Открытие Хазарии

Введение

Читатель, исторически образованный, знает, что хазары были могучим народом, жившим в низовьях Волги, исповедовавшим иудейскую веру и в 965 г. побежденным киевским князем Святославом Игоревичем. Читатель – историк или археолог – ставит множество вопросов: каково было происхождение хазар, на каком языке они говорили, почему не уцелели их потомки, каким образом они могли исповедовать иудейство, когда оно было религией, обращение в которую запрещалось ее же собственными канонами, и, самое главное, как соотносились между собой собственно хазарский народ, страна, им населенная, и огромное Хазарское царство, охватывавшее почти всю Юго-Восточную Европу и населенное многими народами?

В числе подданных хазарского царя были камские болгары, буртасы, сувары, мордва-эрзя, черемисы, вятичи, северяне и славяне-поляне. На востоке это царство граничило с Хорезмом, т. е. владело Мангышлаком и Устюртом, а значит, и всеми степями Южного Приуралья.

На юге пограничным городом был Дербент, знаменитая стена которого отделяла Закавказье от хазарских владений. На западе весь Северный Кавказ, Степной Крым и причерноморские степи до Днестра и Карпат подчинялись хазарскому царю, хотя их населяли отнюдь не хазары, а аланы, касоги (черкесы), печенеги и венгры, еще не перебравшиеся на свою теперешнюю территорию.

Но границы государства почти никогда не совпадают с границами расселения того народа, который это государство создал. Они бывают то у́же, то шире, в зависимости от военных успехов или неудач. Очерченная нами территория была границей царства, а где жил сам хазарский народ – письменные источники не указывают.

Больше того, раскопанная профессором М. И. Артамоновым крепость на Дону, которую он отождествил с Саркелом, одной из хазарских крепостей, упомянутой и в русских летописях, и в византийских хрониках, не имеет археологических остатков, которые бы можно было отнести непосредственно к хазарам [6, с. 27 и след.]. В дохазарское время здесь было аланское поселение, после хазар – русский город Белая Вежа, а во время расцвета хазарского могущества – крепость, гарнизон которой состоял из трехсот наемных воинов, сменявшихся ежегодно [51, с. 20]. Могилы вокруг крепости принадлежат кочевникам – гузам или печенегам, очевидно служившим в хазарском войске [65, с. 153 и след.]. И в других местах, где побывали археологи, памятники хазарского времени относятся к подданным хазарского царя, а не к самим хазарам. Поэтому все, что известно историкам, касается хазарского государства в целом, но территория, где жил хазарский народ, отнюдь не совпадает с границами всей империи хазарского кагана[1].

Название «хазары» было известно уже первому русскому летописцу, автору «Повести временных лет», и с тех пор оно упоминалось в русской исторической литературе неоднократно. Однако кто такие хазары и что такое Хазария – никто толком не знал, потому что, в отличие от прочих народов, имевших предков и потомков, у хазар ни тех, ни других не было обнаружено. Больше того, народность, в течение почти целого тысячелетия обитавшая в такой хорошо изученной местности, как междуречье Волги, Дона и Терека, где, согласно всем летописным источникам, помещался Хазарский каганат, почему-то не оставила после себя никаких археологических памятников. Хазары, как и все прочие люди, ели и пили и, конечно, били посуду, а где же черепки – материал, всегда являющийся первой находкой археологов? У хазар было два крупных города: Итиль на Волге и Семендер на Тереке – а где их остатки? Хазары умирали – куда девались их могилы? Хазары размножались – с кем слились их потомки? И наконец – где располагались поселения хазар, те самые «села и нивы», которые киевский князь Олег, по словам А. С. Пушкина, «обрек мечам и пожарам». Это все долго оставалось неизвестным!

Обычно территорию, на которой обитал когда-то какой-либо народ, подлежащий изучению, находят без труда. Иногда бывают споры об определении границ области расселения и времени заселения тех или иных местностей, но это детали все той же проблемы. Зато восстановление истории народа встречается с разнообразными и не всегда преодолимыми трудностями. При разрешении хазарского вопроса все получилось как раз наоборот.

Соседние народы оставили о хазарах огромное количество сведений, иногда совпадающих, а иногда исключающих друг друга. Византийские греки заключали с хазарами союзы и посылали к ним православных миссионеров; персы и арабы воевали с хазарами, но мусульманские купцы имели в хазарских столицах собственные кварталы; русские из Киева и Чернигова платили хазарам дань обоюдоострыми мечами, а собравшись с силами, в 965 г. прошли насквозь Хазарию, рубя такими же мечами хазарские головы.

Писали о хазарах армяне и грузины, испытывавшие бедствия от их вторжений. Но, пожалуй, документом, дающим самые исчерпывающие сведения о хазарском народе, было письмо хазарского царя Иосифа в Испанию к сановнику халифа Абдрахмана III, Хасдаи ибн Шафруту, написанное в середине X в.

