Пари на развод

Картинка настолько шокирует, что я забываю сидеть на месте и выбираюсь из машины.

– Вы что творите? – выкрикиваю, когда парень толкает Алиску в мою сторону.

Та пробегает несколько шагов и останавливается рядом. Тянусь, чтобы ее приобнять и помочь, замечая, как она прячется за волосами и трясется. И не сразу реагирую, когда по лицу прилетает хлесткая пощечина.

Голова откидывается вбок. Приходится отступить на шаг, чтобы не упасть.

– Это тебе, жадная сука, за то, что вечно для меня все жалеешь. Гадина, а не родственница, – выплевывает девчонка.

Очки, которые я надеваю, чтобы ездить за рулем, чиркают дужками по виску и отлетают на землю. От удара в ухе звенит. Кожа на щеке горит огнем.

Как во сне касаюсь ее и чувствую под пальцами что-то влажное. Дотрагиваюсь до уголка губ, где щиплет, смотрю на свою ладонь и замечаю кровь.

– Мало тебе, дряни. Если бы могла, убила! Ненавижу! – выплевывает юная родственница, продолжая трястись.

Зря я думала, что она дрожит из-за страха. Нет, она смеется. Смотрит на мое ошарашенное лицо и хохочет, как ненормальная.

– Лиска! Поехали! Харе с нее, – зовет один из… ее дружков, что стоит и с усмешкой наблюдает за представлением.

– Точно, Митяй, пора, – соглашается сестрица, но прежде чем уйти впечатывает тракторную подошву высоких армейских ботинок, которые обожает носить с короткими, еле прикрывающими задницу юбками-пачками, в мои очки.

До слуха доносится характерный звук лопнувшего стекла, но я никак не реагирую.

Стою и смотрю, как свихнувшаяся от вседозволенности младшая дочка моей матери дает «пять» обоим парням, забирается к ним в машину и захлопывает дверь.

Иномарка, подмигнув аварийкой, отчаливает… а я так и не могу сесть за руль.

Потряхивает. Приходится немного выждать и успокоится, выпив таблетку от головной боли.

Затем старательно ликвидирую последствия от пощечины. Влажными салфетками промокаю выступившую и уже запекшуюся кровь, припудриваю алеющую кожу.

Еще некоторое время просто дышу, заблокировав замки на дверях и откинув голову на подголовник. Только поняв, что полегчало, включаю зажигание.

На работу приезжаю с опозданием на полчаса. Ожидаю, что начальница сектора, в кабинете с которой я сижу, закидает меня вопросами и навязчивыми взглядами, и медленно шумно выдыхаю, уткнувшись в запертую дверь.

На память приходит, что вчера перед уходом Лазицкая предупреждала: с утра будет присутствовать на совещании в администрации. Красота.

Насладиться тишиной и покоем получается целых три часа. Погружаюсь в привычные расчеты, но перед обедом приходится отвлечься. Вызывает управделами и сообщает о необходимости пройти внеочередную аттестацию.

– Когда?

– Через десять дней.

– Кто-то еще из комитета сдает?

– Нет. Вы единственная.

– А билеты можно как-то увидеть?

– Олеся Игоревна, ну, вы ж у нас давно работаете. Все должны и так знать…

– А по законам?

– Читайте.

– Я же сдавала недавно. Срок – раз в три года, еще не вышел.

– Тогда тем более вам нечего бояться.

Усмехаюсь, качаю головой и покидаю кабинет.

Кто подстроил эту гадость, сомнений не остается. Обиженка Сергей Борисович Киров показал свою мерзкую рожу. У него для таких подстав связей достаточно.

***

Оставшееся время умудряюсь отработать без эксцессов. Хотя это сложно.

Не буду отрицать, поведение сестрицы не просто задело. Оно выбило из колеи. Напугало. Сильно.

В ее яростно блеснувших глазах я увидела леденящий холод и злобу. Всё то, что всегда отмечала в глазах отчима. Алчную волчью сущность – напасть, задрать, выплеснуть агрессию, отнять то, что так хочется иметь самому.

Противно. И гадко.

Ради материальных благ избалованная пигалица творит, что хочет, не видя границ и ориентиров. Она не сомневается в безнаказанности. Знает, наша общая мать всегда займет ее сторону, выгородит, прикроет. Отец тоже ей ни слова не скажет. Больше того, не удивлюсь, если позже, наедине, еще и советов подкинет, как в случае повтора ловко избежать проблем.

Адова семейка, в которой мне не повезло расти.

Одно хорошо, наше общее совместное бытие в прошлом. Я смогла от них вырваться, смогла начать жить самостоятельно благодаря папе. По сути сейчас нас ничего не объединяет. А рабочие вопросы, которые связывают моего мужа с отчимом, ко мне не имеют отношения.

В полдень, так и не отпустив до конца ситуацию, выхожу на стоянку и проверяю запись с видеорегистратора. Внимательно просматриваю нужный временной отрезок и жалею, что нападения Алиски на нем нет. Техника, установленная на лобовом стекле, зафиксировала только то, что происходило впереди, но не сбоку машины. Приглушенных же разговоров слишком мало, чтобы поднимать бучу.

Обидно.

Впервые чувствую, что смогла бы пойти до конца. Не проглотить хамское поведение родственницы, а проучить ее, написав заявление в полицию.

На обед в кафе не иду, решаю обойтись чашкой кофе. Благо в столе лежит пачка соленых галетов, которые со сладко-горьким напитком заходят на ура. Да и аппетита особо нет.

В начале третьего отзванивается Лазицкая, предупреждает, что сегодня не появится. Взяла отгул до конца дня. Просит доделать расчеты по аренде муниципального имущества и сбросить ей отчет на почту. Якобы дома посмотрит.

Мне без разницы – будет она проверять или нет. Не моя забота. Обещаю все сделать вовремя и кратко прощаюсь. Не знаю, кто радуется в этот момент сильнее: моя начальница, что отдохнет, или я, что без нее неплохо проведу время в одиночестве.

В пять заканчиваю сводку, сбрасываю файл через корпоративный чат и, закрыв кабинет, отправляюсь прямиком в фитнес-клуб.

Заезжать домой мне не нужно. Запасной комплект спортивной формы с первого занятия хранится в личном шкафчике, там же есть сменная обувь и чистые полотенца. Бутылку воды с лимоном покупаю в соседнем магазине.

Усмехаюсь сама на себя. Руки свободны, но готова, как пионер, пусть никогда им не была.

Дорога под колесами стелется легко. Пробки, как по волшебству, рассасываются стоит к ним подъехать, светофоры приветливо подмигивают зелеными глазами, желая счастливого пути.

Хорошая погода тоже поднимает градус настроения. Сухая, теплая, она установилась еще в начале недели, но даже в четверг не меняется, продолжая щедро осчастливливать погожими деньками.

Потихоньку настроение, испорченное инцидентом с Алиской, приходит в норму, и внутрь спорткомплекса я захожу, улыбаясь и горя предвкушением, что вот-вот скину лишний адреналин, кипящий в крови.

Мысленно перебираю тренажеры, прикидывая, какими займусь первыми, какими попозже… и поэтому не сразу улавливаю, что происходит что-то хреновое. Первое, на что реагирую, это на визгливые вопли-угрозы, звонко раздающиеся на все фойе, и только потом замечаю Алешку.

Он стоит возле коридора, ведущего на цокольный этаж, а какая-то расфуфыренная курица в коротком облегающем ж..пу платье наседает на него и нагло тыкает ярко-алым когтем в грудь.

При этом, что странно, охранник с вахты не вмешивается в нападки сумасшедшей бабы. Переминается с ноги на ногу в сторонке и помалкивает.

Совсем что ли с ума посходили?

Глава 22

ОЛЕСЯ

Сколько секунд требуется адекватной взрослой женщине, к тому же матери, чтобы разогнаться от бесконфликтной уравновешенной особи до боевого хомячка в революционный период?

Три секунды ровно.

Именно столько тратит бессмертная выхухоль, чтобы прошипеть:

– Ты… малолетний поганец… да я тебя сейчас…

И всё.

Маска цивилизованной Олеси Игоревны истаивает, как сливочное масло на раскаленной сковороде. Мгновенно. Бесповоротно. Закипая и пузырясь.

На поверхность, выбирается мама-гризли, готовая за одни только словесные оскорбления в адрес своего обожаемого ребенка порвать на тряпочки любого смертника без разбора. А уж за то, что любимое чадо притесняют, загоняют в угол и угрожают… ой, зря-я-я она…

Тонкий ноготок с алым лаком становится той самой красной тряпкой для быка, которую моя душа требует срочно уничтожить. Да хотя бы сломать.

– А не переломишься, мадам Обещалкина? – уточняю тихим голосом, останавливаясь за спиной незнакомки.

Все мое внимание концентрируется на холеной руке, упирающейся в грудь сына. Так тщательно концентрируется и, наверное, ярко отражается во взгляде, что дамочка, вздрогнув и резко обернувшись на голос, это ощущает и свою конечность без раздумий одергивает поближе к груди.

Правильно делает.

Желание переломать каждый тонкий палец, который мог причинить вред Алешке, зашкаливает.

Я понимаю, что злость, кипящая внутри и требующая выхода, вызвана не только наглым поведением этой конкретной пигалицы, но и всеми скопом навалившимися проблемами, а заодно накопившейся усталостью и нервным перенапряжением последней недели.

Понимаю… где-то задним умом… и отметаю, как маловажное.

Моего ребенка обижают – вот в чем содержится первопричина злости.

А следствие – не желание и дальше оставаться милой, хорошей, тихой и всепонимающей Олесей.

Не хочу быть удобной.

И не буду.

– За своим языком без костей следите, – делаю шаг вперед, ближе к сыну, чем заставляю истеричку немного отступить.

А потом еще немного, когда давлю немигающим взглядом.

Знаю, даже при большом желании и неуемном воображении в нем ничего невозможно прочесть. И вот это чаще всего раздражает и пугает оппонентов намного сильнее прямых гроз.

Стоящую передо мной блондинку тоже нервирует.

Вижу, как она напрягается. Прищуривает глаза, поджимает губы. Осматривает меня с головы до ног и обратно. Так, будто противную букашку под башмаками изучает.

– Что? – выдает спесиво. – Это вы мне?

Ох, зря.

Я ж тоже высокомерие излучать умею. Школу выносливости закончила с красным дипломом, спасибо родственничкам.

– Вам, девушка. Вам, – киваю. – Совет на будущее. Никогда не стоит бездумно раскидываться пустыми обещаниями… потому что позже за них всегда приходится отвечать, – произношу так же тихо, как и первую фразу. – От сына моего вам что надо?

Гляжу на выскочку прямо.

К слову, если быть объективной, передо мной стоит красивая женщина. Особенно по мужским меркам. Аккуратное лицо сердечком, выразительные глаза, пухлые губы, блестящие волнистые волосы, а-ля, я только распрощалась со стилистом-парикмахером, и женственная фигура. Она кажется нежной и милой. К ней легко можно проникнуться симпатией… пока она не раскрывает рот и не демонстрирует склочный характер.

– Так это ва-а-аш? – блондинка неприятно растягивает последнюю гласную и куксится, будто лимон на язык положила.

– Мой. Дорогой. Любимый. И неприкосновенный, – выдаю, чеканя каждое слово.

Авось до нее дойдет, как была неправа пару минут назад, протягивая когтистые культяпки куда не следует.

Не доходит.

Губы поджимаются, напоминая куриную гузку.

– А вы в курсе, что ваш дорогой… – последнее слово бессмертная выхухоль выплевывает, тыкая пальцем в сторону Алешки, – меня толкнул?

Никак не комментирую и ничем не выдаю своего отношения к услышанному. Слишком мало вводных, чтобы делать выводы. Лишь на секунду бросаю взгляд на сына, который стоит, набычившись, и молчит.

Подозрительно.

Зато блондиночка не молчит. Не дождавшись реакции, она повыше вздергивает нос и нападает.

– Вымахал лось под два метра, а в голове полное отсутствие мозгов. Бескультурье! Никакого уважения к старшим. Хамит, дерется, мои требования игнорирует.

– Да вы тоже, смотрю, через слово слышите, – прищуриваю глаза. – Последний раз предупреждаю… не нужно оскорблять моего ребенка, если не хотите проблем. Это, во-первых. Во-вторых, вы уж определитесь, в чем обвиняете. Он вас толкнул или дрался? – не скрываю усмешки. – Потому что, если бы Алексей хоть раз ударил… вы бы точно сейчас не стояли.

Раздувает ноздри, сжимает кулачки. Ух, как ее плющит, что я не поддаюсь и не проникаюсь ее гневными речами.

– Толкнул.

– Случайно, – кидаю предположение и пожимаю плечом.

– Нет.

– НЕТ!

Два ответа, блондинки и моего, наконец, заговорившего сына, раздаются одновременно.

Честно, удивляюсь единодушию.

Сильно. Но недолго.

Выскочка опять берет слово.

– Вот видите! – будто выиграла миллион, она победно тыкает пальцем. Ох, как же он мне надоел. – А я что говорила?

– Вы говорили, что Алексей игнорирует ваши требования, – припоминаю ранее сказанные ею слова. – Поясните-ка, неуважаемая, кто вы такая? И по какому праву что-то требуете от чужого ребенка?

Ух ты ж!

Никогда в живую не видела, как павлины распушают хвост. Теперь… можно уверенно заявлять, что и это диво-дивное я пережила.

– Я – Татьяна Эдуардовна Милославская, приближенное лицо семьи Зотовых. А от вашего наглого отпрыска требую, чтобы он немедленно отошел и пропустил меня к ребенку, – визгливо заявляет блонди. – Иначе я и его, и вас в порошок сотру! Ясно?

Вау! Звучит грозно.

Пока пытаюсь уложить в голове не совсем понятные требования и угрозы, Алешка вновь подает голос.

– Нет! – грозно рыкает сын, выставляя вперед челюсть.

После заводит руку за спину и прикасается к…

Только в этот момент я замечаю то, что пропустила, сконцентрировав всё внимание на громкоголосой пигалице. Точнее, того.

За свободно сидящим на теле Алешки добоком прячется кто-то маленький и тихий, как мышка.

Тихонько делаю заступ вбок, заглядываю за спину сына и встречаюсь глазами с испуганными широко распахнутыми глазенками малыша.

Хоть что-то спросить не успеваю, потому что в холле появляются новые действующие лица.

