Отсос (Blow job)

Один

Парад в День поминовения привлек несколько тысяч демонстрантов. Они пришли из многоквартирных домов с рядами лоджий, из муниципальных зданий, похожих на крольчатники и из студенческих общежитий. Знакомые лица виднелись там и тут, тусклые как старые пятаки. Продравшись через группу панков, Майк Армилус заметил направлявшегося к кенотафу Быстрого Ника Картера.

– Сдай назад, иначе врежу, – прорычал полицейский, когда Майк попытался прорваться через тонкую синюю линию, разделявшую плотные ряды антагонистов.

Армилус влился обратно в толпу. И очутился на расстоянии плевка от Чингиз И.Гунна – главаря своеобразной секты, известной под именем “Церкви Адольфа Гитлера”.

– В чем дело, Майк? – спросил Мясник после того, как Майк наткнулся на своего бывшего товарища по комнате. – Таким несчастным я не видел тебя с тех пор, как ты уронил в туалет 50-ти пенсовую монету.

– Это был фунт! – поправил его Майк, и улыбнулся.

– Серьезно, Майк, – настаивал Мясник. – В чем дело?

– Мне показалось, что я видел, как Быстрый Ник Картер пробивается в сторону Сапога Хьютона.

– Ты, видимо, ошибся, – прошипел Мясник, – Ник никогда не примкнет к Англо-Саксонскому Движению.

– Я не… – начал Майк, но споткнулся на середине предложения, отвлеченный новым зрелищем: два панка накинулись на полицейских.

Быстрый Ник Картер создавал с другой стороны тонкой синей линии беспорядка больше, чем все остальные. К сожалению, нацистские “распорядители” взяли его в плотное кольцо, когда ему не хватало только нескольких секунд, чтобы достичь груды венков наваленных у кенотафа. Теперь у Ника уже не было времени, чтобы обнаружить взрывное устройство, которое, как он знал, национал-провокаторы “посадили” среди цветов и тем более избавиться от него.

– Ты, блядь, что здесь делаешь? – спросил “распорядитель” Партии Отсутствующего Будущего.

– Любуюсь подношениями нашему национал-мученику Иану Стюарту.

Картер лихорадочно соображал. Драться не было смысла. Если дело дойдет до потасовки, то полицейские все равно его выдернут отсюда быстрее, чем он найдет бомбу. Он поднял венок и сделал вид, что им любуется.

– Не трогай цветы! – зарычал “распорядитель”. – На этот раз я закрою на тебя глаза, но держись подальше от цветов.

– Камрад по расе! – взмолился Ник. – Я…

– Заткнись! – зашипел “распорядитель”. – И не вздумай спорить. Радуйся, что тебе голову не оторвали. Если бы я не видел, как ты выпиваешь в “Лопатке”, я бы подумал, что ты красный! А сейчас – вали!

Бывший лидер Классовой Справедливости смешался с основной массой нацистской молодежи. Ник решил выждать. Если анти-демонстранты прорвутся через полицейский кордон и фашистские “распорядители” ввяжутся в драку, то у него появится еще одна возможность обнаружить бомбу.

Двум панкам, сцепившимся с полицейскими, удалось, до того как их арестовали, сбить шлем с головы одного из констеблей. Четырех их товарищей тут же задержали при неудавшейся попытке освобождения. Армилус заметил Стива Драммонда неподалеку от места драки. Было очевидно, что вождя анархистов не радовала перспектива вывести остатки своих сил против полицейских.

Менталитет членов Классовой Справедливости Майкла коробил. У этих пиздаболов считалось нормальным быть повязанным за попытку навалять легавым. Для них перспектива шестимесячной отсидки казалась ниспосланной небом возможностью повысить свой рейтинг. Классовая Справедливость была более заинтересована в тюремной баланде, чем в том, чтобы взаправду дробить черепа полицейских. Отсидка в тюряге показала себя проверенным средством, чтобы доказать приверженность делу революции, и, к тому же, давала засветку в прессе.

