Овод - английский и русский параллельные тексты - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Этель Лилиан Войнич (Начало книги) #1

Этель Лилиан Войнич. Овод

THE GADFLY by E. L. VOYNICH	Этель Лилиан Войнич Овод
"What have we to do with Thee, Thou Jesus of Nazareth?"	"Оставь; что тебе до нас,Иисус Назареянин?"
PART I.	Часть первая
CHAPTER I.	Глава I
Arthur sat in the library of the theological seminary at Pisa, looking through a pile of manuscript sermons.	Артур сидел в библиотеке духовной семинарии в Пизе[1] и просматривал стопку рукописных проповедей.
It was a hot evening in June, and the windows stood wide open, with the shutters half closed for coolness.	Стоял жаркий июньский вечер. Окна были распахнуты настежь, ставни наполовину притворены.
The Father Director, Canon Montanelli, paused a moment in his writing to glance lovingly at the black head bent over the papers.	Отец ректор, каноник[2] Монтанелли, перестал писать и с любовью взглянул на черную голову, склонившуюся над листами бумаги.
"Can't you find it, carino?	- Не можешь найти, carino[3]?
Never mind; I must rewrite the passage.	Оставь. Придется написать заново.
Possibly it has got torn up, and I have kept you all this time for nothing."	Я, вероятно, сам разорвал эту страничку, и ты напрасно задержался здесь.
Montanelli's voice was rather low, but full and resonant, with a silvery purity of tone that gave to his speech a peculiar charm.	Г олос у Монтанелли был тихий, но очень глубокий и звучный. Серебристая чистота тона придавала его речи особенное обаяние.
It was the voice of a born orator, rich in possible modulations. When he spoke to Arthur its note was always that of a caress.	Это был голос прирожденного оратора, гибкий, богатый оттенками, и в нем слышалась ласка всякий раз, когда отец ректор обращался к Артуру.
"No, Padre, I must find it; I'm sure you put it here.	- Нет, padre[4], я найду. Я уверен, что она здесь.
You will never make it the same by rewriting."	Если вы будете писать заново, вам никогда не удастся восстановить все, как было.
Montanelli went on with his work.	Монтанелли продолжал прерванную работу.
A sleepy cockchafer hummed drowsily outside the window, and the long, melancholy call of a fruitseller echoed down the street:	Г де-то за окном однотонно жужжал майский жук, а с улицы доносился протяжный, заунывный крик торговца фруктами:
"Fragola! fragola!"	"Fragola! Fragola![5]"
"'On the Healing of the Leper'; here it is."	- "Об исцелении прокаженного" - вот она!
Arthur came across the room with the velvet tread that always exasperated the good folk at home.	Артур подошел к Монтанелли мягкими, неслышными шагами, которые всегда так раздражали его домашних.
He was a slender little creature, more like an Italian in a sixteenth-century portrait than a middle-class English lad of the thirties.	Небольшого роста, хрупкий, он скорее походил на итальянца с портрета XVI века, чем на юношу 30-х годов из английской буржуазной семьи.
From the long eyebrows and sensitive mouth to the small hands and feet, everything about him was too much chiseled, overdelicate.	Слишком уж все в нем было изящно, словно выточено: длинные стрелки бровей, тонкие губы, маленькие руки, ноги.

