Отдел "ППП"

Глава 21

Пик. Пик. Пик.

Какой же противный звук у аппарата искусственного дыхания… Наверное, специально таким сделали, чтобы у умирающего был дополнительный стимул поскорее прийти в себя. Или откинуть копыта.

Мысль эта была едва ли не единственной, вяло и неторопливо ворочающейся в голове. А голова тяжелая-тяжелая, к тому же болит так, что в любую секунду может лопнуть.

Мерзкий писк не унимался, и я попыталась повернуться, чтобы увидеть его источник. По-моему, он должен быть слева. Ни где нахожусь, ни как тут оказалась, вспомнить не смогла, что уже настораживало. Последним четким воспоминанием было лицо Леши, нагнувшегося надо мной. Он что-то кричал, смысла фразы не помню, но экспрессия била через край.

В воздухе ощутимо потянуло запахом копченой колбасы, что только увеличило недоумение. Нет, в нашей любимой родине возможно все, но чтобы прямо в реанимации колбасу жрали…

Повернуться не получилось, разве что вяло шевельнуть рукой, поэтому пришлось открыть глаза. Перед ними немного плыло и мельтешило, зато почти сразу рассмотрела источник звука. И был это совсем не медицинский прибор.

— Мне тоже дай.

Голос получился на зависть любой змее, потому что горло саднило, а язык едва ворочался, и все же Юра, которого я узнала и со спины, подпрыгнув, резко обернулся. Бутерброд из разжавшейся руки упал на пол, а жаль — несмотря на легкую дурноту, есть хотелось зверски.

— Вы очнулись! — он захлопнул наконец-то замолчавший холодильник и метнулся ко мне. Хотя метание его было немного затрудненным, а из-под белой майки-«алкоголички» проглядывали опоясывающие грудь бинты. Да и выглядел парень не совсем, чтобы цветуще — лицо несколько несвежего оттенка, под глазами залегли глубокие тени, к тому же скинул килограмм пять. При том, что и до этого особо упитанным не выглядел. — Как себя чувствуете?

Отвечать честно не стала, все-таки приличные дамы не ругаются, поэтому обошлась обтекаемым:

— Жива пока. Ты как?

— Тоже жив, — он машинально почесал грудь, после чего запоздало отдернул руку. У оборотней регенерация получше человеческой, а значит, подживающие болячки уже начали вовсю зудеть.

Стоп, тогда сколько я пробыла в отключке?

— Какой сегодня день? — календаря в обозримом пространстве не наблюдалось. Скосила глаза на столик у кровати — мобильника тоже не видно. За это небольшое усилие расплачиваться пришлось болью в висках и шумом в ушах. Так скоро на составные части от попытки покашлять рассыплюсь.

Юру на пару секунд замялся, но все-таки ответил:

— Сегодня четверг.

Япона мать, это я что — шесть дней без сознания провела?! Или…

— А месяц?

— Месяц тот же. И год — тоже.

— Слава Богу.

На большее уже не хватило, голод отступил, а веки налились свинцовой усталостью. Странно, но мозг при этом продолжал вполне себе сносно работать, если, конечно, так можно обо мне сказать в принципе. Потому что лезть работать с тонкими материями в моем тогдашнем нестабильном состоянии это гарантированное самоубийство. Вся равно что голой рукой за провод под напряжением схватиться, а потом удивляться, когда тряхнуло.

Юра, заметив, что пациентка признаки жизни подавать перестала, пошебуршал ещё минутку, а потом вышел в коридор.

В рубашке парень родился. Потому что до сих пор не понимаю, как мне удалось не дать ему умереть.

Хотя нет, вру. Как это сделала, понимала, непонятно другое — почему сама жива осталась? Соединение аур в момент, когда один из участников такого союза находится при смерти, гарантированный приговор и для другого. Даже учитывая немалый ведьмачий потенциал, сил, чтобы вытащить его, у меня не должно было хватить. Но ведь смогла же.

Почему-то гордости за это не ощущалось. Честно говоря, сейчас вообще испытывала только дикую усталость и ломоту во всем теле. А ещё очень хотелось спать. Противиться этому желанию не стала, разве что, уже уплывая в мутное марево сна, с легкой обидой отметила, что Леши рядом не было.