– Я хотел бы поблагодарить полицию за то, что она здесь сегодня появилась, – орал в мегафон “распорядитель” партии Отсутствующего Будущего, – и за ту замечательную работу, которую они провели, несмотря на то, что парламентские доброжелатели связали им руки бюрократической мудотней. Кроме того, я хотел бы заверить всех, что правительство ОБ лишит гражданских прав всех преступников и даст тем самым судам такие полномочия, которые действительно станут сдерживающим фактором для беззакония.

– Подстригись, грязная свинья, – прокричал Быстрый Ник какому-то расфуфыренному сквоттеру, когда этого мудозвона оттаскивала полиция.

Ник ненавидел левацких мудаков, эксплуатировавших рабочий класс и паразитировавших на нем. Они были ничем не лучше нацистов! По его понятиям даже ползающая в грязи змея не опускалась так низко, как эти позаканчивавшие закрытые школы леваки, которые выступали в авангарде любой заварухи в любом созревшим для сноса квартале центрального Лондона.

Постепенно гнев Картера перешел в отчаяние. По всей вероятности, столь необходимая ему заваруха так и не начнется. В эти напряженные мгновения, когда счет шел на секунды, Нику понял, что ситуация выходит из-под его контроля. Если не начнутся массовые беспорядки, которые могли бы сыграть роль отвлекающего момента, то ему не удастся предотвратить провокацию фашистов.

Картеру была отвратительна толпа, собравшаяся по обе стороны полицейского оцепления. Ни у тех, ни у других не хватало храбрости прорваться через стену легавых и кинуться в решительный бой со своими политическими противниками. Они скорее передерутся между собой. Несколько человек из Партии Насилия грозили лидеру Белого Семени Христова Нарциссу Бруку. Если дело дойдет до драки, то у Брука маловато шансов выстоять. Вся его “паства” состояла, может быть, из дюжины малолетних телок. Севернее, между левацкими группировками Спартаковской Рабочей Группы и Лиги Рабочих страсти так и кипели. Однако если троцкисты окажутся в состоянии договориться между собой, то, по всей вероятности, они объединятся лишь для того, чтобы бить анархистов.

– Гарри Робертс наш друг! – донеслось из группы анархистов, которые поддерживали Классовую Справедливость.

– Он мочит легавых, – скандировало в ответ пара десятков Англо-Саксонских идиотов.

– Нет, нет, нет! – Кричал Сапог Хьютон. – Мы должны быть на стороне полиции. Не надо плясать под антипатриотическую дудку красных!

Но Сапог был не в состоянии побороть общее культурное наследие спальных районов, которое его сторонники впитывали в себя каждое субботнее утро. Сотни юнцов, вышедших к кенотафу для того, чтобы бить друг друга, неожиданно объединила ненависть к легавым.

– Верните его на улицы, пусть он еще кого-нибудь убьет, – ревели они.

В этот короткий миг единения тысяча сердец билось как одно – члены Классовой Справедливости, Партии Отсутствующего Будущего, Движения Управляемой Активности, Партии Насилия, Невидимого Стяга и Англо-Саксонского Движения вместе скандировали в поддержку убийцы полицейского в Шепердс-Буш. Однако ни один из троцкистов им не подпел, ибо марксизм-ленинизм – учение для детишек из колледжа, которые не прошли испытаний тяжелыми ударами судьбы. Наслаждаясь парниковым существованием, эти мудаки так и не научились ненавидеть закон.

Фашистские и троцкистские “распорядители” с обеих сторон полицейского кордона пытались сдержать молодняк, который рвался к полицейским. Идеологи потеряли власть над рабочей молодежью и над выходцами из низшего среднего класса, осознавшими в тот момент необходимость объединения, как против полиции, так и против людей, осуществляли политическое руководство над ними самими.

Быстрый Ник Картер воспользовался этим самым моментом для того, чтобы вырваться из толпы и пробраться к кенотафу. Но в считанные секунды перед ним вновь выстроилась цепь фашистских “распорядителей”. Картеру пришлось предпринять тактическое отступление. Майк Армилус с радостью отметил, что легавые зассали. Он также заметил, что бывший вождь Классовой Справедливости Ник ретировался со сцены.

