Падение владык (СИ)

Глава 3

Глава третья.

Мидантия, Гелиополис.

1

Летит из-под копыт дорога. Очередная. Среди местного редколесья. Не родная Ритэйна. И не елки-сосны Эйдиного Лиара.

Молчит ночной лес, пылит дорога, послушно скачет личная стража принцесс. Аж четверо. Больше достойных доверия не нашлось? Или не на всех компромат собрали?

Сговориться бы против шантажистов, да не то место. И змея… то есть принцесса Юлиана — близко. Вооруженная до зубов. И на что спорим — смертельно опасная даже без оружия.

Что удивительнее — как легко выбрались из дворца или из Гелиополиса? Похоже, дорога давно проторенная.

Да и кони бегут привычно. Явно уже не раз тут стучали копытами.

Не зря Алану расщедрились на лошадь из дворцовой конюшни. Никогда на таких не сидел и уже не доведется.

Зато теперь не отстает от прочих. К сожалению.

И самому с трудом верится, что согласился на такую авантюру. А куда было деваться?

Любимое оправдание всех.

Когда Алан уходил от «дядюшки Гуго» к Бертольду Ревинтеру — это еще объяснялось выгодой нового места, а не омерзением к старому. При желании.

В нежную, хрупкую Эйду Эдингем влюбился. Невезучую Александру Илладэн захотел спасти из-за ее сходства с Эйдой. Наверное, поэтому. И, наверное, они похожи.

И потому что «дядюшка Гуго» — настолько мерзок.

Но что эвитанцу за дело до мидантийской принцессы Марии? Подружки мидантийского же принца Константина? Врага ее же папочки.

Хуже. Не просто врага. Свергнутого бывшего императора. Законного, между прочим.

Если, конечно, не считать, что отец Константина — тоже узурпатор. Забавно: просидел на престоле подольше — уже законный король.

Сезар Основатель ведь тоже на троне Эвитана не родился.

Но нынешняя поездочка на лошадке ценой в поместье — это уже даже не очередной случайный шпионаж из беседки. В компании очередной ветреной красотки.

Это — прямое вмешательство в чужую политику. И прямая измена интересам монсеньора Ревинтера. А то и Эвитана.

И главное — зачем? Новый официальный жених Марии — отнюдь не Гуго. И даже не Карл. И ей вовсе не грозит угодить в лапы Всеслава и там сгинуть.

Чем плох наследный принц Бьёрнланда, а? Там король — отнюдь не дурак. Дочку Роману не отдаст, но вот чужую в невестки принять готов. Такую, как Мария. Юлиану ему, небось, и не предлагали. Во избежание будущей войны.

Вновь — тихая, мягкая старшая сестра и воинственная, жесткая младшая. Но Мидантия искажает всё — в кривом, ядовитом зеркале. Тихая Мария ради любовника — в заговоре против собственного отца. А взгляд яростной Юлианы даже не теплеет при виде влюбленной сестры. Будто она хоть и помогает Марии, но сама презирает ее — до глубины души. И за любовь, и за заговор. Хоть в последнем они и виновны обе.

Зато первый грех Мидантийской Лисице точно неведом.

А если даже она Марию и жалеет, то тоже уничижительно.

Нет, в Эвитане всё было иначе. Проще, человечнее… понятнее.

Можно убеждать себя, что помогаешь несчастным влюбленным. Но правда в том, что у тебя еще и нет выбора. А несчастные убьют тебя сами, не слишком колеблясь. Или позволят убить другим. Доброй, сочувствующей сестричке, например.

И вряд ли даже пожалеют.

Чего ты добиваешься, принцесса Юлиана? Чья у тебя масть — хитрой лисы или рыжей тигрицы? Что тебе нужно на самом деле? Спасти любовь сестры? Полно — да веришь ли ты в любовь вообще? Или считаешь разновидностью чужой слабости? Алан тоже когда-то считал. Забывая историю собственных родителей…

Он полагал себя циником в свои прежние девятнадцать-двадцать. Но лишь сейчас увидел подлинный цинизм — в столь юном возрасте. В восемнадцать лет прекрасной принцессы.

Увидел — и содрогнулся.

Ирэн — куртизанка с титулом, ветреная охотница за удовольствиями и любовница сластолюбивого старика. Юлиана — расчетливая, хладнокровная убийца, играющая против родной семьи.

Кнут и пряник. «Спасите свою языкастую подружку, а заодно мою сестру. И будем в расчете».

Только держат ли такое слово? Особенно в Мидантии? И кому? Что для таких цена уже оказанной услуги?

Алан вдруг едва не расхохотался — на весь чахлый мидантийский лесок. Вон — деревья высвечивает отблеск факела. Слева и справа. Среди таких и труп не больно спрячешь.

Впрочем, ночь поможет. Укроет темным саваном. Аж до самого утра.