В следующий раз пришла в себя от негромкого разговора совсем рядом. Шептались двое, обоих я без проблем узнала: Алексей и моя мама. Странный тандем.

— … будет ещё продолжаться?

— Я не знаю. Твой сын сказал, что она приходила в себя, это хороший знак. Значит, организм постепенно справляется.

Кто-то заботливо поправил одеяло, надо сказать, зря — мне было и без того жарковато. То ли кондиционер в палате не предусмотрен, то ли меня опасались простудить, но духота стояла неимоверная, я аж взмокла. Но продолжала спокойно лежать, симулируя сон — если спрошу о состоянии здоровья напрямую, вряд ли скажут, чтобы не нервировать больную, а так есть шанс узнать правду.

— А как с её силой? — Леша сидел по другую сторону от меня, теперь различила это четко. Как и ощутила легкое поглаживание по пальцам.

— Нужно время, — тем не менее, сквозь неплотно сомкнутые ресницы смутно рассмотрела, как её руки плавно проходят вдоль моего тела, задержавшись чуть дольше на уровне груди. Не касаясь, ладони совершили неправильный круг и исчезли из поля зрения. — Аура не просто пострала, её изодрало на куски, до сих пор не понимаю, как она смогла выжить после такого. Так что про восстановление дара речь пока не идет, справиться бы с последствиями.

Они оба замолчали, а я крепко задумалась. Похоже, слиянием биополей не ограничилось, я как-то умудрилась «подключить» Юру к себе, стягивая его раны за счет собственных жизненных сил. А он ещё заикался когда-то о презрении к вампирам, сам же только за счет вытягивания чужой энергии и выжил. Тогда понятно, почему мне так хреново.

Но главное, мы оба живы, пусть и немного потрепаны.

Затягивать с «пробуждением» не стала, с каждой минутой риск выдать себя все возрастал, поэтому пришлось изобразить пару сонных гримас, подергивание рукой, а потом уже и открывать глаза.

К моему удивлению, мамы рядом не оказалось. То ли она исчезла, пока я размышляла, то ли и вовсе была галлюцинацией. Хотя за первую версию говорил едва ощутимый аромат её духов. Зато Алексей сидел возле кровати, прожигая таким взглядом, что захотелось снова потерять сознание.

— Привет, — слова мне давались чуть легче, чем при первом пробуждении, но голос оставался сиплым.

— С возвращением, — несколько секунд пристального внимания, а потом он наклонился, прижимаясь лбом к моему лбу. — Не смей больше так делать.

О чем именно он говорил, я не поняла, но на всякий случай согласилась:

— Хорошо.

Не знаю, как выглядела сама, но фраза «краше в гроб кладут» была про Лешу. Резко углубившиеся морщины на землистого цвета лице сделали его старше. И губы бледные до синевы.

Хоть укладывай на соседнюю койку. Кстати, где мы?

Этот вопрос я ему и задала. Наверное, спросила что-то не то, раз он нахмурился. Но все-таки ответил:

— Ведомственная больница. Здесь с пониманием относятся к нестандартным пациентам.

А, значит, стационар для оборотней. Даже не знала, что у нас такой есть.

— Когда меня выпишут? — спина затекла от долгого лежания, но когда попыталась встать, Алексей тут же прижал к кровати, слегка надавив на плечи. Зря, потому что понималась я не для демонстрации живучести, а по самой неотложной надобности.

— Когда мы решим, что уже можно. И встанешь тогда же.

— Встать мне надо сейчас, а насчет остального подумаем.

Видимо, он понял, какая необходимость меня посетила, потому что взгляд стал задумчивым, словно решал какую-то сложную задачу. Чтобы облегчить принятие решения, сразу предупредила:

— Если предложишь принести «утку», на голову тебе её надену.

Чувствовала я себя паршиво, от правды не укроешься, но не до такой же степени.

Эти слова окончательно его убедили, что умирать не собираюсь, поэтому вместо того, чтобы согласиться и помочь встать, Леша внезапно крепко меня обнял и горячо прошептал на ухо:

— Ещё раз такое устроишь, сам тебя задушу.

Спасибо, родной, я тоже люблю тебя.

Пусть знаю о тебе слишком мало.

