Перебежчик

Дж. С. Андрижески

Перебежчик

(Мост и Меч #7,5)

Перевод: Rosland

Редактура: Rosland

Русификация обложки: Alena_Alexa

Глава 1. Деконструкция

— Мы редко слышим тут такое, брат…

Ревик резко поднял взгляд.

Его тело уже напряглось, наполовину принимая бойцовскую стойку.

Он не слышал, как вошёл другой мужчина. Он не слышал звук двери. Что-то в этих бесшумных ниндзя-шагах и движениях монахов до сих пор заставляло его подпрыгивать как кота всякий раз, когда они подкрадывались к нему.

Они бы с легкостью заставили устыдиться большинство видящих-ассасинов.

— …Музыку, — пояснил монах.

Пожилой видящий улыбнулся ему, поднимая ладонь в жесте мира. Он подождал, пока Ревик отступит назад, истребив или ослабив более агрессивные аспекты своей позы. Как только он это сделал, монах изменил направление своей ладони без капли обвинения.

Ревик проследил за взглядом другого видящего через своё плечо, к маленькому музыкальному проигрывателю и его слегка потрескивающим динамикам.

Стоя на каменной полке, он извергал паршивую запись одного из старых альбомов Ревика. Дребезжащая мелодия странным эхом отдавалась от стен его маленькой, похожей на камеру комнаты, которая являлась скорее пещерой, нежели нормальной монашеской кельей.

Где-то в эти несколько минут тишины Ревик понял комментарий монаха.

Его глаза скользнули обратно к старшему видящему.

Наконец-то опомнившись, он поклонился.

Как и большинство здешних постоянных обитателей, мужчина-монах носил свободные одеяния песочного цвета. С простодушной улыбкой и открытым лицом он был более дружелюбным и весёлым, чем многие пожилые монахи, особенно те, что большую часть времени медитировали.

Он также был любопытным, особенно в отношении Ревика.

— Что это, брат? — спросил монах, и в его светло-голубых глазах жил проблеск интереса. — Музыка, которую ты слушаешь. Она человеческая, так?

Ревик сдержал желание фыркнуть.

Боги. Последние несколько лет он сам будто жил в своём маленьком мирке, но никогда в жизни он не встречал созданий, которые настолько отрезаны от мира, как традиционные видящие, обитавшие здесь, в пещерах Памира.

Но его предупредили, что надо обуздать сарказм.

Особенно со старшими монахами.

Его предупредили выказывать уважение и не забываться при ответах на искренние вопросы вышестоящих лиц, и неважно, как эти вопросы звучали для его более пресыщенных ушей.

Нынешние учителя Ревика считали, что его склонность искажать спонтанные ответы сарказмом — это способ избегания.

Наверное, они правы.

И всё же негативность, сарказм, цинизм… сломать эти привычки оказалось непросто.

— Да, брат, — вежливо ответил он. — Человеческая. Эта музыка.

— А как она называется? — спросил видящий всё с таким же любопытством в глазах и голосе. — У неё ведь есть название, да? У этого типа музыки? Мне оно знакомо?

Подавляя пульсацию в голове, интенсивное ощущение клаустрофобии, сдавливавшее его грудь каждый раз, когда он проводил слишком много времени в этой комнате, Ревик удерживал на лице маску разведчика. Всё ещё стараясь контролировать свой свет, он сделал приглашающий жест одной рукой, зовя видящего войти в комнату.

— Они называют это рок-н-ролл, — бесстрастно ответил он.

Видящий улыбнулся как ребёнок, сцепив руки перед одеянием.

— Рок-н-ролл? Интересное название, не правда ли?¹ — он посмотрел на проигрыватель, словно изучая через динамики природу существ, издававших звуки. — Это ведь тип музыки, да? — не унимался монах с китайской внешностью, и в его голубых глазах жило то любопытство. — Как называется данный коллектив?

— Группа, — бездумно поправил Ревик.

— Группа, брат?

— Они называют себя «группами». А не коллективами. Уже нет.

Прилив нетерпения ударил по свету Ревика, когда монах с интересом закивал.

Ревик подавлял интенсивное раздражение от того, что его потревожили как будто безо всякой причины, если не считать того, что любопытный монах разглядывает дешёвый кассетный магнитофон. Потирая лоб, Ревик постарался подавить своё раздражение, избегая глаз мужчины.

Его негодование не рассеялось.

Нельзя сказать, что здесь ему давали много уединения.

Они наседали на него практически весь день, каждый день, не считая периодов сна.

Почему, бл*дь, они просто не оставят его в покое на несколько минут? Он уже не мог представлять для них какую-либо угрозу.

Стирание разума, проведённое Вэшем и его разведчиками, когда Ревик ушёл из Шулеров, сделало его безвредным как кастрированный котёнок. Чёрт, да он едва мог функционировать самостоятельно, прожив столько лет в Пирамиде Организации.

Он чувствовал себя беззубым.

Более того, ему казалось, что ему нечего предложить кому бы то ни было — хоть угрозу, хоть… упасите боги… какую-то пользу.

Даже думая об этом, Ревик боролся со своими мыслями.

Он знал, зачем пришёл видящий.

В последний час или около того Ревик позволял себе немало негатива, включая и один из худших приступов боли разделения за последнее время. Его уже предупреждали, что не надо пытаться соблазнить монахов анклава, хоть мужчин, хоть женщин, так что в такие времена он начал прятаться в своей комнате.

Надо было им понять бл*дский намек и оставить его в покое.

Даже понимая, что другого мужчину к нему привело сострадание, Ревик не мог ослабить свою злость.

Когда старший монах прошёл глубже в комнату, у Ревика перед глазами промелькнул образ. Тёмный, стремительный. Он исчез так же быстро, как появился, но встревожил достаточно, чтобы заставить вздрогнуть и оставить резкий привкус во рту.

Это также вынудило его сделать шаг назад, увеличить физическое расстояние между ним и другим мужчиной.

В этом образе он воткнул складной нож в глаз мужчины-видящего.

Может, дело в свете.

Может, дело в том, что монах смотрел на него… видел его.

Может, дело в бл*дской невинности…

(«Как у овцы», — пробормотал его разум)

…открытости света монаха, сострадании без цинизма, без какого-либо злого умысла.

Может, дело в факте, что они не оставляли его в покое, бл*дь.

— Брат? — позвал монах.

В голосе старшего видящего звучало терпение, а также интенсивный свет. Теплота его света вплеталась в Ревика, пока он стоял там…

(«Вероломный, — обвинил разум Ревика. — Нежеланный, незваный»).

…удерживая его, давая ощущение стабильности, закрепляя его свет в менее злом, менее агрессивном пространстве.

Ревик неохотно позволил другому мужчине уговорами выманить его и убрать наиболее резкую злость.

Через несколько секунд он резко выдохнул.

Затем покачал головой, прищёлкнул языком и потёр виски ладонью.

Теперь он вообще не смотрел на пожилого монаха.

— Stones, — бесцветно пробормотал он. — Они называют себя The Rolling Stones, брат.

Другой видящий послал тёплый импульс света в грудь Ревика.

Там жило веселье, но также интенсивное понимание, настолько абсолютное, что Ревику пришлось сдержаться, чтобы не наорать на него. Сострадание угрожало вырвать из него больше слов, хотя его собственные реакции вызывали у него тошноту, порождали такой сильный прилив ненависти к себе, что ему снова пришлось сдержаться, чтобы не заорать на монаха.

