Параллельный Черемушкин: отсутствие и присутствие «войны» в провинциальном российском городе

https://re-russia.net/

20.06 ЭКСПЕРТИЗА

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ ЧЕРЕМУШКИН: ОТСУТСТВИЕ И ПРИСУТСТВИЕ «ВОЙНЫ» В ПРОВИНЦИАЛЬНОМ РОССИЙСКОМ ГОРОДЕ

Илья Рошаль

Лаборатория публичной социологии

Саша Каппинен

Лаборатория публичной социологии

В начале российско-украинской войны социологов, экспертов и обычную публику волновал вопрос о том, насколько россияне поддерживают развязанную Путиным войну — является ли она его войной или войной российского населения? Сегодня более-менее понятно, что количественные распределения дают нам лишь очень ограниченный ответ на этот вопрос: есть группа убежденных сторонников войны, искренне резонирующая официальные нарративы, есть группа убежденных противников — и большая «серая зона» между ними.

В течение 2022 года исследователи Лаборатории публичной социологии (PS Lab) собрали большой массив углубленных интервью, в которых попытались выяснить, как и почему граждане России поддерживают / не поддерживают войну или не сопротивляются ей. Эта работа дала более глубокое понимание того, как люди разрешают ценностные и когнитивные коллизии в поисках способов адаптации к репрессивно-милитаристской реальности. Однако выяснилось также, что сама ситуация интервью создает контекст публичности, в котором информанты волей-неволей обращаются к аргументам и нарративам публичных полемик.

Чтобы получить дополнительные и менее опосредованные данные об отношении россиян к войне и военной обыденности нынешней России, исследователи предприняли еще один невероятный эксперимент погружения. Члены команды PS Lab отправились в три российских региона, где провели месяц в режиме включенного наблюдения, не афишируя, разумеется, предмет своего изучения.

Полный отчет об этом этнографическом исследовании и собранных в ходе его интервью появится в начале июля этого года на сайте и в Telegram-канале Лаборатории публичной социологии. Одну из глав авторы любезно согласились адаптировать для публикации на площадке Re: Russia в качестве превью.

Об этом тексте

В начале войны самым главным вопросом, волнующим экспертов, политиков и самих россиян, был вопрос об особенностях поддержки войны: кто ее поддерживает, почему и какой процент от общей численности населения составляют эти люди. Спустя два года, когда многие жители России оказываются затронуты войной — попадая на фронт, теряя близких или погибая под обстрелами на приграничных территориях, — и, одновременно, общество и экономика привыкают, адаптируются к военной реальности, у экспертов, аналитиков и интересующейся публики появляется новый запрос. Это запрос на понимание того, ощущают ли жители России влияние войны в своей повседневной жизни? Адаптируются ли они к происходящему и, если да, то как? Чему они радуются, а чем недовольны?

Опросы и даже формализованные интервью сами по себе не способны дать ответы на вопрос, как россияне живут в новой реальности, неустранимой частью которой является война. Для этого нужно особенное исследование — систематическое включенное наблюдение за происходящим: как мы знаем, друг с другом люди могут обсуждать острые темы совсем не так, как они рассказывают об этом социологам-незнакомцам. Несмотря на множество рисков, с которыми сопряжено подобное исследование в сегодняшней России, команде Лаборатории публичной социологии удалось его осуществить. Осенью 2023 года члены команды отправились в три российских региона — Свердловскую область, Республику Бурятия, и Краснодарский край — и провели там по месяцу.

Во время своей этнографической работы наши исследовательницы, помимо сбора глубинных социологических интервью, наблюдали за публичными пространствами в городах и тем, как в них отражается война. Они посещали публичные мероприятия патриотической и военной тематики, вступали в разговоры с водителями, продавцами, барменами и мастерицами по маникюру, ненароком спрашивая их, как на городской жизни отражается «специальная военная операция». Сразу после подобных контактов они фиксировали содержание разговоров и свои наблюдения в этнографические дневники. Таким образом, помимо 75 интервью с жителями трех российских регионов, нам удалось собрать 698 страниц (330 000 слов) подробной фиксации наблюдений за повседневностью во время войны и разговорами о войне в естественной обстановке.

В этой публикации мы делимся результатами анализа данных, собранных во время одной из таких поездок. Города Черемушкина, о котором пойдет речь ниже, не существует на карте Свердловской области, это название выдуманное, но за ним стоит совершенно реальный город. Все прочие имена в этом тексте также изменены.

Где-то на Урале: городской ландшафт на фоне войны

Свердловская область входит в десятку наиболее промышленно развитых регионов России, Екатеринбург — четвёртый по численности населения город страны, а сама область — пятый по численности населения регион (4,2 млн человек), 86% его жителей проживает в городах. По данным Росстата , среднедушевой доход в области в 2023 году составил 53,3 тыс. рублей (что почти равно среднероссийскому — 51,3 тыс.). При этом рост доходов достиг 6,5% в реальном выражении к предыдущему году, что выше среднероссийского роста (5,6%).

По данным исследования «Важных историй» и Conflict Intelligence Team , доля мобилизованных в Свердловской области находится практически на среднероссийском уровне (коэффициент 1,1), это около 10 тыс. человек. По данным Минобороны , в 2023 году контракт для участия в войне в Украине заключили 12,5 тыс. жителей Свердловской области, а к апрелю 2024-го — еще 2,5 тыс. Заключившим контракт область единовременно выплачивала 100 тыс. рублей, с июня 2024-го сумму повысили до 400 тыс., сообщили областные СМИ .

Число подтвержденных потерь на войне ( по данным проекта Би-би-си и «Медиазоны» ), — 1820, одно из самых высоких среди регионов России, что, впрочем, отчасти соответствует большой численности населения области, которое составляет 2,9% населения России. Доля региона в подтвержденных потерях — 3,4%.