И ночные же птицы прощально прокричат. Их как раз спугнут.

Кто тут обычно кричит по ночам в мидантийских лесах? Ну, кроме убиенных жертв — кого невинно, кого не очень.

Юлиана вполне может сдержать слово. Она ведь ни разу не обещала, что пощадит его самого — после всего. Просто не прикончила сразу — так это же ничего не значит? Особенно в Мидантии.

Или решила до кучи растянуть удовольствие. Здесь в этом толк знают.

Больше только, говорят, в Шахистане.

И понесло же несчастную мидантийскую девочку с безопасного бала по небезопасному городу. Хуже только Роману в лапы. Там уже никакой эвитанский циник не спасет.

— Вам смешно, кавалер Эдингем?

Теперь они рядом — конь о конь. Прямо влюбленная пара. Редкая красавица и не редкий не красавец.

Успеет ли он ее застрелить? Внезапно, неожиданно? Нет.

Значит, незачем и пытаться.

Ревинтер не раз советовал в любых обстоятельствах сохранять холодную голову. Всегда можно спасти больше, чем кажется, если не паниковать.

Только Алан ведь и не паникует, правильно? Он прекрасно понимает, что совершил глупость. И как та муха — с каждым мигом увязает всё сильнее.

Сворачивать нужно было раньше. До липкой паутины. А отсюда вытаскивать некому. Сам выпутывайся, как умеешь.

Замедляют бег холеные императорские кони. Здесь пыльная дорога более ухабиста. Возок с нежной влюбленной Марией может пострадать. Или голова у принцессы закружится.

Дочерей императора может тошнить? Особенно на свидании с возлюбленным? Еще поймет не так…

А вот лошадь другой принцессы ноги, увы, не сломает. Коня будет жалко, Юлиану — нет.

А сумерки их выпустят еще нескоро. Если удирать — самое время.

Редколесье плохо укроет днем, зато ночью по нему пробираться проще.

Если знаешь дорогу. А знает ее здесь — не Алан.

Как когда-то в Лиаре.

И выстрелить он не успеет всё равно. Такие принцессы — всегда начеку. И стреляют не хуже.

Пустить бы коня прочь — вскачь. Просто по дороге. Желательно назад. Им ведь нельзя терять время?

Только равно это будет дезертирству. И отнюдь не с мидантийской службы.

Если, конечно, не сбежать, чтобы послать срочное донесение Ревинтеру. О заговоре. Так и так.

Сделать монсеньор уже не успеет ничего, но себя Эдингем обелит.

Или просто и ясно сдать всех мидантийскому императору.

Но что тогда будет с несчастной придворной красоткой? Очередной дурехой в жерновах очередных политиков? Уж точно не пощадят — хотя бы из принципа.

— Да, принцесса?

— Вас смешит взаимная любовь?

А тебе и впрямь интересна чужая любовь, змея? Или всё же возможность досадить отчиму, освободив его соперника? Что выигрываешь ты — кроме отличного шанса сделать большую гадость нынешнему императору?

Улыбается первая красавица мидантийского двора. Ей ведь так идет мужской костюм. И она так хороша верхом.

— А вы были когда-нибудь влюблены, моя принцесса?

Всё равно она его убьет. Терять уже нечего. Вот только не начала бы угрожать «языкастой подружке».

Не начала. Улыбается еще милее.

Не исключено, что разочтется со всеми, едва в Алане исчезнет необходимость. Просто и сразу — без угроз. Бросив что-нибудь, вроде: «Ну я же вас заранее предупреждала…»

Тонкая рука в изящной перчатке играет с хлыстом. За весь бег принцесса ни разу не стегнула лошадь.

Впрочем, таких кони слушаются превентивно. Во избежание.

— О да. Лет в десять или раньше. В одиннадцать — разлюбила.

Кому-то крупно повезло. Не приведи Творец — стать объектом ее страсти. Даже в детстве.

Бывают ли мидантийские принцессы вообще детьми? А принцы?

Даже такие, как Мария и Константин?

— Вы сами ответили на ваш вопрос. Вы переболели этим в детстве — почему я не мог так же?

— Потому что вы не переболели, — жестко усмехнулась она. — И вы — не мидантиец.

Лисица читает его мысли?

Впрочем, как раз мидантийцы от нее без ума. И не только потому, что принцесса.

— Имя Эйды Таррент вам о чём-нибудь говорит? А Ирэн Вегрэ?

— Ах ты…

Не улыбка, не усмешка — оскал.

— Заткнитесь, Эдингэм, прежде чем чирикнете что-то действительно лишнее. Разве вы не вращались в политике?

— Меньше вас, принцесса. Чего вы от меня хотите? Я же и так послушно пляшу под вашу дудку.

— Считайте это моей благодарностью.

— Что?

