Пари

Глава двадцать девятая: Вика

Мой первый трудовой день просто бесконечный.

Такое впечатление, что где-то в недрах офиса «Гринтек» разверзлась черная дыра, и время вокруг нее течет в обратную сторону. Когда бы я ни посмотрела на часы — стрелки на них вообще не шевелятся! Даже проверяю батарейку, чтобы убедиться, что она там в принципе есть. Но тогда это не точечная диверсия, а всемирный часовой заговор, потому что ровно так же медленно движется время и в моем компьютере, и в телефоне. Остается заниматься только тем единственным, что есть у меня под рукой — работой.

Только с третьего подхода разбираюсь, что к чему в этих огромных папках, раскладываю их по датам и начинаю вчитываться в таблицы и массивы текста. Неплохо было бы еще и понимать, что все это значит, но с этим как раз проблемы.

В конце концов, когда до финала катастрофы под названием «мой первый рабочий день» остается еще целых полчаса, я откладываю папки до завтра и, вооружившись бумагой и карандашом, пишу список нововведений, которые необходимо было провести еще вчера: вернуть назад нормальный кофе, увеличить штат уборщиц, позаботиться о паре дополнительных кабинок в каждый туалет и нанять нормального повара в кафетерий. В скобках приписываю пункт об обязательных блюдах для веганов и людей с непереносимостью глютена.

Когда выхожу из кабинета, чтобы передать бумагу моей «милейшей» секретарше — ее уже и след простыл. Кстати, очень вовремя. Дописываю последний пункт о том, что мне необходима новая помощница в связи с тем, что предыдущая систематически нарушает трудовую дисциплину (на обед ушла раньше, а вернулась — позже). Если секретарь — лицо начальника, то я не хочу выглядеть как Валентина Григорьевна. Чур меня!

Подписываюсь, ставлю дату и с гордым видом кладу на стол в приемной собственника. Когда-то это был кабинет Марата, так что пафос, но я почти уверена, что Лекс переделает все под себя. Это место буквально разит пафосом и из всех вещей на свете меньше всего похожа на рабочий кабинет. Для полного соответствия с каким-нибудь древне-римским борделем не хватает только фонтана с русалкой и полуголого толстяка в образе пьяного Бахуса.

— Это что? — глядя на меня змеиными глазами, спрашивает секретарша.

— Это на утверждение Алексею Эдуардовичу, — отвечаю ей ровно тем же. Хотя, наверное, и не следовало, учитывая то, что в этом террариуме против меня и так ополчились все насекомые, ползуны и жабы.

А секретарше Марата особенно есть за что меня «обожать» — однажды я застукала ее, буквально висящей на его шее в позе «галстука». И со свойственной мне прямотой и смехом, предложила Марату подыскать на эту роль кого-то менее увесистого во избежание травм шеи. Ну а что? Почему в нашем обществе до сих пор можно издевательски шутить над вегетарианцами, но порицается называть толстого человека — толстым?

— Если вдруг вы не в курсе такой мелочи, как «деловое документация», — продолжает язвить секретарша, брезгливо придерживая лист за уголок кончиками пальцев, — то советую изучить. Я не могу это принять.

— Можешь и примешь.

— Нет. — Она смотрит мне в глаза и ее безобразно накачанные филерами губы растягиваются в звериный оскал. — Я даже не представляю, как это… можно положить на стол моему начальнику.

— Ну, если память мне не изменяет, однажды ты нашла способ усадить на этот стол собственный зад, так что прояви смекалку. Это же твоя работа.

Вуаля — и вот ей уже не так весело. И улыбка куда-то подевалась.

Но плюнуть в меня в ответ чем-то еще более едким уже не успевает, потому что дверь кабинета Большого босса открывается и в наш милый женский разговор вклинивается Лекс.

— Что тут происходит? — Он забирает листок из ослабевших пальцев секретарши.

Видок у Лекса такой, будто все это время он сражался с Лохнесским чудовищем. А вот его ядовитая, доставшаяся в наследство от Марата секретарша, все-таки получает свою долю триумфа — да у него на лице огромными красными буквами написано, что безопаснее было бы трогать оголенный высоковольтный провод. Но откуда мне было знать, что Лекс до сих пор здесь?! Да какой собственник в здравом уме сидит на работе целый день?! Марата, помнится, хватало максимум на пару часов.