На территории современной Свердловской области еще с начала XVIII века располагались главные российские горные заводы. Соответственно, многие населенные пункты сформировались вокруг промышленных предприятий. В некоторых индустриальных городах Урала война существенно отразилась на экономике: производства, которые в последние годы находились в упадке, теперь встали «на военные рельсы», спрос на продукцию взлетел, зарплаты увеличились, а в города стали приезжать специалисты из других мест.

Однако ничего из этого не случилось в Черемушкине, где мы проводили исследование. Градообразующее предприятие в городе закрылось еще в середине 90-х годов. Население Черемушкина — около 10 тыс. человек. Значительная часть жителей заняты в бюджетной сфере и получают скромные зарплаты. Относительно прибыльным вариантом трудоустройства считается работа в деревообрабатывающем секторе — «на пилораме». После начала войны и введения санкций, по свидетельствам наших собеседников, дела в этой сфере пошли на спад, так как продукция в основном изготавливалась на экспорт. В относительной близости от Черемушкина расположены несколько исправительных колоний. Некоторые жители города либо работают в них сами, либо знают сотрудников и заключенных лично. Они в курсе происходящего в тюрьмах, и новости о вербовке заключенных являются для многих горожан рядовыми.

По свидетельствам самих черемушкинцев, их город — достаточно бедный по меркам региона. Во многих домах нет централизованного водоснабжения и газа. Проведение водопровода обходится жителям примерно в 100 тыс. рублей — для многих это слишком большая сумма. По ощущениям нашей исследовательницы, прожившей в Черемушкине около месяца, по застройке, быту и социальной организации город местами напоминает крупный поселок.

В Черемушкине есть «классический» набор мест и организаций, которые можно найти почти в любом российском городе такого размера: городская площадь, Дом культуры, музей, церковь, несколько административных зданий, школ и детских садов. В городе также есть несколько кафе, продуктовых и хозяйственных магазинов, аптек и салонов красоты. Несмотря на небольшой размер, город нельзя назвать изолированным — через него довольно часто проезжают путешествующие по Уралу туристы.

Если представить себе человека, заснувшего в Черемушкине вечером 23 февраля 2022 года, а затем проснувшегося осенью 2023-го, догадаться об идущей более полутора лет войне ему будет непросто. Обойдя город вдоль и поперек, за несколько недель наша исследовательница лишь несколько раз встретила символику, напоминающую о военном конфликте: две-три машины с наклейками «Z» и патриотическими лозунгами, пара выцветших флагов на фасаде городской гостиницы — один с «Z», другой в цветах георгиевской ленты, — утопленных в стене здания так, что их почти не видно. В городе нет рекламы службы по контракту и какой-либо символики на дверях госучреждений.

По словам хорошо знакомой с городским контекстом местной предпринимательницы Тони, видимые признаки войны практически полностью исчезли в Черемушкине за последний год: люди поснимали наклейки с автомобилей, прежде заметные проводы на фронт, похороны и отпевания мобилизованных перестали привлекать стороннюю публику, горожане стали реже обсуждать войну между собой.

В Черемушкине практически нет общественных пространств. Возможно, единственное подобное место — городское кафе «Улыбка», куда наша исследовательница приходила ежедневно, чтобы пообедать, поработать с ноутбуком или встретиться с информантами. Хотя она исправно старалась прислушиваться к тому, что обсуждают за соседними столиками, стать свидетельницей разговора посетителей на тему войны ей довелось лишь один раз. Днем в «Улыбке» собралась компания из восьми-девяти нарядно одетых мужчин и женщин 50–55 лет (как выяснилось, это была встреча одноклассников).

В один момент музыка становится тише, и у меня получается разобрать слова очередного тоста, произнесенного одной из женщин: «А давайте за победу!» Собравшиеся поддерживают тост: «За победу!», «За победу!». Как только утихает звон бокалов, другой женский голос произносит: «А когда уже победа-то наша будет?» Вопрос был обращен к высокому и грузному мужчине с низким голосом. Мне удается уловить только отдельные слова его ответа: «поляки», «фашисты», «НАТО». По окончании монолога следует реакция собеседницы: «А, то есть это надолго…» Разговор подхватывает другая женщина: «А я, когда молодая была, всегда про Вторую мировую думала: как жаль, что я в то время не жила, — так хотелось бы подвиг совершить! А сейчас думаю: вот я дура была! Сейчас понимаю, что я этого точно сделать не смогу». Ответ мужчины опять не разобрать. Понимаю только, что разговор заходит о Пригожине. Спустя минут десять после «победного» тоста разговор переключается на бытовые темы и обсуждение вопросов политики и войны больше не возобновляется (этнографический дневник, август 2023).

Трудно оценить, насколько рядовым является описанный случай. Возможно, тема была подхвачена и перенесена из церемониальной плоскости в разряд «насущного» («А когда уже победа-то наша будет?»), поскольку за столом сидел «эксперт» (в дальнейшем выяснилось, что мужчина — сотрудник ФСБ на пенсии). Показательно, что тема войны была легко подхвачена, не вызвав напряжения присутствующих, и так же легко отпущена, не вызвав бурного интереса и растворившись в бытовой болтовне.

В отсутствие общественных пространств многие горожане активно пользуются городским пабликом в одной из социальных сетей. По рассказам информантов, в первое время после начала вторжения люди там высказывались и вступали в дискуссии на тему войны. Со временем, однако, «неугодные» комментарии и посты (иногда вместе с их авторами) стали быстро удаляться из паблика — вероятно, одним из администраторов группы, местной чиновницей.