Кажется, Алан знал о Мидантии даже меньше, чем думал.

— Мой брат Роман — на редкость болтлив. Хлеще вашей мидантийской подружки. Особенно пьяным и в постели. Вы же не думаете, что шпионы в Эвитане есть у меня?

— А они есть у принца Романа?

Она что, спала с психопатом-садистом Романом⁈ Рисковая дрянь. И всё еще жива? И даже здорова?

— До сих пор не было, Эдингем. Потому что он такой скукой, как шпионаж, не интересовался — хоть трезвый, хоть пьяный. Роману было столько не выпить. Но вам нет нужды вникать, кто и почему решил снабжать его столь увлекательными подробностями именно вашей, вне всяких сомнений, интересной биографии. Просто будьте начеку, Алан. Я легко взяла в заложницы вашу нынешнюю подружку. Новые друзья Романа сработают не в пример лучше. И дальше.

— Зачем? — Эдингем просто не смог смолчать. — За каким змеем кому-то этот никому не нужный…

Да куда же его несет? Он-то — не принц Роман, его папа-император не прикроет.

А еще на службе у монсеньора Ревинтер! Последний пьяный гуговец — осторожнее.

И на кой змей кому-то сам Алан⁈ Вместе с Эйдой и Ирэн?

— Вы противоречите сами себе. Значит, кому-то всё же нужный.

— Да это же всё равно, что «дядюшку Гуго» — на трон Эвитана…

— Да у вас и нынешний король не намного отстает. Не вздрагивайте — это я выясняла сама. Невелика тайна. И да — пьяный Роман болтал не о вас и не со мной. Пока. А мой император просто из штанов выпрыгивает — так жаждет сплавить за Карла не меня, так Марию. Грех было не разузнать биографию будущего жениха. Вдруг не подойду к его вкусам?

Подойдешь, подойдешь — не сомневайся. Отличная пара.

Повезло еще и Эвитану. Мало Карла императором — до кучи бы еще такую императрицу. Вдруг не он бы ее, а она его траванула? Или прирезала. Обещала ведь.

— Моя принцесса, не хочу спорить, но в Эвитане правит Регентский Совет, а в нем — умнейшие люди. Не марионетки нашего короля.

— А жить они будут вечно? Или не вечно собрался жить ваш король?

— Сейчас они еще точно живы. А ваш кузен Роман будет самой дрянной марионеткой из возможных.

Всё равно Алан уже высказался — откровеннее некуда. А дважды не казнят. Даже в Мидантии.

Слева — бескрайняя гладь воды. Или крайняя — просто того берега в ночи не видно.

Озеро или река? Судя по сонной глади — наверное, озеро. Не море же здесь. Не в ту сторону скакали.

Если в такое нырнуть и затаиться — сумеют во тьме пристрелить?

Принцесса молчит. Ждет. Ответа или… глупостей?

— Он — намного хуже нашего Карла. А вы говорите — у нынешних друзей принца Романа полно осведомленных шпионов? Или мои скромные тайны известны любому писцу?

— Вряд ли.

— Тогда какой идиот со шпионской сетью поставит на принца Романа? Если нужен новый император — почему не принц Евгений? Или он — слишком мягкотел?

— На наш мидантийский вкус — да. Пусть и не так, как нежный возлюбленный моей сестры.

— Представляю, кем вы считаете меня.

— Могу сказать, что вашего покойного принца Ильдани я считаю нереальным рыцарем из баллад. Даже не верится, что такой дожил до сорока. А вы — наивны и обаятельны, как ягненок, Эдингем, — почти нежно улыбнулась принцесса. Сытой хищницей. Тигрицей в лисьей шкуре. Такая поумиляется… прежде чем оголодает и всё равно сожрет. — Но вернемся к моей стране. Здесь вы правы: у безмозглых заговорщиков нет умных шпионов. А для любого заговорщика с мозгами даже Константин лучше Романа. Нелогично, правда? И раз уж вы решили копать дальше… Кем тогда должны быть заговорщики, чтобы ни Константин, ни Евгений ни за что не вступили с ними в сговор?

2

И вовсе это не тюрьма. Ну, если не считать внушительной стражи у ворот и по периметру. И ограда — выше роста Алана, но тоже произведение искусства. Монсеньор бы оценил такое витое плетение. Будто и не металл.

От ворот широкая дорожка ведет, вьется — к белоснежному зданию с башенками. Через вишневый сад. А у самой ограды — небольшая компания кленов. Здесь они уместны, как… Алан в Мидантии. Только он — вообще один.

Уединенное поместье. За городом, в тишине, вдали от суеты и интриг. На свежем воздухе. Именно здесь и держат беспомощного калеку.

Ирония судьбы — знать любит загородные виллы. И не только мидантийская. А этот «домик» с садиком — наверняка один из самых дорогущих. Императорский ведь.

