Пари

Глава пятьдесят восьмая: Вика

— Официально — я устала как собака! — говорю нарочно громко, переступая порог номера. — Но я довольна собой и ты бы точно меня по…

Слово «похвалил» почти срывается у меня с губ, но я успеваю поймать его буквально зубами. Сильно мне нужна его похвала, в самом деле. Веду себя как собачонка, которая правильно исполнила трюк и правильно исполнила трюк и прибежала за заслуженной печенькой. Я для кого вообще сегодня не покладая языка работала? Или как это правильно сказать? Точно не для одобрения моего важного Большого Босса. Он, как раз, вряд ли обрадуется тому, что я заключила не один, а целых ДВА выгодных контракта и очень скоро «Гринтек» получит не только новые проводники и кабеля, но и замену пятидесяти процентов солнечных панелей на более современные! Модернизация, которую по-хорошему следовало бы проводить раз в год, благодаря безалаберному отношению Марата и полному непрофессионализму людей (в основном — друзей), назначенных на ответственные должности.

А я смогла!

Взяла — и сделала!

— Лекс? — зову на всякий случай, потому что в номере подозрительно тихо. — Лекс? Хм-м-м… Что это за запах? Ты решил помедитировать, пока меня не было?

Хотя, строго говоря, на аромат благовоний это нисколько не похоже. Да и даже мой весьма креативный мозг наотрез отказывается представлять Лекса, обмахивающим комнату дымящей палочкой поло-санто.

И все же, чем это пахнет?

Цветами?

Хм-м-м…

А что если…

Я так и замираю с одной ногой, наполовину вынутой из туфли, представляя, что Лекс в эту минуту не один. Снял какую-то бабенку, всучил ей дорогущий веник, навешал на уши отборной лапши и притащил в номер, прямо мне под нос. Или зачем далеко ходить: пометившая его своей губной помадой блондинка точно не отказалась бы от еще одной встречи.

А Лекс вполне мог сделать такую гадость. Мне назло. За все выставленные условия или демонстративно дать понять, что у него и в мыслях не было ничего такого в мой адрес, потому что ему и так есть с кем хорошо и качественно отполировать рога благоверной.

— Лекс, предупреждаю… — Беру сумку за ручку таки образом, чтобы в случае чего запустить ее в голову первому, кто подвернется под руку. — Если ты там не один, то лучше сразу вызывай скорую, пожарников, полицию и мастера по работе с гранитом, потому что…

Стараясь появиться неожиданно, с наскока вваливаюсь в комнату, заношу руку для своей импровизированной «пращи»… но в комнате никого нет.

Зато сразу вижу источник запаха. Мой нос все-таки меня не подвел, потому что это действительно был цветочный аромат.

— Раз, два, три… шесть… — перевожу палец от букета к корзине, и снова букету, и коробке, и еще одной корзине. — Тринадцать. Чертова дюжина.

Но вряд ли он выбрал это число из-за своего «очаровательного» чувства юмора, намекая на мой чертовски тяжелый характер или типа того, хотя такой вариант тоже не исключен. Просто в гостиной, насколько я могу видеть, больше нет места даже для малюсенького букета. Три из тринадцати вообще стоят на полу, расставленные в таких местах, чтобы не мешать передвигаться по комнате.

Ромашки, огромный, похожий на облако букет розовой гипсофилы, пионы трех оттенков, тюльпаны, подсолнухи, орхидеи, есть даже букет калл, хотя к ним я никогда не испытывала особой нежности. Впрочем, роз на этом аттракционе невиданной щедрости, тоже нет, потому что их я просто терпеть не могу после того, как Егор задаривал меня розами, пытаясь сломить мое и без того не слишком сильное сопротивление. С тех пор розы в моей голове неразрывно связаны с тем, что, выражаясь прилично, принято называть «звездобольством».

— Ле-е-е-е-екс? — почему-то шепотом еще раз снова зову я. — Ну и как это понимать?

Подхожу ближе и замечаю стоящую в ведерке со льдом бутылку розового игристого, два изящных бокала рядом.

Так, стоп.

Кажется, самое время разуть глаза и поискать скрытую камеру.

Это точно какой-то злой розыгрыш, месть мне за отказ покориться Его Величеству.

Заглядываю в самые очевидные места — за телевизор, зеркало, две висящих на разных стенах картины. В фильмах «глазки» камер находят обычно именно там, потому что на такой высоте есть нужный обзор. Ну не стал бы он прятать ее под столом или под диваном.

Примеряюсь к книжной полке и как только начинаю заглядывать за книги, раздается характерный щелчок ключ-карты, после которого дверь коротко открывается и после непродолжительной задержки, снова закрывается. Прислушиваюсь, готовая к самому худшему — услышать отвратительные чавкающие звуки поцелуев. Ну теперь-то все понятно! Весь этот цветник не для меня, а для гостьи!