Подрабатывающая уборщицей и домработницей пенсионерка Алевтина Никифоровна, с которой у нашей исследовательницы сложились доверительные отношения, объяснила, что на комментарии с критикой войны стали «налетать», а в адрес их авторов сыпались типовые оскорбления («укроп»). Кроме того, одного из жителей Черемушкина оштрафовали на значительную по местным меркам сумму за репост видео с антивоенным содержанием. Эта новость разнеслась по сарафанному радио (исследовательница слышала ее от нескольких людей), после чего горожане перестали оставлять комментарии и даже реакции на новости в социальных сетях.

Молебен, шатер, концерт. Публичные мероприятия и институциональная поддержка войны

В первые месяцы после начала войны, а затем после объявления мобилизации в Черемушкине проводились официальные «патриотические» и «волонтерские» мероприятия, направленные на героизацию «СВО» и помощь фронту: торжественные проводы мобилизованных, публичные похороны погибших на войне горожан, волонтерские сборы на базе местного музея, коллективное плетение маскировочных сетей и др. По свидетельствам информантов, интенсивность этих мероприятий в последний год снизилась. На момент приезда нашей исследовательницы в город ее собеседники не могли вспомнить ни одного имеющего отношение к войне общественного события, приходившегося на последние месяцы.

Связанных с войной организаций, которые функционировали бы на постоянной основе, — волонтерских объединений, центров патриотического воспитания или пунктов сбора помощи солдатам — в Черемушкине нет. Общественная деятельность может разворачиваться только на базе существующих площадок — ДК, краеведческого музея, библиотеки, церкви, школы — и нередко зависит от энтузиазма отдельных людей. Так, например, исследовательнице рассказали, что за сбор гуманитарной помощи для фронта на базе музея отвечал его директор Петр Иванович. При этом на момент визита исследовательницы никаких следов этого сбора в музее не осталось, а сам директор в интервью ни разу о нем не упомянул.

От одной из собеседниц — Любови Васильевны, пенсионерки и активной участницы городских мероприятий, — наша исследовательница узнала, что в начале войны деньги на нужды фронта в добровольно-принудительном порядке собирало также Управление культуры и молодежной политики при администрации: «Нам „культура“ сказала… сдайте сколько можете». Она говорила об этой инициативе без энтузиазма и как о чем-то, переставшем быть актуальным.

На фоне общего снижения интереса к войне среди горожан ярко выделяется один человек — настоятель местной церкви о. Константин. Совсем недавно он ездил на фронт, где проводил отпевания и благословлял солдат. В Черемушкине о. Константин регулярно организовывает так называемые молебны по воинам. Вопреки ожиданиям исследовательницы, которая предполагала, что для оправдания войны священник будет подбирать богословскую аргументацию, в интервью с ней он говорил светским языком, привлекая телевизионные штампы, — например, всерьез обсуждал угрозу со стороны «иноагентов» и «предателей родины». Настоятели двух других церквей в соседних селах тоже либо игнорировали любые попытки перевести разговор о войне в религиозно-догматическую плоскость, либо активно им сопротивлялись.

На исследовательницу священник произвел впечатление убежденного, идейного сторонника войны. По крайней мере, его публичная деятельность — молебны и поездки на фронт — выглядела скорее как проявление личного энтузиазма. Нашей исследовательнице удалось попасть на два молебна, организованных о. Константином. На первом собралось не более 15 человек. После окончания службы священник коротко рассказал собравшимся, как он провел месяц на фронте, благословляя солдат на бой, и добавил, что все они «держатся молодцом, защищают Родину», что им «нужна молитва, нужен Бог».

На втором молебне людей было в два раза больше. К регулярной пастве прибавились женщины, которые, по словам Дарьи, педагога и активной прихожанки церкви, приходятся родственницами воюющим солдатам. В руках собравшихся исследовательница заметила папки со списками имен для молитв о здравии (все имена в них были мужскими). Один из подразделов списка был озаглавлен «Мирные жители Донбасса». Часовой молебен завершился проповедью о. Константина, где он рекомендовал «не расслабляться», «объединяться не только на фронте, но и здесь, в церкви» и «молиться как можно больше, чтобы наши близкие вернулись живыми и здоровыми», ведь победа в «священной специальной военной операции» «за нами» (этнографический дневник, сентябрь 2023).

Таким образом, с одной стороны, о. Константин создает вокруг себя идеологически заряженное пространство. Однако, судя по всему, оно привлекает ограниченный круг одних и тех же людей. В этом смысле Черемушкин не отличается от остальной России, где лишь порядка 9% людей посещают церковь хотя бы раз в месяц.

С первого же дня наша исследовательница следила за городскими объявлениями и скрупулезно изучала информационные стенды и афиши, рассчитывая обнаружить в Черемушкине плоды массивной институциональной поддержки войны. Первой находкой был анонс фильма «Свидетель» в кинотеатре при ДК. Это пропагандистское кино, цель которого — представить альтернативный взгляд на события в украинской Буче и оспорить версию о том, что военные преступления там совершили солдаты российской армии.

В предвкушении появившейся возможности увидеть нечто этнографически ценное я выхожу из «Улыбки» и направляюсь в расположенное неподалеку здание ДК. На часах 17:55, но холл ДК абсолютно пуст. Обращаюсь к скучающей кассирше и выясняю, что пришла на показ первой — ни одного билета на фильм еще не было продано. Пристроилась на скамейке напротив входа, чтобы не пропустить возможных посетителей, но в следующие 15 минут в ДК не вошел ни один человек. Уточняю у кассирши, часто ли такое бывает. По ее словам, «не часто, но случается» (этнографический дневник, август 2023)

Характерно, что еще одно кинособытие — анонсированный и организованный ДК вечер кино в шатре на площади — аналогичным образом не состоялось. Наша исследовательница решила посетить мероприятие, поскольку в программе значился фильм с патриотическим содержанием. Однако, придя на площадь, не обнаружила не только шатра, но и вообще каких-либо признаков общественной жизни.

