Парик

Ида была женщина пятидесяти лет, энергичная, уверенная в себе, здоровая и все еще привлекательная. Думая о себе, она поглаживала свои короткие волосы. Что такое пятьдесят? Всего на единичку больше сорока девяти. Замуж она вышла в двадцать лет, у нее была дочь Эми — ей исполнилось двадцать восемь, и она была недовольна жизнью. Ида думала про нее так: нет у нее серьезных обязательств. Она блуждает по жизни. С самого детства все норовила сойти со своей тропы, и куда ее занесет — одному Богу известно. Эми жила с одним мужчиной, у него, но недавно рассталась с ним и снова поселилась дома.

— У нас с ним ничего общего, — сказала Эми.

— Неужели нужно было потратить два года, чтобы это понять? — спросила Ида.

— Я долго соображаю, — объяснила Эми. — Слишком долго.

Она работала в фирме, занимавшейся импортом, и начальник был о ней высокого мнения, хоть она и отказывалась с ним спать.

Выходя из комнаты, где говорила с матерью, Эми остановилась поправить цветы в вазе — шесть роз, которые неделю назад прислала ей к дню рождения подруга. Она вдохнула исходивший от них аромат увядания и закрыла за собой дверь.

Ида недавно овдовела, три раза в неделю она работала в бутике, где торговали трикотажем. Разговаривая с Эми, она все время думала о своих волосах. Эми наверняка не заметила, как сильно она обеспокоена, а если и заметила, то не принимает это близко к сердцу.

Когда Ида была молода, она носила пучок, который закалывала тремя пластмассовыми шпильками. Мартину, ее мужу, которому суждено было умереть от сердечного приступа, всегда нравились такие прически: узлы и пучки.

— Строго, но сексуально, — говорил он.

Ида носила пучок, пока лет в сорок с гаком у нее не начали выпадать волосы. Заметила она, что волосы лезут, когда расчесывала их щеткой слоновой кости. Однажды длинных волос на щетке осталось столько, что она испугалась. Ида рассмотрела себя в зеркале, и ей показалось, что виски у нее почти совсем оголились.

— Наверное, волосы лезут оттого, что я ношу слишком тугой пучок, — сказала она Мартину. — Может, мне стоит подстричься?

— Чушь, — ответил он. — Если лезут, то это гормональное.

— Так что ты посоветуешь? — Ида взглянула на него с тревогой. Он был жилистым мужчиной с седеющими курчавыми волосами и крепкой шеей.

— Во-первых, мой их пореже. Слишком уж часто ты их моешь.

— У меня всегда были жирные волосы. Мне приходится два раза в неделю их мыть с шампунем.

— Надо реже, — посоветовал Мартин. — Ты меня слушай.

— Мартин, я так боюсь.

— Незачем, — сказал он. — Это часто бывает.

Однажды, проходя по Третьей авеню, Ида заглянула в витрину магазина париков. Там на элегантных деревянных болванках висели парики, мужские и женские. Один или два были довольно симпатичные, остальные хуже.

До чего они неестественные, подумала Ида. Я бы такого ни за что не надела. Она испытывала легкое отвращение к парикам и объясняла это тем, что боится полысеть. Если я куплю парик, люди сразу поймут, зачем он мне. А это их не касается.

Ида быстрым шагом пошла дальше по Третьей авеню. Была середина лета, но она зашла в шляпный магазин и купила себе фетровую шляпку на осень, с широкими полями и тоненькой ярко-зеленой лентой. У Эми были зеленые глаза.

Как-то утром Ида мыла в раковине голову и, увидев, сколько волос утекает в водосток, она так перепугалась, что чуть сознание не потеряла. Высушив волосы, она осторожно расчесывала их перед зеркалом и с большим беспокойством рассматривала просвечивающую розовым макушку. Но Мартин, оглядев ее, сказал, что это совсем не бросается в глаза. Да, волосы у нее поредели — а у кого не поредели? — но он сказал, что ничего необычного не замечает, особенно после того как она подстриглась и носит челку. У Иды теперь была стрижка, она делала завивку. А волосы мыла не так часто.