На основе этих многочисленных документов мой учитель и друг, профессор Михаил Илларионович Артамонов написал капитальную работу «История хазар», но география этой страны по-прежнему оставалась в первобытном состоянии. Таким образом, усугубилась странная диспропорция: мы легко можем прочесть, какие победы одерживали хазары и какие поражения они терпели, но, как было уже сказано, о том, где они жили, каковы были их быт и культура, представления не имеем.

Один из русских просветителей XVIII в., Н. И. Болтин, писал: «При всяком… шаге историка, не имеющего в руках географии, встречается протыкание», и «неоспоримо есть, что история и география взаимное друг другу делают пособие, то есть одна другой неясности и недостатки уясняет и пополняет» [цит. по: 89, с. 274–275]. Для политической истории это аксиома! Для того чтобы уяснить ход той или иной битвы, в ряде случаев следует учитывать такие, на первый взгляд второстепенные, подробности, как, например, рельеф местности и время года (так как известны случаи, когда невылазная грязь задерживала атакующий строй); отсутствие источников воды, заставлявшее менять позиции; наличие холмов или оврагов, препятствующих построению войск. Еще важнее представлять себе всю область, через которую наступают или отступают войска. Знания карты местности слишком мало. Если это пустыня или залитая водой речная долина, то по карте не определишь ее истинного характера, а на местности, рассматриваемой под определенным, интересующим нас углом зрения, все детали бросаются в глаза.

Затем, ландшафт всегда определяет вид и способы хозяйства. Длинный спор о том, были ли хазары кочевниками или земледельцами, решился бы, если бы стало известно, где располагались их поселки: в сухих степях, окружающих нижнее течение Волги, или в речных долинах? Но при разрешении этого вопроса следовало учитывать и то, что на протяжении двух тысячелетий ландшафт не оставался неизменным. Причин этого явления существует такое же множество, как и попыток их определения. Одно ясно – менялся характер увлажнения, а следовательно, передвигалась береговая линия Северного Каспия, где суша плавно переходит в мелкое море.

Равным образом степи в периоды засух превращались в песчаные пустыни с высокими барханами и глубокими котловинами выдувания, а во влажные периоды они зарастали степными травами и зарослями тамариска, превращаясь в рай для пастухов и их овец. Соотношение сил между степняками и жителями речных долин менялось и чувствительно отражалось на истории Нижнего Поволжья.

И еще – известно по описаниям путешественников, что Хазария активно торговала с Персией, Хорезмом и Византийской империей на юге, с Русью, Великой Болгарией и Великой Пермью (Биармией скандинавских саг) на севере. Но как проходили с юга на север персидские купцы, менявшие серебро на драгоценные меха? Шли ли они через бесплодные пустыни Приаралья или плыли через бурные каспийские воды, с тем чтобы подняться вверх по Волге? В обоих случаях есть «за» и «против», да и неясно, не менялись ли маршруты за долгие годы существования Хазарского каганата: в годы его величия и в годы глубокого разложения? А где располагались перевалочные пункты, цветущие города Итиль и Семендер, в которых купцы и путешественники отдыхали в зеленых садах и запасались пищей для второй половины нелегкого пути?

Наконец, почему мужественные русы на своих легких ладьях до начала X в. не трогали Хазарию и не бороздили зеленые волны Каспийского моря? Ведь в Черном, Северном и Средиземном морях они появились на сто лет раньше. И как случилось, что в XIII в., когда хазар еще видел итальянский монах Плано Карпини, страна Хазария стала никому не известной землей? И… но пока довольно! Мы очертили круг вопросов, на которые история самостоятельно ответить не может, уступая свое поприще исторической географии.

Хотя источники по хазарской истории были известны давно и изучались весьма тщательно, мнения ученых об их культуре, языке, территории, образе жизни не были единодушны. Крайние точки зрения были сформулированы знаменитым ориенталистом середины XIX в. В. В. Григорьевым и нашим современником – академиком Б. А. Рыбаковым. Первая концепция, высказанная в 1834 г., исходя из сведений арабских источников VIII – Х вв., только что попавших в исторический обиход, идеализирует Хазарский каганат: «Необыкновенным явлением в средние века был народ хазарский. Окруженный племенами дикими и кочующими, он имел все преимущества стран образованных: устроенное правление, обширную, цветущую торговлю и постоянное войско.

Когда величайшее безначалие, фанатизм и глубокое невежество оспаривали друг у друга владычество над Западной Европой, держава хазарская славилась правосудием и веротерпимостью, и гонимые за веру стекались в нее отовсюду. Как светлый метеор, ярко блистала она на мрачном горизонте Европы и погасла, не оставив никаких следов своего существования» [69, с. 66]. Отсутствие «следов существования» действительно заставляет усомниться в выводе В. В. Григорьева.