«Ну так может поэтому у Лекса дела всегда идут в гору, а Марат все просрал?» — резонно подсказывает голос разума, и на этот раз я не могу с ним не согласиться.

— Вернуть кофе-машины? — Он вздергивает бровь. — Меню для веганов?

— И новая секретарша мне, — поддакиваю с видом человека, у которого все идет по плану.

— Странно. — Лекс вертит листок, несколько секунд таращится на пустую обратную сторону. — А куда подевался пункт «золотой унитаз в личный кабинет»?

Честно говоря, я бы очень удивилась, если бы он отреагировал как-то иначе. Не планировала столкнуться к ним лицом к лицу так скоро, но к такой реакции на всякий случай заранее подготовилась. Так что, натянув на лицо невозмутимый вид и стараясь не замечать довольную моим унижением рожу секретарши, говорю, что все пункты в этом списке благотворно повлияют на рабочее настроение коллектива и, как следствие, улучшат эффективность выполнения ими своих служебных обязанностей.

— Виктория Николаевна, а теперь разъясните мне ваши собственные служебные обязанности на должности «начальника экономического отдела. — Лекс, глядя мне в глаза, невозмутимо рвет листок и швыряет обрывки себе за спину. — Что-то мне подсказывает, что назначение на эту должность другого человека, будет несоизмеримо эффективнее, чем специальное веганское меню, но у вас еще есть пара минут убедить меня в обратном.

Лекс был бы не Лекс, если бы снова не врубил вездесущий «секундомер».

— Я в курсе своих служебных обязанностей, Алексей Эдуардович, — стараюсь выдержать холодный деловой тон, но мой взгляд то и дело сползает на его губы, на которых тоже осталась маленькая ранка от нашего, прости господи, поцелуя.

— Озвучьте их, сделайте одолжение.

— Я… — От нервов во рту все пересыхает, и я непроизвольно втягиваю губы, чтобы не ляпнуть какую-то убийственную глупость.

Лекс хмурится, и я густо краснею, когда понимаю, что в эту секунду мы оба вспоминаем наш утренний разговор, точнее — то, во что он в итоге «вылился». Но, к огромной моей радости, часы на стене как раз показывают восемнадцать ноль ноль, и я с облегчением ссылаюсь на то, что мой рабочий день уже закончен.

— Кстати, — говорю уже в дверях, — насчет моего письменного предложения. У меня в запасе еще несколько пачек офисной бумаги и куча терпения.

— Ни капли не сомневался в вашей настойчивости, Виктория Николаевна, — рычит мне вслед Лекс.

К счастью, остановить даже не пытается.

Я захожу в кабинет, накидываю пиджак, снова выбегаю в коридор. Нужно поторопиться, чтобы успеть на тренировку. Теперь, когда на дорогу на работу и обратно уходит слишком много времени, приходится экономить буквально каждую минуту. И довольствоваться не элитным фитнес-залом, где на тебя снисходит благодать здорового образа жизни как только перешагнешь порог, придется довольствоваться темным и воняющим сыростью полуподвальным помещением. Но он хотя бы буквально под носом — на цокольном этаже в соседнем доме. А главное — собран энтузиастами и поэтому совершенно бесплатный.

Боже, поверить не могу, что я докатилась до такой жизни буквально за считаные недели.

Но когда я уже спускаюсь до проходной, краем глаза замечаю стоящего на крыльце Лекса. Сначала замедляю шаг, чтобы еще раз не столкнуться с ним нос к носу, но потом вспоминаю Эстетку и все ее бесконечные красивые фоточки, поездки, красивые закаты и прочие атрибуты красивой жизни. И еще — свой план Б. Если у него с этой невидимкой действительно все серьезно, то времени на раскачку вообще нет. В любой момент она может додавить его до кольца на пальце. Но у них явно не все гладко — иначе стал бы он развлекаться со стриптизершами и дважды накидываться на меня как с голодухи. Тот Лекс, которого я когда-то знала, никогда мне не изменял — я просто знала это и все. У верных мужчин особенный взгляд и поведение, они просто не дают ни единого повода думать, что его хотя бы на секунду может заинтересоваться другая женщина.

Значит, если я постараюсь и правильно все разыграю…

Я на ходу незаметно что есть силы щипаю себя за щеки, чтобы на коже проступил яркий румянец, а когда выхожу на лестницу, то нарочно спускаюсь по самому краю, придерживаясь рукой за перила. Сделав три шага, останавливаюсь и хватаюсь за поручень второй рукой, как будто у меня вдруг закружилась голова. Делаю еще один шаг и снова медлю.

