлечь внимание Мелиссы и вот привлек. И что? Она совершенно не оценила его стараний. Может они не такие уж и одинаковые? Что именно она запомнит теперь? Мысль о том, что он сделал доброе дело, даже не посетила его маленькую голову. Это было совершенно не важно. Добрые дела — удел Мелиссы, а он только хотел ее внимания.

Дети высыпали во двор, все окончательно проснувшиеся. Стояло лето, и они в летних пижамах чувствовали себя вполне комфортно. Старшие с восхищением наблюдали за пламенем, вырывающимся в окно, ведь это все же было приключение. Хоть какое-то разнообразие, так как их жизнь была практически лишена развлечений. Малыши уже не плакали, только сонно потирали глаза. Когда приехала пожарная машина, началось веселье. Все загалдели, старались подойти поближе и рассмотреть пожарных. Мистер Брукс и тетя Мери с ног сбились, сгоняя детей в одно место, а они все равно разбредались кто куда. Пожар ликвидировали довольно быстро, и он не успел причинить существенного вреда. Комната воспитателей была, конечно, загублена и спальни девочек тоже, а в остальном больше ничего не пострадало. Тетя Мери крестилась и возносила молитвы небу, благодаря бога за то, что все дети остались живы и здоровы.

Пожарные сказали, что завтра придет инспектор, чтобы провести расследование, что послужило причиной пожара, но Мередит это совершенно не волновало. Подобные вещи не могли вывести старую женщину из равновесия. Главное, что с детьми все в порядке. А то, что она могла лишиться работы ей и в голову не приходило. Это было просто невозможно. Разве не она посвятила приюту двадцать лет жизни?

Арес угрюмо стоял в стороне от остальных. Его не интересовала пожарная машина и люди в форме, у него были свои мысли. Неожиданно он почувствовал прикосновение к руке. Подняв глаза, он увидел Мелиссу. Она незаметно подошла к нему и взяла за руку. На ней была длинная белая ночная рубашка, а свет летней луны золотил волосы, и она была самым красивым существом на свете. Арес завороженно смотрел на это чудо. А Мелисса крепко сжала его руку и сказала:

— Ты наш герой. Ты помог маленькой Кейти. Спасибо.

И Мелисса, встав на цыпочки, поцеловала Ареса в щеку. Вот так просто и бесхитростно можно завоевывать сердца.

8. Талант

Для приютских детей начались веселые денечки. В связи с ремонтом девочек переселили на мужскую половину. Мальчишек всех разместили в одной комнате, а девчонок в другой. Эти новшества внесли в размеренную жизнь приюта столько веселья и сумятицы, что воспитатели сбились с ног. Дети нашли прекрасный повод, чтобы лишний раз ослушаться и повеселиться, а воспитателям ничего не оставалось, как махнуть на все рукой. К тому же начались летние каникулы, и дети все время проводили в стенах приюта. Конечно, они продолжали посещать кружки и спортивные секции, но этого было мало, и они резвились, как могли. Умещаться всем в одной комнате было нелегко, и их положение напоминало полевой военный лагерь. Никакого порядка добиться просто не удавалось. Мальчики с девчонками постоянно пробирались к друг к другу в комнаты. Когда ухмыляющиеся мальчишки появлялись на пороге, девочки устраивали такой визг, что стекла дрожали. Самим девчонкам просто нравилось визжать и бросаться подушками в непрошенных гостей.

Таким дружными дети еще никогда не были. Казалось, разрушился некий барьер, и они все подружились, как в детском летнем лагере. Вечерами жгли костер на улице (под присмотром только мистера Брукса, так как тетя Мери наотрез отказалась видеть огонь), пели песни и иногда даже устраивали танцы. Старшие стеснялись танцевать, зато малышки носились вовсю. Приют св. Патрика словно ожил, будто его посетил некий семейный дух и все дети и взрослые на время стали семьей. Во многом этому поспособствовало отсутствие регламентированных действий. Дисциплина страдала, зато дети сдружились. Тетя Мери получила строжайший выговор, но осталась на прежнем месте. Как она и предполагала, на ее выходку закрыли глаза. Старушка, часто сидя с мистером Бруксом вечером во дворе и наблюдая изменения, произошедшие с детьми, спрашивала:

— Как вы думаете, мистер Брукс, останется ли все так и дальше?

