Паренек из Уайтчепела

3. Заснеженное убийство

В Хартберн они прибыли поздним вечером, в час, когда последние отблески заходящего солнца серебрят затухающий горизонт и знаменуют собой конец длинного, упоительно яркого дня.

Весь этот крохотный городок с единственной главной улицей в пятьдесят домов и затрапезной католической церквушкой, шпиль которой отчетливо выделялся на стремительно чернеющем небе, показался Джеку таким же маленьким и невзрачным, каким может быть только медный трехпенсовик или плохо выписанная картинка в дешевом журнале... Он решил, что никогда не полюбит ни эту гнетущую тишину, сдобренную запахами цветущих полей, ни любопытные взгляды окружающих, похожих на пристальное внимание обнюхивающей тебя канализационной крысы, уверенной в твоей беззащитности. Джек заранее приготовился обороняться... Он не знал точно, от чего, но рисковать не собирался.

– Ну вот, Джек, наконец-то мы можем размять наши ноги, – бодро спрыгнул на землю инспектор Ридли, оглядываясь по сторонам. – Здесь мало что изменилось, – заметил он. – Думаю, даже люди все те же... И одернул совсем скуксившегося парнишку: – Ну-ну, не так уж все и плохо... Не раскисай.

– Тихо, как в могиле, – произнес Джек глухим голосом. От тоски у него даже горло перехватило... – Я ведь тут помру, сэр, как пить дать, помру. В такой-то глуши...

Ридли, с тонкой насмешкой на губах, покачал головой:

– Зато воздух какой... Вдохни! Пьянящий.

– То то у меня голова кружится, – проворчал парень недовольным голосом.

И Ридли не удержался от шпильки:

– Ты прямо как девица трепетной конституции... Может, нюхательной соли тебе предложить для приведения в чувства?!

Джек удостоил его одним, но достаточно красноречивым взглядом, от которого обычно сдержанный инспектор так и расплылся в широкой, заразительной улыбке.

Полные самых противоречивых настроений, мужчина и его спутник зашагали в сторону темной церквушки, где, не доходя нескольких метров, свернули на боковую улочку и вскоре достигли места своего назначения: небольшого каменного строения в два этажа. Дверь распахнулась почти мгновенно – их ожидали – и высокая, по-мужски сложенная женщина заключила смутившегося инспектора в свои крепкие объятия.

– Энтони, как я рада тебя видеть! – произнесла она, отстраняя инспектора на длину своих рук. – Ты стал другим... возмужал, что ли. Пообтесался... Ты ли это вообще?!

– Боюсь, это все тот же Энтони Ридли... Другого не предвидится. Здравствуйте, Гвендолин! Тоже рад снова свидеться.

Женщина покачала головой.

– Уж года два прошло с прошлого раза... Совсем забросил свою старую тетушку, негодник!

– Какая уж вы старая, – возразил ей инспектор. – Еще любому из нас фору дадите. – И отступил, демонстрируя собеседнице своего притихшего спутника: – Вот, хочу познакомить вас с Джеком, пареньком, о котором писал вам в прошлом письме. Джек, это Гвендолин Уиггинс, твоя будущая хозяйка.

– Приятно познакомиться, мэм, – от смущения голос у Джека сделался совсем ломким и даже как будто бы недружелюбным.

– Взаимно, мой дорогой, – отозвалась миссис Уиггинс, нисколько не устрашенная мрачным видом нового знакомого. – Уверена, мы с тобой быстро найдем общий язык. У меня талант к перевоспитанию юных проказников... – И она с лукавством глянула на Ридли, который только и смог, что пожать на это плечами.

У Джека же неприятно екнуло сердце: он решил, что ни за что не проникнется добрыми чувствами к женщине-гренадерше. Никогда этому не бывать... Вольные жаворонки чахнут в стискивающих их ладонях.

– Проходите скорее, мы с Сарой-Энн приготовили вам поздний ужин. Уверена, вы просто умираете с голоду!

Обоих гостей проводили прямо на кухню и усадили за накрытый по случаю стол: холодный пирог с почками, хлеб с сыром, ароматный чай и сдобные булочки – все было одинаково вкусно, и Джек впервые за день почувствовал себя чуточку счастливее. Самую малость, но все же...

– А теперь отдыхать! – провозгласила миссис Уиггинс, когда с едой было покончено, и осоловевшие глаза Джека уставились в одну точку. – Пойдемте, я покажу ваши комнаты.

Она провела Джека и инспектора на второй этаж, а потом указала на первую дверь вправо от лестницы:

– Твоя комната, Энтони. Знаю, прежде она тебе нравилась!

– Уверен, с тех пор ничего не изменилось. Благодарю вас, Гвендолин!

Потом они проследовали дальше по коридору, и в самом углу, за лестницей для слуг, обнаружилась еще одна дверь: словно вход в сказочное королевство – неприметная и почти таинственная.

– Здесь будет твоя комната, Джек, – обратилась к пареньку хозяйка дома. – Сара-Энн – моя единственная служанка, ее комната внизу, за чуланом – я подумала, что селить вас рядом было бы не совсем прилично, если ты понимаешь, – она сделала секундную паузу, а потом, понизив голос, добавила: – Стоит тебя немного откормить, и отбоя от девушек точно не будет... Ну, открывай дверь!

Джек, пурпурно-алый, с горящими ушами, поспешил войти в предложенную ему комнату и ахнул. Она была огромной... и красивой: по крайне мере, по меркам Уайтчепела, она была просто шикарной. Большая кровать, явно с многолетней историей, но под штофным балдахином, секретер орехового дерева, шкап для одежды и даже туалетный столик.

Джек почувствовал себя турецким султаном в его баснословно прекрасном, сказочном дворце.

На полу был постелен мягкий ковер...

– Ну, как тебе твои новые апартаменты? – усмехнулся Ридли, заметив восхищенный взгляд паренька. – Сойдут на первое время?

– Это точно мое? – решил уточнить Джек, не в силах поверить в такую удачу. – У меня никогда не было своей комнаты.

– А теперь будет, – бодро заверила гостя миссис Уиггинс. – И потом, – подпустила она скепсиса в голос, – это не самая лучшая комната в доме. Ты все-таки мой работник, не так ли?

Ридли уверенно произнес:

– И при том самый лучший, миссис Уиггинс. Вот увидите, вы с ним не прогадали!

– Очень на это надеюсь, – отозвалась хозяйка дома, направляясь к дверям. И, уже стоя на пороге, добавила: – Оставим мальчика в покое, пусть обживается. Спокойной ночи, Джек.

– Спокойной ночи, мэм, – отозвался тот абсолютно растерянным голосом.

Оставшись один, Джек сделал несколько шагов по своей собственной комнате и замер как бы в нерешительности: ему все еще не верилось в реальность происходящего – он как будто бы попал в один из своих цветных снов, бывало, снившихся ему время от времени.

Он коснулся столбика кровати... Настоящий. Как, впрочем, и дорожный саквояж, купленный для него инспектором Ридли и теперь оттягивающий руку. Джек примостил его на краешек кровати и щелкнул застежкой: внутри не было ничего, кроме одной смены одежды и материнской Библии – единственной вещи, прихваченной им из прошлого... Ее-то он и извлек из саквояжа, прижав к себе, в тщетной надежде почувствовать материнское присутствие – Энни давно безмолвствовала, а Джеку было так грустно и одиноко... Не осталось никого, кто мог бы скрасить его тоску улыбкой.

Джек так и уснул с Библией под боком и непросохшими от скупых слез ресницами.

Ридли провел в Хартберне два полных дня, и на третье утро, под трели жаворонков и галдеж суетливых воробьев, Джек вышел провожать его на дилижанс до Лондона.

Джек не то чтобы привязался к вечно поддевающему его инспектору – нет, признать такое было бы слишком немужественно – только у него было такое чувство, словно с отъездом Ридли оборвется последняя нить, связывающая его с прошлой жизнью и с Лондоном.

Ридли прав: он «городская крыса», Лондон с его суетливым многообразием и зловонными миазмами Темзы у него в крови, словно древний наркотик, от которого нет исцеления. Сможет ли он прижиться в этой тихой заводи с ее устоявшимися правилами и порядками? Джек сильно в этом сомневался.

– Ну, приятель, – Ридли посмотрел на дорогу: там, вдалеке, клубилась пыль от приближающегося дилижанса, – увидимся еще! Все у тебя будет хорошо, не сомневайся в этом. – Потом, все также глядя вдаль, опустил руку на плечо парнишки и легонько его сжал...

Этот простой знак участия отозвался прямо у Джека в горле: его стиснуло – не продохнуть. Прохладный утренний воздух так и залип в бурно вздымающихся легких...

Так они и стояли, смотря на приближающийся дилижанс и слушая заливистые трели птиц, и только, когда Ридли занял место на переднем сидении и молча кивнул ему, глядя из приоткрытого окна, у Джека прорезался голос:

– Спасибо, сэр, – произнес он сначала совсем тихо, а потом повторил, громче, отчетливее: – Спасибо. Не знаю, что со мной было бы, кабы не вы...

Ридли мотнул головой.

– Главное, используй то, чем наделил тебя Господь, – и постучал согнутым пальцем по своему виску. – Ты хоть и молод, но далеко не дурак... Я в тебя верю, Джек.

Потом дилижанс тронулся, и Джек в последний раз взмахнул рукой, почти физически ощущая натягивание готовой вот-вот прорваться «нити», а потом отчетливое «пам»… Пуповина, связующая его с прошлым, лопнула с тихим уколом в области сердца!

Дилижанс уже давно скрылся среди холмов, а он все продолжал стоять на одном месте и провожать его призрак глазами, словно мог проследить путь дилижанса до самого Лондона.

До самого Уайтчепела...

Прямо до их квартирки на чердаке, в которой они с Энни и матерью провели столько счастливых минут.

Еле волоча ноги обратно к дому миссис Уиггинс, Джек припомнил случайно подслушанный разговор между его новой хозяйкой и Ридли. Это случилось на следующее после приезда утро, когда Джек, завалявшись в кровати, поднялся не раньше девяти и, спускаясь вниз, услышал тихие голоса в гостиной.

– Если ты ручаешься за него, Энтони, то я, конечно же, сделаю все, чтобы помочь этому мальчику, – говорила миссис Уиггинс, и Джек понял, что говорят они о нем. Больше не о ком...

– Я верю, что из него может выйти толк, – отвечал инспектор непривычно серьезным голосом, – боюсь только, как бы он не поддался эмоциям и не сбежал обратно в Лондон. Там ему делать нечего... Сгинет в этой клоаке, как сотни ему подобных. Мне бы хотелось спасти его от подобной участи...

– У тебя доброе сердце, – отозвалась его собеседница, и Джек почти увидел, как расплылось в насмешке лицо инспектора Ридли.

– Вот в этом меня еще никто не обвинял, Гвендолин, – с улыбкой произнес он. – Иные полагают, что моя грудная клетка и вовсе пуста.

– Ерунда, – хмыкнула миссис Уиггинс, – мы-то с тобой знаем правду, не так ли? – И уже другим голосом поинтересовалась: – Так как ты живешь, все так же один... все так же тоскуешь?

И тут уж любопытство окончательно одолело совестливые муки Джека: он весь превратился в слух.

Послышались шаги: должно быть, Ридли встал и прошелся по комнате.

– Я не очень хочу говорить об этом, – наконец произнес он, и Джек даже удивился звучанию этого голоса. Словно в комнате обнаружился другой, незнакомый ему человек... – Пожалуйста, давайте сменим тему нашего разговора.

Еще одна порция тишины – тревожной и почти вязкой.

– Я слышала, ее видели в Монреале, – начала было миссис Уиггинс, но Ридли прервал ее почти гневным:

– Я же просил вас сменить тему этого разговора. – И уже спокойнее: – Все это мне абсолютно не интересно. Скажите лучше, почему вы не наймете себе кухарку? У вас проблемы с деньгами?

– Нет-нет, конечно, – замотала женщина головой. – Не придумывай то, чего нет. Просто я и сама неплохо справляюсь, мне это даже нравится...

– Но Джек...

– Уверена, моих талантов вполне хватит на нас троих. Перестань волноваться по пустякам! К тому же в Торбери есть бюро найма, и я всегда могу обратиться туда... при необходимости.

После этого Джек тихонько поднялся вверх по лестнице и снова спустился, уже стуча каблуками.

– Джек, – позвала его миссис Уиггинс, – надеюсь, ты хорошо выспался... Выглядишь бодрым. Давайте завтракать! – и она кликнула Сару-Энн.

Задняя дверь скрипнула, выдав Джеково возвращение, и миссис Уиггинс, занятая вымешиванием теста для пирога, поинтересовалась:

– Ну, как ты, готов немного поработать? – ее проворные пальцы сыпанули на стол горсть муки и снова принялись месить тесто. Джек, зачарованный ее почти гипнотическими движениями рук, неопределенно пожал плечами... Любые обязанности казались ему заведомо утомительными и гнетущими, как и вся атмосфера этого дома, да и самого Хартберна в целом. Ничто не могло сделать его счастливым, облегчить тоску и рассеять гнетущее одиночество, от которых его сердце стучало в два раза медленнее обычного. Оно как будто бы затухало, подобное пламени свечи, лишенному толики кислорода...

– Дрова рубить умеешь? – поинтересовалась женщина-гренадер. – На заднем дворе тебя дожидаются колода и остро отточенный топор... Твои ближайшие верные сотоварищи! – ее насмешливость напомнила Джеку инспектора, и он даже кисло улыбнулся. – Да смотри не оттяпай себе пару пальцев – назад их уже не пришить. – И оторвавшись от своего занятия: – Ну, разберешься сам или мне тебя проводить?

– Сам как-нибудь, – выдохнул парень, идя к двери.

Дрова он рубил до самого вечера... Как оказалось, махать топором – не самое бесполезное занятие: помимо прочего, помогает прочистить мозги, вытеснив тоску усталостью, ностальгию – бешеными взмахами рук.

Жизнь в Хартберне оказалась именно такой, какой Джек ее себе и представлял: скучной, однообразной, безрадостной – и все именно до того момента, как он увидел ее...

В тот миг три угнетающе-длинных месяца как будто бы растворились в небытии: не осталось ни деревенской школы с ее недобрыми ребятишками, смотревшими на него косыми, насмешливыми взглядами (чего это он, дылда великовозрастная, уселся с ними за одну парту, смех, да и только!), ни Гарри Мейсона, десятилетки-переростка, которому ему пришлось не единожды разбить нос, чтобы отучить того соваться к себе по поводу и без, ни даже самой тоски по большому городу, от которой волком хотелось выть...

Ничего не осталось. Ничего, кроме хрупкой девичьей фигурки, укутанной в подбитый лисьим мехом зеленый плащ (зимы в Нортумберленде были суровыми) – Джек подумал тогда, что у него с головой не в порядке... Что от беспрестанной тоски мозг играет с ним злую шутку, рисуя образы из минувшего прошлого. Образы... образ... который, казалось бы, должен был бы явиться ему в последнюю очередь.

Он получше перехватил сумку со школьными принадлежностями и сиганул в близлежащую булочную: следовало избавиться от наваждения, и бегство показалось Джеку вполне приемлемым способом сделать это. К тому же у него жутко урчало в животе: учеба высасывала из парня все соки... Он ненавидел школу всеми фибрами души! А булочки миссис Питерсон пахли преаппетитнейшим образом, и заесть ими мерзкий привкус «гранита науки» было не самым плохим решением.

Джек купил творожную коврижку и выглянул на улицу, почти опасаясь недавнего видения... Назвать ее иначе не получалось, и потому он был почти рад опустевшей улице с ее редкими вкраплениями людских голосов. Девушка пропала... А, значит, он мог преспокойно идти домой, ну, или, по крайней мере, идти в то место, которое временно называлось его домом.

И тут:

– Джек, эй, я здесь, слышишь меня?

Голос раздался из-за спины, за которой в затейливом закутке из кустов бузины и страстоцвета на него смотрели озорные глаза мисс Блэкни, облаченной в зеленый плащ из лисьих мехов. Джек так и замер вполоборота со сбившимся с ритма сердцем и враз оледеневшими пальцами рук... Творожная коврижка едва не шлепнулась прямо на мостовую.

– Ну, ты чего замер? – привел его в чувства полный укора голосок. – Иди сюда. Скорее!

И он пошел... Шаг, другой – не верилось, что девушка в зеленом воочию стоит перед ним, а не является фигурой из страшного сна, которые подчас пробуждали его раньше времени.

– Мисс Блэкни, – пролепетал Джек совсем тихо. – Что вы здесь делаете?

– Я тебя о том же хотела спросить? – с улыбкой отозвалась она. – Думала, ты мне причудился, даже глазам не поверила. Ах, Джек, – и она коснулась его руки. Порывисто. Мимолетно. Вроде как по-приятельски хлопнула по плечу... – Как же я рада тебя видеть! Это захолустье опротивело мне до ужаса. Думала, с ума сойду от тоски по Лондону – а тут ты...

Она стиснула руки в теплых перчатках – почти молитвенный жест – и Джек удивился, насколько точно она передала его собственную тоску по большому городу. – Ну, как ты здесь оказался? – снова вопросила она. – Рассказывай. – И почти с восторгом: – Поверить не могу, что это ты... Частичка Лондона посреди стылого Нортумберленда. Ах, Джек...

Ее восторг был таким неподдельным и искренним, что парень даже смутился: она произносила его имя, подобно молитве, – он сглотнул и с запинкой ответил:

– Я вроде как живу здесь. Третий месяц как... Что-то вроде добровольной ссылки. А вы как здесь оказались?

Девушка пожала плечами.

– Так я тоже вроде как в ссылке... – Улыбка ее сделалась ломкой и совершенно безрадостной. – Опозоренная девица, мало того, что сбежавшая в ночь с неугодным обществу кавалером, так еще и умудрившаяся стать жертвой злобного маньяка. Я теперь все равно что прокаженная, Джек... Мне теперь самое место на задворках.

Джек не знал, что на это ответить, только переступил с ноги на ногу и протянул ей успевшую застыть на морозе коврижку – мисс Блэкни улыбнулась. Благодарно... С чувством.

– Ты такой славный, – сказала она дрогнувшим голосом. – Совсем не такой, как они все...

Джек понял, что она говорит о всех людях в целом, особенно о тех богачах, что окружают ее, пусть и опозорившуюся, но дочь самого сэра Хэмфри Риверстона, а этого не стоило сбрасывать со счетов.

Выпечку она не взяла, просто отщипнула маленький кусочек и положила в рот – Джеку подумалось, что она похожа на птенца-переростка – прожевав, девушка произнесла:

– Мне пора идти, Джек. Я живу у миссис Карлайл в Бермут-мэнор, и она следит за мной похлеще цепного пса. Сейчас она думает, что я сижу вон в том экипаже и дожидаюсь ее возвращения от модистки... Мне не сдобровать, если она не застанет меня по возвращении! – с этими словами девушка выбралась из кустов и быстрым шагом направилась в сторону указанного ею экипажа.

– Прощай, Джек! – кинула она на ходу, и Джек отозвался лишь взмахом ресниц. На большее его не хватило... Еще секунда – и его видение из прошлого скрылось за дверцей кареты, исчезнув, подобно призраку, – у парня опустилось сердце.

В тот день Джек изменил своей привычке: он не пошел провожать лондонский дилижанс, стоя на продуваемом всеми ветрами перекрестке, как бывало доныне, – он отправился домой и долго прокручивал в голове каждое слово из случившегося разговора. Большим дураком он себя едва ли когда-либо чувствовал: хотелось надавать самому себе оплеух и вообще вычеркнуть собственное нелепое поведение из головы. И работа неплохо этому способствовала...

– Что это с тобой? – спросила Сара-Энн, заметив, как он кривится, словно от зубной боли. – Болит что? Странный ты сегодня какой-то...

Джек от нее отмахнулся: ничего-то она не понимает – мисс Блэкни казалась отголоском далекого былого, обрушившегося на него с сокрушительной силой, о которой он и помыслить не мог... Снова вспомнилась Энни.

И «кукла» в окне проклятого дома...

И Ридли...

И умершая мать.

Джек маялся этими мыслями до самого вечера, а потом долго не мог уснуть, задаваясь одним-единственным вопросом: счастлив ли он свершившемуся свиданию или, наоборот, готов проклинать его, как внезапно постигшее его несчастье...

… Утром он понял, что готов многое отдать за новую встречу с девушкой в зеленом плаще.

Через два дня, воротясь домой из школы, Джек еще издали заприметил у дверей карету миссис Карлайл, и сердце его припустило с такой неистовой силой, что он едва не грохнулся на мостовую с мушками перед глазами.

Итак, следовало взять себя в руки и сделать вид, что ничего особенного не произошло...

– О, ты воротился, – Сара-Энн намывала посуду в высоком чане с водой. – В самый раз. У миссис Уиггинс гости, представляешь? – И почти без перехода: – Не мог бы ты натаскать воды из колодца – я бегаю, как заводная, не зная, за что ухватиться.

Джеку очень хотелось узнать, пожаловала ли миссис Карлайл одна или же мисс Блэкни сопровождает ее, что было бы вполне вероятным и таким волнительным одновременно. Однако занимающего его вопроса он так и не задал, только тягал полные ведра воды да раздумывал о причинах данного визита.

Уже выскользнув из кухни, Джек услышал голоса в гостиной и невольно замедлил шаг... Мисс Блэкни тоже была здесь – он узнал вибрации ее голоса – и уйти стало физически невозможно.

И в этот момент миссис Уиггинс окликнула его:

– Джек, это ты? – Должно быть, она расслышала быстрый перестук его сердца, иначе как бы еще она распознала его присутствие... И он ступил на порог комнаты.

– Да, миссис Уиггинс, это я.

Дородная леди с моноклем на длинной цепочке поднесла оный к своему левому глазу и окинула Джека одним быстрым, оценивающим взглядом... И, должно быть, не найдя его достаточно интересной фигурой, лениво выпустила свой оптический прибор из пальцев – тот плюхнулся на ее обтянутую шелками массивную грудь.

Миссис Уиггинс произнесла:

– Мой нынешний гость, Джек Огден, протеже Энтони Рида, вы, должно быть, помните такого?

– Да-да, как же, – отозвалась миссис Карлайл горловым голосом, – это тот мальчик, которого вы взяли под свою опеку после смерти его родителей... Я хорошо помню эту историю. – И почти сразу же добавила: – Так, значит, мы можем рассчитывать на вашу помощь в организации рождественской ярмарки? Ваша помощь была бы просто неоценима.

Джек позволил себе быстрый взгляд в сторону второй гостьи, встретившей его слегка виноватой улыбкой. Парень покраснел и опустил глаза...

Уже уходя, мисс Блэкни почти мимолетным движением руки опустила в ладонь Джека сложенный листок бумаги...

Джек с трудом отсидел уроки, почти вскипая от монотонной зубрежки одних и тех же давно заученных до оскомины текстов... Споро складывать буквы он научился еще с месяц назад, когда миссис Уиггинс самолично вызвалась давать ему вечерние уроки и ужаснулась его явному невежеству – стыд побудил парня подойти к делу серьезнее: и то, что не смогла совершить сестринская забота, сделало уязвленное самолюбие.

В очередной раз вытащив из кармана клочок смятой бумаги, Джек, по-детски шевеля губами, прочел: «Давай встретимся завтра у старой мельницы. Той, что на земле Мастерсов... Приходи после школы. Не задерживайся!»

Простые, казалось бы, слова буквально зачаровали его... Он перекатывал их на языке так и эдак. «Не задерживайся!» «Встретимся завтра...» Мисс Блэкни назначила ему свидание – и какое счастье, что он научился вовремя читать!

Едва тощий учитель позволил им отправляться по домам, как Джек вихрем пронесся по классу, едва не сбивая с ног зазевавшихся одноклассников... Мистер Оглс раздраженно вскинул вверх крепко сжатый кулак, готовый отчитать негодника самыми нелестными словами, только того уже и след простыл. Лишь классная дверь пискнула на несмазанных петлях и снова плотно прикрылась...