Sitting still, he might have been taken for a very pretty girl masquerading in male attire; but when he moved, his lithe agility suggested a tame panther without the claws.	Когда он сидел спокойно, его можно было принять за хорошенькую девушку, переодетую в мужское платье; но гибкими движениями он напоминал прирученную пантеру - правда, без когтей.
"Is that really it?	- Неужели нашел?
What should I do without you, Arthur?	Что бы я без тебя делал, Артур?
I should always be losing my things. No, I am not going to write any more now.	Вечно все терял бы... Нет, довольно писать.
Come out into the garden, and I will help you with your work.	Идем в сад, я помогу тебе разобраться в твоей работе.
What is the bit you couldn't understand?"	Чего ты там не понял?
They went out into the still, shadowy cloister garden.	Они вышли в тихий тенистый монастырский сад.
The seminary occupied the buildings of an old Dominican monastery, and two hundred years ago the square courtyard had been stiff and trim, and the rosemary and lavender had grown in close-cut bushes between the straight box edgings.	Семинария занимала здание старинного доминиканского[6] монастыря, и двести лет назад его квадратный двор содержался в безупречном порядке. Ровные бордюры из букса окаймляли аккуратно подстриженный розмарин и лаванду.
Now the white-robed monks who had tended them were laid away and forgotten; but the scented herbs flowered still in the gracious mid-summer evening, though no man gathered their blossoms for simples any more.	Монахи в белой одежде, которые когда-то ухаживали за этими растениями, были давно похоронены и забыты, но душистые травы все еще благоухали здесь в мягкие летние вечера, хотя уже никто не собирал их для лекарственных целей.
Tufts of wild parsley and columbine filled the cracks between the flagged footways, and the well in the middle of the courtyard was given up to ferns and matted stone-crop.	Теперь между каменными плитами дорожек пробивались усики дикой петрушки и водосбора. Колодец среди двора зарос папоротником.
The roses had run wild, and their straggling suckers trailed across the paths; in the box borders flared great red poppies; tall foxgloves drooped above the tangled grasses; and the old vine, untrained and barren of fruit, swayed from the branches of the neglected medlar-tree, shaking a leafy head with slow and sad persistence.	Запущенные розы одичали; их длинные спутанные ветки тянулись по всем дорожкам. Среди букса алели большие красные маки. Высокие побеги наперстянки склонялись над травой, а бесплодные виноградные лозы, покачиваясь, свисали с ветвей боярышника, уныло кивавшего своей покрытой листьями верхушкой.
In one corner stood a huge summer-flowering magnolia, a tower of dark foliage, splashed here and there with milk-white blossoms.	В одном углу сада поднималась ветвистая магнолия с темной листвой, окропленной там и сям брызгами молочно-белых цветов.
A rough wooden bench had been placed against the trunk; and on this Montanelli sat down.	У ствола магнолии стояла грубая деревянная скамья. Монтанелли опустился на нее.
Arthur was studying philosophy at the university; and, coming to a difficulty with a book, had applied to "the Padre" for an explanation of the point.	Артур изучал философию в университете. В тот день ему встретилось трудное место в книге, и он обратился за разъяснением к padre.
Montanelli was a universal encyclopaedia to him, though he had never been a pupil of the seminary.	Он не учился в семинарии, но Монтанелли был для него подлинной энциклопедией.

"I had better go now," he said when the passage had been cleared up; "unless you want me for anything."	- Ну, пожалуй, я пойду, - сказал Артур, когда непонятные строки были разъяснены. - Впрочем, может быть, я вам нужен?
"I don't want to work any more, but I should like you to stay a bit if you have time."	- Нет, на сегодня я работу закончил, но мне бы хотелось, чтобы ты немного побыл со мной, если у тебя есть время.
"Oh, yes!"	- Конечно, есть!
He leaned back against the tree-trunk and looked up through the dusky branches at the first faint stars glimmering in a quiet sky.	Артур прислонился к стволу дерева и посмотрел сквозь темную листву на первые звезды, слабо мерцающие в глубине спокойного неба.
The dreamy, mystical eyes, deep blue under black lashes, were an inheritance from his Cornish mother, and Montanelli turned his head away, that he might not see them.	Свои мечтательные, полные тайны синие глаза, окаймленные черными ресницами, он унаследовал от матери, уроженки Корнуэлла[7]. Монтанелли отвернулся, чтобы не видеть их.
"You are looking tired, carino," he said.	- Какой у тебя утомленный вид, carino, -проговорил он.
"I can't help it."	- Что поделаешь...
There was a weary sound in Arthur's voice, and the Padre noticed it at once.	В голосе Артура слышалась усталость, и Монтанелли сейчас же заметил это.
"You should not have gone up to college so soon; you were tired out with sick-nursing and being up at night.	- Напрасно ты спешил приступать к занятиям. Болезнь матери, бессонные ночи - все это изнурило тебя.
I ought to have insisted on your taking a thorough rest before you left Leghorn."	Мне следовало настоять, чтобы ты хорошенько отдохнул перед отъездом из Ливорно[8].
"Oh, Padre, what's the use of that?	- Что вы, padre, зачем?
I couldn't stop in that miserable house after mother died.	Я все равно не мог бы остаться в этом доме после смерти матери.
Julia would have driven me mad!"	Джули довела бы меня до сумасшествия.
Julia was his eldest step-brother's wife, and a thorn in his side.	Джули была жена старшего сводного брата Артура, давний его недруг.
"I should not have wished you to stay with your relatives," Montanelli answered gently. "I am sure it would have been the worst possible thing for you.	- Я и не хотел, чтобы ты оставался у родственников, - мягко сказал Монтанелли. - Это было бы самое худшее, что можно придумать.
But I wish you could have accepted the invitation of your English doctor friend; if you had spent a month in his house you would have been more fit to study."	Но ты мог принять приглашение своего друга, английского врача. Провел бы у него месяц, а потом снова вернулся к занятиям.
"No, Padre, I shouldn't indeed!	- Нет, padre!
The Warrens are very good and kind, but they don't understand; and then they are sorry for me,--I can see it in all their faces,--and they would try to console me, and talk about mother.	Уоррены - хорошие, сердечные люди, но они многого не понимают и жалеют меня - я вижу это по их лицам. Стали бы утешать, говорить о матери... Джемма, конечно, не такая.
Gemma wouldn't, of course; she always knew what not to say, even when we were babies; but the others would.	Она всегда чувствовала, чего не следует касаться, - даже когда мы были еще детьми. Другие не так чутки.
And it isn't only that—"	Да и не только это...