Например, понятия не имею, кто твои родители и живы ли они. Понятия не имею о некоторых аспектах жизни, зато точно знаю, что чай размешиваешь строго против часовой стрелки, когда зол, слушаешь старый рок, а во сне часто улыбаешься.

И пока этого вполне достаточно.

В течение следующих пары дней я ощутила себя почившим генсеком — вся в цветах, а мимо идут экскурсии.

Ко мне по очереди прибегали все знакомые, потом зашел наш отдел в почти полном составе. Даже пришлось уточнить, на кого они оставили родные пенаты, а ну как там случится разгул правонарушителей? Смеющийся Славик заверил, что Воропаев в последние несколько дней навел такого шороху, что преступный элемент тихо сидит по домам и клацает зубами. После чего добавил, что явление это, конечно, прекрасное, но так можно дождаться урезания зарплаты, да и вообще работать станет скучно. И попросил чаще, чем раз в год, умереть не пытаться. Шутник, блин.

Антон ограничился модным букетом из каких-то мелких, но очень ароматных цветочков, на запах которых слетелись все окружные мошки. И надо было видеть, с каким удовольствием Леша запихивал этот веник в мусорный пакет. И мне избавление от насекомых, и ему радость.

Кстати, насчет «умереть» Славик не так уж приврал — как выяснилось, привезли меня сюда в состоянии клинической смерти. Второй раз сердце остановилось утром в воскресенье. Поскольку при мне неотлучно дежурили, успели откачать. А потом, когда попыток тихо отойти во сне больше не предпринимала, нас с Юрой поселили в одной палате, чтобы тот за мной приглядывал. Зачем это нужно, если рядом, сменяя друг друга, была мама или Алексей, я не особо поняла. Но первым же делом вытребовала ширму, слишком интимным выглядело такое соседство. Как ни старалась убедить, что мне уже лучше, к тому же наблюдать, как они с Людмилой, поселившейся в соседней палате, воркуют круглыми сутками, надоело уже на следующий день, на все претензии медсестры и врачи только извиняющее улыбались и разводили руками. Мол, приказ сверху, а мы ничего сделать не можем, терпите. Утешалась только пониманием того, что страдала я не одна, Юра тоже высказывал недовольство, что приходится наблюдать за тем же действом только в исполнении собственного отца. Ему тоже улыбались и так же разводили руками. В конце концов, единым фронтом удалось убедить это «сверху» расселить нас по разным комнатам. Хотя почти все свободное время продолжали проводить втроем — практикант, время стажировки которого уже почти закончилось, старался не выпускать меня из виду, Людмила прикипела душой и телом к Юре, а я, к собственному удивлению, начала тяготиться одиночеством. Поэтому их компании была рада, хотя иногда хотелось накрыться подушкой и посидеть полчасика в тишине и покое.

Усугублялось это тем, что восстановление шло медленнее, чем хотелось бы. Нормально встать на ноги смогла только к вечеру, и то больше ковыляла, чем шла. За спиной маячила целая группа поддержки, готовая подхватить в любой момент, чем неимоверно раздражала. Да и вообще характер от долгого сидения взаперти неуклонно портился, но окружающие терпели. Некоторые из последних сил, это я поняла, когда медсестричка так загнала в ягодицу иголку, что потом полдня нога волочилась, как парализованная.

Поговорить с мамой получилось только через несколько дней. Узнав о смерти Марьяны Никитичны, я не порадовалась, но и выражать лицемерную скорбь тоже не стала. Она причинила много горя как мне самой, так и остальной родне, но не нам её судить. Да теперь это уже и на важно. И о причине смерти спрашивать не стала. Хотя мама вскользь упомянула что-то о сердце. Надо думать, в официальном заключении напишут или инфаркт, или острую сердечную недостаточность, вряд ли кто-то захочет упоминать о том, что сердце просто вырвали.

А перед глазами проплывали смутные воспоминания, как Марьяна Никитична пытается следующим выстрелом убить Лешу. И матерый зверь с тронутой сединой шерстью бросается на старую ведьму. Крики… Или они мне привиделись? Я была не в том состоянии, чтобы здраво оценивать окружающую обстановку, но все же не могло мне все это почудиться. И даже если все произошло именно так, я не виню Алексея, он сделал то, что должен был сделать, чтобы защитить нас.

