Папа, спаси меня

Глава 2

Уже с утра я поняла: что-то не так. Что-то готовит мне судьба, какое-то важное, странное, страшное испытание, и не известно, как мне его выдержать. Что-то закружило в воздухе, какой-то знакомый аромат, от которого перехватывает в горле, хочется скорее откашляться, чтобы судьбоносный сюрприз не зацепился, не смог остаться… но…

Я сильнее сжала глаза, понимая, что прямо сейчас прозвенит будильник, и этот морок старых, старательно забытых воспоминаний, окончательно развеется, так и не обретя осязаемые очертания.

На другой стороне кровати тоже чувствую движение.

Еще не успев проснуться, Женя кладет руку мне на бедро, скользит горячей ладонью, больше похожей на утюг, притягивает к себе. Я коротко вздыхаю — отчего-то это новое предчувствие перемен, зародившееся во мне, вызывает раздражение на мужа, который по привычке хочет получить с утра свою законную порцию ласки.

Убираю его руку, откладываю назад, но он все равно настырно и упорно идет к своей цели — продвигается легко и безнаказанно по шелковой ночной рубашке, не обращая внимания на мои жалкие попытки выскользнуть из его рук. И вот его руки уже на моей груди, легко сжимают, гладят, и я слышу довольное урчание за спиной. В одно слитное движение Женя оказывается слишком близко, вжимается своим каменным, возбужденным телом в мое и усиливает хватку.

Закатываю глаза — я совсем не настроена, мне не хочется ничего, кроме… Кроме… понятия не имею, чего… Но точно не того, что происходит, растет, наливается силой за моей спиной, упираясь мне в поясницу.

— Мааам, — вдруг раздается тихий, спасительный зов из другой комнаты. — Мааам.

— Лежи, — хмуро дышит мне в шею распаленный мужчина. — Не маленький, потерпит.

— Нет, я схожу, посмотрю, — малыш никогда не встает рано сам, его всегда нужно будить, и то, что он проснулся даже до моего будильника, немного странно.

— Лежи, сказал, — Женя покрывает мокрыми поцелуями шею, обнаженную спину, усиливает хватку на моей груди, задирает сорочку на бедрах.

— Мааам, — тянет малыш из другой комнаты, и я слышу панику в его тоненьком голоске. — Мааам!

Дергаюсь вперед, но Женя настроен решительно: резко дергает меня назад, и я вдруг оказываюсь на лопатках, прямо под ним.

— Я еще не закончил, — шепчет между поцелуями, которые уже скорее жалят, словно змеи.

— Пусти, — утыкаюсь в его мощную грудь своими кулачками. — Не слышишь, что ли? Он напуган.

— Ничего страшного, боец должен не иметь страха, — между словами Женя резко задирает сорочку вверх до талии, другой рукой стягивает мои тонкие трусики вниз. — Должен уметь держать себя в руках!

— Он еще маленький! — злюсь я на его толстокожесть. — Он боится! Пусти! Кому говорю!

— Мааам! — зовет Егорушка и вдруг неожиданно заливается плачем.

— Ну вот, все испортил! — ворчит Женя, перекатывается на спину и кладет руку, согнутую в локте, на глаза. Я тут же вскакиваю, поправляю одежду и спешу к малышу.

Егорка в своей пижамке, на которой нарисованы динозавры, больше похож на маленького жучка: он не может вылезти из своей высокой кроватки с бортиками и плачет, уткнувшись в уголок.

— Тише, тише, мой милый, — прижимаю его маленькое тельце к себе, покрываю заплаканные щеки торопливыми поцелуями, утешая, восстанавливая равновесие между нами — между заполошной мамой и маленьким сыном. — Все в порядке, мама рядом.

Поправляю его непослушные волосы на макушке и вдруг понимаю, что дело не чисто: у малыша явно поднялась температура. Он еще не горит, но лоб уже влажный, теплее, чем обычно, да и сам ребенок вялый, совсем не похож на того энерджайзера, который скачет в кроватке и ждет, когда ему помогут вылезти из «заточения».

— Что с ним опять? — недовольно фырчит Женя, появляясь в проеме двери.

— Кажется, температура.

Егорка утирает заплаканные глаза маленькими кулачками и прячется за моим плечом, чтобы папа не додумался вырвать его из моих объятий и поставить на пол — так он приучает сына к самостоятельности, «а то вырастет соплей», как он любит комментировать свои варварские методы воспитания.

Женя фыркает, показательно закатывает глаза, исчезает в ванной комнате. Я же с малышом на руках иду в кухню. Одной рукой включаю кофеварку, другой рукой достаю из холодильника продукты для завтрака, надеясь, что сейчас-то Женя отступит от своих патриархальных привычек, понимая, что мне с малышом на руках многого не сделать, и позаботится о себе сам.

Достаю жаропонижающее, уговорами и лаской заставляю принять Егорушку лекарство, и одновременно звоню нашему педиатру — мужчина следит за развитием малыша с самого рождения, и мне, если честно, не жалко ни копейки, потраченной на его консультации. Ради этого я урезаю как могу бюджет, который Женя выделяет на меня и закладываю нужную сумму на услуги платного специалиста.

— А есть я что буду? — Женя нависает над столом, где разложены палка колбасы, головка сыра, круглые блестящие помидоры и длинные огурцы. Брови его взлетают до линии роста волос. — Это?

Он складывает руки на груди. Я же поворачиваюсь на пятках и спешу уйти скорее из кухни, пока Егорушка снова не заплакал от волнения — иногда он пугается такого стального взгляда, резкого голоса Жени.

