Глава 11

Тяжело поднимаюсь с сиденья и бреду, как незрячая, по больничному коридору, совсем не видя света, не ощущая запахов и совсем не слыша ни одного звука…

Едва стены больницы оказываются за моей спиной, шлепаю себя по щекам. Соберись, Тоня, соберись! Не время растекаться растаявшим на солнце пломбиром, становится кисейной барышней! Нужно взять себя в руки и снова принимать решения, от которых зависит жизнь. Как бы не хотелось закопать голову в песок, сделать это невозможно.

Однако вместо того, чтобы взять такси и поехать домой, я решаю пройтись пешком через парк. Егорка полдня будет под наблюдением врачей, и у меня есть время обдумать все, прочувствовать, взвесить все за и против.

Честно говоря, вторая часть весов кажется на первый взгляд гораааздо больше наполненной, чем первая.

Но…

Едва я оказываюсь возле ворот парка, как голову кружат воспоминания, у меня даже ноги подкашиваются от этого ощущения дежавю.

Навстречу мне идет парочка — молоденький парнишка и девушка, которая отламывает от огромной сахарной ваты кусочки и осторожно кладет их себе на язык, жмурясь от удовольствия. И неизвестно, от чего удовольствия у нее в этот момент больше — от того, что день выдался солнечный и приятный, или от того, что сахарная вата — действительно любимое и приятное лакомство, которое тает на языке, как пища богов, или от того, что рядом с ней находится именно тот самый мужчина, от присутствия которого хочется прыгать, кричать о счастье на весь мир?

Отчего-то мне кажется, что верен последний вариант.

Потому что, глядя на них, я вдруг буквально задыхаюсь от воспоминаний первой встречи с Кириллом. Он подошел ко мне в такой же день, наполненный светом, и сразу сразил меня наповал своей уверенностью, своей красотой, своим неповторимым чувством превосходства над остальными, которое сквозило в каждом его взгляде, каждом движении…

Трясу головой, стараясь прогнать посторонние мысли. Кирилл — последнее, о чем мне нужно думать в этом состоянии! В моем-то положении!

Но краешек моего сердца говорит мне, что как раз о нем-то мне и нужно подумать сейчас в первую очередь!

— Нет, я еще ничего не решила! — бурчу себе под нос, чтобы успокоить разбушевавшиеся мысли, сознание, которое услужливо подкидывает сцены из моего похороненного под гнет времени прошлого.

— Эй, осторожно! — мимо меня проносится велосипедист, немного задев плечом, и я отшатываюсь с дорожки. Вот глупая, совсем ничего не вижу и не слышу.

Поравнявшись с парочкой, поедающей сахарную вату, я слышу кусочек их разговора:

— Я буду звать тебя слонышком, — флиртует парень с кокетливой девушкой, и она счастливо заходится смехом.

— Солнышком? — уточняет она, а сама лучисто улыбается.

— Слонышком! — легонько ударяет ее костяшкой согнутого пальца по лбу молодой человек, и они вместе смеются и удаляются по пешеходной дорожке дальше, растворяясь среди пышных деревьев и домов большого города.

А я…иду дальше, и снова и снова вспоминаю о том, что Кирилл всегда называл меня Малой. И на самом деле я даже понимала, отчего он зовет меня именно так. несмотря на то, что он был ненамного меня старше по возрасту, по жизни, казалось, — на целый век.

Он всегда понимал больше, чем я, смотрел в самую суть вещей, но всегда реагировал быстро, эмоционально, и я понимала, что прозвище «дикий» далось ему не просто так.

Кир — большой, статный, с большим разворотом плеч, широкой грудной клеткой, огромными кулаками, и рядом с ним я — примерная девочка, длинные волосы, хрупкие запястья, изящные лодыжки. Конечно же, он всегда поглядывал на меня чуть свысока, но тут же взгляд менялся на горящий внутренним огнем предвкушения.

В кармашке сумки надрывается вибрацией телефон, но я пока что не готова говорить ни с отцом, ни с мужем. Я еще не пришла ни к чему…

Кирилл…как же я ненавижу его за все!

За то, что разрушил мои идеалы, что растоптал мои самые первые, хрупкие чувства! За то, что оказался совсем не тем, за кого себя выдавал! За то, что врал прямо в лицо! За то, что оставил меня расхлебывать все то, что натворил. Понимаю, что и моя вина в произошедшем есть, и если бы пришло время, я никогда бы не изменила случившегося, но…Считаю, что на нем было больше ответственности в то время.

