Педагоги шутят тоже... Только строже

Глава 7 Медики и ветеринары

Гиппократ

— Правда ли, что гениальность — это болезнь? — спросили однажды Гиппократа его ученики.

— Конечно, — ответил тот. — Но, к сожалению, очень редкая и, увы, совершенно незаразная.

Парацельс

Свое имя он всегда писал полностью: Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм. величая себя не иначе как «высокообразованный», «широкоизвестнейший», «бесподобный», «магистр искусств», «князь химиков», «монарх медицины» и прочее. Он никогда не отличался скромностью, и ни тени сомнения не возникало у него по поводу своей гениальности и исключительности. Подверг критическому пересмотру идеи древней медицины, способствовал внедрению химических препаратов в медицину. Ему принадлежат слова: «Всё есть яд, ничто не лишено ядовитости, и всё есть лекарство. Одна только доза делает вещество ядом или лекарством». Можно любить хорошее вино, однако если выпить целый бочонок, то он может стать последним. Кстати, именно Парацельс впервые употребил термин «алкоголь» применительно к винному спирту (в 1526 г.).

([Электронный источник] http://www.alfawit.info/4.htm)

Иван Петрович Павлов

Сущность научной работы — в борьбе с нежеланием работать.

Николай Михайлович Амосов

Бога нет, смерть придет, но до этого нужно чем-то заниматься, поскольку дата неизвестна.

[Н. Амосов, 1990. С. 83]

Должен сказать, что нет лучше людей при заграничных поездках, чем хирурги. Я езживал на конгрессы с физиологами, кибернетиками, биофизиками, фтизиатрами — нет, не тот народ. У хирургов никогда не возникало мелких скандальчиков и обид, всегда ровные и терпимые. И магазинные ходоки-проныры встречаются редко. Хирурги не боятся нарушать правила: не ходить по одному. Не пить, рано спать ложиться. Насчет вредных разговоров с аборигенами они безопасны: в те давние времена никто из нас не умел говорить на чужих языках. Ну, а друг с другом о политике — пожалуйста. Тоже и подброшенную крамолу не торопились тащить руководителям, читали по очереди.

[Там же. С. 67]

Николай Николаевич Блохин

Известно, например, что гомеопатия нынче не претендует на место в онкологии. А ведь было! Н. Н. Блохин с юмором характеризовал свое отношение к этому спорному разделу медицины. Он рассказывал, как его отцу, известному нижегородскому врачу, подарили гомеопатическую аптеку — он съел ее всю, и с ним ничего не произошло.

[Н. Г. Блохина, 2007. С. 119]

***

Профессор Виктор Маркович Дурмашкин порой приходил на работу в разных ботинках, двух галстуках, висящих параллельно шее. Как-то, придя утром на лекцию, он пошел раздеваться в свой кабинет и попросил немедленно позвать Николая Николаевича. Тот пришел быстро, решив, что профессору нужна его помощь на лекции, что бывало нередко. Придя в кабинет, он услышал просьбу совсем другого характера: «Коля, осмотри меня, пожалуйста, у меня очень болят плечи, и я не могу двигать руками». Когда профессор снял пальто, а затем пиджак, оказалось, что пиджак был надет вместе с деревянными плечиками…

[Там же. С. 31]

Андрей Иванович Воробьев[38]

Было очень весело…

— В 1942 г. я схлопотал левосторонний плеврит в детском доме, такое удовольствие — среднего пошиба. <…> А той жуткой скарлатины теперь нет. Я лежал в Морозовской больнице, рядом со мной, справа, слева, умирали дети.

— А Вы лежали не с ней?

— Я среди них лежал со скарлатиной, но я не умер, если бы я умер, я бы не разговаривал сейчас.

[А. И. Воробьев // Клиническая геронтология. 1998. № 4]

О работе электромонтером

Я в юности работал немножко и электромонтером <1943>. Можете представить себе, какие у меня были пальцы — толстые, грубые. Мы гайки вертели руками, с ключами было всегда дефицитно. Как я проверял электрощиток — под током он или не под током. Я подходил, двумя пальцами — раз!.. Я говорю то, что было. Это, во-первых, не мое изобретение, я это подглядел у опытных монтеров. Но у меня, во-первых, была толстая кожа на пальцах, во-вторых, пардон, не очень мытая от машинного масла, поэтому проводимость была невелика, ничего особенного.

[С. 63]

«Мы Вас призываем в военно-морское училище»

Я пришел по повестке,

— Паспорт!

Даю паспорт. Бац — в стол.

— Мы Вас призываем в военно-морское училище.

Я смотрю: ребята вяжут узлы. Я сижу, смотрю на них и лихорадочно соображаю, что же мне делать, что делать? Подхожу к вахтеру этому, говорю:

— Мне надо перевод получить, дайте мне паспорт.