Наибольшие ожидания исследовательницы были связаны с концертом — «открытием творческого сезона» в ДК под названием «СВОих не бросаем». Афиша «благотворительного концерта в поддержку участников специальной военной операции» появилась на доске объявлений за пару недель.

В холле ДК прямо напротив входа натянута заготовка для маскировочной сети. Рядом женщина в «фольклорном» костюме пытается разобраться, как ее плести. Неподалеку на диванах группа детей 11–13 лет играет в планшет. Справа от сети стенд с фотографиями людей в военной форме с подписью «Защитники отечества». Большинство фотографий — это отчеты о патриотических акциях: школьники пишут письма солдатам, женщины плетут сети и шьют носки, мужчины в камуфляже загружают коробки с гумпомощью в машины. На одной из фотографий замечаю отца Константина, который позирует с окопной свечой. С другой стороны — инсталляция и фотозона в стиле «русский крестьянский дом» с самоваром и косоворотками. Еще одна женщина в красном платье и кокошнике сидит перед стопкой банных веников (видимо, мастер-класс по вениковязанию).

Открывающий номер в зале: на сцене человек десять, все с микрофонами. Среди них — методист ДК, руководитель ансамбля, сотрудница библиотеки и актер местного театра. Исполняют мажорную композицию:

Мы желаем тебе любви.

Мы желаем тебе богатства…

Ты достанешь свою звезду,

Наслаждаясь заветной победой.

Ты достанешь свою звезду,

Наслаждаясь заветной побе-е-е-е-е-е-едой

(этнографический дневник, сентябрь 2023).

Как позднее выяснилось, песня называется «С днем рождения!», текст-пожелание поется от первого лица в единственном числе. Вероятно, композиция была выбрана в качестве открывающей из-за слова «победа», которое растягивается в последних строчках припева. При этом в оригинальном тексте речь идет не о победе на поле боя, а об абстрактном индивидуальном достижении именинника. В сценическом образе исполнителей также ничего не напоминало о войне или других актуальных общественно-политических событиях. Все следующие номера оказались типичными для российских домов культуры и практически не адаптированными к теме мероприятия:

На сцену выходит ведущая и торжественно объявляет: «Сегодня мы с вами открываем творческий сезон. А это значит, что пришла пора рассказать о тех людях, которые не мыслят своей жизни без творчества и дарят его всем вам… Позвольте представить самый многочисленный и самый знаменитый народный коллектив нашего города — хореографический ансамбль „Жар-птица“!» Пользуясь паузой между номерами, осматриваюсь, пытаясь в темноте зрительного зала разглядеть состав аудитории. Подавляющее большинство — пенсионеры. Несколько молодых женщин — вероятно, мамы занятых в концерте детей. Несколько женщин среднего возраста, которые выглядят как школьные учительницы или как чиновницы от «культуры». Скорее всего, на мероприятии присутствуют по долгу службы.

После «Жар-птицы» выступают еще несколько музыкальных коллективов: «Трепет», «Поющие березы», ВИА «Аллегро». Репертуар либо фольклорный / «русский народный» с соответствующими костюмами и видеорядом, либо эстрадный (популярные песни российской и советской эстрады под минус) (этнографический дневник, сентябрь 2023).

Единственное прямое обращение к «СВО» было сделано ведущей ближе к концу программы, но и оно не получило развития:

Ведущая: «Наша встреча сегодня проходит под девизом „Своих не бросаем“. Концерт, посвященный открытию творческого сезона, благотворительный. Все собранные средства будут направлены в поддержку наших земляков, принимающих участие в „специальной военной операции“. Мы приглашаем на сцену начальника управления культуры, туризма и молодежной политики администрации города Черемушкина — Валентину Сергеевну Зубикову!» Вопреки моим ожиданиям, и в речи Валентины Сергеевны обнаружилась лишь одна косвенная отсылка к войне («…Коллективам и их руководителям я хочу пожелать самое главное — творческих успехов, новых танцев, новых песен, новых композиций. Я желаю всем здоровья, здоровья и здоровья! И мирного неба над головой. Удачи всем!»). Концерт завершается детским танцем с элементами брейк-данса, дети уже не в русском народном, а в джинсах и разноцветных рубахах. Песня «Молодые-дерзкие, вперед!»…

Все расходятся, у фотостенда задерживаются только две женщины — обсуждают общих знакомых, которых они заметили на снимках (этнографический дневник, сентябрь 2023).

Если, как уже говорилось, в первые месяцы войны, по свидетельствам собеседников иссдедовательницы, в Черемушкине проводились разнообразные провоенные общественные мероприятия, то со временем остались только развлекательные. Впрочем, и те сохранили военную составляющую лишь в названиях и анонсах. Некоторые из них существуют только на бумаге, другие мало чем отличаются от мероприятий, хорошо знакомых жителям малых российских городов, а третьи, подобные описанным выше молебнам, пользуются крайне ограниченным спросом и, по сути, остаются на периферии общественной жизни.

Человеку, заснувшему 23 февраля 2022 года и очнувшемуся в Черемушкине осенью 2023-го, придется изрядно постараться, чтобы выйти из неведения: война не только почти не заметна в городском ландшафте — о ней редко говорят на улицах или в местных группах в социальных сетях, в публичных мероприятиях присутствуют лишь внешние атрибуты патриотического нарратива. Ощущение вымывания войны из повседневной жизни емко резюмировала в разговоре с исследовательницей местная жительница: «Если бы не периодические новости о смертях и не похороны, о войне можно было бы забыть совсем». И эта формулировка указывает на то, что полного забвения все-таки не происходит.