Пока было много толкотни и перепихивания, но до серьезной драки ни с одно из сторон полицейского кордона дело не доходило. В большинстве случаев обмен ударами происходил между молодняком и “распорядителями”. Участие полиции ограничивалось тем, что легавые время от времени выдергивали наобум какого-нибудь парня из толпы.

Патриция Гуд только что вышла с выставки авангардной керамики в Институте Современного Искусства и очутилась в гуще событий. Стив Драммонд засек эту птичку, когда та пыталась прорваться к станции метро Вестминстер. Патриция ему понравилась. Как бисексуал, он высоко котировал худых телок с длинными белыми волосами.

Но пока Драммонд придумывал, с какой фразой ему обратиться к биксе, чтобы склеить ее, взорвалась заложенная фашистскими провокаторами бомба. Завеса огня закрыла на миг кенотаф, и, когда стих дикий грохот, на несколько секунд воцарилась шокирующая тишина. Дальнейшие события развивались именно так, как и планировали лидеры нацистской террористической организации Спортклуб Тор 33. Они предположили, что даже придурок-конспиролог не догадается обвинить крайне правых во взрыве кенотафа, изувечившем массу фашистской молодежи. Во всем будут винить красных, и вот тут-то мягкотелые патриоты превратятся в непримеримых националистов за одну ночь! Даже тюфяки тори будут требовать крови коммунистов!

Тинэйджеры с расплывчатым нацистским мировоззрением, которые за несколько минут до этого были готовы ринуться по полицейских, теперь сомкнули с ними ряды для того, чтобы избивать демонстрацию анти-националистов. Всех правых объединило желание отмстить за разрушение кенотафа! Забыв на время старые распри, силы реакции решили заняться сведением более свежих счетов.

Но после того как первой волне нападающих не удалось смести противника, объединенный фронт нацистов и полицейских быстро начал терять свой задор. Они ожидали, что красные развернутся и убегут. Но если до того левакам не хватало смелости, чтобы прорваться через полицейский кордон, то сейчас, когда напали на них, они продемонстрировали полную решимость защищать свою территорию всеми видами импровизированного оружия. Вскоре передовые ряды блока реакционных сил развернулись и ринулись назад, сметая накатывавшие следом ряды собственных братьев по расе.

В последовавшей суматохе те нацисты и полицейские, которых не свалили с ног наступающие леваки, принялись драться между собой, в попытке избежать возмездия революционеров. Но и в этой схватке нацисты потерпели сокрушительное поражение: немало крепких фашистских черепов треснуло под ударами дубинок.

Стив Драммонд в тот день не принимал активного внимания в акции. Он переключил все свое внимание на Патрицию Гуд… Стив завел девушку, сильно перепуганную взрывом, в кафе Института Современного Искусства, и начал утешать ее за чашкой чая.

– Я бы ни за что не догадался, что ты журналист, – вздыхал Стив.

– Это вовсе не такая блестящая профессия, как полагает большинство людей, – отвечала Гуд. – Я работаю в католической газете и нам неинтересна та грязь, которая заполняет желтую прессу. Мы занимаемся только теми новостями, которые интересуют людей, посвятивших себя истиной религии.

– Ненавижу журналистов и христиан, – сказал Драммонд, словно выплюнул.

– Бог ты мой! – воскликнула Патриция. – Надеюсь, что это не помешает нам остаться друзьями.

– Ни в коем случае, – доверительно протянул Стив. – Ты мне нравишься, честное слово.

***

Молл и Хорз-Гардз-Парэйд очистили от демонстрантов. У большинства анархистов хватило здравого смысла исчезнуть после того, как они нанесли сокрушительный удар по силам реакции. Тех, кто не сделал ноги, полиция забрала быстро. Полицейские подкрепления все еще входили на Молл, поскольку пронесся слух, будто запланирована атака на Букингемский дворец.