– Таня, а где сын? – вопрошает голос, принадлежащий Роману Зотову.

***

– Там, – заявляет Милославская и вновь поднимает свою руку.

Не понимаю: с какого фига она решает, что у нее, как у кошки, есть девять жизней? Я, к примеру, сомневаюсь. И очень горю желанием убедить ее в своей правоте.

Не оборачиваясь к Зотову, понижаю голос до свистящего шепота и предупреждаю:

– Еще раз тыкнешь пальцем в моего ребенка, я тебе его сломаю. Больно. А потом и всю руку. Несколько раз. Поняла меня?

Не понимает.

Читаю ответ по мимолетно проскочившей в глазах злости.

А затем происходит чудо-преображение. Актриса погорелого театра вдруг жалобно всхлипывает, поджимает затрясшуюся нижнюю губу, обнимает себя за плечи и делает бровки домиком… Еще минутка, и, клянусь, блеснут хрустальные слезки.

– Роман… Сергеевич, меня этот ненормальный пацан к Ванюшеньке не пускает, даже толкнул… сильно, – печально вздыхает стерва, хлопая наращёнными ресницами. – А его неадекватная мамаша угрожает членовредительством.

Вау! Ну надо же как виртуозно играет!

Дама в беде. Держите меня семеро.

Не была бы так зла, восхитилась и поаплодировала таланту.

Жаль, времени нет, потому что именно этот момент выбирает ребенок, чтобы вынырнуть из-за спины Алешки и броситься к отцу.

Без звуков. Без криков, как делают практически все детки. Молча и, что лично я сразу подмечаю, по широкой дуге от Милославской. Будто очень сильно боится попасть в радиус ее цепких лап.

Поворачиваюсь вслед за малышом и жадно слежу за реакцией Романа. Не обращая ни на кого внимания, он присаживается на корточки, разводит руки и крепко прижимает к груди мальчонку, стоит тому обхватить его шею. Поглаживает худенькую спинку и тихо-тихо что-то шепчет на ухо.

У меня дыхание перехватывает.

Очень интимно и безумно трогательно выглядят большой и маленький мужчины, похожие друг на друга, как две капли воды. Темно-русый цвет волос, сбритые виски, длинные черный ресницы, овал лица, пухлые нижние губы и тонкие верхние – не имея шанса оторваться от завораживающего зрелища, с интересом наблюдаю за отцом и сыном.

Они же заняты исключительно друг другом. Роман что-то объясняет. Иван внимательно слушает, потом кивает. Живые, естественные, милые.

Невольно вспоминается Киров и то, что он никогда таким не был. Никогда не демонстрировал Алексею, что он – центр его вселенной, никогда не говорил, что сын для него лучший на свете, несмотря ни на какие трудности и невзгоды. Да он, если подумать, вообще не особо с ним общался. Воспринимал, как данность, обычный атрибут семейной жизни.

Закусив губу, тихонько признаюсь самой себе, что совсем чуть-чуть, по-доброму, но завидую Зотовым. Крепости их отношений, силе их связи, умению демонстрировать это друг другу без стеснений.

Роман открывается для меня с новой, невероятно восхитительной стороны. Не просто как ответственный мужчина, который покоряет силой характера и улыбкой, уважает других, держит слово и ценит правду, но и как папа.

Это у моего сына был отец. А у Ивана Зотова есть папа, самый лучший на свете. Его опора, его стена, его гора. Именно такая непоколебимая уверенность светится в устремленных на родителя серых глазенках.

Увиденное будто расставляет все по местам. Я больше не удивляюсь столь прекрасным отношениям, сложившимся между моим чадом и его тренером. Лекс чувствует отношение к себе Зотова, его доброту и поддержку, поэтому зеркально отвечает взаимностью и уважением.

– Роман Сергеевич, давайте мне ребенка. У вас же важные переговоры, не стоит опаздывать, – портит приятный момент выдра на высоких шпильках.

Вижу, как от ее елейного голоса мальчонка в руках отца застывает и будто сжимается, услышав:

– Ваня, ну-ка иди ко мне. Не мешай папочке.

По коже пробегает волна возмущенных мурашек. С какого хрена она здесь командует?

Еще немного кусает страх, что Роман пропустит испуг сына мимо ушей и, упаси боже, послушается хренову няньку.

А та, словно в ударе, продолжает говорить:

– С этими двумя мне поможет разобраться охранник, – усмехается, препарируя нас с Лешкой взглядом. – Нельзя оставлять хамское поведение безнаказанным.

Зотов хмурится. Пересаживает сына с руки на руку, но, о, счастье, блондинистой дуре не отдает. Внимательно осматривает сначала ее, «приближенное лицо семьи Зотовых». Потом меня. Сосредотачивается на Лексе.

По его взгляду совершенно ничего нельзя угадать. Там внутри все закрыто. Эмоций ноль. Или они так ловко и качественно спрятаны, что подцепить и распознать не успеваю.

– Алексей, ты действительно толкнул Татьяну Эдуардовну? – спрашивает в итоге ровно.

Сын и его тренер скрещивают взгляды, а я, испытывая острый материнский инстинкт, еле сдерживаю порыв закрыть ребенка спиной. Останавливает то, что мой боец этого не одобрит. А позже еще и нагоняй даст, объясняя на пальцах, кто в доме мужик, а кто девочка.

– Да, – звучит ответ сына.

Уверенный. Громкий.

– За что?

– За то, что она…

– Да потому что он мелкий, невоспитанный нахал, – перебивает блондинка. – Никакие слова не могут оправдать нападение на женщину. Я непременно расскажу тренеру о его жестокости. Так просто это дело не оставлю. Может, у него с психикой проблемы или еще чего опасное. Мы все рискуем, находясь рядом с хулиганом, и…

– Достаточно, Татьяна Эдуардовна, – тихо, но властно прерывает ее Зотов, прежде чем я успеваю подойти и пнуть, и вновь устремляет внимание к моему сыну. – Алексей?

– Да, я ее толкнул, – играет желваками тот, – потому что она Ваньку трясла как куклу, зажав в углу. Я думал, голова оторвется. А затем она замахнулась.

– Врешь! На нем нет ни одного синяка! Я ничего такого не сделала. У охранника можно спросить, – шипит гадюка, тыкая пальцем в побледневшего мужика, переминающегося в сторонке. – Запомни, наглый маленький обманщик, как бы я тебе не нравилась, оболгать меня не выйдет. Никто в твои слова не поверит.

Она так уверенно задирает подбородок, так высокомерно смотрит на моего сына и так нагло отпирается, что меня потряхивает. Руки чешутся от желания придушить тварь. И не только за своего ребенка, но и за Ивана, тихонько наблюдающего за нами.

Алешка молча выслушивает обвинения, не огрызается. Вообще никак не спешит говорить и уж тем более оправдываться, лишь обливает обманщицу призрением.

Зотов тоже молчит, чем жутко раздражает.

Не хочется думать, что он верит вертихвостке в наряде, которым только мужиков в барах соблазняют, а не с детьми в няньках сидят. Но я слишком мало его знаю, чтобы не испытывать сомнений. А по непроницаемому взгляду хоть что-то понять нереально.

– Я верю своему сыну, – нарушаю тишину. – Алексей не врет. А вот вас, дамочка, ребенок боится, что весьма и весьма странно… – произношу негромко, чтобы не напугать малыша, внимательно поглядывающего в мою сторону.

Радует то, что его глаза больше не полны слез, а в глубине зрачков не клубится страх.

– Бред!

– Нет. Это прекрасно видно, – растягиваю губы в улыбке и подмигиваю Ивану, положившему голову к отцу на плечо.

Такой зайка, прелесть.

Потом вновь сосредотачиваюсь на блондинке. Но улыбаться не тянет.

– Если ты, хамка необразованная, не замолкнешь и не перестанешь оскорблять моего сына, я сама тебе в глаз врежу или нос сломаю, – резко перехожу на «ты», сжимая кулаки. – Ах да, еще поганый рот с хлоркой вымою. Для профилактики. Вот после этого ты с чистой совестью сможешь вызвать и полицию, и скорую, и МЧС. Да хоть три в одном.

Наклоняю голову к плечу и делаю шаг вперед.

Надоела, жуть.

– Ты совсем что ли ох…

Договорить блондинка не успевает. Зотов, сбросив звонок, а потом еще один, перехватывает мое запястье, останавливая. Но смотрит при этом на мерзкую врушку.

– Татьяна Эдуардовна, вы уволены. Это, во-первых. Во-вторых, советую не просто сменить род деятельности, а место жительства. Желательно за Урал. Потому что ни в этом городе, ни в этой части России ни одна приличная контора вас на работу больше не возьмет. Это не угроза. Факт. И радуйтесь, что у меня сейчас тупо нет на вас времени. Иначе… иначе привод в полицию показался бы вам цветочками.

– Но Ром…

– Цыц, – обрубает грозный мужчина, сжимая челюсти до скрипа.

В серых глазах такая тьма плещется, жутко становится.

Отчетливо понимаю, что его спокойствие напускное. Всего лишь маска, призванная не волновать малыша. Будь воля самого Зотова, он бы эту курицу щипаную собственноручно придушил, в особо извращенной форме.

– Вон пошла, – добавляет тихо и, больше не обращая внимания, поворачивается к охраннику. – Даму проводить, чтобы она не заблудилась. И в черный список внести.

– Будет сделано, – лебезит сотрудник спорткомплекса.

Но это не спасает его от брошенного в спину:

– С вами Сергей Владимирович завтра решит. Работники для мебели нам не нужны. Здесь дети занимаются, за здоровье и жизнь которых отвечаем все мы. Вы в том числе.

– Но я… – запала, чтобы завершить оправдательную речь, у охранника не хватает. Сдувается и, выпроводив шустро шевелящую булками несостоявшуюся актрису, прячется за стойкой.

Я же мысленно благодарю Романа.

Он прав. Очень сильно прав, говоря про ответственность и безответственность.

– Роман Сергеевич… – оживает мой сын, когда мы остаемся вчетвером.

Но Зотов его перебивает, протягивает руку и хлопает по плечу, следом еще и приобнимает, рыкнув:

– Алешка, спасибо за Ваньку. Ты – крутяк!

– Норм, – отмахивается мой четырнадцатилетний герой.

Подмигивает маленькому темноволосому красавчику, продолжающему сидеть на отцовских руках, сжимает пальцы в кулак и подставляет Ваньке. Тот старательно стискивает свой крошечный кулачок, задорно улыбается и, как взрослый, дает ему «пять».

Я под впечатлением. Стою и улыбаюсь, как малахольная.

– Олесь, извини, – отвлекает Рома от наблюдения за пацанами. – Я охренеть, как лажанулся, что не проверил досье этой идиотки от и до. Понадеялся на репутацию фирмы, а надо было…

Что было надо, договорить он не успевает, потому что отвлекает очередной звонок.

Зотову хватает одного взгляда на имя абонента, чтобы чертыхнуться, но все же ответить.

– Да, Макс… знаю, что опаздываю… да, тяни время… закажи им какой-нибудь деликатес, который долго готовят… вот и ладно… скоро… обещаю… сейчас Ванька одену и приедем… плевать я хотел, что у них с детьми после семи не пускают, у меня форс-мажор… да… да… жди!

Кто в тот момент, когда Зотов сбрасывает вызов, тянет меня за язык, я не знаю. Слова точно сами собой слетают с губ.

– Ром, если хочешь, я могу посидеть с Иваном.

Успеваю увидеть удивление в серых глазах, но первым, от кого получаю ответ на своё смелое предложение, оказывается молчун.

Ванюшка задирает голову, несмело мне кивает и тихонько произносит:

– Хочу.

Глава 23

ОЛЕСЯ

– Ма, норм, если я пойду спать? – негромко интересуется Лекс, остановившись в проеме входа в гостиную. Влажные волосы после душа немного топорщатся, острые скулы алеют. – Вымотался на тренировке так, что глаза слипаются.

– Наверное, не только на тренировке? – подмигиваю, напоминая про недавно закончившийся активный вечер.

– Ну да. Было весело, – обозначает ямочки на щеках. – Ванька прикольный.

Вот тут полностью с ним согласна. И по поводу веселья, и по поводу нашего маленького гостя. Давно так не отдыхала.

– Вы оба прикольные, – даю собственную оценку, окидывая уставшее сокровище любящим взглядом.

Да и разве можно на детей смотреть иначе?

Я не представляю.

– Конечно, иди, Лекс. Сладких снов, – добавляю, отвечая на вопрос.

Сын кивает, но прежде чем развернуться и уйти к себе, уточняет:

– Ванек так и дрыхнет без задних ног?

Бросает взгляд в сторону моей спальни. И я тоже поворачиваю туда голову. Заодно прислушиваюсь, стараясь из-за неплотно прикрытой двери уловить малейшие звуки. Шорох или, не дай бог, плач.

Не знаю, как крепко по ночам спит маленький Зотов, надеюсь, крепко. Потому что, положа руку на сердце, немного трушу. А вдруг он проснется, испугается и раскапризничается? А я возьму и облажаюсь. Не смогу утешить или подобрать нужных слов, а может, просто не справлюсь.

Страшновато.

Лике было два, когда она погибла. Я занималась ею сама, лишь изредка приглашала няню, когда Алешка болел и нужно было поехать к врачу. До сегодняшнего дня была уверена, что ничего из прошлой жизни не забыла.

Оказалось, ошибаюсь.

Ванюшка своим появлением развеял прошлое в дым, а заодно напомнил, что четыре года – большой срок, и некоторые моменты благополучно из памяти стерлись. Например, что детки-трехлетки довольно активны, непосредственны, безумно милы и любопытны.

– Ага. Умотался малыш, – соглашаюсь, убедившись, что тишина из спальни мне не мерещится.

Переглядываемся с Алешкой и, не сговариваясь широко улыбаемся.

Умотался Ванюшка – не то слово. Вырубился, сидя на ковре с пультом в руках и довольным личиком.

Спасибо Алешке, постарался. После того, как мы втроем вернулись к нам домой, и я накормила детей ужином, сын приволок из кладовки огромную коробку с железной дорогой, двумя радиоуправляемыми поездами, кучей вагонов к ним и парой десятков других важных деталей, изображающих знаки безопасности, шлагбаумы, краны с материалами, деревья, людей. В общем, полный комплект.