Последний раз хазары упомянуты в XIII в. среди народов, покорившихся хану Батыю [67, с. 46, 57, 72]. Эта эпоха уже хорошо известна. Не только арабские купцы и русские летописцы, но и итальянские монахи-миссионеры, наблюдательные и образованные, описывали с разных точек зрения природу и население прикаспийских степей, в том числе и хазар. Но они всегда как-то обходили вопрос о хазарской территории, на которой должны были сохраниться памятники материальной культуры. Мало этого, культурное развитие всегда связано с письменностью, у всех соседей хазар – греков, армян, персов, арабов, русских – существовала развитая литература, а от хазар остались лишь три эпистолы, написанные на еврейском языке [50]. И так ли уже хорошо было устроено у хазар правление, если одного похода русского князя оказалось достаточно для полного разгрома великой державы? И куда мог исчезнуть народ, пользовавшийся благами торговли и содержавший постоянное войско? Нет, тут что-то не так.

Диаметрально противоположна точка зрения Б. А. Рыбакова. Он называет Хазарию «небольшим полукочевническим государством» «паразитарного характера», жившим за счет транзитной торговли, «хищнически пользуясь выгодами своего положения». Он помещает центр Хазарии в калмыцкой степи и указывает, совершенно правильно, что там нет «археологических следов хазарских городов» [72, с. 131]. Там их действительно нет.

Самое интересное, что скепсис Б. А. Рыбакова базируется на тех же самых источниках, что и восторженность В. В. Григорьева. Это отнюдь не свидетельствует о неумении ученых пользоваться сведениями древних авторов, но нельзя не признать, что поскольку возможны столь различные заключения, то, значит, имеющихся источников недостаточно.

С Б. А. Рыбаковым согласиться невозможно, ибо еще до того, как торговля пошла по волжскому пути, хазары уже имели сильное и отнюдь не наемное войско, спасшее в 627–628 гг. императора Ираклия от разгрома. «Паразитарно» процветать могла только правящая верхушка, а кроме нее был народ, живший за счет собственного хозяйства и продолжавший существовать после 965 г., т. е. после уничтожения каганата. Наконец, отсутствие археологических памятников в степях говорит только о том, что их надо искать в другом месте.

В отличие от В. В. Григорьева и Б. А. Рыбакова М. И. Артамонов рассматривает историю хазар в динамическом становлении. Он тщательно выделяет «городской» период, когда правящая верхушка Хазарии, чуждая народу по крови и религии, богатела за счет торговли, опираясь на наемных гвардейцев-туркмен. Равным образом он констатирует, что кочевой быт, описанный в «Хазарско-еврейской переписке», был связан с обычаями ханского рода, принадлежавшего к тюркской династии Ашина, не оставившей своих традиций. Этот автор оставляет открытыми все неясные уже перечисленные нами вопросы о хазарском народе, так как имевшийся в его распоряжении материал не давал ему оснований для категорических суждений. Поэтому М. И. Артамонов отмечает: «До сих пор точно не установлено местонахождение главнейших городов Хазарии – Итиля и Семендера, неизвестны их вещественные остатки. Не обнаружены не только могилы хазарских каганов, но, вообще, неизвестны собственно хазарские погребения» [7, с. 412].

Иными словами, до сих пор не была открыта территория, на которой жил собственно хазарский народ, хотя довольно точно были известны границы Хазарского каганата.

Этими тремя концепциями, по существу, исчерпаны варианты решений хазарской проблемы. Несмотря на обширную литературу вопроса, все прочие мнения либо могут быть сведены к одной из трех изложенных концепций, либо лежат в промежутках между ними. Большая же часть сочинений посвящена частным вопросам хазарско-византийских, хазарско-русских, хазарско-арабских отношений или уточнению отдельных хронологических деталей и не имеет каких-либо концепционных обобщений.

Поэтому разбор этих работ мы не приводим, отсылая читателя к книге М. И. Артамонова [7, с. 7–37].

А как разобраться в этом читателю-неспециалисту, если он вдруг захочет узнать не о большой и долговременной научной полемике, а о самих хазарах? Если даже в массе книг и статей среди многих точек зрения есть одна верная, то неподготовленный читатель не сможет отличить ее от других, ложных. Единственный способ помочь ему – это провести его, как Вергилий вел Данте, за руку по всем дебрям мнений и сомнений, неудач, заставляющих ученого бросать проторенные пути исследований и успехов, окрыляющих и толкающих вперед, дав таким образом читателю возможность составить собственное мнение.

Так и построена эта книга. Она – биография научного открытия. Поэтому в ней равное место уделено описанию предмета и способа исследования, археологическим находкам и встречам с коллегами, кропотливому изучению истории и мыслям, возникшим на первый взгляд случайно, «но оказавшимся плодотворными», детальным отчетам о маршрутах и впечатлениях от красот природы.

Все это смешивается и сливается в едином процессе исторического синтеза, и никогда нельзя сказать, что оказалось наиболее важным для постижения истины: изучение ли источников в подлинниках или переводах, чтение ли исторических работ современных ученых, описание ли черепков и бус с древних городищ как под горячим южным солнцем, так и в тишине кабинета, а может быть, это беседа с ученым другом, специалистом в другой области, делящимся своими знаниями, или собственная ассоциация, родившаяся из долгого размышления наедине с собой.

Да не посетует на меня читатель, что в этой книге будет рассказано не только о хазарах и их стране, но также и о маршрутах и прочитанных книгах, о моих спутниках и собеседниках, о спорах и их решениях и даже обо мне самом.