Джек бежал по сугробам, утопая по самые щиколотки. Снег валил третьи сутки подряд и останавливаться не собирался... Расчищать удавалось лишь самые узкие тропки, и парень не был уверен, сможет ли вообще добраться до старой мельницы, он знал только, что должен был сделать это. Непременно должен...

От быстрого бега сбивалось дыхание, а всклокоченные волосы так и лезли в лицо... Джек сопрел в своей теплой меховой одежде, и, когда он почти по-пластунски дополз до места назначенного мисс Блэкни свидания, пар валил от него клубами, завиваясь в промерзшем воздухе белесыми всполохами.

Привалившись к трухлявой, полузасыпанной снегом стене, Джек попытался отдышаться... Легкие жгло огнем.

А потом рядом всхрапнула лошадь, и девичий голосок окликнул его:

– Джек, извини, я совсем не подумала про снег... Как ты добрался? Дороги-то все засыпало.

Усталость как-то разом отступила, и он уставился на девушку в темно-синей амазонке большими, полными мнимой беззаботности глазами:

– Да ничего такого. Ноги у меня длинные, им никакие сугробы нипочем.

Сказал и сам же устыдился своих слов, а мисс Блэкни как-то то ли снисходительно, то ли смущенно полуулыбнулась и попросила:

– Поможешь спешиться. Не хочу, чтобы Томас нас подслушивал! – и подалась вперед, так что Джек едва успел подхватить ее и поставить на землю.

Кровь такой горячей волной ударила ему в голову, что впору было растопить все сугробы на мили вокруг...

– Томас – мой грум, – объясняла между тем девушка, казалось, совсем не замечая смущения собеседника. – Без него меня бы ни за что из дома не выпустили... – И озорно зыркнула глазами: – Приходится подкупать его шестипенсовиками. – Потом ее настроение изменилось, и она спросила: – Ты ведь слышал о том, что случилось с Чедлерами? Не мог не слышать, об этом весь город говорит.

– Вы об исчезновении мистера Чендлера? – предположил Джек. – Говорят, его волки задрали... В этом году они люто злобные, все ближе к селениям подбираются.

А девушка вдруг возьми и воскликни:

– Не правда все это! Не могло с мистером Чендлером такого случиться. Не верю я в это... и ты тоже не верь. – И более уравновешенные тоном: – Найти нам его надо, Джек. Как представлю, что он где-то там... один... среди этого снежного однообразия, ждет помощи, а ее все нет.

У нее на глазах вскипели слезы, и Джек с неожиданной чуткостью понял, что говорит она сейчас не о мистере Чендлере, а скорее о себе самой прежней, запертой в доме безумного Кукловода. Ожидающей помощи... одинокой и всеми покинутой.

Вспомнились ее неподвижные зрачки, глядящие прямо в распахнутое окно... и даже собственный страх, когда эти, казалось бы, омертвелые глаза ожили, и верхнее веко вспорхнуло вниз-вверх, подобно трепетному взмаху крыла бабочки.

Захотелось протянуть руку и коснуться хрупкого плечика, утешить... Вместо этого Джек произнес:

– Но как нам это сделать? Поисковые команды второй день ищут его по всей округе.

Мисс Блэкни на секунду прикрыла глаза, и, когда распахнула их вновь, минутная слабость, всколыхнувшая было их тихую голубизну, уже отступила.

– Ты прав, сама не знаю, о чем думала, вызывая тебя сюда... – И с толикой смущения: – Просто ты нашел меня тогда, понимаешь... вот я и подумала, что ты мог бы снова... Глупость какая-то, понимаю! – мотнула она головой. – Это ведь разные вещи. Прости, что потревожила! Я пойду. Да и ты иди, иначе дороги совсем засыпет...

Что-то горькое разлилось по гортани парня, когда он услышал с какой легкостью мисс Блэкни усомнилась в его способности помочь ей в поисках пропавшего, захотелось сделать хоть что-то... Только что он мог? По сути, ничего.

Девушка между тем поставила ногу в стремя и легко взлетела в седло.

– Миссис Чендлер – моя подруга, – сказала она Джеку. – Вот почему я приняла этот случай так близко к сердцу. – И совсем тихо: – Спасибо, что пришел...

Горечь продолжала разливаться, парализуя не только гортань, но и язык до самого кончика. Вот почему слова «Надеюсь, мистера Чендлера в скором времени найдут живым и невредимым» вышли у парня такими же корявыми и скрипучими, какой может быть только несмазанная вовремя ступица у деревянного колеса.

А мисс Блэкни взмахнула ресницами:

– Я могу держать тебя в курсе дел, если хочешь...

– Я был бы только рад этому. Спасибо!

Парнишка-грум, все это время топтавшийся в стороне, предупреждающе произнес:

– Мисс Блэкни, снег усиливается, лошади могут не пройти.

Та отозвалась:

– Уже едем, Томас, не беспокойся.

Потом еще раз взмахнула ресницами, поворотила лошадь в сторону едва приметной тропки в снегу, и вскоре они с Томасом скрылись вдали – два черных пятна посреди девственно белого полотна полей.

Джек долго смотрел им вслед, не в силах отвести застывшего взгляда...

Когда он выбрался на Хай-стрит, главную улицу Хартберна, заснеженную не меньше других улиц их непритязательного городка, судьба преподнесла ему неожиданную встречу в лице Тодда Хита, его соседа по парте, да и соседа по несчастью в целом тоже: им обоим приходилось отбиваться от Гарри Мейсона, и это обстоятельство как-то незримо сроднило обоих мальчишек. Пусть сами они и не общались между собой...

Однако сегодня Джек напрямую направился к нему, и решимость, с которой он начал это маленькое сближение, сошла на нет вместе с едва слышным «привет», вылетевшим облачком пара из его рта.

– Привет, – отозвался парнишка сиплым голосом. И тут же хмыкнул: – Чего это ты со мной заговорил? Я уж думал, мы, деревенские, твоего внимания не достойны.

Укор был верный – Джек его заслужил – однако желание сдерзить от этого не уменьшилось, и ему пришлось крепко стиснуть кулаки, чтобы взять себя в руки... В конце концов, пора бы уже повзрослеть и не петушиться по поводу и без – ради мисс Блэкни стоило и перетерпеть.

– Я по натуре молчун, – пожал плечами Джек, и Тодд как-то сразу смягчился, словно только того и ждал. – Не люблю разбрасываться словами. Да ты и сам-то не слишком болтливый, разве нет? Мы с тобой друг друга стоим.

Тодд в смущении уткнулся взглядом в носки своих заснеженных ботинок.

– Чего слова зря на ветер бросать...

– Вот и я о том же, – поддакнул ему Джек, и тут же добавил: – Слыхал, что в городе говорят? О мистере Чендлере. Как считаешь, его волки задрали или он просто лежит где-то в снегу, дожидаясь помощи? Жуткая история. – И неожиданно для самого себя выдал: – Подумываю вот в поисковый отряд вступить, вдруг помогу чем. Что скажешь?

Его собеседник с секунду помолчал, как бы обдумывая услышанное, а потом замотал головой:

– Да какой с тебя прок, ты ж пришлый, краев наших не знаешь, только обузой будешь. Я б на твоем месте дома сидел... – И почти мрачно: – А мистера Чендлера жалко, хороший был человек. Не стоило ему на охоту в такую погоду-то выбираться... Папка говорит, волки совсем осмелели, до самых Призрачных пещер добрались. Как только метель уляжется, отстреливать их будут. Иначе они и до Хартберна могут дойти... Такое уже бывало лет пять назад.

И Джек спросил:

– А что такое Призрачные пещеры?

Тодд покачал головой, вроде как подобное невежество в ней просто не укладывалось.

– Я ж говорю, пришлый ты, ничего о наших краях не знаешь, – озвучил он свое молчаливое неодобрение. – В Призрачных пещерах нечистая сила водится, всяк это знает: заманивает зазевавшегося путника в свои подземные лабиринты и назад уже не выпускает, – голос у Тодда сделался зловещим, почти пугающим. – Что, страшно?

Джек пожал плечами: самыми страшными чудовищами, в его представлении, были именно люди. Он уже сталкивался с такими... и не единожды. А Тодд все не унимался:

– Никто из местных туда не ходит… Обходят черные провалы стороной, даже в том направлении не глядят. Боятся. Кому ж охота с нечистой силой заигрывать... Гиблое дело. – И выдохнул: – Вот что такое Призрачные пещеры...

Джек же как бы в нерешительности осведомился:

– А что, если мистер Чендлер в этих самых пещерах укрылся? Вдруг его именно там и надо искать...

Красный нос Тодда скуксился, словно перезрелая слива.

– Я ж тебе говорю, никто не ходит в Призрачные пещеры, и мистер Чендлер бы не пошел... – И добавил с тем же зловещим придыханием: – А кабы пошел, так его уже никто никогда не увидит! Помяни мое слово, Джек Огден. Помяни мое слово...

После разговора с Тоддом Джек с вполне присущей ему горячностью уверился, что мистер Чендлер, «хороший человек» и муж доброй подруги мисс Блэкни, дожидается своего спасения именно в Призрачных пещерах. И так как собственное бессилие и... печальные глаза его недавней собеседницы, так легко разуверившейся в его, Джека, способности помочь, скребли сердце невидимыми глазу коготками, то он, глухой ко всем увещеваниям миссис Уиггинс, сбросив с плеч школьный ранец и перехватив немного теплого пирога, отправился вступать в поисковую партию. Той следовало сменить утренних добровольцев, промерзших и усыпанных снегом, подобно снеговикам...

На Джека, конечно, посмотрели скептически, но отказывать не стали: дорога была каждая пара глаз, способная продраться сквозь мили заснеженного пространства, с каждой минутой все больше заносимого новыми снежными сугробами. Погода портилась – метель крепчала.

Джек, с трудом переставляя ноги по хрусткому, подламывающемуся под башмаками снежному насту, не единожды пожалел, что вообще ввязался в подобную авантюру: от ледяного ветра слезились глаза, и влага, кристаллами оледеневая на его ресницах и щеках, превращала лицо в неподвижную маску. Несмотря на теплые рукавицы, он почти не чувствовал пальцев на обеих руках, а от сдерживаемого дыхания, почти залипающего в перетруженных легких, ломило грудную клетку. Казалось, еще чуть-чуть, и она разорвется, подобно лопнувшей тетиве, и его бедное сердце вывалится прямо на кипенно-белое «покрывало» снега.

Джек представил, как оно будет трепыхаться, отчаянно борясь с пробирающим его холодом, а потом затихнет... покроется корочкой льда... и...

– Эй, парень, что с тобой? – один из мужчин тронул его за плечо. – Я тебя который раз кликаю... – Джек глянул на него в недоумении. – Все, уходим, – добавил тот, – метель крепчает с каждой минутой... Так мы и сами поляжем в этих полях. Пошли! – и Джек потащил свое тело в сторону от Призрачных пещер, которые они, как бы парню того ни хотелось, обошли по широкой духе, так что подобраться к ним не было никакой возможности.

В поместье Чендлеров для добровольцев был приготовлен сытный обед, и Джек, ввалившись в жарко протопленную кухню, почувствовал себя таким несказанно счастливым, каким не чувствовал довольно давно.

– Иди поближе к огню, парень, – обратилась к нему дородная женщина в переднике и с присыпанными мукою руками. – Ты аж посинел, бедняжечка. Вот ведь горе-то какое... – последнее, должно быть, относилось к ее пропавшему хозяину, и Джек молча проследовал к ярко пылающему огню – зубы у него отбивали чечетку.

После горячего супа с потрохами жизнь начала понемногу возвращаться к Джеку, и он с ужасом подумал о новой необходимости выходить в снежную заметь, так и ломившуюся в защищенные деревянными ставнями окна.

Он как раз жевал кусок сладкого пирога на десерт, когда в кухню ворвалось неожиданное видение в лице мисс Блэкни: видение замерло на секунду, удивленное количеством устремленных на себя глаз, потом улыбнулось, пожелав всем приятного аппетита, и только тогда заметило его, Джека... И без того большие глаза девушки округлились еще чуточку больше, и парень заметил в них облегчение – и пусть причина была не совсем ясна для него – это согрело Джека сильнее самого яркого очага в мире.

– Миссис Пэм, не могли бы вы согреть стакан молока, мастеру Гарри снова приснился плохой сон, – обратилась она к кухарке, а потом незаметно поманила Джека за собой.

– Я пришлю его с горничной, – отозвалась на это женщина. – Незачем вам было себя утруждать, спускаясь сюда...

Мисс Блэкни улыбнулась:

– Я только рада быть полезной. – И добавила: – Я подожду молоко за дверью, чтобы не смущать этих добрых людей.

Когда она вышла из кухни, а кухарка отправилась в кладовую за молоком, Джек тихонько выскользнул следом за девушкой... Та ждала его в полутемном коридоре, стискивая холодные (Джек почему-то был в этом уверен) руки, и он приблизился к ней грузной походкой, словно древний старик.

– Джек, ты здесь! – голос мисс Блэкни заплясал в узком пространстве служебного коридора. – Если бы ты знал, как я рада тебя видеть...

У парня вспыхнули уши – к счастью, девушка этого не заметила.

– Решил помочь в поисках, – глухо отозвался он, глядя куда-то в пол. – Жаль, погода такая, что... Сами понимаете.

– Ах, Джек, – еще раз выдохнула мисс Блэкни, – ты такой добрый. – Джек закашлялся бы, не будь его горло таким пересохшим. – Мне не следовало втягивать тебя во все это, – продолжала между тем его собеседница, – но я рада, что ты здесь... – И с самым серьезным выражением: – Если бы ты только знал, что нам рассказал мистер Ричардс, секретарь мистера Чендлера. Я до сих пор не могу прийти в себя...

Ее словам удалось отвлечь парня от личности самой говорившей, и тот взглянул в ее карие глаза с ярко вспыхнувшим любопытством.

– Что-то о самом мистере Чендлере? – поинтересовался Джек в нетерпении.

– Именно так. – Мисс Блэкни отступила подальше в тень, и парню пришлось последовать за ней – вход на лестницу для слуг практически скрыл их от глаз миссис Пэм, которая в этот момент появилась из кухни с полным стаканом теплого молока, обернутого салфеткой.

– Мисс Блэкни, – позвала она. – Молоко для мастера Гарри готово!

Девушка выпорхнула из-за угла, схватила поднос с молоком и, отблагодарив женщину улыбкой, снова вернулась в их с Джеком укрытие.

– Расскажу вкратце, – бросила она на ходу, – Анна ждет меня с молоком. – И, поставив поднос на нижнюю ступеньку, девушка начала свой рассказ:

– Мистер Чендлер пропал еще вчера, тебе, верно, известно об этом не хуже меня: отправился на охоту, сказал, что хочет проверить проставленные на кроликов силки, да так и не вернулся. Хватились его ближе к обеду... Анна, то есть миссис Чендлер, – поправилась девушка, – была занята с мисс Ховард, новой гувернанткой, прибывшей тем же утром. И весь ужас произошедшего открылся только после того, как лошадь мистера Чендлера вернулась без седока... В сумерках. С оборванной подпругой.

– И что же вам рассказал секретарь?

Мисс Блэкни молча кивнула, как бы понимая нетерпение собеседника, и продолжила:

– Мистер Ричардс явился в детскую чуть позже одиннадцати и попросил позволения переговорить с Анной, она как раз возилась с маленьким Гарри – тот всегда отличался богатым воображением, но этой ночью, по его утверждению, ему явилось привидение, и он никак не мог успокоиться. Мы втроем, оставив мальчика на попечение нянюшки Грейс, прошли в библиотеку, и тогда-то мистер Ричардс и рассказал нам о письме трехдневной давности, которое якобы так встревожило его хозяина... Оно пришло утренней почтой, и мистер Ричардс, просматривая корреспонденцию – это входит в его обычные обязанности – обратил внимание на конверт без указания отправившего его корреспондента... Только штемпель местного отделения в Дареме. По словам Ричардса, когда мистер Чендлер его увидел, то побледнел «хуже смерти». Это его собственные слова, – пожала плечами рассказчица. – Выхватил конверт из его рук и спешно вышел из кабинета.

Они с секунду помолчали, а потом Джек для верности поинтересовался:

– И что было в том письме?

– Никто не знает.

Ответ был вполне ожидаемым и поэтому парень задал другой:

– Вы искали его среди вещей мистера Чендлера?

Аманда Блэкни утвердительно кивнула.

– Мы просмотрели бумаги в кабинете – письма там нет. – И с неуверенностью: – Разве что оно спрятано в запертом ящике, который мы так и не смогли открыть. – Голос у девушки дрогнул и надломился. – Анна послала за местным констеблем, надеюсь, эта метель не помешает ему добраться до нас. Следовало сделать это уже вчера...

Повисшая между ними тишина полнилась тенями и гнетущими страхами, но даже бояться в обществе Аманды Блэкни было как-то по-особенному приятно, и Джек не спешил прерывать ее вынужденным прощанием. Девушка сделала это первой:

– Тебе, должно быть, пора идти, а я задерживаю тебя своими россказнями... Извини, Джек, это все от нервов! – И она схватила с лестницы поднос со стынущим молоком: – Анна, верно, потеряла меня. Мне пора.

Как же не хотелось ее отпускать, просто совершенно не хотелось, и Джек выпалил:

– Любой ящик можно открыть. Если хотите, я бы мог попробовать...

– В самом деле? – разом повеселела девушка. – Ты мог бы это сделать? Даже без ключа?!

Хвастаться подобными навыками было не очень удобно, но Джеку польстил энтузиазм собеседницы.

– Всегда можно обойтись без ключа, – с бравадой отозвался он, вскидывая свою русоволосую голову.

Чтобы не привлекать излишнего внимания, они решили подняться по лестнице для слуг: Джеку было забавно наблюдать, как широкая юбка его спутницы то и дело застревает в узком пространстве лестничного проема, и та дергает ее на себя, ежесекундно удерживая от падения стакан со злополучным молоком.

– Ненавижу эти кринолины! – простонала девушка уже на выходе со смущенной полуулыбкой. – Насколько бы все было проще, будь я мужчиной...

А Джеку подумалось, что мужчиной она нравилась бы ему на порядок меньше... И сам же испугался собственной мысли: девушки вроде мисс Блэкни вообще не должны были бы ему нравиться: будь они хоть в женском, хоть в мужском обличии – все одно.

– Я только расскажу о нашем плане Анне, – прервала ход его мыслей мисс Блэкни, постучав в двери детской комнаты. И добавила: – Не бойся, она хорошая.

Джек не то, чтобы боялся – скорее опасался. Все эти богачи не очень-то жаловали бедный люд, вроде него... Но Анна Чендлер его удивила: она не стала смотреть на одежду, нет, – она посмотрела Джеку в глаза, и тому показалось, что ему заглянули прямиком в душу. Ощущение было тревожным... волнительным... необыкновенным! Как будто бы его признали человеком, личностью, а не безгласной букашкой, каковой он всегда себя и чувствовал в присутствии власть имущих.

Разве что рядом с мисс Блэкни было иначе...

И с миссис Анной Чендлер, похоже, тоже.

– Ты ведь Джек Огден, не так ли? – спросила молодая женщина. – Я порядком наслышана о тебе... Рада познакомиться! – и протянула тонкую ладонь.

Джек в смущении сжал ее пальцы, что вызвало на лице его новой знакомой легкую, едва наметившуюся улыбку.

Сама она тоже была тонкой и хрупкой, словно статуэтка из севрского фарфора, казалась белесым одуванчиком, готовым разлететься от легкого дуновения ветерка. Глаза у нее были грустные...

– Не знаю, стоит ли нам делать это, – отозвалась она на предложение подруги вскрыть запертый ящик с помощью Джека. – Вдруг следовало бы для начала дождаться констебля...

Но мисс Блэкни живо возразила:

– А что если из-за метели тот еще не скоро доберется до нас, содержимое же ящика может пролить свет на местонахождение твоего мужа и помочь таким образом спасти ему жизнь...

Миссис Чендлер поджала губы, не зная толком на что решиться.

– Хорошо, – произнесла она наконец. – Сделайте это, вскройте этот ящик, и, если найдете что-то интересное, сообщите мне об этом. Я пока побуду с Гарри... он сам не свой из-за этого мнимого призрака.

Мисс Блэкни сжала руку подруги, а потом смущенно покаялась:

– Извини, вам придется попросить у миссис Пэм новый стакан молока. Боюсь, этот совершенно застыл...

И ее подруга улыбнулась, но, как показалось Джеку, в уголках ее глаз блестели слезы.

Кабинет мистера Чендлера – он же библиотека – располагался на первом этаже рядом с малой голубой гостиной, стены, уставленные книжными стеллажами, произвели на Джека неизгладимое впечатление – он даже сглотнул, представив себе голову, способную вместить все эти знания.

– Вот этот ящик, – мисс Блэкни указала на один из выдвижных ящиков письменного стола и в ожидании посмотрела на Джека. Тот поглядел на нее в ответ... Занес было руку к девичьей прическе, да отдернул, словно обжегшись...

– Что? – улыбнулась мисс Блэкни.

– Можно одну из ваших шпилек? – пролепетал парень, абсолютно не к месту покраснев.

– Ты откроешь замок шпилькой?! – восхитилась девушка в полном восторге. – Я думала, так только в книгах делают...

И Джек буркнул:

– А вы, значит, книжки любите читать? – Он и сам не знал, почему это обстоятельство настолько расстроило его: сам-то он книг не любил... может, поэтому и расстроился этой их книжной несовместимости. Как знать...

– Еще как люблю, – не заметив его угрюмости, ответила Аманда Блэкни. – Мне тетушка строжайше запрещает даже в руках их держать... Говорит, у умных женщин в браке дети не родятся, а мне все равно. Замуж-то меня по любому никто не возьмет... – И заключила почти воинственно: – Вот Анна и снабжает меня контрабандным товаром, выписанным прямо из Лондона.

В этот момент замок ящика поддался, и Джек выдвинул его во всю длину.

Аманда радостно пискнула, и он впервые задумался о ее возрасте: старше, самую малость старше, это он понимал с самого начала, но вот замужество... Какое все-таки счастье, что ни у кого нет на нее матримониальных планов!

– Джек, гляди, думаю это то самое письмо! – они одновременно потянулись за сложенным листком бумаги, и их руки на секунду соприкоснулись. То ли мисс Блэкни лучше умела скрывать свои чувства, то ли у Джека, единственного из них двоих, аж искры из глаз посыпались... Этого он так и не понял и потому позволил девушке первой завладеть вожделенным письмом.

– Это оно, – странным голосом констатировала та, поворачиваясь так, чтобы Джек мог читать письмо одновременно с ней. Глаза девушки бежали по строчкам с поразительной для паренька скоростью, просто лондонский поезд с его сорока милями в час, и Джек впервые возблагодарил последние три месяца и миссис Уиггинс в придачу за обучение его грамоте: признаться мисс Блэкни в своем неумении читать было бы просто немыслимо.

Он едва миновал треть текста, как та охнула, всплеснув руками с зажатым в пальцах письмом:

– Мы были правы, Джек, это не просто случай на охоте – это чей-то злой умысел. Что же нам делать?

Для начала хотелось бы дочитать письмо, но попросить Джек не решался. К счастью, мисс Блэкни принялась перечитывать его во второй раз, и теперь уже вслух.

«Здравствуй, дорогой Джон! Вот я и нашел тебя вновь, хотя, поверь мне на слово, сделать это было ох как не просто... Ты нынче не тот, что был когда-то: деньги сделали из тебя другого человека. Однако, я уверен, ты легко вспомнишь старого друга, того самого, который считает себя вправе стребовать с «уважаемого мистера Чендлера» старый, весомый должок... Припомнил, о чем речь? Уверен, что припомнил и не откажешь старому другу в приватной встрече в указанном мною месте. В противном случае ни ты, ни твоя семья не сможете спать спокойно, уж это Джеффри Пирс обещает тебе на полном серьезе. Ты меня знаешь – я слов на ветер не бросаю. Буду ждать твоего ответа...» – И приписка: – «Не глупи, приятель! Ты не в том положении».

Какое-то время они молчали, обдумывая прочитанное, а потом мисс Блэкни сложила письмо и стиснула его в кулаке.

