Отец

Мой старик тихо лежал на маленьком диване в просторной и светлой комнате первого этажа. Он умирал. Еще вчера вечером казалось, что все и на этот раз обойдется. Мы как всегда вместе сели пить чай, и я по привычке добавил рому. Потом долго сидели у камина и слушали бессмысленные завывания ветра. Он что-то рассказывал, показывал какие-то фотографии, и я был уверен, что ничто, и никто не сможет забрать его у меня.

К полудню пришел доктор. Он долго сидел с отцом. По его выражению лица после я понял, что случилось что-то страшное. Доктор похлопал меня по плечу, пообещав зайти вечером. Еще минут десять я стоял у двери, понимая, что мне нечего сказать моему старику…

У меня было счастливое детство. И это его заслуга, он растил меня, как настоящий отец. После смерти матери мы переехали в этот дом, и после нескольких лет наша жизнь полностью устоялась. Нам нечего было желать. И сейчас, когда отец умирал там, на диване, я почувствовал себя неловко. Тут не было никакой моей вины, здесь была банальная несправедливость, с которой мне не совладать.

Он находился в том же положение, как и пол часа тому назад. Морщинистый со складками лоб, густые седые брови, огромный нос и сухие губы. Это был мой старик, мой умирающий старик.

Я присел рядом, и он открыл глаза. Губы тихо зашевелились.

Да, видишь, как все получилось. Я знаю, ты чувствуешь себя виноватым, но это неправильно. Вспомни то, что я говорил тебе раньше, но это потом. С каждой минутой сил становится все меньше, а мне надо тебе кое-что рассказать. Рассказать о том, о чем не знает никто. Это было давно, очень давно, еще в университете. Тогда я много работал, много писал, искал что-то. И нашел. Я нашел то, что может управлять миром! Да-да, целым миром. Одним движением руки я мог сделать все что угодно. Но я ни разу не воспользовался этим. Ни разу, я не видел смысла, хотя нет, я просто боялся, да-да, боялся. Поезжай к своему дяде, он покажет тебе это место. Он все знает. Он хранитель. Отец закашлялся.

Потом закрыл глаза и, как мне показалось, уснул. Я хотел еще спросить у него, но не стал. Я послушал его дыхание и тихонько вышел в кухню.

Повелевать миром. Что это? Бред умирающего человека или еще одна загадка моего старика. Целый мир. Я сел на табурет и пытался утихомирить в себе бушующие чувства горечи, непонимания, страха. Перед глазами все плыло. Я вспомнил это же время в прошлом году. Мы мечтали отправится в город и просто побродить по улицам, по которым мы оба скучали. Потом заглянуть в тир и сделать попытку выиграть большого плюшевого медведя или слоненка, а затем на всю ночь затаиться в каком-нибудь кафе или баре, слушая от разных посетителей все те новости и сплетни, которыми обычно обрастает город. Но это были все мечты, которым не суждено было осуществиться. Отец заболел и провалялся в пастели до мая. Тогда все обошлось. А теперь передо мною стояла мать. Как всегда в голубом платье и белом переднике. Качает головой. Мама, неужели я сплю?

Я медленно открыл глаза. Прошел, может быть, час, а может и два. Я все также неуклюже сидел на табурете. За окном стемнело, я подошел к дивану. Отец был уже мертв.

Несколько дней прошли как в тумане. Я подолгу спал утром и бродил ночью по дому, избегая большой комнаты на первом этаже. Во всем чувствовалась присутствие отца. Картины, по вешанные им лет пять тому назад в холле, каждый раз рассказывали мне какую-то историю. Казалось, что я слышу их голоса, их печальные голоса. Иногда что-то рассказывала мне мать, по началу я пугался ее появления, но потом привык и даже ждал. Ждал я и отца, но он так и не пришел.

Его последние слова не давали мне покоя. Я не верил в то, что это был бред. Эта была чистая правда. Мой отец знал, как можно править миром, и он рассказал об этом мне. Значит, он мне доверял, я не могу его подвести. Но просто сорваться, и отправится к дяде в горы, у меня не получалось. Я часами бродил по дому, иногда пил мате с ромом и все думал. Думал о господстве над миром, думал об ответственности, хотя я понятия не имел, с чем мне придется столкнуться.

Под утро мне приснилась чаша. Чаша, наполненная человеческими душами. И было ужасно тихо. Казалось, что все затаилось перед чем-то. А потом полетели эти шары. Они медленно падали в чашу, и действие это было ужасно нереальным и неестественным.

Утром я собрал свой чемодан и отправился к дяде в горы.

Каждый день я проезжал сотни миль, останавливаясь на ночь в каком-нибудь дешевом мотеле. С тех пор, как я выехал, меня преследовал образ сказочного Пьеро. И теперь, когда я остановился в последний раз в еще одном ночном притоне, и ко мне вышел человек с белым лицом и в белой мантии, я ничуть не удивился. Я спокойно отдал ему деньги за жилье и поднялся в маленькую, грязную и плохо обставленную комнату, чтобы забыться еще в одном кошмаре, а на следующий день завладеть миром.

Ночью приходила какая-то женщина, она долго о чем-то говорила, но пелена перед глазами мешала мне ее понять. Я не пытался что-то сделать; если она хочет курить, то сигареты на тумбочке рядом с раковиной, пожалуйста, а если нет, то я ее не держу…

Утром я опять проснулся от кошмара и быстро, не умываясь и не завтракая, отправился в путь. К двум часам дня я был уже около дома дяди.

Он уже все знал. Мы обнялись, пожали друг другу руки и вошли в дом. Ты можешь ничего не говорить. Хоть я и живу в одиночестве в этих горах, даже сюда доходят новости. И я даже знаю, зачем ты сюда приехал. Ты приехал за миром. Ты хочешь забрать его. Что же это твое право. Ты отдохни сегодня, завтра я провожу тебя.

Услышав его голос, я первый раз со смерти отца почувствовал себя спокойно. Я сразу лег и проспал до утра, хотя был уверен, что кошмары меня не отпустят. Но здесь, в горах они были беспомощны.

Тогда мы шли очень долго. Наверное, часа два или три, то поднимаясь, то спускаясь по горным тропам. Наконец он показал мне на маленькую щель в скале, уходящую куда-то вниз, вытер пот со лба, развернулся и пошел назад. Сзади он был очень похож на Пьеро; я кинул свой рюкзак в эту черную дырку и затем сам проскользнул внутрь. Минут пять мне пришлось ползти, затем проход расширился, и я смог встать на ноги. Сверху откуда-то шел бледный свет, но я все же достал фонарь и, направив его строго перед собой, двинулся далее.

Вскоре я наконец-то попал в зал. Я его уже видел раньше во сне. В середине стояла большая чаша. Я не стал медлить, а сразу же подошел к ней. Огромная холодная медная плита лежала сверху, на ней было что-то нарисовано, что-то очень знакомое, вроде видел это у отца в книгах, а может и нет. Еще секунда, и плита под моим напором стала двигаться. Вот уже чаша открыта полностью, и я стою перед ней и жду.

Прошло меньше минуты, как я увидел океаны, моря, реки, леса, поля, города и людей. Они все там жили. Они мирились и сорились, плакали и смеялись, продвигали вперед науку и просиживали свободное время в каких-то жалких кафе. Там шли войны, лилась кровь, слышалось рыданье матерей. И тут я понял, что все это зависит теперь от меня. От моей прихоти. От моего решения. И тут я взглянул туда, где простирались горы, и увидел человека перед чашей. Он, как и я, сидел и смотрел.