"What is it then, my son?"	- Что же еще, сын мой?
Arthur pulled off some blossoms from a drooping foxglove stem and crushed them nervously in his hand.	Артур сорвал цветок с поникшего стебля наперстянки и нервно сжал его в руке.
"I can't bear the town," he began after a moment's pause. "There are the shops where she used to buy me toys when I was a little thing, and the walk along the shore where I used to take her until she got too ill.	- Я не могу жить в этом городе, - начал он после минутной паузы. - Не могу видеть магазины, где она когда-то покупала мне игрушки; набережную, где я гулял с нею, пока она не слегла в постель.
Wherever I go it's the same thing; every market-girl comes up to me with bunches of flowers--as if I wanted them now!	Куда бы я ни пошел - все то же. Каждая цветочница на рынке по-прежнему подходит ко мне и предлагает цветы. Как будто они нужны мне теперь!
And there's the church-yard--I had to get away; it made me sick to see the place—"	И потом... кладбище... Нет, я не мог не уехать! Мне тяжело видеть все это.
He broke off and sat tearing the foxglove bells to pieces.	Артур замолчал, разрывая колокольчики наперстянки.
The silence was so long and deep that he looked up, wondering why the Padre did not speak.	Молчание было таким долгим и глубоким, что он взглянул на padre, недоумевая, почему тот не отвечает ему.
It was growing dark under the branches of the magnolia, and everything seemed dim and indistinct; but there was light enough to show the ghastly paleness of Montanelli's face.	Под ветвями магнолии уже сгущались сумерки. Все расплывалось в них, принимая неясные очертания, однако света было достаточно, чтобы разглядеть мертвенную бледность, разлившуюся по лицу Монтанелли.
He was bending his head down, his right hand tightly clenched upon the edge of the bench.	Он сидел, низко опустив голову и ухватившись правой рукой за край скамьи.
Arthur looked away with a sense of awe-struck wonder. It was as though he had stepped unwittingly on to holy ground.	Артур отвернулся с чувством благоговейного изумления, словно нечаянно коснувшись святыни.
"My God!" he thought; "how small and selfish I am beside him!	"О боже, - подумал он, - как я мелок и себялюбив по сравнению с ним!
If my trouble were his own he couldn't feel it more."	Будь мое горе его горем, он не мог бы почувствовать его глубже".
Presently Montanelli raised his head and looked round.	Монтанелли поднял голову и огляделся по сторонам.
"I won't press you to go back there; at all events, just now," he said in his most caressing tone; "but you must promise me to take a thorough rest when your vacation begins this summer.	- Хорошо, я не буду настаивать, чтобы ты вернулся туда, во всяком случае теперь, - ласково проговорил он. - Но обещай мне, что ты отдохнешь по-настоящему за летние каникулы.
I think you had better get a holiday right away from the neighborhood of Leghorn.	Пожалуй, тебе лучше провести их где-нибудь подальше от Ливорно.
I can't have you breaking down in health."	Я не могу допустить, чтобы ты совсем расхворался.
"Where shall you go when the seminary closes, Padre?"	- Padre, а куда поедете вы, когда семинария закроется?