«Терпение, брат Ревик, — мягко послал мужчина. — Ты слишком строг к себе».

«А если я пырну одного из вас в горло, мой хороший брат? — горько послал в ответ Ревик. — Тогда ты будешь думать обо мне в тех же благородных выражениях?»

«Не пырнёшь».

«Ты не можешь этого знать. Я делал это прежде. Много раз».

«Не здесь».

«Какая разница, где я? — прорычал разум Ревика. — С кем я? Ты думаешь, что я такой религиозный и не убью служителя религии? Ибо поверь мне, убью. Это я тоже делал ранее».

Но правда в том, что Ревик этого не делал.

Насколько он мог помнить, во всяком случае.

Более того, в отличие от вещей, которые он не помнил, но подозревал, что делал, или каким-то образом знал это, в данном случае такого чувства не было. Он не думал, что за свою жизнь убил многих монахов, какие бы ужасные вещи он ни делал в остальном, пока жил внутри Пирамиды Шулеров.

Почему-то, услышав ложь в своих словах, он слегка расслабился.

Голубые глаза старого монаха сделались более пронизывающими, губы тронула лёгкая улыбка.

«На самом деле, брат, сейчас ты намного лучше выражаешь эти мысли там, где мы можем их видеть. Это прогресс, даже если это не кажется таковым».

Ревик издал короткий смешок.

Он едва не подавился.

Монах, Тулани, лишь улыбнулся.

«Мысли имеют силу, когда речь идёт о видящих, это правда, — послал Тулани с тем же весельем в своём свете, задумчиво глядя на Ревика. — Но мысли всё равно не то же самое, что и действия, дорогой брат. Даже у видящего на твоём этапе духовного роста».

Он проигнорировал взгляд неверия, который Ревик бросил на него после комментария про «духовный рост».

«Мысли несут в себе свои кармические последствия, — добавил монах. — Но не делай эти понятия равнозначными в своём сознании. Если ты подумал о чём-то, ты не должен относиться к этому так, будто уже сделал это, возлюбленный брат».

«А что, если я хочу это сделать? — послал Ревик, крепко сжимая челюсти. — Что тогда?»

Монах мягко прищёлкнул языком в знак укора.

«Не трать время на беспокойство о том, что можешь сделать или не сделать, основываясь только на беглых импульсах, — он сделал успокаивающий жест, используя свой свет. — Теперь мы боимся тебя намного меньше, чем раньше, брат Ревик. Когда ты не выражал перед нами никаких чувств, отказывался говорить с нами о том, что происходит в твоём свете… вот тогда мы тебя боялись».

Ревик покачал головой.

Но он не пытался спорить.

Улыбка монаха стала чуть шире.

«В любом случае, брат, я почему-то сомневаюсь, что тобой в данный момент действительно движет жестокость. По крайней мере, не та жестокость, которую ты себе воображаешь. Думаю, если бы я был твоим типом в другом отношении, импульс ударил бы по тебе иначе».

Ревик издал отрывистый смешок.

Этот показался почти искренним.

Но он всё равно не смотрел на другого мужчину в упор.

Когда пауза затянулась, он признал посыл монаха своим жестом, затем отступил глубже в комнату, когда монах пошёл в его сторону.

Вместо поддержания такого же расстояния Ревик удвоил его, крепко прижимая одну руку к груди. Этот жест казался ему обороняющимся, но он не мог решить, то ли защищает себя от другого видящего, то ли наоборот.

«Ты слишком строг к себе, брат, — повторил монах. — Не кори себя за чувства. Кармические последствия за мысли и без того достаточно суровы».

Ревик кивнул.

Но если честно, на деле он не слушал.

Даже теперь он прислушивался лишь к половине их слов.

Он старался оттолкнуть ту часть его, что устала от этого, что хотела погрузиться в другую депрессию, основанную на тяжёлом ощущении тщетности.

Молчание между ними затянулось.

— Ты готов, брат? — спросил видящий вслух.

Ревик кивнул, но не приложил усилий, чтобы сдвинуться с места.

Не дожидаясь, Тулани плавно развернулся на босых пятках. Он вышел через единственную дверь в похожей на камеру комнате, уходя так же бесшумно, как зашёл.

После очередного резкого выдоха Ревик смирился, что придётся последовать.

Подойдя сначала к полке, он наклонился, чтобы отключить маленький кассетный магнитофон в тот самый момент, когда заиграла «Paint it Black»².

Он невольно посчитал это подходящим.

Деревянная дверь открывалась в грубо вытесанный коридор, который перетекал в обширный лабиринт проходов, пересекавшихся и разветвлявшихся вверх и вниз на бесчисленные этажи внутри каменной крепости, составлявшей эту часть Старого Города.

Монастырь был самым старым в Памире и потому старейшим из существующих… по крайней мере, из существующих на данный момент.

Он находился в сегменте подземного города прямо напротив места, где тренировался прославленный Адипан с самого момента создания этой группы разведчиков.

Ревик считал ироничным, что в детстве он фантазировал, как будет жить здесь.

Конечно, он воображал себя на другой стороне диады, защищающим свет города. Он воображал себя в Адипане, а не сломленным мужчиной, живущим в покаянии с кучей старых монахов… монахов, которые как минимум изначально воспринимали его как несколько пугающую и смертоносную диковинку.

Он знал, что быть здесь — это привилегия.

Сам факт того, что тебе разрешали входить в эти каменные стены — это привилегия.

Это всё равно ощущалось как тюрьма.

Наблюдая, как Тулани босиком идёт по вытесанным из камня коридорам перед ним, Ревик ощутил, как в его свете пронёсся шёпот поражения.

Он не мог остановиться, даже зная, что пожилой мужчина наверняка это почувствовал.

Он бы никогда не подумал, что кучка коленопреклонённых монахов измотает его до такой степени. И не посредством вбивания в него своей идеологии, хотя временами они читали ему нотации, совсем как Тулани вот сейчас. Даже не посредством изменения его света или принуждения, чтобы он увидел мир таким, каким они его видят.

Нет, большая часть того, что делали священные видящие Памира после прибытия Ревика — это просто отражение Ревика обратно ему же в лицо.

Они показывали Ревику Ревика — без масок, притворства, фильтров, историй, псевдо-мифологии или оправданий, которые он разработал для себя за годы.

Они показывали ему его собственный разум.

А потом просто сидели.

И ждали.

Они ждали и наблюдали, как Ревик реагирует на увиденное.

Время от времени они подходили к нему, обычно с добротой, часто со словами поощрения, иногда с мягким советом.

Бл*дь, это было невыносимо.

И всё же, как оказалось, терпение Предков превосходит даже его собственное.

Тут даже состязания не было.

В битве силы воли за душу Ревика, за его взгляды на мир, за его взгляды на самого себя… он определённо проигрывал.

Он честно не мог решить, хорошо это или плохо.

Глава 2. Вода на камень

Если уж на то пошло, с тренировочной сессии Ревик вышел ещё более злым.

Он ожидал, что останется один, хотя бы когда вернётся в свою монашескую келью.

Он жаждал одиночества, нуждался в нём к данному моменту, даже если это означало вернуться в ту бл*дскую пещеру без света и воздуха на остаток дня и вечера.

Он всё сильнее гадал, может, они затолкали его в такую крохотную келью нарочно, зная, что он клаустрофобик.

В этих пещерах существовали комнаты с настоящими окнами.