– Надо показать его Анне, вдруг она знает что-то об этом Джеффри Пирсе. Вдруг мистер Чендлер рассказывал ей...

Джек покачал головой – это было маловероятно. Но они все-таки вышли из кабинета и снова направились в детскую на втором этаже...

Миссис Чендлер сидела в высоком кресле и баюкала на руках мальчика лет пяти: у того было зареванное, покрасневшее лицо и темные до черноты волосы. Джек знал, что своих детей у нее с супругом не было, только трое пасынков, которых, судя по всему, та любила почти как родных. Первая жена мистера Чендлера умерла от тифа два года назад... Если Джек правильно помнил, произошло это еще в Америке, где семья на тот момент и проживала.

– Вы нашли его? – тут же оживилась женщина, стараясь не растревожить притихшего ребенка.

Мисс Блэкни кивнула, а потом обратилась к мальчику:

– Гарри, хочешь я прочитаю тебе книжку? Или можем построить замок из кубиков...

Тот нерешительно, но все же слез с материнских рук, и Аманда, передав той письмо, занялась ребенком.

– Кто ты? – спросил тот у Джека, вытаскивая коробку с кубиками. – Я тебя никогда раньше не видел.

Парень растерялся, не зная, чем объяснить свое присутствие в его комнате, и тогда мисс Блэкни сказала:

– Это мой друг, Гарри, Джек Огден. Его можешь не бояться...

– Я и не боюсь, – отозвался Гарри почти обиженно. – Он совсем не страшный... – И тихо, как бы поверяя страшную тайну, добавил: – А вот Белая женщина страшная. У нее огромные горящие глаза и платье из паутины... Она стояла у кровати и смотрела на меня. – И еще тише: – Я даже описался со страху.

Джек с Амандой переглянулись и поспешили отвлечь мальчика от его страшного воспоминания.

Несмотря на метель, поезд прибыл точно по расписанию, и два молодых человека, спрыгнув на пустынный перрон, прижали к головам готовые вот-вот улететь шляпы – огляделись.

– Все как будто бы вымерло, – удивился один из прибывших, совсем юный и враз озябший на ледяном, пронизывающем до костей ветру. Он сильнее запахнулся в свой теплый меховой плащ и даже постучал ногами об пол.

– В такую метель нормальные люди дома сидят, друг мой Эдмунд! – отозвался на его слова спутник. Он, в отличии от своего друга, выглядел более устойчивым к местным морозам и даже как будто бы радовался им.

– Ты прав. Поспешим-ка и мы сделать то же самое! – И уже спускаясь с перрона и минуя хлипкое здание железнодорожной станции, добавил: – Надеюсь, отец не запамятовал отправить за нами коляску. Погода ухудшается с каждой минутой!

Однако поджидающего их экипажа видно не было, и оба молодых человека с тоской оглядели пустынную, заметенную по самые окна домов улицу.

– Эй, смотри, что это там? – парень постарше указал на двигающуюся по дороге черную точку, с каждой минутой все более обретающую форму лошади с запряженным в него возком. И хохотнул: – Надеюсь, это не наш экипаж?! Право слово, я надеялся на нечто более презентабельное.

Эдмунд Чендлер продолжал вглядываться в приближающиеся дрожки: на таких обычно возили мертвецов, бедолаг, которым не посчастливилось замерзнуть в пути, и парня пробрало до самого нутра – это было нехорошим предзнаменованием.

– Мастер Чендлер, – дрожки поравнялись с обоими путниками, и возница учтиво поклонился. – Соболезную случившемуся с вашим отцом... Мы все молимся за его скорейшее возвращение!

Юноша недоуменно поглядел на говорившего, и тот, мгновенно поняв свою оплошность, воскликнул:

– Так вы еще не знаете... – переполошился он. – Простите, мне, должно быть, не стоило этого говорить.

– В чем дело? – одернул мужчину спутник Эдмунда Чендлера. – О чем вы говорите?

И мужичонка, заикаясь и охая, поведал обоим путникам о случившемся в Чендлер-меноре.

У юного Эдмунда окаменело лицо... И тело словно свинцом налилось. А потом он молча обошел похоронные дрожки и отбросил кусок мешковины с лица покойника.

Этот мертвец не был его отцом...

– Нет-нет, мастер Эдмунд, это не ваш отец. Вы зря так подумали! – запричитал мужчина взволнованным голосом. – Я ж говорю, мы все молимся за его благополучное возвращение. А это несчастный бедолага с пустоши… Должно быть, шел от Дарема, да не рассчитал свои силы – вон какой хилый! – его нашли у обочины совершенно замерзшим.

Чарльз Баррет, приятель молодого человека, оттащил друга от мертвого тела и велел вознице отправляться восвояси, что тот и сделал с превеликим удовольствием.

– Уверен, все обойдется, – сказал он приятелю, положив руку на его плечо. И, заметив выкатившийся из-за поворота экипаж Чендлеров, произнес: – Гляди, теперь-то это точно за нами. Отправимся в поместье и узнаем новости из первых рук.

– Простите, господа, – возница виновато пожал плечами, – запозднился из-за метели. Кабы нам только поспеть вовремя вернуться: дорогу вот-вот окончательно заметет.

Оба молодых человека легко вспрыгнули в экипаж, и возница поворотил кобылу в обратном направлении. Эдмунд глядел в окно застывшими глазами... Новость об исчезновении отца никак не укладывалась у него в голове.

Она была также внезапна, как удар мешком из-за угла...

Как...

– Остановите экипаж! – Он прокричал это так внезапно, что Баррет заколотил в дверцу кареты, посчитав, что с его другом случилось нечто ужасное. Едва же карета замедлила ход, Эдмунд выскочил наружу и заметался по улице, сжимая голову руками...

– Что происходит? – выскочивший следом за ним Баррет с беспокойством следил за хаотичными метаниями своего друга. – Почему мы стоим? Тебе плохо? Снова головная боль?

Эдмунд взмахнул руками.

– Нет же, дело не в этом, – ему с трудом удавалось перекричать истерические завывания разбушевавшейся стихии. – Мне показалось... просто мне показалось, что я увидел...

– Кого?

– Отца.

Его приятель покачал головой.

– Послушай, Эдмунд, я понимаю, ты все еще в шоке от недавно услышанной новости, но в городе твоего отца нет... – Он с секунду помедлил, с осторожностью примериваясь к каждому слову: – Где ты его видел? – как бы сдаваясь, полюбопытствовал он.

И молодой человек указал в сторону почтового отделения:

– Там... в двух домах отсюда.

Чарльз Баррет, с трудом преодолевая ледяные порывы ветра, прошел в указанном направлении: переулок был пуст... Ни единого следа на усыпанной снегом земле.

– Здесь никого нет, – прокричал он своему другу. – Пора ехать дальше. Прошу тебя, вернемся в экипаж!

Они снова заняли свои места в тряской карете, и возница погнал лошадь дальше. Правда, далеко они не уехали: вскоре колеса увязли в высоких сугробах, и проехать дальше не представлялось никакой возможности.

– Придется идти пешком, мастер Эдмунд, – прокричал возница что есть силы. – Экипаж дальше не пройдет, как бы мы того ни хотели, – и он повернулся, чтобы распрячь лошадь. – Тут едва ли больше полутора миль... С божьей помощью доберемся до дома еще к ужину!

Запахнувшись поплотнее в свои меховые плащи, молодые люди отправились на свет далекого огонька в окне спальни на втором этаже, а метель выла, стенала, завивалась замысловатыми узорами, околдовывая вынужденных путников своими ледяными, полными навязчивого очарования напевами.

– Так ушли они, милок, еще с полчаса как ушли, – всплеснула руками полнотелая Пэм, заслышав вопрос Джека о мужчинах из поискового отряда. – Сам-то где пропадал? Никто и не вспомнил о тебе ни разочку. Вот беда-то... – И она глянула на мисс Блэкни, в задумчивости замершую чуть поодаль. – Сам-то ты дорогу вряд ли найдешь, да и метель крепчает.

– А как же экипаж? – вступила в разговор девушка. – Мы могли бы отправить Джека с возницей.

Кухарка даже глаза округлила, правда, вслух удивления не высказала, только посоветовала с миссис Корн поговорить, мол, экономке виднее что к чему.

Сама миссис Корн, железной рукой управляющаяся с хозяйством семейства Чендлер, только головой покачала:

– Так экипаж отправили за мастером Эдмундом, миледи, тот должен был прибыть пятичасовым поездом из Лондона... Надеюсь, у них получится прорваться сквозь эту метель, она нынче разошлась не на шутку. – И словно в подтверждение данного факта, сильнейший порыв ветра сотряс оконные ставни и всколыхнул пламя в ярко горящем камине. – Боже мой, – ахнула женщина, сцепив руки в крепкий замок, – бедный мистер Чендлер! – И, тут же взяв себя в руки, добавила: – Я погляжу, что можно будет сделать. Но, возможно, лучшим решением было бы переночевать в доме... Я распоряжусь постелить мальчику на кухню, если вы не возражаете.

Мисс Блэкни благодарно ей улыбнулась, а стук во входную дверь заставил всех троих прервать разговор и поспешить на громогласный зов с улицы.

– Что с вами приключилось? – услышали они еще издалека голос миссис Чендлер, взволнованно вопрошающий обоих путников, впущенных на порог. – Вы похожи на снежные сугробы... Скорее проходите к огню! Миссис Корн, прикажите подбросить дров в камин – в такую непогоду грех экономить на тепле, – это уже в сторону подоспевшей экономки. Через минуту в комнате появилась горничная с полной корзиной поленьев, и камин разгорелся с новой силой, даря такие необходимые тепло и уют, в пику грозным завываниям за окнами гостиной.

– Миссис Чендлер, позвольте познакомить вас с моим другом, Чарльзом Барретом, баронетом, – произнес молодой человек, обращаясь к своей мачехе, – я позволил себе пригласить его на рождественские каникулы, но нынешние обстоятельства... с отцом... – голос его надломился и смолк.

Анна Чендлер понурила голову:

– Вы уже знаете... – сказала она. – Очень жаль, что все так вышло, только я не стало уведомлять вас письмом – оно все равно не застало бы вас на месте. – И протянула мистеру Баррету руку: – Приятно познакомиться. Вы всегда будете желанным гостем в нашем доме, жаль только, знакомство наше произошло при столь печальных обстоятельствах.

Молодой человек тепло ей улыбнулся.

– Надеюсь, я смогу быть вам полезен, – отозвался он, целую протянутую ему руку.

Миссис Пэм гремела посудой, ежеминутно заглядывая то в одну пышащую жаром кастрюлю, то в другую – ее более юные помощницы вертелись, как суетливые белки. Они готовили ужин, и Джек чувствовал, что лезет им под руку, мешая совершать привычные действия.

Он молча прошмыгнул в дверь и заметил одну из горничных, направляющихся вверх по лестнице.

– Э, могу помочь, если хочешь, – предложил он, заметив в руках девушки два тяжелых серебряных канделябра.

– Хочу, – кокетливо отозвалась та и вручила Джеку один из подсвечников. – Хозяйка велела снести их на чердак: говорит, они портят общее впечатление от малой гостиной, – горничная пожала плечами, мол, такие тонкие материи далеки от ее понимания. И поинтересовалась: – А ты долго у нас пробудешь?

– Думаю, до утра.

– Жаль, – хмыкнула девушка, – помощник, вроде тебя, мне бы не помешал.

Она зыркнула на Джека многозначительным взглядом, а потом толкнула чердачную дверь, запертую на простую деревянную щеколду.

Холод здесь был почти пронизывающий: ледяные порывы ветра, продували помещение, что говорится, насквозь, и завывали с такой устрашающей силой, что маленькая горничная даже пискнула, наткнувшись в полумраке на чучело лисицы с неестественно застывшими в неподвижности глазами.

– Ненавижу это место, – пробормотала она, водружая канделябр на один из массивных столов, составленных у стены. – Столько старых вещей... Столько пыли. Не удивилась бы, поселись здесь какое-нибудь привидение...

– Вроде Белой женщины? – решил поддержать разговор Джек, и его спутница бросилась к распахнутой в коридор двери.

– Мне пора. Ты идешь?

– Ничего, если я чуток тут побуду?

Горничная пожала плечами.

– А не стащишь чего?

– Ага, вон тот миленький сервант со старой посудой как раз поместится в моем кармане.

Девушка улыбнулась и побежала вниз по лестнице – ей не терпелось оказаться как можно дальше от полутемного помещения со зловещими скрипами и тенями, пугающими ее до дрожи.

Джек огляделся: желтый лунный свет, вливающийся сквозь круглое чердачное окно, создавал причудливые фантасмагории, в которых шкафы превращались в притаившихся в засаде злобных разбойников, а напольные вазы – в подручных им гоблинов. И все так и норовили уцепить его за одежду, урвать кусочек еще живой, пышащей жаром плоти... Джек прошелся до самого дальнего угла и, заприметив прикрытые полотном картины в тяжелых рамах, из любопытства откинул покрывало... С портрета на него смотрели высокий мужчина со строгим, проникнутым печалью лицом и молодой парнишка примерно его, Джека, лет. У него было такое несчастное лицо, что Джек даже улыбнулся... Должно быть, позировать для портрета тому было чрезвычайно скучно, и Джек легко его понимал.

Странно, что все эти портреты не развешаны, как это водится, по стенам Чендлер-менора, а пылятся в самом дальнем углу продуваемого всеми ветрами заброшенного чердака.

Возвращаться на кухню Джеку не хотелось, и он, заприметив маленькую оттоманку, стянул с нее покрывало, укутался в него с ног до головы, да так и прилег, прокручивая в голове события нынешнего дня. Событий получилось невероятно много, и он задремал уже на разговоре с Тоддом, голос которого тянулся и плавился, нашептывая, как в бреду: «приииизрачные пееещерыыы... заааманиваююют неооосторожныыых пуутникооов». А потом все перекрыли тихие шаги... Цок-цок-цок. Стучали каблучки неизвестно чьих туфель... Джек окончательно проснулся, но глаза открыть не осмелился: он представил, как над ним стоит Белая женщина и молча ждет, когда же он сделает это. Распахнет глаза и задохнется от ужаса...

Теплая ладонь легла на его плечо.

Крик, вскипевший было на губах парня, замер втуне, когда тихий голос произнес:

– Ты хорошо спрятался, ни за что бы не нашла тебя, если бы мне не подсказали, где искать... Что ты здесь делаешь?

И Джек, придав себе вертикальное положение, сказал как есть:

– Отдыхаю. Задремал на секунду...

Мисс Блэкни улыбнулась.

– Хорошее же ты нашел местечко для отдыха, ничего не скажешь. – Чуток помолчала, словно дожидаясь чего-то, а потом добавила: – Может, и мне стоит приходить сюда время от времени. Здесь так спокойно, не то, что в доме моей тетушки Кэролайн. – И, сказав это, втиснулась на свободное место рядом с Джеком...

Тот попытался было отодвинуться – юбки мисс Блэкни накрыли ему ноги покрывалом – только вот оттоманка была маленькой, двухместной... и отодвинуться ему было некуда. В тот момент Джек понял, что близости своей новой знакомой боится посильнее присутствия бестелесного привидения... Сердце, подскочившее к самому горлу, закупорило весь воздух, и парень, пытаясь выровнять враз сбившееся дыхание, услышал, как девушка потирает озябшие плечи и говорит:

– Здесь так холодно, Джек. Жаль, я не захватила с собой шаль, она бы мне сейчас пригодилась.

И так как тот продолжал бороться с собственным дыханием и совсем не понимал тонких намеков, мисс Блэкни самолично расправила сбившийся край Джекова покрывала и набросила его себе на плечи.

Так они и сидели, плечом к плечу, под одним покрывалом, слушая яростные завывания снежной стихии, пока девушка снова не сказала:

– Ты когда-нибудь вспоминаешь о Случившемся?

И Джек сразу же понял, что говорит она вовсе не о пропавшем мистере Чендлере, а о себе самой из прошлого.

– И дня не проходит, чтобы я этого не делал, – произнес он тихим голосом. – А еще сны снятся всякие... неприятные. Я после них в поту просыпаюсь...

Девушка кивнула, вроде как отлично понимая, о чем говорит ее собеседник.

– Я вообще не вижу снов, – призналась она, – что только к лучшему, конечно, а вот воспоминания мучают меня постоянно. Эта комната в доме Мейбери, этот навязчивый аромат садовых роз... – Она брезгливо передернулась, и Джек почувствовал волну накрывшей ее брезгливости через легкое касание девичьего плеча. – Когда у меня будет свой дом... если у меня будет однажды свой дом, – поправилась мисс Блэкни, – в моем саду никогда не будут расти розы. Никогда. Ни одной. Только ирисы, ромашки и садовые маки. Такие большие, с крупными головками. А еще подснежники, – добавила она с неожиданным энтузиазмом, – меня восхищает их способность цвести сразу после стылых метелей, пробиваясь сквозь полностью не сошедший снег. В этом есть нечто поучительное для каждого из нас, ты не находишь, Джек?

Джек не знал, что на это ответить, его рациональный ум не очень разбирался во всяких там метафорических хитросплетениях, он понял только, что говорит она скорее всего о жизни «после» всего случившегося и задал, как ему казалось, вполне логичный вопрос.

– А лейтенант Берроуз, вы виделись с ним после М... того? – он хотел сказать «Мейбери», но вспомнил о собственном запрете на произношение этого имени.

Аманда отрицательно замотала головой, слишком рьяно, как показалось Джеку, и это его отчего-то обрадовало.

– Не привелось, – ответила девушка. – Нам просто не дали этого сделать. Поначалу родители пытались было хоть как-то сдержать поток молвы, связанный с моим именем, и когда поняли, что это никак невозможно сделать, просто сослал меня к тетке в Нортумберленд... С глаз долой – из сердца вон, как говорится. С Берроузом они поступили так же: его отправили на корабль, где, я полагаю, он сейчас и находится. Вот и вся история. – После недолгого молчания она с грустью добавила: – Даже не написал мне ни разу. Знаю, письмо бы все равно перехватили, но все же...

– Так, может, он писал, вы просто не знаете, – ляпнул зачем-то Джек.

– Ах нет, – возразила ему мисс Блэкни, – тетушка бы не преминула тыкнуть меня этим в лицо. Я для нее как кость в горле... Опозорившаяся девица. Бельмо на репутации семейства Риверстон. По ее мнению, меня ждет озеро огненное и клеймо развратницы, выжженное прямо на моем лбу.

Джеку жутко захотелось узнать, любит ли она по-прежнему своего незадачливого кавалера или же чувства сошли на нет вместе с трехдневным пленом в доме собственного кузена и разлукой с предметом своего чувства. Вот только спросить он не осмеливался...

– Поверишь ли, сейчас я и сама не понимаю, что побудило меня решиться на этот нелепейший побег с Берроузом, – продолжала между тем мисс Блэкни. – Мне казалось, мы уплывем на его корабле – на его военном корабле! – воскликнула она так, словно глупее ничего в жизни не слыхала, – и будем вести жизнь вольных «пиратов», путешествуя по всему миру. Можно ли вообразить нечто нелепее этого? – И сама же ответила: – Вот видишь, Джек, какой глупышкой я была когда-то. Маленькая, романтичная Аманда Блэкни... Сейчас я как будто бы на сто лет старше, и мне уже не семнадцать, а все сто семнадцать с маленьким хвостиком.

Из ее речи Джек вычленил только одно: эта девушка в белом платье и с гипнотическими карими глазами старше его на целый год, и это обстоятельство еще одним весомым камушком упало на чашу их кажущейся несовместимости. О непреодолимой разнице в их сословной иерархии Джек постарался благополучно запамятовать...

В этот момент его собеседница заметила наблюдающий за ними с приоткрытого портрета взгляд строгого мужчины и мальчика.

– Ох, он как будто наблюдает за нами, – проговорила она, поежившись и отведя взгляд от портрета. – Жуткое ощущение. Давай спустимся вниз, нас, должно быть, скоро позовут к ужину. Не хочу волновать Анну понапрасну... И улыбнулась: – Тетушка оставила меня ей на поруки, наказав помогать подруге в тяжелых обстоятельствах. Только от меня, как видишь, толку немного... Сижу на чердаке и жалуюсь тебе на свою горькую участь, а ведь тебе, верно, еще тяжелее пришлось... Твоя сестра... я слышала об этом...

В этот момент голос горничной окликнул Джека со стороны лестницы.

– Джек Огден, если не желаете остаться голодным, то вам лучше бы спуститься вниз и перестать распугивать пауков на этом мрачном чердаке с привидениями!

– Уже иду! – отозвался он на этот призыв, и, когда башмаки девушки, застучали по лестнице в обратном направлении, они с мисс Блэкни выскользнули наружу и разошлись в противоположных направлениях.

– А вот и наш пропавший мальчик! – поприветствовала Джека старушка с испещренным морщинами лицом. Он смутно припомнил, что видел ее в детской, когда они с мисс Блэкни пытались занять игрой мастера Гарри...

Нянюшка Грейс – древняя, как сами стены Чендлер-менора.

– Я как бы и не пропадал... – в смущении замялся паренек. – Я так... не хотел мельтешить под ногами...

Глаза старой женщины, хоть и подернутые поволокой старости, глядели озорно, многозначительно, как будто бы высверливая знания о человеке из самых глубин его сердца. Под этим взглядом Джек совсем стушевался – к счастью, вопрос миссис Пэм, кухарки, отвлек доморощенного оракула в лице нянюшки Грейс от его персоны:

– Так вы, матушка Бриггс, будете с нами ужинать или как?

– С вами, милая, с вами, – отозвалась та, враз помрачнев. – Эта новая гувернантка, мисс Ховард, будь она трижды неладна, упросила меня, оставить их с детьми отужинать в одиночестве, – и без того скуксившееся лицо нянюшки Бриггс сморщилось еще больше. – Считай, выставила меня за дверь детской, словно нашкодившее дитя... Говорит, мол, ей надо наладить с воспитанниками более тесные взаимоотношения, и сделать это непросто, если их старая нянюшка путается у нее под ногами.

– Так и сказала? – всплеснула руками удивленная женщина.

Старуха передернулась всем телом.

– Смысл был именно таков, моя милая. Я достаточно стара, чтобы научиться читать между строк...

Кухня постепенно наполнилась людьми, и, прочитав короткую молитву, слуги приступили к трапезе. Джек, ощущающий себя крайне неловко, оказался зажат между все той же старой нянюшкой Бриггс и лакеем Сэмюэлем, парнем с большим самомнением. Оно выдавалось прямо из его вечно вздернутого подбородка и излишне длинного носа с легкой вмятиной посередине... Казалось, железный штырь, данный ему природой вместо позвоночника, не был предусмотрен для сгибания ни в одном из отделов его идеально ровной спины. Джек безуспешно распрямлял плечи, подстраиваясь под этот безупречный образчик, да только ничего у него так и не вышло, он лишь развеселил нянюшку Бригг, неожиданно хлопнувшую его плечу:

– Ты напомнил мне нашего хозяина, мальчик, – сказала она. – Мастера Джона – да смилуется над ним Господь! Я ведь его еще вот таким на руках держала, – она развела ладони на фута два, не больше, – ох и орущим же он был младенчиком, спасу от него никому не было. Повитуха, призванная принять роды у миссис Чендлер, еще, намаявшись с ним в материнской утробе (младенчик никак не желал выходить, крутился, аки детская юла), так и сказала, хлопая его по гладкой попке: «Козлик ты мой неугомонный! – да как в воду глядела. Таким мастер Джон и рос: неугомонным, резвым, вечно скачущим по дому вприпрыжку... – Старуха расчувствовалась, припоминая былое, черты ее лица разгладились: – Никогда он не ходил спокойно, – улыбнулась она, – все скакал и скакал, а серебряные волосенки так и вились вокруг его головы. – Теперь она глянула на растрепанную шевелюру Джека и даже вздохнула: – Нелегкая ему досталась судьбинушка, мастеру Джону-то, – продолжила она уже без улыбки: – Отец его оказался человеком бессовестным – да простит меня Господь за эти слова! – прокутил семейное состояние за карточным столом да в компании неугодных женщин – так с горя и застрелился, оставив молодую жену вдовой, а сына – сиротой без гроша за душой.