И вот все это добро мальчишки, высунув языки от усердия и задействовав свободное пространство гостиной, собирали, крепили, сцепляли и расставляли, стремясь создать единый зацикленный организм, где все будет работать, как часы. Хотя, что там мальчишки, одна девчонка в моем лице тоже в сборке участвовала.

Присоединилась с большим удовольствием.

Только на паровозах не гоняла, отдав это важное дело в руки мужчин-профессионалов, а сама работала за диктора, объявляющего остановки и то, чем требуется загружать вагоны.

Стоит признаться… было безумно увлекательно. Я сто лет, как минимум, так весело не проводила время.

Мальчишки, судя по всему, тоже. То-то один из них вырубился прямо в процессе отправления его поезда на склад.

– Спокойной ночи, – желает мне Алешка и, негромко стукая по ламинату голыми пятками, уходит к себе.

Я еще пару минут прислушиваюсь к тишине, потом бесшумно, откладываю телефон, поднимаюсь с дивана и иду в кухню, чтобы заварить себе горячего шоколада. Нужно дождаться Романа, подписание контракта у которого здорово затянулось.

Пятнадцать минут назад он скинул мне сообщение, что уже выезжает. Правда, с другого конца города, поэтому быстро не обернется. Я обещала дождаться.

Пока греется чайник, тихонько домываю посуду и попутно анализирую всё, произошедшее за вечер.

Стоит признать, меня приятно впечатлило, что Зотов не пропал, сгрузив на мои плечи ребенка. На протяжении всего вечера он звонил и интересовался нашими делами. Попутно каждый раз извинялся, клял какого-то Макса и обещал выполнить любое моё желание за помощь с сынишкой.

Хорошо понимая его нервное состояние, я над ним не шутила, подробно рассказывала, где мы есть, чем занимаемся, и время от времени скидывала фотки, на которых запечатлевала прикольные моменты: как Ванюшка помогает Алексею собирать в сумку экипировку в раздевалке; как примеряет его шлем и перчатки; как они сидят вдвоем на заднем сидении моей машины, и ввиду того, что детского кресла у меня нет, Лекс Ивана приобнимает; как мальчишки ужинают, держа в одной руке дольку огурца, а в другой наколотую на вилку сосиску в виде цветка; как строят железную дорогу; как смеются, завалившись на мохнатом ковре-шкуре; как Ванюшка, сидя, клюёт носом, а потом уже лежит в моей кровати, подложив ладошку под пухлую щечку.

***

Роман приезжает в течение часа.

Первое, что замечаю, когда распахиваю дверь, пышный букет в осеннем антураже, состоящий из цветов, веточек и закрытых бутонов всевозможной желто-оранжевой палитры. Безумно красивый, насыщенно-яркий и солнечный.

Затем вижу глаза Романа.

Уставшие, с неглубокими мимическими морщинками на внешних уголках, дымчато-серые, как туманное утро или осенний дождь. Глубокие и невероятно теплые. Как и улыбка, которая рождается на губах мужчины, стоит мне произнести:

– Ого, какая прелесть! Привет, проходи скорее.

– Привет, – отзывается Зотов, переступая порог, – держи, – протягивает мне цветы и следом мило оправдывается, – ты только не подумай. Это не взятка. Про обещание «выполнить любое желание» я помню и не отказываюсь.

Смотрит честно-пречестно и даже как будто немного волнуется.

Списываю это на шальную игру воображения при неярком освещении настенных бра. Уж кто-кто, а этот мужчина вряд ли станет стесняться и чувствовать себя не в своей тарелке.

Не то, что я, с какого-то фига разволновавшаяся, потому что вдруг резко почувствовала себя молодой, хрупкой женщиной, оставшейся наедине с симпатичным мужчиной. А на дворе ночь, тишина, романтика.

Кирова, угомонись! И ладони спрячь, а то вон как вспотели.

Одергиваю себя и, чтобы сбавить градус напряжения, сковавший тело, поддерживаю шутливый тон:

– Я запомню, Роман Сергеевич, что теперь в моей копилке хранятся уже два ваших желания.

Киваю, встречаясь с ним взглядом и растягиваю губы в широкой улыбке, активно изображая предвкушение.

Хмыкает.

– Олеся Игоревна, да вы, однако, страшная женщина. Не прошло пары недель, как я уже дважды должник. Круто вы меня! Такими темпами скоро превращусь в вашего вечно покорного слугу.

Переглядываемся.

На душе так легко и хорошо, что задумываться – с чего бы? – совершенно не тянет. Мне кайфово – это главное.

Роман, следуя приглашению, снимает короткий черный плащ, оставаясь в тонком светло-сером пуловере, делающем его глаза еще более туманными, затем избавляется от обуви и, влекомый мною, проходит в гостиную.

– Боитесь, Роман Сергеевич, не потянуть? – обернувшись на секунду, играю бровями. Мол, да, я коварна. И следом тихонько добавляю. – Да ладно, расслабьтесь, сударь, столь жестокая участь вам точно не грозит. Я – не меньшая ваша должница, учитывая сколько всего хорошего вы для нас с Алешкой сделали.

– Ой, Олесь, – мой гость резко переходит на «ты», – вот давай только не будем меряться длиной и размерами… – заявляет, становясь серьезным.

Округляю глаза, забывая, как дышать, и боясь услышать продолжение. А пунцовый румянец уже активно заливает щеки, уши и шею.

Зотов замечает, несмотря на то, что верхний свет приглушен, хмыкает, моментально сбрасывая с десяток лет, и добавляет, забавляясь моим стеснением:

– Я по размеры долгов говорю. А ты, бесстыдница, о чем подумала?

А о чем я подумала?

Пытаюсь проанализировать и быстро отмахиваюсь. Да ну нет! Ни о чем таком я не думала. Ага! Не думала же, да?

Я ж благовоспитанная. И пока замужняя. И вообще…

Да ну, нафиг!

Прячу глаза и нос в букете, делая вид, что ничего важнее нет, чем вдыхать нежно-сладковатый аромат цветов, а затем жестом показываю Роману, чтобы не шумел и следовал за мной.

На цыпочках крадусь к своей спальне и тихонько приоткрываю дверь. Убеждаюсь, что Ваня сладко сопит, обложенный со всех сторон кровати подушками, а оставленный работать на минимуме ночник не попадает ему в глаза, и отступаю в сторону, чтобы Роман тоже все сам увидел.

– Такой классный он у тебя, – негромко комментирую и, не дожидаясь ответа, тихонько ухожу на кухню, чтобы не мешать отцу и сыну побыть вместе.

На всякий случай вновь включаю подогреваться чайник, ставлю шикарный букет в красивую вазу, а когда спустя некоторое время ко мне приходит Роман, предлагаю ему не чай или кофе, а поужинать.

Сама не понимаю, как подобное слетает с языка, учитывая, что он предупреждал: сделка проходит в ресторане. К тому же давно ночь на дворе. Нормальные люди давно не едят, а спят. В общем, причин для отказа – вагон и маленькая тележка.

Но еще чудесатее становится, когда он охотно соглашается. И не только на пюре с сосисками, но и борщ.

– Жуть, какой голодный, – выдает, прежде чем за раз откусить треть бутерброда с салом, и следом отправить целую ложку темно-бордового бульона в рот.

Пока гость расправляется с первым блюдом, разогреваю ему второе, а когда составляю компанию за третьим, заняв противоположное за столом место, все же не справляюсь с любопытством и интересуюсь:

– Прости, Ром, что лезу в лично, но на счет Ванюшки не совсем понимаю. Как твоя бывшая жена могла от такого сладкого малышка отказаться? Неужели из-за того, что ты ее…

Произнести остаток фразы не могу. Язык не поворачивается. Не то, чтобы я рвусь обвинять Зотова. Нет. Меня в той ситуации не было, да и ко мне все не имеет отношения. Но вот мальчонка… я в раздрае. Точно понимаю одно, никогда бы не смогла отказаться от своего дитя, что бы не сделал мне его отец. Переносить обиду с одного человека на другого, да еще маленького и беззащитного… это же как нужно… Да и Рома говорил, что с бывшей супругой они – друзья.

Санта-Барбара какая-то.

– Нет, Олесь. Ванёк – только мой сын. Не Арины. Его другая женщина родила. Моя любовница.

И пока я тщательно пытаюсь вернуть на место отвалившуюся челюсть, Зотов вкратце обрисовывает реальное положение дел трехлетней давности. И чем дальше слушаю, тем сильнее убеждаюсь, что мой развод с Сергеем – всего лишь цветочки. А от ягодок, которые выпали на долю Романа и его бывшей супруги, волосы дыбом становятся.

Скрывая эмоции за непроницаемой броней нечитаемого взгляда, мой гость рассказывает о том, как его лучшие друзья, компаньоны, брат и сестра Измайловы, спровоцировали выкидыш у Арины, а затем разыграли всё так, чтобы Роман поверил в предательство собственной жены.

Расчет был на то, чтобы разлучить супругов, каждый из которых уж слишком сильно приглянулся сумасшедшим друзьям, и попутно отжать долю в бизнесе. План удался на девяносто процентов. Зотов потерял супругу, оказался в коме после аварии, организованной Кирой Измайловой, которая сумела от него забеременеть, и почти лишился состояния.

– Во многом выбраться из дерьма помог Арбатов, теперешний муж Арины. Он сразу взял ее под свое крыло, чем спровоцировал всех вокруг, но больше всего Измайловых, чья мастерски разыгранная схема посыпалась, как карточный домик, – произносит Роман, вертя в крупных красивых ладонях уже опустевшую чашку.

– Что было дальше?

– Измайловы получили срок. Точнее, Измайлов. Его сестру посадили под домашний арест, позже определили в клинику с нервным срывом, еще позже выписали. Зря. Перед самыми родами эта чокнутая нажралась каких-то таблеток, решив умереть красиво. Ваньку успели спасти в последний момент. Но её уже не откачали.

Всё, на что меня хватает, кроме мата, который я выплескиваю тоннами, но беззвучно, это постараться поддержать Романа. Хотя он никак не выглядит сломленным, скорее пережившим весь этот кошмар и принявшим его, как факт.

– Ты – классный папа, Ром. Я твоему сыну немного завидую. Сегодня за вами наблюдала, глаз не отвести, – резко меняю тему.

На пару мгновений позволяю своей ладони накрыть его пальцы и немножко сжать. Он – молодец, кто бы и что не думал.

– Прямо-таки не отвести? – на губах Зотова мелькает улыбка, хотя глаза остаются серьезными.

– Именно, – подтверждаю свои слова кивком и вновь меняю тему. – Слушай, уже поздно, у Ивана глубокий сон. Если начнешь будить, одевать, он раскапризничается и собьет настрой. Всю ночь будете хороводиться. Проще, его не трогать.

– И что ты предлагаешь?

– Иди и ложись спать к нему. Так и он не испугается, если рано проснется, и тебе будет спокойно.

– А ты?

Пожимаю плечами и усмехаюсь:

– Лягу в гостевой. Мне, как Лекс говорит, норм.

Глава 24

РОМАН

Не знаю, сколько времени стою посреди чужой спальни и наблюдаю за сладко посапывающим Ваньком. Сын свернулся клубком поперек кровати и дрыхнет, в ус не дуя. А меня внутри штормит.

Никак не могу отпустить ситуацию, произошедшую несколько часов назад. Никак не могу простить себе, что не доглядел. Не проверил подлинность документов и рекомендаций Милославской. Поспешил и тем самым чуть собственноручно не навредил ребенку.

Спасибо Алешке, что не прошел мимо, вмешался, защитив Ивана, и выдержал наезды козы Татьяны Эдуардовны. Классный он пацан. Сильный. Несгибаемый.

А эта шкура…

О, пока шли переговоры, я не успокоился и не забыл ее усмешку, дал задание знакомым спецам пробить самоуверенную выдру. Уж слишком нагло она себя вела. Так, будто море по колено, а мои угрозы – пыль.

Парни сработали четко. Нарыли быстро. Пары часов не прошло.

Я почитал и… ох..ел.

Реально безбашенная идиотка.

Родная сестра депутата Законодательного Собрания края. Владелица сети прибрежных ресторанов, какая-то там инстаблогерша и прочие бла-бла-бла, но, что важнее, одноклассница и хорошая подружка Винницкой, директрисы агентства. Того самого, куда я время от времени обращаюсь, чтобы воспользоваться услугами приходящего домашнего персонала, в том числе, когда требуется няня для Ивана.

В «Маленького принца» я обратился и сегодня. Попросил прислать квалифицированную сотрудницу для присмотра за ребенком на вечер. Возможно с ночевкой, если моя деловая встреча затянется. Мне подтвердили заявку и, как обычно, выслали документы на работника. Каюсь, личное пролистнул и похватал по верхам хвалебные отзывы. Основной упор сделал на то, что до этой минуты у агентства осечек не было…

Не было… м-да… пока туда не сунулась Милославская.

Уж не знаю, как вертихвостка уговорила Винницкую: слезами и жалобами, или, быть может, шантажировала чем-то, мне не суть. Важно, что та сдалась, подделала документы и сертификаты и направила НЕ НЯНЮ ко мне. Точнее, к маленькому ребенку.

С хера?

А все просто.

Директриса агентства, прижатая уже моими парнями к стенке, просветила. Она вообще очень разговорчивой оказалось, когда поняла, что ее шарашкина контора теперь точно закроется. Хорошо, если обойдется без срока. И ни подружка с раскатанной губой, ни братик той из ЗС ей особо не помогут.

Когда трогают мое, я становлюсь очень и очень злым. Дерьмо, случившееся четыре года назад, научило не только осторожности в выборе друзей, но важности связей на всех уровнях вертикали власти. В Питере я оказался слаб, недооценив опасность. Больше такую глупость не допускаю. Как и не даю вторые шансы позарившимся на мою семью.

Что же касается Милославской…

Оказывается, Татьяна Эдуардовна еще месяц назад заметила меня на одном из официальных мероприятий, которые я время от времени посещаю, налаживая знакомства и просто по бизнесу. Решила: хочу.

А чего бы нет? Самовлюбленная сучка привыкла получать всё, на что или кого упадет глаз. В этот раз она выбрала меня.

Нормально так.

И все бы было нормально, если бы я ей «добровольно» при нашем знакомстве увлекся, а позже не понравился.

Но… вот беда… я ее проигнорировал и тем зацепил.

Оказывается, дамочку мне представляли и расхваливали, даже рекомендовали. Позже она крутилась рядом сама по себе. Пыталась шутить, завести разговор и кокетничала, но я, сухарь не пробиваемый (не мои слова), так на нее и не клюнул.

