Падение владык (СИ)

Глава 7

Глава седьмая.

Мэнд, Тайран.

1

Счастье нужно хранить от всех. Беречь. Или оно исчезнет, растворится. Его сожрет чужая зависть.

Эленита радостно улыбнулась. Всё так хорошо. Только страшно. Элен ничего не боится, когда Виктор — рядом. Но он не приходит уже две ночи. Где он, у кого? Почему даже ничего не объясняет?

Нужно забыть эту глупую ревность! Виктор изменял всем, даже Элгэ. Когда-нибудь в будущем он поймет, что такое верность. Но пока еще ему это незнакомо. Все мужчины изменяют возлюбленным, и даже некоторые дамы. Элгэ вовсю флиртовала с Лоренцо Винсетти и вряд ли только флиртовала. Из них двоих с ума от ревности сходил Виктор, а не она.

И герцог Алексис не был верен герцогине Кармэн, как и она — ему. А они ведь родители Виктора. Так откуда ему знать, что бывает иначе? Что иначе — лучше? В сердце и в постели Элен всегда будет только он, лишь он один. И когда-нибудь любимый это оценит!

Так где же он?

— Что мог забыть принц Виктор у этой монашки?

Ледяной ветер задул во все окна — несмотря на летнюю жару. Это о ней? Все уже знают? И Элен называют при дворе… так⁈ Настолько презирают?

А известная сплетница — графиня Элоиза Ледан — продолжает стрекотать:

— Был таким блестящим кавалером! А теперь виляет хвостом у ног какой-то серой мыши! После красавицы Элгэ-то! Вы только представьте эту моль в илладэнском костюме Элгэ! С кастаньетами!

Заткнуть уши, выбежать, зарыдать? Нет. Так будет еще хуже.

Просто эта глупая курица сама считалась его любовницей. И на Элгэ она похожа не больше самой Элен. Пусть тоже попробует влезть в ее узкие в талии платья или изящные бальные туфельки. Элените платья Элгэ великоваты в груди, а туфли могут даже слететь. Зато слониха Ледан туда не войдет, даже если похудеет раза в полтора.

Жаль, что высказать такое вслух не хватит смелости. Никогда.

Небось при жизни Элгэ Ледан ее терпеть не могла. Зато теперь — верная хранительница памяти!

Раньше Элен относилась к другим дамам скорее никак. Ну, кроме Элгэ, но ту ей было любить не за что. Ни у кого не хватит благородства любить соперницу. Счастливую соперницу!

И она не стала лучше оттого, что умерла.

А теперь… Как же хочется вцепиться корове Ледан в волосы!

— Или он хочет посмеяться? Зачем ему какая-то главная монашка, пусть и королевская племянница?

Что?

— А я слышала, герцогиня Анжелика — красива и лицом, и телом, — пустила шпильку Эльвира Лэйн.

Острая на язык веселая вдовушка возражала против отъезда в Мэнд хлеще самой Кармэн.

— Старая дева… — презрительно пожала Элоиза полными покатыми плечами. — Высохшая и тощая, как палка. Ей уже двадцать пять или около того.

Можно подумать, самой Ледан — меньше? Или если не старая дева, а шлюха, так любой возраст — ничего?

Анжелика. Принцесса Анжелика или как ее тут называют? Графиня? Аббатиса Анжелика.

Не может быть. Зачем Виктору монахиня? Зачем монахине мужчина? Не может быть!

Да, Вик — самый лучший, но эта Анжелика ведь дала обет! Или королевским племянницам можно всё?

Элен сама спросит любимого, как только он вернется. Если осмелится спросить. И если он вернется.

— Двадцать три, как мне, — усмехнулась Эльвира. — И, кажется, лет на десять меньше, чем вам, графиня.

— Мне еще нет и тридцати! — взвилась Ледан.

— О, простите. Я не знала вашего возраста и определила на глаз.

— О, могу порекомендовать отличные капли от близорукости.