Смерть, деньги, семья. Моральная триада маленького города

Заглянуть за кулисы повседневной жизни черемушкинцев стало возможным благодаря Тоне — главной собеседнице нашей исследовательницы, с которой она была знакома до приезда в город. Тоня — молодая предпринимательница родом из Черемушкина. Ей принадлежат уже упомянутое кафе «Улыбка» и салон красоты «Стиль». Тоня — образцовый член местного общества с высоким социальным статусом и обширными связями. Разные черемушкинцы — от сотрудников администрации и милиции до домохозяек и водителей — заходят в «Улыбку», чтобы пообедать, отпраздновать день рожденья или просто поболтать. Поскольку в городе не слишком много рабочих мест, оба бизнеса Тони имеют важную социальную функцию. Горожане постарше знают Тониных родителей, имеющих в городе хорошую репутацию. В силу всего перечисленного Тоня пользуется в городе повсеместным уважением.

Одновременно Тоня — человек со «столичным» бэкграундом. Высшее образование она получила в Москве, у нее много друзей в Екатеринбурге, Петербурге и других крупных городах. Она прекрасно ориентируется в новостной повестке и читает все знаковые независимые медиа. В общении с другими Тоня в целом не скрывает свои оппозиционные и антивоенные взгляды, но в то же время никому их не навязывает. Она прекрасно считывает негласные конвенции общения, в рамках которых обсуждать «политику» скорее не принято. В разговорах с другими горожанами она регулярно выражает недовольство последствиями войны (рост цен, угрозу мобилизации своих сотрудников и т.п.), но не поднимает вопрос о морально-этической и политической оправданности войны, зная, что останется непонятой. В общении с представителями местной администрации Тоня избегает поднимать тему войны в принципе.

Тоня была посвящена в замысел исследования и сразу выразила к нему большой интерес. Благодаря ее инициативе и положению в местном обществе исследовательница получила доступ в круг повседневного дружеского общения горожан. Люди чувствовали себя комфортно с чужим человеком, поскольку полностью доверяли Тоне.

В разных компаниях темы, связанные с войной, изредка проскальзывали сами, но чаще Тоня аккуратно направляла беседу в «нужное» русло (например, вопросами про свежие на тот момент новости о мятеже Пригожина или упоминанием кого-то из общих знакомых на фронте). Эти деликатные маневры запускали обсуждения связанных с войной сюжетов. С одной стороны, они затухали так же легко, как и начинались, — собеседники быстро переключались на другие темы. Было понятно, что война с Украиной не является для них темой постоянного обдумывания и обсуждения. С другой стороны, присутствующим всегда было о чем поговорить в связи с войной. В отличие от причин и целей войны, ее эффекты и последствия волновали их и становились темами регулярных обсуждений.

В процентном отношении на фронт отправилось не так много черемушкинцев: по подсчетам Тониных знакомых, около 20 заключенных забрали на войну из ближайшей колонии, около 60 жителей города мобилизовали, еще около 20 пошли добровольцами. Однако в результате каждый горожанин если не напрямую, то через одно рукопожатие оказался знаком с людьми, которые вернулись с войны, погибли на войне или находятся на фронте. Поэтому любое известие о смерти, отправке на фронт или возвращении с войны становится общественным событием. Черемушкин не знает анонимности.

В центре внимания оказываются прежде всего известия о смерти знакомых. «Вот у нас у родственников там Владик умер. Его разорвало ведь. Это че получается? В апреле вроде бы началось… нет, в марте его разорвало, а привезли его хоронить только в июне», — делится Жанна, медсестра в местной больнице (этнографический дневник, август 2023). Гибель человека, особенно если в городе его хорошо знали и уважали, может вызывать коллективные эмоции и переживания. Яркий пример — смерть мобилизованного школьного учителя, который вернулся в гробу через семь дней после отправки из Черемушкина, так и не успев доехать до фронта. Смерть юноши, которого, по словам нескольких информантов, за его человеческие качества и любовь к детям «обожали все», стала трагедией для города. По рассказам, люди на похоронах рыдали от жалости и чувства несправедливости.

В разговорах черемушкинцы выражают сожаление по поводу смертей — особенно когда речь заходит о том, что на войну отправляют совсем молодых. «Они только с армии пришли!» — восклицает, например, мастерица по маникюру Алена. Ей вторит ее коллега Люда: «Детей воевать отправляют!» (этнографический дневник, август 2023).

Подобные обсуждения провоцируют критику военного конфликта, в рамках которой вина за его начало ложится на абстрактных «сильных мира сего», добивающихся своих целей ценой жизни простых людей. «Эти пидарасы землю делят, блять! А наши пацаны просто гибнут, блять, за то, что они не могут поделить эту землю!» — емко резюмирует Люда. Эта критика, однако, не трансформируется в критику российского правительства (хотя, казалось бы, именно по его решению людей мобилизуют на войну), а вопрос об ответственности каких-то конкретных лиц не ставится вовсе.

Мощной антитезой войне выступает парадигма семейных ценностей, в сопоставлении с которой военные действия могут безусловно осуждаться. Пенсионерка Любовь Васильевна, много лет проработавшая в Доме культуры, вспоминая о гибели еще одного юноши, тело которого не вернулось в Черемушкин («Хороший мальчик был, на аккордеоне играл… Даже хоронить-то нечего было! Ботинок-берц и в берце нога!»), тут же переключается с личности погибшего на более общий, значимый для нее семейный контекст: «Один сын у матери, она его вырастила одна, без мужа. Муж был, но они разошлись. И один сын, и годы уже… Хоть бы ребеночка оставил. Девочки, война — это очень страшно!» (этнографический дневник, август 2023).