Весь стол притих, вслушиваясь в рассказ старой женщины, и та снова вздохнула:

– Тяжкое это было время, ох, тяжкое, скажу я вам: миссис Чендлер оказалась запертой в этом доме вместе с нелюдимым и чрезмерно строгим свекром... Давешний хозяин был не чета нынешнему: мотовство и самоубийство сына глубоко ранили его, и он считал, что бедная женщина косвенно виновата в случившемся. Не образумила мужа, не удержала от дурного влияния... Ох и лютовал он на нее, бывало – бедняжка чахла день ото дня. Пока однажды так и не поднялась после особенно затяжной простуды... Доктор сказал, силы оставили ее, организм не желал бороться с хворью. Думаю, недоедание и тоска сделали свое дело, подточили и без того хрупкое здоровье. Так мальчик и остался круглым сиротой... – печально выдохнула нянюшка.

Джек подумал тогда, что, верно, портрет мистера Чендлера-старшего они с мисс Блэкни и видели сегодня на чердаке, его и его внука Джона, нынешнего хозяина поместья. А нянюшка между тем продолжала:

– Мальчику тогда лет двенадцать было или чуток больше, не скажу точно – много воды утекло с тех пор – и все-то он говаривал мне, бывало: «Вырасту, нянюшка, – снова богатым стану. Дом заново отстрою – никому не позволю над собой измываться», – рассказчица улыбнулась. – И ведь все так и случилось: и дом отстроил, и уважение местных заслужил, и семью вот какую чудесную заимел...

Джеку стало любопытно, и он поинтересовался:

– А как он разбогатеть-то сумел? – И нянюшка Бриггс похлопала парня по гладкой щеке:

– Так на алмазных приисках и разбогател. Двадцать лет я его не видела, двадцать лет все ждала и ждала... Думала, дом и вовсе рассыпется, пока наш мастер Джон-то вернется. Ан-нет, не рассыпался, дождался хозяина. И вот... – старуха замолчала, погрузившись в свои мысли, казалось, рассказ ее окончен, и можно бы вставать из-за стола, только раззадоренное любопытство не давало Джеку покоя:

– А где эти алмазные прииски находятся? – снова спросил он старую нянюшку.

Та встрепенулась, крякнула, разминая затекшую спину, сказала:

– В Бразилии, милок, где ж еще... Я прежде и страны-то такой не знала, да вот после бегства мастера Джона и выучила... А убег он равнехонько, когда ему пятнадцать исполнилось, прямо на следующее утро и убег: вошла я в комнату будить негодника, а его-то и нет. Мистер Чендлер тогда все, что мог сделал, да так мальчонку и не нашли. Лишь много позже пришло письмо из Нью-Йорка: беглец наш писал, что путешествие в Новый Свет прошло удачно и что волноваться нам не стоит, только молиться о его, Джоне, благополучии. Мол, вернется-де он богатым человеком и заживем мы лучше прежнего... – Старуха в задумчивости покивала головой. – Вот мы с мистером Чендлером и ждала... ровнехонько двадцать лет и три месяца. Мы-то уж и не надеялись увидеть мальчонку живым, давненько на тот момент от него весточек не было, а тут письмо: встречайте блудного сына, буду через два месяца... Хозяин аж преобразился весь. Скинул лишний десяток лет... Да на радостях и помер, – вздохнула рассказчица, – недели до возвращения внука не дожил. Сердце не выдержало... Я его и нашла: в кабинете, за письменным столом. Жуткое было зрелище и... печальное. Вот как все было, милок, вот как все было... – И, вскинув седовласую голову, старуха с новым энтузиазмом заключила: – Не верю я, что мастер Джон вот так просто погибнуть мог: двадцать лет на чужбине не сгинул, а здесь, в родных краях, полег почем зря... Быть такого не может. Не верю! Не бывать такому никогда.

Миссис Пэм, поднявшись со своего места, подошла и похлопала старую женщину по плечу.

– Не переживайте, нянюшка Бриггс, уверена найдется наш хозяин живым и здоровым. Не могло с ним ничего страшного случиться, ну, скажите, не могло ведь, не так ли? – обратилась она к остальным сотрапезникам.

Те скупо поддакнули, хотя особой уверенности Джек в них не заметил. Сильнейший порыв ветра, как на зло, с новой силой ударил в оконные створки, и те застонали, заунывно и жалобно, словно малые дети. Казалось, погода насмехалась над человеческой верой в способность плоти и крови тягаться с ее нечеловеческими силами... А мистер Чендлер был именно плотью и кровью, оставленный на растерзание безжалостной стихии.

Повисла гнетущая тишина... Лишь треск дров в очаге нарушал ее полнящееся тревожными мыслями напряжение.

А потом раздался громкий стук в дверь – особо впечатлительные вздрогнули, схватившись за сердце. Джек и сам едва не подскочил на месте...

Стучали со стороны главного входа.

– Кого это нечистая принесла в такую-то погоду? – озвучила всеобщую мысль экономка, решительно поднимаясь из-за стола. – Я полагала, дороги засыпало – не проехать.

– Так и есть, миссис Корн, – отозвался бедняга-кучер, отправленный давеча на станцию за мастером Гарри и его другом. – Наш экипаж до сих брошен на полпути между Хартберном и Чендлер-менором. Проехать решительно невозможно...

– Однако кто-то стучит в нашу дверь, – как бы даже с осуждением за подобную вольность произнесла миссис Корн, устремляясь на зов неизвестного наглеца.

Джек, выскользнув из-за стола, устремился следом за ней – любопытство не давало ему усидеть на месте.

Выйдя на хозяйскую половину, миссис Корн решительно направилась к входной двери – миссис Чендлер, мисс Блэкни, оба молодых джентльмена и некий франт с щеточкой напомаженных усов (должно быть, секретарь мистера Чендлера) как раз вышли из столовой и замерли в нетерпеливом ожидании.

Едва была повернута дверная ручка, как бушующая снаружи стихия, ворвавшись в дом, обдала миссис Корн белым облаком взметнувшихся в воздухе снежинок, а высокая фигура, внезапно заслонившая дверной проем – исторгла из груди обычно бесстрашной женщины глухой, придушенный вскрик.

– Не пугайтесь, моя дорогая, – произнес неожиданный гость, захлопывая дверь и припадая к ней спиной. – Это всего лишь я, Нил Саймон, констебль из Дарема, ваша хозяйка писала мне и просила приехать, как можно скорее.

Миссис Корн, страх которой сошел на нет, а вот раздражение на его виновника лишь усилилось в геометрической прогрессии, одарила констебля Саймона неприязненным взглядом.

– Вам следовало стучать в дверь с другой стороны, – припечатала она голосом оскорбленного достоинства. – Это вход для господ, чтобы вы знали.

Констебль Саймон не выглядел пристыженным: он только распахнул свое длиннополое пальто и скинул его на руки абсолютно ошарашенной подобной наглостью экономке.

Инспектор сидел у камина в малой гостиной и попивал горячий чай, предложенный ему хозяйкой. Сама женщина с волнением говорила:

– Право слово, мне просто не верится, что вы смогли прорваться сквозь эту метель – это настоящее чудо, констебль. – Она благодарно ему улыбнулась.

– Я просто не мог иначе, – отозвался тот грудным, басистым голосом. – Едва получив ваше послание, я сразу же отправился в путь. Правда, в Хартберне мне пришлось порядком потрудиться, чтобы уговорить хозяина гостиницы одолжить мне лошадь до Чендлер-менора, в итоге тот вызвался отвезти меня на своей бричке, однако на полпути, устрашившись высоких сугробов, хотел было поворотить обратно в город, – тут мужчина выдержал театральную паузу, – только я, отпустив его с миром, самолично отправился к намеченной мною цели. Итак, – он выпил остатки чая одним длинным, тягучим глотком и отставил чашку в сторону, – о чем таком важном вы должны были мне рассказать? Я полностью в вашем распоряжении, господа, пожалуйста, говорите.

Анна Чендлер, все еще слишком зачарованная смелостью незнакомого ей констебля, не сразу нашлась с ответом, к счастью, инициативу перенял ее пасынок, Эдмунд Чендлер, который и произнес:

– Полагаю, вы слышали о моем отце, мистер Саймон: утром третьего дня он отправился на охоту, да так и не вернулся. С помощью миссис Чендлер были организованы добровольческие поисковые отряды, прочесывающие округу последние два дня без передышки. Однако никаких следов отца обнаружить так и не удалось, – парень прокашлялся, словно у него запершило в горле. – А сегодня открылись новые обстоятельства... – теперь он глянул на мачеху, и та протянула констеблю обнаруженное в запертом ящике хозяйского стола письмо.

– Это послание, по словам мистера Ричардса, секретаря моего мужа, – пояснила она, глянув в сторону названного джентльмена, – супруг получил накануне своего исчезновения, оно, как показалось мистеру Ричардсу, чрезвычайно расстроило и взволновало его.

– Где вы его нашли? – брови констебля, густые, похожие на толстых гусениц, медленно сошлись на переносице. Глаза же бегло бежали по незамысловатому тексту поданного ему письма...

– В кабинете мужа... – женщина смутилась, – в запертом ящике стола.

Констебль позволил себе многозначительно приподнять уголок своих тонких, нитевидных губ, не более.

– Так, так, так, – протянул он, прижимая письмо ладонью к своему колену и внимательно осматривая каждого находившегося в комнате.

Под прицелом этого взгляда мистер Ричардс, молодой человек с лицом регента церковного хора, нервически дернулся. Запустил палец за тугой воротничок и слегка его оттянул.

Констебль Саймон улыбнулся... Наигранно спокойной улыбкой.

– Вы, должно быть, не знаете, – произнес он, – только в Хартберне нынче пропал еще один человек.

У Джека, подслушивающего разговор за дверью, участилось дыхание, а миссис Чендлер ахнула:

– Еще один... Кто это? Мы знаем его?

– По словам квартирной хозяйки, некий незнакомец снял у нее комнату на два дня, сказал, что хочет переждать непогоду в городе, не подвергая свою жизнь бессмысленному риску, путешествуя в столь неблагоприятных погодных условиях. Однако, – констебль Саймон еще раз окинул каждого в комнате внимательным взглядом, – сегодня утром, когда миссис Хилл понесла постояльцу полагающийся ему завтрак, того в комнате не оказалось... и за целый день он так и не удосужился появиться.

– Он мог просто-напросто задержаться в гостях ли в любом другом месте, разве нет? – предположил мистер Баррет, до этого молчавший.

– У данного постояльца, по его же собственным словам, в городе не было ни одного знакомого, – возразил констебль Саймон, снова похлопывая по письму. – И я вот что подумал, – произнес он в задумчивости, – что если этот исчезнувший человек и Джеффри Пирс из данного послания – это один и тот же человек... Что если, этот недоброжелатель из прошлого не просто исчез неведомо куда – а мы будем исходить из того факта, что постоялец миссис Хилл был именно Джеффри Пирсом – что если, он сейчас в доме и подыскивает новую жертву своего мстительного плана...

В комнате как будто бы стало на несколько градусов холоднее – ярко потрескивающий камин не смог уберечь группу присутствующих от зябкого озноба, пробравшего их до костей.

Анна Чендлер и мисс Блэкни одновременно запахнулись в накинутые на плечи теплые шали, Эдмунд Чендлер и Баррет переглянулись... Молодой секретарь тяжело сглотнул.

– Этого не может быть, – первой нашлась со словами миссис Чендлер. – Если мой муж отправился на встречу с этим человеком, то зачем Джеффри Пирсу трогать еще и нас... Мы даже не знаем, что ему нужно. Уверена, все слова в этом письме – грязный навет! Мой муж – благородный человек, привыкший платить по счетам, какими бы они ни были, – ее голос сорвался, и она порывисто схватилась за руку подруги, стараясь унять готовые прорваться слезы.

Один только Эдмунд Чендлер решился высказать всеобщую пугающую мысль вслух:

– Если мой отец встретился с этим человеком, то, как вы полагаете, мог ли он остаться в живых... Тон этого письма довольно пугающий, если подумать.

Констебль Саймон, пригладив пальцами свои пышные усы, хмыкнул в кулак:

– Полагаю, случиться могло все, что угодно, молодой человек, – ответил он только. – А потому исключать присутствие в доме чужого человека я бы не стал.

– Чужаков в доме нет, – твердо заверила констебля миссис Чендлер. – Мы все хорошо знаем друг друга... Разве что прибыла новая гувернантка, – решилась добавить она, – так ее резюме безупречно, и у меня нет оснований подозревать в ней… мужчину, – она высоко вскинула подбородок.

– Если уж на то пошло, – вступила в разговор мисс Блэкни, – то единственный чужак в доме – это вы сами, констебль Нил Саймон.

Ее глаза не без вызова прошлись по его высокой фигуре, затянутой в казенное платье, и мужчина усмехнулся:

– Я вам не враг, милая леди, – обратился он к девушке, – я только делаю свою работу.

– Вот и делайте ее, не оскорбляя ни одного из нас своими беспочвенными подозрениями.

Улыбка констебля сделалась еще чуточку шире.

Все давно разошлись по своим комнатам... Дом затих. Уснул даже маленький Гарри, крепко прижимавший к себе Мистера Смельчака, самодельного кролики нянюшки Бриггс. Его сестра Мэри, тихая, вечно погруженная в себя девочка, увидев вошедшую пожелать ей спокойной ночи молодую мачеху, серьезно произнесла:

– Мне нравится мисс Ховард, она хорошая.

Женщина погладила ее по волосам:

– Я рада этому, дорогая. Спи спокойно!

И та неожиданно спросила:

– А папа скоро вернется?

– Скоро, – ответила Анна, вспыхнув от явной лжи, сорвавшейся с языка.

В благополучный исход она больше не верила...

– Я помолюсь за него, – прошелестел детский голосок, приглушенный пуховым одеялом, и женщина вышла из комнаты.

Она уже дважды прошлась по дому, удостоверившись, что дворецкий крепко-накрепко запер все двери и окна – нужды в этом, правда, было не много: метель охраняла получше самого бдительного из слуг, и что делать, если угроза таилась в самом доме... Прямо здесь, в этих стенах, которые стали ей так дороги! Верить в подобное было непросто.

Почти невозможно...

Анна заметила проблеск света, пробивавшийся из-под двери библиотеки, и на один краткий миг вообразила, что Джон, ее таинственным образом исчезнувший супруг, вернулся... Сидит за своим рабочим столом и перебирает бумаги, попыхивая толстой сигарой, от запаха которых ее всегда немного подташнивало. Он пристрастился к ним еще в Бразилии, батрача на алмазодобывающих приисках... Той, другой, его жизни Анна даже представить себе не могла. Ее холеный, одетый с иголочки муж никак не вязался с образом бедолаги-труженика, своими руками промывающего песок в горных озерах бразильской сельвы.

Она легонько стукнула в створку двери и вошла...

– Это вы? – удивилась Анна, заметив устремленный на себя взгляд. Мистер Баррет, университетский товарищ ее семнадцатилетнего пасынка, сидел на диване с заложенной пальцем книгой... – Я полагала, все разошлись по своим комнатам. Извините, что помешала!

– Нисколько не помешали, – отозвался тот, легко поднимаясь на ноги. – Я только хотел выбрать книгу для чтения перед сном... Надеюсь, вы не против моего самовольства?

Анна покачала головой.

– Нет, конечно же, нет, можете брать все, что угодно. – И замялась: – Просто, увидев свет, я вдруг подумала... – признание, готовое было сорваться с языка, вдруг показалось ей донельзя глупым, и она оборвала его на полуслове.

– Подумали, что вернулся ваш муж? – закончил ее мысль собеседник, и женщина не сдержала удивления.

– Так и есть, вы угадали, – потом в смущении заправила за ухо выбившуюся прядь волос. – Я, пожалуй, пойду... Не буду вам мешать.

Но слова молодого человека удержали ее:

– Что вы думаете о словах констебля Саймона? – спросил тот, пристально вглядываясь в ее лицо. – Допускаете ли саму мысль, о присутствии в доме недоброжелателя?

Женщина вскинула голову, сцепив непослушные руки в крепкий замок.

– Я знаю каждого человека в этом доме, – ответила она, – поверить словам констебля – значит, бросить тень на любого из них. Это было бы слишком несправедливо, вы не находите?

Мистер Баррет сделал шаг ближе...

– Мистер Ричардс, – произнес он, – что вы знаете о нем?

– Почему вы спрашиваете? – удивилась Анна. – У вас есть повод сомневаться в нем? – И тут же сама и ответила: – Нет-нет, все это пустое: мистер Ричардс, хоть и работает у мужа не очень долго – месяца три-четыре, не более – однако проявил себя с самой лучшей стороны... Супруг был крайне доволен им, собирался увеличить жалованье в новом году. – И снова поинтересовалась: – Так почему вы все-таки спрашиваете?

И тот произнес:

– Возможно, просто-напросто желаю составить общее впечатление о проживающих в доме людях, не более того.

Его собеседница вскинула тонкую бровь.

– Вы и обо мне составили общее впечатление? – осведомилась она с мимолетным проблеском улыбки на утомленном лице.

– Вполне возможно, – молодой человек улыбнулся в ответ, ослепив было Анну яркостью своего взгляда. – И сделать это было бы намного легче, помоги вы мне с этим...

– Что вы желаете знать? – задала вопрос женщина.

– Для начала, – как бы в задумчивости протянул тот, – расскажите мне, о чем вы мечтаете...

– Так просто, – хмыкнула собеседница, – всего лишь раскрыть вам свою душу, ни больше ни меньше? – Потом на секунду задумалась и произнесла: – Мечтаю о благополучном возвращении своего мужа, такой ответ вас устроит?

Молодой человек качнул головой.

– Я знал, что именно так вы и ответите. – Он сократил дистанцию между ними еще на один шаг: – А о чем вы мечтали до всех этих событий? – поинтересовался он, заставив Анну стиснуть ткань своего платья – они находились слишком близко друг ко другу, наедине, в колышущемся свете одинокой свечи.

– Полагаю, вы не в праве спрашивать меня о таком, – отозвалась она, отступая на шаг назад, и, развернувшись, направилась к дверям кабинета. – Приятного чтения, мистер Баррет, – сказала она на ходу. Однако, замерев на пороге и касаясь рукой прохладной поверхности медной ручки, женщина тихим голосом добавила: – Никто никогда не спрашивал меня о таком, но, полагаю, цветник с экзотическими цветами или, скажем... долгое путешествие по материку – все это могло бы сделать меня счастливой.

Потом выскользнула за дверь и молча прикрыла ее за собой.

Миссис Чендлер распахнула глаза: истошный детский крик все еще вибрировал в ее барабанных перепонках, заглушая монотонную тишину спящего дома.

А затем она уловила звук тихого дыхания, и на секунду волосы на ее голове встали дыбом... Молодая женщина, превозмогая страх, коснулась рукой теплого тела рядом с собой и выдохнула – Мария, это была всего лишь Мария. Ее падчерица. Она уже дважды после исчезновения отца пробиралась ночами в ее постель...

Осторожно, стараясь не разбудить девочку, миссис Чендлер выскользнула из-под одеяла и накинула теплый пеньюар: похоже, Гарри снова приснился плохой сон... Чем еще объяснить этот ужасный крик, пробудивший ее посреди ночи?

Прикрыв за собой дверь, она увидела в коридоре мисс Ховард, новую гувернантку, старше ее самой едва ли не на десяток лет, та стояла на пороге своей комнаты с горящей свечой в руке и испуганно поводила плечами.

– Должно быть, мастеру Гарри снова привиделся плохой сон, – произнесла она совсем тихо, отбивая зубами предательскую дрожь.

– Вы замерзли, – кинула Анна, направляясь к комнате мальчика. – Накиньте что-нибудь, пока не простудились.

Женщина кивнула и скрылась за дверью комнаты, а голоса других разбуженных обитателей Чендлер-менора ворвались в спальню ребенка следом за легкой поступью его мачехи.

– Что случилось? – спрашивал его старший брат, протирая заспанные глаза.

– У меня едва сердце из груди не выскочило, – посетовала мисс Блэкни.

– Снова плохой сон? – спросила сама Анна Чендлер, прижимая скукожившееся тело мальчика к себе. Тот прильнул к ней, словно садовый плющ, и, заикаясь, пролепетал:

– Белая женщина снова была здесь. Она стояла и смотрела на меня, как и в прошлый раз... Я боюсь, не оставляйте меня одного! – И с паникой в глазах: – Вдруг она снова вернется!

Анна погладила его по спине и осмотрелась в поисках нянюшки Бриггс: громоподобные всхрапывания старой женщины раздавались из смежной со спальней мальчика комнатки – его истошный крик едва ли коснулся ее ушей.

Миссис Чендлер вздохнула...

– Не бойся, мой дорогой, я тебя не оставлю, – сказала она, утирая слезы с заплаканного лица ребенка. Потом уложила его на матрац и подоткнула теплое одеяло.

– Идите спать, – обернулась она к столпившимся за ее спиной домочадцам. – Гарри обещает больше никого не будить своими криками, не так ли, мой милый? Обещаешь?

– Обещаю, – просипел тот, все еще стискивая ладонь женщины своими маленькими ручонками.

На секунду ее глаза пересеклись с глазами мистера Баррета, и женщина почувствовала, как ее дыхание сбилось с привычного ритма. Это была уж совсем неуместно и... донельзя неприлично – она поспешно заговорила:

– Мисс Ховард, – та как раз вошла в комнату и замерла за спиной мистера Беррета, – не могли бы вы присмотреть за Марией: девочка спит в моей комнате, – пояснила она, – и мне не хотелось бы, чтобы она, неожиданно пробудившись, обнаружила себя в одиночестве...

Новая гувернантка с готовностью откликнулась ее на просьбу и поспешила занять пост у кровати спящей девочки – остальные потянулись следом, и вскоре комната опустела.

Миссис Чендлер прилегла рядом с Гарри и уткнулась носом в его светловолосую макушку, пахнущую молоком и толикой меда... Она и сама не заметила, как уснула, убаюканная мерным дыханием ребенка.

… И проснулась при первых проблесках рассвета, пробивающихся сквозь неплотно задернутые шторы. Высвободила затекшее от неудобной позы плечо и села, спустив с кровати разом стынущие ноги. Ей не следовало засыпать в постели мальчика и заставлять мисс Ховард бдеть рядом с Марией... От подобной беспечности ей даже стало не по себе.

Молодая женщина скользнула в коридор и поежилась от пробирающего до костей холода – она обхватила себя руками.

Непогода все еще бушевала, хотя и не столь яростно, как накануне... И блуждающему в коридоре морозному мороку, казалось бы, не было никакого объяснения: в Чендлер-менор камины протапливали основательно, не скупясь на уголь и дрова.

Холодом тянуло по самому полу... со стороны их с мистером Чендлером спальни. Анна замерла на пороге, отчего-то страшась входить внутрь – а потом, наконец, толкнула дверь.

… И обмерла или, лучше сказать, заледенела при виде распахнутого настежь окна и кипенно-белых холмиков снега, нанесенных на подоконнике и на дорогом персидском ковре под ним. И посреди этого снежного пиршества она – одинокая фигура, полусидящая в кресле, словно прикорнувшая ненароком, с полупрозрачной кожей, припорошенной инеем, и вымороженными до синевы бескровными губами.

Тонкая женская кисть свешивалась с кресла, застывшая, словно высеченная из мрамора...

Миссис Чендлер узнала в мертвой (без сомнения мертвой!) снегурочке свою недавно принятую на должность гувернантку.

Что-то лопнуло у нее внутри, словно сердце оборвалось, и молодая женщина, сделав шаг в сторону, уперлась ладонями в стену... Вдохнула – раз, другой – и побрела к первой попавшейся двери – казалось, время остановилось, и она идет до нее целую вечность! – привалилась к стене и дважды стукнула скрюченными от холода пальцами в дверной косяк... Странно, что те не осыпались мелкой ледяной пылью.

– Миссис Чендлер!? – голос Чарльза Баррета прорвался, как через толщу воды, далекий и едва слышный, потом что-то теплое коснулось ее плеч, даря неожиданное тепло, растопившее не только слезы, но и сердце: Анна Чендлер отчаянно зарыдала.