— Не думаю, Мередит, не думаю, — озадаченно качал головой мистер Брукс. На своем веку такого в детских приютах он еще не видал. И не думал, что это надолго.

— Но вы только посмотрите на них, — умилялась Мередит, глядя на играющих в догонялки детей.

— Эти дети на время забыли кто они, но они вспомнят. Вспомнят ту боль, что живет в душах, страхи, неуверенность в завтрашнем дне. Мы можем стараться изо всех сил, но они навсегда сохранят обиду в душах. Их предали, бросили…

— Они могут построить свои семьи. Обрести любовь, — спорила тетя Мери.

— К сожалению, статистика вещь упрямая. Большинство из них становятся преступниками, наркоманами, бьют детей и сдают их в приюты…

— Не хочу я верить в эту статистику. Статистика это не люди, а цифры. А наши дети будут любить. Вот посмотрите на Мелиссу.

Но мистер Брукс только грустно качал головой.

Мелиссу не особо радовала сумятица, в которой приходилось теперь жить. Она совсем недавно стала отходить от детских воспоминаний, и пусть на поверхности их не осталось, но подсознание било тревогу. В голове постукивала тихонечко мысль, что это неправильно, опасно, что так быть не должно. Для нее четкая регламентированность и режим были очень важны, без них она не могла чувствовать себя в безопасности. Поэтому она не участвовала в шумных детских играх и старалась все время уединиться.

Арес же напротив чувствовал себя как нельзя лучше и выходил из-под контроля все сильнее. Ох, как проказничал этот мальчишка! Чего только не вытворял! Он исследовал все крыши в приюте и соседских домах; наловил голубей и засунул их в большую сумку тети Мери, и когда старая женщина хотела достать оттуда вещи на нее выпорхнули перепуганные птицы. Тетя Мери чуть не лишилась чувств, а Арес хохотал, а за ним еще несколько мальчишек, которые неотрывно ходили за ним хвостом. Ночью они разрисовали мистера Брукса, пририсовав тому усы, как у Гитлера и все утро весь приют умирал со смеху, пока тот не заметил проказы. Второму воспитателю повезло и того меньше. Мальчики его терпеть не могли. Они наловили мух и заменили этими мухами изюм в булочке воспитателя. Это была тонкая работа, и больших усилий стоило не расхохотаться в столовой, наблюдая, как воспитатель ест булочку. Он съел половину, и одна муха вывалилась на стол. Воспитатель, наконец, заметил и булочку начиненную мухами и взгляды всех детей, устремленные на него. Он побагровел и вот тогда раздался жуткий хохот, потрясающий стены. После этого случая воспитатель уволился, а дети торжествовали. Они поняли, что тоже могут управлять ситуацией. Никому было непозволительно относиться к ним плохо.

Вместе со всеми проказами Арес пытался все же найти общий язык с Мелиссой. Он знал, что она любит вечером посидеть одна. Она облюбовала себе большой пень от спиленного дерева, его было почти не видно со двора, где вечерами играли дети. Мелисса уходила туда и просто сидела, наблюдая за птичками, букашками, и еще не понятно чем. Аресу было непонятно ее поведение и однажды он, не сдержавшись, пошел к девочке. При его приближении Мелисса вздрогнула, но потом, признав Ареса, успокоилась.

— Привет, — сказал мальчик.

— Привет.

— Чего ты тут сидишь одна? Может тебя кто-то обидел?

Казалось, Мелисса удивилась:

— Обидел? Нет. Кто меня может обидеть? — сама мысль показалась ей странной.

— А чего ты тогда не играешь?

— Не хочу.

— Можно посидеть с тобой?

Мелисса подвинулась, пень был большой, и двоим детям было легко уместиться на нем.

Арес присел рядом и, не зная, что еще сказать, просто молчал.