— Тебя больше не тронут, побоятся связываться со мной, — мама была бледна, и серый шелк строгого платья это подчеркивал. Должность главы клана обязывала выглядеть представительно и дорого, и я в очередной раз порадовалась, что эта честь пройдет мимо меня. — Все равно первое время лучше быть осторожной. О том, чего стоит сила нашей семьи, знали немногие, но лучше не рисковать.

Уж чего-чего, а подставляться только из желания узнать, все ли знающие поддерживают позицию моей матери, я не собиралась. Слишком дорого далась свобода.

— Кто-то оспаривает твое право быть главой семьи?

— Нет. Ты единственная, кто мог бы это сделать, остальные намного слабее.

Тихий звук шагов был единственным шумом, сопровождавшим нашу прогулку. Коридор казался вымершим, что и не удивительно — обычных пациентов здесь не было, а оборотни исцеляются достаточно быстро и не стремятся торчать неделями в стационаре.

— Я ведь полностью выжгла дар?

Она остановилась, не дойдя до поста несколько метров, и повернулась ко мне. В принципе, отвечать уже не имело смысла, и по глазам понятно.

— Шанс есть, но он мизерный, — мама сделала движение в мою сторону, словно хотела обнять, а потом остановила себя. Слишком уж за эти годы въелись в нас меры предосторожности, если даже сейчас, когда опасности нет, и нас никто не видит, побоялась проявить чувства. — Прости, что не сберегла тебя.

— Нет, мам, ты меня как раз сберегла. А дар… Ты сильно расстроишься, если скажу, что это к лучшему? Наверное, я плохая ведьма, потому что мне нравится быть обычным человеком.

Она все-таки притянула меня к себе, и холодная ткань платья приятно мазнула по щеке:

— Мне все равно, какая ты ведьма, я просто хочу, чтобы мой ребенок был счастлив. За нас обеих.

— Я постараюсь, — мне тоже было неуютно, хотя и очень хотелось подольше вот так постоять. Но послушно отлипла и сделала шаг назад.

— И не глупи с этим волком, он очень достойный мужчина. Что даже странно, учитывая, за кого ты обычно выходишь замуж.

Маму послушать, так под венец я бегаю, минимум, раз в месяц.

— Кстати — надеюсь, ты написала заявление, что не имеешь никаких претензий по поводу произошедшего? — раз уж упомянули про Алексея, уточнить это будет не лишним, проблем наш демарш вызвал целый ворох.

— Да, конечно. Полностью замять дело вряд ли получится, слишком уж все вышло громко, но через пару месяцев страсти улягутся.

Что полностью замять дело не выйдет, я уже поняла, Леше два дня назад дали новое звание — подполковник. Если учесть, что до этого он был полковником, достижение сомнительное. Похоже, не быть мне генеральшей. Хотя он меня вообще в жены не звал, так что не быть мне ею вдвойне.

Распрощались мы с мамой в том же коридоре — мне строго-настрого запретили шастать по больнице в одиночестве. Из чистого упрямства запрет хотелось нарушить, но здравый смысл все-таки победил.

Ай, черт, забыла спросить, как там Полосатая!

Кошку вместе с выводком временно приютила родительница, Леша же клятвенно уверял, что мои огурцы поливает. Хотя и честно признался в нелюбви к прополке, значит, сорняки заколосились. От этого ещё сильнее тянуло домой, пусть и понимала, что сил на стояние в грядке попой кверху нет вообще.

— Меня завтра выписывают, — Юра сосредоточенно смотрел в карты, делая вид, что совсем не косится в сторону отбоя. Хоть козырной король и лежал рубашкой кверху, искушал от этого не меньше. Поэтому несколько секунд назад я его и стащила, воспользовавшись моментом, когда парень отвлекся на Людмилу. Она сидела рядом в кресле, неумело щелкая спицами и путаясь в пряже. Судя по тому, в каком темпе проходило освоение вязания, пинетки будут готовы как раз к тому времени, когда ребенок пойдет в детский сад.

