Патрик Батлер защищает

Глава 1

Туман.

Это не был прославленный туман викторианских времен, напоминающий по цвету гороховый суп, с коричневатым оттенком от грязи и копоти каминных труб, а мягкий, перламутровый, призрачно-бледный душитель наших дней.

Он ощутимо сгустился над Линкольнс-Инн-Филдс[1] около половины четвертого дня в конце ноября, когда небо уже начинает темнеть, приглушил свет в окнах нижних этажей, притушил уличные фонари, поднялся клубами, затягивая и другие окна над площадью.

Преодолев четыре лестничных пролета, можно увидеть закрытую площадку с массивными двустворчатыми дверями с табличкой «Прентис, Прентис и Воган», за которыми скрывается почтенная солиситорская[2] контора, основанная в восемнадцатом веке предком мистера Чарлза Прентиса, ныне старшего партнера фирмы.

Толкнув тяжелые двери, вы будете немного удивлены.

Впереди, по обеим сторонам длинного и широкого коридора, покрытого ветхим ковром, пустые темные кабинеты. Слабый свет просачивался лишь из-под двух соседних дверей в противоположном конце коридора.

Над порогом закрытой двери слева пробивался неяркий луч. В этом кабинете молодой мистер Воган, один из двух младших партнеров, составлял чье-то завещание, проклиная тот день, когда он родился на свет. Соседнюю дверь мистер Хью Прентис, другой младший партнер, должно быть, машинально оставил слегка приоткрытой.

— Налить тебе еще чаю, милый? — спросил девичий голос.

— Э-э-э… Нет, спасибо, — с достоинством отозвался голос молодого человека. — Нет! — сурово повторил он, как будто отказывался от рыцарского звания.

— Слушай, мой дорогой, хватит дуться.

— Я? Дуюсь?

В кабинете Хью Прентиса напротив двери, под черной мраморной каминной полкой, пылал жаркий огонь. Перед камином стоял старый черный кожаный диван.

На одном краю неловко сидела Элен Дин, на другом — ее жених, столь же смущенный. Оба старательно и осторожно пили чай. Обоим, очевидно, хотелось придвинуться ближе друг к другу, чего не позволяла пыльная, сухая, замороженная атмосфера конторы «Прентис, Прентис и Воган».

Тридцатилетний, довольно суровый с виду Хью Прентис, темноволосый и темнобровый, сидел выпрямив спину, одетый в официальный черный пиджак и брюки в полоску. Элей повернула голову, и лица обоих молодых людей отразились в широком, чуть покосившемся зеркале, висевшем над каминной полкой.

Ее внешность никак нельзя было назвать суровой.

Девушка с роскошными каштановыми волосами, с сияющим чистым лицом и темными глазами в обрамлении черных ресниц выглядела не па двадцать восемь, а на восемнадцать лет. Впрочем, фигура в зеленом складчатом платье была вовсе не девичьей, а вполне зрелой, сложившейся.

— Да мне наплевать, дуешься ты или не дуешься! — отмахнулась она. — Только, честно сказать, я порой гадаю, не превращаешься ли ты в сухое бревно вроде твоего дяди Чарлза…

— Эй! Полегче!

— …или еще во что-нибудь. Скажи, почему тебя в Кембридже прозвали Сухарем?

— Никто меня не прозывал.

— Прозвали! — Элен громко поставила чашку с блюдцем на столик с чайным подносом. — Твоя собственная сестра мне рассказывала. Но если ты собираешься изображать из себя в этой жуткой конторе лорда верховного судью в мантии, то я лучше уйду. Всему есть предел.

Хью тоже громко поставил свою чашку с блюдцем, шагнул к ней, сел рядом и обнял.

На их головы не грянул гром, не обрушилась молния. Только тонкие струйки тумана кружились в убогом кабинете, затуманивая и затягивая ослепшие белые окна. Огонь вспыхивал и трещал. Прошло много времени, прежде чем Элей пробормотала:

— Милый! Неужели ты действительно должен работать?

Хью резко дернулся, как от булавочного укола, и взглянул на нее.

— Мне бы хотелось… — проговорил он, — хотелось бы, чтоб ты снизошла и составила обо мне более верное представление. Должен ли я работать?…

— Не придирайся, Хью. Я совсем не о том. Хочется только выяснить, любишь ли ты меня.

— Должен ли я работать! — вскричал мистер Прентис, выходя из себя. — Он вскочил и словно скрестил руки на груди. — Когда все сотрудники фирмы, начиная с дяди и кончая рассыльным, валяются в гриппе, тебе, может быть, интересно будет узнать, что мы с Джимом Воганом пашем как лошади… Мы…

Хью озабоченно насупился, заметив страдальчески гневную гримасу, промелькнувшую по лицу Элен. Однако он ошибся — она морщилась не от душевных страданий. Взглянув через плечо на тощую кожаную подушку у себя за спиной, она протянула руку к спинке дивана и вытащила засунутую под подушку книжку.