— Чтобы это — в последний раз! Поняла меня?! В последний! — летит мне в спину недовольное ворчание, но я не обращаю на это внимание. Важнее то, что малыш, кажется, расслабился и начал засыпать на моих руках.

Покачиваю его, убеждаясь, что и правда, от действия лекарства ребенок тихонько заснул, и, убаюкав, укладываю в кроватку.

Спешу в комнату, где Женя громко говорит по телефону с кем-то, договариваясь о встрече у нас дома. Теперь мое тихое недовольство его поведением вспыхивает, как спичка: он видел, что ребенок нездоров, видел, как он слаб, и все равно зовет к нам в дом своих чертовых коллег!

Муж завершает разговор, отключает связь и поворачивается ко мне лицом. Он уже оделся — наглаженные мной с вечера брюки, рубашка, тонкая нотка парфюма — от того варвара, который стоял горой за свои порядки на кухне, не осталось и следа. Сейчас передо мной европейский бизнесмен, который знает, когда вовремя нужно улыбнуться и когда — показать зубы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сегодня к нам придет мой товарищ, — поправляет он рукава и не смотрит мне в глаза. — Приготовься.

— Но… — я тороплюсь высказать все, что думаю по этому поводу, но он не дает мне этого сделать:

— Даже не думай перечить, ясно?! — в его темных глазах полыхает вьюга. — И еще… не забудь про шпильки.

Тут я складываю руки на груди, от чего ночная сорочка немного ползет вниз, и взгляд Жени предсказуемо устремляется в приоткрытую ложбинку. Он усмехается, облизывается и весь будто собирается, как животное перед прыжком.

— Мне оочень нужны твои шпильки… — Тут в его руке сотовый начинает отчаянно вибрировать, и он чертыхается. — Да? Да! Нет!

Я выдыхаю: как всегда не чувствую в себе силы чтобы противостоять его напористости, тестостерону, даже если чувствую себя правой. И потому выскальзываю из комнаты, прикрываю дверь, чтобы громкие разговоры не разбудили сына и спешу переодеться. К сожалению, у меня есть обязательства перед мужем, и потому, мне нужно следовать его указаниям, хоть и не всегда буквально…

Весь день проходит в бестолковой суматохе: посещение врача, консультация, побег в аптеку и обратно, кухонные дела, которые никто не отменял. Но чем больше я погружалась в дела, тем больше ощущала, что скоро должно что-то произойти. Что-то, что должно перекроить мою жизнь на ДО и ПОСЛЕ. Что-то, к чему я, как всегда, окажусь не готова…

Что-то, но что?!

В какой-то момент мне удается отключиться от этого гнетущего, странного ощущения, но, оказывается, рано…

— Тонь, чай сообрази нам с другом! — кричит Женя на весь дом, и Егорушка, только что уснув под мерную сказку, вздрагивает. Я приглаживаю его кудряшки и улыбаюсь тому ощущению, которое захватывает меня всегда рядом с ним: тепло, уют, спокойствие. Мне кажется, я, как мама, делюсь с ним этим чувством, и малыш снова засыпает, а я иду в комнату по зову своего мужа.

Вхожу в зал, и тут же чувствую, как мои ноги буквально превращаются в соляные столпы. Я не могу сделать и шага, повернуться, сбежать куда глаза глядят, провалиться сквозь пол.

Потому что время останавливается.

Земля перестает вращаться.

Льды становятся пламенем, а пламя — льдом.

Все меняется с ног на голову, и я гашу в своем сознании крик боли, чтобы он не прорвался в мою действительность.

Потому что я вижу ЕГО. Того, кто украл мое сердце, мою жизнь, сменил все оси координат и превратил меня в ту, кем я на самом деле не являюсь.

Кирилл собственной персоной, как призрак прошлого, сидит в моей гостиной и смотрит на меня округлёнными от удивления глазами.

Он втягивает воздух через ноздри, которые начинают трепетать, будто от ярости, и резко выдыхает сквозь сжатые зубы.

— Тонь, ну чё ты встала, как вкопанная? Сообрази чайку нам на двоих с какими-нибудь плюшками, — резко говорит Женя и поворачивается к своему собеседнику.

А у меня нет даже сил, чтобы что-то сказать, сделать. На автомате, будто робот, бегу в кухню, чтобы скрыться от этого проникновенного взгляда, который, мне кажется, может проникнуть рентгеном мне в душу, вывернуть все мои внутренности наизнанку и нанизать их на иглы себе на потеху.

Дрожащими от волнения руками ставлю чайник, достаю сахарницу и вдруг осознаю, что не понимаю, что сейчас делаю. Совсем. Будто какой-то другой человек стоит у меня в кухне и пытается выполнить простейшие движения, но это точно не я.

Я коротко вздыхаю, прижимаю руку ко рту, чтобы не завизжать, не выдать своим бессильным криком злости на весь мир, ужаса от того, что Кирилл каким-то образом нашел меня, и теперь мое прошлое встретилось с моим настоящим…

И вдруг…

Чувствую, ЭТО.

Как всегда, я ощущаю каким-то шестым чувством, на грани предвидения, что ОН оказывается где-то рядом.

Резко оборачиваюсь и убеждаюсь: все так, мой радар, настроенный на Кирилла, Дикого, как его величают друзья и недруги, и в этот раз, даже спустя четыре года, не подвел меня.

В проеме двери, холодный, словно глыба льда, далекий, как черная дыра в космосе, и притягательный, стоит дьявол, кошмар из моих снов.

— Ну как дела, родная? Скучала по мне? — говорит он и шагает в мою сторону.