— Пожалуйста, возьмите.

Больше они меня не видели. А так — очень просто: паспорт, и все! Ты уже на крючке, ты трепыхаешься, но за губу взяли. Сволочи, они не имели права, конечно, 10-классник, я не призывной еще был. Это был 1946-й, мне 18 лет, но я еще в школе.

[С. 68]

О своем поступлении в 1-й Мединститут

На собеседовании меня скорее всего «зарезали бы» по политическим мотивам, несмотря на золотую медаль. Но профессора Иванов и Макарычев <знавшие репрессированных родителей абитуриента. — Б. Г.> пришли к Председателю приемной комиссии и начали «ля-ля» с ним, и незаметно переложили моё дело из папки «На собеседование» в папку «Принять по результатам собеседования».

[С. 681

Доктора уважали больше, чем директора завода

И вот я окончил медицинский институт только что. Приезжаю в Волоколамск работать участковым врачом. Это районный центр, бездорожье. Как больной ко мне относился? Я Вам скажу. Я пришел в баню, ну, очередь, конечно. Стою в хвосте со своим свертком — с мочалкой и шмотками. Выходит банщик:

— Доктор, проходите.

Я оглядываюсь по сторонам, это кому? Впереди стоит директор ободно-механического завода, фигура номер один в этом районном центре.

— Доктор, проходите. Ну, Андрей Иванович, что ты стоишь? Эти постоят.

[С. 86]

У хирурга истерика… операцию продолжает студент

Была после 4-го курса практика, меня позвали ассистировать новому хирургу. Дама приехала с мужем в рядом располагающуюся воинскую часть, пришла на работу, врачебный диплом, хирург. А наш хирург, мощный фронтовой хирург Владимир Иванович Варсобин, он обрадовался и в отпуск уехал. Операция по поводу непроходимости. Я ей ассистирую, открываем живот. Как открываем? Кожу разрезали, хорошо, подкожную клетчатку разрезали, хорошо, дошли до брюшины, а черт его знает, где брюшина? Лезем дальше, а никакой брюшной полости нет, потому что это второй заворот кишок после перитонита. Она не понимает, что перед ней. Рубец, она в этом рубце что-то делает, никакого толку, она не знает, где кишки, она до кишок добраться не может. Дальше была гениальная сцена — она бросает на пол скальпель и пинцет и в слезах выбегает из операционной! Кланька, она же Клавдия Ивановна, сестра операционная, говорит:

— Андрей, робеть нельзя, держи сапожок.

Дает мне в руку сапожок такой, расслаивать. Я начинаю под ее руководством, нас двое, на наркозе нянька, нас только двое. Я начинаю расслаивать брюшину. Мать честная! — вдруг она расслоилась, я увидел кишечник. Я начинаю одну спайку за другой рассекать, потом раздается такой характерный «бррру».

— Всё в порядке, зашивай!

Я где-то рассек ту спайку, которая основанием была для структуры кишки. Зашил под ее руководством. Она говорит:

— Ну хорошо, потом надо будет кровь перелить.

Вот и всё. Мужик ушел домой, в общем, здоровым. Это была норма подготовки врача. Я это запомнил, потому что лазить в пузо при непроходимости — дело дико ответственное, там понять ничего нельзя, когда это конгломерат соединительной ткани, а в нем кишки. Вот как быть? А эта Кланька, она работала в войну, а через Волоколамск отступала армия Панфилова… Это фронтовые люди, они умели работать. И я обязан был работать.

(УК 06-09-06; 12-12-06; С. 89)

Я вставил палку в дверь, чтоб не опаздывали

Когда я пришел на кафедру, я был самый молодой там, ассистент. И вдруг стал заведовать кафедрой <в 1971. — Б. Г.>. Ну, так распорядился Кассирский. Мои товарищи, мои коллеги, девки ужасно обиделись. Не то чтобы они были против, но все-таки это ужасно было — Андрей — наш, и вот он теперь заведует. Они входили в аудиторию минут так через 5-10. Входит матрона, солидно, степенно шествует по залу. Я моложе был, дурее, конечно, надо было не замечать. Замечания им делать тоже неудобно. Но злился. Раз посмотрел, два посмотрел, потом взял и вставил вот эту вот палку в дверь — запер. Это сбило спесь, потому что надо стучаться, а на конференции не ходить — неудобно: ординаторы сидят, аспиранты… Стучатся. Ну, постучались — пустили. Но уже заходили, не выпятив вперед свои атрибуты, а вот так вот <показывает. — Б. Г.>. Ну, ладно, думаю, черт с вами! Конечно, зря я это делал, надо было наплевать, пройдет само. Но все-таки опаздывать надо в меру!