В некоторых даже имелась настоящая вентиляция, выходившая наружу.

Ревик видел много пустующих комнат такого типа, пока бродил по туннелям. Он знал, что у монахов было предостаточно места, поскольку монастырь значительно сократился за годы после Первого Контакта, когда монахов убивали вместе с остальным их народом.

Это даже не считая остального подземного города, который теперь был по большей части заброшен, как и пещеры, прилегавшие к официальным местам обитания монахов.

Ревик не был монахом.

Он мог бы жить в тех пещерах.

У них была масса вариантов в плане комнаты для его проживания.

Они также наверняка знали, что он не особо захочет признаваться в своём дискомфорте, хотя бы потому, что не захочет обсуждать его причины или конкретные инциденты в прошлом, приведшие к возникновению у Ревика клаустрофобии.

Его клаустрофобия — это его личное дело, чёрт возьми.

Тулани, старый монах, пришедший в комнату Ревика и спрашивавший его о музыке, наверняка согласился бы с ним в этом отношении… а потом предложил бы Ревику всё равно поговорить об этом ради его же пользы, а не ради других.

Ревик гадал, не приставили ли Тулани к нему.

Пожилой монах, возможно, держался поблизости, чтобы не оставлять Ревика слишком часто наедине со своими мыслями… или не дать ему совершить самоубийство, если уж на то пошло, или не дать обдумать побег. Возможно, он просто присутствовал, чтобы более пристально наблюдать за реакциями Ревика.

Ревик также иногда гадал, вдруг Тулани нарочно задерживается слишком долго, ждёт, когда Ревик сорвётся… переживёт некий нервный срыв, который они все смогут наблюдать и использовать, чтобы вывернуть его наизнанку.

К этому моменту Ревик понимал, что какими бы «невинными» ни выглядели монахи, они явно умели разбираться в сложной психологии. И они не были дураками, даже если Ревик испытывал искушение считать их таковыми. Правда в том, что они брали его измором.

Терпеливо, медленно, по-доброму… стратегически.

«Тренировочные» сессии Ревика тоже были частью этого процесса. В данный момент они состояли из открытия структур в свете вокруг его aleimi-сердца, а это упражнение на страх, раздражение, смущение, боль и скорбь.

В основном на страх.

Он ненавидел чувствовать себя таким уязвимым.

Под конец даже дышать было больно.

Спустя четыре с лишним часа попыток медитации с кучкой счастливых довольных монахов, которым весь процесс казался беспроблемным и просвещающим, Ревику хотелось пробить стену кулаком. Или головой.

Как минимум ему очень хотелось побыть одному.

Он знал, что прятаться от остальных — это по-детски.

Он знал, что это ребячество — избегать сближения с кем-то из монахов, держаться за свою музыку, за свои книги, за прежние связи с миром… за тот факт, что он читал хоть одну бл*дскую газету за последние пятьдесят лет.

Но он не мог отбросить упрямое желание держаться за эти вещи.

Он не мог отбросить нежелание по-настоящему понимать их мир.

Он знал, что они называют это привязанностью, избеганием, своего рода зависимостью, и он даже в некотором роде соглашался с ними. Он видел и понимал, как это удерживает его свет и разум в определённом состоянии, которое не было для него полезным, особенно сейчас.

Просто ему было всё равно.

А может, он переживал об этом не настолько сильно, чтобы измениться.

Они снова и снова говорили ему, что не будут удерживать его здесь, что для него нет угрозы заточения, и они не принудят его быть монахом вечно.

Ревик это понимал. Он знал, что они не желали ему вреда, не пытались промыть ему мозги или что-то навязать, завербовать его во что-то… но он всё равно боялся этих вещей. Проведя годы в конструкции Шулеров, которые лепили его разум по своему усмотрению, меняли саму его суть, он ужасно боялся повторения того же, но с другими хозяевами… и неважно, какими бы «безобидными» эти хозяева не казались со стороны.

Ревик не доверял себе.

По той же причине он не позволял себе слишком сближаться.

Вместо этого он изолировал себя, хоть и ненавидел ощущение отстранённости. Он держался за вещи, хотя понимал, что эти вещи его не определяют, и ненавидел то, каким стёртым он чувствовал себя. Он ненавидел незнание того, кем он был теперь. Он ненавидел понимание того, что для остального мира он исчез.

Он ненавидел то, каким незначительным он чувствовал себя.

Будто последние тридцать лет его жизни прошли абсолютно впустую.

Даже хуже… те годы теперь ощущались как движение вспять. Ревик смотрел на то, кем он был под началом Организации, и видел лишь заблуждения.

Конечно, монахи несколько иначе воспринимали это всё.

Монахи говорили Ревику, что его депрессия носит не только психологический, но и органический характер. Они сравнивали это с наркотической зависимостью, говорили, что он скучал по симбиотической природе Организации и тому, как они питались от света друг друга. Они говорили Ревику, что он сделался совершенно зависимым от организации, пока жил в их сети видящих.

Они называли ту сеть «Пирамидой».

Они называли Организацию «Шулерами».

Монахи говорили ему, что его свет серьёзно повреждён от жизни внутри Пирамиды Шулеров. Они говорили, что да, ему промыли мозги, но что более важно, на его свете паразитировали и ломали его так, чтобы Ревику тяжело было жить без них.

Шулеры «отплатили» ему за это насилие, давая иллюзию силы, а также чувство предназначения. Монахи объяснили ему, что большая часть «власти» Ревика внутри Пирамиды тоже была иллюзией, достигаемой лишь посредством насилия над светом каждого видящего, который стоял ниже него на ступенях Пирамиды.

Всё это казалось Ревику правдой.

Более того, он ясно видел это, когда они показывали ему световые диаграммы того, как Пирамида функционировала на самом деле. По сути Шулеры крали у него, а Ревик крал у нижестоящих видящих, а иногда и у вышестоящих.

Монахи сказали, что он страдает отчасти из-за того, что сейчас отстраивает поломанные части своего света, чтобы иметь возможность стоять на своих двоих.

Они сказали, что до тех пор он был наркоманом, кричащим от боли из-за дыры в его свете… кричащим от боли, потому что он скучал по симбиозу Пирамиды.

Они говорили, что его психологическая боль тоже исходила в основном от этого.

И это тоже казалось Ревику правдивым.

Как бы ни было стыдно признаваться, он скучал по власти, одалживаемой ему Пирамидой, даже если эта сила и власть были украденными. Возможно, ещё сильнее он отчаянно скучал по чувству предназначения, которое Организация давала его жизни.

Монахи уверяли его, что всё это — часть процесса.

Они считали это «необходимой болью», чтобы пройти через развившуюся у него «зависимость» от света Шулеров. Они предупреждали, что Шулеры лишили его истинной независимости разума, пока он был с ними. В результате он утратил способность поистине понимать свой разум или принимать свои решения.

Они говорили, что в результате он утратил веру в себя.

Они говорили, что всё это вернётся.

Они обещали, что это вернётся, если он не сдастся.

И как бы это ни раздражало Ревика до чёртиков, это тоже казалось правдой.

И всё же он подозревал, что дело во многом не в промывании мозгов и не в повреждении его aleimi-структур, а скорее в том, что он искренне скучал по временам, когда он был частью мира. Когда он был причастен к чему-то. Он скучал по знанию происходящего. Чёрт, да он даже не знал, чем закончилась последняя человеческая война, в которой он участвовал.

Он не знал, крутили ли по радио его любимые человеческие группы.