Лидер Группы Рабочих Спартаковцев Мартин Смит помогал полицейским в расследовании. Смит добровольно оказывал помощь полиции, дабы британская публика не путала беззаконных анархистов с настоящими наследниками короны Троцкого. Полицейские разрешили Мартину сотрудничать с ними, понимая, что он защитит правоохранительные органы от возможной критики за их работу во время беспорядков у кенотафа.

– Спрашиваю тебя в последний раз, – проблеял Смит после того, как полицейский ударил анархиста по кличке Пес по почкам. – Как зовут членов Классовой Справедливости, которые заложили бомбу под кенотаф?

– Классовая Справедливость к бомбе не причастна, – сказал Пес, выплевывая кровь и осколки зубов.

– Не лги мне! – взвизгнул Мартин и лягнул подозреваемого в живот. – На этот раз анархисты зашли слишком далеко, и я сделаю все, чтобы ваших вожаков надолго упрятали за решетку!

Пес не ответил. Он потерял сознание, отчего допрос пришлось сразу прекратить. Два констебля оттащили обмякшее тело в камеру. Только Смит закурил, как на столе зазвонил телефон.

– Да, – рявкнул спартаковец в трубку.

– Мартин, это инспектор Ньюман. Мы, похоже, знаем, кто подложил бомбу. Несколько распорядителей Партии Отсутствующего Будущего видели, как этот тип вился рядом с наваленными у кенотафа венками. К сожалению, тогда они этого козла не узнали. Однако только что мы опознали его по фотографиям в архивах.

– Да, да, – радостно взвился Смит. – Кто он?

– Ник Картер, – ответил инспектор.

– Господи! – Мартин был вне себя. – Я-то думал, что он ушел из политики.

– По всей видимости, нет, – констатировал очевидное Ньюман. – Предположительно он устранился от руководства Классовой Справедливостью лишь для того, чтобы уйти в подполье.

– Как ты собираешься представить его прессе? – поинтересовался троцкист.

– Как лидера Классовой Справедливости, – хихикнул полицейский. – Если начать объяснять, что он уже не член организации, то это только запутает общественность. Сейчас, когда у нас есть возможность получить широкую народную поддержку, педантичность ни к чему. Я собираюсь уничтожить анархистское движение. Голова Быстрого Ника будет лежать у меня на подносе!

– Хорошо, – ответил Смит.

– Я думаю, мы оба согласимся в том, что Британию надо защитить от сумасшедших боевиков и подрывных политических идеологий, – петухом пел инспектор.

– Да, да, – отвечал ему Мартин.

***

Подобные мысли высказывались и на собрании Спортклуба Тор 33 – организации, единственной целью которой была координация действий Партии Отсутствующего Будущего, Англо-Саксонского Движения, Брикстонских Черных Сепаратистов и Партии Насилия. Членство в этом секретном заговоре являлось привилегией, даруемой горстке националистических лидеров, которые были достаточно идеологически гибки, чтобы совмещать свои взгляды с целями и задачами стоявшей за их спиной Индустриальной Лиги.

– Мы должны сделать все, чтобы замарать их грязью! – бушевал Адам Уайт.

– Не ори, – с досадой сказал Найджел Деви. – Думаю, что по этому вопросу мы все одного мнения. Индустриальной Лиге нужны результаты, – и она готова за них заплатить хорошую цену!

– Послушай, этнический, не надо со мной дипломата из себя корчить! – отчаянно пытаясь утвердить свой авторитет, Уайт регулярно прибегал к оскорблениям.

– Адам, не надо меня оскорблять, ты же знаешь, что я сын Савитри Деви и что мой отец брахман, а это делает меня чистокровным арийцем.

– Рядовые члены Партии Насилия могут тебе поверить, но меня ты не проведешь. Я никогда не видел твоего свидетельства о рождении – и даже если ты и сможешь доказать свое брахманское происхождение, я тебя все равно за белого не считаю. Брахман ты или нет – по моим понятиям ты – этнический. У себя в Индии ты, может, и проканаешь за потомка нордических племен, которые принесли культуру субконтиненту, но здесь в Британии ты всего лишь еще один иммигрант.