Констебль Саймон молча стоял у тела гувернантки и даже, казалось, любовался ее неестественной, вымороженной десятиградусным морозом красотой.

Окно закрыли, и заиндевевшие ресницы, оттаивая, роняли капли воды – словно слезы струились по безжизненному лицу женщины. Джеку стало не по себе – его проняло до самых костей... Хотя он и не был знаком с умершей, ее неожиданная смерть глубоко затронула его.

Серая и довольно невзрачная при жизни – в смерти мисс Ховард была настоящей красавицей.

Снежной королевой... статуей, высеченной из ослепительно белого куска мрамора. Картиной, написанной преступлением...

Констебль прокашлялся, словно проталкивая застрявший в горле комок снега, и обернулся к обоим молодым людям, стоящим поодаль от него. Чарльз Баррет и Эдмунд Чендлер – последний не уступал в бледности самой покойнице – тоже отвели от нее взгляды, и Баррет сказал:

– Полагаете, она умерла по ошибке?

Констебль Саймон вскинул голову.

– Почему вы так решили?

– Это комната миссис Чендлер, – отозвался молодой человек, и по его тону было понятно, что вопрос констебля кажется ему до странности неуместным, – и потому вполне логично предположить, что именно она и должна была стать жертвой преступления. Ее не оказалось в комнате по чистой случайности...

Эдмунд Чендлер осведомился:

– А мы уверены, что это было именно преступление? Быть может, мисс... Ховард, – запнулся он на секунду, – стало вдруг плохо, она распахнула окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха, упала и... умерла. Я не знаю... Разве нельзя допустить чего-то подобного? Это вероятнее, чем подозревать самое худшее.

– Под самым худшим вы подразумеваете, должно быть, убийцу в доме? – не без сарказма отозвался констебль Саймон, и юноша вскинулся:

– Убийца мог быть не в самом доме! Разве распахнутое окно не свидетельствует о том, что преступник пробрался в дом именно через него и ушел тем же путем...

– Так теперь вы все-таки допускаете наличие некоего злоумышленника, не так ли?

– Я лишь допускаю наличие ошибки, – вспыхнул молодой человек. – Мы не можем полагаться на наши беспочвенные предположения...

– Так давайте развеем всякие сомнения и разберемся в причинах смерти этой женщины, – констебль посмотрел на юношу с вызовом, слегка заретушеванным легким изгибом насмешливых губ. – Вы, если не ошибаюсь, учитесь на медицинском и, полагаю, вполне способны произвести поверхностный осмотр данного тела.

У Эдмунда Чендлера дрогнула верхняя губа.

– Данное тело, – повторил он с особым акцентом, – не просто мертвое нечто, констебль. Еще этой ночью оно было живым человеком!

Укор, впрочем, не произвел на мужчину должного впечатления: он только пожал плечами и, приблизившись к покойнице, задумчиво произнес:

– И кто-то не менее живой лишил ее этой жизни: я ставлю на Джеффри Пирса, а вы, господа?

– Полагаете, ему удалось каким-то образом пробраться в дом незамеченным? – поинтересовался Чарльз Баррет. – А это окно, – он указал на запертую теперь створку, – в трех ярдах от земли... Даже если предположить бегство преступника именно через него, то и вероятность переломанных в момент падения ног тоже весьма велика. С этой стороны дома нет ни шпалера, могущего поспособствовать его спуску, ни чего-то другого, подобного этому.

– А искать на снегу возможные следы – абсолютно бессмысленное занятие из-за метели, – подытожил слова молодого человека констебль Саймон.

Они немного помолчали, обдумывая каждый свое, а потом констебль снова глянул в сторону Эдмунда Чендлера.

– Так что же, молодой человек, – поинтересовался он, – вы осмотрите покойницу или мне придется сделать это самому?

Юноше очень хотелось отказаться – весь его вид так и кричал о желании скорейшего бегства – однако невозмутимость его университетского товарища не позволяла ему поступить столь малодушно, и он нехотя отступил от двери, продвигаясь в сторону трупа.

Мистер Баррет последовал за ним...

– Боже, она такая холодная, – дрогнувшим голосом констатировал молодой человек, едва коснувшись лица покойницы. Его пальцы отдернулись, словно от ядовитого аспида...

И тогда его друг произнес:

– Мертва менее четырех часов, я полагаю: низкая температура могла поспособствовать более скорому процессу окоченения. Вот, посмотрите, – он приподнял свесившуюся со спинки стула безжизненную руку и слегка подвигал ею. – Умеренное окоченение, плохо выраженное в виду слабо развитой мускулатуры тела.

Констебль Саймон не без удивления воззрился на говорившего.

– Вы тоже медик? – полюбопытствовал он, и молодой человек снисходительно улыбнулся:

– Скорее будущий прокурор. Одно другому не мешает, как вы понимаете...

Тот явно не понимал, что и выразил прицельным прищуром своих ярко-зеленых глаз.

– Полагаете, я похож на Джеффри Пирса, констебль? – усмехнулся молодой человек.

– Полагаю, – отозвался тот, – что как для будущего прокурора, вы слишком много знаете про трупное окоченение и другие малоприятные вещи.

Чарльз Баррет наградил собеседника еще одной вежливой полуулыбкой.

– Я собираюсь стать хорошим прокурором, констебль, – произнес он, делая то, на что так и не решился его приятель: приступая к более доскональному осмотру мертвой женщины.

Через несколько минут, в течение которых в комнате царила полнейшая тишина, молодой человек коснулся головы женщины и слегка отвел ее в сторону, замерев на секунду.

– Смотрите.

Констебль Саймон подался вперед и поглядел на темно-фиолетовые отметины на шее покойницы.

– Следы от пальцев? – предположил он.

– Ничего другого мне просто в голову не приходит, – произнес Баррет и кликнул товарища: – Эдмунд, не мог бы ты тоже взглянуть на эти пятна и сказать, что ты о них думаешь.

Юноша, ставший еще на тон бледнее, неловко приблизился и, старательно отводя глаза от лица покойницы, пролепетал:

– Я не могу, Чарльз. Я... я просто не могу. – Потом рука его дернулась, коснувшись рассыпавшихся волос женщины, и те, неожиданно отделившись от тела, всей своей массой упали прямо к его ногам.

Эдмунд Чендлер вскрикнул, отскочил в сторону и с ужасом воззрился на парик мертвой гувернантки, продолжающий лежать на полу безобразной растрепанной копной.

– Так-так-так, – поцокал языком констебль Саймон, первым пришедший в себя от удивления. – А это уже интересно! – он наклонился и приподнял парик кончиками своих пальцев. – И что вы на это скажете, господа?

Впрочем, Эдмунд Чендер глядел скорее на саму покойницу, нежели на парик, демонстрируемый бесстрашным констеблем: с тем же рвением, с которым он прежде отводил от нее глаза, теперь он словно не мог перестать глядеть на нее.

– На самом деле она блондинка, – пролепетал молодой человек, рассмотревший под стягивающей настоящие волосы женщины сеткой, их истинный, природный цвет.

– Так и есть, – мистер Саймон выпустил копну белокурых волос, и те рассыпались по спине умершей. Блестящие и красивые. Мужчина пропустил длинную золотистую прядь между пальцев и задал вполне резонный вопрос: – Зачем прятать подобную красоту? – И в глубоком раздумье: – Разве что у человека была веская причина делать это. Какая? – он окинул молодых людей одним из бесконечного множества взглядов в своем арсенале.

– Мисс Ховард не хотела быть узнанной? – предположил Чарльз Баррет.

И Нил Саймон выстрелил ответным:

– А вы ее знали, мистер Баррет?

Тот покачал головой:

– Я впервые в этом доме, констебль. Не думаю, что мисс Ховард устроила этот маскарад только ради меня...

Взгляд блюстителя закона автоматически переместился в сторону Эдмунда Чендлера.

– Вам знакома эта женщина? – спросил он у него.

Тот покачал головой.

– Впервые... вижу ее, констебль.

Его словам не доставало убедительности, но парень был так перепуган случившимся преступлением, что это вполне можно было списать на нервы, и констебль, еще пару секунд посверлив его пристальным взглядом, отвел-таки глаза в сторону.

– То есть, – резюмировал он, – мисс Ховард – если она, действительно мисс Ховард, – посчитал нужным добавить он, – была убита путем удушения где-то между часов и двумя часами ночи, убита, возможно, по ошибке... хотя наличие парика вносит новые коррективы, как бы мы того ни хотели. И все это приводит нас к тому, что...

– … Нам бы не помешало обыскать комнату данной леди, – закончил за констебля Чарльз Баррет авторитетным тоном.

Мужчина поскреб свой небритый подбородок и утвердительно кивнул.

– Полагаю, именно это нам и стоит сделать в первую очередь, – сказал он, незамедлительно направляясь в комнату покойной.

Комната мисс Ховард располагалась рядом с учебным классом, и мужчины слегка замялись на пороге, как бы не решаясь войти в нее без спросу. Без дозволения хозяйки, которая, увы, больше не способна была им его дать...

– Что ж, – первым переступил через себя констебль Саймон, ступая на темно-бордовый ковер, постеленный в комнате гувернантки, – на первый взгляд ничего особенного. Обычная комната... с обычными вещами, – он поддел пальцем теплую женскую шаль, небрежно наброшенную на спинку стула. – Что скажете, господа?

Смотрел он при этом только на Эдмунда Чендлера, нервными движениями одергивающего полы своего сюртука.

– Пожалуй, начнем с платяного шкафа, – произнес мистер Баррет, распахивая обе его створки. Внутри не было ничего, кроме трех невзрачного вида платьев и пары черных ботинок, ношенных и давно требующих ремонта. Молодой человек приподнял брови: – Похоже, мисс Ховард не была модницей.

Фраза, призванная развеять напряженную атмосферу маленькой комнаты, лишь раздражила его приятеля, отчего тот взбрыкнул совершенно по-детски:

– В соседней комнате лежит мертвая женщина, а ты находишь уместным обсуждать ее предпочтения в одежде?!

Констебль Саймон снисходительно улыбнулся Баррету, дескать, не принимайте близко к сердцу, юный Чендлер сам не свой этим утром. И, опустившись на колени, вытянул из-под кровати, дорожный чемодан мисс Ховард... Коричневой кожи, потертый по углам, с двумя массивными, обхватывающими его ремнями.

– Посмотрим, что он поведает о своей мертвой хозяйке, – мужчина откинул крышку и... удивленно хмыкнул: – Тряпичная кукла? Вот уж не подумал бы, что найду подобное в чемодане взрослой женщины.

Игрушка была явно не новой, не единожды стиранной, и констебль, покрутив ее туда-сюда, передал куклу мистеру Баррету, который в свою очередь протянул ее своему приятелю.

Джек заметил, как у того вытянулось лицо, и сам, не сдержавшись, проскользнул в комнату, чтобы получше рассмотреть как саму игрушку, так и остальное содержание чемодана мисс Ховард. Мужчины заметили его появление, но никак на него не отреагировали: просто продолжили вынимать из чемодана остальные имеющиеся в нем предметы и складывать их на пол.

Предметов было не так много: пара шерстяных чулок, гребень с ручкой из слоновой кости, ручное зеркальце, надбитое с одного края, и записная книжка... девственно нетронутая, чем несказанно огорчившая констебля Саймона и Баррета, радостно переглянувшихся при виде нее.

– И больше ничего, – протянул первый разочарованным голосом. – Если мисс Ховард и желала что-то скрыть, то нам об этом уже не узнать.

И тогда Джек, окончательно осмелевший, решил произнести:

– Вы сказали, что мисс Ховард могли убить по ошибке, – обратился он как бы к обоим сразу, – но если она была задушена, то разве не должен был убийца загодя распознать свою ошибку?

– И сбежать, позволив мисс Ховард раскрыть свою личность? – с издевкой осведомился констебль. – Нет, полагаю, убийце пришлось довести дело до конца, даже если он и понял свою ошибку...

– То есть, – вмешался в его слова Чарльз Баррет, – мисс Ховард, полагаете вы, могла знать убийцу в лицо? То есть это кто-то из находящихся в доме?

– А вы все еще не допускаете такой возможности? – отозвался констебль вопросом на вопрос, и Джек даже поежился от подобного предположения.

Убийца в доме!

Задушивший мисс Ховард все еще может находиться среди них...

– Что это? – послышался в этот момент голос Эдмунда Чендлера, до того безмолвной тенью маячившего где-то на заднем плане с тряпичной куклой в руках. – Здесь какая-то фотография? – Он держал записную книжку мертвой гувернантки и указывал за подкладку: там, действительно, что-то было... Дагеротип. Настоящая удача! Констебль Саймон поддел его пальцами и вытянул наружу.

Четыре человека с интересом уставились на нечеткое изображение двух молодых людей, позирующих в принужденной позе: девушка и парень с застывшими неулыбчивыми лицами.

– Вы узнаете кого-нибудь из них? – поинтересовался усатый констебль, не отводя взгляда от дагеротипа. – Мне думается, юная девушка на изображении – это мисс Ховард, вы не находите? Прослеживается некая схожесть черт... А вот мужчина, – он хмыкнул в кулак, – совершенно мне не знаком. Впрочем, – нашел необходимым добавить он, – я вообще мало кого знаю в этой местности.

– Как и я, – произнес Чарльз Баррет. И обратился к приятелю: – А ты, Эдмунд, что скажешь, не кажется ли тебе лицо этого молодого человека хоть отчасти похожим на кого-то...

Молодой Чендлер еще с долю секунды не отводил взгляда от дагеротипа, а потом уголки его губ дрогнули, опускаясь еще ниже, и юноша выкашлял: «Впервые вижу это лицо. Простите, господа!», словно застрявший в горле комок. Потом сорвался с места, едва не сбив с ног Джека, стоявшего прямо за его спиной, и выскочил за дверь под всеобщие недоуменные взгляды.

– Простите, – произнес Баррет, направляясь следом за приятелем, и Джек с констеблем Саймоном услышали, как он окликает того встревоженным голосом.

– Что ж, – покачал головой констебль Саймон, – похоже, кто-то все-таки узнал лицо на этом дагеротипе... Очень любопытно. – И неожиданно обратился к Джеку: – Что скажете, молодой человек, кто, по-вашему, задушил несчастную мисс Ховард? Есть какие-то предположения?

Джек, несколько опешивший, произнес:

– Мужчина? – и замер, ожидая реакции собеседника. Тот поцокал языком – похоже, это было его привычкой – потирая небритый подбородок...

– Недурственное предположение, – откликнулся он, – только уж слишком предсказуемое. Уверен, такой глазастый парень, как ты, способен на большее. – И, запустив руку в карман своего сюртука, извлек на свет маленькую белую пуговку.

– Что скажешь? – обратился он к Джеку, демонстрируя ее собеседнику. – Много таких пуговиц ты видел в этом доме?

Джек не понимал, к чему констеблю задавать ему подобный вопрос – у него не было привычки обращать внимание на подобные мелочи! – и потому он ответил, как есть:

– Ни одной. Я просто не обращаю на пуговицы внимания...

– И зря, – констебль покачал головой. – Будь ты повнимательнее, найти убийцу мисс Ховард стало бы на порядок легче... На вот, держи! – он вложил пуговицу в ладонь Джека. – Теперь ты – мои глаза и уши, парень, – произнес он торжественно, словно при посвящении в рыцарский сан. – Найди одежду, с которой она оборвалась, и ты найдешь нашего преступника.

– Но... – у Джека совсем голова пошла кругом.

– Что ты нокаешь, – одернул его констебль Саймон, заменяя извлеченную из кармана пуговицу найденным дагеротипом. – Это пуговица с одежды убийцы, я нашел ее у тела мисс Ховард, смекаешь?

Джек молча кивнул.

– Вот и ладненько. – Мужчина похлопал его по плечу. – Иди и делай свое дело. – И уже с порога: – Я за милю чую пронырливого пострела: не заставляй меня разочароваться в тебе.

Оставшись один в комнате убитой гувернантки, Джек наконец разжал ладонь и долго смотрел на белую пуговку, от которой зависело так много: казалось, судьба всего семейства Чендлеров находилась сейчас в его, Джека, руках.

Джеку очень хотелось найти мисс Блэкни и рассказать ей о найденном дагеротипе и пуговице, его так и распирало изнутри – вот-вот лопнет! – однако он знал, что та сейчас с миссис Чендлер, утешает ее по мере сил и возможностей, и мешать не осмеливался.

Этим утром он проснулся едва ли позже пяти утра, когда горничные, заспанные и широко зевающие, спустились вниз и принялись семенить по кухне, готовясь заняться выстуженными за ночь каминами – Джек как раз тащил полную корзину поленьев, когда захлебывающееся рыдание миссис Чендлер взорвало сонную тишину еще дремлющего дома, и он прибавил шагу, перепрыгивая через две ступеньки. Камины на втором этаже все еще были не топлены, и он вызвался помочь кокетливой горничной...

Помог.

Джек выскочил в коридор и увидел бьющуюся в руках мистера Баррета хозяйку поместья: тот кутал ее в теплое покрывало, а она, заикаясь, твердила нечто неудобовразумительное. Джек не сразу понял, что говорит она об убийстве... Мертвой женщине. Гувернантке с выбеленным морозом лицом. Распахнутом окне... Холоде, пробирающем до костей.

Лишь одно он услышал довольно отчетливо: «Мария... Мария тоже была в моей комнате!» – женщина вырвалась из удерживающих ее рук и бросилась к распахнутой двери – ее босые ступни оглушающе громко стучали по паркетному полу коридора.

Они с Барретом устремились следом – и замерли почти синхронно, узрев заиндевевший труп мисс Ховард в кресле у распахнутого окна. А миссис Чендлер уже бежала к ним с ребенком на руках... Мистер Баррет подхватил девочку обеими руками и велел Джеку закрыть хлопающую на ветру створку.

Он послушался.

Обошел покойницу по широкому кругу и подставил лицо все еще не до конца утихнувшей стихии: щеки опалило огнем... дыхание сбилось. Джек захлопнул створку и выскочил из комнаты, страшась еще хотя бы раз взглянуть в лицо мертвой женщины.

… И вот он отягощен этой невесомой, казалось бы, пуговицей и ответственностью, с ней связанной: «Найди одежду, с которой она оборвалась, и ты найдешь нашего преступника». С чего бы это усатому констеблю доверять ему такое ответственное дело? Полностью погруженный в собственные мысли, Джек медленно спустился по хозяйской лестнице: все в доме как будто бы шло ходуном – хлопали двери, порхали несмелые шепотки, сами стены, казалось, источали невысказанную тревогу.

– Чего это ты шастаешь по хозяйской половине? – поддела Джека востроглазая горничная, направляясь в сторону библиотеки. – Уж и перепадет же тебе от миссис Корн, узнай она об этом...

Девушка была права, и Джек направился на кухню...

– Ох, что ж делается... что ж делается, – охала кухарка, глядя на Джека потерянными глазами.

– Это правда, что труп гувернантки был выстуженный, словно туша убитого на морозе оленя? – неприятно осклабился пробегающий мимо лакей.

– Говорят, ей вырезали сердце кухонным ножом! – добавил другой.

Несчастная миссис Пэм прикрыла распахнутый от ужаса рот обеими руками...

– Бедная миссис Чендлер, – простонала она. – Бедный мистер Чендлер...

Джек заметил знакомую фигурку в белом платье и устремился к ней почти бегом.

– Мисс Блэкни! – Он был рад сбежать от досужих кухонных разговоров.

– Джек. – Голос у девушки был совсем тихий, словно покрытый патиной грусти или отчаяния – у парня от него екнуло сердце.

– Как миссис Чендлер? Ей уже лучше? – осведомился он.

Мисс Блэкни покачала головой.

– Мария спала в ее кровати, Джек, – сказала она, – все это время девочка спала рядом с мертвой женщиной. – Ее голос предательски дрогнул. – От этой мысли Анна места себе не находит... Говорит, если бы с той что-то случилось, она бы себе никогда не простила.

– Девочка ничего не слышала? – полюбопытствовал Джек.

– Ничего. Спала мертвым сном... – Мисс Блэкни охнула и прикрыла губы ладонью: – Не следовало мне так говорить. – И словно только что припомнив: – Кто-то прикрыл малышку вторым одеялом. Думаешь, это сделал убийца?

– Не знаю. – Джек пожал плечами. – Заботливый убийца? Это звучит странно.

– Я тоже так думаю, – сказала его собеседница и добавила: – Констебль Саймон просит нас собраться в библиотеке. Не знаешь, для чего?

И Джек предположил:

– Возможно, дело в найденном в комнате мисс Ховард дагеротипе. – А потом рассказал ей о парике мертвой гувернантки, дагеротипе и странном поведении Эдмунда Чендлера. Он почти было рассказал и о пуговице в своем кармане, только часы в доме громогласно пробили семь раз, и девушка встрепенулась.

– Джек, надо идти, констебль Саймон ждет нас в библиотеке. – Потом схватила его за руку и слегка потянула. – Джек обмер, не в силах пошевелиться: рука мисс Блэкни была теплой, словно ватное одеяло, которым укутали само его сердце... Стучавшее глухо, порывисто, асинхронными толчками к самому дыханию парня.

Наконец его ноги отклеились от пола и понесли Джека следом за мисс Блэкни, выпустившей-таки его ладонь. И к счастью: ему не хотелось умереть, не разгадав этого дела. Или в принципе не хотелось умирать... Или не хотелось умирать теперь, когда белое девичье платье мелькало перед ним притягивающим все взоры маячком.

Просто не хотелось умирать... Особенно от разрыва сердца, связанного с близостью мисс Блэкни.

Джеку пришлось подождать у комнаты миссис Чендлер, пока девушка не появилась в компании подруги.

– Джек, – только и произнесла та с непонятной для парня интонацией: то ли это была констатация самого факта его присутствия, то ли удивление с толикой укора в адрес своей неблагоразумной подруги. Джек был склонен думать, что второе, и поплелся за обеими девушками, словно побитый пес.

– Вот и наши дамы, – поприветствовал их констебль Саймон. – Мы вас заждались, присаживайтесь, пожалуйста.

Джек пристроился подальше от досужих глаз – находиться в комнате было неловко – и осмотрел всех присутствующих. Кроме миссис Чендлер и Аманды Блэкни, здесь были только мистер Баррет и Эдмунд Чендлер.

– Я слышала, вы нашли в комнате мисс Ховард некий дагеротип, – сразу же приступила к делу миссис Чендлер. Несмотря на восковую бледность, покрывавшую ее щеки, глаза женщины горели непреклонной решительностью... – Я хотела бы его видеть, – она протянула руку.

Констебль Саймон послушно извлек снимок из кармана и подал его женщине. Всем, начиная от слегка раздвинутых в легкой полуулыбке нитевидных губ и до подавшегося вперед поджарого тела, он походил на шуструю белку, не отдающую, а жаждущую заполучить орех покрупнее.

Анна Чендлер вгляделась в поданный ей снимок, и бледность ее лица сменилась алыми всполохами, ударившей в голову крови.

– Вы узнаете мужчину на этом снимке? – спросил констебль Саймон почти с придыханием.

Женщина приложила руку к бурно вздымающейся груди.

– Полагаю, это мой муж... – глухо отозвалась она. – Совсем юный, но... я узнаю определенные черты... – взгляд ее метнулся в сторону пасынка – тот глядел в пол. – Эдмунд, кто эта женщина? – спросила она. – Ты должен знать хоть что-то. И знаешь, судя по твоему виду... – заключила она, делая шаг в его сторону. – Говори. Прошу тебя!

Юноша приподнял покрасневшие глаза – казалось, он долго и безудержно плакал:

– Не знаю, как это возможно, – произнес он хриплым полушепотом, – это просто не имеет никакого смысла. Это просто... Я... не могу...

Чарльз Баррет положил руку ему на плечо, словно напоминая этим жестом нечто уже решенное между ними, и юноша застонал, подобно раненому животному...

– Рядом с отцом наша мать, – произнес он на выдохе. – Это свадебная фотография, насколько я понимаю. Ей лет двадцать, не меньше...

– Но... – начала было женщина, голос которой пресекся от внезапного озарения. – Если этот мужчина – ваш отец, то... – она снова взглянула на дагеротип в своих руках, – эта женщина...