Она пошла к дерматологу, тот прописал ей эмульсию, которую сам же и готовил: спирт, дистиллированная вода и несколько капель касторового масла, перед употреблением взбалтывать. Он велел ей втирать эмульсию ваткой в корни волос.

— Это придаст им силы.

Поначалу дерматолог предложил втирать в голову мазь с эстрогеном, но Ида сказала, что обойдется без эстрогена.

— Эта мазь никакого вреда женщинам не приносит, — сказал врач, — хотя, насколько мне известно, у мужчин от нее яички сжимаются.

— Если у мужчин от нее яички сжимаются, я уж лучше без нее обойдусь, — сказала Ида. Он дал ей эмульсию.

Ида приподнимала прядь волос и осторожно втирала ваткой эмульсию, затем приподнимала другую прядь и втирала дальше. Но что бы она ни пробовала, ничего не помогало, и кожа просвечивала сквозь редеющие волосы, как луна сквозь перистое облако. Ей было противно на себя смотреть, противно думать об этом.

— Мартин, если я потеряю волосы, от моей женственности ничего не останется.

— С чего это ты взяла?

— Ну посоветуй что-нибудь, — взмолилась она.

Мартин задумался.

— Может, тебе стоит сходить к другому врачу? Этот — какой-то торгаш. Я все-таки думаю, может, у тебя что-нибудь с кожей головы не в порядке — заболевание какое-нибудь или что. Вылечишь кожу, и волосы будут меньше выпадать.

— Да я все время в нее что-нибудь втираю, только лечи, не лечи — толку никакого.

— Как ты думаешь, в чем тут причина? — сказал Мартин. — Какая-нибудь душевная или физическая травма?

— Не исключено, что наследственное, — ответила Ида. — Может, я пошла в отца?

— Когда я с твоим отцом познакомился, волос у него было в избытке. Просто копна какая-то.

— А в этом возрасте он уже начал лысеть.

— В этом возрасте он ни одной юбки не пропускал, — сказал Мартин. — Какой был ходок. И лысина ему никак не мешала.

— Спорим, ты ему завидуешь, — сказала Ида. — Иначе не стал бы ты про это заговаривать именно сейчас.

— Кому я завидую, кому не завидую — давай этого обсуждать не будем, — ответил он. — Давай в эту сферу жизненного опыта не углубляться, это совсем другая история.

— Спорим, ты бы и сам был не прочь набраться такого жизненного опыта. Мне порой кажется, что ты завидуешь вольной жизни Эми.

— Давай в это тоже не будем лезть, — отрезал Мартин. — Ни к чему.

— Так о чем мы можем говорить? — возмутилась Ида.

— Мы же обсуждали твои волосы, разве нет?

— Все, обсудили, — сказала она.

На следующий день она сходила к другому кожнику, который посоветовал ей расчесывать волосы как можно реже и ничего больше в голову не втирать.

— Не мучайте свои волосы, — сказал он. — Иногда сушите их феном или сделайте перманент, чтобы придать им объем, но вообще-то старайтесь их не трогать. Про щетку забудьте, только редкий гребень, а я вам пропишу витамины, может, они и помогут. Но я ничего не гарантирую.

— Вряд ли это что-нибудь даст, — сказала Ида, придя домой.

— Как ты можешь это знать, пока не попробовала? — удивилась Эми.

— Совершенно незачем пробовать все, — сказала Ида. — Кое-что понимаешь и так. Руководствуясь здравым смыслом.

— Послушай, — вступил Мартин, — давай не будем себя обманывать. Если от витаминов лучше не станет, тебе придется подобрать себе парик или шиньон. Ничего страшного. Теперь многие этим пользуются. Я же вставил себе зубы, а ты парик наденешь.

— Терпеть не могу париков, — призналась она. — Я даже несколько померила, они так на голову давят.

— Сама ты себе на голову давишь, — сказала Эми.

— Эми, не можешь посочувствовать, так хоть пожалей, — ответила ей мать.

