Папа, спаси меня

Глава 30

Щенок чувствует себя более чем прекрасно. Дав ему успокоительные, которые прописал ветеринар, я решаю всё-таки поехать в клуб. Возможно, если я найду себе новую бабу, то смогу снять напряжение, смогу стереть следы страстной ночи, проведённой снова с девчонкой, которая ядовитой змеёй заползла в мою душу и принялась разъедать границы сознания, пробивать барьеры, которые я выстраивал эти годы. Мучительные годы, проведенные без неё.

Громкая музыка клуба долбит по ушам, вот только на этот раз она не избавляет от мыслей, так отчаянно стучащих в висках. Тошнотворный ком подтягивается к горлу, стоит мне посмотеть на какую-нибудь пустышку, виляющую бёдрами. Ни одна из них мне не нужна. Они все омерзительны мне, противны. Ненавижу каждую и не хочу! Я понимаю, что они не затмят то, что было этой ночью. Не сравнятся с ней.

Заказываю бокал виски, залпом осушаю его и… Ничего не чувствую. Совсем ничего. Потому что в башке пусто. Я никак не могу повлиять на ту чертовщину, что творится в моей жизни. Тону ещё сильнее в трясине под названием «Малая» и не могу собрать в себе силы, чтобы разорвать Гордиев узел. Потому что она должна была принадлежать мне одному.

— Хой! Ненадолго расстались, друг мой! — орёт мне в ухо знакомый голос.

Седой.

Медленно поворачиваю голову в его сторону и замечаю, что он обжимается с очередной тёлкой, одетой в два лоскутка ткани, размер которых, наверное, не больше моих трусов. Да она же почти голая! Как её вообще пропустили сюда? Неужели мама не прививала здоровый вкус в детстве? Хотя о каком я вкусе вообще? У таких ничего нет… Нет стыда… Нет совести… Нет ни-че-го!.. Она не Малая. И никогда в подмётки даже Малой годиться не будет.

Я снова смотрю на Седого.

Как же хочется размазать его по стенке и спросить, ну какого чёрта не хватает? Почему он сейчас не рядом с женой? Почему не рядом с сыном? Ярость пульсирует в висках, льётся по телу жгучим ядом.

— У меня нет настроения проводить время в компании безмозглых куриц! — бросаю я взгляд на Седого.

Он ловит моё настроение, что-то шепчет девчонке на ухо, и она уходит, хихикая и посылая ему воздушный поцелуйчик. Видимо договорились встретиться чуть позже, когда эта крыса выпьет ещё больше и дойдёт до кондиции.

Я сплёвываю горечь с языка себе под ноги и снова смотрю на него.

Бухой взгляд полностью лишён человеческих чувств. Седой крышей поехал от горя или всегда был такой? Почему-то последнее мне кажется более вероятным.

— Как давно ты ей изменяешь? — спрашиваю я ледяным тоном.

— Я её знаю пару часов только! — лыбится он и заказывает у бармена напиток, что-то обжигающее, ещё сильнее дурманящее и без того отупевший мозг.

— Ты прекрасно понимаешь, о ком я спрашиваю! — почти рычу на него я.

— Ой да брось! Ты пока сам не женат, как женишься, по-другому заговоришь! Ты же понимаешь, что с одной бабой никак?

— Я потому и не женюсь.

Конечно, я не скажу ему истинную причину, не стану раскрывать то, что он украл ту, на которой я готов был жениться. Хотя нет… Она сама ушла к нему. Она облапошила меня и ушла, оставив с рогами до облаков.

— Ты сегодня какой-то слишком напряжённый, брат, чересчур хмурый! Давай будем на расслабоне, жизнь ведь даётся всего один раз!

Я кошусь на него и борюсь с желанием размазать по стенке, потому что этот таракан прав — жизнь даётся один раз, а у его сына она отнимается. С каждой грёбаной секундой. И вместо того, чтобы проводить время со своим ребёнком, эта крыса шастает по клубам, обжимается с тёлками и…

Я негромко ругаюсь себе под нос и всё-таки не могу сдержаться:

— Как, например, твоему сыну? Сколько ему дают врачи? Год? Или меньше?

Седой негромко цокает себе под нос, выдавливает какую-то пластилиновую улыбку и тяжело вздыхает.

— Знаешь, Дикий, мне кажется, что ты уже суёшь нос не в своё дело. Это тебя касаться не должно. Такое чувство возникает, словно ты неровно дышишь к моей жене. Тонька баба красивая, но она верная и почти святая. Почти! — Седой пропускает воздух сквозь стиснутые зубы и снова лыбится. — Хочешь знать, почему почти? Потому что пузо она нагуляла до свадьбы со мной. Понятия не имею, чей это ребёнок, но он мне как кость в горле в последнее время. Я пытался принять его, и у меня почти получилось, но когда он заболел, когда жена с головой ушла в него, я стал его ненавидеть. И если пацану суждено отойти к богам, то так тому и быть. Мы с Тонькой, наконец, будем принадлежать друг другу. Мы станем настоящей счастливой семьей… И тогда, возможно, я перестану изменять ей.