Этому, кстати, не удивился. Если женщина мне по какой-то причине не зашла в первые две минуты общения, неважно почему, дальше я ее отфильтровываю и не пытаюсь быть милым. Мне по хер.

А что? Вполне адекватная отстраненность. Не терплю навязчивость и пустую болтовню. Зато ценю время. А прогибаться? С какого фига? Я никому ничего не должен. Очередной смазливой инста-цаце тем более. Ну, подошла – ну, отошла. Ее заботы. По мне, куклой вокруг больше, куклой вокруг меньше – до звезды.

А ее заело.

Цель покорить самоуверенного самца стала навязчивой.

Потому, обиженная в лучших чувствах женщина, решила идти ва-банк. Узнала от подруги про мои обращения в ее «Маленького принца» и засела в засаде ждать своего часа. Коза хитрозадая.

Дождалась. Сегодня, когда я сделал запрос, Винницкая сразу её предупредила и отправила ко мне…

Няня, твою мать, приехала! Во что вырядилась, я особо не вникал, главное же, мозги и умение ладить с детьми. С этим поначалу проблем не было. Я понаблюдал, что сын и нянька ладят, выдохнул и отпустил Ванюшку вниз, чтобы купить соку. Сам остался на втором этаже, так как увлекся важным разговором по телефону. А когда спустился, пора было уезжать на встречу… застал ту хрень, что застал.

Напугавшая ребенка тля, Лешка, побелевший от гнева, Олеся в роли мамы-дракона и Ванька с покрасневшими запястьями и стеклянными глазенками от страха.

О, да, я все заметил…

Первой мыслью было придушить охреневшую дрянь на месте! Но передумал. Предупредил словами, что так просто она не отделается. Дальше думал тряхануть агентство, но сыграл иначе.

Навел справки…

Узнал даже то, чего не ожидал, а еще о том, что на меня уже пожаловались… братику…

Ну-ну…

Провожу языком по нижней губе и усмехаюсь.

Зря Милославская не свалила в туман. Зря высунулась.

Теперь я не просто верну ей должок. Верну с процентами. Татьяна Эдуардовна запомнит урок надолго. Хорошо запомнит.

Нельзя соваться к моему сыну. Нельзя втягивать ребенка в тупые игры. Никому нельзя. Даже бабе.

И по хер, что просто дура – отвечать придется по-любому. Без скидок на слабый пол. И богатый братик не спасет, не прикроет тощий зад. А сунется, и под ним кресло зашатается.

Незаменимых в нашей стране нет. На любое место уже очередь стоит.

Растерев лицо руками, в стотысячный раз посылаю «спасибо» Алешке и Олесе, которые меня сегодня дважды выручили и ложусь к Ванюхе под бок. Едва голова касается подушки, сам не замечаю, как проваливаюсь в глубокий сон.

Не знаю, что больше расслабляет. То, что сынок сладко посапывает, прижавшись бочком, или то, что обоняние радует ненавязчивый аромат вишни. Тот самый запах, от которого порой ведет и торкает, и который прочно ассоциируется с одной притягательной особой, хозяйкой этой комнаты.

***

Субботнее утро начинается со сплошных сюрпризов.

Мало того, что я высыпаюсь, потому что Ванек, который вместо того, чтобы привычно в семь утра меня растолкать, странным образом беззвучно из спальни исчезает. Так еще и будильник не срабатывает.

Подрываюсь я от будоражащего обоняние запаха выпечки. Такого домашнего, насыщенного, просачивающегося даже через плотно прикрытую межкомнатную дверь.

Наскоро умываюсь и чищу зубы новой, предусмотрительно оставленной для меня на раковине щеткой, принимаю душ и с неудовольствием облачаюсь во вчерашнюю одежду (но тут уж ничего не попишешь), а затем, уверенно ориентируясь на запахи, иду на кухню.

А там…

Картина маслом – утро выходного дня в большой семье. И пусть понимаю, что мы – НЕ семья, но со стороны выглядит именно так.

Ох..енно.

Олеся, в спортивных штанах и футболке, подпоясанная передником, с босыми ногами и смешной загогулиной на голове, удерживающей волосы от рассыпания, стоит у плиты и мастерски орудует лопаточкой сразу на двух сковородах. Тихонько мурлыкая под какой-то незатейливый клип по телевизору, включенному явно для фона, ловко переворачивает золотистые кругляши, аккуратно их поправляет, проверяя, чтобы не подгорели, и отточенным жестом отправляет уже испекшиеся на стоящую поблизости тарелку.

А там давно приличная стопка собралась.

И на столе стоит точно такая же. Перед Иваном и Лексом, которые сидят рядышком и работают в четыре руки.

Алешка перетаскивает теплый блин на тарелку перед Ваньком. Мелкий, зачерпнув ложкой, по всей видимости, творожную массу, плюхает ее в центр круга и, высунув от усердия язык, размазывает по поверхности, а затем под контролем старшего наставника этот блин медленно сворачивает. Лекс же конечный продукт четырьмя пальцами, как щипцами, подцепляет и отправляет к уже лежащим в рядок «трубочкам».

И так ладно весь процесс смотрится, так теплом и уютом на кухне пышет, словами не передать.

Самое сумасшедшее по положительной энергетике зрелище, которое я видел за последние годы. Судя по сияющим глазенкам сына, он тоже в восторге.

– Доброе утро. Круто тут у вас, – обозначаю свое присутствие и с необычайным душевным подъемом впитываю первые эмоции каждого.

Алексей, маякнув ямочками на щеках, приветливо здоровается и тут же поворачивается к Ваньку. Вовремя, надо отметить.

Сынуля, завидев меня включает режим повышенного сияния, как начищенный самовар, и спешит продемонстрировать умения. Оттого чуть не переворачивает миску с творогом, но Лекс ловко этот момент предотвращает.

Вообще, как в сотый раз убеждаюсь, у Кирова-мелкого характер охрененный. Выдержанный, волевой. Ни агрессии, ни ревности, что мы на его территорию забрались и не уматываем.

Даже с Ваньком ему по приколу возиться. Вон как спокойно все воспринимает. И явно делает не на показ. В четырнадцать лет мало кто ради приличий будет зад рвать, скорее глотку, как всё несправедливо.

Олеся оборачивается последней и, слегка порозовев, что при желании можно списать на жар от плиты, но я не хочу так делать, приглашает за стол.

– Чай? Кофе? Какао? Что хочешь? Ты с нами блины будешь? Я ванилин не добавляла. Помню, что ты его не любишь. Или, может, тебе яичницу с ветчиной пожарить? С помидорами и луком будет очень вкусно, – выпаливает, мило суетясь.

А меня, пипец, торкает.

Такая открытая сейчас, когда я на ее территории обосновался. Совсем не та зубастенькая милашка, что покусывала меня в первый день официального знакомства, когда на пари подписывалась и услуги бухгалтера предлагала.

Домашняя, робкая, нежная.

Безумно хочется подойти к ней поближе, обнять чуть пониже спины и втиснуть в себя всю. Целиком. Так, чтобы почувствовала, как возбуждающе действует ее самый обычный домашний наряд, голые ступни и маленькие аккуратные пальчики, покрытые нежно-розовым лаком, на голодного во всех смыслах мужика.

Ух, держите меня семеро!

До одури жажду поймать ее сочные розовые губы своими губами. Сначала легонько их попробовать, чтобы не испугать. Затем испить по нарастающей, а после сожрать, утоляя жажду страсти. Показать, какая она сексуальная и притягательная для меня.

– Я с вами блины буду. Сто лет их не ел, – выдаю хрипло и откашливаюсь, чувствуя, как не вовремя и очень бодро оживает та самая часть моего тела, которой вот совсем-совсем ничего здесь не светит.

– Да? О, хорошо.

Уж не знаю, передается ли мое утреннее, поднятое на двенадцать часов настроение Олесе воздушно-капельным путем или ее просто штормит, как и меня, но малышка тоже ведет себя… интересно. Сначала чуть не роняет лопаточку. Потом дергается в другую сторону, а под конец с хмурым видом пододвигает мне соль вместо сахара.

– Лесь, расслабься, – накрываю ее подрагивающие пальчики своей ладонью. Как раз успеваю перехватить хозяйку дома, пока парни выскальзывают из-за стола, чтобы вымыть измазанные растительным маслом руки. – Если мы тебя стесняем или доставляем проблемы, скажи, мы уйдем.

– Нет, нет, что ты! – замирает, глядя в упор. – Я… просто… не привыкла… и…

– Все в порядке. Я сам нервничаю, – подшучиваю, мысленно сглатывая, потому что вижу, как расширяются Олесины зрачки.

А еще невероятно радуюсь, что моя ширинка в данный момент скрыта под столом. Тот вигвам, что сейчас натянулся в штанах совершенно не то зрелище, какое я хотел бы демонстрировать детям.

Слава богу, завтрак проходит без эксцессов. Постепенно накал эмоций спадает, за что огромное спасибо хочется сказать и Ванюхе и Лексу. Эта парочка не дает скучать, как и не позволяет надолго утекать в мысли 18+, затрагивающие сидящую напротив меня босоногую соблазнительницу.

Я даже рассматриваю вариант, чтобы организовать какую-нибудь совместную вылазку с детьми, но всё как обычно портит входящий вызов.

– Да, пап, привет! – здороваюсь с отцом, попутно кивая Ванюхе, спрашивающего, дед ли это звонит.

А затем улыбаться перестаю, потому что новости, которые мне выдает Сергей Владимирович, звучат абсолютно нерадостно.

– Когда это случилось? Аварийку вызвали? А что с водой? Перекрыли? – задаю первостепенные вопросы и через силу подмигиваю сыну, который, чувствуя мое состояние, настораживается.

– Алеш, а включите приставку на телевизоре у тебя в комнате. Поиграйте с Ваней в стрелялки, – предлагает Олеся, тоже чутко улавливая беспокойство мелкого.

Лекс не спорит, и парни уходят, а я, скрипя зубами, заканчиваю разговор. И тут же тихо матерюсь под нос, так как мне снова нужна няня, но, будь я трижды проклят, если сунусь еще хоть раз в «Маленького принца». Да и в другие агентства как-то уже не хочется.

– Что случилось? Ты нервничаешь, – замечает негромко Олеся, успевшая, пока я общался по сотовому, убрать со стола посуду и обновить мне кофе.

– В фитнес-центре на Садовой меняли трубы отопления. В общем, одна из заглушек вылетела, и кипятком обварило рабочего. Руки, грудь, живот. Отец сейчас поехал в клинику, чтобы узнать все наверняка, а мне надо ехать на место аварии, смотреть записи и решать вопросы уже там.

– Какой кошмар.

Олеся обхватывает себя за плечи, будто старается закрыться от плохих известий, а я еле сдерживаюсь, чтобы не подойти и не обнять ее. Настолько в этот момент она выглядит беззащитной и переживающей.

Но, пипец, как же боюсь ее напугать. Синяки, оставленные уродом-пока-ее-мужем, до сих пор стоят перед глазами.

– Лесь, не волнуйся, справимся. Я тебе спасибо хочу сказать за все, что вы с Лексом для нас с Ваньком сделали. И за беспокойство, которое вы из-за нас пережили. Мы вам реально очень благодарны и…

– Ты что, собираешься Ванюшу с собой тащить? – перебивает она, не дослушав, вместо того, чтобы просто кивнуть, мол, окей, благодарность принимается.

– Ну да, – пожимаю плечом.

А какие варианты?

Уж лучше с собой, чем еще раз рисковать, нанимая не пойми где не пойми кого.

– Нет уж, пусть он у нас остается. Тем более, Марго сейчас Машуню и Павла привезет. Вчетвером детям будет весело, а ты спокойно разрулишь свои дела. Потом вернешься.

Кирова смотрит на меня с таким упрямством во взгляде, будто начни я возражать, и она мало того, что сотню аргументов «за» приведет, так еще и по лбу стукнет, если я ее доведу несогласием.

Звонок в дверь обрывает так и не начавшийся спор. Заодно привлекает в коридор Ваньку с Алексеем. Все вчетвером мы встречаем семейство Назаровых. Знакомимся.

И пока женщины, Олеся и Марго, переглядываясь, раздевают двух новоприбывших детей, я пожимаю руку Олегу. С ним мы встречались ранее. Пересекались около года назад на форуме инноваций, где его фирма презентовала коллаборативных роботов, поставкой и настройкой которых занимается. Я напоминаю, он подтверждает.

Олег и Маргарита долго не задерживаются, предупреждают, что опаздывают, обещают к вечеру вернуться за отпрысками, и, оставив пару пакетов со сменной одеждой, исчезают за дверью.

Я же сосредотачиваюсь на хозяйке квартиры.

Дети дружненько утекают в комнату Алексея. И мы остаемся наедине.

– Олесь, Иван точно не помешает? – уточняю еще раз, ставя телефон на беззвучный, потому что он начинает разрываться от входящих.

– Точно, Ром, поезжай, – отвечает серьезно. – Я умею ладить с детьми, а твой – вообще парень мировой.

Улыбается, запрокидывая голову, чтобы смотреть мне в глаза. Когда мы стоим рядышком, а она еще и босиком, то кажется совсем маленькой.

– Спасибо, ты – мой ангел-спаситель, – сиплю, сокращая между нами расстояние до минимума, наклоняюсь и целую ее в щеку, едва-едва задевая краешек манящих губ.

Кажется, еще секунда рядом, и сцапаю ее в свои загребущие лапы, забью и на звонки, и на дела, и на детей, смеющихся за стенкой. И гори все синем пламенем!

Очуметь, вот это меня накрывает.

А мой личный магнит смотрит из-под длинных ресниц, переминается с ноги на ногу и мило краснеет.

Глава 25

ОЛЕСЯ

Алексею четырнадцать.

Павлуше восемь.

Крестнице Машуне четыре.

Ванюшке через пару месяцев три.

Чувствую себя матерью-героиней и нянькой в разновозрастной группе продленного дня одновременно… улыбаюсь.

Трескотня, смех, разноголосые «Почему?» и «А мне?», хаотичные перемещения по квартире: попить, пописать, помыть ручки, взять печеньку…

Смотрю на всех, таких разных, но одинаково милых, и кайфую. Никакого дискомфорта, никакого нервного перенапряжения от многозадачности, создаваемой потребностями стайки детей.

Мне хорошо. И ненапряжно.