И вряд ли использовался как тюрьма и раньше.

Стража опять пропустила легко. Как у них тут узник не удрал до сих пор? Впрочем, впустить — это одно. А вот за «выпустить» голов лишатся все. А то и чего другого — сначала. Мидантия такое любит.

Алана уже должны казнить сколько-то там раз. И в очередной — за лицезрение Константина. Без повязки.

Хоть погулять-то он ее надевает? Или думает, вишни прикроют? Объединившись с кленами? Как в сказке.

Неужели Борис оказался милосерднее, чем его считают? И на племянника просто не смог поднять руку? Может, он был к нему трогательно привязан? Такое бывает и с самыми жестокими людьми. Гуго, например, обожает собачек. Особенно мелких и кудрявых.

И тогда узурпатор просто распустил слухи, чтобы боялись? И не ставили на беспомощного слепца. Какое из него теперь знамя борьбы?

Но тогда Борис Предатель здорово рискует. Просто непростительно. Монсеньор бы не одобрил… только как он теперь об этом узнает? Алану-то выжить будет трудновато.

А Константин на самом деле — молод, полон сил. И законный свергнутый император. Рано или поздно он сумеет связаться со сторонниками.

Если, они у него, конечно, есть. Судя по тому, как легко сын Иоанна Кровавого лишился власти…

С другой стороны дядя шел к свержению племянника давно. А тот слишком доверял родственнику и оказался просто не готов.

Но зато уж Борис теперь готов насколько… Бывшего правителя даже в Эвитане охраняли бы лучше. А ведь Борис Предатель — не идиот. И уж точно — не столп милосердия.

И… во что тогда вляпался Алан на самом деле?

И как же красив этот принц Константин — на женский вкус! Не суровым обликом Северного Волка и не салонными локонами придворных шаркунов, а… Такие лица бывают у художников, взгляд — у поэтов… А пальцы, наверное, у скульпторов, но за этим — к принцессе Марии. Она опишет лучше. В том числе — на ощупь.

Просто не красавцам вроде Эдингема в очередной раз дико завидно.

Но интересно, как тот же Евгений проигрывает внешне и кузену, и брату. Константин — сама тонкая одухотворенность. Роман — яркий красавец… если забыть, что от него уже шарахаются. Дамы любого возраста и любой дерзости.

Но нелегко, наверное, расти в такой компании.

Мария уединилась с любовником. Ей повезло.

Потому что Эдингем тоже уединился… посидеть в соседней комнате с Юлианой. Ему-то придется провести последние часы в не самом приятном обществе.

— Что здесь планируется? — вполголоса прошипел он.

— Вы знаете. — Таким же тоном ее «Снотворное» загоняло в угол запуганную принцессу Софию. — И говорите тише.

Отлично. Чего еще не знает местная стража, что нужно от нее скрывать?

Хуже, что далеко не всё знает и Эдингем.

Только он — офицер, а не еле живая от ужаса девочка, силой выпихнутая замуж в змеиное логово… в императорскую семью. И забытая там за ненадобностью. Братец — уже кардинал, папа — уже министр. Девочку не жалко.

Тем более, у них там уже и новая подросла. Тоже, небось, за эти годы уже выгодно продать успели.

— Алан, даже если я не убью вас сама — мне достаточно заявить, что вы на меня напали. Вы это понимаете? Отлично. А теперь успокойтесь. У вас есть шанс выкрутиться из этой заварушки живым. Не лишайтесь его. Вспомните о заложнице. И о… вашей Эйде в Эвитане. И о шпионах Романа. Разве вы не влюблены?

— Считаете себя настолько умнее меня, принцесса? Вы мне это уже говорили. Уж вы-то точно не допустили бы глупость влюбиться… позже, чем в десять лет.

— Но в десять же допустила. И… ладно, Алан, — рассмеялась она. — Я вам солгала. Разлюбила я несколько позже, чем в одиннадцать.

Лишний раз напоминает, что ему можно говорить уже всё? Перескажет он уже исключительно голубям и ангцам Творца?

— Неравная любовь?

Очень уж приятно представить Юлиану вздыхающей по мускулистому, потному конюху. Или по смазливому незнатному пажу с лютней и локонами. Напомаженными и надушенными.

Если, конечно, она не кусала локти, когда Константин предпочел Марию. Наверное, паршиво быть такой красоткой… а выбирают не тебя? Менее яркую, менее дерзкую. У Алана хоть оправдание есть — каждый второй его интереснее и привлекательнее. А принцессе и первой красавице Мидантии только на дрянной характер списывать и остается.

— В чём-то да. — На покойников Юлиана и впрямь не обижается. — Но не так, как вы решили. Мужчины просто порой предпочитают совсем других женщин. Ваша возлюбленная, Алан, там, в Эвитане… она ведь хрупкая, слабая?