– Моя мать наполовину англичанка. Она широко известна как активистка, боровшаяся за Белое Единство и за окончание культурного разделения среди нордических народов.

– Другими словами, – отпарировал Адам, – она была полукровкой.

– Фанатик! – бушевал Найджел.

– Давайте займемся делом, – вставил Мат Дрэд. – Как лидеру Брикстонских Черных Сепаратистов мне неинтересны ваши сектантские распри. Какой смысл спорить? Если мы не сможем вместе работать, то Индустриальная Лига всех нас выебет в плане финансирования.

– Мат прав, – заключил Сапог Хьютон. – Вернемся к повестке дня. Ваши “распорядители” связались с полицией и опознали Быстрого Ника Картера как человека, который подложил бомбу? – спросил Дрэд лидера Партии Насилия.

– Да, все идет по плану, – заверил его Деви.

– Надеюсь, что мы поступили правильно, – опять встрял Уайт. – Из моих разговоров с Картером в “Лопатке” у меня сложилось впечатление, что если над ним еще немного поработать, то из него выйдет настоящий приверженец национализма. Он мог бы быть очень ценным приобретением для движения.

– Бредни! – закричал Деви. – Он просто стукач, и не более того. Во-первых, он нам никогда не называл нам своего настоящего имени. Во-вторых, после того, как мы позволили ему подслушать, как мы обсуждаем план взрыва, этот подонок попытался обнаружить взрывное устройство.

– Но к легавым он же не пошел, верно? – возразил Адам. – Может быть, его волновало то, что рядовые члены движения понесут увечья.

– Адам, – в голосе Найджела звучала снисходительная нотка. – Он – анархист, и в силу этого считает, что полиции не надо сообщать ничего. Кроме того, если бы у Картера присутствовало патриотическое сознание, он бы понял, что многих мужчин и женщин придется принести в жертву для того, чтобы Британия снова стала Великой.

– Из уст этнического все это звучит круто!

– Либерал! – взвыл Деви.

– Бога ради! – проскрежетал в негодовании Дрэд. – Давайте продолжим собрание. Нам дали следующие инструкции: очернить левых и анархистов. Индустриальная Лига желает сдвинуть страну вправо. Мы уже обсудили все то, что произошло у кенотафа. Теперь нам предстоит решить, необходимы ли новые беспорядки.

***

Сортирный Рулон Бэйтс с нетерпением ждал выхода на новую работу. Он просидел без работы более двух лет. Жизнь на пособие сильно ударила по его гордости. В тот момент, когда Бэйтс стал лишним человеком, за плечами у него уже было десять лет постоянной занятости. Он полагал, что найдет работу в течение нескольких недель. Однако дни шли, и его врожденный оптимизм начал увядать. В начале его еще время от времени приглашали на собеседование, хотя всегда отвечали. Шли месяцы, и вызовы на интервью к потенциальным работодателям становились все реже и реже.

Сортирный Рулон потерял уже более восьмисот вакансий, когда ему, наконец, предложили место на складе в компании “Лэйбл Клотинг Лтд.”. Мысль о том, что скоро он будет получать приличные деньги за честно отработанное время, придала ему сил, и он отказался от таблеток антидепрессантов, которые стал в последнее время принимать. На его удачу менеджером по кадрам в этой компании оказался Элан Джоунс. В восьмидесятых он был другом Сортирного Рулона, и они вместе регулярно посещали эйсид-хаусовские рэйвы. Именно Элан и наградил Бэйтса его кличкой. В первый свой визит к Джоунсу Бэйтс пошел посрать и с ужасом обнаружил, что ему придется вытирать задницу старыми газетами. Он выскочил на улицу и купил двойную упаковку модной туалетной бумаги. Элан незамедлительно прозвал его Сортирным Рулоном, и кличка прижилась.

– Г-н Бэйтс, – сказал Джоунс, когда его друг появился на работе в первый день. – Возникла небольшая проблема. Не могли бы вы пройти со мной в офис?