(УК 11-09-06; С. 117).

Показательная операция

Вот у меня перед глазами: приезжает будущий академик, профессор, выдающийся хирург, известный деятель. Хочет делать показательную операцию. Но перед тем заходит в операционную, где обычный наш районный врач делает резекцию желудка. Он заходит, смотрит через плечо, потом потихонечку сжимается и тихо-тихо, задом, покидает операционную. И ни о какой показательной операции речи быть не может. Он увидел перед собой хирурга и хирургию, которая ему не снилась. Желудок был удален за 40 минут, при том что ассистировала операционная сестра, а на наркозе — нянька. А у него — 4 ассистента, вся клиника, и 4 часа. Он увидел, как работают руки у этого хирурга, и все!

(УК 20-06-06)

На Руси: «пьян да умен — два угодья в ём»

А сказал это Семен Сергеевич Халатов (1884–1951), заведующий кафедрой патофизиологии в 1-м Меде. Классик работ по атеросклерозу, патофизиологии атеросклероза. Но поскольку он был совершенно выдающийся ученый, его надо было сожрать. И его подловили на том, что он был несколько перегружен на работе. Он говорит: «Ну, что, ей-Богу, что вы пристали? Пьян, да умен — два угодья в ём». Абсолютно выдающегося ученого, конечно, прогнали, ну, именно за выдающееся, а не за водку. Классические работы по атеросклерозу — это Халатов, Аничков. Я его не застал.

(Из лекции 01.09.04, опубл. [Академик Андрей Воробьнв… 2010. С. 757])

О Зинаиде Виссарионовне Ермольевой (1898–1974), академике АМН СССР

3. В. Ермольева сделала пенициллин. Лучший в мире пенициллин. Вслед за Флемингом, но лучше, чем у Флеминга. Её открытие встретили в штыки. Давили, как вошь, не давали работать. Кричали:

«Шарлатанка, гнать надо!». Потому что должна была измениться психология. Помог только Бурденко. Он стукнул кулаком по столу. Потому что он проверил на абсцессах мозга ермольсвский пенициллин. И он в морду дал тем, кто ей мешал работать. И тогда пенициллин пошел.

Вы думаете, что тогда были другие люди? Люди всегда одинаковые — они от Адама и от Евы. А там всё известно.

(УК 10-09-04; С. 721).

О консилиуме у больного Генсека

Вот тут курсанты, я расскажу ситуацию из жизни. Болеет генеральный секретарь партии. Я приехал к больному, вернее, позвали примерно через полтора месяца после начала болезни. А на новенького хорошо видно. Они-то были в плену своей каждодневности, а я — со стороны. Слушаю <как докладывают. — Б. Г.>: температура 39, лихорадка, из раны высевается синегнойная палочка, в крови ничего не высевается, палочкоядерный сдвиг 20–30. Коагулограмма гиперкоагуляционная. Я смотрю: 20 палочек. Температура 39. Я говорю: «Это синегнойный сепсис». Ну, вы представляете себе, что произошло с начальником 4-го управления <Е. И. Чазовым. — Б. Г.>?

— Что ты молотишь, какой сепсис? Мы тут все смотрим, а ты чего?

Я говорю:

— Ну, вы, конечно, умные, но это — сепсис. И не надо спорить: 20–30 палочек, гипертермия 39 с лишним, резко выраженная гиперкоагуляция.

— Мы что, без тебя не видели гиперкоагуляцию? Андрей Иванович, ну, что ты нам крутишь мозги? Что мы, парапроктит не знаем? Вот спроси их: хоть один парапроктит дал сепсис?

Ну, уровень разговора не для меня. Поэтому бил слева, справа, но только наотмашь. На консилиуме я Чазову говорил «Вы», а так, конечно, что он мне? Женька и Женька. Я тогда, правда, еще и членкором не был. Вот такое препирательство. Чем кончилось? Он поорал, поорал и сказал: «Андрей, ты запиши там!» И пошел. Значит, он согласился. А как же его реакция? А что особенного, реакция? Он что, дурак, что ли? Реакция! Если мне говорят поперек, у меня тоже реакция. Но потом-то он дотюнькал, что Воробьев был, ну, вроде, прав. Ну и хрен с ним! <…>.