Точно — Мария. И теперь уже ясно, с чего такое странное отношение к сестре. Неужели Эдингем вдруг обзавелся крохами проницательности? И хоть в чём-то раскусил прекрасную стерву и интриганку?

— Потому что таких дам хочется защищать, — поддел Эдингем. — Они — истинные леди.

— Самообман, — отрезала принцесса. — Никого вы не защищаете.

Угу. Константину из тюрьмы защищать хоть кого затруднительно. Благодарите его дядю, он же папа возлюбленной.

— Долго нам ждать?

— Столько, сколько нужно. Берите пример с Константина и Марии, Алан. Они рискуют не меньше. Но — никаких нервов. Люди заняты делом.

— Они, если вы не заметили, влюбленная пара, — буркнул Эдингем.

— Ну да, — не проявила ревности Юлиана. Впрочем, она же вроде давно разлюбила? Пусть не в одиннадцать, но и не вчера же. — А вам приходится терпеть всего лишь мое общество. Зато и волноваться не за кого — только за себя. На меня-то вам глубоко плевать.

— А свою шкуру жалеть, надо полагать, дурной тон?

— Ну, вдруг вам светит светлый Ирий? Вряд ли вы успели совершить что-то совсем уж непростительное.

Для наивного ягненка? Как насчет службы у Гуго? Да и у монсеньора Ревинтера?

Как насчет того, что не уберег Эйду? А пообещал Ирэн жениться и бросил одну?

Пожалуй, зря Алан о голубях размечтался. Жаловаться на Юлиану придется исключительно Темному и змеям его.

— А у вас, Ваше Высочество, похоже, грехов на три Бездны?

— Именно, Эдингем. Вы ведь обо мне невысокого мнения? — Глаза — осколки льда. — Так вот — я еще хуже. Но раз уж вы позавидовали влюбленным голубкам… Мы можем, конечно, заняться тем же самым…

Огромное душевное спасибо за предложение! Алан едва не подавился. Дешевым вином.

Тут экономят на страже, или это уже стража выделила гостям всякую дрянь? В обоих случаях — немудрено, что тут все продаются и покупаются.

А насчет Юлианы… Обнять змею будет гораздо соблазнительнее. Она ведь тоже… красива. Такие экземпляры попадаются. Гордость любого ценителя и коллекционера. Или их же недостижимая мечта.

Потому как попробуй поймать. Яда и коварства там еще больше, чем красоты.

Как и у Юлианы. Не зря тезка Мидантийского Скорпиона. Небось, еще и назвали в честь него.

Ее усмешка заставила Эдингема дернуться.

— … но принцессы не спят с нетитулованными дворянами. Для этого у принцесс толпа высшей знати в очереди стоит. Да и кавалер желанием не горит и из бриджей не выскакивает. Что ж, раз так — предлагаю еще по бокалу и в ратники.

— Сейчас⁈

Да он просто свихнется и так. А если нужно еще и сосредотачиваться…

То ли поместье, то ли тюрьма, непонятное ожидание невесть чего, чужая интрига.

Дикая страна, безумная скачка. Странная, опасная принцесса.

Зачем Алан вообще здесь? Каким колдовством его сюда занесло? Кого он спасает?

Они пьют дрянное вино и ждут. Чего?

— Вы хорошо играете, Эдингем? — принцесса невозмутимо расставляет фигуры. Золотые.

Лично доска Константина? Он настолько не скрывает спасенное зрение, что ему сюда и ратников приволокли?

— Обыграю пятилетнего ребенка.

Но не мидантийского. И не мэндского.

Может, хоть это Юлиану остановит? Чего в ней сейчас больше — скуки, желания поиздеваться хоть над кем или… тоже нервов? Каждый психует по-своему.

— Мария привезла, — поймала его взгляд принцесса. — Вы же не думаете, что это их первая встреча.

Да уж точно не первая. Алан только в самых жарких мечтах мог представить, как кто-то точно так же кидается на шею ему.

— Не налегайте так на вино. Вы нам еще понадобитесь. А пока я дам вам несколько уроков.

Сначала ратников, потом — гибели?

— Вы настолько блестяще играете, принцесса?

Алан теперь еще и хам? Впрочем, собирался же он ее убить.

Но она лишь смеется. Опять. Безумная, безумная. А собеседник ее, решительно, забавляет. Как заморская потешная зверушка.

Почти. Иностранная. Из Эвитана. Наивная, как ягненок.

Да тут и ягнята — с зубами и когтями. Любого тигра загрызут. Не мидантийского.

И потом, принцесса Юлиана — не больше дама, чем Карлотта. Пол дикого зверя — неважен.

Да и Эдингем для нее — не человек. Так, игрушка. Фигура на доске.

Причем мелкая. Ратник. И уже обреченный на заклание.