— Что вы? Я вижу отлично. А вот моя матушка может вам порекомендовать отличный крем от увядания кожи. И средство для густоты волос.

Эта Анжелика и впрямь «красива лицом и телом»? Она, наверное, стерва, как и Элоиза. И язва, вроде Эльвиры.

Королевская племянница. И Кармэн, и Жанна — красавицы. Принцессы иными просто не бывают.

А монахиня кажется недоступной. Мужчинам нравятся недоступные женщины. В отличие от тех, что… никому не нужны.

Элгэ тоже дразнила и отвергала Виктора месяцами. Можно позволить себе быть такой, когда ты прекрасна, как солнце.

Ничего, Виктор вернется рано или поздно. И всё объяснит!

Элен ждала так долго. Дождется и теперь.

2

Король не хочет видеть Кармэн. Опять. И снова.

Да, и сегодня — тоже. И толку-то от ее нарядов, притираний и готовности ко всему?

Может, после? Жди, гостья-пленница.

Сколько дней подряд герцогиню Вальданэ кормят этой сказкой? Уже не вспомнить.

Выйти погулять в сад? Или заглянуть кого-нибудь навестить? А заодно порадовать шпионов — графских и королевских.

Так, самой навещать не придется — стук в дверь.

Граф стучит иначе — увереннее и… вежливее. А так колотятся либо назойливые кавалеры, либо юные девы.

Так гувернер или Изабелла? Дерзкая воспитанница строгой дуэньи?

Именно она. Гувернер обхаживает юных смазливых служанок, а не стареющих вдов.

Не вошла — влетела. До боли напомнила Арабеллу. И саму Кармэн — в юности. Когда та была моложе, сильнее и любимой племянницей дяди Арно.

— Меня завтра вызывают во дворец! — выпалила девушка. — Король желает меня видеть.

— Похоже, король желает видеть всех, кроме меня, — грустно пошутила Кармэн.

— Если хотите — при встрече замолвлю за вас словечко, — съязвила девица. Зло и… жалко.

— Буду вам признательна.

— Вы не понимаете. Скажите, вы всегда были такой?

— Какой?

Дурой? Да. А с годами это усугублялось. Прежде «прелесть, какая дурочка», теперь — «ужас, что за дурища!»

— Жили в Бездне и в упор этого не видели.

Нет. Когда муж изменял Кармэн, она радовалась, что он всё равно ее любит. И не нужно возвращаться в дом матери, жить чужими подачками и ждать мести Гуго.

Радовалась детям, балам и поклонникам.

Просто Бездн много, и все они — разные. Сравни нынешнюю с той, что еще хуже, — и вот уже всё не так плохо.

— Возможно. Но если ты меня просветишь, — ослепительно улыбнулась Кармэн, — вдруг я прозрею? И разгляжу жуткий, зловещий оскал черной Бездны во всём его мрачном великолепии? Может, тогда наконец ужаснусь?

— Вы — дура! — заорала девица.

Как Кармэн — в десять лет. На единственную не сбежавшую служанку. Когда узнала, что та шпионит на Его Величество отца. И от него же получает жалованье звонкой монетой. Куда щедрее, чем жалкие подачки его жены и дочери. Крохи, урываемые ценой дырявых чулок и вытертых одеял.

«Предательница!» — визжала юная дурочка. Вместо того чтобы использовать шпионку для слива нужной информации.

Но служанке нужно было любой ценой остаться в доме. Проглотила бы и не такое. А вот герцогиня и дочь короля спускать такие фокусы не обязана. Не поймут сами же оскорбители. Решат, что теперь можно всё.

— Придержи язык, девочка, — холодно оборвала Изу Кармэн. — Пока я не сорвала в саду вицу и не высекла тебя сама.

Изабелла осеклась… и вдруг расхохоталась.