— Что-то все время впивалось мне в спину, — объяснила она. — Я думала, это ты, и не возражала, а оказалось, что нет. — И взмахнула книгой в яркой обложке под названием «Труп в кустах».

— Дай сюда! — с неприличной поспешностью потребовал Хью.

Выхватив у нее книжку, он направился к металлическому зеленоватому картотечному шкафу, стоявшему между двумя окнами южной стены, выдвинул большой нижний ящик, почти доверху забитый литературой подобного рода, швырнул туда «Труп в кустах» и с грохотом задвинул.

— Не надо об этом болтать, — серьезно предупредил он. — Иначе клиенты сочтут меня несерьезным.

Элен прыснула — не сумела сдержаться, расхохоталась ему в лицо. Порой самая любящая и преданная женщина в подобных случаях не способна держать себя в руках, хотя это всегда страшно бесит мужчину.

— Можно спросить, что тут такого смешного?

— Извини, милый. Дело в тебе.

— Неужели?

— Хью, ты врун. Ты просто обожаешь с головой погружаться в бурные приключения, описанные в таких книжках, вычисляя ловкого преступника. Скажешь, нет?

— Нет, конечно.

— Сейчас из тумана появится темнокожий незнакомец с иностранным акцентом, — серьезно продолжала Элен, — представится Омаром Испаханом, сообщит о трупе в запертой комнате, ты схватишь шляпу и пулей помчишься за ним. — Лицо девушки затуманилось. — Ох, милый, и я за тобой. Если храбрости хватит.

— Слушай! — с отчаянием воскликнул Хью.

— Что?

— Я не читал детективов уже две недели, — заявил он тоном завзятого наркомана или запойного алкоголика. — Никакой возможности не было! Мы с Джимом даже сами бегаем вместо курьеров. Смотри!

Элен сперва показалось, будто Хью указывает на собственный широкий аккуратный письменный стол, стоявший напротив дивана, на котором горела лампа под зеленым абажуром, бросая холодный ровный свет на стены зеленовато-желчного цвета. В этом свете взгляд ее темных глаз смягчился, прелестное лицо засияло, она подалась вперед, раскинув руки по спинке дивана.

У письменного стола стояло старое вертящееся кресло, на сиденье которого лежал потертый кейс, а на спинке аккуратно висело темное мужское пальто, шляпа-котелок и серые перчатки. Элен ненавидела котелки (особенно на своем женихе), но ей не хватало духу его растоптать или выкинуть прочь.

Хью прошагал к креслу, покопался в портфеле, вытащил большую папку из желтоватого блестящего картона, перевязанную розовой ленточкой.

— Вот подготовленное для барристера дело со всеми материалами и изложением обстоятельств.

— Знаю, милый.

— Очень хорошо. Его подготовка стоила адских трудов. И ровно в пять часов я обещал доставить папку в кабинет Патрика Батлера в Темпле[3].

— Патрику Батлеру? — переспросила Элен. — Жуткий тип!

Лицо Хью озарила дьявольски очаровательная улыбка. Он вдруг на миг предстал в своем истинном облике и сунул папку обратно в портфель.

— Патрик Батлер, моя дорогая, лучший судебный адвокат, по крайней мере по уголовным делам. Его называют «великим защитником».

— И «проклятым ирландцем».

— Согласен, завистники называют и так. Потому что он всегда выигрывает. — В голосе Хью звучало обожание, восхищение. — Знаешь, он никогда не возьмется за дело, представленное министрами, никогда не выступит от имени государственного обвинения. Патрик Батлер всегда выступает со стороны защиты.

— Да! — выпалила Элен. — Да! Потому что умеет извратить факты, подольститься к присяжным и оправдать убийцу, основываясь на ложных свидетельствах…

Она вдруг умолкла. Улыбка Хью слегка изменилась.

— Тише, детка, — мягко сказал он. — Знаешь, нельзя говорить так ни о ком из моих коллег.

Сначала Элен не чувствовала особой ненависти к известному барристеру. Однажды встречалась с ним, несколько раз слышала выразительные гладкие громкие речи в суде, испытывая к нему только легкую неприязнь. А теперь, когда выяснилось, что Хью почитает его божеством в области своей профессиональной деятельности, по-настоящему невзлюбила мистера Батлера.

— Извини, — сказала она, — но я попросту не выношу его чудовищного высокомерия…

— На самом деле он вовсе не высокомерен.