Естественно, сильно помогает родное сердце. Когда мелкой троице гостей надоедает играть в неразобранную вчера железную дорогу, как позже надоедает и рисовать, и строить пирамиды, и смотреть бесконечные мультфильмы по детскому каналу, Алешка приходит на помощь и берет в оборот Назарова-младшего.

– Ма, мы с Пашкой до магазина прогуляемся. За хлебом, молоком и йогуртами, – перечисляет, закидывая руку тому на плечо. – Нам же много всего нужно, а одному мне четыре пакета за раз не унести.

– А вдвоем справитесь? – уточняю на всякий случай, держа перед собой коробку, в которую Маша и Ваня, устроив соревнования на скорость, собирают раскиданные по полу фломастеры.

– Конечно, – подмигивает мой хитрец, – смотри, какой Паха уже взрослый стал.

«Взрослый», недавно преодолевший метровый рубеж и перешагнувший в категорию «метр с кепкой», важно задирает курносый нос. От похвалы старшего товарища его только что не плющит. Еще бы, Алешка для него – авторитет!

– Унесу, тёть Олесь, я сильный, – заверяет сын Марго, напыжившись и сжав кулачок, чтобы продемонстрировать худенький бицепс.

Улыбаюсь, одобрительно киваю и отпускаю старших детей с легким сердцем. Знаю, Лекс будет аккуратен и за всем проследит.

Затем переключаюсь на малышей и зову их на кухню. Сначала кормлю супом, разлив его по заранее приготовленным небьющимся тарелкам с яркими рисунками, а после приучаю обоих к чистоте. Набрав в таз теплой воды и выдав каждому по мыльной губке, учу мыть посуду.

И пусть от моей идеи тарелки блеском не сияют, стол и пол утопают в лужах, а одежда тружеников мокрее мокрого, зато я достигаю поставленной цели – крохи счастливы до безобразия, а еще вымотаны по максимуму. В итоге на дневной сон укладываются за десять минут. Даже сказку читать не приходится.

Когда приезжают Марго с Олегом, а практически следом Роман, часы показывают начало пятого.

– Мы не сговаривались, – усмехаются Назаровы, вываливая на стол кучу всякой всячины для детей, начиная с детских творожков, молочных коктейлей и фруктов и заканчивая пиццами, наггетсами и картошкой фри.

– Это точно, – подтверждает Зотов и, уточнив «рыба» или «мясо», куда-то звонит и делает огромный заказ.

Я же раскрываю рот, чтобы заверить, что продуктов в доме достаточно, и мне несложно что-нибудь приготовить, и тут же закрываю.

– Еще не хватало, – обрубает Роман. – Ты и так вместо отдыха весь выходной на наших энерджайзеров потратила, устала. Так что теперь расслабляйся.

Расслабляюсь, потому что иного не остается. Забирать своих отпрысков и отчаливать гости не спешат, а мы с Алешкой никого не гоним.

Как-то незаметно, прыгая с одной темы на другую, дожидаемся доставки ужина и, дружно разобрав стол-трансформер до максимума, устраиваем незапланированные посиделки на восемь человек.

Сколько могут общаться еще вчера незнакомые люди, попав в одну компанию?

Обычно, недолго. И явно испытывая неловкость.

У нас выходит иначе. Ожидая, что Маргоша будет насторожена, Олег молчалив, а Роман… а вот не знаю, что Роман (!), я с удивлением отмечаю: ничего подобного.

Ритуля, словно ведущий в блиц-опросе, отжигает и заваливает Зотова вопросами. Но не нагло, в лоб, а как-то удивительно мягко и ненавязчиво, ловко переплетая интерес к его делам с шутками и рассказами о нашем с ней детстве и юности.

Дальше мы как-то незаметно перепрыгиваем на студенчество. В этой теме блистает Олег, рассказывая, что до девятого класса мечтал выучиться на повара и даже подрабатывал в ресторане, но стал программистом.

Смеемся, едим, отвлекаемся на детей, которые, успокоенные наличием родителей, ведут себя ангелочками. В какой-то момент касаемся темы татуировок, и вот тут даже Машуня зависает в восторге, когда Павел осмеливается попросить «дядю Рому» показать «рукава», а тот просьбу выполняет.

Я же, прислушавшись к себе, убеждаюсь, что больше не испытываю дискомфорта по поводу наколок. Точнее, по поводу наколок конкретного мужчины, сидящего со мной по соседству. Потому что Рома – это Рома, а не мой отчим Евгений. И он – не бандит, а хороший человек, который мне очень и очень симпатичен.

Звонок в дверь одномоментно нарушает расслабленную атмосферу.

– Ты кого-то ждешь? – напрягается Ритуля и, получив от меня молчаливое «нет», смотрит на Романа. – Мы еще что-то через доставку заказывали?

Слегка удивляюсь ее такому простецкому «мы», объединяющему нас всех, дружно и сразу, и чуть больше, когда Зотов воспринимает вопрос, как обыденность.

– Нет, ничего, – отвечает он ровно. – Хотя про торт думал.

– Сейчас узнаем, кто там, а потом реально чай-кофе попьем, – ни к кому конкретно не обращаясь, поднимаюсь на ноги и иду открывать дверь.

И ни капли не удивляюсь, встречаясь со сверкающими недовольством глазами Кирова.

– Что-то забыл? – интересуюсь у него, намеренно игнорируя приветствие и подпирая плечом косяк так, чтобы он не мог войти.

– Нам нужно поговорить, – фраза звучит резко, только вот…

– Не о чем.

– А я думаю, есть, – Сергей качается вперед, будто рассчитывает смести меня с прохода, если не отойду, и пихает в руки какие-то бумаги. – Если ты думаешь, что я буду делить с тобой квартиры моей матери…

– О, боже ж ты мой, – хмыкаю, обрывая яростный спич, и складываю руки на груди – хрен, что впихнет. – Киров, я ведь долгое время думала, что ты – нормальный мужик. Но ошиблась. Дважды. Первое – ты НЕ нормальный. Второе – НЕ мужик.

– Что ты ска…? – начинает он и замолкает, резко переведя взгляд мне за спину.

Я тоже смотрю.

– Олеся, всё в порядке? – интересуется Роман.

Он стоит на входе в гостиную, спрятав руки в карманы брюк, и демонстративно смотрит только на меня. Будто за моей спиной не пыхтит недовольное нечто, которое не пускают в квартиру.

– Если не в порядке, мы может помочь тебе закрыть дверь, – добавляет Ритка, выглядывающая из-за Ромкиного плеча.

А вот подруга Кирова не игнорирует, но смотрит с таким презрением, скривив нос и поджав губы, что любая большая вонючая куча позавидует.

Усмехаюсь. Поддержка моих защитников умилительна.

Представляю, как к двоим уже вышедшим присоединяется третий взрослый, а затем четверо бойких детей, и все-таки прыскаю.

На душе становится теплее и светлее.

– Все в порядке, ребят. Сергей уже уходит, – заверяю и вновь поворачиваюсь к мужу. Всем видом показываю. – Тебе уже пора.

– Я не договорил, – бычит.

Но не задевает. Ни поведением, ни словами, ничем. Потому что (чутко прислушиваюсь к себе) он для меня – никто. Уже никто. Прошлое.

– По поводу квартир и бизнеса, принадлежащего сыну, мы будем разговаривать с тобой исключительно в суде, через адвокатов. А других общих тем у нас с тобой нет.

Начинаю закрывать дверь, когда он не выдерживает и, шипя, как противная гиена, выпаливает:

– Думаешь, тебе твоя адвокатишка поможет? Или, может, Назарова со своим любовничком, защитит? Не зря ж ты им тут дом свиданий устаиваешь?

Киров вновь зыркает мне за спину, а меня хохот пробирает. Громкий. Безудержный. До слез на ресницах.

– А с чего ты взял, Сереженька, что Ромка – мужчина Ритки?

***

На протяжении всего оставшегося вечера обескураженно-недоверчивое лицо мужа то и дело возникает перед мысленным взором, навевая презрительную усмешку и желание закатить глаза, покачав головой.

Добропорядочный семьянин? Отец? Защитник и добытчик?

Я реально пятнадцать лет верила в этот бред?

Стыдоба, Олеся. Сты-до-ба.

Более гнилое существо теперь и представить сложно. Жадный, расчетливый, злобный, завистливый, мелочный.

Как Алешка говорит: «Фу, таким быть!»

А он есть.

И этот говнюк без стыда, совести и прочих атрибутов совестливого человека спустя неделю заваливается в дом, где живет его сын, не чтобы поинтересоваться самочувствием ребенка, которого ударил, не чтобы сказать ему банальное «прости» и покаяться… нет, он приходит качать права дальше, наседать, манипулировать и даже угрожать, только бы отстоять то, чего испугался лишиться.

Первым делом, что предпринимаю следующим утром, несмотря на выходной день, звоню Ирине Николаевне и вываливаю на нее новости о нежданном госте.

– О, задергался? – усмехается она в трубку, обескураживая меня нотками предвкушения, звенящими в голосе. – О-о-очень хорошо.

– Разве?

Не скрываю скепсиса.

– Ну, конечно.

– Он же угрожал по сути… вам в том числе, – спешу напомнить, вдруг мой адвокат этот важный момент упустила из виду.

– Это вообще прекрасно, Олеся Игоревна, – не соглашается. – Значит, Сергей Борисович уже узнал, что из квартирки, которая попадает под раздел имущества, его вертихвостке съехать придется. Она ж не-род-ствен-ни-ца, – растягивает последнее слово нараспев.

Не удивлюсь, если в этот момент еще и ручки предвкушающе потирает, придерживая трубку плечом.

– Так разве бывает? Квартира же свекрови принадлежит и…

– Да-да-да, этой мадам тоже в скорости придется непросто, – хмыкает. – Как-никак, налоговую однозначно заинтересует вопрос: откуда у нее в течение одного года порядка двадцати миллионов, плюс-минус, в кармане завалялись на недвижимость, если из доходов лишь пенсия в двадцать тысяч.

– Ого… – выдыхаю удивленно.

А ведь и правда…

Нет, в силу и возможности Ирины Николаевны я верю, но скорость, с которой та работает, атакуя противников со всех возможных сторон, безмерно впечатляет. Как и мертвая хватка. Вцепилась так, что любой бульдог позавидует.

– Сочи, конечно, город красивый, но я по дому скучаю, – выдает Митина, когда я озвучиваю один из последних выводов про ее оперативность. – Не хочу затягивать процесс, да и есть возможности…

О том, какие именно возможности у нее есть, адвокат умалчивает, а я и не спрашиваю, улавливая прозрачный намек: меньше знаешь – крепче спишь. Но в голове складывается ощущение, что если у таких, как Ирина Николаевна, бывают «крыши», то у конкретно моей она супер-пупер крутая.

Новая неделя начинается вполне себе обычно. Тихо, мирно, без эксцессов и потрясений.

Ни «дорогой» муж, ни «горячо любимые» родственнички не дают о себе знать, что особо радует. И даже Лексу бабули не названивают, чтобы как бы между делом разведать обстановку.

Про нас все эти «хорошие» люди забывают. Дай бог, чтобы навсегда, но пока я в это не верю. Между тем мы с Алешкой живем, работаем и учимся, посещаем спорткомплекс.

Жаль, с Романом не пересекаемся.

Он улетает на несколько дней в командировку, о чем предупреждает в своей излюбленной шутливо-подкалывающей манере, позвонив мне за пару минут до начала обеденного перерыва во вторник.

В итоге, не желая вести личный разговор при начальнице, совершенно не стесняющейся отложить дела и развесить уши, одеваюсь и ухожу разговаривать… в парк. Благо на улице погода радует. Солнышко, теплый ветерок.

Сама не замечаю, как, рассекая по асфальтовым дорожкам, провожу сорок минут с трубкой в руке и улыбкой на губах. Мне нравится негромкий, чуть сипловатый голос Зотова, вызывающий легкие мурашки по коже и трепет в груди. Мне заходит его искрометный юмор и безобидные шутки. Я с улыбкой выслушиваю рассказ о Ванюшке, который все дни после возвращения от «тети Леси» вспоминает, как здорово провел время с ней и Лексом. А после интересуюсь, с кем он остается на эти дни, и узнаю, что с дедом, так как других вариантов нет.

Распрощавшись, долго не раздумываю и набираю номер старой знакомой, Татьяны. Эта женщина помогала мне присматривать за детьми, когда еще была жива Лика. Вокруг да около не хожу и сразу уточняю, не сменила ли она направление деятельности и рассказываю о том, что есть один славный малыш, с которым хотела бы ее познакомить. Заручившись горячим согласием няни поработать, уже в четверг в смс-переписке рассказываю о своей самодеятельности Роману и получаю его добро на встречу с потенциальной работницей.

А в пятницу… в пятницу запиваю стаканом воды сразу несколько успокоительных таблеток, чтобы никоим образом не выдавать дурацкой нервозности, напускаю на себя важности и иду проходить аттестацию… морально готовая ко всему.

Глава 26

ОЛЕСЯ

– Олеся Игоревна, последний на сегодня вопрос. Скажите, пожалуйста, с какой целью проводится аттестация муниципальных служащих?

Павлушин, председатель аттестационной комиссии, в течение нескольких бесконечно долгих секунд препарирует меня нечитаемым взглядом, а затем спокойно уводит его вниз, сосредотачиваясь на лежащей перед ним анкете с моими данными.

Наблюдаю, как он пробегает глазами по строчкам сухой информации, затем переворачивает бланк и, щелкнув кнопкой ручки, ставит размашистую подпись напротив своих инициалов.

– С целью определения его соответствия замещаемой должности муниципальной службы, – произношу одновременно с тем, как он расписывается.

С трудом удается сдержать удивление и спокойно продолжить смотреть вперед. А это сложно. Очень. Одно то, что председатель расписывается первым, хотя всегда последним визирует документы, после того, как подписи проставят все остальные члены комиссии, выбивает из колеи.

С чего бы он так поступал?

Вопрос щекоткой вибрирует на подкорке, но озвучивать его не спешу. Я, конечно, смелая, но не безрассудная.

– Правильно, Олеся Игоревна, с целью определения соответствия, – повторяет за мной Павлушин, слегка растягивая слова и позволяя себе кривоватую усмешку, когда его слегка прищуренный взгляд ловит мой. – Так вот, я считаю, что вы, Кирова, весьма грамотный специалист, который полностью соответствует замещаемой должности. Более того, вношу предложение о включении вас в резерв на повышение.