Он не знал, занимали ли политики те же посты, носили ли люди ту же одежду, какие разразились скандалы, какие вышли фильмы.

И ещё это стирание разума, которое Вэшу пришлось провести в рамках соглашения, на условиях которого его отпустили Галейт и Шулеры.

Из-за этого Ревику не хватало некоторых кусков — чёрных пятен, где когда-то жил его разум, где когда-то жил он сам. Эти пустые, похожие на бездну пространства окружались смутными эмоциями, предубеждениями и желаниями, вещами, которые притягивали его, но без конкретных деталей, без чего-либо, помогавшего ему осмыслить собственные чувства.

Он больше не помнил значительные куски того, что делал после окончания Второй Мировой Войны. Он натыкался на «кармашки» горя, вспоминал лица, беглые образы того, что ощущалось знакомым.

Он вспоминал лица некоторых людей, которых он убил.

Он даже время от времени вспоминал счастливые моменты.

Он определённо помнил некоторые более развращённые детали.

Однако ничто не задерживалось достаточно долго, чтобы он знал, что делать с оставшимся, или вспоминал, какие куски того теперь принадлежали ему.

Он помнил Кали.

Он помнил свой перелёт из Вьетнама.

Однако монахи сказали ему отпустить это всё.

Они советовали Ревику попробовать посмотреть на себя новыми глазами, заново узнать, не позволяя тем старым способам восприятия себя окрашивать его впечатления. Они говорили, что он не видел себя отчётливо, ни в хорошем, ни в плохом. Они говорили, что он не мог ясно видеть свои способности, других и то, как другие видели его.

Но Ревику не хотелось.

Ревику не хотелось отпускать это всё.

Однако даже тогда, когда он пытался противиться им, он не мог достаточно ухватиться за свой разум, эмоции или воспоминания, чтобы от этого был какой-то прок.

По словам Вэша, он провёл тут почти пять лет.

Пять лет, и никто не сообщил ему ни капельки новостей, даже относительно того, закончилась ли американская война во Вьетнаме, и живы ли его друзья в Организации.

Он сходил тут с ума, бл*дь.

Он реально начинал сходить с ума.

Монахи, конечно, называли это «прогрессом».

У Ревика для этого имелись другие слова.

Он бормотал и даже кричал им эти слова уже месяцами, но и на это они мало реагировали.

Он хотел, чтобы они отреагировали, бл*дь.

Он хотел, чтобы они время от времени сердились на него. Он хотел, чтобы они кричали в ответ, наказывали его за дерьмовое поведение. Чёрт, да иногда ему хотелось, чтобы они его побили.

Но они никогда этого не делали. Они не давали ему оснований для отпора, что только делало хуже его раздражение, смятение и отвращение в адрес самого себя.

Он гадал, что они сделают… что они реально сделают… если он просто уйдёт.

Если он однажды ночью просто выйдет из этих холодных сухих пещер, спустится по горам к ближайшему островку цивилизации, напьётся до усрачки, изо всех сил постарается потрахаться столько раз, сколько вынесет его член и свет… будет ли им до этого дело?

Придут ли они вообще за ним?

Одна лишь мысль об этом заставляла его член твердеть. К коже приливала кровь, свет змеился и искрил как сердитый, раздражённый разряд электричества.

Gaos. Он не мог сейчас начинать думать о сексе.

Правда не мог.

Но он мусолил эту идею.

Он мусолил её, зная, что не сделает этого, понимая, почему не сделает этого. Понимая, что покаяние — это такое же условие, на котором Шулеры его отпустили… на котором Галейт его отпустил в рамках соглашения с Вэшем не приходить за Ревиком после его дезертирства. Понимая, что он не пригоден для жизни в бегах, как и для жизни монахом.

Понимая, что это не истинная причина, просто ещё одна дерьмовая история, которую он скармливал своему эго, чтобы оно умолкло.

Ревик всё ещё проделывал этот свой еженощный ритуал, когда достиг до двери похожей на пещеру камеры…

…и застыл.

Его свет метнулся вперед, подтверждая то, что он почувствовал.

Кто-то его поджидал.

В его комнате кто-то был.

Кто-то незнакомый.

Глава 3. Запрос

Ревик переключился в режим разведчика. Перемена произошла быстро — так быстро, что его разум не успел сформулировать ни единой сознательной мысли.

Его свет включился в режим оценки.

Затем, почувствовав, что внутри этих каменных стен находятся разведчики, а не монахи, aleimi Ревика ожесточился, переключаясь в более агрессивную форму самообороны.

Конечно, при этом от него не ускользнула ирония — даже когда он ненавидел свою собственную жизнь, какая-то часть его боролась за её защиту с бдительностью, граничащей с патологией.

Несколько нюансов относительно быстро успокоили эту повышенную бдительность.

Кто бы ни ждал его там, они не пытались спрятаться от него. Они также не пытались скрыть свои сканирования, что в этикете видящих являлось более-менее вежливым способом приблизиться к свету незнакомца, когда вы хотели узнать о нём больше.

Во-первых, это дало другому видящему возможность закрыться щитами.

Тем не менее, этот контакт с новой силой пробудил в Ревике тошноту от разлуки.

Бл*дь. Кто бы это ни был, он определённо не монах.

Монахи придумали какой-то способ, по крайней мере, в отношении Ревика, чтобы уберечь их свет от проявления худших аспектов его лишения.

Конечно, на самом деле это не помогало. Он всё ещё ловил себя на том, что пялится на некоторых из них, в зависимости от специфических частот их света.

Даже подумав об этом, он пожалел, что не нашёл этим утром времени подрочить.

Он пожалел, что не сделал этого перед тем, как ему придётся иметь дело с тем, кто, чёрт возьми, находился сейчас в его комнате.

Юмор окрасил всё пространство Барьера вокруг него.

Ревик мог поклясться, что в нём он слышал настоящий смех.

К его лицу прилило тепло, когда он понял, что означал этот юмор.

Они могли его слышать. Даже за щитами, хотя он ещё не издал ни звука, который сообщил бы им, что он за дверью… они могли слышать его мысли.

«Всё в порядке, брат», — прошептал голос в его голове.

Видящий, стоящий за этим, послал вместе со словами тёплый, насыщенный импульс уверенности.

«Хочешь верь, хочешь нет, но нельзя сказать, что я совсем незнаком с подобными ситуациями, — печально добавил мужской голос. — Я не обижаюсь на твои трудности, связанные с тем, что ты так долго жил в условиях целибата. Как и кто-либо из моей команды. И каковы бы ни были твои проблемы на этом фронте… к которым я не испытываю ничего, кроме глубочайшего сочувствия, брат мой… Подозреваю, что на самом деле я не в твоём вкусе».

Челюсти Ревика напряглись.

Он мало что мог сказать в ответ. Видящий в его комнате уже совершенно ясно дал понять, что он превосходит Ревика по рангу с точки зрения видящих.

Тем не менее, Ревик кое-что уловил.

Средних лет. Мужчина. Прошедший военную подготовку.

Хренов шутник.

Другой видящий снова рассмеялся.

«Ты зайдёшь внутрь, брат Ревик? — спросил он. — Или мне следует выйти к тебе? Мне сказали, что если я подожду здесь достаточно долго, ты в конце концов вернёшься. Или эти добрые старые монахи лгали мне, просто чтобы посмотреть, смогут ли они вызвать эмоциональную реакцию?»