– В чем дело? – бурно запротестовал Сортирный Рулон.

Он не получил ответа до тех пор, пока не уселся в офисе менеджера по кадрам. Элан сел за стол и вид у него был крайне озабоченный.

– Послушай, Сортирный Рулон, – вздохнул Джоунс. – Я знаю, что мы вот уже четыре или пять лет не общаемся, но все равно ты для меня друг. Я тебе скажу то, что ты знать, в общем, не должен. Я рискую головой, поэтому не подведи меня и не пизди встречным и поперечным о том, как ты эту информацию получил. Моя компания не даст тебе работу, потому что ты в черном списке Индустриальной Лиги.

– Что? – филином ухнул Бэйтс. – Ты что, показываешь мне на дверь? Черт возьми, Элан, я был без работы два года. Я на коленях готов ползать, чтобы работу получить. Я в отчаянии. Я в таком отчаянии, что уже полностью свою гордость потерял, и поэтому не надо пинать меня, когда я в таком положении. Я сделаю все, чтобы получить работу на складе.

– Извини, Сортирный Рулон, – ответил Джоунс. – Я тебе ничем не могу помочь. Компания не разрешает мне брать на работу тех, кто находится в черном списке Индустриальной Лиги. Моей власти здесь недостаточно.

– Это, блядь, что за хуйня такая – эта Индустриальная Лига? – со слезами в голосе спросил Бэйтс.

– Организация, улучшающая отношения между рабочими и индустриальными воротилами, – объяснил менеджер по кадрам. – Она стремиться повысить производительность в промышленности, чтобы страна вновь встала на ноги и опять заняла свое место в ряду ведущих мировых держав.

– Звучит нормально, – подтвердил Бэйтс. – Ты же знаешь, что я всегда был патриотом. Я сам хочу помочь стране, быть полезным обществу, вернуть себе достоинство, и поэтому мне нужна работа. Но вот чего я не могу понять, так это того, почему я в черном списке.

– Я этого тоже не понимаю, – признался Джоунс. – Предположительно черный список Индустриальной Лиги это что-то типа перечня подрывных элементов или людей, которые хотят угробить страну – коммунистов, анархистов и нигилистов.

– Но я никогда политикой не занимался! – запротестовал Бэйтс. – Я всегда голосовал за тори, но никогда не состоял ни в одной партии или в чем-нибудь эдаком. Я не имел отношения к либералам или лейбористам.

– А твои родители? – спросил Элан. – Иногда Индустриальная Лига ставит в черный список людей, у которых близкие родственники экстремисты.

– Мои родители, как и я, голосуют за тори и владеют газетным киоском, – вздохнул Рулон. – А других близких родственников у меня нет – ни сестер, ни братьев, никого.

– А друзья? – настаивал менеджер по кадрам. – У тебя есть друзья-коммунисты?

– Нет, – почти шепотом ответил Бэйтс. – Я в политике не разбираюсь. С всякими экстремистами я не смог бы даже общаться, потому что они бы меня тут же заклеймили как невежественное быдло.

– Ну что же. Насколько я понимаю, – сказал Джоунс, – нет причин, по которым ты мог бы очутиться в черном списке.

– Тогда возьми меня в штат, – взмолился Сортирный Рулон.

– Не могу, – менеджер по кадрам беспомощно развел руками, – мои начальники меня самого уволят за то, что я игнорирую советы Индустриальной Лиги. И тебе это тоже не поможет. Тебя все равно выкинут через день или два.

– Почему ты не свяжешься с Индустриальной Лигой и не скажешь, что насчет меня они ошибаются? – предложил Бэйтс.

– Сортирный Рулон, ты не понимаешь, – нельзя было не заметить нотку отчаяния в голосе Элана. – Если я начну подвергать сомнению директивы Индустриальной Лиги, то меня тут же внесут в черный список как бунтовщика. Все, что я тебе могу посоветовать: возьми и уезжай за границу, потому что в этой стране ты работу не получишь никогда.