– Наша мать, да, – Эдмунд Чендлер мотнул головой.

– Но...

Констебль Саймон, наблюдавший происходящее со стороны, наконец не выдержал и озвучил то, на что у хозяйки поместья не хватало решимости:

– Мисс Ховард, мертвая женщина в комнате наверху, и юная девушка с этого изображения являются, как я понимаю, одним и тем же лицом.

– То есть мисс Ховард была вашей матерью, Эдмунд? – воскликнула пораженная до глубины души мисс Блэкни. Джек и сам едва верил в услышанное... – Но как такое возможно...

– Мой муж – вдовец, – твердым голосом вставила миссис Чендлер. – Его супруга умерла от тифа. Он сам рассказывал мне об этом... – она снова вперила взгляд в несчастного юношу. – У тебя есть что добавить по этому поводу? Как вышло, что ваша мать была жива все это время?

Тот замотал головой.

– Я не знаю, в самом деле не знаю. Отец сказал, что мама заражена тифом, что ей нужен постоянный уход – он не хотел, чтобы кто-то из нас тоже заразился! – и потому отвез ее в городскую больницу, постоянно ходил навещать... Однако лучше ей не становилось, и она... умерла. – Полу плача он всхлипнул: – Мы похоронили ее! Все вместе похоронили. Два года назад.

– Вы видели свою мать мертвой? – с прагматизмом полицейского осведомился констебль Саймон.

Юноша выдохнул:

– Нет, гроб был закрытым. Отец сказал, так для нас будет лучше: мол, пусть мы запомним маму живой и здоровой, а не изнуренной длительной болезнью.

– То есть до сегодняшнего дня вы понятия не имели, что ваша мать жива и здорова? – снова осведомился констебль.

– Конечно, я ничего не знал об этом, – вспыхнул молодой человек. – Я считал ее мертвой и даже не сразу признал в... женщине наверху. – Он казался совсем сломленным и больным, с трясущимися губами: – Только когда слетел этот парик, – продолжил он в отчаянии, – только тогда я понял, кого она мне напоминает, и дагеротип лишь подтвердил мою догадку. Только ведь это не имеет никакого смысла! – вскричал он в сердцах. – Зачем было бы отцу обманывать нас? Какой в этом смысл?

И Анна Чендлер, давно бессильно осевшая на диван, присовокупила и свой вопрос:

– Если ваша мать была жива все это время, то можно ли считать наш с вашим отцом брак действительным? Являюсь ли я, по сути, законной миссис Чендлер или в глазах закона я бессовестная самозванка и ничего более?

Констебль Саймон откашлялся в кулак – ответа на этот вопрос ни у кого из них не было.

Последний отголосок заданного миссис Чендлер вопроса еще не успел растаять в воздухе, а торопливые шаги за дверью библиотеки заставили каждого замереть в ожидании...

– Миссис Чендлер, – обычно сдержанный в эмоциях дворецкий замер на пороге с беспокойством в глазах, – на снегу перед домом какой-то человек... и кажется, он не дышит. Что прикажете делать?

Женщина, казалось бы, еще не отошедшая от двух предыдущих, перенесенных ею потрясений, смело встретила новый удар.

– Немедленно отправьте кого-нибудь проверить, жив ли он, – сказала она. – Нельзя позволить этому человеку умереть у наших дверей!

– Как вы думаете, кто бы это мог быть? – обратился мистер Баррет к устремившемуся следом за дворецким констеблю Саймону.

Тот шагу не сбавил, лишь подхватил на бегу свое длиннополое пальто, и, уже натягивая его на себя, произнес:

– Кто бы он ни был, молодой человек, не стоит терять бдительность и быть слишком беспечным. Я собираюсь первым увидеть этого человека... – И почти распахивая входную дверь: – Желаете со мной? Милости прошу.

– Позвольте только накинуть пальто...

– Вы знаете, где меня искать, – с этими словами констебль вывалился в снежную заметь и захлопнул за собой дверь.

Джеку нестерпимо хотелось последовать за ним, только его верхняя одежда была в чулане под лестницей и бежать за ней казалось сущим расточительством времени. Он прильнул носом к оконному стеклу... Мисс Блэкни и миссис Чендлер сделали то же самое с другой стороны двери.

Фигура в длиннополом пальто черной кляксой выделялась на кипенно-белом полотне снега, и фигура эта направлялась к черному росчерку человеческого тела, распростертому поверх снежного сугроба не далее, как в десяти футах от стен Чендлер-менора.

Дворецкий и два лакея спешила к нему же, но уже с другой стороны...

Чарльз Баррет и Эдмунд Чендлер выскочили из дома последними.

Джек видел, как люди приблизились к неподвижному телу, склонились над ним... отпрянули было на секунду, а потом подхватили несчастного под руки и поволокли в сторону дома.

Когда общая процессия проделала половину пути в обратном направлении и упавшее на грудь лицо мужчины стало видно с одного бока, миссис Чендлер сдавленно охнула и, распахнув дверь, выскочила как была, простоволосая, в тонких туфельках, прямиком им на встречу.

– Джек, – пискнула мисс Блэкни, поглядев на него с неподдельным удивлением, – этого не может быть, но кажется мистер Чендлер нашелся.

Они увидели, как женщина касается бесчувственного лица супруга, кричит, перекрикивая завывания хлесткой метели, пытается избавиться от наброшенного ей на плечи пальто и плачет, плачет, плачет...

Под эти ее рыдания мистера Чендлера и внесли в дом, уложили на кушетку в библиотеке, пододвинув ту к жарко пылающему камину.

Исходя из всего этого, Джек понял: хозяин Чендлер-менора жив. Хоть какая-то радость в череде странных нерадостей этого утра...

И домочадцы Чендлер-менора, возбужденные и разом воспрявшие духом, продолжали суетиться вокруг него, не веря в свершившееся чудо. Мужчина слабо застонал и открыл глаза...

– Джон, – миссис Чендлер сжала его ладонь, – это я, Анна, как ты себя чувствуешь?

– Отец, – Эдмунд схватил его за другую руку.

– Нога, – простонал тот хриплым, каркающим голосом. – Моя нога...

Юноша с неожиданным проворством осмотрел сначала правую, а потом и левую отцовские ноги и охнул: – Тут кровь. Боже мой, что случилось, отец? – Кто-то подал ему канцелярский нож, и он разрезал отцовские бриджи, оголяя окровавленное колено – кровь примерзла к ране заскорузлой корочкой. – Нужно промыть и перевязать рану. Скорее! – кто-то из слуг выбежал выполнять поручение, а Чендлеры замерли в неловком молчании. Неожиданно все слова иссякли, а недавний разговор в этой самой комнате припомнился совершенно не кстати...

И Чендлер первым нарушил молчание:

– Кто-то стрелял в меня... как мне показалось, со стороны дома. Помню опалившую ногу боль и снег, ожегший щеку при падении. Я мысленно простился с жизнью, – его кадык дернулся туда-сюда. – Какое счастье снова видеть вас всех! – он слегка сжал руку жены и улыбнулся сыну.

Тот поинтересовался:

– Где вы были эти два дня, отец? Мы думали, вы погибли. – И совсем тихо добавил: – Мы знаем про Джеффри Пирса. Нашли его письмо в одном из ящиков вашего стола...

Лицо мистера Чендлера, казалось, окаменело: его тяжелый подбородок, покрытый черной щетиной, его льдистые голубые глаза и даже нос с небольшой горбинкой – все превратилось в неподвижную маску. Джек подивился, насколько нынешний мистер Чендлер не похож на себя прежнего с найденного ими дагеротипа... Сорокапятилетний мужчина мало чем походил на семнадцатилетнего мечтателя, сбежавшего из дома вслед за своей мечтой!

– Джеффри Пирс, значит, – процедил он сквозь стиснутые зубы. Похоже, говорить на эту тему ему хотелось меньше всего... – Не думал, что услышу однажды это имя из твоих уст, сынок... – Он закашлялся, уткнувшись в рукав своего сюртука. Потом попросил подложить ему под спину подушки и только тогда продолжил: – Джеффри Пирс – человек из моего прошлого, – голос его звучал глухо, почти неприязненно, – один из тех, чьи имена, как и лица пытаешься вытеснить из памяти, оставить в прошлом, перечеркнуть новой жизнью и новыми впечатлениями. – Он ненадолго замолчал, как бы устремив взгляд в прошлое, и снова продолжил: – С Джеффри Пирсом мы вместе трудились на алмазном прииске в Морро-Велью, пять лет бок о бок, как проклятые... Помню, как прибыли туда с несколькими долларами в кармане – казалось, весь мир у нас на ладони: протяни и возьми! – и как скинулись на наши первые необходимые для раскопок инструменты: пару сит для промывки гравия, деревянные ножи да жестяные кастрюли... Спали мы прямо там в деревянных хижинах, сложенных кое-как, на скорую руку, ели тоже что придется – тогда мы могли обходиться малым, – вздохнул мистер Чендлер. – Мы были мечтателями, одними из многих... И не каждому везет так, как повезло мне! – он снова ненадолго замолчал. – Уже тогда наши с Пирсом отношения оставляли желать лучшего: он пристрастился к выпивке, просаживая деньги в местном баре под открытым небом, и все укорял меня в скупости и нежелании жить полной жизнью, тогда как я должен был содержать семью, и быть расточительным у меня не было ни сил, ни желания. Я ежемесячно отправлял деньги Катрине в Нью-Йорк и лелеял мечту о возвращении в Англию... – Мужчине удалось завладеть безраздельным внимание своих слушателей. – Я никогда не был особо набожным, – продолжил он через мгновение, – воскресные службы наводили на меня скуку, но в день, когда я нашел свой по-настоящему крупный алмаз, я вознес Господу самую жаркую молитву из всех. Почти бесцветный, весом в пятнадцать карат, он стал началом всего, – мистер Чендлер покачал головой. – После этого удача как-то разом повернулась ко мне лицом, и... Пирсу это совсем не понравилось. Он сказал, что я должен ему половину от всех найденных мною алмазов, мол, мы напарники и это только благодаря его помощи я вообще отыскал каждый из них и не иначе. Хотя, – хмыкнул мужчина, – на тот момент он совсем опустился и почти весь день валялся в хижине в компании бутылки кашасы. Тогда-то между нами и случилась та ссора, – мистер Чендлер скривился, как при зубной боли, – Пирс был по обыкновению пьян – зависть разъедала его, словно ржавчина – и он бросился на меня с кулаками, кричал, что мне это с рук не сойдет, что я обманом завладел добытыми нами алмазами, что он отыщет меня, где бы я ни был и заставит ответить за якобы совершенное против него злодеяние. Я уехал на следующий же день и постарался вычеркнуть проведенные в Морро-Велью годы, как нечто постыдное и не заслуживающее внимания. И все было хорошо, пока пять дней назад я не получил письмо без обратного адреса... Письмо, в котором прошлое настигло меня, и Джеффри Пирс снова вернулся в мою жизнь.

– Сразу после первого письма я получил второе, – продолжил мистер Чендлер глухим голосом. – Пирс звал меня встретиться в Призрачных пещерах... Должно быть, прознал, что места там уединенные, людьми почти не хоженые – и я пошел. Оседлал Персефону, сказал, что хочу проверить силки на кроликов, и направил кобылу в сторону пещер...

Нам оставалось проделать чуть меньше мили пути, когда со стороны Керквудского леса завыли волки, и моя кобыла, встревожившись, начала прядать ушами и танцевать на месте, не желая идти в указанною направлении – а потом лопнула подпруга. Все произошло настолько внезапно, что я даже не успел подобраться: полетел на землю, ударившись головой, и, кажется, потерял сознание...

Не знаю, как долго я так пролежал – по моим ощущениям не меньше часа-двух – и пришел в себя усыпанный тонким слоем едва начавшегося снега. Все тело онемело и ныло, словно один большой синяк, правая нога простреливала болью при самой незначительной попытке пошевелить ею, и хуже всего то, что, пока я был без сознания, Персефона сбежала, бросив меня посреди этой снежной пустыни – я остался один. – Мужчина поморщился: то ли от воспоминаний, то ли от боли в простреленной ноге. – Нужно было что-то делать, и я решил укрыться в Призрачных пещерах: они гарантировали хоть какую-то защиту от непогоды и возможных хищников. Я знал, что меня станут искать, просто собирался выгадать немного времени, к тому же приложенные усилия согрели меня, и тело как будто бы ожило. Я дополз до пещер примерно за час, закопался в нанесенные ветром пожухлые листья и принялся ждать. – Он немного помолчал. – Ждать пришлось долго, – продолжил он с невеселой полуулыбкой, – суеверия жителей Хартберна оказались сильнее их человеколюбия. Несколько раз я замечал далекие силуэты поисковых партий, но те так ни разу и не приблизились настолько, чтобы услышать мои отчаянные крики о помощи. Ветер уносил их в сторону леса... И утром этого дня я понял, что если сам не приложу хоть каких-то усилий – так и сгину в той промерзшей пещере, превратившись в один из ее печально известных призраков: тогда-то я поднялся и, с трудом переставляя ноги, поплелся в сторону дома... Это был долгий, мучительно бесконечный путь, и я уже предвкушал его окончание, когда неожиданный выстрел повалил меня лицом в снег. В тот момент, – выдохнул он, – я практически попрощался с собственной жизнью.

Говоривший стиснул руку своей супруги, вроде как вымаливая прощение за столь огорчительные для нее мысли, его сын в это время поинтересовался:

– Значит, вы так и не встретились с Джеффри Пирсом?

– Боюсь, что нет, – отозвался его отец. – Когда я дополз до Пещер, его там уже не было...

– Если он вообще когда-либо там был, – впервые подал голос констебль Саймон, и мистер Чендлер нахмурил брови:

– Что вы хотите этим сказать?

– Мне думается, – ответил тот, – подрезанная подпруга свидетельствует лишь об одном: ваш недоброжелатель и не собирался являться на намеченное свидание – он полагал, должно быть, что при падении вы свернете себе шею, и дело с концом. Кроме того, – констебль выдержал драматическую паузу, наслаждаясь всеобщим к себе вниманием, – сделать это он мог только на конюшне, заранее зная, которую из лошадей вы выберете для намеченной охотничьей прогулки. – И спросил: – Персефона – ваша единственная лошадь?

Чендлер отрицательно мотнул головой.

– Еще есть Буцефал, – произнес он полным неуверенности голосом. – И я только в последний момент решил оставить его в стойле: конюх сказал, что у жеребца желудочные колики... – И замолчал, осознавая значение всего этого. – Боже, боже мой, – произнес он через мгновение, – вы же не хотите сказать, что этот человек был на моей конюшне и...

– И не только на конюшне, – многозначительным тоном протянул констебль Саймон.

И так как продолжать он не стал, то Чендлер поглядел на жену и сына вопрошающим взглядом – те отводили глаза, и это встревожило его еще больше.

– О чем вы умалчиваете? – осведомился он. – Анна?

И та, с трудом разлепив неподатливые губы, произнесла:

– В доме произошло убийство. Мисс Ховард... нанятая мною гувернантка, убита этой ночью.

– Задушена, – дополнил картину констебль.

– В комнате миссис Чендлер, – вставил свое его сын.

Лицо мужчины утратило всякие краски, даже сердце как будто бы перестало биться.

– Но как? – воскликнул он, абсолютно шокированный. – В этом нет никакого смысла...

И тогда мистер Баррет сказал:

– Мы полагаем, гувернантка умерла по ошибке – жертвой должна была стать ваша супруга.

Это лишь еще больше взволновало и без того взвинченные нервы мистера Чендлера:

– Но даже в этом случае, – он снова стиснул руку своей жены, – в случившемся нет никакого смысла. Зачем Пирсу... уб... желать зла Анне? Я полагал, он нашел меня ради вымогательства... Хотел вытрясти из меня побольше денег. Мертвые ни я, а уж тем более Анна, ничего не могли бы ему дать! Я ничего не понимаю. – И снова затряс головой: – Мертвая гувернантка... боже, боже мой, это просто немыслимо! Не могу в это поверить.

Констебль Саймон выступил вперед:

– А саму месть, как таковую, вы разве не допускаете? – спросил он. – Сейчас все указывает именно на это.

– Нет, нет, – Чендлер затряс головой, абсолютно не способный допустить даже мысль о чем-то подобном, – на Пирса это совсем не похоже. Он бы не поступился деньгами... Никогда. Вы просто его не знаете...

– А знаем ли мы вообще кого-нибудь в достаточной степени, – философски заметил констебль Саймон и глянул на Эдмунда Чендлера с двумя лихорадочно алеющими пятнами на щеках.

– Отец, – воскликнул тот, не в силах больше сдерживаться, – есть еще кое-что, о чем вам следует нам рассказать...

Миссис Чендлер шумно выдохнула, и ее супруг посмотрел на обоих пристальным взглядом.

– Что-то помимо прочего? – протянул он почти опасливо, и его сын сверкнул глазами:

– Это касается моей матери, – выпалил он на едином дыхании. – Матери, которую мы якобы похоронили два года назад... – Он замолчал, тяжело дыша и не отводя от отца осуждающего взгляда. – Матери, которая... – мистер Чендлер прикрыл лицо ладонью, – все это время была жива и теперь... лежит мертвая в комнате наверху.

Ладонь мужчины соскользнула вниз, явив взглядом присутствующих его перекошенное от ужаса лицо.

– Я не понимаю...

Констебль Саймон хмыкнул в кулак.

– Убитая гувернантка, насколько мы понимаем, и есть ваша бывшая супруга, – решил просветить он мистера Чендлера. – Это открылось только после ее смерти... второй смерти, судя по словам этого юноши.

Издевка в словах констебля не ускользнула от чуткого уха хозяина дома, и тот вскинулся, гневно воскликнув:

– Кто вы такой, чтобы судить меня... мистер Саймон? – Тот молча пожал плечами. – Да, я лгал, – при этих словах Чендлер смело посмотрел в глаза своего сына, – уверил вас в смерти собственной матери, увез в другую страну... подарил новую, благовоспитанную семью и лучшую мать, – теперь он с новой силой сжал руку своей потупившей взор супруги. – Анна, посмотри на меня, – взмолился он с чувством, – пожалуйста, не думай то, чего нет: мой обман не был злонамеренным, как вы, полагаю, представляете. Это не я, это Кэтрин предала мое доверие, связавшись с другим мужчиной и изменив данным ею же клятвам. – Чендлер болезненно зашипел, непроизвольно дернув раненой ногой. – Я тоже не был идеальным мужем, признаю это со всею ответственностью: я постоянно отсутствовал, мотался от одного прииска к другому, бывая дома наскоками, едва ли больше одного-двух раз за год, но я никогда не изменял вашей матери. Никогда! – он снова посмотрел на своего сына. И добавил: – Мы разведены, Анна, – теперь он обращался к своей супруге, – и именно поэтому я предпочитал замалчивать этот факт, сообщая всем о смерти своей бывшей жены. Быть вдовцом намного приличнее, да и ущемленная гордость страдает от этого меньше. Вот и вся правда, которую вы хотели знать!

В комнате повисла тяжелая, почти неподвижная тишина. Откровения Чендлера как будто бы выкачали из нее весь воздух, лишили кислорода...

– Она была нашей матерью, – первым нарушил ее Эдмунд Чендлер. – Она любила нас...

– Она променяла вас на другого мужчину! – не сдержался его отец.

– … а ты просто забрал нас у нее, – продолжил юноша, как бы не слыша возражений отца.

– У меня были все права сделать это. Я – ваш отец!

– … и теперь она мертва по-настоящему. Из-за тебя! Из-за этих денег... из-за этих проклятых алмазов, которые всегда были для тебя важнее каждого из нас. – Он ударил кулаком по спинке дивана. – Будь ей все равно... будь тот мужчина действительно так важен для нее, – произнес он гневным голосом, – разве бы мама явилась в этот дом под видом простой гувернантки? Стала бы она пересекать океан и надевать этот жуткий парик... и... и...

– Эдмунд, – Баррет тронул приятеля за плечо.

– Вы – МОИ дети! – повторил Чендлер с особой интонацией. – Я имел все права...

– Ты убил ее! – воскликнул юноша, стискивая кулаки. – У его отца вытянулось лицо, казалось, обвинения сына ранили его в самое сердце. – Убил своими безразличием и холодностью... Ты ее никогда не любил. Вот в чем причина...

– Ты не имеешь права обвинять меня в подобном, – Чендлер стиснул бескровные губы. – Да, я не простил ее измены, да, я не смог перешагнуть через свою попранную гордость, но обвинять меня в равнодушии и... всем остальном. Эдмунд, пожалуйста, – взмолился он другим, глубоко уничижительным голосом и протянул сыну руку. Тот молча отвернулся, пытаясь скрыть предательски заблестевшие глаза, и быстрым шагом вышел из комнаты... Служанка с тазиком теплой воды и бинтами для перевязки едва успела отступить, столкнувшись с ним на самом пороге.

Сразу после ухода Эдмунда Чендлера рану его отца промыли и тщательно перевязали, тогда-то хозяин и высказал пожелание, переговорить с констеблем Саймоном наедине.

Джек сгорал от желания узнать о теме их нынешнего разговора... Вот только плотно прикрытая дверь, да непрестанное снование домашней прислуги мало способствовали подслушиванию, к которому он было прибег без всякого зазрения совести.

– А, ты здесь, так я и думал, – дверь наконец-то открылась, явив Джеку пышноусое лицо констебля Саймона. – Не мог бы ты подсобить мне, парень? – улыбнулся он со свойственным ему самодовольством. – Джек, естественно, согласился, и тот попросил: – Найди-ка мне мистера Ричардса, дружок, и пригласи-ка его в кабинет... незамедлительно. Нам с мистером Чендлером надо задать ему пару вопросов... – И уже вполоборота: – Так что там с пуговицей, приятель, есть какие-нибудь мысли по этому поводу?

Джек смущенно замялся: из-за всех этих событий он напрочь позабыл о пуговице в своем кармане... Вот она, он нащупал ее пальцами и стиснул в кулаке.

Констебль Саймон понял его без слов и понимающе улыбнулся:

– Просто не потеряй ее, ладно? – напутствовал он Джека, готового сорваться с места по возложенному на него поручению. – И держи нос по ветру. Договорились?

– Договорились, сэр.

– Вот и ладушки, – констебль вошел в кабинет и тщательно прикрыл за собой дверь. Джек побежал искать секретаря...

Тот отыскался не сразу – Джек старательно обходил стороной комнату с мертвой женщиной – и отыскался именно там, где парень думал найти его в последнюю очередь: он стоял над телом убитой гувернантки и глядел на нее в отрешенной задумчивости полностью погруженного в себя человека. Выражение вселенского отчаяния проступало в каждой черточке его по-женски миловидного, тщательно выбритого лица... Джек даже замер, не смея потревожить его словами, и невольно обратил внимание на сам предмет его пристального внимания: светлые волосы условно названной мисс Ховард, широкой волной спадали с одной стороны ее лица, а чуть распахнувшийся пеньюар демонстрировал стройную ножку от колена до щиколотки. Джек, никогда прежде не видевший женских ног, стыдливо отвел глаза...

– Что ты здесь делаешь? – грубо одернул его молодой человек, неожиданно выныривая из глубин созерцательной медитации. – Кто позволил тебе войти в эту комнату? Немедленно убирайся отсюда! Живо, маленький негодяй.

Джек даже опешил от подобного напора...

– Мистер Чендлер и констебль Саймон велели вам явиться в библиотеку, – выпалил он, пытаясь объяснить свое здесь присутствие. – Они хотели задать вам какие-то вопросы...

Маска негодования на лице секретаря мгновенно сменилась выражением полнейшей невозмутимости. Конечно же, только напускной… И Джек подивился его способности меняться вот так сразу, в одно мгновение.

– И все равно тебе здесь нечего делать, – кинул Ричардс с осуждением, уже направляясь к двери и пересекая порог быстрым, размашистым шагом.

Джек покинул роковую комнату едва ли секундой позже, но Ричардса уже и след простыл: паренек замер, словно стал свидетелем удивительно трюка, и даже взъерошил волосы на белокурой макушке. Таким его и застал Чарльз Баррет, появляясь из комнаты друга (тот, к слову, безгласной тенью маячил за его спиной) и подзывая Джека к себе...