Что-то бормоча себе под нос, Ревик нерешительно переступил с ноги на ногу.

Его руки поднялись по бокам, стиснув бёдра, но его нерешительность только усилилась.

Затем, осознав, что монахи, вероятно, не хотели его смерти, независимо от того, какой бы занозой в заднице они его ни считали, он прошёл остаток пути до двери, преодолевая расстояние быстрыми, но дёргаными шагами.

Распахнув деревянную панель, он вошёл внутрь, затем снова остановился.

Видящий, говоривший с ним, оказался не один.

В общей сложности там сидели три видящих.

Двое мужчин, одна женщина.

Тот факт, что он не почувствовал никого из них конкретно, сообщил Ревику, что они определённо превосходили его по рангу.

Тот, кто позволил Ревику почувствовать себя первым, то есть из-за двери, улыбнулся.

Это должен быть он.

В его серых глазах жил тот же насмешливый блеск, который Ревик уже ощущал в своих мыслях ранее. Свет старшего мужчины также походил на тот, который Ревик впервые уловил из-за двери.

Все трое сидели на подушках на каменном полу — подушках, которые, должно быть, кто-то притащил в комнату для их удобства вместе с более толстыми циновками, на которых лежали подушки, поскольку обычно в комнате Ревика не было ни того, ни другого.

Все они сидели с прямыми спинами, как будто привыкли сидеть на полу.

Они выжидающе смотрели на него, расположившись перед ним разрозненным полукругом.

Ревик с помощью своего света сделал снимок видящего в центре, пока осматривал его с ног до головы.

Он явно был их лидером. Эти светлые, проницательные глаза выделялись под каштановыми волосами с лёгкой проседью на висках. Наверное, ему 350–400 лет. Он был в хорошей форме, на нём не было ни грамма лишнего жира. Он выглядел как боец, судя как по тонусу мышц, так и по тому, как его глаза скользили по Ревику.

У него были странные черты лица по меркам видящих.

Его внешность была почти человеческой… европейской. В сочетании с этими серыми глазами и его плотно прикрытым, почти невидимым aleimi Ревик мог бы вообще принять его за человека, если бы другой не заговорил в его сознании.

Он до сих пор почти ничего не видел в его свете.

Он сильно подозревал, что мог видеть только то, что мужчина специально хотел ему показать. Даже те фрагменты, которые Ревику удавалось разглядеть, он улавливал с трудом, что заставляло его сомневаться, не было ли всё это просто ещё одним слоем маскировки.

У него были структуры, у этого видящего, но Ревик понятия не имел о масштабах этих структур.

Как правило, это означало, что у него их было чертовски много.

— Кто вы? — потребовал он прямо.

Трое видящих переглянулись, словно подавляя улыбки.

И всё же, каким-то образом, у Ревика возникло ощущение, что, по крайней мере, двое мужчин-видящих почувствовали облегчение от того, что увидели в нём. Что-то в их лицах и светах намекало на это облегчение, как будто они готовились увидеть что-то другое, когда Ревик вошёл в эту дверь.

Тот мужчина-видящий, что не был лидером, улыбнулся ему.

Он выглядел моложе своего командира, может быть, на целых сто лет.

Его светло-зелёные глаза — эти радужки, окружённые бледно-фиолетовым и излучающие люминесцентное сияние — улыбались ещё теплее, чем его губы.

Что-то в этих глазах ослабило более глубинное напряжение в груди Ревика.

Мужчина-видящий был почти сверхъестественно красив, что также обезоруживало.

Затем другой голос заставил его перевести взгляд в сторону.

— Ты Дигойз Ревик? — спросила женщина.

Ее голос был резким, образованным.

Только тогда Ревик осознал, что избегал смотреть на неё.

У неё были длинные тёмные волосы, которые она заплела в замысловатую косу — прическа разведчика, если таковая вообще существовала. Почти не контролируя себя, он поймал себя на том, что оглядывает её тело под бронежилетом и рубашкой, отмечая, что она высокая, разглядывая её высокие скулы, узкую талию, длинные ноги.

Дольше всего его взгляд задержался на её миндалевидных глазах, радужки которых представляли собой странную смесь светло-карих и зелёных тонов с жёлтыми вкраплениями и чем-то почти серебристым.

Эти глаза были ошеломляющими, от них трудно было отвести взгляд.

Почувствовав, что она заметила его пристальный взгляд, возможно, даже почувствовав её реакцию, стоящую за этим, Ревик сглотнул, крепко скрестив руки на груди, затем снова посмотрел на мужчину средних лет, сидевшего в центре троицы.

Он подумывал ничего не говорить.

Потом он понял, что не может.

Он не мог ничего не сказать.

— Возможно, ты не в моём вкусе, брат, — категорично сказал он сероглазому мужчине, странно похожему на человека. — Хотя, честно говоря, прямо сейчас это спорное утверждение…

Зеленоглазый мужчина издал смешок, улыбаясь сероглазому.

Ревик переводил взгляд с одного на другого, и его челюсти напряглись. Он указал на женщину одной рукой, не глядя на неё.

— …Она определённо в моём вкусе. Ей обязательно здесь находиться?

Воцарилась тишина.

— Я серьёзно, — сказал Ревик. — Я не хочу, чтобы она была здесь.

Женщина тихонько щёлкнула, что-то бормоча себе под нос на языке, которого Ревик не знал.

Когда он посмотрел на неё в упор, почти вопреки своему желанию, она покачала головой, затем щёлкнула громче, нахмурившись.

— Ты вряд ли в моём вкусе, малец, — пробормотала она на прекси.

То, что она говорила на том же языке, что и он, означало, что она явно хотела донести эти слова до его ушей.

— Тогда считай это одолжением, — парировал он откровенно враждебным тоном.

— Может быть, мне не нужны от тебя никакие «одолжения»… Шулер.

— Тогда эта встреча окончена, — отрезал Ревик. — Убирайтесь к чёрту из моей комнаты. Сейчас же. Все вы.

Сероглазый видящий поднял руку в мирном жесте.

Ревик повернул голову.

Сделав это, он понял, что эти светло-серые глаза ни на секунду не отрывались от его лица. Он никогда не видел, чтобы эти глаза теряли фокус… и всё же у него отчётливо сложилось впечатление, что его сканируют, и что сканирование исходило от сероглазого мужчины.

Ревик не мог точно почувствовать это сканирование, не говоря уже о том, чтобы уловить какие-либо детали того, что искал другой, но данное впечатление не рассеивалось.

Если этот видящий мог так хорошо скрывать сканирование — если он мог не выдавать это глазами, когда смотрел прямо на свою цель — он действительно хорош.

Даже слишком хорош.

Эта мысль нервировала Ревика, даже когда он начал осознавать, как мало ему приходилось защищаться от подобных вещей здесь. С тех пор как он перестал работать на Шулеров, большая часть его усилий направлялась на противоположное. Они пытались заставить его открыть свой свет, довериться другим видящим, ослабить бдительность — вещи, которые настолько противоречили предыдущей подготовке и инстинктам Ревика, что было почти смешно.

Теперь он поймал себя на мысли, что, возможно, эти монахи добились с ним большего прогресса, чем он предполагал.

Оказавшись лицом к лицу с тремя высокопоставленными и лучше

обученными разведчиками, Ревик почувствовал, что его паранойя сделалась в разы хуже, чем за последние месяцы.

Возможно, даже годы.

