И вдруг отворяется дверь.
— А вот и па-а-а… — эти слова буквально замирают у меня на языке, потому что Женя, вопреки моему ожиданию, входит в квартиру не один. За ним, немного сутулясь и придерживая руку, входит тот, кого видеть в своем доме я хочу в последнюю очередь.
Словно ощущая угрозу для своего птенца, стремительной птицей сгибаюсь пополам, притягиваю Егора к себе и будто бы хочу его спрятать от внимательного и цепкого взгляда Кирилла. А вдруг он разглядит…Вдруг он поймет…Вдруг он догадается…
— Папа, — Егорка не вырывается навстречу Жене, не хочет покидать моих объятий, но прямо сейчас я бы хотела, чтобы муж взял на руки малыша и унес его в кухню — туда, куда он сам направляется. Но тот слишком озабочен чем-то и проходит мимо, задумчиво дотронувшись до макушки Егора.
И вдруг происходит то, что переворачивает мой и без того хрупкий мир на миллиарды осколков. Частицы летят мелкой пылью в разные стороны, хороня меня под собою, и иначе, чем дрожью, я не могу реагировать на то, что Егор делает дальше.
Он протягивает свои руки к Кириллу и медленно выбирается из моих объятий. Руки тут же безвольно опадают на колени, будто бы виноградные плети, лишенные опоры, и я смотрю на самую страшную драму, которая может только пройти перед глазами запутавшейся женщины.
Егор тянется к Кириллу, тот, после небольшой заминки, протягивает руки, и малыш буквально перетекает из моих объятий. Мужчина держит Егора крепко, но видно, что это для него в новинку. Малыш внимательно глядит в глаза Дикого, тот бросает вопросительный взгляд на меня, но я не могу прокомментировать это решение малыша стать ближе к незнакомому человеку.
— Привет, Малой! Как настроение? — Кирилл обнимает сына, а я отшатываюсь, чтобы получить хоть какую-то поддержку своим одеревеневшим мышцам, хотя бы в качестве стены, и у меня буквально все плывет перед глазами. Зажимаю рукой рот, чтобы не закричать, не забиться в истерике, как плакальщица на похоронах. Все это так странно, драматично, жутко и сокровенно. Но только я одна понимаю, что сейчас происходит в прихожей квартиры, где моя семья прожила почти четыре года.
Тут муж зовет Кирилла, а я хочу, чтобы он провалился обратно туда, откуда явился — в ад.
И тут вдруг замечаю, что Кирилл выглядит совсем не так, как несколько минут назад, когда я буквально выскочила из его машины. На лице — кровь. Не могу удержаться и провожу пальцем по лицу, хочу стереть ее, чтобы не осталось и шрама, чтобы его лицо осталось таким же привлекательным, сильным, волевым, каким я знаю…и… люблю…его…
— Ерунда! Преподал урок местным гопникам… Впрочем, ты же знаешь, у меня такой стиль жизни… — говорит он еще что-то, но я киваю. Очень хорошо знаю и представляю себе, какой у него стиль жизни…какой…
Кирилл неловко высвобождается из рук Егора, который с интересом приглядывается к мужчине, и кивает совсем по-взрослому, когда тот прощается с нами и Женей.
— Живи, боец, всем смертям назло! — бросает на ходу Кирилл и пропадает за дверью.
И тут я не выдерживаю. Падаю, как подкошенная, прямо на пороге и начинаю реветь. В голос, от всего сердца, не стесняясь и не боясь, что меня услышат. Я больше не могу носить в себе такую тяжесть в одиночестве. Я просто больше не-мо-гу.
Жене все равно на меня, на Егора. Он сочувствует как человек, да, он сделает все, что я скажу, потому что мы не чужие люди, но родственной поддержки, такой, в которой мы все отчаянно нуждаемся сейчас, от него нет.
Отец не выходит на связь, если я звоню ему, потому что считает все эти разговоры пустой тратой времени…возможно, он и прав. От подруг почти ничего не осталось. Да и кто захочет слышать о проблемах в этой нелегкой, несладкой, страшной жизни?
— Мама, мамочка, — паникует Егор. Он вытирает своими пальчиками мои слезы, и я пытаюсь сквозь них улыбнуться ему, но выходит с трудом. Вся моя жизнь катится под откос, в моем доме поселилась черная птица горя, а на пороге появился один из всадников апокалипсиса — человек, который почти четыре года назад сделал мне так больно, что я не могу оправиться до сих пор.
— Мамочка! — говорит Егор.
— Тоня! — жестко прикрикивает Женя.
— Антонина! — бежит ко мне со стаканом воды няня.
Я киваю им всем.
«Мамочка» — это слово приводит меня в чувство. Да, я — мать. А это значит, что мне нужно отыскать где-то в глубине своего растрепанного сердца еще силы, чтобы заставить поверить судьбу: я выдерну жизнь Егора из лап смерти. Я спасу его. Ценой собственной жизни. ценой своей гордости. Ценой всего.
Я снова стану мамой. И дам жизнь двоим птенцам. И никто мне в этом не сможет помешать. Тем более дьявол, который явился из прошлого.