«Молодожены» всюду ходили вместе, и мне было даже немного завидно. Самую чуточку, но все же. Алексей старался навещать как можно чаще, но полностью забросить дела и два дома не мог. С практической точки зрения я это прекрасно понимала и одобряла, но чисто по-женски хотелось внимания и участия. Чего-то такой сентиментальной и обидчивой становлюсь, не к добру это.

— Отчет по практике готов? — убедившись, что и без ворованного короля вполне отобьюсь и, если не организую «погоны», то точно не проиграю, я ждала момент, чтобы скинуть карту обратно в отбой. Нечего расстраивать противника, и уж тем более давать заподозрить себя в попытке смухлевать.

— Да, осталось только распечатать.

— Принесешь, подпишу.

Со стороны кресла донеслось тихое, но прочувствованное чертыханье. То ли петлю упустила, то ли изначально сосчитала неправильно. Юра улыбнулся расстроенной вязальщице, а я снова вспомнила разговор с мамой. Вот интересно, как отреагирует парочка, если скажу, что недомогание Людмилы это банальный токсикоз, и им вполне можно разбредаться на несколько дней без риска для здоровья? Потому что родительница категорично заявила, что все признаки говорят за девочку. И мало того, что за девочку, так ещё и за ведьму… Ладно, не буду портить момент предвкушения, пусть это станет сюрпризом. Заодно и привыкнут постоянно быть вместе, все же просто встречаться это совсем не то, что совместное проживание.

Но Юра не угадал — выписали его не на следующий день, а в этот же вечер. С чем бы ни была связана такая спешка, она его только порадовала, я же пыталась изобразить приветливую улыбку, хотя на душе было поганенько. Стыдно признаваться, но было банально страшно оставаться одной на ночь в палате. Никогда не думала, что к сорока годам стану такой неврастеничкой. Или это утрата сил так влияет, или просто все достало.

Алексей приехал уже затемно и, быстро поцеловав, принялся деловито сдвигать кровати. Протестовать я и не собиралась, разве что на пару секунд задумалась, кто из нас провалится в расщелину между матрасами и тем самым вызовет крайне неурочный визит дежурной медсестры?

К удивлению и, сказать честно, разочарованию, злостно совращать меня не стали. Уложили под теплый бок, обняли и засопели в макушку. И хотя ещё пару минут назад думала, как бы поделикатнее намекнуть, что нынче не до секса, даже стало обидно. В конце концов, что за манкирование обязанностями?! Но Леша в очередной раз поломал всю игру, прошептав на ухо:

— Я поговорил с врачами, они обещают завтра отпустить домой. Но только под обещание постельного режима и мою личную ответственность.

Недовольство разом сгинуло, стоило мне только представить, как уже через несколько часов уберусь из опостылевшей палаты.

— Буду вести себя хорошо, честно-честно! А на работу когда можно? — не то, чтобы туда со страшной силой тянуло, и все равно скучала. Да и пора совесть реанимировать, зарплату платят исправно, а вот толку от меня в последнее время чуть.

— Тебя ещё не выписали, а уже про работу, — он хмыкнул мне в затылок, я поежилась от легкой щекотки. — Когда нормально восстановишься, тогда и выйдешь, не раньше.

Мимо палаты кто-то прошел, и мы замерли, как мыши под веником. Взрослые люди, а таимся, как школьники.

— Леш, нормально я уже не восстановлюсь. Выгорела.

Раньше мы об этом не заговаривали, хотя оба знали. И если Алексей не был уверен, то я понимала — всё. После такого не получится. Да, работать смогу, умения видеть и чувствовать силу отнять невозможно, но во всем остальном теперь полный ноль. От этого было страшно.

Пусть больше десяти лет прожила, практически не применяя дар, зато знала, что в любой момент могу это сделать. Сейчас же ощущала себя будто голой на холоде. Ещё не окоченела, но подмораживает чувствительно.

Он молчал несколько минут, уже подумала, что задремал, когда Леша сильно, на грани боли мне стиснул плечи. А потом медленно отпустил, словно заставляя себя разжать руки.

— Я так тебя и не поблагодарил за Юрика.

Глупый, можно подумать, я не видела, как он на меня смотрел все это время. Как на икону. И это тоже подбешивало, не нужна мне благодарность, совсем другого хочется…

— Ну, и дурак. — Такой резкий поворот разговора его явно удивил. Леша даже приподнялся, опираясь на локоть и заглядывая в лицо. — Юра это как ты, только не ты лично.