Его тело продолжало напрягаться, когда трое видящих перед ним не пошевелились. Ревик продолжал вглядываться в их лица, даже сейчас меньше всего задерживаясь на лице женщины.

Снова скрестив руки на груди, Ревик перенёс свой вес с ноги на ногу.

— Вы не выходите из моей комнаты, — заметил он более холодно. — Я в чём-то неясно выразился?

Сероглазый мужчина опустил руку на колено, не меняя выражения лица. Когда он заговорил в следующий раз, его голос граничил с нежностью, но он не обращался к Ревику.

— Мара. Подожди снаружи, пожалуйста, — вежливо произнёс он.

Женщина-разведчица, предположительно Мара, недоверчиво посмотрела на него.

— Мара? — повторил сероглазый видящий. — Пожалуйста, сделай так, как я прошу.

Вежливо это прозвучало или нет, но Ревик услышал приказ.

Он заново оценил иерархию, разворачивающуюся перед ним и становящуюся очевидной. Иерархия была жёсткой, фиксированной и основывалась не только на ранге видящих.

Военное прошлое? Какое-то специальное подразделение Семёрки?

После паузы, показавшейся долгой, женщина-видящая с явным раздражением поднялась на ноги. Ревик не почувствовал в ней настоящего сопротивления, по крайней мере, по отношению к сероглазому видящему.

Её раздражение, по-видимому, было направлено на самого Ревика.

В любом случае, очевидно, что власть сероглазого видящего была абсолютной.

Спортивными шагами направляясь к внешнему коридору, Мара сурово посмотрела на Ревика, проходя мимо него, и её шокирующе яркие глаза скользнули по его телу вместе с её светом. Он вздрогнул от прикосновения, отступив назад, затем стиснул челюсти, прежде чем ответить более жёстким взглядом.

Он продолжал наблюдать, пока за ней не закрылась дверь.

Затем он повернулся, снова оказавшись лицом к лицу с сероглазым мужчиной.

— Это было абсолютно необходимо? — спросил Ревик.

Сероглазый видящий пожал плечами.

— Признаюсь, мне это показалось необходимым. Я хотел посмотреть, что ты будешь делать.

— Что я буду делать? — Ревик почувствовал, как его челюсти напряглись ещё больше. — В смысле?

— В смысле, признаешься ли ты, что есть проблема, или нет, — терпеливо объяснил другой, указывая на тело Ревика. — …Проблема, которую мы все можем ясно видеть, брат мой, уж прости за прямолинейность. Я задавался вопросом, признаешься ли ты в этом, предупредишь нас об этом или будешь отрицать и попытаешься найти какой-нибудь способ удовлетворить эти позывы позже. Возможно, путём какой-нибудь попытки остаться с Марой наедине.

Он произнёс это так легко, с такой очевидной честностью, что Ревику потребовалось мгновение, чтобы осмыслить его слова.

— Ты думал, я могу изнасиловать её? — сказал он, и его гнев усиливался.

Другой неопределённо махнул рукой, а выражение его лица сделалось уклончивым.

— Необязательно. Но я хотел оценить твою реакцию. И твою честность по поводу твоего нынешнего состояния, вызванного столь долгим пребыванием здесь, — его глаза продолжали изучать Ревика, серые радужки выглядели спокойными. — Я вполне удовлетворён тем, как ты справился с этим, брат.

Глаза Ревика сузились.

— Это была проверка? — уточнил он. — Ты привёл её сюда, чтобы испытать меня?

— Да, — просто ответил тот.

Ревик почувствовал, как напряглось его тело, но на мгновение не знал, как реагировать или как воспротивиться другому, учитывая то, что он сказал, и как он это сказал. Слова и свет другого мужчины оказали так мало сопротивления, что оставили Ревика в некоторой растерянности.

Каковы бы ни были истинные намерения этого видящего, он, по крайней мере, хотел казаться честным и прямолинейным. Был он таким или нет, Ревик никак не мог определиться.

— Зачем? — спросил он наконец. — Кто ты, чёрт возьми, такой?

Сероглазый видящий не дрогнул.

Вместо этого он плавно поднялся на ноги, двигаясь с обманчивой грацией.

Он поднялся быстрее, чем могли уследить глаза Ревика, и Ревик осознал, что в тревоге отступает назад, но только после того, как собеседник уже выпрямился. Хотя Ревик двигался рефлекторно, а другой — намеренно, Ревик всё равно оказался медленнее.

Осознав это, он просто стоял там, настороженно наблюдая за другим мужчиной.

Ему пришло в голову, что, возможно, его превосходят и физически.

Такого уже давно не случалось.

— Я Балидор из Адипана, — сказал другой видящий.

Ревик вздрогнул. Изумление пробилось сквозь его свет.

Адипан Балидор не стал дожидаться его реакции.

— …Я только что подписал документы о твоём освобождении, Дигойз Ревик, — добавил сероглазый видящий, криво улыбнувшись ему. — Таким образом, ты, по крайней мере временно, становишься прямой ответственностью Адипана, а следовательно, и моей. Конечно, я не возьму тебя с собой без твоего разрешения, но я очень постараюсь убедить тебя добровольно пойти с нами.

Ревик уставился на него.

Он заговорил раньше, чем осознал своё намерение.

— Нет, — сказал он прямо.

Как только он произнёс это, ответ скорее укрепился в его свете, нежели смягчился.

— Нет, — повторил он, качая головой. — Ни за что, бл*дь. Конечно, я не хочу проявить неуважение к вам, сэр, но кто бы вы ни были… Нет.

— Ты ещё не слышал моё предложение.

— Мне и не нужно, — сказал Ревик. — Дело не в вас. Дело во мне.

— Что это значит?

Ревик уставился на него, борясь с неверием.

— Что это значит? Очевидно же, что я не готов.

— Покинуть это место?

— Да.

— Что заставляет тебя так говорить? — спросил Балидор.

Воцарилась тишина.

Ревик недоверчиво рассмеялся.

— Я только что попросил одну из твоих людей выйти из комнаты, потому что я не доверяю себе с ней, — сказал Ревик. — Ты посчитал необходимым проверить меня, чтобы определить, не насильник ли я… возможно, убийца женщин, если я правильно понимаю твои намерения. Тебе действительно нужно, чтобы я отвечал на этот вопрос?

— Ты же попросил её уйти, — напомнил ему Балидор. — Ты не скрывал своих трудностей. Ты был честен в этом отношении.

— Возможно, я уже не буду честен завтра, — возразил Ревик. — …или послезавтра. Возможно, в следующий раз я не буду спрашивать, брат Адипан.

Сероглазый видящий улыбнулся. Эти глаза снова стали проницательными, оценивающими.

Ревик поймал себя на мысли, что его снова сканируют.

— Я верю, что ты это сделаешь, — произнёс Балидор, нарушив молчание. — Спросишь, имею в виду. Или сообщишь нам, если твои трудности станут неуправляемыми. Разве этого недостаточно?

— Нет, — Ревик бессознательно отступил назад, и физически, и своим светом. — Нет, этого недостаточно. Опять-таки, безо всякого неуважения к тебе, брат.

Он взглянул на другого мужчину в комнате, о котором почти забыл — на потрясающе красивого мужчину с этими странными зелёными глазами и фиолетовыми ободками вокруг радужек.

Второй мужчина тоже пристально наблюдал за ним, слегка нахмурившись, но скорее создавалось впечатление, что он сосредоточился, разглядывая что-то в самом Ревике — что-то, что либо заинтересовало его, либо озадачило, а возможно, и то, и другое. Чувствуя, что краснеет от пристального внимания, Ревик оглянулся на человеческое с виду лицо Балидора.