Сам ведь сунулся, правильно?

— Смотря, с кем сравнить. С вами, с пятилетним ребенком, с Романом, с нынешним императором Борисом?

— И как?

— Выиграю у любого из вас. Разница — в потраченном времени. Лучше всех у нас в семье играет Эжен… мой кузен Евгений. Наследник престола.

— Ну если наследник…

Покойник может хамить уже всем. Имеет право.

— Не смейтесь, Алан. Поддающиеся есть всегда, но Эжен предпочитает выигрывать честно. Иначе ему неинтересно. Больше играть не пригласит.

И все только вздохнут с облегчением. С такими вкусами этот Эжен чаще всего играет сам с собой.

И как тут лавировать? Один принц убьет, если не поддашься. Второй — обидится, если наоборот.

— Почему Эжен?

И какое Эдингему до этого дело? До Эжена, Романа, Юлианы и до кучи влюбленных за стеной?

— Наша детская игра. Мы были неглупыми детьми, много читали. Я, Эжен, Мария, Константин, Зоя… Ну… все, кроме Романа. Он и тогда предпочитал… другое. И иногда мы представляли, что живем в другой стране, не в Мидантии. У каждого было собственное королевство. Правда, потом Мария и Константин свои объединили…

— А принц Роман с вами не играл?

Этот, небось, в детстве и ратников только ломал. О головы противников.

В Эвитане есть Карл. И Гуго. Местный Роман стоит их обоих.

А таких, как Юлиана, в Эвитане просто нет. Потому что Карлотту она перекусит на раз.

— Иногда. Но всегда пытался кого-нибудь завоевать, а эту игру никто не любил.

Это всё правда? Они были обычными, нормальными детьми? Такое возможно? И даже о завоеваниях не мечтали? Ну, кроме Романа.

— И имена у нас были другие. Эжен выбрал ваш Эвитан… ему всегда нравился Тенмар. Особенно древний.

Алан вспомнил холодные глаза и непроницаемый взгляд принца Евгения. О да — вылитый тенмарец. Потомок драконов с огнем в жилах, ага.

А еще — любимец дам и сердцеед. Хуже только сам Эдингем.

— Мария просила звать ее Мариитой — как в Илладэне. А вторым именем взяла Кармэн.

Это уже даже не смешно. Впрочем, Алан сам мечтал в детстве походить на Ральфа Тенмара. И хоть раз его увидеть.

Сподобился. Узрел склочного старика, совратителя собственной племянницы. Когда давно уже забыл о глупой детской мечте.

— Константин — таинственный правитель Мэнда. Ему всегда нравились легенды. Зоя — солнечная идалийка.

А потом Мария и Константин объединились. Династическим браком, надо полагать. Илладэн, соединенный с Мэндом. Вот это поворот истории.

— А вы?

— Я — Юльхен. Это вообще-то уменьшительное имя, но я тогда не знала. Королева викингов Бьёрнланда. Первооткрывательница новых земель. Как думаете, мне пойдет наряд валькирии, крылья и драккар?

— Вам всё пойдет.

Даже погребальный саван, но его скорее получит Алан. Да что же это такое? Она вроде бы не делает сейчас ничего дурного. Даже помогает влюбленной сестре. Причем не исключено, что еще и сопернице. Побег устраивает. Откуда же ощущение, что женщина напротив — насквозь порочна? И испорчена до мозга костей?

Почему же Эдингему настолько паршиво?

— И как обстояло с политикой… в объединенном королевстве?

— Отлично. Ею никто не занимался. Константин читал книги, а Мариита танцевала на балах. Эжен порой для них придумывал реформы, а я воевала, когда Роман пытался нападать. Но вернемся к ратникам, Алан. Эжен играет много лучше меня. Но пару-тройку партий из пяти я умудрялась не проиграть.

Считать Алан, вроде, умеет. И не настолько еще пьян. Не позволяют.

— Тогда вы играете на равных.

— Что вы, Эдингем? Я не выиграла ни одной. Кроме единственного раза — уже давно… но Эжен наверняка поддался. Просто я умудрялась половину партий свести к ничьей. Могу научить.

— Давайте.

Она покажет, а он пока подремлет. А Мария и Константин развлекутся. Каждый занят своим… делом.

— Нет уж, играть вам придется, — смеется принцесса. — Считайте это приказом. Нас ведь никогда не спрашивают, когда раздают фигуры? Раз — и мы уже на доске. Начинайте, Алан. Вам — светлые и первый ход.

Первый? Ну, первые три он помнит. Еще отец когда-то научил. С гордостью.

— А что было здесь раньше?

Жила какая-нибудь старая императорская тетушка?

— Наш парк для игр. У нынешнего императора своеобразное чувство юмора. Он запер Константина в доме, где мы проводили лето.