Ну, Лекс!

Снова беру сумку наизготовку, но остаюсь стоять на месте, чтобы застать их врасплох. На всякий случай, еще и статуэтку в виде луны хватаю со столика. если повезет — успею зарядить обоим, прежде чем до них дойдет, что происходит!

— Не шуми, — слышу голос Лекс и его же хихиканье. — Тихо ты, колобок.

Эм-м-м… колобок?

Та блондинка, конечно, сильно перебрала с косметологическими процедурами, но фигура у нее очень даже ничего. Не такая шикарная как у меня, но и на колобка не похожа. Если только эта скороспелая парочка не успела придумать особенные нежности за полтора дня курортного романа.

Шаги приближаются.

Я заношу луну, мысленно приговаривая, что любая вещь, даже легкая (по весу она как будто сделана из гипса и полая внутри), запущенная с нужным ускорением, все равно оставит приличную шишку. Или гематому — тут уж смотря как повезет.

Лекс появляется на пороге.

Швыряю статуэтку со всей обидой, на которую только способна, потому что у меня было целых несколько минут, чтобы поверить, что все это — для меня!

Одновременно с тем, как Лекс вжимает голову в плечи и луна «прилунивается» в дверной откос всего в паре сантиметров от его головы, я замечаю коробку в его руках. И пока длится короткая пауза, готова поспорить на все свои оставшиеся сумочки «Гуччи», что оттуда раздаются странные, похожие на скулеж звуки.

— И тебе очень добрый вечер, — озадаченно бормочет Лекс, не спуская глаз с сумки в моей руке.

— Где она?! — сразу перехожу к нападению, и в свою очередь тоже держу коробку под пристальным «прицелом». Сейчас она не подает никаких признаков разумной жизни. Может, мне просто показалось?

— Кто? — Лекс настороженно озирается. — Ты кого-то ждешь?

— Я-то как раз никого не жду. Алексей Эдуардович! Я пришла уставшая как собака, голодная, отдавшая свой трудовой долг несмотря на бессонную ночь и жутчайший стресс, и рассчитывала спокойно принять ванну, поужинать и выспаться, а не наблюдать как вы окучиваете очередную… инфузорию туфельку!

— Я? Окучиваю? Вик, о чем ты? Что случилось, пока меня не было?

— Я об этом! — Тыкаю в первый же попавшийся в поле зрения букет. — Точнее о той, ради кого ты так расстарался, что аж проявил чудеса фантазии!

Коробка в его руках дергается. Не сильно, но на этот раз мне точно не показалось!

— Ах ты об этой женщине. — Лекс качает головой, а потом подбородком указывает на стену напротив. — Она там.

Он что — издевается? Там просто стенка и картина, и зеркало.

Зеркало.

А в зеркало же можно увидеть свое отражение? На это он намекает? Значит, все эти цветы и правда… мне?

Я роняю сумку, и чтобы не опозориться какой-нибудь сказанной в порыве чувств ванильной ерундой, запечатываю рот обеими ладонями.

— Умеешь ты, Лисицына, весь сюрприз испортить, — ворчит Лекс, поглядывая на осколки статуэтки, щедро рассыпанные у его ног.

— Я не люблю сюрпризы, — отвечаю машинально, потому что это читая правда. Никогда их не любила. Хотя именно Лексу пару раз удавалось сделать это так, что я даже злиться не могла, что он снова нарушил мое правило: никаких сюрпризов!

— Я помню, что не любишь, но решил рискнуть. — Но Лекс продолжает топтаться на месте, как будто ждет, что я дам на это официальное разрешение.

— Что у тебя там? — осторожно сама делаю шаг навстречу.

— Коробка.

— Капитан Очевидность! — произношу сквозь пальцы, по-прежнему зажимающие рот. — Оно шевелится.

— Разве? — Лекс осматривает коробку, которая, как назло, именно в этот момент выглядит самой обычной коробкой. Кстати, на ней даже никаких опознавательных знаков нет, намекающих на содержимое. Просто серый квадрат из переработанной бумаги, который обычно выдают на почте, когда пакуешь посылки. — Ты уверена? Или может просто еще не отошла от стресса?

— С моей головой все в порядке, если ты на это намекаешь. — Пока мы препираемся, коробка снова раскаивается оттуда из стороны в сторону, но на этот раз оттуда вдобавок раздается все тот же непонятный, похожий на ворчание звук. — Вот! Ты видел?!

Тычу в нее пальцами обеих рук, на что Лекс выразительно закатывает глаза.

— Признавайся, ты взял на прокат в зоомагазине какую-то рептилию, чтобы окончательно испортить мне жизнь?! — Ну да, мне же идти некуда, денег у меня нет, есть только этот номер и его «любезное приглашение» делить его на двоих. Если бы я хотела насолить своему заклятому врагу, то в такой ситуации, то раскрутила бы ее на все сто процентов.