«Ну, давай же!» — посылаю ему сигнал.

Он всегда был чертовски правильно воспитанным мальчиком, чем очень отличался от брата — смешно сказать, но когда мы поженились, мне пришлось буквально вколачивать в Марата элементарные нормы вежливости. К загадкам мировой истории следовало бы добавить еще одну — как у одних и тех же людей, появились настолько разные дети.

Но Лекс не спешит мне на помощь. Да что он там топчется так долго?

Не могу даже оглянуться, чтобы увидеть его реакцию, вот же блин!

Приходится ковылять вниз, с каждым шагом изображая буквально нестерпимую боль. В этом очень помогают воспоминания о бесконечных фоточках Эстетки и тот факт, что они встречаются уже целый год, так что никакой форы, а тем более времени на раскачку и подготовку более замысловатого плана у меня нет.

— Виктория Николаевна? — наконец, слышу его голос за спиной, и мысленно с облегчением выдыхаю. — С вами все в порядке?

— Абсолютно, — говорю тем тоном, который сам по себе кричит, что «в порядке» — это точно не про меня.

— А вот мне так не кажется.

Я чувствую его пальцы у себя на локте, но на этот раз Лекс делает это деликатно и вежливо, как будто вдруг вспомнил, что я в первую очередь — хрупкая женщина, а только потом — бывшая, насыпавшая ему соли за воротник.

Для вида предпринимаю попытку освободиться, но делаю это настолько неуклюже, что Лексу даже не приходится прилагать усилия, чтобы меня удержать. Он разворачивает меня к себе, заглядывает в лицо все с тем же хмурым видом, с которым я оставила его в приемной несколько минут назад.

— У тебя температура? — Пытается потрогать мой лоб, но я уворачиваюсь. — Хватит валять дурака, Вика. Я в курсе, что ни одному из нас не доставляет удовольствие постоянно сталкиваться нос к носу, но это не повод корчить из себя Жанну д’Арк.

— Я правда в порядке. Просто вдруг закружилась голова. Это пройдет.

— Вас можно поздравить?

— Слушай, ты уже определись — мы на «ты» или на «вы».

— Вас — тебя и моего любимого братца, — кривится Лекс.

Что он, блин, несет? С чем поздравлять? И причем тут «мы», если уже только идиот не понял, что мы с Маратом разбежались, и единственное, что нас до сих пор связывает — штамп в паспорте, избавиться от которого будет чисто формальной процедурой.

— Слушай, Лекс, я вообще не понимаю твои эти шарады, — снова предпринимаю слабую попытку освободиться, но на этот раз он уже так крепко сжимает пальцы, что я невольно кривлюсь от боли. — Тебе никто не говорил, что ты просто дикарь?! Или это твоя визитная карточка — оставлять на девушках синяки в память о себе?

Лекс так резко меня отпускает, что я теряю равновесие. Не падаю только потому, что успеваю вовремя схватиться за перилла. Вот же дура! Что за черт меня за язык дернул?! Я же все сделала правильно — он клюнул на мой беспомощный вид, повелся на образ «девы в беде». Нужно было просто отыграть его до конца, похлопать глазками, может даже погоревать. А там бы уже как пошло. Но вместо этого я назвала его придурком, раздающим девушкам гематомы.

— Ты беременна? — Лекс сует руки в карманы брюк, давая понять, что теперь мне точно ничего не угрожает.

— Что?! — От одной мысли о такой катастрофе у меня глаза на лоб лезут и тянет перекреститься. — Блин, Лекс, ты вообще в порядке?! Ни одна женщина в здравом уме не родит от твоего брата!

— Марат не единственный мужчина на свете, — криво усмехается Лекс.

— В смысле? — не сразу соображаю, к чему он клонит. Восьмичасовой рабочий день определенно плохо влияет на мою умственную активность. А если посмотреть на количество косяков, которые я умудрилась совершить только за последние несколько минут — к концу дня мозг просто выключился.

Вместо ответа Лекс издевательски вздергивает бровь.

«Не единственный мужчина..» — кручу в уме, пока, неожиданно, до меня не доходит, что именно но имеет ввиду.

— Ты просто урод! — Моя ладонь взлетает вверх так резко, что крепкий звук пощечины становится «сюрпризом» не только для Лекса, но и для меня самой.