Эми выходя посмотрелась в зеркало.

В тот вечер Мартин скончался от сердечного приступа. Умер он на полу на кухне. Ида выла от горя. Эми сокрушенно всхлипывала. Обе глубоко переживали его смерть.

Несколько недель после похорон Ида собой почти не занималась. Жила словно в тумане. Она то и дело окуналась в горькие размышления о своей судьбе, пыталась представить себя вдовой пятидесяти лет.

— Как жить дальше, не знаю, — сказала она вслух. Эми рядом не было. Ида знала, что она в своей комнате. — Что такого я сделала своей дочери?

Как-то утром, внимательно изучив себя в зеркале, она помчалась в магазин париков на Третьей авеню. Сохраняя достоинство, она шагала по залитой солнцем многолюдной улице. На вывеске было написано «Парики Нормана». Она осмотрела все парики в витрине и решительно вошла. Хозяин уже видел ее раньше и кивнул ей как старой знакомой.

— Могу я кое-что примерить?

— Все что пожелаете.

Ида выбрала белокурый парик с витрины и каштановый с болванки, стоявшей на полке. Норман их принес, и она уселась перед трехстворчатым зеркалом. Ида дышала громко и взволнованно. Сначала она решила примерить светлый, в юных локонах. Норман помог его надеть — натянул ей на голову, как шляпку-колокол.

— Вот так, — сказал он, отступив немного назад. Достал из внутреннего кармана голубую расческу, прошелся по парику и удовлетворенно взглянул на то, что получилось. — Чудесный парик.

— Голову давит, — сказала Ида.

— Он вам не тесен, — ответил Норман. — Хотите, примерьте этот.

Он протянул ей другой, каштановый, по форме напоминавший ту стрижку, которую Эми носила до того, как в колледже сделала себе прическу в стиле «афро».

Норман поправил парик и снова отступил в сторону. Он тоже дышал тяжело и не сводил с нее глаз, но Ида избегала его взгляда в зеркале, а смотрела только на парик.

— Из чего он сделан? — спросила Ида. — На человеческие волосы не похоже.

— Этот, действительно, из искусственного волокна, но он не курчавится от жары и влажности.

— А как за ним ухаживать?

— Его можно мыть в теплой воде с туалетным мылом, а потом либо так сушить, либо феном. Если дама пожелает, может отдавать его парикмахеру, он сам будет его мыть, сушить и укладывать.

— А голова от него не потеет?

— От этого — нет.

Ида сняла парик.

— А вот этот, черный? — спросила она нерешительно. — Мне нравится эта прическа.

— Он сделан из корейских волос.

— Натуральных?

— Да.

— Нет, — сказала Ида, — восточные волосы мне, пожалуй, не подойдут.

— Почему, позвольте спросить?

— Даже не знаю, как объяснить, но мне кажется, я от этого буду казаться чужой сама себе.

— Мне кажется, вы и без того чужая сама себе, — сказал хозяин магазина с таким видом, будто давно собирался об этом заявить. — И еще мне кажется, что парики вас совсем не интересуют. Вы приходите сюда в третий раз, и каждое ваше посещение оборачивается для всех пыткой. Вы же парик пришли покупать, а не гроб.

Некоторые люди выбирают парик с удовольствием — как красивое платье или украшение.

— Я вовсе сама себе не чужая, — ответила Ида раздраженно. — И вообще, речь идет только о париках. Я сюда пришла не на сеанс доморощенного психоанализа. — Щеки у нее горели.

— Честно говоря, я бы предпочел с вами дела не иметь, — сказал хозяин магазина. — И вовсе не жажду заполучить вас в клиенты.

— Tant pis pour vous,[1] — сказала Ида, покидая магазин Нормана.

На улице она почувствовала, что разозлилась не на шутку. Минут пять она стояла не в силах сдвинуться с места. День был очень теплый, но она все равно повязала голову платком. А потом зашла в шляпный магазин поблизости и купила себе фиолетовую шляпку с ворсом.