Кончилось чем? Все разошлись, я продиктовал свое заключение, а потом подходит ко мне Плеханов, начальник 9-го управления охраны Кремля, членов Политбюро: «Андрей Иванович, ну, Вы сильны! 21 раз, я подсчитал, Вы возразили Чазову!» Я говорю: «А чего ты считал? Кому это нужно? Мы что, от этого стали хуже? Лучше? Поссорились? Нет, мы обсуждаем дело. И в этом обсуждении дела я должен растоптать собственную личность, я слушаю аргументы. Горячиться — горячись, но слушай аргументы. На консилиумах в Кремлевке можно орать, пожалуйста, но также можно и плевать на это дело». Я Чазову когда это рассказывал, он хохотал, потому что у нас рабочие отношения исключают личные обиды. Если бы я обращал внимание на орущего, то меня бы там никогда не было. Там может быть только предельно откровенный разговор. Ты орешь, я тебя сейчас заткну. А чины твои, плевал я на них, тут сейчас их не может быть. Такой порядок, потому что если люди берут на себя ответственность за пациентов, тогда они именно так работают. Поэтому, за всю мою долгую жизнь — ни одного прокола.

(УК 08-10-04; 26-09-05; С. 133)

О профессоре Ю. И. Лорие. Он орал, спорил, потом: «Пойдем, выпьем!»

Я прихожу с опозданием на консилиум в Кремлевке. Слышу:

— Посмотрите, вот он идет, вот. У него осталась одна извилина, след от кепки, больше у него ничего нет… Ты куда смотрел? Ты не сделал…

Какую-то ерунду я там не сделал. Поговорили. Юрий Иванович Лорие был абсолютно не прав. Но орал, потому что он был уверен, что прав. И что особенного? Наорал, потому что переживал. Я ему тихо объяснил, чтоб он пошел… и так далее. Поорали. Но орал он один. Чем кончилось?

— Андрей, пойдем, выпьем по рюмке чая!

А окружающие, кремлевские врачи — воспитанные, привыкшие к порядку. Один говорит:

— Как это? Я считал, что вы должны или на дуэль выйти, стреляться, или подать заявление, чтобы одного из вас выгнали с работы.

Ничего подобного, мы с Лорие на работе остались друзьями.

(УК 26-09-07)

О биографии академика М. И. Давыдова (р. 1947), директора Российского онкологического научного центра, президента РАМН

Если вы знаете биографию Давыдова, то она заключалась в том, что Блохин, увидев перед собой способного паренька-хирурга, сказал ему: «Знаешь что, Миша, делать тебе здесь нечего, поезжай в Подольск, там работает такой хирург Шапиро, вот та ты у него поучись». Это надо было быть Блохиным, он — великий деятель советской медицины, отличный онкологический хирург, который сказал ученику: Я, мол, не тот <кто тебе нужен. — Б. Г.>. Вот он — тот! И вот Миша учился у Шапиро той высочайшей хирургии. Он говорил: «Шапиро делал резекцию желудка 30–40 минут. В Москве, в Склифе — 4 часа, в 1-м «Меде» — 4 часа с пятью ассистентами. А он один — фьюить! И всё». И он этому там научился. Понимаете, это серьезная публика.

(УК 054)4-07)

О «волшебном» слове и тоне

Очень многое определяется тональностью. Вы помните, была такая детская притча насчет волшебного слова? Я могу сказать: «Капланская, дайте мне препарат!» Могу сказать: «Ирочка, дайте, пожалуйста, стекло». Смысловая нагрузка одна. Форма разная.

<…>

Александр Абрамович, возьмите под руку свою соседку, профессора Егорову, и выведите ее оттуда, чтобы она села. Да, да, да, идите, тут есть стулья. Ну, что? Они сидят, а дама стоит, да? Они опупели все.

<…>

Яшен Даминович, нам с Вами надо вести урок «Правила поведения». Вот я наблюдаю: входит заместитель директора. Ближайшего стула нет, ни одна задница от стула своего не оторвется, они сели и сидят. Помимо замдиректора, она еще профессор, заведует отделением, и, самое ужасное, она еще, извините, женщина. И чтобы кто-то встал — хрен тебе! Ты можешь представить себе это в дикой Средней Азии? Там за это башку бы оторвали. Ребят, все-таки, ну, будьте так, немножко… Извините.

(УК 12-11-04; 26-09-05; 17-10-05; 12-09-05)

«Что у больного — не знаю, но лечить умею»

Так говорил профессор Александр Николаевич Крюков, один из зачинателей отечественной гематологии и учитель И. А. Кассирского: Мы это сейчас отвергаем начисто, мы знаем, что делаем, и что у больного тоже знаем.

(УК 18-07-07).

Кассирский учит читать лекции

Когда я докладывал, Кассирский ждал только секунды, чтобы я запнулся. И тут же меня — бац!