– Мистер Баррет, – пролепетал тот в явном смущении, полагая, что его станут отчитывать за нахождение в неположенном месте, только молодой человек произнес совсем неожиданное:

– Тебя зовут Джек, не так ли? – Джек молча кивнул. – И ты друг мисс Блэкни, я правильно понимаю? – Еще один кивок подтвердил слова говорившего. – Прекрасно, – отозвался тот, хлопнув в ладоши, – в таком случае ты ведь не откажешься помочь нам в одном деле, мы можем на тебя положиться, не так ли, Джек?

Джек вполне ожидаемо снова кинул.

– Ты сейчас не с мистером ли Ричардсом говорил? – осведомился Чарльз Баррет, глянув в сторону друга, и Эдмунд Чендлер скептически заметил:

– Все это пустые домысли, Чарльз, и ты об этом знаешь.

– Брось, – одернул его приятель, – этот тип ведет себя странно, ты сам соглашался со мной. – И в сторону Джека: – Мы хотим обыскать комнату мистера Ричардса. Готов помочь нам в этом или нет?

– Мистер Ричардс только что отправился в кабинет к мистеру Чендлеру, они с констеблем Саймоном хотели задать ему пару вопросов, – выпалил Джек, подтверждая тем самым свое участие в намечавшемся мероприятии.

Молодые люди переглянулись.

– Тогда сейчас самое время отправиться в его комнату, – Баррет нетерпеливо дернул подбородком. – И твоя, Джек, задача – загодя предупредить нас о его появлении... Как думаешь, справишься? Ричардс не должен ни о чем узнать.

Несмотря на явное нежелание участвовать в «безумных» планах своего решительно настроенного приятеля, Эдмунд Чендлер все-таки последовал за Джеком и Барретом в сторону комнаты секретаря и, тяжело вздыхая, прошмыгнул в ее двери... Джек остался стоять у лестницы, вслушиваясь в шаги до странности притихшего дома.

И нежданная помеха, а вернее мисс Блэкни в ее лице, пришла вовсе не оттуда, откуда он было ожидал: та появилась из комнаты миссис Чендлер и удивленно осведомилась:

– Что ты здесь делаешь, Джек?

Простой, казалось бы, вопрос поверг парня в настоящую растерянность, и он несколько раз открыл и закрыл рот, так ничего и не произнеся. Мисс Блэкни интуитивно угадала в этом некую тайну и решила поднажать: нахмурила черные бровки и поглядела на Джека в безгласном осуждении. В конце концов, разве он имел право иметь тайны от нее? Девушка не допускала самой мысли об этом. По крайней мере, именно так и расшифровал Джек пристальный взгляд ее больших, карих глаз...

– Мастер Чендлер и его приятель Баррет обыскивают комнату секретаря, – произнес он совсем тихо, и мисс Блэкни удивленно ахнула:

– Но почему? Они его в чем-то подозревают?

– Им показалось, что тот ведет себя странно... Что... – договорить Джек не успел, так как внизу хлопнула дверь кабинета, и спешащая фигура Ричардса появилась на нижней ступеньке лестницы.

– Задержите его хоть на секунду! – шепнул Джек Аманде Блэкни и в панике бросился к комнате секретаря. Прикрыв за собой дверь, он сообщил громким полушепотом: – Он возвращается, нужно скорее прятаться.

Оба молодых человека, просматривающих книги на распахнутом секретере, дружно отбросили свое занятие и заметались по комнате в поисках укрытия.

– Портьеры! – в последний момент воскликнул Чарльз Баррет, и они застыли по обе стороны от окна. Дверь распахнулась почти мгновенно, и хозяин комнаты быстрым шагом прошел к платяному шкафу...

– Я не позволю ему обвинять меня в подобном, – произнес он вслух, выхватывая из-под одежды портфель коричневой кожи. – Я докажу свою правоту... – Что-то звякнуло, отлетев прямо к ногам Джека. Он замер, мысленно вообразив момент обнаружения... Но нет, мистер Ричардс, казалось, ничего не заметил и, подхватив портфель подмышку, выскочил из комнаты, громогласно ею хлопнув.

Джек наклонился поднять отлетевший к его ногам предмет... Ключ. Это был обычный маленький ключ, один из тех, которыми запирают шкафчики письменно стола. И догадка пришла мгновенно:

– Это ключ от стола мистера Чендлера.

Трое молодых людей молча переглянулись.

– То есть Ричардс украл его... – начал было Чарльз Баррет.

– … чтобы помешать нам обнаружить запертое в отцовском столе письмо Джеффри Пирса, – закончил за него молодой Чендлер.

– И это значит, что он каким-то образом связан со всеми событиями в доме, – заключил Джек общую мысль.

– Нужно рассказать об этом констеблю Саймону!

В дверь дважды постучали...

– Кто это? – всполошился Эдмунд Чендлер.

– Мисс Блэкни, я полагаю, – смутился Джек. – Она застала меня у лестницы, и мне пришлось рассказать ей об обыске... Она помогла задержать Ричардса.

Все трое выскользнули за дверь и действительно увидели мисс Блэкни с занесенной для повторного стука рукой.

– Почему вы так долго? – попеняла она им. – Ричардс может вернуться в любой момент. – И с любопытством: – Что это? – Она заметила ключ у Джека в руке.

– Ключ от запертого ящика в кабинете мистера Чендлера.

– О Боже! – девушка прижала руку к губам. То есть он и есть...

– Тссс! – остановил ее Баррет с обаятельной улыбкой. – Вы очень догадливы, мисс, но сейчас нам надо узнать, что за бумаги хранятся в портфеле секретаря... Это наипервейшая наша задача.

Мисс Блэкни тоже ему улыбнулась, открытой, лучезарной улыбкой, и Джек почувствовал, как от этой улыбки у него сжимается сердце. В буквальном смысле. Превращается в камень, готовый вот-вот ухнуть куда-то вниз...

И в этот момент недра дома сотряс громогласный звук прозвучавшего выстрела.

Все четверо испуганно переглянулись и бросились вниз, перепрыгивая через две ступеньки... И мисс Блэкни не отставала от них ни на шаг.

Со стороны кухни им пересек дорогу констебль Саймон с хлебными крошками на усах: казалось, он выскочил прямо из-за стола, даже не успев прожевать откусанный кусок.

– Что это был за выстрел? – воскликнули оба приятеля практически хором.

– Нам показалось, что стреляли в кабинете! – сказала Аманда Блэкни.

– Разве вы не должны были быть там же, допрашивая мистера Ричардса? – поинтересовался взволнованный не меньше остальных Джек.

И констебль, смахнув крошки с усов, произнес:

– Разговор с мистером Ричардсом закончился какое-то время назад. После этого я оставил мистера Чендлера в одиночестве и решил наведаться на кухню...

– Боже мой! – ахнула миссис Чендлер, прижав руки к груди. – Только не снова... пожалуйста...

Под дружный аккомпанемент взволнованных голосов констебль Саймон распахнул дверь кабинета и смело переступил его порог.

Тело лежало у камина, уткнувшись скрюченным боком в защитный экран...

Багряно-алая лужа крови медленно пропитывала дорогой ковер.

Анна Чендлер сдавленно вскрикнула, кто-то из горничных последовал ее примеру, и мисс Блэкни подхватила подругу под руку. Мужчины словно онемели...

И только мистер Чендлер с дымящимся револьвером в руке почти недрогнувшим голосом проговорил:

– Он набросился на меня с ножом... мне не оставалось ничего другого, кроме как выстрелить в него.

Констебль Саймон подошел и склонился над телом несчастного секретаря. Тот уже не дышал...

– Что между вами произошло? – только и спросил он, поднимая с пола небольшой нож с деревянной ручкой.

– Как я и сказал, он набросился на меня с ножом...

– Прежде этого, – констебль пристально поглядел на говорившего.

Мистер Чендлел опустил револьвер – его взгляд заметался по комнате, как бы не зная, на чем остановиться. Он что-то недоговаривал, и каждый мгновенно догадался об этом.

– Прежде этого, – повторил он слова констебля, – мистер Ричардс явился ко мне вот с этим. – Мужчина указал на брошенный у кресла портфель с рассыпавшимся содержимым: газетными вырезками, официальными документами и рукописными страницами. – После нашего с вами с ним разговора, когда вы спрашивали про исчезнувший ключ от ящика моего письменного стола и интересовались прежним местом работы Ричардса, тот, должно быть, переполошился и решил взять быка за рога: едва вы ушли, он явился с этим портфелем и стал шантажировать меня его содержимым.

– Ричардс шантажировал вас? – воскликнул мистер Баррет.

Чендлер кивнул.

– Сказал, что расскажет всем о моем «темном» прошлом: в частности, о моей лжи касательно бывшей супруги, – произнес он. – Сказал, что выставит меня перед всеми отъявленным лжецом: перед детьми и новой женой в первую очередь. Требовал денег за молчание и... – Чендлер тяжело сглотнул, – признался в своем сговоре с Кэтрин, моей бывшей женой.

– Нет, – юный Эдмунд сжал кулаки. – Этого не может быть!

И его мачеха повторила:

– Это невозможно. Мисс Ховард, то есть... – она запнулась, не зная, как правильно назвать мертвую женщину, – бывшая миссис Чендлер не показалась мне злодейкой. Это исключено!

Констебль Саймон покачал головой.

– Вы бы удивилась, дорогая леди, личинам мнимой добропорядочности, свойственной некоторым преступникам, – менторским тоном заметил он.

– Хотите сказать, – изумился Баррет, – что это Ричардс отправил вам письмо под именем Джеффри Пирса? Как такое возможно?

– Как я понял из его слов, – произнес Чендлер, – он познакомился с Пирсом в Мексике, пару лет тому назад, когда бедняга умирал от малярии, подцепленной в бразильской сельве, и тот, за неимением лучшего наследства, передал молодому человеку несколько газетных вырезок обо мне и свои беспочвенные подозрения. Впоследствии Ричардс пополнил унаследованную «коллекцию» новыми материалами, выяснив, таким образом, о бывшей миссис Чендлер и, втершись ей в доверие, убедил последнюю совершить своеобразный акт мести, который мы с вами и наблюдали последние дни.

Его сын, все еще продолжая сжимать кулаки, не удержался от комментария:

– Но в этом нет никакой логики, вы хоть сами это понимаете? – И в нервном возбуждении: – Если Ричардсу были нужны ваши деньги, отец, то зачем в таком случае он нанялся к вам на работу? Зачем... приехала мама? И почему он убил ее... если это, действительно, был он? А еще: зачем он звал вас в Призрачные пещеры? Мертвым вы ему, навряд ли, были бы нужны, разве не так, отец?

– Юноша задает правильные вопросы, мистер Чендлер, – поддержал молодого человека констебль Саймон.

– Так кто, по-вашему, убил, так называемую, мисс Ховард? Неужели Ричардс?

– Полагаю, что так, – отозвался мистер Чендлер. – Возможно, между сообщниками произошла ссора, которая и привела к столь печальному концу.

– Весьма любопытное наблюдение, – констебль указал Джеку на пуговицу на своем жилете и склонился над рассыпанными по полу документами из портфеля секретаря.

Джек, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания, приблизился к мертвому телу и пригляделся к пуговицам на его рубашке – они не совпадали с той, что лежала в его кармане. У Ричардса, конечно, могли быть рубашки и с подходящими пуговицами, но эти точно были не те, о чем Джек и сообщил констеблю едва заметным кивком головы.

– Мистер Ричардс провел неплохую работу по сбору данных, – констатировал констебль, просматривая пожелтевшие листки бумаги. – Вот только я не вижу свидетельства о расторжении брака...

Чендлер сверкнул глазами.

– Вам, похоже, доставляет особую радость, констебль, тыкать людей в их самые больные места. – И скривился от боли в раненой ноге: – Я покажу вам его, как только смогу встать с этого дивана.

– Буду премного благодарен, – отозвался тот с добродушной улыбкой.

– И все-таки, – произнес Чарльз Баррет, – почему Ричардс набросился на вас?

– Понял, что напрасно разоблачил себя, – ответил Чендлер, благодарный возможности переключить внимание с дерзкого констебля на кого-то другого. – Выслушав его требования, – продолжал он, – я сказал, что не собираюсь платить ни пенни... Сказал, что, убив Кэтрин, Ричардс сам же разрушил все свои планы... Что моя семья выяснила, кем она являлась и что в сокрытии тайны больше нет никакой надобности. Тогда-то Ричардс и рассвирепел, схватился за нож и... мне пришлось стрелять.

– Кстати, откуда у вас оружие? – поинтересовался констебль Саймон.

– Я не расстаюсь с ним с момента получения первого письма под подписью Джеффри Пирса, – ответил ему Чендлер. – Маленькая предосторожность, которая, как вы можете видеть, спасла мою жизнь!

– Вы хорошо стреляете, – как бы между прочим заметил его собеседник. – Поздравляю!

– Благодарю, – отозвался тот. – Жизнь на алмазодобывающих приисках еще и не такому научит, констебль... – Они улыбнулись друг другу с вежливыми полукивками.

И после удручающего молчания, повисшего было под сводами библиотеки, мистер Чендлер произнес:

– А теперь я хотел бы увидеть Катрин, если вы не возражаете...

Констебль Саймон ответил за всех разом, утвердительно покивав головой.

Все произошедшее буквально не укладывалось у Джека в голове: не существовало не только пресловутого Джеффри Пирса, но и самой угрозы каждому из обитателей этого дома в принципе не существовало тоже. Выходило, что гувернантку убили намеренно, а не по ошибке, как они было поначалу предположили... Все сводилось к банальной меркантильности, не более того.

Джек снова сидел на чердаке и глядел в маленькое, затянутое морозом окошко: он ждал мисс Блэкни – они сговорились встретиться в этом месте. Та задерживалась... А ему не терпелось рассказать ей о пуговице, хотя надобности в этом как будто бы больше и не было.

– Что это у тебя? – та подошла почти беззвучно. Словно бесплотный призрак... И Джек показал ей пуговицу.

– Ее дал мне констебль Саймон. Сразу после обнаружения тела «мисс Ховард», – пояснил он, следуя вопрошающему взгляду девушки. – Он считал, что она принадлежит убийце, и что, если найти одежду, с которой эта пуговица оборвалась, то можно изобличить самого преступника.

– Ты уже сравнивал ее с пуговицами на рубашках Ричардса?

– Не со всеми, – ответил Джек. – Только с той, в которой он... умер. И она не подходит...

– Возможно, нужная рубашка висит у него в шкафу или отправлена в прачечную.

– Констебль Саймон, наверняка, решит это проверить.

Мисс Блэкни состроила лукавую рожицу и сказала:

– Хорошо, что все уже разрешилось, иначе, кто знает, ты мог бы взять и заподозрить в убийстве гувернантки меня, например. Гляди! – она вскинула руку и показала ряд перламутровых пуговичек на тыльной стороне своего рукава. – Что, скажешь, не похожи?

Джек совершенно смутился.

– Я бы никогда... – залепетал было он, но девушка его оборвала:

– Я шучу, Джек, – сказала она с тихой улыбкой. – Просто хотела сказать, что эта пуговица могла одинаково принадлежать как мужчине, так и женщине. Вот и все. – Потом лицо ее помрачнело, и она продолжила, только уже совершенно о другом: – Извини, что тебе пришлось долго ждать – я только пыталась подбодрить Анну, но, видит Бог, в данных обстоятельствах сделать этот ох как не просто. Она совершенно сломлена, как и мистер Чендлер, я полагаю: столько лет хранить важную тайну и быть разоблаченным в одно мгновение... Все это настолько ужасно, что у меня просто нет слов! – Она замолчала, устремив взгляд в разрисованное морозными узорами окно, и в задумчивости продолжила: – Анна сама не своя, Джек: все твердит о белых волосах мисс Ховард, говорит, что могла бы заподозрить неладное уже минувшей ночью, когда вышла из комнаты и столкнулась с ней в коридоре. Что-то в облике женщины было не так, и Анна не сразу догадалась, что именно... Но дело было в ее волосах, золотистых прядях, рассыпанных по плечам. Золотистых, а не иссиня-черных, какими мы и привыкли их видеть.

И Джек встрепенулся, словно что-то торкнуло его в спину. Зазвенело разноголосыми бубенцами прямиком у него в голове...

– Белая женщина! – воскликнул он. – Мисс Ховард и была Белой женщиной из видения мастера Гарри.

Глаза мисс Блэкни распахнулись, и Джек увидел в них искру догадки, вспыхнувшей, словно зажженная в темноте свеча.

– Белая женщина, ну конечно! – ахнула она в то же мгновение. – Это же так очевидно: мать приходила посмотреть на своего ребенка, а тот, нечаянно пробудившись, принял ее за бестелесного призрака. Страшную белую женщину в платье из паутины... Длинный пеньюар и ее рассыпанные по плечам серебристые волосы воображение ребенка с легкостью преобразило в нечто устрашающее, испугавшее его до ужаса. – И в радостном нетерпении: – Какой же ты молодец, Джек. Уверена, Анна будет рада такому простому объяснению... – девушка схватила его за руку. – Мы должны сейчас же рассказать ей об этом. Пойдем же! – и она потянула его прочь с чердака в сторону детской.

Нянюшка Бриггс вязала шерстяной чулок. Мастер Гарри и его сестра Мария рисовали карандашами... Картина было до того умиротворяющей, что поверить в случившиеся за пределами детской трагические события было практически невозможно. Джек почувствовал, как его плечи невольно расслабляются, скидывая толику отягощающего их груза.

– Юная Аманда, – произнесла нянюшка, – и...

– Джек Огден, – отозвался Джек. – Минувшим вечером я сидел рядом с вами во время обеда...

– Ах да, помню-помню, – закивала головой старушка. – Извини, что сразу не признала: мои глаза нынче не те.

– Очки вам нужны! – улыбнулась мисс Блэкни. – Анна давно предлагала позвать доктора, да вы все упираетесь. – И полюбопытствовала: – А самой миссис Чендлер разве здесь нет?

– Так вышла минут пять назад, обещала скоро вернуться...

– … И нарисовать мне лошадку! – добавил мальчик, водя карандашом по бумаге.

– А мне – красивую леди в шляпке! – поддакнула брату девочка.

И мастер Гарри, отвлекшись от своего рисования, глянул на Джека:

– А ты рисовать умеешь?

Тот отрицательно покачал головой, и мисс Блэкни в задумчивости поинтересовалась у нянюшки Бриггс:

– А почему фамильные портреты Чендлеров пылятся на чердаке? Мы видели сурового старика с мальчиком лет двенадцати... У того был такой несчастный вид!

По лицу старой женщины скользнула многозначительная полуулыбка:

– Вы, должно быть, говорите, о портрете бывшего мистера Чендлера, деда нынешнего хозяина поместья, и о нем самом, только-только потерявшем родную мать... Дед мастера Джона заказал портрет сразу же после смерти своей невестки, бедняжки Элисон, сказал, что они – последние представители семейства Чендлер, и это стоит запечатлеть для потомков. – Нянюшка покивала своим собственным мыслям, вздохнула. – Мастер Джон, как сейчас помню, все никак не хотел спокойно стоять, изводя выписанного из Лондона художника почем зря. Тот ажно краснее свеклы становился... Зарекался все бросить, вернуть выплаченный ему аванс, да все-таки довел работу до конца. – И выдохнула: – Ах, мастер Джон, мастер Джон, – ангел ты мой ясноглазый! Сколько ж воды утекло с той поры. – После этого ее лицо снова скуксилось, пошло складками, помрачнело: – А портреты мастер Джон и велел убрать, – продолжила она, – сразу после возвращения так и сказал: «Не хочу, чтобы они напоминали мне о былом... Тошно делается, хоть вой». Вот мы и снесли их на чердак... Там они теперь и пылятся.

Нянюшка Бриггс промокнула уголок своих выцветших, бледно-голубых глаз и снова заработала спицами, словно с их помощью могла убежать от грустных, подтачивающих душу воспоминаний.

Анна Чендлер, выслушав предположение молодых людей о личности Белой женщины, вздохнув, произнесла:

– Значит, по крайней мере, этого больше не повторится. Я боялась, что придется вызывать доктора Роббинса... Надеюсь, удастся обойтись без его визита! – И уже другим, более деловым тоном: – Я попросила миссис Пэм подать поздний завтрак. Из-за всех этих событий... – ее голос предательски дрогнул, – из-за всех этих трагических событий, – повторила она, – все в доме пошло кувырком, и, боюсь, все напрочь забыли об еде. А между тем подкрепить наши силы было бы не лишним...

После этого Джек отправился на кухню – есть, действительно, очень хотелось! – и по пути все прокручивал в голове события этого невероятно насыщенного печальными событиями утра. Ему припомнился рассказ мисс Блэкни о белых волосах новой гувернантки: «Что-то в ней было не так, и Анна не сразу догадалась, что именно...» И Джек вдруг понял, что и сам испытывает нечто подобное.

Нечто скребущееся острыми коготками в глубине его сознания...

Нечто важное.

Требующее высвобождения.

Вот только что это, Джек никак не мог понять...

На кухне стояла привычная суета – это по-своему успокаивало – и кухарка, вальсируя от стола к плите, споро готовила завтрак, подгоняя нерадивых лакеев, все норовивших урвать немного еды для себя.

– Сначала – завтрак для господ! – одергивала она их, хлопая по рукам. – А уж потом и сами поедим...

– Кто-нибудь помогите Ханне с водой в прачечной! – попросила экономка строгим, не терпящим возражения тоном. – Я понимаю, что все взвинчены происходящими в доме событиями, – несколько смягчилась она, – однако грязное белье само себя не постирает... К тому же, – добавила она, – праздные руки, как известно, ведут ко греху. Итак...

– Я могу помочь, – вызвался Джек, справедливо рассудивший отплатить добрым делом за оказанное ему гостеприимство.

– Ты? – хмыкнула мисс Корн. – Что ж, почему бы и нет? – с этими словами она вручила ему ведро и отправила в прачечную.

В прачечной, полутемной комнатушке позади кухни, Ханна Тернер, молоденькая служаночка, указала Джеку на огромный чан для кипячения белья и велела натаскать в него воды из дворового колодца. Метель все еще не унялась в полной мере, и Джек едва не отморозил себе нос и руки, пока справлялся с возложенной на него задачей...

– Спасибо, – улыбнулась ему служанка, заправляя за ухо выбившуюся из прически прядь длинных волос. – Ты быстро управился. – И в смущении: – По крайней мере, быстрее Тома Лэни, который вечно отлынивает от работы. – Потом склонилась над тазиком с водой и принялась тереть куском хозяйственного мыла мужскую рубашку. Вода под ее руками сделалась мутно-рыжей – запахло железом. Кровью... Джек поинтересовался:

– Чья это рубашка?

– Мистера Чендлера, – ответила девушка. – Не знаю, удастся ли ее отстирать: кровь въелась крепко... Разве что щелок поможет! Миссис Корн будет недовольна.

Джек запустил руку в воду и выловил перемазанный кровью манжет... В сердце что-то гулко ухнуло. В ушах застучало... Он бросился бежать на чердак, перепрыгивая сразу через две ступеньки – еще раз вгляделся в портрет строгого мужчины и его внука.

Голубые, понял он с неожиданной ясностью, голубые глаза!

Джек бросился на поиски мисс Блэкни...

Мистер Чендлер, поддерживаемый двумя дюжими лакеями, поднялся на второй этаж и проследовал в их с женой спальню, замерев было на пороге и не смея войти внутрь. При виде мертвой фигуры в кресле у окна силы, казалось, полностью оставили его, и мужчина повис на руках слуг тяжелым кулем.

– Бедная, бедная Кэтрин, – произнес он глухим, полным внутренней боли голосом. – Следует хотя бы перенести ее в более подходящее место и позаботиться о ее благопристойности... Бедная женщина не заслуживает подобного пренебрежения.

И пока слуги занимались ее телом, он отправился в гардеробную и, сменив при помощи камердинера несвежие вещи, воротился в библиотеку. Бурое пятно у камина приковало к себе его взгляд.