***

Быстрый Ник Картер пользовался успехом у девушек. Он был бисексуалом, но, разойдясь со своим последним партнером, переключился на девушек. Сразу после того, как он благополучно сбежал с мероприятия рядом с кенотафом, Картер сел в метро и склеил одну сумасшедшую красавицу. Ночь он провел на ее хате в Брикстоне. Сейчас деваха была на работе, а сам Ник сидел в замусоленной точке общепита.

– Новости часа, каждый час, – ревело радио, а Ник ждал завтрака. – Полиция опознала человека, ответственного за вчерашний взрыв в кенотафе. Это Ник Картер, национальный лидер анархистского движения Классовая Справедливость…

Все сразу стало на свои места, не прошло и нескольких секунд, как Ник понял, что его подставили. Он затесался в неонацистские круги по чистой глупости. Рядовые штурмовики не узнавали Ника, но идеологи из руководства сразу вывели его на чистую воду. А было бы хорошо, если бы рядовые нацисты сразу его запинали и отогнали! Госпитализация – это цветочки по сравнению с тем серьезным напрягом, который намечался со стороны правоохранительных органов.

Официантка поставила перед ним то, что называют “английским завтраком”. Яичница, которую Ник пытался разрезать, извивалась на тарелке. Но думал Ник не о еде, он был слишком занят планами на будущее. Анархист поблагодарил свою счастливую звезду за то, что не пошел домой вчера вечером. Он уже никогда не вернется в Хокстон. Там его точно вычислят легавые. Картеру это не нравилось, но факт оставался фактом: он был в розыске. Юг Лондона был далеко от его обычных мест обитания, находившихся к северу от реки, и он решил, что, если уж скрываться, то юг ничем не хуже любого другого места. Он вспомнил всех тех, кого знал тут и, в конце концов, решил, что Майк Армилус – наиболее подходящий кандидат из всех тех, кто способен ему помочь.

Армилус жил в муниципальном доме в Кеннингтон Парк. От Брикстона это было недалеко, и найти несложно. Через двадцать минут после завтрака Ник уже барабанил в дверь Майкла.

– Что случилось? – крикнул Армилус, открывая дверь. – Боже ты мой, вот уж не ожидал увидеть национального героя!

Майк провел Ника в гостиную и потом нырнул на кухню, чтобы сделать чай. Через несколько минут Армилус дал Картеру чашку и сел напротив своего гостя.

– Я видел тебя на демонстрации и думал, что ты присоединился к оппозиции, – признался Майк и добавил. – То, что ты сделал просто охуительно гениально!

– Я ничего не сделал, – пролепетал Ник. – Меня нацисты подставили.

– Что? – взвизгнул Армилус. – Ты что, хочешь мне сказать, что ты не подкладывал бомбу?

– Совершенно верно, – ответил Картер, – понимаешь, я пытался проникнуть в разные нацистские группы. Перед тем, как позволить мне подслушать, что они планируют взрыв, они, по всей видимости, вычислили, кто я такой. Эти подонки знали, что в полицию я не пойду, а попытаюсь разобраться с бомбой сам. Они хотели, чтобы Классовую Справедливость обвинили в этом злодеянии, чтобы развернуть бы общественное мнение вправо. Я – мудозвон, попавшийся в ловушку. Как я понимаю, у полиции есть мое фото, на котором я роюсь среди венков, наваленных у кенотафа.

– Да, – подтвердил Майк. – В газетах эти фотографии были и по телевизору их показывали.

– Я так понимаю, что легавые меня пасут, – объяснил Ник. – И так как я не могу пойти домой, то я пришел спросить, не могу ли я у тебя некоторое время погостить.

– Без проблем, – заверил Армилус своего гостя, – но если ты здесь собираешься тормознуться, то я хочу привлечь тебя к работе в одном проекте. Я хочу организовать свою личную Классовую Справедливость. А ты будешь редактором газеты.

– Что? – Картер даже передернуло. – Это сумасшествие. Какого хуя ты перебегаешь дорогу Стиву Драммонду?