— Даже если ты тот, за кого себя выдаёшь, — сказал Ревик. — …Я не знаю тебя, брат. У меня нет привычки доверять видящим, которых я не знаю. И я не знаю, почему ты мне доверяешь.

— Не хочешь ли взглянуть на моё удостоверение личности, брат Дигойз?

Ревик почувствовал, как в нём закипает гнев.

— Нет.

Красивый зеленоглазый видящий, сидевший на полу со скрещенными ногами, тихо рассмеялся.

— Тогда что тебе от меня нужно? — поинтересовался Балидор.

Не обращая внимания на другого мужчину, он не сводил глаз с лица Ревика. Он развёл ладони в стороны — почти молитвенная поза, но явно выражающая покорность.

— Может, ты хотя бы спросишь меня, какое дело привело меня сюда? — добавил Балидор. — Или почему я хотел бы, чтобы именно ты пошёл со мной, брат?

Ревик не хотел спрашивать об этом.

Он не хотел спрашивать, потому что боялся, что какая-то часть его может счесть этот ответ убедительным.

— Мне не особо хочется это знать, — честно сказал он.

Балидор улыбнулся, взглянув на зеленоглазого мужчину, который снова тихо засмеялся со своей подушки на полу.

Балидор снова перевёл взгляд на лицо Ревика.

В его серо-стальных глазах читалось более глубокое понимание, как будто он хотел, чтобы Ревик знал — он уже в курсе этого. Ревик не считал, что знание его мыслей было напускным.

На самом деле, он сильно подозревал, что оба мужчины уже проследили основные нити его мыслей в большем количестве направлений, чем сам Ревик хотел бы думать.

— Бл*дь, — переводя взгляд с одного на другого, Ревик выдохнул и развёл руками. — Ладно. Расскажите мне.

На этот раз Балидор издал смешок.

Так же поступил и мужчина-видящий, сидевший на полу.

Тем не менее, тон Балидора граничил с мрачным, когда он отвечал на слова Ревика.

— Тебя запросили, брат мой. По имени. Та, у кого влияния больше, чем у меня.

— Запросили? — Ревик почувствовал, как напряглись его плечи. — Кто меня запросил? Вэш?

— Сестра Кали, — взгляд Балидора внимательно следил за глазами Ревика, когда он произносил это имя. — Поскольку это единственное сообщение, которое она отправила нам перед своим исчезновением, мы подумали, что будет разумно следовать тому, что она предписала, прежде чем они…

— Исчезла? — перебил Ревик. — Кали исчезла? Что, бл*дь, это значит?

Он уставился на другого мужчину, чувствуя, как его свет наэлектризовывается вокруг его физического тела.

Он почувствовал, что собеседник заметил это, и эти серые глаза сразу стали пронизывающими.

— Да, брат, — Балидор выдержал его взгляд, и даже мускулы на его лице не дрогнули. — Мне жаль сообщать тебе, но её забрали из дома посреди ночи.

Пульс Ревика участился.

— А что насчет её партнёра? — спросил он. — Где он?

— Он, конечно же, с ней. Он попытался отбиться от них, но потерпел неудачу. Они забрали и его тоже.

— Зачем я вам понадобился? — спросил Ревик. — Зачем я ей понадобился?

Его голос прозвучал резче, чем он намеревался.

Балидор просто стоял там, не дрогнув перед лицом враждебности Ревика.

Ревик всё равно сделал свои слова более сдержанными.

— И что я должен с этим делать? — спросил он.

— Помоги нам, — серые глаза Балидора не отрывались от глаз Ревика. — Она просила о тебе, брат. Судя по тому, что мне рассказал Вэш, она была довольно настойчива.

Пару мгновений Ревик просто смотрел на него.

Затем он выдохнул.

Покачав головой, он резко прищёлкнул языком по нёбу — свойственное видящим выражение сожаления, несогласия, отвращения, неодобрения, иногда раздражения или гнева.

В случае с Ревиком, похоже, жест означал всё вышеперечисленное.

— Я не могу, — сказал он.

— Почему нет, брат?

Ревик уставился на него.

— Я не могу. Я не могу уйти отсюда, — он обвёл рукой пещеру, похожую на камеру, задержавшись на мужчине-видящем, который наблюдал за ними обоими, сидя на полу со скрещенными ногами. — Я не могу уйти.

Взглянув на мгновение в бледно-зелёные глаза другого мужчины, Ревик почувствовал, как у него напряглись челюсти, но он всё равно сказал это, отвёл взгляд и снова перевёл его на Балидора.

— Я не готов к этому, — сказал он. — Очевидно же, что не готов. Спроси любого здесь, если не знаешь…

— Я действительно спрашивал, — сказал Балидор. — Как ты, вероятно, можешь себе представить, я был весьма скрупулёзен.

Челюсти Ревика напряглись ещё сильнее.

— Тогда очевидно, что ты разговаривал не с теми людьми, брат Адипан. Ты думаешь, я всё это сочиняю? Если ты мне не веришь, тогда…

— …Я не согласен, — мягко вмешался Балидор, подняв руку. — Хотя я действительно верю тебе, брат. Ты понимаешь, что эти вещи не равнозначны?

Ревик уставился на него.

Он почувствовал, как его смущение внезапно переросло в гнев.

— Ну, ты ошибаешься… — начал он.

— …Как и отец Вэш, — вмешался Балидор, прерывая его в третий раз и снова поднимая руку. — …Имею в виду, он тоже не согласен с тобой. И здешние монахи, похоже, тоже не согласны, брат, поскольку они уже удовлетворили мою просьбу. Кали явно не согласна. Даледжем здесь не согласен, — он указал на зеленоглазого видящего, всё ещё наблюдавшего за лицом Ревика. — Так что, возможно, мы считаем твоё состояние не таким, каким считаешь его ты сам?

Ревик нахмурился, глядя сверху вниз на зеленоглазого видящего, который улыбнулся ему.

Его взгляд снова скользнул к Балидору.

Балидор улыбнулся, когда их глаза встретились, по-прежнему изучая лицо Ревика.

— Вэш оставил окончательное решение за твоими здешними учителями, — добавил Балидор. — И, в конечном счёте, за тобой, конечно. Но он хотел, чтобы я передал — он полностью доверяет тебе.

Эти слова поставили Ревика в тупик.

Они также на мгновение лишили его дара речи.

Опустив взгляд в каменный пол, он снова скрестил руки на груди, крепче, словно пытаясь выдавить воздух из своей груди. Он чувствовал, что зеленоглазый видящий, сидевший на полу, наблюдает за ним. Каким-то образом тяжесть этого взгляда заставила его кожу покраснеть ещё сильнее, хотя сам он толком не задумывался о причине.

Он подумывал уйти, потому что Кали попросила его об этом.

Но мог ли он действительно отказать ей, учитывая то, чем она рисковала, чтобы помочь ему?

Он подумал о том, какой была его жизнь в те последние несколько месяцев во Вьетнаме. Он помнил годы до этого, и как они ощущались, хотя уже не мог вспомнить всех подробностей. Теперь казалось, что всё это было так давно.

Хотя на самом деле это было не так уж давно.

Когда эти мысли стали вызывать образы, он поморщился, отгоняя их.

Вспышка отвращения промелькнула в его свете, но он оттолкнул и её.