Любовь Васильевна, как и другие женщины — собеседницы исследовательницы, переживает войну как угрозу семье, в том числе и на украинской стороне: «Я не знаю, где теперь — вот столько уже убито — где девчонкам-то украинским женихов-то брать? Где женихов-то брать, если они все перебиты?» Вообще, на протяжении беседы с Тоней и нашей исследовательницей Любовь Васильевна неоднократно говорила о «притеснении русских людей в Крыму и на Донбассе» и даже пришла к неутешительному для себя самой выводу: чтобы скорее завершить войну, необходимо взять Киев («Я думаю, что если Киевская Русь была — так берите уже Киев-то тогда. Берите Киевскую область, Киев»). Однако целостность семьи для нее — настолько значимый вопрос, что в рассуждении на эту тему даже разногласия с «вражеской страной» временно теряют для нее значение и пропагандистский нарратив уходит на второй план.

Наконец, еще одной важной, имеющей прямое отношение к войне темой оказываются деньги и все, что с ними связано (заработки, льготы, выплаты, приобретения). Для жителей относительно небогатого Черемушкина они являются не менее волнующей темой, чем смерть и семья. В отличие от больших городов, вопросы заработка и трат в Черемушкине отнюдь не приватны. Если человек приобретает новую машину, делает ремонт или получает высокую зарплату, в городе об этом знают. Война создала в Черемушкине немало подобного рода «экономических новостей».

Люди активно обсуждают военные заработки: суммы зарплат на войне, «гробовые» деньги и социальные выплаты. Так, в гостях у Тони ее одноклассники Артем и Витя вспоминали общих знакомых, которые ушли на войну: «Михайлов говорит: „У меня 180 тысяч зарплата, я кайфую“». Медсестра Жанна поделилась с Тоней информацией о том, что, со слов ее вернувшегося с войны знакомого, там «220 в месяц, вся коммуналка, все оплачено».

А друг Тони Коля, который сам в юности несколько лет провел в тюрьме, рассказал историю обогащения знакомой: девушка вступила с заключенным в брак по переписке, пока тот еще был на зоне, откуда вскоре его завербовали в ЧВК «Вагнер». «Три месяца он провоевал, его ебнули. А сам он детдомовский, на нее все переписал сразу же. Она получила семь миллионов. На свиданку на три дня съездила!» — со смехом заключил Коля. Помимо заработка, черемушкинцы обсуждают покупки за военные деньги: машины или, например, золотые украшения, которые, по словам Светы, одной из гостей на «женской» посиделке, «берут только те, кто с СВО деньги получает» (этнографический дневник, август–сентябрь 2023).

Деньги присутствуют в качестве важного мотива и в обсуждении связанных с войной семейно-этических коллизий. Один из таких случаев — поведение вдовы погибшего учителя. На «гробовые деньги» она купила дорогой автомобиль, а через месяц после смерти мужа «весело» (по свидетельствам горожан) танцевала на дискотеке. Случай вдовы был «рассмотрен» медсестрой Жанной, заглянувшей в гости к Тоне. Жанна рассказала, что вдову считают «развратницей» и «гуленой». Впрочем, ее вердикт отличался от общественного: «А что ей еще остается делать? У нее продолжается жизнь дальше, если по факту-то» (этнографический дневник, август 2023).

Аналогичный случай обсуждался на «женской» посиделке у одной из сотрудниц салона красоты. Мастерица по маникюру Алена рассказывала об известном в городе персонаже: «У нас просто есть дэвушки такие а-ля Петрова. Она на эти деньги, которые пришли от ее мужа, купила тачку. И в этой же тачке с любовником шоркается. И это все знают! Он приезжает с войны, и она как зайка-попрыгайка, туда-сюда. И все, муж уехал, она снова поскакала, блять!»

Мораль «военного времени» актуализируется в проекции на Великую Отечественную. Любовь Васильевна воспринимает войну через свое советское воспитание и опыт культурной работы. Для нее «война» — это прежде всего Великая Отечественная. И волнует она ее в первую очередь как тема, с которой бывшая сотрудница ДК работала всю сознательную жизнь (ее до сих пор регулярно приглашают на различные городские мероприятия выступить с речью, прочитать стихотворение о Великой Отечественной или о войне в Афганистане). В разговоре с Тоней и нашей исследовательницей она решила прочитать стихотворение Константина Симонова «Открытое письмо» . Оно описывает историю женщины, решившей не дожидаться мужа с войны и уйти к другому. Перед прочтением Любовь Васильевна воскликнула: «Причем этот стих актуален до сих пор! Война идет сейчас, то есть до сих пор актуально». А уже после прочтения добавила: «Это 1943-й, по-моему. А сейчас идет война на Украине. Девчонки, жены — ждите! Не поступайте по-свински, чтобы он денежки перечислял, а вы тут. Вот в советское-то время за нравственностью следили». Конкретные обстоятельства войны в Украине совершенно растворяются, наличие «новой» войны приходится кстати, актуализируя стихотворение.

Деньги, являющиеся, безусловно, мерилом успеха, не случайно оказываются триггером моральных дилемм. Они вновь противопоставляются здесь ценностям семьи. Собеседницы, как правило, не соглашаются с целесообразностью заработка на войне, разрушительного для семьи, которая наделяется ими особым значением.

Например, Жанна так объясняет, почему ее знакомый не хочет возвращаться на фронт: «Ну, жена дома, детей надо уже заводить. Не факт, что он потом вернется. Может, какой-нибудь будет раненый лежать, под себя ходить. И что, кому он нужен будет?» В ходе разговора Жанне было важно подчеркнуть эту позицию: «Я считаю, что никаких денег жизнь не стоит… Даже если он умрет, дадут этих выплат, то это все хуйня — человека нет» (этнографический дневник, август 2023). Участницы «женской» посиделки во время обсуждения войны и денег пришли к похожему выводу: «Оно того не стоит».