– Отец, – окликнул его Эдмунд Чендлер. Они с другом как раз появились на пороге...

И мужчина, как бы отвечая на собственные мысли, произнес:

– … И я сделал бы это снова. Ради Кэтрин... Она не заслуживала такой смерти.

Молодой человек сглотнул... раз-другой, и только тогда, уверенный, что голос его не подведет, поинтересовался:

– Зачем вы хотели нас видеть, отец? Говорите – мы слушаем.

Мистер Чендлер поманил их к себе, велев для начала хорошо прикрыть дверь. Это насторожило обоих...

– В чем дело? – снова поинтересовался юноша. – К чему подобная секретность?

– К тому, – произнес его отец, – что я хорошо знаю констебля Нила Саймона, живущего в небольшом домике в Лаймоте... Тот разводит кур и гусей, носит казенное платье, даже в свободное от работы время, и никогда... слышите, никогда не поддавался моде, отращивая огромные, рыжие усищи, которыми так кичится наш нынешний «гость». Понимаете?

Молодые люди переглянулись.

– Вы хотите сказать, что... – начал было его сын и замолк на полуслове. Ему вдруг припомнилось мертвое тело на похоронных дрожках, встреченных ими по прибытии в город... Безусый мужчина, замерзший на пустоши. – О Боже! – выдохнул он, полностью сбитый с толку. – То есть наш констебль...

– На самом деле, вовсе не констебль Саймон, за которого он себя выдает, – закончил за него Чарльз Баррет. – Тогда кто он такой? И что ему надо в вашем доме?

– Именно на этот вопрос мы и должны с вами найти ответ, – произнес мистер Чендлер, решительно стискивая в кармане ствол своего револьвера.

Джек выскочил на хозяйскую половину и едва не сшиб с ног разыскиваемую им девушку...

– Мисс Блэкни! – ойкнул он, слегка опешив от компании констебля Саймона, в которой она находилась.

– Куда это вы так спешите, молодой человек? – осведомился тот, сверкнув насмешливым взглядом. – Возможно, хотите присоединиться к нашему с мисс Блэкни разговору... Мы тут выяснили одну весьма любопытную вещь, касающуюся нашего хозяина. Хотите узнать, какую?

И Джек не сдержался – догадка кипела в нем, подобно пробудившемуся вулкану:

– Глаза. У мальчика на картине голубые глаза, а у мистера Чендлера они черные...

– Вот и я о том же подумала! – всплеснула руками девушка. – И мы с констеблем Саймоном наведались на чердак.

– Я тоже только что был там, – признался Джек, и, запустив руку в карман, извлек наружу переданную ему констеблем пуговицу. – А еще я знаю, с чьей рубашки оборвалась эта пуговица...

Констебль Саймон не казался удивленным, когда Джек назвал им бьющееся на кончике языка недавно выясненное им имя.

Констебль Саймон в сопровождении Джека и мисс Блэкни вежливо постучал в дверь библиотеки...

– Войдите! – отозвался мистер Чендлер, и обе троицы замерли друг против друга, словно две непримиримые стороны на боксерском ринге.

– Смотрю, вы обзавелись сторонниками, – улыбнулся констебль Саймон, прикрывая за собой дверь. – Что ж, было бы странно, не сделай вы этого...

– Вы, как я вижу, тоже не сидели без дела, – в тон ему отозвался мистер Чендлер, глянув в сторону Джека и девушки.

Джеку казалось, что они присутствуют на давнишнем спарринге, истоки которого берут свое начало задолго до случившихся в поместье событий. Чендлер и Саймон походили на двух львов, борющихся за первенство в прайде... Если первый был сама мрачность и крайняя сосредоточенность, то второй – полная ему противоположность: задор и насмешливость. Превосходство...

В дверь постучали, и на пороге появилась Анна Чендлер:

– Я хотела узнать на счет завтрака... – начала было она, но, почувствовав повисшую в комнате напряженность, замолчала.

– Проходите, проходите, – произнес «констебль Саймон». – Вас это тоже касается, моя дорогая!

От неуместной фамильярности у женщины вспыхнули щеки, а Эдмунд Чендлер, не выдержав, воскликнул:

– Вы – самозванец, сэр! – голос его сочился искренним возмущением. – Вы обманом проникли в наш дом, втерлись в наше доверие и делали вид, что вы наш друг. Кто вы на самом деле такой? Отвечайте немедленно.

Мнимый констебль Саймон снисходительно улыбнулся, вроде как нападки юноши заставили его повеселиться, не более того.

– Вы правы, – произнес он, слегка пожав плечами, – настоящий констебль Саймон, толстый боров с безусым лицом, отдал Богу душу где-то посреди Ментонской пустоши, где я его и оставил в одном исподнем. Не думаю, что он смог пережить эти морозы, пусть даже жира в нем было в избытке, можете мне поверить.

Бессовестная кичливость подобного признания исторгла из груди молодого Чендлера полный шокированного изумления вздох.

– Говорите, кто вы такой? – вскричал он в справедливом негодовании, и его оппонент усмехнулся:

– Спросите об этом своего отца! Ему ли не знать обо мне всего.

Едва его полный презрения смешок затих под сводами комнаты, как мистер Чендлер, вскинув свой револьвер, навел его на говорившего и нажал на курок. Боек ударил по ударнику, однако выстрела так и не последовало...

– Осечка, мой дорогой братец! – усмехнулся «констебль Саймон». – Ты стал слишком небрежен – сытая жизнь разнежила тебя. – И словно в полнейшем недоумении: – Не думал же ты, что я позволю тебе разгуливать с заряженным револьвером в кармане? Это было бы так... самоубийственно, так необдуманно с моей стороны. А я, – он отбросил на мгновение свой полунасмешливый тон, – привык обдумывать свои действия наперед, как и ты, я полагаю. Разве не так, братец?

Мистер Чендлер молчал, лишь жилка на виске мучительно дергалась да подрагивал в руке все еще зажатый в ней револьвер. И тогда в разговор вступила миссис Чендлер:

– О чем вы говорите? – спросите она. – Чего вы желаете добиться, упорно называя моего мужа своим братом? У моего супруга не осталось никого из родных. Тем более братьев...

«Констебль Саймон» посмотрел на нее в упор:

– У мистера Чендлера, – выделил он особым акцентом, – братьев, возможно, и не было, моя дорогая леди, а вот у вашего супруга он есть. И он сейчас перед вами!

– Ложь! – вскричал Эдмунд Чендлер, стискивая кулаки. – Все это чистой воды ложь. – И в сторону отца: – Отец, почему вы молчите и позволяете этому человеку наговаривать на себя?! Скажите хоть что-нибудь.

Но Чендлер продолжал молчать... Только выдохнул, как долго задерживающий дыхание человек, и схватился за левую руку.

– У меня есть доказательства, – произнес «констебль Саймон», извлекая из кармана несколько наспех сложенных бумаг. Ему удалось перехватить метнувшийся к дивану взгляд Чендера и он продолжил: – Да-да, мой дорогой братец, ты проявил небрежность, не бросив их вовремя в огонь. – И пояснил остальным присутствующим: – Это бумаги из портфеля бедняги Ричардса, которые наш уважаемый хозяин успел припрятать прежде, чем все мы сбежались на прозвучавший в комнате выстрел. Вот поглядите, – он передал бумаги мистеру Баррету, – это свидетельства о рождении и браке, и оба выданы на имя Роберта Грира. – Теперь он поглядел в глаза миссис Чендлер: – Боюсь, самозванец не я, миссис Чендлер, – произнес он, – а ваш муж! И я могу рассказать вам, как это произошло.

Слишком шокированный, чтобы произнести хоть слово, Эдмунд Чендлер молча глядел на проставленные в документе о браке даты и имена его матери и... отца. Остальные казались не менее пораженными... И мнимый констебль Саймон начал свой рассказ:

– Роберт родился совсем слабым, хворым, как и многие дети нашей матери. Девочки у нее и вовсе не задерживались: помирали в первый же год, и ничто с этим нельзя было поделать. Доктор, вызванный по случаю его очередной болезни, сказал матери, что тот долго не протянет: мол, у мальчика слабое сердце, и в сыром климате Новой Англии ему долго не прожить. Работы у отца тогда практически не было – мы едва перебивались на крохи, зарабатываемые материнским шитьем – а потому было решено оставить насиженное место и перебраться в Техас... Там, как поговаривали, было неспокойно: в основном из-за индейцев, – зато шло строительство железной дороги, и у отца могла появиться постоянная работа, а у Роберта – шанс пережить первый год своей жизни. Сказано – сделано... И вот мы уже трясемся в белой кибитке по необъятной прерии, а маленький Роберт лежит на материнских руках и знать не знает, на что сподвигло родителей его появление на свет.

– Мне понравилось на новом месте, – продолжал «констебль Саймон» с неизменной полуулыбкой. – Свобода... там в прериях была свобода, о которой я и помыслить себе прежде не мог. В первый же день на новом месте нас навестил местный священник, настоятельно советовавший отцу, научиться самому да и меня научить управляться с револьвером. Сказал, без этого умения нам в Техасе не выжить... Мне тогда шел девятый год, и от одной мысли об оружии у меня кружилась голова. Я понял, что нашел свое место! Что родители этим переездом преподнесли мне самый лучший подарок из всех только возможных. И уже через пять лет я сбежал с проезжим траппером, направляющимся к верховьям реки Миссури, где якобы водились бобры с особо густым, переливающимся на солнце мехом.

Полагаю, о моих долгих блужданиях вдоль всей протяженности этой великой реки слушать вам будет не с руки, а потому перейду сразу к тому моменту, как я, будучи изгнан из поселения индейцев сиу, решил-таки поворотить к дому да проведать свою давно покинутую семью. Ни матери, ни отца в живых уже не было... Их унесла какая-то неведомая хворь, и священник, тяжко вздыхая, отвел меня на их могилы. К слову, Роберт, как я узнал от того же доброго человека, подался на восток, и я потратил немало времени прежде, чем отыскал его ни много ни мало совершенно в противоположном направлении, на бразильских алмазодобывающих приисках в Морро-Велью.

Джеффри Пирс... не было никакого Пирса, скажу я вам как на духу, а вот опустившийся проныра Джон Чендлер по прозвищу Дворянчик имелся. Тот еще тип, всем и каждому готовый живописать свои дворянские угодья в яблоневом цвету да полноводные реки с радужной форелью... Стоило только ему опрокинуть пару кружек кашасы, как эти истории лились из него бесконечным потоком, заезженные до оскомины! Мол-де, вернется он однажды на родину к своему тирану-деду и докажет тому, что он не чета своему сволочному папаше, промотавшему семейное состояние до последнего фартинга. Роберт слушал его пьяные разглагольствования с неизменным интересом, и это не могло ни удивлять меня, хотя... до поры до времени я так и не понимал причину данного интереса.

И вот в один прекрасный день по прииску разнеслась молва о невероятной удаче Чендлера: тот якобы напал на настоящую алмазную жилу, что в скором времени сделает из него настоящего богача... Каждый старатель в городке передавал эту новость из уст в уста, словно тайное евангелие. А потом Чендлер собрался уезжать... С самодовольной ухмылкой сообщил каждому, что возвращается домой, в Англию. Что его давнее приключение наконец-то закончено... и что едет он не с пустыми руками.

Братец мой тогда повел себя крайне странно (правда, я списал это на обычную человеческую зависть): сказал, что работа на Морро-Велью ему опостылела и что он хотел бы заняться чем-нибудь другим, а не этими растреклятыми алмазами. Собрал вещички – и был таков! Я тогда еще не был готов оставить мечту о мгновенном обогащении – тем более перед глазами был явный тому образчик! – и продолжил коротать дни на прииске... А когда мне это надоело, отправился в сторону Новой Англии: брат пусть и скупо, но рассказал мне о имеющейся у него семье, и я вознамерился с ней познакомиться. С невесткой да родными племянниками... Вот только племянников я так и не увидел: Кэтрин, жена Роберта, подивившись поначалу самому наличию у супруга родного брата – тот никогда ей обо мне не рассказывал – сообщила о состоявшемся между ними разводе... Она клятвенно уверяла, что измены с ее стороны никакой не было и что Роберт просто-напросто отобрал у нее детей и уехал, как она слышала, куда-то за океан.

Вот тут-то я совсем опешил, честно говоря: чего это спрашивается, Роберта потянуло за океан, с его-то слабым сердцем да еще и при довеске в виде детей. Двое из которых были совсем еще маленькими... Не сразу я смекнул, в чем тут дело, признаюсь сразу, но когда смекнул – тут уж меня было не остановить. Я почти разорился на билете третьего класса и едва не отдал Богу душу в том тесном, лишенном кислорода свинарнике, который на том пароходе именовали палубой для бедняков. После просторов Дикого Запада это было все равно что замуровать себя в деревянном гробу и захоронить заживо!

Так я и оказался в Англии...

– Отыскать брата оказалось несложно, – «констебль Саймон» продолжил свой рассказ, – он не таился, жил, что говорится, полной жизнью: богатый помещик, счастливый муж и отец, уважаемый член общества... Я затаился и стал наблюдать: разительная перемена из нищего старателя в состоятельного джентльмена буквально заворожила меня, и вот в один прекрасный день я замечаю, как они с Ричардсом выезжают из ворот имения и разъезжаются в разные стороны: один направляется в город, другой – в сторону пещер. Я тогда еще не знал о намеченном на тот день приезде Кэтрин, только подивился, услышав разговоры в пабе: мол, мистер Чендлер пропал, выехал на охоту и не воротился. Как так, подумалось мне: не я ли своими собственными глазами видел, как тот курил у пещер, пуская в небо сизые клубы дыма, а потом долго беседовал с обеспокоенным Ричардсом, размахивающим руками, словно ветровая мельница. Правда, после этого я оставил Роберта, последовав за секретарем: мне стало любопытно, какие такие наказы дал ему мой братец, и стал свидетелем того, как этот милый франтик, втянув лицо в меховой воротник своего плаща, беседует с миссис Хилл и снимает жилую комнату на два дня... Я был сбит с толку, но ровно до того момента, как услышал те разговоры в пабе. Весь Хартберн гудел, как пчелиный улей! И тогда я спросил себя: зачем? Зачем братец состряпал собственное исчезновение?

Ради ответа на этот вопрос я и явился в Чендлер-менор... И едва увидев Кэтрин, догадался практически обо всем! Полагаю, между ней и Ричарсом был некий сговор: возможно, несчастная женщина хотела вернуть своих детей, разоблачив бывшего мужа, а, возможно, они просто хотели стребовать с него денег... Судить не берусь. Только ее сообщник, полагаю, переметнулся на сторону врага, посчитав, Чендлера более выгодным компаньоном с финансовой точки зрения, и таким образом был составлен план: Ричардс, извещенный заранее о приезде своей бывшей сообщницы, должен был встретить ее на вокзале и привезти не в поместье, а на свидание с ее бывшим мужем... В пещеры. Идеальное, уединенное место.

Вот только женщина спутала им все карты, приехав на час раньше оговоренного времени и добравшись до Чендлер-менора самостоятельно. Возвращаться домой Роберт боялся: кто знает, что на уме у его «ненормальной» женушки – вдруг она только и ждет, чтобы разоблачить его на глазах у всех. Нет, ее следовало выманить из дома любым возможным способом, и пока Ричардс придумывал, как это сделать – братец затаился в снятой для него квартирке под крылышком миссис Хилл.

Чтобы впоследствии объяснить свое таинственное исчезновение, Чендлер приказал Ричардсу состряпать мнимое письмо от некоего Джеффри Пирса, который якобы имел на него зуб, и подложить его в один из многочисленных ящиков своего рабочего стола. Так Ричардс и сделал... Вот почему ключ от запертого ящика оказался в его комнате: он намеревался подбросить его ненароком в каком-нибудь неожиданном месте, правда, мисс Блэкни и ее юный приятель справились подручными средствами, а в остальном все пошло так, как и было запланировано.

Вот только, так называемая, мисс Ховард не желала поддаваться на уговоры сообщника и упорно не желала покидать дом... Роберт понял, что ему придется взять инициативу в собственные руки и, затаившись в амбаре за домом, принялся ждать удобного случая для тайного проникновения в дом: у него был припасен ключ от прачечной, через которую можно было легко попасть внутрь. И ночной переполох, устроенный маленьким Гарри прекрасно способствовал этому плану.

Рассказчик впервые замолк, глядя как бы сквозь каждого из своих слушателей – кончики его усов свесились вниз, как бы сигнализируя о внутреннем душевном состоянии своего хозяина. «Констебль Саймон» кашлянул в кулак...

– Полагаю, разговор вышел не совсем таким, на какой Роберт рассчитывал, – произнес он после этого. – Бывшая жена не желала уступать, и братец, вконец разъярившись... сделал то, что сделал. После чего распахнул оконные створки, пытаясь таким образом создать иллюзию бегства через окно, прикрыл Марию вторым одеялом и – был таков.

Утром, опять же выждав удобного времени, он самолично выстрелил себе в ногу и повалился на снег в надежде на скорое обнаружение. Вот, как я полагаю, все было... Ну, братец, скажи, что я не прав?

Он, как и все остальные присутствующие при его рассказе слушатели, повернули головы в сторону лже-Чендлера... Тот ожег брата ненавидящим взглядом, а потом схватился за сердце и повалился на диванные подушки.

– Сердечный приступ! – вскричал Эдмунд Чендлер, бросаясь к отцу и хватая его за руку. – У отца сердечный приступ.

– Его сердечные капли в шкафчике у кровати, – выдохнула Анна Чендлер с ужасом в глазах. Мисс Блэкни бросилась вон из комнаты...

Чендлер еще дышал, издавая натужные, хриплые стоны – тело его мучительно изогнулось, губы посинели.

… Когда мисс Блэкни вернулась с флаконом сердечных капель, тот был мертв уже целую минуту. Из глаз его жены катились безмолвные слезы – она даже не пыталась их смаргивать... Казалось, все разом онемели и утратили всякое представление о действительности. Откровения мнимого констебля и последующая за ними смерть главного виновника произошедших событий были слишком ошеломляющими, чтобы вместить их в себя вот так, в одночасье.

И тогда Анна Чендлер произнесла:

– Ничего этого не было... Ничего из услышанного нами в этой комнате никогда не бывало! Мой муж был истинным хозяином Чендлер-менора, его дети – наследники по праву. Поклянитесь, что никогда и ни при каких обстоятельствах не раскроете правды о произошедших в этом доме событиях. – Она смахнула слезы и обвела каждого пристальным взглядом: – Я прошу не за себя, – сказала она, – за детей, оставшихся сиротами. Мария с Гарри не должны узнать правду о своем отце... Никогда.

– Клянусь, – сказала Аманда Блэкни, и остальные последовали ее примеру.

– А вы? – спросила «констебля Саймона» новоявленная вдова. – Что вы желаете получить за свое молчание? Говорите.

Мужчина улыбнулся, невеселой, полной горечи улыбкой.

– Мне не нужны ваши деньги, – хриплым голосом отозвался он. – Я не стану отбирать принадлежащее моим родным племянникам... Может быть, я не был для них идеальным дядюшкой, таскающим их на закорках, зато я знаю, что будет лучшим для них.

С этими словами он развернулся и пошел к дверям...

– Мы не можем его отпустить, – произнес мистер Баррет взволнованным голосом. – Как бы там ни было, он убил констебля Саймона... Он – преступник и заслуживает наказания!

Анна Чендлер покачала головой.

– Пусть идет, – сказала она. – Мы не станем его удерживать...

Тот замер, взявшись за ручку двери, и произнес:

– Меня зовут Эмос Грир и я клянусь, что тайна моего брата умрет вместе со мной. Прощайте, моя дорогая леди! – после чего вышел за дверь и прикрыл ее почти с благоговением.

Тишина терпким благовонием разлилась по замершей в неподвижности комнате, только тиканье напольных часов дробило ее на мелкие атомы мгновений... Джек подумал, что его комнатка в доме миссис Уиггинс, верно, заждалась его – пора бы и честь знать. И в тот же момент мисс Блэкни стиснула его пальцы... Он заметил, какой маленькой и потерянной она выглядит – сердце его дрогнуло уже в который раз с начала их возобновленного знакомства. Он опасался, что все это не к добру... Он боялся, что это трепыхание в его сердце может называться любовью. А уж влюбляться он совсем не планировал, особенно в девицу дворянского происхождения.

– Официальная версия будет такой, – сказала Анна Чендлер, и слезы ее практически высохли, – двое недоброжелателей – мисс Ховард и ее сообщник, Ричардс – проникли в наш дом обманом, желая шантажом или иным каким способом заполучить деньги моего мужа. Произошедшая между ними ссора повлекла за собой гибель мисс Ховард, а мой муж, подвергшись нападению со стороны своего секретаря, убил того, обороняясь... К сожалению, из-за слабого сердца он и сам не перенес произошедшего! – Потом посмотрела на раздавленного горем пасынка и добавила: – Мне очень жаль, Эдмунд. Мне очень, очень жаль...

Тот молча поджал губы и выпустил, наконец, безжизненную руку отца.

Миссис Грир или, вернее, мисс Ховард – она все никак не могла привыкнуть к своему новому статусу – шагала по Маккензи-авеню в сторону Пятой улицы. День выдался на удивление теплым и солнечным, так что на душе у нее было заведомо светло и радостно... Не то что в эти последние два года, каждый день из которых был наполнен мыслями о детях, отобранных у нее бывшим мужем.

Она без конца представляла себе малыша Гарри, которому на днях должно было исполниться пять, и Марию, свою светловолосую маленькую принцессу, молчаливую, вечно погруженную в себя... А вот Эдмунд, думалось ей, верно, стал совсем взрослым, работает где-нибудь на заводе и отращивает усы.

Колокольчик над дверями кафе заливисто звякнул, когда она вошла, и молодой человек за дальним столиком помахал ей рукой... Сердце женщины дрогнуло, впервые за долгое время. Уж больно хорош был дожидающийся ее мужчина!

Она так долго и кропотливо трудилась ради возможности нанять детектива-сыщика, что теперь – когда цель была так близка – почти испугалась.

– Здравствуйте, мисс Ховард! Очень рад с вами познакомиться, – молодой человек вежливо отставил стул и помог ей присесть. – Правда же, сегодня чудесный день?! Да и вы сами просто прекрасны, простите мне мою дерзость, только это, действительно, так.

Мисс Ховард зарделась, словно девчонка: мужским вниманием она похвастаться не могла. Выскочила замуж еще пятнадцати лет от роду, и все шестнадцать лет их с Робертом брака она провела в мучительном ожидании: сначала – детей, потом – его возвращений из очередной авантюрной экспедиции по добыванию денег. Чаще всего тот возвращался злым и разочарованным, срывался на нее и детей, упрекал ни за что ни про что... Кэтрин и не знала, что может быть по-другому. Она всю себя отдала детям, но и их ее лишили...

– Итак, мисс Ховард, – молодой человек излучал подкупающее сердце добродушие, – о чем вы хотели со мной поговорить? Я так понимаю, у вас есть для меня какое-то дело.

Женщина кивнула.

– Да, мистер Ричардс, – отозвалась она. – У меня есть просьба, которую, как я полагаю, только вы и сможете исполнить... – Она нервным движением стиснула сумочку на своих коленах. – Я хочу, чтобы вы отыскали моих детей! – сказала она. – У меня есть деньги, и я хорошо заплачу за ваши услуги, только отыщите их, пожалуйста. Для меня это дело жизни и смерти...

Мистер Ричардс продолжал улыбаться: казалось, не существовало ничего, способного лишить его душевного равновесия.

– Не стоит так волноваться, моя дорогая, – уверенным голосом проворковал он, продолжая ослеплять несчастную женщину самой обаятельнейшей из своих улыбок. – Уверен, что смогу вам помочь. Расскажите мне все обстоятельства вашего дела.

И мисс Ховард произнесла:

– Моего мужа зовут Роберт Грир и он похитил моих детей...

Солнце за витриной маленького кафе продолжало заливать улицу теплым, по-весеннему ярким светом, а детектив-сыщик Ричардс извлек из кармана записную книжку и принялся делать пометки остро отточенным карандашом.