– Спасибо, – каркаю все-таки пересохшим горлом.

И не успеваю мысленно облегченно выдохнуть, переваривая очень непрозрачные намек, что с работы меня в ближайшее время не турнут, как происходит еще нечто более странное. Председатель поворачивается в сторону управделами.

Того самого высокомерного тюленя, кто не только организовал все сейчас происходящее, но и открыто предвкушал мое увольнение. Иначе с чего бы все то время, что я тащила билет, готовилась и отвечала на вопросы, он сидел развалившимся на стуле царьком и взирал на меня с нескрываемым превосходством?

Значит, решение точно было принято. Однозначное и заранее на высшем уровне обговоренное.

Но что-то пошло не так.

Причем, буквально совсем недавно. То-то Баулин удивлен и не может скрыть недоумение, а его помощница, обосновавшаяся под боком, нервно дергает пальцами, пытаясь затолкать в папку минуту назад вынутый из нее документ.

Интересно: что в нем?

Не удивлюсь, если это заранее состряпанный и распечатанный приказ о моем увольнении.

И что? Уже не нужен?

– Тимофей Ильич, я, конечно, привык полагаться на ваше авторитетное мнение, но в этот раз настойчиво советую вам расширять кругозор, – не убирая с лица кривоватой усмешки и продолжая растягивать слова, произносит Павлушин.

– Но, Геннадий Александрович…

– Очень настойчиво советую, – перебивает тюленя председатель уже без единого намека на веселость, а затем поворачивается в мою сторону и протягивает аттестационный лист. – Олеся Игоревна, распишитесь, пожалуйста, что с решением комиссии вы ознакомлены, и можете спокойно возвращаться к своим обязанностям. Благодарю за уделенное нам время.

Безумно хочется съязвить: «Да что вы, господа хорошие, не стоит благодарности. Обращайтесь еще, как только заскучаете. Мы ж завсегда готовые!», но благоразумно ехидство проглатываю.

Не в детском саду на соседних горшках сидим, чтобы содержимым меряться.

Важен результат, а он получен. К тому же, судя по роже Павлушина, свою ложку дегтя он уже схавал.

Придвигаю к себе бланк и, сохраняя королевскую осанку и нечитаемую моську плугом, внимательно вникаю в заключение и только после этого неторопливо вывожу автограф.

Ну а что они хотели, назвав меня грамотным специалистом?

Что подмахну, не глядя?

Вот уж нет. Сначала изучение.

– До свидания, Олеся Игоревна, – доносится мне в спину, когда я шагаю в сторону выхода. – Передавайте большой привет Сергею Владимировичу.

– Непременно передам, Геннадий Александрович, – растягиваю на губах широкую улыбку, оборачиваясь от двери. – Непременно.

И пофиг, что я совершенно не понимаю, о каком мужике идет речь.

Главное, с важной задачей справилась. На рабочем стуле усидела, а заодно нос Кирову утерла. Вот уж кто сегодня лишний раз побесится, узнав, что не всем его планам суждено сбываться.

***

Появление на пороге кабинета молодого человека с цветами, за спиной которого переминается с ноги на ногу охранник с пункта пропуска, сбивает с толку не только меня, но и Лазицкую.

– Ого, какой шикарный букет, – мурлыкает она, вскинув голову и заулыбавшись. – И для кого такая прелесть?

Судя по самоуверенному выражению лица, вопрос скорее риторический. Вариант, что не ей, начальница не рассматривает. Впрочем, я тоже.

Мне цветы получать не от кого. Да и повода как такового нет.

Ну не брать же за причину аттестацию, которая почти стопроцентно должна была ознаменовать мое увольнение. Увольнение, в курсе которого, оказывается, была даже Марина Павловна.

То-то, узнав, что мы с ней не расстаемся, и кабинет я не покидаю, она не смогла скрыть удивления и при первой же возможности, ускакала к управделами. Проторчала у него минут двадцать, а вернулась задумчивая и молчаливая. Села за компьютер и сделала вид, что с головой поглощена работой, а теперь вот ожила…

– Цветы для Олеси Кировой, – уведомляет курьер, сверившись с записью в планшете, после чего окидывает нас с Лазицкой внимательным взглядом.

Ого!

Неожиданно, честно. Но внешне никак себя не выдаю.

Не хочу светить эмоциями перед человеком, который действует за спиной. И пусть мы не подруги, и начальница никак не могла бы повлиять на результат аттестации, но поддержать свою подчиненную хоть на словах – вряд ли бы переломилась.

– Это я, – подаю голос и, оттолкнувшись от стола, разворачиваю компьютерное кресло в сторону вошедшего.

Расписавшись, принимаю из рук в руки букет, а чуть позже, когда ставлю его в воду, убеждаюсь, что записки внутри нет.

Выводов сделать не успеваю, телефон звуковым сигналом оповещает о входящем сообщении.

«Привет, моя спасительница! Я уже трижды твой должник))»

Читаю смс и вот теперь улыбаюсь. Иначе не выходит.

Это же Роман.

С ним ледяной статуей быть не получается. Он любые преграды слету преодолевает. Веселит, когда грустно. Протягивает руку и подставляет плечо, когда беспомощно. Подбадривает, когда думаю, что не вывожу. Сражает правдой, когда кругом все лгут.

А эта его приставка «моя»…

Будоражит.

«Привет! Я уже не мышка?)»

Подначиваю в ответ и следом интересуюсь:

«И как же я умудрилась третий раз тебя спасти, если мы даже не виделись?»

Краем глаза вижу, как внимательно наблюдает за мной Марина Павловна, но нагло ее игнорирую, концентрируясь на бегающем туда-сюда карандашике.

Мне технические перерывы по закону положены. Так что можно не сверлить меня взглядами. Не проймет.

«Конечно, ты – мышка! Мышка-спасительница))»

«Большущее спасибо тебе за няню! Она – отпад! Ванек заценил))»

Присылает Роман два сообщения подряд.

А я в душе радуюсь, что Татьяна смогла найти подход к очень славному малышу. Не то чтобы я в нее не верила, но всякое же бывает. Внутренние биоритмы не совпали. Не с той ноги встали. Не так друг на друга посмотрели.

Да мало ли?!

«Она хорошая. Правда»

Спешу еще раз заверить Зотова в благонадежности бывшей помощницы, а затем благодарю за цветы.

«Они очень красивые))»

«Ты краше))»

Читаю и с удивлением понимаю, что даже текст сообщений Романа заставляет меня краснеть. Как девчонке. И в то же время я верю написанному. Верю Зотову.

Потому отыскиваю в себе все спрятанные резервы смелости и прошу оказать мне взаимную услугу.

«Составишь компанию на юбилее Олега Назарова?»

«Но там будет мой бывший»

Отправляю и замираю, забывая, как правильно дышать, настолько сковывает напряжением.

«С удовольствием, мышка)»

Ответ приходит очень быстро. И только пронзительный взгляд начальницы заставляет чинно усидеть в кресле, а не начать прыгать по кабинету, хлопая в ладоши и улюлюкая.

Но это же так круто!

Так важно для меня!

И он будто понял. Почувствовал.

– Муж поздравил? – сбивает с радужных мыслей Лазицкая, не сдержав интереса, когда я отключаю гаджет и убираю его в ящик стола.

Несколько мгновений смотрю ей в глаза, удивляясь непробиваемой наглости, а затем медленно качаю головой:

– Нет. Друг.

Вечером созваниваемся с Маргошей и устраиваем с ней пятничные посиделки у меня дома, где от души перемываем кости и Баулину, и Павлушину, и моей непосредственной начальнице, и даже неизвестному Сергею Владимировичу.

– Вот же коза драная, – злится Ритка на Марину Павловну, услышав про сомнительное поведение, – везде ей свой нос сунуть надо. Бесят такие двуличные мымры, которые ради карьеры и собственных интересов по головам идут.

Угукаю и отрицательно мотаю головой, когда Назарова интересуется моим спасителем.

– Нет, Тусь, вообще идей нет, что за мужик мне помог. Целый день голову ломала, но так и не додумалась.

– Значит, сам проявится, – авторитетно заявляет подруга и переключается на новую тему. –Лесь, а Зотов хорош. И я в восторге, что ты позвала его к нам на юбилей. Умничка. Теперь даже если я этого скунса Кирова упущу из виду, и он решит свои яйца к тебе подкатить, то Роман в обиду не даст.

– Уверена? – усмехаюсь, желая услышать мнение любимки.

Так сказать, взгляд со стороны. Не зря ж говорят, что оттуда намного виднее.

– Уверена. Не пустозвон он, Лесь. И не трепло. И Олеже понравился. А ты моего тихоню знаешь, он с чмо-Сережей только из-за нашей с тобой дружбы общался. И нет, роднуль, я не хочу сказать, что мой муж – ориентир на хороших и плохих мужиков, но…

– Показатель, – подсказываю.

– Ну, чуть-чуть.

Смеемся.

А потом Маргарита снова серьезной становится.

– Роман на тебя так смотрел в субботу, жадно… будто ты вся его уже. Понимаешь?

– Да ну нет, Тусь, – отмахиваюсь. – Ну какая его?

Нет, слушать, конечно, приятно. Очень. Но слишком уж вкусно и неправдоподобно звучит.

– А вот посмотрим, – предрекает и пальцем мне грозит. – Уж я со своей работой много всего повидала. Не смотрят так на женщин, которых просто попользовать хотят. Там чистая оценка внешности идет, прикидка – устроит в койке или нет. А Зотов смотрел по-другому. Будто уже решение принял. Окончательное. И в глазах не хмельные искры, а ровный огонь горел.

– Маргош…

Меня прерывает звонок телефона.

Ирина Николаевна.

Трубку беру сразу, как и моментально подрываюсь к домофону, когда слышу очень напряженное:

– Олеся Игоревна, вы дома? Отлично. Открывайте, нам нужно поговорить.

Глава 27

ОЛЕСЯ

– Что случилось?

– Пока не знаю, но думаю, что сейчас прояснится.

Обмениваемся с Маргаритой нахмуренными взглядами. Она, как и я, тоже выходит в прихожую, чтобы встретить гостью.

Вот только первой на пороге квартиры появляется не Митина, а мужчина с нечитаемым, но очень серьезным лицом. Высокий, плечистый, но явно не медведь в посудной лавке. Об этом громко говорит его пластичность и умение бесшумно передвигаться. Всё-таки габариты о-го-го.

– Все в порядке, Ирина Николаевна, можно заходить, – басит он, осмотревшись в моем доме, будто у себя, и распахивает дверь шире.

– Добрый вечер. Прошу прощения, что без предупреждения и большой компанией, но так уж вышло, – усмехается Митина, переступая порог.

И пусть адвокат растягивает губы, транслируя на публику легкость и спокойствие, меня начинает подергивать от напряжения. Заодно разрастается нехорошее предчувствие, что вечер какой угодно, но совсем не добрый.

Чего только стоит широкая царапина во всю скулу на некогда безупречном лице гостьи и проглядывающий через наклеенный на виске пластырь синяк.

– Здравствуйте, проходите, – делаю приглашающий жест рукой, замечая за худенькой спиной вошедшей еще одного доброго молодца. Или не очень доброго, судя по цепкому взгляду из-под бровей.

– Гош, Толь, подождёте внизу, в машине. Ок? Здесь мне точно ничего не угрожает, я же предупреждала, – ровно и вместе с тем властно произносит Митина, оборачиваясь к мужчинам по очереди. – А мы с девочками, – теперь пронзительный взгляд достается нам с Маргошей, – тет-а-тет поговорим. Правда?

– Хм, непременно, – уверенно кивает Маргоша и представляется. – Назарова Маргарита Альбертовна, старший следователь по особо важным делам следственного управления УВД и подруга Олеси.

О, обожаю, когда Туся вот так мгновенно преображается. Посмотришь – няшка-милашка, а через секунду уже цербер в юбке.

Мужчины тоже оценивают. Пусть внешне ничего не меняется, но напряжение в воздухе однозначно ослабевает.

– Хорошо, – соглашается в итоге тот, кого назвали Гошей. Но следом предупреждает. – Ирина Николаевна, только давайте без самоуправства, пожалуйста. Прежде чем покинете эту квартиру, наберите меня. Я встречу.

– Обещаю.

Митина не спорит, хотя скепсиса, что данные действия – перебор, не скрывает. И дверь за мужчиной закрывает сама.

А затем, когда остаемся втроем, сбивает с толку, интересуясь:

– Где Алексей?

И заставляет вновь всколыхнуться мою нервозность.

– На тренировке, – проверяю время на телефоне и поправляю саму себя, – точнее, уже закончил и должен вот-вот выдвигаться домой. А что?

– Один? – игнорируя мой вопрос, адвокат задает свой новый.

Щурюсь.

– Нет, их с другом до дома докинет отец мальчика. Поэтому я не поехала встречать.

– Хорошо, –Ирина Николаевна кивает и прежде чем я рискую сорваться на рычание, ненавижу, когда мои собственные вопросы игнорируют, особенно те, что касаются ребенка, добавляет. – Пойдемте, девочки, нам есть, что обсудить. Что же касается Алексея, Олеся Игоревна, зуб даю, сегодня точно за него можно не волноваться. А вот завтра... будем решать.

В молчании втроем перемещаемся на кухню, где прежде мы отдыхали с Маргошей, и рассаживаемся вокруг барной стойки. Я глазам своим не верю, когда Назарова достает из мойки чистый фужер, наливает в него отнюдь не чай, и ставит перед Митиной. После обновляет наши с ней напитки и предлагает:

– Давайте-ка за знакомство.

– С удовольствием, – кивает Ирина Николаевна и неожиданно предлагает всем перейти на «ты». – Так проще будет.

– И я согласна, – переглядываюсь с обеими, стараясь не сильно демонстрировать удивление.

Но оно во мне есть. Слишком хорошо помню нашу первую и вторую встречи с адвокатом и то, как профессионально она держала расстояние.

Впрочем, удивление меня не покидает еще долго, как и вспыхнувшие напряжение, страх и ярость. А все потому, что Митина уже в привычной спокойной манере рассказывает о том, как на нее сегодня напали, когда она возвращалась из суда, куда отвозила дополнительные документы по моему делу.