— Ум мощностью две лошадиных силы, — вздыхает он, обходит разбитую статуэтку по широкой дуге и останавливается около дивана. Ставит коробку на него, жестом предлагает подойти и проверить содержимое самостоятельно.

— И не подумаю! — Мало ли что там? Нет, конечно, домашние игуаны, разные декоративные питоны и все такое вроде бы не ядовиты (точно?), но вдруг там паук?! Или, помилуй боже, жаба!

— Вот же черт, совсем потерял хватку. — Лекс озадачено скребет затылок. — Ты разве не должна была прийти на час позже? Я бы как раз…

— Предлагаешь мне убраться? Между прочим, я и так задержалась на чертов шведский стол, ходила за этими важными мордами, корча из себя обаяние и открытость к новым контактам!

— А зачем? — хмурится Лекс.

— Зачем?! — Да он издевается!

В ответ на мой заметно возмущенный тон, коробка вдруг как будто подпрыгивает на диване и на этот раз оттуда доносится очень отчетливое тявканье.

Тявканье.

Ящерицы, змеи и, тем более, пауки, точно не способны издавать такие звуки.

А вот милые толстенькие щеночки — очень даже умеют и практикуют.

— Лекс… — Я моментально затихаю и на мягких лапах подкрадываюсь ближе. — Там что…

Произнести это вслух просто язык не поворачивается. Мы же только сегодня про собак говорили, буквально утром. Я потом себя весь день корила за то, что распустила сентиментальные нюни, потому что он как будто даже в тех моих искренних откровениях нашел повод ткнуть в меня отношениями с Маратом.

— Я помню, что ты не любишь сюрпризы, — снова тяжело вздыхает Лекс.

Тявканье повторяется — на этот раз звонкое и выразительной, вперемешку с ворчанием.

Оставшиеся несколько шагов до дивана я — клянусь! — пролетаю, даже не касаясь ногами пола.

Так спешу открыть коробку, что путаюсь в четырех картонках импровизированной «крышки». А когда, наконец, справляюсь с ней и достаю «содержимое» им оказывается белый, как снег, толстенький и сморщенный щенок английского бульдога.

Щекастая морда смотрит на меня крайне дружелюбно.

Значит, Лекс все-таки слушал, что я говорила.

Бульдожик. Английский, а не какой-нибудь там французский или американский.

И хоть всю его белизну разбавляет одно, похожее на кляксу черное пятно на голове, он все же идеально белый.

— Щенок, — тупо произношу я, потому что ни на что другое в эту минуту мой голосовой аппарат не способен.

— Точно не рептилия? — корчит сомнение Лекс, но я так поражена, что в ответ могу только что-то нечленораздельно булькнуть.

Я все еще держу щенка на вытянутых руках, так что он начинает недовольно возиться и бодаться лапами, а когда прижимаю его к себе, то моментально начинает облизывать мой нос. И это, клянусь, самый прекрасный и идеальный момент в моей жизни!

— Ты моя булочка недожаренная! — приговариваю в его «улыбающуюся» довольную мордаху и в ответ он снова тянется лизнуть меня, на этот раз — в щеку. — Пирожочек мой сладенький! Бубочка мамина! А кто у нас самый сладкий?

Понятия не имею сколько проходит времени, прежде чем я слышу смешок Лекса и его справедливое замечание о том, что я только что начала необратимый процесс превращение в счастливую мамочку ангелочка-пирожочка. В ответ я даже не пытаюсь огрызнуться, потому что я готова признать и подписаться кровью под тем, что еще никогда в жизни Лекс не был так поразительно прав на мой счет.

А потом вдруг, во всем этом море эндорфинов, всплывает хищная акулья морда одного ма-а-а-аленького уточнения, которое, несмотря ни на что, так и не прозвучало.

— Что? — Я еще не успеваю ничего произнести вслух, а Лекс тут же настораживается. — Вика, блин, только держи себя в руках. Не надо бросаться щенками — у них немного другое предназначение.

На всякий случай покрепче прижимаю его к себе и отхожу в другой конец гостиной, хотя учитывая ее и небольшие габариты и цветы, это в целом мало что меняет.

— Этот щенок… — Произнести словосочетание «не мне» даже язык не поворачивается, и руки рефлекторно еще крепче обхватывают толстенькую слюнявую плюшку. — Он не для меня, да?

— Я даже не знаю, что и сказать, — после небольшой паузы, отвечает Лекс. Как будто собирается наговорить вдогонку еще много чего, но в последний момент раздумывает, убирает коробку на пол, подходит ко мне и чешет белобрысую морду за ухом. — Вика, цветы — тебе, и щенок — тоже твой.