Черт, да мне хочется буквально голову ему отгрызть, растоптать, разорвать грудную клетку и вытащить его прочное, злое, черное сердце, чтобы убедиться, что все оно состоит из камня. Камня, который не может мучиться угрызениями совести, не может любить, а может лишь притворяться и предавать!

Прав был отец, когда говорил, что ему не место рядом со мной. Прав.

И самое ужасное, что мне, похоже, придется, обратиться за помощью к этому черту во плоти, за помощью, переступить через себя…

Но цена слишком высока…

От бессилия сжимаю кулаки и прикусываю губу, так сильно, что чувствую горьковатый привкус крови на языке. Кровь и отчаяние — вот с чем у меня должен ассоциироваться Кирилл, вместо этих легких воспоминаний, которые, словно кружево, оплетают меня последнее время.

— Что, Малая, заблудилась? — затормаживаю от этого голоса, который раздается за моей спиной, и встаю как вкопанная.

Это невероятно. Неправильно. Странно. Но тот, кого я вспоминала последние минуты, находится сейчас прямо за мной. Он снова выпрыгивает, появляясь моей жизни, словно черт из табакерки, и я всерьез начинаю думать, что Кирилл и вправду продал душу дьяволу — только вспомнишь о нем, и вот он, из плоти и крови находится рядом.

Кирилл стоит сзади, дышит мне в затылок, и я чувствую жар его тела. Он не прикасается ко мне, но, кажется, втягивает воздух сквозь зубы, словно хищник, обнюхивая свою жертву.

— Нет, — нетвердо говорю ему, а сама чувствую, что колени становятся ватными.

— Ничего не хочешь мне сказать, а? Малая? — продолжает говорить он проникновенным шепотом мне в спину. Мне кажется, я ощущаю его большие и сильные руки, которые могут раздавить меня, как букашку, в одно мгновение, в миллиметре от своего тела. Думаю, он хочет ухватить меня, но сдерживает свою буйную, дикую натуру.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Мне нечего сказать тебе, Кирилл, — отвечаю сглотнув.

Он хмыкает, и от этого звука все мои рецепторы обостряются, и я ощущаю себя бумагой, промокнутой бензином. Брось спичку — и я заполыхаю, словно огромный костер, огонь займется быстро и жадно, и я вся сгорю в нем без остатка.

— Ты помнишь, как мы познакомились? — слышу я, чувствуя себя на грани обморока.

Ничего не говорю, не хочу дать ему понять, что иду с ним на контакт ни словом, ни делом.

— Ты была такой милой, воздушной, послушной… — Он берет в руки прядь моих волос и пропускает сквозь пальцы, а я зажмуриваюсь от страха и страшного ощущения грядущих неприятностей. — Тогда я не знал, какая ты дрянь…

Последнее слово он буквально выплевывает, и оно служит спусковым крючком, выстрелом на беговой дорожке, который подталкивает к действию. И я повинуюсь. Дергаюсь вперед, будто бы всерьез полагаю сбежать от этой горы мышц, едва перебирая своими слабыми ногами, заточенными в каблуки.

Кир ожидаемо не дает мне этого сделать. Он хватает меня за локоть, грубо разворачивает к себе, и мы оказываемся с ним лицом к лицу. Мужчина дышит рвано и часто, ноздри расширены, еще немного — и из горла вырвется огонь, который, думаю, он вполне может выпускать, являясь прислужником дьявола.

— Да пошел ты! — цежу сквозь зубы.

Кирилл обводит все мое лицо внимательным, цепким взглядом, задерживается на губах, и я закусываю ее своими зубами, чтобы не сорваться в крик, в истерику. Он приближается на такое расстояние, которое можно назвать критичным — с такой близости либо выжигают огнем ненависти, либо вжимают себя поцелуями страсти.

Мужчина ничего не говорит, а я жадно глотаю воздух, который толчками поступает ко мне в грудь. Наконец, лицо его принимает осмысленное выражение, глаза светлеют и он отпускает мою руку.

Кирилл не говорит ничего. Он только поворачивается на пятках и идет быстрой походкой упрямого хищника к дороге. Видимо, там осталась его машина, и это рушит мою секундную иллюзию о том, что он — посланник из самого ада, призрак.

Как же я его ненавижу! Ненавижу!

И как же мне попросить его о том, о чем просить нельзя?

О единственной ночи…

Которая спасет моего сыночка…

Загрузка...