— Значит, здесь и родились ваши королевства?

Стандартные ходы у Алана кончились. Те, что папины.

— Здесь. И во дворце. Везде. Но да — здесь всё напоминает о детстве. Если выглянуть в окно — там мое дерево. Здоровущий клен. Еще скрипит.

— Вы его посадили?

Не рановато ли клен тогда записали в «скрипящие» старики?

— Я на него забралась. А слезть не сумела.

— И долго просидели?

Алан чуть не выругался. Чужая «крепость» под шумок сожрала его «кардинала».

— Не очень. Роман сам испугался — орал, как девчонка. Топал ногами и обещал казнить стражу.

— А стража чем занималась?

— Им оставалось только спились дерево. Я забралась на такие тонкие ветки, что взрослому уже не залезть. Мне было четыре с половиной, Алан.

— А кухонного мальчишки у них не нашлось?

— Пока бегали за мальчишкой, меня нашлось кому снять и так, — помрачнела Юлиана. — Стража чуть от ужаса не окочурилась еще раз. Алан, простите, но вашей «крепости» тоже больше нет.

Дальше стало не до расспросов. Началось откровенное избиение младенцев. То есть эвитанских офицеров.

Кто бы сомневался? Принцесса разнесла его в пух и прах.

Три ратника, король и конница — вот всё, что у него осталось.

— А теперь — меняемся местами, — Юлиана развернула доску. — Попробуйте выиграть.

Это что, очередная подстава? У любителя Тенмара принца «Эжена», может, и свои причуды. Но Эдингем слышал, что бывает, если выиграешь у принца Романа. Нечем играть в следующий раз станет. И речь отнюдь не о фигурах.

Причем даже закон здесь ни при чём. Подстерегут где-нибудь. А то и на дом ночью нападут…

Скажи спасибо, если хоть родных пожалеют.

А нынешний противник Алана — отнюдь не «Эжен». О Юлиане на этот случай ничего вообще не известно. Зато известно о других.

— Так нечестно. У вас теперь нет шансов на победу точно.

— Разумеется, нет. Я сведу к ничьей.

— Это невозможно.

— Спорим на… — загорелись ее глаза. Тревожно-тревожно.

— Нет! Я вам верю.

Алан гонялся за ее королем всем войском. Король прикрывался ратниками, хитрил, вилял, огрызался конницей, порой нагло ел зазевавшуюся вражескую мелочь. И ощущение, что откровенно издевался. Даже ухмылка на фигуре будто уже нарисована. Вон, лыбится.

Эвитанец взмок — наверное, не хуже, чем занятая «делом» королевская парочка влюбленных. И ни на ход не приблизился к победе.

В какой-то миг впереди забрезжил выход. Вместе с рассветом за окном. Кажется, сейчас Эдингем загонит-таки врага в угол!

Именно, что загнал. Ходов у верткого короля не осталось. И угрозы именно сейчас — нет.

— Мир, — усмехнулась Юлиана.

— Вы победили, — признал Эдингем.

— Я просто не проиграла. Победить — это уничтожить врага. А я, увы, осталась при своем. Причем изрядно погрызенном.

Шум на улице врезался в уши. Там взорвался… реальный бой?

И его в «мир» не сведешь. Не заявишь, что тебе ходов не осталось.

Что? Алан совсем пьян и заигрался? КТО посмел напасть на охрану узника?

Или… это и планировалось?

Принцесса усмехнулась. И от души треснула каблуком в стену:

— Мария, Константин. Одевайтесь. За вами пришли.

Жалкая месть соперницы.

— Это те, кого вы ждали? — ляпнул Эдингем.

Судя по взгляду, его уже считают не наивным ягненком, а полным идиотом. Жаль.

— Увы, нет, Алан. Это те, кого я не ждала совсем.

И улыбнулась:

— Вы готовы драться?

В чужой стране, на чужой войне, змеи знают за что? А деваться-то — куда?

— За вас? Или за вашу сестру с ее возлюбленным?

— За себя. Просто поверьте, Алан: тому, кто сейчас явился, вы уже ничего не объясните. Он не за объяснениями пришел. И мы оба не в том возрасте, чтобы лезть на деревья. Осталось отправиться в Бьёрнладскую Вальгаллу. Как там в одной из их песен? «Чья кровь и в стужу, и в жару всё так же горяча, на брачном ложе, на пиру, на лезвии меча[1]»?

3

Кинжалом еще надо уметь пользоваться. Даже если думаешь, что имеешь дело со спящим.

Впрочем, растворять яд в бокале — тоже искусство. Как же ты неловка в роли покусительницы, София. Неловка и нелепа. Зачем?

И как же испугалась, когда Евгений вдруг рассмеялся и поменял бокалы. Сказал, что на счастье.

София чуть не выронила свой.