В тот вечер они с Эми поругались. За ужином они ели рыбу, и Эми сказала, что познакомилась с одним мужчиной и через пару недель, когда он вернется из Калифорнии, она к нему переедет.

— Что за мужчина? — взвилась Ида. — Ты его в баре подцепила?

— Если тебе так уж надо знать, пожалуйста. Я с ним познакомилась в нашей фирме.

— А разве мне не надо знать? — сбавила тон Ида.

Эми смотрела поверх головы матери, куда-то на стену, и белки ее глаз так и сверкали. Ида знала, что это верный признак того, что Эми крайне недовольна, но продолжала:

— Почему ты не снимешь отдельную квартиру? Ты хорошо зарабатываешь, да и от отца тебе осталось пять тысяч долларов.

— Их я хочу оставить на случай крайней необходимости.

— Эми, скажи, каким ты видишь свое будущее?

— Обычным. Не радужным, но и не мрачным.

— Как ты будешь заботиться о себе в одиночку?

— Для этого не обязательно выходить замуж. О себе я позабочусь сама.

— Ты вообще когда-нибудь замуж собираешься?

— Если это будет жизненно необходимо.

— Что значит необходимо? Ты что, не хочешь иметь детей?

— Может, когда-нибудь и захочу.

— Тебе уже двадцать восемь. Сколько еще в запасе?

— Мне двадцать восемь, и лет десять у меня еще есть. Некоторые рожают в сорок.

— Очень надеюсь, — сказала Ида, — что эти десять лет у тебя будут. Я за тебя боюсь, Эми. У меня сердце кровью обливается.

— И само обливается, и меня в своей крови хочет утопить.

Ида назвала дочь дрянью, Эми встала и с мрачным видом удалилась в свою комнату. Иде казалось, что она либо бросится на Эми с кулаками, либо упадет в обморок. У нее раскалывалась голова, она ушла к себе и легла на кровать. Некоторое время она рыдала. Потом долго лежала и пыталась забыть про ссору. Чтобы не думать о том, как ей плохо, Ида встала и взяла альбом со старыми фотографиями. Вот Мартин, молодой, черноусый, подбрасывает малютку Эми в воздух. Вот она двенадцатилетняя пухлая девочка, она тогда не вылезала из джинсов. Но длинные волосы она решила обрезать только в восемнадцать.

Среди фотографий Ида нашла снимок своей матери, миссис Фейтельсон, которой тогда было не больше сорока, в шейтле[2] из конского волоса. Парик был похож на водруженную на голову буханку хлеба. Как-то раз на улице ее пытался ограбить какой-то мужчина. Она сопротивлялась, и он сбил у нее с головы парик, но, увидев ее поросший пушком череп, сбежал, так и не забрав сумочку. Ортодоксальные еврейские женщины надевали парики как только выходили замуж — для того, чтобы не привлекать (или не отвлекать) никаких мужчин, кроме своего супруга. Порой не удавалось привлечь даже мужа.

Ой, мама, подумала Ида, разве я тебя понимала? А понимала ли ты меня?

Чего я боюсь, спросила она себя и подумала: я вдова, я старею и дурнею. Я боюсь будущего.

Чуть погодя она подошла босиком к комнате Эми и постучала в дверь. «Я ей скажу, что так нервничаю из-за своих волос». Ответа не последовало, она приотворила дверь и сказала, что хочет извиниться. Эми молчала, но свет горел, и Ида зашла в комнату.

Ее дочь, стройная молодая женщина, лежала в зеленой пижаме на кровати и читала при свете бра. Ида хотела присесть с ней рядом, но понимала, что не имеет на это права.

— Эми, дорогая, спокойной ночи!

Эми не отводила взгляда от книги. Ида, стоя у изголовья кровати, вдруг увидела то, о чем давно старалась не думать: волосы на макушке у дочери поредели, и под ними уже просвечивал череп.

Эми, перевернув страницу, продолжала читать.

Для Иды было мукой смотреть на редеющие волосы дочери, но говорить об этом она не стала. Утром она вышла из дома пораньше и купила себе очень симпатичный парик.