Мелисса тоже молчала, но ее не тяготила тишина. Она не считала, что должна о чем-то говорить. Потом она взяла вишневую веточку и стала что-то царапать на земле. Поначалу Арес боялся пошелохнуться и спугнуть мгновение идиллии воцарившейся между ними, но любопытство взяло вверх, и он наклонился посмотреть. Под ногами была сухая земля, смешанная с песком и Мелисса рисовала на ней веточкой. Арес изумился, как красиво у нее получалось! Простоя земля и песок, а он совершенно отчётливо разобрал очертания их приюта, небо, закат. Он посмотрел в строну приюта и не увидел солнца, оно давно уже скрылось. Оставалось солнце только в воображении Мелиссы. Потом она легко и без сожаления провела ногой по рисунку и стала рисовать другую картину. Появилось крупное лицо ребенка, шея, руки. В них Арес различил фотографию, которую ребенок прижимал к груди. Аресу стало ясно, что Мелисса изобразила Кейти и поразился сходству. Значит, она не забыла. И этим рисунком хотела сказать об этом Аресу? Он ничего не говорил, все больше ощущая умиротворение, какое он мог ощущать только рядом с этой загадочной девочкой. Мелисса уже стерла картинку и рисовала собаку. Какие четкие линии и пропорции, удивлялся Арес. Сам он мог нарисовать только рожицу, и может еще снеговика. Вроде как все дети и хотел поначалу рисовать, брал краски и карандаши, но когда понял, что у него ничего не выходит, бросил это занятие. А Мелиссу он никогда и не видел склонившейся над альбомом.

— Где ты так научилась? — все же спросил он.

— Да нигде. Вот тут сижу и рисую. Земля твердовата, на песке лучше.

— Так пойдем в песочницу.

— Да ну, ты что. Сам посмотри туда.

Арес привстал, вытянул шею в направлении песочницы. Там с десяток малышей устраивали баталии.

— Я их разгоню, — вскочил Арес.

Мелисса так на него посмотрела, что ему стало не по себе.

— Они же маленькие. Мы должны защищать их.

Арес вовсе так не думал. Никого он не хотел защищать, кроме Мелиссы, но вслух конечно этого не сказал.

На следующее утро, когда все спали, Арес еще с двумя мальчишками перемахнув забор, направился на соседнюю стройку. Он некоторое время лазил там, все время норовя свалиться куда-то либо получить кирпичом по голове, но потом мальчик все же нашел, что искал. Это был большой прямоугольный лист фанеры. Мальчишкам было невдомек, зачем Аресу понадобилась фанера, но в предвкушении новых шалостей, они без вопросов погрузили лист себе на спины и притащили его в приют. Там Арес расположил его рядом с пнем, который облюбовала Мелисса, прибил к нему бортики, позаимствовав материалы из кабинета труда. Потом Арес принес песок в ведре и высыпал на получившуюся платформу. Песка ему показалось недостаточно, и он принес еще пару ведер. Ну, вот вроде все.

А вечером он сам подошел к Мелиссе и, взяв ее за руку, привел к старому пню.

— Теперь ты можешь рисовать, и никто тебе не помешает, — сказал Арес.

Мелисса в недоумении смотрела на сооружение.

— Это ты сделал?

— Да, тебе нравится?

— А где ты все это взял? Нас не будут ругать?

— Да какая разница, — разозлился Арес, — не нравится так и скажи.

— Что ты, тише, — Мелисса взяла его за руку и гнев тут же испарился. — Это… очень нравится. Никто для меня ничего не делал.

Арес воссиял. Он и сам не думал, что может вот глупо улыбаться. Пытался подавить улыбку и не мог, а девочка глядя на него, поняла, что доставила радость. Поэтому тоже засветилась и заулыбалась.

— Давай рисовать.

И они весь вечер просидели вместе, создавая картины. Рисовала Мелисса, а Арес просил, нарисуй то, нарисуй это. Мелисса и его упрашивала попробовать, но Арес стеснялся.

Проводить вечера у их импровизированного мольберта вошло у детей в привычку. Каждый вечер они спешили туда, как на свидание. Рисовали, смеялись, рассказывали друг другу, что произошло за день.

Удивительно как они совсем разные и по возрасту и по мироощущению стали раскрываться друг перед другом. Мелисса раньше замкнутая и молчаливая, теперь могла долго рассказывать Аресу о том, что делала, думала. Он слушал ее так внимательно, и она поражалась тому, что кому-то оказывается это интересно. Она притащила большого жука в спальню к девочкам, но те подняли визг и прогнали ее. А Арес не испугался и дал ему имя Дон, а потом придумал про него историю. Мелисса как завороженная слушала нового друга. Не просто нового друга, а одного единственного во всем мире. Она и не думала раньше, что ей нужен друг.