— Да вы точно со звезд свалились. Какая, к змеям, вица? — она вдруг устало опустилась на темно-бордовый бархатный стул. — Здесь никто не боится ничего подобного. Даже мой… младший брат. А моя дуэнья мухи не обидит, что бы она там ни кричала.

— Ясно. Допустим, я — дура. А ты, следовательно, умнее меня. Так разъясни мне подробнее — для дур. Тебя вызывают во дворец, и ты туда очень не хочешь. Но меня ты даже толком не знаешь. Так почему прибежала жаловаться именно сюда?

— Всех остальных я как раз… знаю. А жаловаться… Никто не хочет идти на смерть.

Змеи подери! Да, у девочки есть еще и младший брат. Возможно, отцов любимчик. Наследник титула. Только Кармэн уже за шкирки выволокла бы детей, а сама костьми легла на пороге. Но не стала бы спасать Виктора ценой жизни Арабеллы и наоборот.

Жизни? А как насчет… королевских вкусов? От этого ведь не умирают? Гуго думал именно так. И даже не стеснялся озвучивать.

Мерзость, мерзость!

«Тогда пусть твой отец устроит тебе побег», — пером на бумаге вывела Кармэн.

В изящной лапке девушки перо заскользило еще быстрее. Она не удивилась. Похоже, такой способ переговоров тут не в новинку.

«Мой отец давно мертв».

3

Город спит. Насторожено, вполглаза. Весь, кроме ночных тварей, дворцовой стражи, настоятельницы одного из самых богатых аббатств Тайрана и ее гостя.

Чего желает от аббатисы блестящий красавец Виктор Вальданэ — понятно. Старая дева исстрадалась по мужскому вниманию. И теперь должна растаять как северный снег весной. Растечься под ноги кавалеру лужицей. Была белой и чистой — станет грязной и мерзкой. Кого-нибудь предаст и что-нибудь полезное расскажет. Подсобит красивому Виктору в его планах.

Наследник Аравинтского престола врет всем. Королю, своим женщинам, дяде, собственной матери. Искусно мешает правду с ложью. Истинный мидантиец. Внук своего деда.

Впрочем, когда дрогнувшим голосом рассказывал о своей погибшей любви и пропавшей сестре — не лгал. Просто использовал собственное горе — как и горе всех остальных. Виктору всё равно, на чьи страдания давить, о чьей беде вспоминать. Смерть Элгэ, матери Анжелики, ее любимого…

Хорошо еще — Виктор знает не обо всех смертях.

Он говорит, беседы с Анжеликой утешают его. Как и совместные молитвы. А порой пытается ее целовать. Наверное, умело. Аббатисе не хватает опыта, чтобы это понять. И жаль на такое тратить время, силы и нервы.

Дядю во дворце пока всё это веселит. Он смеется и ставит золото. Как быстро семейная монашка рухнет в объятия юного заезжего ловеласа? Перезрелым плодом. Уже подгнивающим. Это ведь у них почти фамильное? По мнению коронованного дяди.

Пусть смеется. Одна известная воровка, когда шла на дело, клала подушку под платье. Кто смотрит на живот — не видит лица.

— Мою мать когда-то едва не отдали в монастырь. Ей тогда было тринадцать.

— Я понимаю, — подыграла жгучему красавцу Анжелика. Пусть считает, что его пламя уже начинает ее опалять. — Меня отдали в двенадцать.

— Я думаю, если б моей матери не удалось сбежать тогда — она сумела бы позже. Когда встретила моего отца. Он влюбился и спас ее от монастыря…

Это что — уже прямой намек? Нет, вряд ли. Виктор не знает и знать не может. А намекает совсем на другое. Что сын — не хуже отца. Тоже не прочь сбежать с заключенной в монастырь страдалицей. Хоть на край света. То ли к пиратам в Элевтерис, то ли сразу в пески Хеметис. Или по морю до Ганга.

Но всё равно лучше быть осторожней. Анжелике давно уже не двенадцать.

— Ваша мать — смелее меня. Я смирилась со своей участью.