И осталось только притвориться, что выпил. И что заснул.

И что теперь делать? Настоять на разных спальнях? Вот это будет скандал — хлеще, чем когда Роман вышвырнул очередную любовницу из окна третьего этажа. Или когда гонял невезучую, тогда еще живую жену по всему дворцу.

Но зачем, зачем? Неужели ты не понимаешь, что не переживешь смерти нелюбимого мужа? Или…

Кто вообще снабдил ее ядом?

— Тебе угрожали, да?

Снизу вверх — ее полный ужаса взгляд. Кинжал валяется где-то неподалеку. Куда отлетел.

София молчит. Просто дрожит, как осиновый лист на ветру.

Как когда-то Евгений любил эти глаза! Что он в них искал? И ведь что-то находил. Чего там отродясь не было, но, наверное, любовь сродни болезни. Сопровождается бредовыми видениями.

Хуже, что видел — лишь то, что хотелось. На что надеялся. Или мечтал.

И вроде ведь не идиот. Наверное.

А Константин вообще был умнее всех.

— Кто подсунул тебе яд? Просто скажи. София, не молчи.

Слезы катятся из голубых глаз.

— Зачем, София?

Хрупкая девочка у окна в Лунной Галерее. Кажется, София была тогда в голубом. Цвета ее глаз. И неба в тот полдень…

Евгений думал, она пришла сама. А хрупкие руки так нервно сжимают черепаховый веер — от волнения. Хрупкие руки, тонкие запястья, ломкие пальцы. У нее всегда был при себе сборник романтичных сонетов. София любила читать — в отличие от большинства девиц на балах.

Может, и они любили. Но родня вбила им в голову, насколько это немодно.

— Ты не отпустил бы меня! — всхлипывает она. — Никогда бы не отпустил!

— София, с той минуты, как ты призналась, что никогда меня не любила, — ровным-ровным голосом, — разве я хоть раз прикоснулся к тебе?

Плачет. И дрожит.

Ей сейчас всё равно, что он спрашивает.

— С тобой ничего не случится, если ты сейчас мне всё расскажешь. Честно.

Молчит. И догадка ему не нравится. Совсем.

— Где наша дочь?

— В безопасности…

— София, не лги.

— Я не лгу! В безопасности! От тебя, твоего отца и брата!

Осеклась. Испугалась собственной смелости.

Что нашла в его глазах она — неясно. Но вот-вот лишится чувств. От ужаса или притворства?

— Ты же понял меня тогда… Почему сейчас…

Почему не позволил себя убить?

— София, у нас в спальне два графина — с водой и вином. И то и другое — холодное. И мокрое. Это если ты упадешь в обморок. Еще есть так и не выпитый мной бокал — если солжешь. А если выльешь — есть еще яд.

— Евгений! — попыталась вывернуться. Не с ее силами. Жалобно плачет. — Ты что, убьешь меня⁈

— Да, если ты предала еще и Вики. Нет — если скажешь правду.

— Она в безопасности. Ее… еще не успели увезти.

— Кто? — он заставил себя разжать пальцы.

Кажется, синяки на плечах он ей оставит. Впервые в жизни.

— Служанка… от Октавиана.

Еще и Октавиан! А Регенты Эвитана тут случайно не затерялись — до кучи?

— Тогда почему ты здесь? Почему не с ней? Почему льешь мне невесть что в бокал, размахиваешь кинжалом, рыдаешь и лжешь? Что ты творишь? Зачем?

Стук в дверь спальни — недвусмыслен. И громок. Даже весьма.

Мало кто на такое способен. Собственно, догадка всего одна.

— Ваше Высочество! Мой принц!

Угадал. Фома! Этого еще не хватало!

Оставив жену рыдать, Евгений поднялся. И вовремя.

Одеваться некогда. А София и не раздевалась.

Фома застыл на пороге спальни. Старательно не глядя в сторону кровати.

— Ваше Высочество, вы просили доложить, если…

— И?

При Софии можно говорить не всё. Точнее, теперь уже — совсем ничего. Но уединяться тут некуда.

А Фома — не идиот.

— Ваш брат, принц Роман, только что отправился туда.

Взгляд в сторону скорчившейся под одеялом Софии. Ее искаженное ужасом лицо. Новым ужасом.

От чего прикрывается облаченная в платье принцесса? От угроз или смерти?

— Я ничего не знаю! — пронзительно кричит она. — Евгений, ради Творца!

Лучше бы знала. Но с Романом София не свяжется точно. И он к Октавиану и впрямь отношения иметь не может. Скорее, уж к Скорпиону. Если тот сдуру поставит на такое.

Но отец же готов.

— Фома, немедленно к моей дочери. Охраняй принцессу как зеницу ока. Всех подозрительных чужих служанок и слуг — под замок. Вернусь — разберусь.

[1] Сказочник.