Арес в свою очередь, мог не притворятся при Мелиссе. Она не злила его, не раздражала, как другие. А когда она внимательно и пристально разглядывала мальчика у него от удовольствия бегали мурашки по всему телу. Мелисса брала его руку и пальцами, как карандашами рисовала на песке. Это было самое волнительное ощущение в жизни Ареса. Ни до ни после он не испытывал ничего подобного. Крепкие маленькие пальчики сжимали его руку и рисовали. Они творили, а он был проводником. Даже его детский ум понимал, что он причастен к становлению чего-то великого, приблизился вплотную.

Двое удивительных детей, ничего не замечали вокруг. Они даже не понимали, что все лето за ними наблюдал весь приют. Эта связь была непонятна ни детям, ни взрослым. Мелиссу любили, Ареса боялись. Они были настолько разными по своей природе, что приводили своей дружбой в замешательство всех. Тетя Мери в мыслях поженила обоих, мистер Брукс — похоронил. Дети лопались от любопытства, но раз сунувшись к ним, получили такой отпор от Ареса, что больше не рисковали. Мелисса рисовала все лучше, такие тренировки пошли ей на пользу. Арес стал тише, не бросался на людей и перестал проказничать. Как бы там ни было, взрослые решили, что эта связь благотворно влияет на обоих. Однажды директриса, прознав про вечерние посиделки двух самых интересных личностей в ее приюте, лично пришла посмотреть, чем они там занимаются. При виде ее дети посторонились, и Мелисса быстро стала рисовать саму директрису с папками в руке. Миссис Джонас была в изумлении и просидела с ними целый час. Она похвалила обоих: Мелиссу за талант, Ареса, за то, что помог его реализовать.

— Если вы так и будете помогать друг другу по жизни, то много достигнете. Берегите то, что имеете, — сказала директриса.

Она ушла домой и долго не могла уснуть, ворочаясь в постели и вспоминая взгляды этих необычных детей.

9. Новая привязанность

Лето закончилось, и жизнь в стенах приюта вошла в привычную колею. Девочки перебрались снова на свою половину в новые отремонтированные комнаты. Директриса постаралась на славу и комнаты стали еще уютней, чем прежде.

Начался новый учебный год и приют провожал своих жильцов каждое утро на учебу. И Арес, и Мелисса ходили в школу вместе с остальными детьми. И хоть учились они конечно в разных классах, но это не мешало им утром идти вместе. В школе они почти не виделись, а после занятий Арес посещал занятия борьбой, так что поговорить теперь они могли только за ужином. И им было, что рассказать друг другу. Мелисса в присутствии Ареса становилась болтушкой и говорила, говорила. Он знал всех ее одноклассниц, всех учителей, кто что сказал, как посмотрел. Она жаловалась на уроки физкультуры, где у нее ничего не выходило. И с гордостью рассказывала, как хвалит ее учитель рисования. Он предложил ей посещать изостудию, где обещал договориться за нее. И пока Арес молча жевал свой ужин, Мелисса искала у него совета в любых вопросах. Арес ощущал себя рядом с ней очень взрослым, самым умным, способным все преодолеть. Он стал чувствовать свою ответственность за нее, словно она и правда была его младшей сестрой.

Многие дети уходили и приходили в приют. Кого-то усыновляли, кому-то подбирали приемные семьи, кто-то отправлялся на лечение. Арес очень боялся, что Мелиссу заберут. За себя он не переживал, он был уже взрослым и с каждым годом его шансы на усыновление таяли. К тому он знал, что из любой семьи сможет вернуться назад. А вот Мелисса… Она была чудесная, мягкая, милая, послушная. Если бы не привязанность персонала к ней, ее давно бы уже забрали. От одной мысли об этом мальчику становилось нехорошо, руки потели, а сердцебиение ускорялось. Мелисса и не знала, как ей повезло на самом деле. Арес наблюдал за ней все эти годы. Помнил, какая она была, что ей нравилось, как она говорила. Со временем он сможет рассказать ей об этом, если ей будет интересно. Иногда тетя Мери приносила старый фотоаппарат и снимала всех без разбора, а потом долго не могла проявить пленку и напечатать фотографии. Зато когда она, наконец, приносила их в приют, за ними выстраивалась очередь, для детей это было целое событие. Маленькие частички прошлого. Они очень дорожили этими фотографиями и хранили потом всю жизнь.