Пусть дядины шпионы — если следят — честно доносят, что племянница просто горит желанием сменить статус уважаемой матери-настоятельницы Центрального Храма Святой Арсении на роль старой девы. А то и распутницы. Так горит, что аж пылает. Вот-вот из черных одежд выпрыгнет.

4

Виктор удалился, когда совсем стемнело. И времени на любимые книги осталось… да сколько угодно. Мать-настоятельница в нем вольна. Как и в личных занятиях… до определенной грани.

Книги когда-то Анж и спасли. Когда двенадцатилетней рыдала ночи напролет, запертая в келье. И проклинала свою жизнь и всех, кто ее сломал. Оплакивала Алессандро, добрую тетю и всех двоюродных. И теперь точно знала, что случилось с мамой.

Отец всё честно рассказал старшей дочери — перед тем, как заточить сюда. Навсегда.

Наконец-то! Анжелика распахнула долгожданную книгу. Весь бесконечный день и вечер старалась о ней не думать. А та ждала в ящике стола, дразнилась…

Дожить бы до дня, когда книги станут единственным, о чём нельзя думать! И самым страшным беспокойством.

Кто бы знал, что перед сном читает настоятельница. Какое там богословский труды? Даже не романы, а хроники древних войн. И без этого не в силах заснуть. Вот такая ирония судьбы.

Если б пронюхал Виктор — точно упирал бы, каким храбрым воином был его отец. А уж сын-то — весь в него, даже не сомневайтесь.

В который раз перед глазами пробегают строки о благородном герое, что щадит на поединке врага? А потом они становятся назваными братьями. И дружат всю оставшуюся жизнь.

Любимая книга Анж. Наверное, потому, что первым ей попался вариант, где никто никого не пощадил, а напротив — убил с чудовищной жестокостью. И так хотелось всё переиграть!

Будет обидно, если благородная версия — более поздняя. И родилась лишь потому, что кто-то захотел всё переиграть много раньше Анжелики. Переписать жуткую историю.

Если всё выйдет как нужно — Анжелика тоже допишет свою главу в книге жизни. Набело перепишет судьбу брата, уже определенную волей венценосного дяди. Посмевшего взять на себя — присвоить! — право решать, кому жить, а кому — иначе.

Набело. Или начерно. У нее два пути. Опять — два. И оба лучше третьего. А четвертый судьба предоставить забыла. Решила, что и так жирно.

Легкий стук в окно. Третьего этажа. Осторожный. Камешком или клювом.

Кулачком. Не таким уж слабым даже прежде. А уж теперь…

Изабелла. Легкая, изящная, такая прекрасная в свете луны.

Анжелика привычно распахнула окно. Сестра принесла с собой капли дождя на алом плаще и в роскошных белокурых волосах. И на лице. Нечеловечески красивом, навек застывшем в пятнадцати годах. Недостижимой мечте увядающих кокеток.

Папа хотел решить и за Изу. Она успела выбрать сама. И ей успели помочь.

— Вина? — предложила Анж. Привычно. Еще с тех времен, когда самой красивой в семье была она. И самой невезучей.

Иза давно не чувствует вкуса. Неважно — вино, вода или крепчайший северный напиток, что валит с ног с одного кубка.

Яблочных пирожных Анж сестре не предлагала уже давно. Об их вкусе та жалела дольше всего.

Устроилась на подоконнике Иза в изящнейшей в подзвездном мире позе. Кошка так сумеет, человек — никогда.

— Ты знаешь, что я люблю пить, — облизнулась сестренка. — Но я пришла не за тобой. И даже не за твоими нынешними подружками.

— Знаю, — вздохнула Анжелика. — Надо мной у тебя нет власти. Как и над ними.

— Пока ты сама не дозволишь, — напомнила Иза.

— Мы уже обсуждали это. Нет.

— У тебя может не остаться выбора. Лучше я, чем та Тварь. Ты сама говорила.