– Угрозы стали поступать еще в начале недели. Сначала записки под дверь номера, потом звонки с неизвестных номеров. Везде одно и то же. «Вали назад в Питер. Возвращайся, если не хочешь проблем. Будь умницей, исчезни», – хмыкает Митина так, будто анекдот рассказывает. – Ах, да, еще писали, чтобы взяла самоотвод и в суд не совалась.

– А ты сунулась, – делает правильный вывод Ритуся.

– О, да, я туда как на работу езжу, – кивает Ирина, поражая меня до глубины души. – А в среду был гость.

– Кто? – это уже я не выдерживаю.

– Баринов.

Переглядываемся все втроем. И если Марго прищуривается, как охотничья, которая берет след, то меня будто в кипяток окунают. Мерзко и противно становится.

– Я не ошиблась, Олесь, – Митина смотрит на меня, не пряча глаз, в которых мелькает сожаление. – Я привыкла изучать личности всех заинтересованных. Твой отчим входит в этот список. Он – правая рука Кирова, занимающаяся как раз решением скользких дел.

– Даже так? – сиплю, не скрывая брезгливости.

– Да, – кивает Рита, сжимая кулаки, – только такой изворотливый, что у нас на него ничего толком нет, чтобы прижать.

– Угу, – а это непробиваемая Ирина. – Действительно скользкий. И предусмотрительный. С глушилкой пришел, чтобы записать его речь не могла. Намекнул, что в этом прекрасном городе дороги сверхопасны, особенно для незваных гостей, сующих любопытный нос, куда не надо. А еще конверт вручил, – усмехается, качнув головой. – с билетом на самолет.

– В Питер?

– Точно. На сегодняшний утренний рейс. Я не села. И в начале первого в мою машину въехала черная грязная иномарка без номеров. В кювет столкнула и исчезла лишь тогда, когда парни подлетели.

Переглядываемся. Не знаю, как девчонки, а меня от ужаса потряхивает. И все угрозы Кирова припоминаются вновь. И Маргоше, и ее мужу, и мне.

Молчать даже не думаю, рассказываю все, что припоминаю, слово в слово. Потому что так надо. И может помочь.

Прерываемся, потому что в личине раздается скрежет поворачиваемого ключа. Возвращение Алешки встречаю медленным-медленным глубоким выдохом. Накрывает облегчением. Непередаваемым.

Поздоровавшись с гостьями, сынок на кухне не остается. Наставляет на поднос кучу всего и побольше, желает нам не скучать и сбегает ужинать в свою комнату. А мы, переглянувшись, опять продолжаем разговор.

– Ирин, это опасно, – произношу то, что обязана.

Переживаю теперь и за нее. Ведь это я втянула.

– Не отступлюсь, – качает та головой. А потом улыбается. – Да и смотри, какие у меня теперь мальчики есть, залюбуешься. Любому башку скрутят.

– А это разве не твоя охрана? – хмурится Ритка.

Честно, я и сама думала аналогично.

– Ну, формально моя, хотя… не нанимала. Ладно, не суть, – отмахивается, чему-то вновь улыбаясь, – нам план действий надо выработать. А еще про защиту подумать уже для вас. Алексея – в первую очередь. И здесь я советую тебе, Олеся, от помощи Романа не отказываться.

Хмурюсь. Просить о подобном Зотова? Ну, нет. Перебор.

Раскрываю рот, чтобы предложить иной вариант, поискав охрану среди других знакомых, но Митина опережает и с размаху укладывает на лопатки:

– Не волнуйся, тебе самой просить его не надо. Я уже все сказала. Так что мальчики-зайчики будут у вас с сыном уже завтра. Твоя же задача – уговорить пацана, чтобы не сбегал, – кивок в сторону коридора.

Открываю и закрываю рот, чувствуя себя выкинутой на берег рыбой. Зато Маргарита довольно потирает руки.

– Ирин, а ты мне нравишься. Давайте-ка, девчонки, еще раз за знакомство.

Глава 28

ОЛЕСЯ

Субботнее утро начинается в десять.

Пока готовлю для нас с еще спящим Лексом завтрак, нет-нет, да припоминаю некоторые моменты вчерашних вечерних посиделок. И чистосердечно признаюсь сама себе, что получились они на удивление комфортными. Пусть местами эмоционально напряженными, от этого, учитывая причину появления Митиной, никуда не деться, но в то же время душевными.

Даже Маргарита прониклась.

А ведь мы с ней – два сапога пара. Отнюдь не компанейские дамы. С чужими людьми обе сходимся тяжело. Она в силу специфики работы мало к кому испытывает симпатию, не изучив подноготную от и до. Я же несу груз скептицизма из прошлого. «Спасибо» дорогой мамочке за счастливое детство.

Да и про Лапину мы вряд ли скоро забудем. «Милая» подружка лихо подкинула дровишек в костер прогрессирующего недоверия, предав почти тридцатилетнюю дружбу ради призрачных перспектив.

Заварив в большом бокале сразу два пакетика кофе «3 в 1», забираюсь вместе с ногами на кухонный угловой диванчик и, обхватив двумя ладонями горячую чашку, делаю несколько маленьких глоточков подряд. Хочется не только до конца проснуться, но согреться и прогнать холодок, который зародился еще вчера, когда Ирина рассказала про аварию.

Почему-то то, что она описала короткими рубленными фразами, нашло болезненный отклик в моей душе и неведомым образом наложилось на аварию двухлетней давности, где погибли мои дочь и папа. Заодно напугало до трясучки.

Я даже от девчонок свое состояние скрыть не смогла. Ни прикушенная изнутри щека, ни жатые кулаки не прогнали мандраж и боль за грудиной. Наблюдательная Ритуся моментально подметила резкую бледность и ринулась успокаивать. А Ирина, извинившись за наглость, не изменяя себе, закидала вопросами.

Насытив интерес, чуть позже она же довольно ловко увела разговор в иное русло. Мало того, что, усмехнувшись, повторно пообещала в короткие сроки добиться моего развода с Кировым. Так еще поведала, что успела провернуть за неделю.

Оказывается, ее угроза пообщаться с налоговой не была красным словцом. Аллой Савельевной, моей дорогой свекровью, точнее ее доходами, компетентные органы уже заинтересовались и очень жаждут общения. Скорее всего, личного. А немного иные органы заинтересовались тем, куда подевались дивиденды, положенные моему сыну, как второму совладельцу фирмы Кирова.

О, да. Митина и тут отличилась. Покопалась в открытых источниках, публикующих балансы и финансовые отчеты организаций, и с радостью выяснила, что контора мужа два последних года работает с прибылью. Очень хорошей прибылью, которую после распределяет... непонятно в чьи карманы.

– Доброе утро, – отвлекает Алешка. Потирая сонные глаза, он босыми ногами пересекает кухню и плюхается ко мне под бок. Кладет голову на мое плечо и шумно вздыхает, – ма, сделаешь чаю?

– Конечно, сделаю. Не выспался?

Заглядываю в прикрытые глаза. Протягиваю руку и слегка взлохмачиваю светло-русый ежик. Короткие волосы пружинят, а я улыбаюсь.

Хорошенький.

– Не дали, – недовольно морщит нос, затем подсовывает мне сотовый с пропущенным звонком… от бабушки Аллы.

Вот же… жаворонок неощипанный.

Всегда бешусь, когда она с утра пораньше названивает и ребенка мне будит. И ведь знает, что в выходные внук может до обеда спать. Знает, сто раз ей говорила, но игнорирует. Даже так, поганка, гадит.

– Не ответил? – уточняю между тем ровным голосом.

– Угу, не успел. Тел в пододеяльник провалился. Пока я искал, он уже затих.

– Ну-у-у… повезло?

Закидываю удочку и смеюсь. Сынуля такую грустную моську строит, затискать хочется.

Шумно выдыхает.

– Ты ж ее знаешь, она всегда своего добивается.

Знаю. И совсем не удивляюсь, когда телефон Алешки вновь вспыхивает входящим вызовом.

Ар-р-р. Упертая бараниха.

Переглядываемся.

В душе обкладываю «родственницу» восьмиэтажным заковыристым... внешне молчу и даже не кривлюсь. Смотрю на сына и мысленно обещаю, что совсем-совсем не обижусь, если он снова не успеет взять трубку. Да я собственноручно помогу.

Лекс принимает другое решение. Клацает по зеленой иконке и сразу включает громкую связь.

Ну-у-у, тоже вариант. А кто из нас не любопытен?

– Здравствуй, Алексей. Чего трубку не берешь? Спиш-ш-шь что ли-и-и?

Вполне возможно я придираюсь, но тон свекрови напоминает шипение змеи, у которой претензии. Кр-р-рупные.

– Привет, бабуль. Да, спал.

Мой хитрожопик смачно зевает.

– Обед скоро, – недовольно. Ну, конечно, половина одиннадцатого. – Спать надо раньше ложиться, – вот уж вас забыли спросить. – А мама чем занимается? – руки чешет, желая до одной любопытной шеи дотянуться.

Снова с Лексом переглядываемся.

– А-а она завтрак готовит.

Ты ж моя лапочка!

– А ты в комнате у себя? Один?

Та-а-ак.

– Ну да.

– Алеша, ты понимаешь, что игнорировать папу – это плохо?

Оп-па! Я на детёныша подозрительно кошу. Почему не в курсе?

Он губы поджимает и сморит прямо на меня. Мол, не буду, даже не уговаривай.

Не, я не против, честно. Считаю, что четырнадцать – уже достаточный возраст, чтобы решать самому – кто друг, кто враг, кто так. И заставлять не собираюсь ни в коем случае.

В знак поддержки поднимаю руки, якобы «сдаюсь».

– Папа же тебя любит, Алексей. Столько всего для тебя делает. Деньги зарабатывает, одевает, обувает, подарками заваливает, секции твои оплачивает!

ЧЕГО???????

Злость во мне раздувает ноздри. Был бы Киров рядом, подрала бы, как Тузик грелку. Секции он оплачивает? Одевает-обувает? Может, еще с ложки кормит???

Она случаем внука с любовницей сына не спутала? Вот уж кого и одевают, и обувают, и спать укладывают.

Тьфу!

– Алексей, ты меня слышишь? Вам нужно с папой увидеться. Он на тебя не сердится, ты не переживай. Я понимаю, мать тебе с ним общаться не разрешает. И всякого наговаривает. Но ты же уже самостоятельный. Скажи ей, что с друзьями идешь гулять. А сам позвони отцу, он тебя заберет. Откуда попросишь.

Кто больше в шоке – я или сын – вопрос интересный. Стоим опять переглядываемся. Теперь детеныш плечами пожимает. Вроде как не догоняет, что к чему.

– Алексей?! – властно.

– Да-да, я тут, – откликается Лекс хрипло.

– Так что папе сказать? Сможешь через час выйти из дома? Он будет ждать.

– Нет, бабушка, я занят, – отказывается мой герой, становясь серьезным и строгим, – и говорить нам с ним не о чем.

Кажется, я слышу злобный скрип зубов. Или мне лишь чудится. А потом:

– Ах, ты маленький бессовестный…

Вот тут сдают уже мои нервы, и я сбрасываю вызов. Пусть телефон и не мой.

– Мам, что происходит?

– Алеш, у тебя с сегодняшнего дня будет охрана.

Это мы с сыном произносим почти одновременно и замираем. А в возникшей на миг тишине раздается громкий звонок в дверь. Хотя гостей никто не ждет.

Глава 29

ОЛЕСЯ

– Я сам, – именно такой фразой Лекс в очередной раз показывает свое намерение меня защищать.

Побелевшие костяшки сжатых кулаков и стиснутые до скрипа челюсти, отчего на узких скулах отчетливо проступают желваки, лишь подтверждают его серьезность.

Мой юный, но очень смелый сын огибает меня, застывшую возле стола, и первым направляется к двери, когда музыкальная трель повторяется вновь.

Дергаюсь следом.

– Алёш.

– Мам, подожди.

И столько упертости и предупреждения во взгляде, когда сын оборачивается, что лезть вперед и возражать больше не берусь. Но следую попятам.

– Доброе утро. Просим прощения, что заявились без звонка, телефон не вовремя разрядился, а шнурка в машине не оказалось, – стоящий на пороге Роман Зотов не скрывает недовольства, когда демонстрирует черный экран мобильника.

– Привет, – это уже Иван оживает. Малыш стоит перед отцом, прижимаясь к нему и неуверенно переминаясь с ноги на ногу. – Мы торт купили.

Несмело протягивает Алешке прозрачную коробку с набором пирожных. При этом не предпринимает ни одной попытки шагнуть вперед, будто боится, что мы отругаем и откажемся принимать его лакомство.

– Привет, – реагируем с Лексом практически одновременно.

И если я продолжаю фразу:

– Проходите, конечно.

То сын уже во всю распахивает шире дверь и подбадривает мелкого Зотова:

– О, класс. Ты сам его выбирал? И как угадал, что он мой любимый.

Стоит ли говорить, что Ванюшка от похвалы старшего приятеля расцветает счастливой улыбкой, а спустя непродолжительное время мы вчетвером собираемся за кухонным столом. Причем, отдаем должное не только сладостям, но и полноценному завтраку, от которого ни один из троих мужчин не отказывается.

Кроме того, перед этим Зотов действительно просит у Лекса зарядное устройство и ставит телефон на подзарядку. Я же, накрывая на стол, прячу заалевшие щеки и уши, потому что, положа руку на сердце, посчитала объяснение Романа хитрой уловкой.

– Олесь, Алеш, нам нужно поговорить, – произносит Роман, когда мы дружно завершаем прием пищи, а Ванюшка заваливается на угловом диванчике мне под бок и сосредотачивает все внимание на мультфильме.

– Это касается охраны?

Чего у моего сына не отнять, так это умения говорить и спрашивать всё напрямик, не ходя кругами. Экономя время и нервы.

В отличие от его отца, который, не стесняясь, всю совместную жизнь обещал золотые горы, а по итогу ничего не делал, лишь виртуозно брехал и ужом извивался, прикрываясь тысячами благовидных причин, чтобы от него отстали.

От желания скривиться, вспомнив недомуженька, отвлекает хихикнувший Иван. Свернувшись клубочком, он стекает по сидению вниз и устраивает голову у меня на бедре, чтобы вновь отдать все внимание «Маше и медведю». Я же непроизвольно зарываюсь рукой в его мягкие волосы и поглаживаю их, пропуская сквозь пальцы.

Приятно, не передать. И малышу тоже нравится, судя по его довольной моське.

До невозможности ласковый и очень тактильный ребенок. Как Лешка, когда был в таком же возрасте.