Тьфу, объяснила, называется.

Но как более внятно и доступно объяснить, не знала. Как увидела его помертвевшие глаза, когда понял, что сын умирает. Алексей, наверное, и сам тогда ещё не полностью все осознал, а мне стало ясно, что это будет удар, от которого он вряд ли когда-нибудь оправится. Нет, внешне будет почти таким же, большинство и не заметит разницы, только изнутри его ежедневно будут жрать боль и чувство вины. Это ведь он его привез, уступил… И не смог защитить. Для родителей дети всегда остаются несмышлеными и почти беспомощными. Пусть этому дитятку уже за двадцать, и он скоро сам станет отцом, не важно.

Да и не будь этого, все равно бы полезла, потому что это Юра. Даже не будь у меня отношений с его отцом, парень перестал быть чужим. И это странно, если вдуматься, я же его знаю чуть больше месяца. А Лешу и того меньше.

— Выходи за меня замуж.

От такого перехода даже слегка опешила.

— Надеюсь, это не потому что я твоего сына спасла? — хоть умом и понимала, что благодарность имеет разумные пределы, но уточнит лишним не будет.

— Вот видишь, мы с тобой идеальная пара — я дурак, и ты не умнее, если спрашиваешь.

Что и говорить, в таких изысканных выражениях меня к алтарю ещё не звали.

— Договоришься, сейчас возьму и соглашусь. — В конце концов, четвертый раз это не первый. Если посчитать и визиты, когда разводиться ходила, так вообще получается, что я там завсегдатай.

— Вот и правильно.

Диалог получался до того странный, что минуту терпела, а потом все-таки начала хихикать. Судя по тому, как затряслись Лешкины плечи, он мой порыв поддержал.

— Кто ж так предложение делает? — отсмеявшись, улеглась на спину, рассматривая тени, пробегающие по потолку, когда мимо больницы проезжали машины.

— Главное, ты согласилась, остальное уже детали.

Судя по пристальному вниманию, с которым Алексей рассматривал вырез ночнушки, развратные мысли его таки одолевали. Но прежде, чем осквернить больничное ложе, все-таки решила уточнить:

— Леш. Насчет детей я тогда не шутила. — Наверное, это был первый раз, когда в полной мере пожалела о том своем решении, но он имеет право знать об этом до того, как станет моим законным мужем.

— Я понял, — он смотрел серьезно, но без налета трагичности, что уже хорошо. — Если ты захочешь, можем усыновить ребенка. Только это должен быть кто-то из наших. — Да, иначе будет трудно объяснить, с чего это приемный отец раз в месяц пропадает на полночи, а потом моется противоблошиным шампунем. — Что касается своих детей… Я любил Юркину мать. И люблю тебя. Поэтому не хочу, чтобы ты рисковала. Можешь считать меня трусом, но я боюсь, что все может повториться.

Если скажу, что ревность не кольнула едва ощутимой, но все же иголочкой, совру. И даже стало немного стыдно перед давно умершей женщиной, с которой меня роднит любовь к одному мужчине. Зато стало понятнее, почему Леша так реагирует на Антона, этот-то жив.

Но и считать трусом точно никогда не буду, поэтому сказала единственное, что пришло в голову:

— Я тоже тебя люблю.

И когда засыпала часа через полтора, никак не могла выбросить этот разговор из головы, хотя и старалась не ерзать, чтобы не разбудить уснувшего Лешку.

Все-таки начинать отношения в двадцать лет намного проще. Ума-то ещё нет, чего там размышлять и пережевывать…

Зато поняла кое-что.

У меня больше нет силы, и хотя по природе своей остаюсь ведьмой, по сути же — обычный человек, и с этим надо учиться жить.

У меня нет своих детей, и их уже не будет.

У меня собачья работа, требовательный начальник и коллеги-язвы.

Родня — сборище змей разной степени ядовитости.

А ещё у меня будет уже взрослый пасынок, и — о, ужас! — к следующей весне стану бабкой.

И при всем при этом я счастлива. Вот в этот самый момент и с этим самым мужчиной.

Аминь.