Затыкал рот и рассказывал сам то, что хотел. Я выходил с докладом, ну, неприлично говорить — обкаканным. Вышел и — пфф!.. Он не давал мне продохнуть. Ну, я потом учился, чтобы, во-первых, говорить громко, во-вторых, не торопиться. Если ты не частишь, не суетишься, на полуслове ни один хам тебя не перервет. Если я говорю ясно, он вынужден со мной считаться. И таким путем Кассирский научил меня говорить, лекции читать и так далее. Это же творческий процесс — выступление, это же не ля-ля-ля… Это анекдот ты можешь рассказывать так ли, сяк ли. А здесь ты должен за шкирку взять аудиторию одной рукой, а другой — за горло, и — чтоб каждый тебя слушал, проклятый! Вот, я бы не сказал: «Больному был дан максипим». Э, нет! «Я больному назначил» — здесь маленький, маленький интервальчик, чтобы они все обострили внимание: — так, что же он назначил? — МАКСИПИМ.

УК 09-08-06; С. 775; [Кассирский и время, 2008]

«Дорогой мой учитель, всё, что ты делал, я об это вытер ноги»

Тогда предполагалось, что лейкоз — это болезнь созревания клеток, что-то вроде воспаления, вот надо найти витамины, и они начнут созревать. Это было повсеместно принятое понятие. Я выступил на утренней конференции со свойственной молодому человеку наглостью и говорю: «Иосиф Абрамович, это ведь всё чушь. Во-первых, они клональные, из одной клетки, во-вторых, они подчиняются законам изменчивости и отбора». Ха-ха-ха! И еще сказанул слово «прогрессия». Только один человек, самый старый, молча записывает. Посмеивается, но записывает. Он понял, о чем я говорю. Если перевести на русский язык, то я говорил примерно следующее: «Дорогой мой учитель, ты проработал 40 лет, всё, что ты знал, и всё, что ты делал, — это чушь собачья, я об это вытер ноги и объяснил тебе, что ты был дураком». Но его это никак не взволновало. Во-первых, это сказал его ученик, т. е., что бы он ни сказал, это — как если бы он сам <учитель. — Б. Г.> сказал. Во-вторых, к чему же обижаться? Если яйца стали учить курицу, так и слава Богу! Надо учиться. И он это всё записывал. И никаких проблем, никакой обиды.

(Уч. Совет ГНЦ, 05-04-05; [Кассирский и время, 2008. С. 152])

Ученик есть продолжение Учителя

Профессор В. П. Эфроимсон, сравнивая текст о патогенезе лейкозов И. А. Кассирского и не оставивший камня на камне <от традиционной. — Б. Г.> теории аутохтонности текст А. И. Воробьева, доказывающего клональность этих опухолей, советовал И. А. Кассирскому убрать из книги написанную им чушь. Вместо того чтобы обидеться, надуться, между делом наподдать молодому нахалу <это А. И. о себе. — Б. Г.>, Иосиф Абрамович расхохотался до слёз. «Этот старый еврей, может быть, хочет нас поссорить? Дурак! Это еще не ясно, кто из нас прав. Жизнь покажет. Но кто такой Андрей Иванович? Это же мой ученик!» Звучало примерно так: «Это же я сам, только — моложе и лучше»

[С. 772].

Но однажды Учитель перестал на год разговаривать с учеником

Помню как-то Иосиф Абрамович подошел к тяжелому больному при сепсисе: «Надо дать преднизолон!». А я, уже начитавшись, издал только один звук: «Хм!». После этого он год со мной не разговаривал. Потому что я, конечно, понимал, что он ерунду несет, но, с другой стороны, это все-таки учитель, и можно было вести себя более воспитанно, чем я себе позволил. И он обиделся, хотя был абсолютно, вдоль и поперек, неправ. Но и понять Кассирского легко. У него на глазах появился преднизолон, препарат, который всю клиническую картину решительно, напрочь изменил. Ну, конечно, он тыкал этот преднизолон, где надо и где не надо. Вот, где не надо, в частности, при сепсисе — это я уже видел, что его не надо, а он еще не увидел. И я нахально сделал этот вот жест, за что и получил.

(УК 09-06-06; [Кассирский и время, 2008])

Кассирский у больного академика Харитона

Вызвали Иосифа Абрамовича как-то к Юлию Борисовичу Харитону. Случился тяжелый озноб, высокая температура, ломает всё тело, в крови — высоченный лейкоцитоз. Смотрели многочисленные консультанты. Кассирский опоздал на консилиум изрядно. Злая профессура ждала разъяснения только высокого лейкоцитоза, а уж какую-то свою «концепцию» они приготовили. Пришел Кассирский, один спокойно расспросил больного, осмотрел внимательно всё. И горло посмотрел с лампочкой. Вышел. «Лакунарная ангина». Юлий Борисович говорил: «Надо было видеть лица коллег- профессоров».