– Да, охраны, – соглашается Роман, жадно наблюдая за моей рукой. – Вам обоим она нужна, учитывая последние обстоятельства.

Алешка прищуривается.

– А можно узнать причины?

– Конечно.

Что меня приятно удивляет и в то же время восхищает, Зотов Алексею в ответе не отказывает и любимое взрослыми слово «надо» не использует. Четко, пусть и не вдаваясь в подробности, раскладывает факты, обосновывая суть предложения.

Тоже прислушиваюсь, хотя все и так знаю. Но буквально выпадаю в осадок, слыша, что Киров умудрился на днях и Назарову подгадить, сорвав тому какой-то важный контракт по поставке и программированию роботов.

– Мне Рита вчера ничего об этом не говорила, – сиплю, испытывая стыд за поступок когда-то близкого человека, и припоминаю, что подруга о проблемах мужа ни словом не делилась.

– Она не в курсе была, Олесь. Олег не хотел ее волновать. А теперь и незачем. Вопрос по сути решился. «Оснастик» уже в понедельник подписывает предварительный договор с новыми заказчиками и, поверь, ничего в итоге не теряет.

– Так оперативно?

– Угу.

– Здорово! Но, погоди… Ты столько всего знаешь. Выходит, ты ему помог?

Ну а кто еще? Даже думать нечего.

Пеняю самой себе.

– Фактически я ничего не сделал, – отмахивается мужчина. – Единственное, свел Назарова с друзьями отца, которые давно искали надежных исполнителей в сфере робототехники. Остальное – заслуга самого Олега.

– Но всё же…

– Нет, Лесь. В бизнесе дружба по-другому работает. Никто не сливает миллионы просто так. И, раз с Назаровым захотели сотрудничать, значит, он сам себя показал замечательно.

Слова Зотова звучат убедительно. Отступаю, признавая его правоту. Но тем не менее испытываю глубокое признание за помощь. Знакомство-то организовал он.

– Спасибо, Ром.

Не знаю, как иначе выразить то, что кипит внутри, поэтому тянусь к нему и, накрыв его руку своей, сжимаю. А он усмехается и ладонь переворачивает, чтобы уже мои пальцы оказались в его власти.

– Только меня Рите не выдавайте, – усмехается и на нас с Лексом по очереди смотрит. – Я Олегу обещал.

– Конечно, – киваем одновременно.

А после Алешка добавляет:

– Я согласен с охраной.

Услышав ответ сына, а заодно его обещание быть аккуратным и не поддаваться на провокации, тихонько с облегчением выдыхаю. Раз дал слово – сдержит. А ведь я до последнего боялась, что станет сопротивляться. Не столько доказывая самостоятельность, сколько не воспринимая поведение отца всерьез.

Но по всему выходит, что Киров не только мои розовые очки разбил, но и своего ребенка.

Оставшийся день проходит удивительно чудесно и остается в моей памяти, как один из самых лучших и ярких моментов за все ранее прожитые годы.

Заручившись нашим с Лексом согласием, Роман предлагает не только познакомиться с теми, кто будет нас защищать, но и выбраться на прогулку. Вчетвером.

– А куда?

– Сюрприз!

Не отказываемся и в итоге нисколько об этом не жалеем. Все потому, что никаких сомнений, недовольства или грусти словить не успеваем, зато позитива, смеха и ликования – у всех через край.

Что может быть общего у трехлетнего малыша и четырнадцатилетнего парня? Многие скажут, что ничего.

А я теперь знаю точно – много всего. Это одинаковые искорки радости в глазах, заливистый смех, вызывающий ответные улыбки, и безграничное счастье, что плещется в каждой фразе, когда мальчишки, перебивая друг друга, делятся впечатлениями. А их море.

… Мы в дельфинарий?.. Круто!.. Как купаться? С дельфинами?.. Правда-правда?! Ого! Супер!.. И картину подарят?.. Ух, ты! Надо рамку... А вот тех черепашек смотреть будем? Даже трогать? Вань, ты боишься? Нет?.. И я нет, тогда, пойдем! Ма, а на верблюде обоим можно?.. А по кругу? А если мы будем крепко держаться?.. Ма, ну хватит нас фоткать!.. Ну ладно, фоткай!.. Ага с обезьянками. Вань, иди сюда, эта макака не страшная… Опять не боишься?.. Ну ты мужик!.. Кинотеатр? Какой? 5Д или 7Д? Ваня, хочет в оба… Ага, и я с ним. Па, мы на паровозик. Да, Леша тоже… Нет, он хочет покататься… честно, ага. И мороженое хочет… два… Ух ты, вот это жуть, а не кино… Я про попкорн забыл… И ты? Молодца! Тогда еще пойдем. Тут же супер!

– Я думаю, сегодня оба будут спать без задних ног.

– Так это ж замечательно.

Посмеиваемся с Романом, сидя бок о бок на диванчике открытой террасы кафе в парке аттракционов и наблюдая за мальчишками. Ванюшка с помощью удочки пытается на скорость поймать в искусственном пруду рыбок, а Алешка его подбадривает, закидывая советами.

– Знаешь, а я совершенно не чувствую давления от того, что охрана за нами смотрит, – признаюсь, ловя внимательный взгляд Зотова.

– Так и должно быть. Они защищают, а не угрожают.

– Спасибо тебе!

– Не за что, Олесь. Я ведь и для себя стараюсь.

– Для себя?

В горле как-то резко пересыхает, когда мой затылок осторожно накрывают пальцы Романа. Он приближает лицо, удерживая мой взгляд.

Странное притяжение завладевает сознанием, отрезая все ненужное.

Наши губы почти соприкасаются, почти…

Размеренное мужское дыхание касается кожи и плавно наполняет уверенностью.

– Для себя, – повторяет он глухо. – Я на время закрывался от мира. Так проще было… восстановиться от жесткого удара, пережить предательство, принять собственные ошибки и смириться с потерей. Я жил лишь сыном. Плыл по течению. А теперь не могу.

– Почему?

Вопрос произношу почти беззвучно, голос пропадает. Взгляд сам собой опускается на его губы и скользит обратно. Я падаю в пропасть, когда смотрю в серые глаза. Лечу вниз с непостижимой высоты.

– Из-за тебя, Лесь. Ты как лучик солнца, появилась и зажгла во мне то чувство, которое, как я думал, угасло насовсем. Оживила душу и тянешь к себе магнитом. Я прекрасно понимаю, что всё происходит слишком быстро, странно, непросто. Наверное, я даже тебя пугаю дикой активностью, но иначе, прости, не могу. Потому что абсолютно точно знаю, чего хочу.

– И чего же?

– Идти вперед по жизни вместе с тобой. Держать за руку, оберегать, заботиться, любить. Тебя. Ту женщину, которая вновь подарила мне веру в будущее. Никаких игр, Олесь. Я хочу быть только с тобой.

Глава 30

ОЛЕСЯ

…ничего не успеваю ни подумать, ни понять. Удивление сменяется куда более серьезными эмоциями, которые не заставляют себя долго ждать вместе с новым прикосновением Романа.

Он моментально ловит мою заминку, а, может, что-то считывает по лицу, потому что повторно подается вперед, обхватывает пятерней затылок и тянет к себе навстречу.

Происходит взрыв.

Извержение вулкана.

Или что-то ещё не менее мощное…

Последнее, что вижу, прежде чем глаза закрываются, плечи Романа. Широкие, мускулистые и крепкие на ощупь, потому что, оказывается, я успеваю коснуться их пальцами…

Ах, как давно хотела…

И всё. Акцент смещается. Уходит выше – к губам, настойчивым и мягким одновременно. К щетине, что царапает кожу. К языку, который беспринципно и нагло вторгается в мой рот, вынося прочь разумные доводы и показывая, какой сокрушительный огонь таится под видимой сдержанностью мужчины.

Меня целуют.

Страстно и жадно. Трепетно и властно. Собственнически.

Обводят контуры губ, захватывают в плен. Толкаются вперед языком, находят мой и втягивают в игру. Кружа и лаская, уверенно и легко вызывают в теле ответную реакцию…

Шумно выдохнув, смаргиваю видение и возвращаюсь в настоящее. Разжимаю побелевшие от напряжения пальцы и отталкиваюсь от раковины, в которую вцепилась, вновь переживая шквал эмоций, вызванных одним единственным поцелуем.

Вглядываюсь в свое отражение в зеркале, и помимо аккуратного вечернего макияжа отмечаю и нежный румянец на щеках, и поволоку во взгляде, и влажные губы, которые успела облизать, будто вновь желая вспомнить дурманящий вкус поцелуя Зотова, и слегка сбившееся дыхание.

Вот это меня вчера шарахнуло чувственностью! Приложило, так приложило. Даже сегодня, спустя сутки, аукается.

То спазмы внизу живота простреливают, отчего внутренности в комок сжимаются, то кружево бюстгальтера начинает дико раздражать нежную кожу груди, то колкие мурашки заставляют ерзать и сводить вместе лопатки.

– Фух, жарковато! – шепчу на грани слышимости, вновь окунаясь в воспоминания и удивляясь, как наши дети ничего не заметили.

Мне казалось, между мной и Романом вчера таким фейерверком искрило, фиг пропустишь. И сыновья это непременно уловят. Отругают, обидятся, разозлятся.

Сделают хоть что-то.

Но нет.

Ничего.

И ладно Ванюшка, маленький, тут без вопросов. Был занят рыбалкой и все проморгал.

Но Лекс-то?! Мой наблюдательный Лекс, не мог ослепнуть! У него на меня с рождения внутренние радары настроены. Чего стоит то, что он в несусветную для него рань пару недель назад проснулся, почувствовав опасность, исходящую от отца, и пришел на помощь.

А вчера про Романа ни слова не сказал. Почему?

Не захотел или…

Черт! В последний момент одергиваю руку, которой чуть не заряжаю себе по лбу.

Вот же балда несообразительная!

Он сказал. Сказал! Точнее, сделал… только я не поняла. Тогда. Зато сейчас…

Ну да, правильно, не всем дано открыто и явно выражать свои мысли. Некоторые пытаются говорить поступками.

Вот и Лекс сделал так. После того, как мы с Романом друг от друга оторвались, а мальчишки с аттракциона вернулись, Алешка нас всех на колесо обозрения потащил. В закрытую кабинку.

И вроде бы что такого?

Да только он, прекрасно зная мой страх высоты, всегда сам меня за руку во время «поездки» по кругу держал. А вчера это значимое дело Роману доверил. Попросил быть рядом и не отпускать. А сам малышом Зотовым занялся. Придерживал и нахваливал того, называя храбрым малым.

– Оф-фигеть у меня сынок!

Качаю головой, в очередной раз убеждаясь, что Лекс – еще тот хитрец, проявляющий свое мнение неординарными способами.

Вот тебе и подросток, а мозгов столько, что великовозрастному папаше с явным дефицитом может в долг спокойно одалживать и ничего при этом не терять.

Что же касается последнего… недопапаши моего красавчика… прислушиваюсь к внутреннему состоянию и с удивлением осознаю: предстоящая с ним встреча на юбилее Назарова меня больше не пугает. И особых эмоций не вызывает. Спасибо Зотову, вот кто оттянул на себя все внимание, переживания и мысли. Кирову ничего не досталось.

Вернувшись в комнату, снимаю с плечиков заранее подобранное на вечер силуэтное атласное платье цвета топленого молока с кружевными рукавами и неторопливо надеваю. Пробегаюсь по бокам, разглаживая невидимые складочки, и поворачиваюсь к зеркалу. Придирчиво изучаю образ и остаюсь им полностью довольна.

Брюнетка, которую я перед собой вижу, мне безумно нравится. Она вся как будто состоит из контрастов. Черные волосы и белое платье. Нежный макияж и красная вызывающе яркая помада на губах. Даже платье – провокация. Прячет колени, но дико смело открывает ложбинку в V-образном вырезе.

Впечатляют нежность образа и дерзкая загадочность, читающаяся в слегка прищуренном взгляде дымчатых глаз. Обольщает видимая небрежность заколотых в пучок блестящих волос, и игривость редких прядок, словно невзначай выбившихся из прически, чтобы ласкать длинную шею.

– Ма, ты будешь там самая красивая, – уверенно заявляет Лекс, когда я выхожу в прихожую, чтобы засунуть ноги в лодочки цвета сочной зелени и подхватить в руки клатч такого же оттенка.

– Спасибо, родной. Пожелаешь удачи?

Обмениваемся теплыми улыбками.

– Конечно, да. Удачи! – тонкие мускулистые руки стискивают в крепких объятиях. – И обо мне не переживай. У нас в восемь с Максом турнир по сетевухе. Но если что, пиши, встану на паузу и отвечу.

– Договорились, – застегнув последнюю пуговицу пальто, подставляю щеку для поцелуя. – Максу «привет». И сделай себе горячих бутербродов.

– Обязательно. И. Обязательно.

– По поводу телефонных провокаций…

– Буду игнорировать.

– Из дома…

– Сегодня не выйду.

– Охрана?

– На быстром наборе.

– Красавчик!

– Весь в тебя!

Посылаю сыну воздушный поцелуй и покидаю квартиру. Рома как раз прислал сообщение, что подъедет через пять минут. Спокойно спущусь и подожду у подъезда. Погода хорошая, а еще я не хочу заставлять его ждать.

Боже мой, с какого фига я волнуюсь, как школьница на первом свидании с понравившимся студентом? Не хватало, чтобы еще ладошки вспотели.

Хотя, кажется, уже…

Глава 31

ОЛЕСЯ

Я, конечно, предполагала, что Киров захочет выпендриться и прямо с порога своим важным видом постарается испортить мне настроение. Но то, что решит это проворачивать с помощью висящей на его локте полуголой любовницы, – все-таки нет.

Хотя стоит ли удивляться, если припомнить все его последние выверты?

Одно то, что вчера этот лицемерный уродец мстительно пытался разорить Олега, а уже сегодня как ни в чем не бывало приперся его же поздравлять, растягивая на губах широкую улыбку, как никогда ярко показывает гнилую душонку.

Двуличный мерзавец.

И выдра ему под стать.

Наблюдая за тем, как гадкая парочка вальяжно перемещается по залу, переходит от одной группки гостей к другой, обмениваясь короткими фразочками, и медленно, но верно приближается к имениннику, а соответственно и к нам с Маргошей, стоящим поблизости, все больше поражаюсь бессовестности и хамству бывшего.