— Лучше. Но пока выбор есть, я хочу сохранить теплую кровь.

— Да. — Вина сестра всё же отхлебнула. Красиво и отточенно. И равнодушно. Как безвкусной теплой воды. — Ты можешь стать вечно юной и прекрасной. Можешь танцевать под луной со мной вместе. Но предпочитаешь краткую мотыльковую жизнь запертой в замшелых стенах старой девы.

— Иза, ты ведь сегодня пришла не уговаривать меня.

— Откуда ты знаешь? — серебристо рассмеялась навечно юная сестренка. Навечно подросток. — Может, мне одиноко в моем бессмертии? Вдруг я плачу каждую ночь, вспоминая, как у меня была любимая сестра? Она расчесывала мне волосы, пела на ночь песни и рассказывала сказки.

— У тебя есть кому расчесывать волосы, Иза. И есть кому петь тебе. Вся твоя нынешняя жизнь — сказка, хоть и страшная. — Как и у них всех. — И, в отличие от меня, ты не одинока ночами, чтобы плакать.

— Ты тоже не будешь одинока. Любой из моих новых братьев станет твоим возлюбленным. Какой захочешь. Ты всегда была прекраснее меня — я мечтала быть похожей на тебя. Ты видишь, какая я теперь? Только представь, какой станешь ты. За твою любовь станет драться половина клана. И мы будем вместе танцевать лунной ночью и смеяться, Анж. Я не помню маму, а ты всегда была мне дороже всех. Вернись ко мне, Анж.

— И пить человеческую кровь? Прости, Иза, но нет.

— Знаю: пока у тебя есть выбор. Я подожду — мне хватит времени. И ты состаришься еще не завтра и умрешь не следующей. А пока отдай мне ее.

— Нет.

— Анж, ты наложила чары на дом. И очень меня этим обидела, — капризно наморщила носик сестренка. — Как ты могла? Я не могу войти туда, не могу даже позвать. Но живые — могут. А королю служат и живые. Они легко войдут в дом при свете солнца, выволокут ее и отдадут Твари. Ее душа умрет, Анж.

— Если король пришлет живых — я разрешу тебе забрать ее.

— Мне нет дороги во дворец, и ты знаешь это. Нет дороги в царство Ормоса. Я — сильна, но очень молода, а он сотни лет копил силу, поглощал… Отдай мне ее заранее, Анж.

— Нет, Иза. Я еще надеюсь спасти ее. Надеюсь помочь дожить ее мотыльковую жизнь так, как она выберет сама.

— Твое право, — помрачнела сестренка. — Я — сильна, но ты — моя сестра, у нас одна кровь, и ты — старше. Спустись сейчас в свой храм. Кое-кто хочет тебя видеть.

— Кое-кто — это кто? Кто-то из твоих новых братьев?

Уже сейчас готовых драться за любовь еще не обращенной?

— Нет. Они — живые, и они в опасности. Спаси их — или спасем мы. Это будет очень быстро, ты знаешь.

— Знаю. Ты не даешь выбора.

— Зачем, если я права? Я и так не могу спасти мою любимую сестру. А ты хочешь, чтобы я не спасла и других?

Изабелла всегда была доброй девочкой. Анжелика сама растила ее такой.

— Веди, Иза, — вздохнула Анж. — Я сейчас спущусь.

— Помни. Я люблю тебя и жду, сестра. Жду всех вас.

— Я помню, Иза.

… — В одном далеком-далеком королевстве правил злой-злой король…

— Ты это уже рассказывала…

— Хорошо, тогда слушай, Иза. В одном далеком-предалеком королевстве жили-были две прекрасные принцессы. Одну отец заточил в темный, мрачный монастырь…

— А вторая испугалась, убежала, и ее похитили злые демоны?

— Ты сама всё помнишь. Спи, Иза. А то завтра не возьму тебя во дворец к тете. И не получишь никаких яблочных пирожных со сливками…