Вот так не спеша и прошли еще три года. Мелисса с Аресом за эти время стали поистине близкими людьми. Иногда сами воспитатели забывали, что эти двое, по сути, друг другу никто. Просто в какой-то миг судьба их свела вместе, и ничто не встало между ними. Они даже и не ссорились никогда. Арес проявлял поистине ангельское терпение. Ведь все поведение Мелиссы претило его бурному нраву, он не понимал ее и не одобрял. Но ребенок смог проявить уважение к ее предпочтениям, не пытаясь переделать. Это было не под силу многим взрослым. Люди все время чего-то хотят друг от друга, на чем-то настаивают, желают, что бы их дети, мужья, сестры изменились, так как им надо. А Арес смирился. Сам он не изменился ничуть, все так же отстаивал независимость и не слушался, когда не хотел. Мелисса его журила, но не сильно. Она взирала на проделки Ареса с материнской любовью: ну что с него взять, ведь он же ребенок? Никого ближе не было у Мелиссы, все страхи, новости, радости — всё Аресу.

Но тем летом случилось одно обстоятельство, которое встало между ними. У Мелиссы появилась подруга. Это была девочка на год старше Мелиссы и попавшая сюда совсем недавно. Звали ее Лена, и была она дочерью русских эмигрантов. Трагедия девочки была в том, что родителей она прекрасно знала, выросла с ними в любви и согласии. Они совсем недавно эмигрировали, и девочка почти не знала языка. А тут родители попали в автокатастрофу и погибли, оставив ребенка одного в чужой стране. Ни родственников, ни друзей. Так она и попала в приют св. Патрика. Прибитая известием, почти ничего не понимающая. Мелисса тут же посчитала своим долгом ей помочь. Она взяла Лену на себя, всюду с ней ходила, все показывала и рассказывала. Так постепенно они и подружились. Лена очень привязалась к Мелиссе, которая чуть ли единственная, кто вообще с ней общался. Мелисса учила новенькую языку, а та в свою очередь рассказывала Мелиссе о родной стране, обычаях. Потом разговоры стали заходить о мальчиках и Мелисса, которая раньше никогда этой темой не интересовалась, заметила, что это интересно. То, что рассказывала Лена, было волнующе. И совсем не пристало рассказывать о подобном Аресу. Мелисса стала рассматривать мальчиков под другим углом, и они хихикали с новой подругой, обсуждая кто симпатичный, а кто нет. Когда Арес заметил странное поведение Мелиссы он попытался узнать у нее в чем дело, но та не захотела ему ничего объяснять. Впервые в жизни. Арес весь извелся, наблюдая за этим шушуканьем, ничего не понимая. Мелисса стала намного меньше с ним общаться, почти ничего не рассказывала. Арес понимал, что все дело в этой Лене, которую он считал вульгарной и слишком крупной. Она не нравилась мальчику, понять, что у нее общего с Мелиссой Арес не мог. По всей видимости, Лена тоже недолюбливала Ареса, и они бросали частенько друг на друга злые взгляды.

В один из вечеров Мелисса села ужинать с Леной, извинившись пред Аресом. Для него это был удар. Он сидел над тарелкой и не мог проглотить ни кусочка. Ощущение что его предали, вернулось. Ненависть всплыла вновь, словно и не уходила никуда. Он осматривал столовую задиристым взглядом. Мелисса все еще о чем-то шепталась с этой Леной, а у Ареса весь внутренний мир словно совершил кувырок. С головы на ноги, с ног на голову.

Эта корова забрала ее. Не приемная семья, а какая-то глупая корова. Арес не понимал. Когда у нее выпал первый зуб, она прибежала с ним к Аресу, и они вместе положили его под подушку для зубной феи. Арес ночью пробрался к ней в спальню и заменил зуб монеткой. Как сделали бы родители. Он гордился ее рисунками, так словно он сам нарисовал их. А что эта? Что она сделала для Мелиссы? Что такого интересного она рассказывает ей?

С тех пор Мелисса стала отдаляться. Арес какое-то время дулся, но потом все решил поговорить.

— Как дела? — спросил он у нее как-то вечером, когда она помогала накрывать столы для ужина.

— Хорошо, — отозвалась Мелисса. Как-то уж слишком безмятежно, подумал Арес.