«Ты лучше паши на пилораме»: критические модусы и гендерные полемики

Помимо приобретений, черемушкинцы обсуждают связанные с войной затраты, которые ложатся на плечи солдат и их семей, — на бронежилеты, снаряжение, технику, бензин и другое оснащение. Необходимость таких затрат еще больше укрепляет их во мнении о нецелесообразности подобного заработка. Медсестра Жанна, отвечая на вопрос Тони о том, почему муж ее приятельницы отказался ехать на войну, несмотря на возможность заработать, сообщила, что это невыгодно: «Они всё полностью за свой счет покупают — запчасти, обувь» (этнографический дневник, август 2023).

Во время «женской» посиделки Люда, одна из сотрудниц салона красоты, почти кричала: «Я тебе больше скажу! У меня знакомая, когда у нее сын попал в СВО, она 100 тысяч брала кредиту, чтобы ребенка полностью снарядить!» Другая сотрудница, Алена, вторила: «У нас 180 брали, 180! Для того чтобы вот это вот все купить обмундирование!» Люда, перебивая, восклицала: «Ты понимаешь, родители сами покупают вот эти защитки, шлемы эти, кирзачи эти, блять, перчатки-хуятки и всю эту хуйню!» (этнографический дневник, август 2023). В необходимости тратить деньги на обмундирование говорящие чувствовали несправедливость, и это чувство иногда трансформировалось в критические высказывания в адрес власти. На намеренно наивный вопрос исследовательницы, почему обычные люди должны платить за войну, обращенный к Алене и Люде, одна из них отреагировала акцентированным комментарием: «Ты у меня спрашиваешь? Ты спроси у правительства!» (этнографический дневник, август 2023).

Чаще всего наши собеседники начинают критиковать войну, делясь «инсайдерской» информацией от знакомых на фронте, которая не совпадает с официальным пропагандистским образом «СВО». Так, тридцатилетний сотрудник автосервиса Витя пылко объяснял присутствующим: «Что по телевизору говорят — это все хуета! Парни все, которые сейчас там воюют, они говорят, что не надо верить никому. То, что наше Министерство обороны докладывает, что у нас минимальные потери, — это все залупа. Народу каждый день гибнет с их и с нашей стороны очень много» (этнографический дневник, сентябрь 2023). Пересказы подобных свидетельств «из первых уст» регулярно циркулируют в городском сообществе, которое таким образом оказывается вполне в курсе тех огромных потерь, которые несут обе стороны.

Ситуация войны актуализировала для жителей Черемушкина украинское происхождение некоторых горожан в неожиданном ракурсе. На «женской» посиделке присутствующие стали обсуждать местную жительницу, которая переехала в Черемушкин из Донбасса после событий 2014 года. С точки зрения Алены и Марины, такие люди с украинским паспортом пользуются значительными льготами: «Ипотеки-хуеки, у нее все есть теперь. Им-то — нате, пожалуйста. А нам — обратись, и вот тебе — шиш». Интересно, что девушек интересовал именно и только экономический аспект, а не политический или этнический. За все время пребывания в Черемушкине исследовательница ни разу не слышала, чтобы кто-то с пренебрежением или подозрением отзывался о местных жителях с украинскими корнями. Лишь «близкий к телу» денежный вопрос заставил собеседниц вообще выделить знакомых украинцев в отдельную группу.

Схожим образом в «мужской» компании Витя и Артем припомнили тему Украины, когда обсуждали дороговизну подведения газа в Черемушкине. «Газ в России — ебаный в рот», — возмущался Витя. «Подвести-то подведут, а чтобы домой-то залетело — две сотки», — подхватил его Артем. «Хотя вон уже давно — парни, блять, сейчас кто на войне, там они говорят: „Трубы, блять, на Украине кругом трубы кинуты!“» — развил мысль Витя. «И в деревне», — добавил Артем, и Витя согласился: «Да, а в деревнях, блять, га-а-аз, блять! На Украине!» (этнографический дневник, сентябрь 2023). Именно неожиданная разница в базовых бытовых условиях вызвала у юношей подлинные эмоции возмущения.

Среди большинства жителей Черемушкина «политика» — нечастая тема разговоров. Наша исследовательница обнаружила у своих собеседников целый арсенал фраз для блокировки обсуждений «острых» тем: «давайте закроем тему на счет этой политики, мне хватает в телевизоре», «все, давайте только не о войне», «мы простые люди, мы мало что понимаем в политике» и т.д.

Но в Черемушкине есть и жители, которые в этом аспекте отличаются от большинства. Например, это небольшой круг Тониных оппозиционно настроенных друзей: Паша, который занимается автомобильным бизнесом и часто ездит в Москву, и Коля, харизматичный персонаж, значительная часть социализации которого пришлась на детскую исправительную колонию. Вечер в их компании значительно отличался от остальных посиделок. Присутствующие бóльшую часть вечера обсуждали политические темы. Паша, Коля и Тоня обменивались мнениями относительно последних новостей и высказываний различных оппозиционных блогеров. Для них эти обсуждения — часть регулярного опыта и идентичности.

Впрочем, и те жители Черемушкина, для которых политика — это прежде всего то, чего «хватает в телевизоре», обсуждают войну по-разному в зависимости от своего социального и индивидуального опыта. Например, существует гендерное различие взгляда на войну. Во время посиделки в «мужской» компании ее участники Витя, Артем и Леша активно обсуждали «техническую сторону» войны: оружие, транспорт, обмундирование, обустройство лагеря, а также красочные, с их точки зрения, эпизоды боевых столкновений. Юноши обменивались впечатлениями о содержании документальных видео с фронта, которые они периодически смотрят, с азартом спорили о «гранатах», «калашах» и «пулеметных гнездах». Война является для них чем-то вроде сериала с подчеркнуто «мужскими» атрибутами (этнографический дневник, сентябрь 2023).