– Потому что, – ухмыльнулся Майк, – меня раздражает вся эта фигня, которую о нем пишут. Взяв на себя ответственность за взрыв кенотафа, Классовая Справедливость засветилась в СМИ. Членство должно резко пойти вверх. Мартин Смит сделал заявление о том, что он помогает полицейским в расследовании беспорядков на Хорз-Гардз-Парэйд. Этот пиздюк заявил, что найдет и выдаст полиции всех, кто связан с террактом. Рядовым членам Спартаковской Рабочей Группы это не понравится. Некоторые из них дезертируют. У них есть политическая подготовка, необходимая Классовой Справедливости, и я хочу, чтобы они попали в официальную Классовую Справедливость, а не в группу отщепенцев Драммонда.

– Секунду! – возразил Ник. – Драммонд контролирует официальную Классовую Справедливость.

– Отнюдь нет! – настаивал Армилус. – Ты организовал Классовую Справедливость, и ты сам сделал первый номер газеты. Средства массовой информации все еще говорят, что ты – лидер движения. Мы работаем вместе, и это означает, что мы и есть настоящая Классовая Справедливость, а Драммонд всего-навсего самозванец.

– Но я ушел из Классовой Справедливости несколько лет назад! – скулил Картер. – А после этого я не участвовал в организованной политической жизни, если не считать попыток проникнуть в невнятные фашистские группировки.

– Времена меняются, – Майк просто излучал убежденность, – и тебе, Ник, надо меняться вместе с ними. Сейчас ты в говне, мы должны тебя оттуда вытащить и дать тебе такую роль, в которой правительство тебя не посмеет тронуть. Революция – это лучший способ с честью выйти из сложной ситуации. Даже если нам не удастся свергнуть государство, то мы сможем неплохо заработать на продаже литературы и сборе пожертвований. Бог ты мой, этот терракт у кенотафа даст нам нескончаемую засветку в средствах массовой информации, люди засыплют нас деньгами и будут мечтать о том, как бы примкнуть к нашему движению. Как только у нас будет все на мази и достаточно бабок, ты поедешь за границу, и будешь редактировать газету оттуда, оставаясь в безопасности.

– Право, не знаю, – пробормотал Ник.

– Да ладно! – Армилус был в восторге. – Ты должен думать о будущем. Это для тебя самый легкий способ сделать деньги, а деньги – это то, что тебе необходимо, если ты собираешься несколько лет пробыть в бегах. Взгляни на все следующим образом: ты позаботишься о себе и одновременно поможешь делу революции. Маркс всегда говорил, что, будучи первой индустриальной державой, Англия является наиболее вероятным местом для начала мировой революции.

– Не знаю, – вяло повторил Картер.

– Ты же сам знаешь, что все мною сказанное вполне логично, – настаивал Майк. – Лондон – это микрокосмос всего мира. Юг беден, Восток сильно индустриализован, а Запад богат.

– А как же получилось, что ты живешь на Юге, если он беден? – захотел знать Ник.

– Я здесь родился, – гордо заявил Армилус.

– Да ты, блядь, с ума сошел, – пробормотал Ник.

– А что? – вскипел Майк.

– Ничего, – ответил Картер.

– Ну, что скажешь на мое предложение? – настаивал Армилус. – Поведешь в бой возрожденную Классовую Справедливость?

– Ну, предположим, – согласился Ник.

Картеру было очевидно, что если он не позволит сделать себя противником Стива

Драммонда, ему придется искать другое убежище. И, возможно, предложение Майка было не таким уж и плохим, потому что давало ему шанс отомстить Драммонду за развал остатков Классовой Справедливости. Картеру не улыбалась мысль, что его бывший подчиненный теперь извлекает выгоду из того, что Ника подставила кучка фашистов и сделала козлом отпущения.

Ник решил, что никогда не поздно изменить свое решение, а объединение с Армилусом, даст ему, по крайней мере, время, чтобы убедить кого-нибудь другого предоставить ему приют.