Стук в висках усиливается с каждым словом, с каждой секундой. Я смотрю на него и понимаю, что передо мной стоит бесчувственная тварь. Скотина, гнушающаяся собственного ребёнка. А нет! Не собственного!

Перед глазами появляются сцены горячих встреч с Малой, я подскакиваю на ноги и хватаю Седого за грудки.

Давай, сволочь, скажи мне всё, раз уж начал!

Прижимаю его к барной стойке и заглядываю в глаза. Пустые, с дьявольским огоньком, глаза. Его взор затуманен выпитым алкоголем, но появляется в нём что-то очень свойственное Седому — страх. Конечно же, страх. Эта тварь боится меня. У него поджилки трясутся в моём присутствии. Я негромко зло хихикаю и продолжаю смотреть на него. Он сказал, что Тоня уже была беременна. От кого?

Тогда она встречалась только со мной…

Я не поверю, что у неё был кто-то ещё…

Значит ли это, что?.. Да нет же! Не может такого быть! Как же так?

— Кто его отец? — спрашиваю я, блокируя все барахтанья Седого и попытки избавиться от моей хватки. — От кого она была беременна?

Звучание музыки усиливается, или я становлюсь слишком восприимчивым к каждому звуку. Никто вокруг не замечает нас, все продолжают веселиться, и я ловлю лишь хмурый взгляд бармена, готовящегося вызвать охрану, если потребуется.

— Да мне откуда знать, кто её обрюхатил? Ты думаешь, я проверял? Или свечку держал? Мне плевать было тогда… Хотя сейчас я бы нашёл батю Егоркиного и заставил принять ответственность за собственное чадо!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну и крыса ты! — бросаю я и отпускаю его, потому что понимаю — ещё немного и нас вышвырнут из бара за устроенный тут дебош.

Мне не хочется пачкать об эту тварь руки. Тошнит. Как же сильно меня тошнит от патовости сложившейся ситуации. Голова идёт кругом. Мне хочется бежать. Бежать подальше, скрыться от всех посторонних звуков, чтобы обдумать полученную информацию. А потом найти Малую и вынудить её сознаться. Неужели это мой ребёнок? Мой сын?

— Я крыса? Ты не знаешь, о чём говоришь, Дикий! Ты не знаешь: каково это! Я пытался! Я честно пытался принять этого ребёнка, но я не желаю отчаянно биться за его жизнь, потому что понимаю, что это бесполезно. Рак забирает всех! Помнишь Лысого? У него ведь тоже мать отчаянно боролась, но умерла! Смысл терзать себя и Тоньку ложными надеждами? Лучше, чтобы всё это закончилось побыстрее!

Рука сжимается в кулак, который тут же летит в рожу упыря. Не хочу больше видеть его. Не хочу находиться рядом, потому что я убью его. Седой покачивается и сплёвывает на пол кровь, появившуюся в уголках его губ. Бармен уже тянется к заветной кнопочке под стойкой, а я смотрю на него искоса и медленно мотаю головой, чтобы не делал этого.

— Такой правильный, Дикий? Ну давай выйдем, поговорим! Хочешь начистить мне рожу? Пошли выйдем! — принимается выставлять грудь колесом пьяный придурок, а я разворачиваюсь на пятках и иду к выходу. — Тебе полегчает? Я и без того убитый горем семьянин!

— Чмо ты! А не семьянин! — бросаю я.

Я не буду выходить с ним, хоть и жажду этого, потому что закатаю его в асфальт. Места живого на нём не оставлю.

Меня пробирает всего от мысли, что Егор, тот слабенький мальчик, мой сын. Трясёт. Тошнотворный ком пульсирует в глотке и не даёт сделать вдох.

У меня есть сын.

Скорее всего, так и есть!

И если всё так, то я заберу его, даже если потребуется применить силу.

Я расталкиваю всех, кто попадается на моём пути, пихаю их в разные стороны, а они смеются, как полоумные, словно это игра.

Оказавшись на улице, хватаю ртом воздух. Пытаюсь надышаться, но голова идёт кругом. Я ничего не понимаю, не могу никак прийти в себя. Добираюсь до машины, открываю её с брелка и заваливаюсь в салон.

Алкоголь моментально выветривается из крови, когда я вспоминаю реакцию Малой на мои объятия с пацаном. Она чуть было не закричала, а я не понял, отчего вдруг. А теперь знаю: её маленькая скверная тайна чуть было не раскрылась. Я хочу ворваться ураганом в квартиру, разнести там всё, поэтому пытаюсь успокоиться. Держу себя в руках, сжимаю руль. Рычу себе под нос.

Чёрт!

Чёрт!

Чёрт!

Дьявол!

Мой сын умирает! Но хрена с два! Я буду биться с самим чёртом, если потребуется, и откручу ему рога, но не дам пацану умереть! Я отвоюю его у самой смерти, потому что это мой сын. Теперь нет ни капли сомнений! С силой ударяю о руль кулаком и вою, как раненый зверь, а затем завожу машину и с уверенностью выворачиваю на знакомую улицу.

Я заберу своего сына, даже если Тоня решит остаться с этим уродом.

Она слишком долго скрывала от меня моего ребёнка, и я не позволю делать это ещё дольше!..