Женщин, напротив, как уже было сказано, волнует проблема семьи, для которой «военные соблазны» выглядят разрушительными. Для них война представляет конкретную угрозу — потери мужа или сына. На «женской» посиделке Люда эмоционально воскликнула, обращаясь к своему сыну (он не принимал участия в посиделке, но все присутствующие знали, что он обдумывал перспективу пойти на войну): «Люди идут в армию, чтобы воевать из-за денег. Да хуй я тебя отправлю из-за денег воевать!» Алена тут же подхватила слова Люды: «Нахуй мне твои деньги, блять? Я сама заработаю эти 200 тысяч и буду знать, что у меня все есть и семья у меня здоровая. И сама себе куплю эти сережки, и мужик рядом со мной будет. Я своего мужика никогда бы не отправила бы на верную смерть!»

Участницы разговора солидаризируются друг с другом, споря с предполагаемой «мужской» логикой, что война — это легкий заработок. «Вы идете из-за денег? Да нахуй они нужны вам такие?» Люда согласилась с ней: «Они идут тупо из-за денег. У меня ребенок сказал: я пойду на СВО. Я говорю: да я, сука, не встану, блять, я костьми лягу, но ты хуй куда пойдешь». Алена продолжила, пародируя «мужика»: «„Я лучше там заработаю. Я заработаю там 200 тысяч, чем я буду здесь пахать на пилораме“. Да ты лучше паши на пилораме!» (этнографический дневник, Черемушкин, август 2023).

Параллельный Черемушкин: война «за кадром» и дилемма соучастия

По наблюдениям нашей исследовательницы и свидетельствам ее собеседников, люди в Черемушкине устали от темы «войны». В городском ландшафте практически не осталось ее видимых признаков, горожане реже стали обсуждать войну в интернете и между собой. Заметно поутихла институциональная поддержка войны: публичные мероприятия либо проводятся «на бумаге», либо сохраняют лишь формальную оболочку, утрачивая военно-патриотическое содержание и растворяясь в привычных форматах с минимальными намеками на актуальный политический контекст.

Редкие исключения в виде идеологически «заряженных» пространств вроде церкви пользуются спросом у ограниченного круга постоянных прихожан. Эта ситуация отличается от той, что была в первый год войны, когда «вовлеченность» граждан и организационные усилия по их вовлечению в «солидарность с фронтом» были на более высоком уровне.

Вместе с тем «война» присутствует в жизни маленького города «за кадром». Известия о смертях и отправке на фронт знакомых моментально становятся достоянием общественности и имеют резонанс. Гибель местных жителей, разумеется, вызывает коллективные эмоции. Война также постоянно проникает в ключевые и обсуждаемые жизненные сферы: семейные отношения и заработок. Создаваемые войной сильные сюжеты локальной жизни — от смертей и любовных измен до известий о зарплатах, покупках и тратах знакомых — бросают вызов привычной рутине и ставят новые моральные дилеммы.

В зависимости от своего социального и индивидуального опыта горожане интересуются разными аспектами войны. Для небольшого круга оппозиционно настроенных черемушкинцев политические и медийные события становятся объектом внимания и служат темой регулярных обсуждений, в то время как большинство жителей стараются избегать разговоров о политике.

Женщины смотрят на войну как на угрозу здоровью и жизни мужей и сыновей. Юноши, чьи знакомые делятся с ними новостями с места событий, проявляют больше любопытства к «внутренней кухне» войны: видео перестрелок, типы оружия, транспорт, довольствие и т.д. Люди старшего поколения, носители условной «советской» культуры, могут мыслить нынешнюю войну через устойчивый набор образов войны Великой Отечественной.

Высокие зарплаты и выплаты добровольцам-контрактникам порождают целый пласт сюжетов в обсуждении войны, но при этом не влияют очевидным образом на отношение к ней. С одной стороны, некоторые мужчины смотрят на войну как на возможность заработка, особенно в ситуации, когда другие пути к нему осложнены или закрыты. С другой, женщины, с которыми довелось сталкиваться нашей исследовательнице, настаивают, что никакие деньги не стоят смерти на войне и разрушения семьи.

Большинство наших собеседников согласны, что на войну люди идут либо вынужденно (если «забрали»), либо ради заработка, либо от плохой жизни (например, если не получилось ничего добиться, создать семью и т.д.). Подобная критика, однако, не заставляет их усомниться в необходимости и неизбежности войны и не влечет за собой критического взгляда на действия российских властей. В ответ на некомфортные вопросы о «политическом» смысле войны большинство собеседников риторически защищается с помощью различных штампов, предлагаемых пропагандой (они, что показательно, не используются, когда черемушкинцы обсуждают проблемы, которые им понятны и близки).

Так или иначе, жители Черемушкина проявляют эмоции в отношении войны и жалуются на нее. Людей расстраивает, что на войне погибают молодые, а также возмущает необходимость участникам боевых действий самостоятельно покупать обмундирование, оружие, еду и одежду. В целом, все готовы подписаться под тем, что война — это «плохо» и «страшно»; некоторые собеседники, в частности, признавались в том, что не могут понять смысл этой войны.

Как следует из наблюдений нашей исследовательницы, сведения о больших людских потерях в ходе войны не секрет для горожан, и похороны местных мобилизованных и добровольцев позволяют им убедиться в этом воочию. В то же время при широком диапазоне эмоций в отношении войны об ущербе и страданиях, которые она несет Украине и ее жителям, говорят только убежденные противники «спецоперации». Для большинства россиян, оправдывающих войну и одновременно недовольных самыми разными ее аспектами, критика войны как преступления перед украинцами не релевантна. Более того, такая критика заставляет их оправдывать действия России в стремлении избежать дилеммы соучастия.