"I shall have to take the pupils into the hills, as usual, and see them settled there.	- Как всегда, повезу воспитанников в горы, устрою их там.
But by the middle of August the subdirector will be back from his holiday.	В середине августа из отпуска вернется помощник ректора.
I shall try to get up into the Alps for a little change.	Тогда отправлюсь бродить в Альпах.
Will you come with me?	Может быть, ты поедешь со мной?
I could take you for some long mountain rambles, and you would like to study the Alpine mosses and lichens.	Будем совершать в горах длинные прогулки, и ты ознакомишься на месте с альпийскими мхами и лишайниками.
But perhaps it would be rather dull for you alone with me?"	Только боюсь, тебе будет скучно со мной.
"Padre!"	- Padre! - Артур сжал руки.
Arthur clasped his hands in what Julia called his "demonstrative foreign way." "I would give anything on earth to go away with you.	Этот привычный ему жест Джули приписывала "манерности! свойственной только иностранцам". - Я готов отдать все на свете, чтобы поехать с вами!
Only--I am not sure—" He stopped.	Только... я не уверен... Он запнулся.
"You don't think Mr. Burton would allow it?"	- Ты думаешь, мистер Бертон не разрешит тебе?
"He wouldn't like it, of course, but he could hardly interfere.	- Он, конечно, будет недоволен, но помешать нам не сможет.
I am eighteen now and can do what I choose.	Мне уже восемнадцать лет, и я могу поступать как хочу.
After all, he's only my step-brother; I don't see that I owe him obedience.	К тому же Джеймс ведь мне только сводный брат, и я вовсе не обязан подчиняться ему.
He was always unkind to mother."	Он всегда недолюбливал мою мать.
"But if he seriously objects, I think you had better not defy his wishes; you may find your position at home made much harder if-—"	- Все же, если мистер Бертон будет против, я думаю, тебе лучше уступить. Твое положение в доме может ухудшиться, если...
"Not a bit harder!"	- Ухудшиться?
Arthur broke in passionately. "They always did hate me and always will—it doesn't matter what I do.	Вряд ли! - горячо прервал его Артур. - Они всегда меня ненавидели и будут ненавидеть, что бы я ни делал.
Besides, how can James seriously object to my going away with you--with my father confessor?"	Да и как Джеймс может противиться, если я еду с вами, моим духовником?
"He is a Protestant, remember.	- Помни - он протестант[9]!
However, you had better write to him, and we will wait to hear what he thinks.	Во всяком случае, лучше написать ему. Посмотрим, что он ответит.
But you must not be impatient, my son; it matters just as much what you do, whether people hate you or love you."	Побольше терпения, сын мой. В наших поступках мы не должны руководствоваться тем, любят нас или ненавидят.
The rebuke was so gently given that Arthur hardly coloured under it.	Это внушение было сделано так мягко, что Артур только чуть покраснел, выслушав его.

"Yes, I know," he answered, sighing; "but it is so difficult—"	- Да, я знаю, - ответил он со вздохом. - Но ведь это так трудно!
"I was sorry you could not come to me on Tuesday evening," Montanelli said, abruptly introducing a new subject. "The Bishop of Arezzo was here, and I should have liked you to meet him."	- Я очень жалел, что ты не мог зайти ко мне во вторник, - сказал Монтанелли, резко меняя тему разговора. - Был епископ из Ареццо, и мне хотелось, чтобы ты его повидал.
"I had promised one of the students to go to a meeting at his lodgings, and they would have been expecting me."	- В тот день я обещал быть у одного студента. У него на квартире было собрание, и меня ждали.
"What sort of meeting?"	- Какое собрание?
Arthur seemed embarrassed by the question.	Артур несколько смутился.
"It—it was n-not a r-regular meeting," he said with a nervous little stammer. "A student had come from Genoa, and he made a speech to us-- a-a sort of--lecture."	- Вернее... вернее, не собрание... - сказал он, запинаясь. - Из Генуи приехал один студент и произнес речь. Скорее это была лекция...
"What did he lecture about?"	- О чем?
Arthur hesitated.	Артур замялся.
"You won't ask me his name, Padre, will you?	- Padre, вы не будете спрашивать его фамилию?
Because I promised—"	Я обещал...
"I will ask you no questions at all, and if you have promised secrecy of course you must not tell me; but I think you can almost trust me by this time."	- Я ни о чем не буду спрашивать. Если ты обещал хранить тайну, говорить об этом не следует. Но я думаю, ты мог бы довериться мне.
"Padre, of course I can.	- Конечно, padre.
He spoke about--us and our duty to the people--and to--our own selves; and about--what we might do to help—"	Он говорил... о нас и о нашем долге перед народом, о нашем... долге перед самими собой. И о том, чем мы…