Ладно, вариант, при котором правильной была бы моя версия, я сама не сильно рассматривала всерьез, но теперь, когда недомолвок не осталось, чувствую невероятное облегчение.

— Ну то за морда, Лекс! — Беру щенка под лапы и трясу тушкой прямо у него перед носом.

— Вот облизывать меня не надо. — Лекс ловко уворачивается от языка и в конце концов становится у меня за плечом. Так, что его теплое дыхание щекочет мне ухо. — Я просто не знал, как еще могу извиниться за свое… недостойное поведение.

А вот это что-то новенькое.

Настолько неожиданное, что я даже рада, что в эту минуту Лекс не видит мое лицо (ну, большую его часть). Извиниться? Недостойное поведение? Цветы и щенок? Это так похоже на Лекса трехлетней давности, что хочется на всякий случай себя ущипнуть.

— Недостойное поведение перед стервой бывшей, которая заслужила — это ты хотел сказать? — «Нет, Викуля, не смей раскисать и развешивать уши!»

— Нет, я сказал именно то, что сказал, а ты зачем-то впихнула отсебятину.

— Но ведь это правда, — пожимаю плечами.

— Слушай, этому засранцу нужны всякие собачьи штуки, наверное? — переводит тему Лекс, за что я мысленно говорю ему «спасибо». — Ты голодная? Мы еще можем успеть что-то перехватить, прошвырнуться в зоомагазин и потом заказать ужин в номер.

— Звучит как хороший план. Кстати, а кто тут у нас? — Поднимаю щенка повыше, чтобы узнать, сын у меня или дочь. — Хм-м-м… выглядит как будто у него там хранится последняя надежда собачьего рода.

Лекс хохочет и предлагает мне всерьез задуматься об издании сборника собственных крылатых выражений. Ну а что? Не зря же собачники в инстаграмме на фото и видео прикрывают стратегически важные места смайликами вишенок и персиков. Хотя как по мне — это та еще дичь.

— Кстати. — Лекс копается в заднем кармане джинсов достает оттуда маленькую книжечку, листает и произносит с постановочным пафосом: — Его зовут… эм-м-м… Орео?

Мы вместе склоняем голову над собачьим паспортом (или что это такое?), пытаясь найти какое-то другое слово, но в строке «Имя» оно только одно, вбито туда печатными буквами.

— Орео, — повторяем в унисон, и так же синхронно поворачиваем головы на пирожка, который моментально отзывается на кличку тявканьем.

— В это орео пожалели печенья, — Лекс трет пальцем темную кляксу на голове щенка, а потом, бросив взгляд на часы, предлагает ускориться.

— Мне только нужно переобуться, я быстро.

Сую щенка ему в руки, а сама быстро убегаю в комнату, зачем-то громко закрыв за собой дверь на защелку. Наваливаюсь на нее спиной и беру несколько секунд перевести дыхание и разложить обратно по полочкам абсолютный беспорядок мыслей.

Ну и чтобы все это значило?

Сначала он унижает меня разными неприличными предложениями, потом одно за другим выкатывает невыполнимые условия, потом заставляет подписать кабальный договор. Шипит на меня, как змей, огрызается по любому поводу и буквально не дает жизни. И потом вдруг, как по мановению волшебной палочки, становится хорошим адекватным Лексом, как раньше. К чему все это? Что за перевертыши такие?

Мой урчащий желудок громко намекает, что прямо сейчас мне нужно хоть что-нибудь съесть, а потом ломать голову над сложной загадкой трансформации Лекса.

На смену туфлям у меня есть только кеды, которые совершенно не подходят к этому костюму, но в которых мне точно будет удобнее. Переобуваюсь, кручусь перед зеркалом пару минут, чтобы привести в порядок волосы. В целом, после бессонной ночи выгляжу как собака побитая, еще и эти синяки под глазами, но у меня нет даже тональника, чтобы минимальными усилиями хотя бы немного освежить свой вид. С другой стороны — боже, да не пофиг ли?! Лекс видел меня испачканной и в соплях (почти без преувеличения) когда вытаскивал из горящего номера, по сравнению с тем, какой «красоткой» я была тогда, сейчас у меня просто королевский вид.

Мой взгляд фиксируется в зеркале, на большой двуспальной и единственной кровати. Мы с Лексом договорились, что он будет спать на диване в гостиной. Так может, его внезапный приступ щедрости — просто еще одна попытка усыпить мою бдительность? Щенок, море цветов, океан обаяния, ни одного кривого слова, показательный отказ от споров, на которые я, естественно, по привычка все равно нарывалась.

«Ты уверена, что ему можно верить?» — нашептывает подозрительный внутренний голос.

Нет, я вообще ни в чем не уверена, даже в том, что хочу, чтобы эту ночь Лекс провел на коврике.