[С. 782]

М. Д. Ковригина, директор ЦИУВ, министр здравоохранения СССР во время войны, и И. А. Кассирский

Мария Дмитриевна Ковригина открывает заседание Ученого совета… И опаздывает И. А. Кассирский. Она весь совет молча держит. Когда Иосиф Абрамович приходит, она говорит: «Ну, благодарю Вас, Иосиф Абрамович! 20 минут вот эти бездельники были вынуждены Вас ждать. Пожалуйста, садитесь. <К докладчику. — Б. Г.> Начинайте доклад!»

[С. 759]

Владимир Львович Найдин

Мастер мастеру не указ

Случай не надежен, но щедр.

В. Л. Найдин об академике А..И. Арутюнове (1904–1975), нейрохирурге, директоре Института нейрохирургии им. Бурденко (1964–1975)

А. И. Арутюнов встретился с Председателем Госкомитета по науке и технике СССР академиком Кириллиным и убедил его организовать в Институте нейрохирургии лабораторию по реабилитации выделить для нее штаты и деньги.

«Александр Иванович говорит <Найдину. — Б. Г.>:

— Чудеса в решете! Теперь давай в Минздрав, толкай бумагу, дальше я помогу. Только условие: лабораторией заведовать будешь ты. Но евреев других к себе не бери, партийцы не пропустят.

— А армян можно? (у меня на примете Володя Бежанов был).

— Еще хуже, ни в коем случае! Они хитрецы. Надуют тебя. Шутил, конечно».

[Найдин, 2005. С. 173]

Вот человеку плохо, и он падает на улице… а все окружающие стремятся в первую очередь его поставить. Поднимают, тащат его, а ему-то как раз очень хорошо полежать, он поэтому так быстро и упал. Ведь если бы он дома успел сказать, что ему плохо, то его обязательно бы уложили, а вот если не успел сказать и упал, то почему-то все будут ставить или, в крайнем случае, сажать. Наверное, потому, что лежащий ни с того, ни с сего человек нас пугает, тревожит.

[Там же. С. 226]

Тоже мне удивил! (об одной из Шнобелевских премий)

Доктор Ричард Стивенс из университета Киля получил премию в области медицины, доказав, что ругательства притупляют боль, особенно если удариться пальцем ноги.

(Цит. по «МК», 02. 10. 2010. С. 3)

Многие прорицатели, экстрасенсы и целители начали свою карьеру, после того как были неожиданно удивлены, что их полнейший вздор был принят публикой с вниманием и восторгом.

(Из кн.: Курашон В. И. Теоретическая и практическая философия в кратчайшем изложении. Казань, 2003)

Как Буденного хотели выдвинуть в Академию наук

На совещании у Сталина рассматривался вопрос о том, чтобы сделать маршала С.М.Буденного почетным членом Академии наук СССР. За выведение буденновской породы лошадей. <Кстати, почетными членами АН СССР уже были И. В. Сталин и В. М. Молотов. — Б. Г.> Почти все присутствующие не имели возражений. Только Сергей Васильевич Кафтанов, инженер-химик, работавший в то время председателем Комитета по делам высшей школы, выразил сомнение.

— Семен Михайлович — маршал, народный герой, широко известный человек, у него множество наград. Что ему добавит членство в Академии?

Сталин подумал, а потом сказал, обратившись к Кафтанову:

— Вот Вы и объясните Буденному, почему ему не надо быть в Академии наук.

А бывший командарм знал, что вопрос о его приобщении к ученому сообществу поставлен и обсуждается. Кафтанов нашел, однако, нужный заход. Он сообщил маршалу, что членство в Академии требует ежемесячного выступления с научными лекциями и докладами. Буденный заволновался, а затем заявил:

— Да зачем мне эта честь? Всё у меня есть, все меня и так знают. Отказываюсь!

(Цит. по Ю. А. Золотову из кн.: [Фелип и лр. 2010. С. 174]

Фольклорная шутка

Буденный начинает лекцию о коневодстве.

«Лошадь состоит из трех половин — передней, средней и задней, из которых самая большая — средняя…».

Как Галине Улановой выправили ногу

Петр Дмитриевич Горизонтов (1902–1987), академик АМН СССР, был профессором кафедры пато-

физиологии 1-го Меда. И еще он был ветеринаром. Уланова подвернула ногу, она у нас тут где-то выступала. И ей говорят, что, мол, у нас тут вправят.

Он берет ее ногу, что-то там делает, она взвизгнула. Он ей говорит: «Тпрру-у-у!.. Мать твою так!»

[Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 715]

Студенты на полевых работах, лошади в муке

Лошади однажды произвели ограбление склада, Было их четыре. Они долго ходили вокруг прочно поставленной десятиместной палатки-склада, водили мордами по тугому брезенту. На двери замок, снизу зацепиться зубами не за что. Одно из окон оказалось плохо завязанным. Туда и влезла лошадиная морда. Прямо у окна на стеллаже оказались 70-килограммовые мешки с мукой. У мешка с торцевой стороны есть за что взять. Лошадь вытаскивает мешок через окно и бросает его. Мешок от удара лопается, и вся лошадиная компания наваливается на муку. От дружного дыхания через ноздри подымается мучная пыль. Одна из лошадок сильно чихает, и лошадей окутывает сплошное облако муки. Они отбегают на время. Когда пыль оседает, снова бросаются к мешку. Конь-добытчик достает второй мешок муки. Тут их застают на месте преступления. От грив до копыт лошадки покрылись мукой и стали серым. Мука на мордах, ею, как пудрой, кокетливо вырисованы ресницы. Больше, чем съедено, втоптано в землю и разбросано.

(Из очерка С. Ф. Бегунова [Геология…Вып. 7. С. 372])

Цикличность в истории медицины и другие казусы

До Рождества Христова: На, съешь этот корешок.

Средневековье: Этот корень — языческое снадобье. Произнеси вот эту молитву.

XVIII в.: Молитва — это предрассудок. Выпей лучше эту микстуру.

XIX в.: Эта микстура — шарлатанство. Проглоти-ка эти чудесные пилюли.

XX в.: Эти пилюли неэффективны. Прими-ка лучше этот сильный антибиотик.

Нач. XXI в.: Этот антибиотик искусственный. На, съешь этот натуральный корешок…

([Электронный источник] http://www.geneforums.com/topic608.htnil)

***

В мединституте идет лекция. Профессор говорит:

— Прежде чем назвать вам тему сегодняшней лекции, я вам расскажу случай из собственной жизни. Когда я был студентом, мне нравилась одна девушка. Нравилась она и еще одному студенту. Девушка отдала предпочтение тому студенту. Я остался с носом, а тот молодой человек — без носа. Теперь я вам объявлю тему сегодняшней лекции: «Сифилис и его последствия».

В медицинском институте приходит на экзамен студентка, которая ну ничего не знает. Профессор (показывая на лоб) спрашивает:

— Какая это кость?

— Лобковая.

— Вы хорошо подумали? — Да.

— Тогда это что?..

***

Одна девушка училась в мединституте на хирурга. Летом ее направили на практику в местный медгородок, в хирургическое отделение. Однажды ей пришлось ассистировать на операции удаления аппендикса (ну, там, щипчики всякие подавать, обрезки принимать…) Надо заметить, что «клиентка» попалась нехуденькая. Опытный хирург привычным движением рук вынул все внутренности, отрезал что надо, почистил, стал складывать обратно, и тут появилась маленькая проблема: один пласт подкожного жира никак не хотел никуда обратно укладываться. Врач его и так приложит, и эдак, а его как будто тут и не было! Хирург ненадолго задумался, и со словами: «Ааа, хрен с ним!..» — отрезал этот шматок, повернулся к практикантке и, улыбаясь, шлепнул его ей на спецподнос со словами: «Держи! Картошку дома поджаришь!»

Звук падающего тела, звон подноса…

***

Идет экзамен в медицинском ВУЗе. Профессор спрашивает студента:

— Назовите стандартное оборудование прививочного кабинета.

— Спирт, кушетка, медсестра.

***

Лучший способ успокоить девушку, когда она в истерике, — объясняет психиатр студентам, — это поцеловать её.

— Скажите, профессор, а как проще всего довести её до истерики?

***

Проходил я после окончания института практику в реанимации. И вот однажды весной привозят парня — жертву несчастной любви. Надо сказать, по весне таких идиотов просто пачками в больницы привозят, гормоны бушуют. Тот паренек чем-то травился, но не до конца. Откачали его, капельницу сделали. А поскольку все это время он орал, что жить без нее не будет, убьется, — то его ремешками к кровати и прикрутили. Поскольку с пареньком все в порядке, то надо его из реанимации перевозить, что мне и поручили. Везу я его с капельницей, а он никак не успокаивается, орет. Мне это маленько надоело и решил я приколоться.

— Ах так говорю, жить не хочешь, ну и не надо, будешь донором органов, и отсоединяю у него капельницу. Действие безвредное, однако эффект производит тот еще. И везу его дальше. Он притих. Подхожу к лифту. А надо сказать, что везти его можно было двумя путями: поверху, и через подвал, где морг. Так вот захожу в лифт, меня спрашивают куда: Наверх, или в морг? Я говорю: «В морг». Паренек белеет и начинает что-то бормотать о врачах-убийцах. Когда добрались до низа, он начал орать уже во весь голос: Спасите, помогите, убивают! А все видят, что человек явно не в себе, ремнями к кровати прикручен и внимания на это никакого не обращают, кто-то успокаивает: «Это не больно; потерпи; раз! и готово! и т. д.» Паренек понимает, что это явно вселенский заговор, вспоминает все фильмы, где у людей вырезают органы и впадает в полную прострацию… Когда добрались до палаты, на него смотреть стало страшно, лежит весь белый, покорный судьбе. Больше он покончить с собой не пытался, шоковая терапия!