— Как школа?

— Все как обычно.

Что-то разговор не клеился, и Арес заподозрил неладное.

— Может что-то случилось? Ты странно себя ведешь. Мелисса, ты же знаешь, что можешь рассказать мне все.

Наконец Мелисса остановилась и отложила поднос с хлебом в сторону.

— Арес, ты мужчина, а я женщина. Я не могу рассказать тебе все.

Арес рассмеялся:

— Ты не женщина. Ты моя маленькая сестра.

У Мелиссы как раз начался период взросления, совсем недавно у нее начались первые месячные, поэтому слова Ареса рассердили и обидели ее.

Она вспыхнула и ответила:

— Ты ничего не понимаешь.

Девочка отвернулась и продолжила молча раскладывать хлеб. Всем своим видом она дала понять, что говорить со своим названным братом не хочет. Арес в смятении покинул столовую. Он переживал за Мелиссу, его воображение рисовало картины одна страшней другой. Чего он только не передумал и решил пойти к мистеру Бруксу. Для него это был поистине героический поступок, он не привык делиться ни с кем своими мыслями или переживаниями. Но тут он не видел другого выхода. Если Мелиссу кто-то обижает в школе, он не сможет помочь и узнать. Надо выяснить и что-то решить. Он нашел мистера Брукса в игровой комнате, наблюдающим за малышами.

Когда Арес попросил воспитателя об уединенном разговоре у того брови полезли вверх от удивления. Он постарался скрыть это и бесстрастно произнес:

— Да, Арес, конечно. Давай поговорим.

Заикаясь и запинаясь, Арес выложил мистеру Бруксу свои тревоги. Воспитателю не осталось ничего другого как объяснить Аресу физиологию женщин, он сам при этом краснел как рак. Ведь мужчины не ведут такие беседы. Почему, бога ради, думал мистер Брукс, они не проходят этого в школе, на уроках анатомии? Как же все это вспомнить? Худо-бедно он обрисовал картину и понял, что его рассказ поверг Ареса в изумление. Он не мог поверить этому, и видимо пытался переложить свои новые знания на Мелиссу, но выходило у него с трудом.

Поблагодарив мистера Брукса, мальчик побрел на чердак, чтобы все это осмыслить. Он действительно ничего не знал! Какая все же жизнь странная, заковыристая, думал он. Простые вещи, могут обрести неизвестные формы. Как теперь общаться с Мелиссой? Сделать вид, что ничего не знаешь или наоборот показать осведомленность? Нет, решил он, пусть все остается как есть. Пусть я ничего не знаю, и через время наши отношения станут такими как прежде. Мелисса привыкнет и не будет придавать этому такое значение.

Но со временем Мелисса стала только отдаляться. Чем меньше она делилась с ним, тем меньше и тянуло. А потом оказалось так много всего, о чем он не знал, что рассказать все это было уже невозможно. Они с Леной стали неразлучными подругами, всегда были вместе и в школе и в столовой. Лена за компанию пошла с Мелиссой в изостудию и хоть у нее ничего не получалось, ей было наплевать. Она полностью завладела Мелиссой, и Арес отошел на второй план. Стараясь хоть как-то подавить свою тоску, он бросил борьбу и решил заняться чем-то кардинально другим. Записался на акробатику. Это было очень тяжело, совсем не то, чем он занимался раньше. Все тело болело и ничего не получалось. Это было именно то, что Аресу было необходимо. Он настойчиво пытался добиться успеха, и все силы бросил туда.

С Мелиссой почти не виделся и не общался. Его рана в сердце заживала, но на месте затянувшегося шрама уже ничего не могло ожить. Это были просто мертвые ткани. Привычка следить за ней осталась, он напрягал слух, если речь заходила о Мелиссе, мог безошибочно узнать ее в толпе. Правда рядом всегда была ненавистная Лена, и Арес брезгливо морщился, наблюдая за ней. Хрупкая утонченная Мелисса просто терялась на фоне этой грубоватой простушки.

Так Арес понял, что чтобы завладеть чьим-то сердцем и вниманием недостаточно просто любить. Здесь нужно что-то большее, другие стимулы. Взаимоотношения не могут быть построены на одной любви. Что еще надо? Что же еще?

Его детский ум не мог ответить на эти вопросы.