— …или его царственного утверждения: «Я никогда не ошибаюсь». Подумать только! Когда-нибудь, Хью, этот человек совершит такую ошибку, что шлепнется в глубокую яму и никогда из нее не выберется.

— Пока он подобных ошибок не совершал, правда? — улыбнулся Хью.

— Ха! — усмехнулась Элен.

— И хватит нам ребячиться.

Девушка вздохнула. Ровный яркий свет настольной лампы сверкнул на подаренном женихом в честь помолвки кольце с бриллиантом, которое она крутила на пальце.

Хью не обратил на это внимания.

— Допустим, — продолжал он, с важным видом расхаживая по кабинету, — Батлер пользуется не совсем обычными методами. Он видит в судопроизводстве интеллектуальную игру, где требуется победить соперника. Между нами говоря, он предпочитает защищать виновных. Говорит, в защите невиновного нет никакой чести для истинного спортсмена.

— И ты тоже так думаешь? — вскричала Элен.

— О, без сомнения, это очень прискорбно. Да, да. И все-таки! Ты только что упрекнула меня, будто я хочу жить как герои детективных книжек.

— Так оно и есть! И к тому же подражаешь своему драгоценному мистеру Батлеру и в данный момент выражаешься точно как он.

Хью замер на месте.

— Святой Георгий, надеюсь, я есть я! — Элен промолчала, он махнул рукой. — Суть в том, что Батлер действительно живет среди подобных проблем. После дела о колдовстве шесть-семь лет назад на него свалилась целая куча процессов, на основе которых можно было бы писать настоящие детективы — с исчерпывающими доказательствами и логическими заключениями. С другой стороны, твой Омар Испахан…

— Какой еще Омар?

Хью снова замолчал.

— Откуда мне знать, черт возьми? Ты же упомянула этого возмутителя спокойствия. Сказала, если он сюда войдет…

— Почему же он мой? — с достоинством уточнила Элен. — Он никто. Я его просто выдумала для иллюстрации.

— Элен, что это значит?

— Ничего, разумеется. Продолжай, дорогой.

— Ладно, — согласился Хью, — давай возьмем его для иллюстрации. Личность, называемая Омаром Испаханом, никак не может фигурировать в детективе. Ему место только в триллере. Я против триллеров ничего не имею, не думай, а даже их люблю! Но к реальной жизни они имеют такое же отношение, как мавританский кинжал, которым я разрезаю бумагу. Если сейчас в дверь войдет старик Омар, он не станет рассказывать об убийстве в закрытой комнате, а наболтает что-нибудь о международных поставщиках наркотиков или о белых рабах, что абсолютно неинтересно, даже если это и правда. Омара Испахана не существует, даже как мифа. Его быть не может. Ясно?

В этот самый миг далекие церковные часы за Линкольнс-Инн-Филдс начали глухо отбивать пять. Оконные стекла задрожали от боя, приглушенного туманом. И сразу же в приоткрытую створку двери кто-то тихо, но настойчиво постучал.

Элен потом рассказывала, что сердце у нее чуть не остановилось. Странно. Нет ничего зловещего в стуке в дверь под бой часов. Но последующие события убедили Хью с невестой в обратном.

От резкого толчка дверь широко распахнулась внутрь, чуть не стукнувшись о стену. В проеме стоял невероятно странный карлик.

Ростом он был не более пяти футов, костлявый, худой, но казавшийся плотным, в длинном темном, довольно поношенном пальто с каракулевым воротником, какое в последние пятьдесят лет редко можно увидеть.

Живые черные глаза на худом смуглом лице с тонкими чертами и длинным носом бегали из стороны в сторону — то ли от страха, то ли от волнения. Торчащее адамово яблоко прыгало вверх-вниз на тощей шее над чистым белым воротничком и довольно грязным галстуком-самовязом. На голове чуть набекрень сидела зеленая феска с кисточкой — почетный знак паломничества правоверного мусульманина в Мекку.

Так он и стоял на пороге, вращая глазами, обливаясь потом, а вокруг струились клубы тумана.

— Добри… дэн, — произнес визитер неожиданно низким, но тихим голосом.

— Э-э-э… — протянул Хью. — Добрый день. Маленький человечек быстро, опасливо глянул налево, потом, помедленнее, направо. И четырьмя стремительными шагами вбежал в кабинет.

— Ты… мистер… Прен-тис? — спросил он, сражаясь с английским языком. — Тот самый мистер Прен-тис?

— Да, моя фамилия Прентис, но…

— Абу Испахан, — представился незнакомец. — Можно, пожалуйста, поговорить, только мы с тобой, ты и я? А?