(Андрей, ИН)

***

Врач студентке-практикантке:

— Я, кажется, поручил вам взять кровь у пациента из шестой палаты?

— Да, доктор, я взяла. Ровно 5,2 литра.

***

Российские медики открыли новое средство от гастрита. Берете бульонный кубик «Галина Бланка» и… сразу в мусорное ведро!

***

Диалог:

1-й студент:

— Отгадай: мужской орган из двух букв, одна из них У.

2-й студент (после долгой паузы):

— Нет такого!

1-й студент: Правильно, у тебя нет такого. Это УМ.

(Из выступления М. Н. Задорнова по ТВ)

***

Латинская пословица, бывшая в ходу у студентов в 60-70-е гг.:

Fortuna поп penis est — in manus поп recepis.

***

Сценка в аптеке

Утро. К стойке подходит бомж, протягивает несколько рублей.

— Дай 10 флаконов валерьянки!

Аптекарша дает ему флаконы и говорит:

— А закусить есть?

Он: «А тебе какое дело. Направляется к выходу». Через минуту возвращается, протягивает ей новый чек.

— Дай пачку аскорбинки!

Она дает аскорбинку:

— Вот, я же говорила…

(Наблюдалось лично автором-составителем в конце 1980-х, в аптеке на Ордынке, рядом с ВИМСом)

***

Лошадь сломала ключицу

На ветеринарном факультете профессор спрашивает студента:

— Как бы вы поступили, если бы лошадь упала и сломала ключицу? Студент начинает объяснять. Профессор прерывает его:

— Прежде всего, вам бы следовало позвонить в зоологический музей и сообщить, что вы обнаружили единственную в мире лошадь с ключицей.

Аборт корове

Экзамен в сельхозакадемии. Студент отвечает отлично, и тут ему задают вопрос:

— Скажите, а можно ли сделать аборт корове?

Студент ответа не знает, он начинает изображать, что у него возникла экстренная ситуация с кишечником и получает разрешение выйти в туалет. Вбегает туда и спрашивает там другого студента.

— Слушай, ты не знаешь — корове можно аборт сделать?

Второй студент спокойно закуривает:

— М-да-а-а, мужик, ты попал…

Позавидуйте быку!

Лекция в сельхозинституте. Профессор:

— Один здоровый бык-производитель должен иметь в день до двенадцати совокуплений…

Женский голос из первого ряда:

— Профессор, повторите, пожалуйста, это для последнего ряда!

Мужской голос из последнего ряда:

— Скажите, профессор, речь идет о совокуплениях с одной коровой или с двенадцатью?

— С двенадцатью, конечно…

— Спасибо, повторите, пожалуйста, это для первого ряда…

Молчите — иначе придется усыпить

Профессор ветеринарной академии говорит студентам:

— Главное отличие нас от медиков в том, что наши пациенты никогда не могут рассказать о своих проблемах. Вот, помню, был такой случай с одним из моих коллег, который решил показать врачу, насколько нам труднее работать. Он заболел и вызвал доктора. Тот приходит, спрашивает:

— Что у вас болит? Ветеринар отвечает:

— А вот нам пациенты не рассказывают, что у них болит.

Тогда врач поворачивается к жене ветеринара, выписывает рецепт, дает ей и говорит:

— Выпаивайте это ему трижды в день, если не поможет — придется усыпить.

Б. Гринберг:

Заир. Оспа да псориаз.

[С. 37]

Фотоальбом

Я и медакадемия!

Я и модосодомия!

Я в речке в век червя.

Мы — две б…, обе — в дым.

[С. 42]

В. Либо:

— Ментол глотнем?

Никто бы не ввел ежу желе в вены!

[С. 56]

П. Овчинников:

И нес он, леча насморк, синеву агонии, гамму и ум магии.

Нога у вен искромсана. Челн осени.

И. Розенштейн:

«Китам» верь, ревматик!

B. Рушкис:

Гром и мат, а там и морг…

А. Сарлык:

Ищи пенис и не пищи!

Э. Скуржинский:

Нежу — не нежу, но ОН уже ненужен.

C. Федин:

Зов 03.

Фольклор:

Ешь немытого ты меньше!

Б. Горобец:

Сукразит сук разит

— …Снова Каином?

— С новокаином.

[С. 80] [С. 82] [С. 83] [С. 86] [С. 90] [С. 95} [С. 113] [С. 142]