— Её мужу это не понравится, — проворчал Ревик вслух, сам того не желая.

Зеленоглазый видящий на полу рассмеялся.

Когда Ревик раздражённо оглянулся, он увидел, что видящий снова улыбается ему, и в его глазах жило столько тепла и света, что Ревик вздрогнул. Он не мог до конца осознать то, как, казалось, смотрел на него другой видящий.

Он смотрел на него почти как на друга.

Товарища, по крайней мере… возможно, союзника.

Каким бы ни было точное значение этого взгляда, это совсем не то, чего Ревик ожидал, особенно учитывая разговор, который он вёл с боссом этого мужчины.

Снова посмотрев на Балидора, Ревик увидел, что старший видящий тоже улыбается ему. Теплота в этих серых глазах, возможно, была не так заметна, как теплота на лице этого более молодого, красивого видящего, но Ревик видел это ясно, неопровержимо.

И снова он заговорил раньше, чем понял своё намерение.

Даже он сам услышал капитуляцию в своём голосе.

— Ладно… бл*дь, — он покачал головой, выдохнув со щелчком языка. Он переводил взгляд с одного на другого, чувствуя, как сжимаются его челюсти. — Когда мы отправляемся?

Глава 4. Страж

Они ввели его в курс дела во время спуска с горы.

Ревик сидел, втиснувшись колено к колену и плечом к плечу между зеленоглазым мужчиной-видящим с одной стороны и Балидором с другой.

Пять других видящих сидели на той же и противоположной скамьях, по четыре с каждой стороны.

Ревик никого из них не узнавал.

Он предположил, что они, должно быть, тоже из Адипана.

Он не мог не заметить, что все они были мужчинами.

Даже Мара, женщина с потрясающими карими глазами, не поехала с ними, даже не на переднем сиденье, так что ему пришлось предположить, что в грузовике позади них находились все женщины-видящие из группы, включая её.

Он не мог не воспринять это как послание.

Ему пришло в голову напомнить им, что в данный момент пол, возможно, не имел для него большого значения.

Зеленоглазый видящий издал фыркающий смешок.

Ревик покосился на него, нахмурившись.

Другой только улыбнулся шире, явно не испытывая страха. Протянув руку с ухмылкой, видящий, которого Балидор называл «Даледжем», дружески похлопал Ревика по ноге, ненадолго задержав руку, чтобы помассировать бедро.

От этого Ревик подпрыгнул сантиметров на тридцать.

Балидор резко обернулся, затем посмотрел вниз на ногу Ревика и руку другого мужчины. Балидор одарил зеленоглазого видящего суровым взглядом, в котором читался ясный посыл.

Красивый видящий с длинными чёрно-каштановыми волосами и нефритово-зелёными глазами сразу же убрал руку, сделав жест извинения типа «упс, я забыл».

Ревик отмахнулся от этого, но всё же его лицо вспыхнуло жаром.

Иисусе. Всё это обернётся кошмаром.

Он не мог отделаться от мысли, что не сумеет справиться с этим, не сможет иметь дело со всеми этими видящими, не являющимися монахами. Разведчики, как правило, распускали руки и были чертовски возбуждёнными просто в ходе обычного общения. Чёрт возьми, большинство видящих в принципе распускало руки и было чертовски возбуждённым. Они бы не стали делать это нарочно, и это определённо не было чем-то личным, но они, вероятно, будут выводить его из себя каждые пять минут.

А ведь Ревик ещё даже не имел дела с женщинами.

Женщины-видящие, как правило, были более сексуально агрессивными, чем многие мужчины. Это вдвойне правдиво в отношении женщин-разведчиц.

Когда Ревик оглядел кузов грузовика, он почувствовал на себе ещё больше взглядов.

Судя по тому, что он мог сказать по их поведению и светам, ему не придётся беспокоиться о том, что большая часть этой компании начнёт приставать к нему, во всяком случае, в ближайшее время. В отличие от зеленоглазого видящего и их лидера Балидора, большинство видящих, набившихся на заднее сиденье джипа, оценивали Ревика так, словно он был каким-то животным — тем, которое определённо укусило бы их, если бы представился шанс, а то и сразу попыталось бы убить.

Ревик полагал, что это не должно было его удивлять.

Они явно знали, кто он такой.

Они знали, что он был бывшим агентом Организации.

Если все они действительно были Адипаном, то они, вероятно, в некоторой степени осведомлены о его послужном списке, когда он был Шулером. Они все знали, насколько близок он был к лидеру Шулеров, Галейту.

Балидор проигнорировал их взгляды, и Ревик сделал всё возможное, чтобы сделать то же самое.

Однако он не упустил из виду периодические вспышки и сканирования от их светов, или настороженность, исходившую от извивающихся завитков их aleimi.

Он также уловил, как они переговаривались друг с другом о нём, хотя самих слов он не мог расслышать. Они говорили о нём в приватной зоне своей военной конструкции, на своего рода «экстрасенсорном канале», где они могли общаться, не будучи подслушанными кем-либо, не работающим на той же частоте.

Из-за этого Ревик уловил лишь самый смутный оттенок того, что говорилось, хотя он сидел прямо рядом со всеми ними.

Этого оказалось как раз достаточно, чтобы вызвать в нём паранойю.

Ревик попытался сосредоточиться на том, что говорил ему Балидор, игнорируя остальных, стиснув челюсти от боли в свете и морщась, когда джип трясся и подпрыгивал на неровной дороге, спускающейся вниз по склону горы.

— …Как я уже сказал, её партнёра, Уйе, захватил СКАРБ, когда он пытался помешать им забрать её, — говорил Балидор.

Он зажал руки между подпрыгивающими коленями, вероятно, отчасти для того, чтобы они не ударялись друг о друга.

— …В результате ему было предъявлено несколько дополнительных уголовных обвинений, но сейчас мы ведём переговоры с нашими контактами, чтобы попытаться вызволить его из зоны строгого режима лагеря, где он в настоящее время содержится. Прямо сейчас они держат его в подземной камере предварительного заключения… отдельно от неё. Это значительно затруднит извлечение их обоих.

Ревик нахмурился.

Прежде чем он успел заговорить, Балидор серьёзно посмотрел на него.

— Тебе следует знать ещё кое-что, брат, — сказал он, понизив голос.

Ревик напрягся, заметив нерешительность в глазах собеседника.

— Она беременна, — сообщил Балидор.

Ревик вздрогнул, почувствовав, как его грудь сдавило.

Вздохнув, Балидор сделал что-то вроде примирительного жеста рукой.

— …Больше, чем беременна, — добавил он. — У неё подходит срок родов. По словам её мужа, она в любой день может родить.

Ревик почувствовал, как в его груди медленно разгорается пламя. Постепенно боль переросла в более сильную, пока ему не стало трудно дышать. На сей раз это была не боль разделения, а что-то другое.

Сам того не желая, он поймал себя на том, что думает о муже Кали.

Он подумал о том, что было бы, если бы это он застрял в камере СКАРБа, допрашиваемый агентами Организации, если бы его держали отдельно от его слепой, беременной, похищенной жены, если бы он не имел ни малейшего представления о том, что с ней могут сделать в главном тюремном дворе… не имел возможности помочь ей. Простой разлуки с беременной парой было бы достаточно, чтобы большинство видящих потеряли самообладание, не говоря уже о том, что им приходилось думать о закоренелых преступниках, делающих с ней бог знает что.

Впервые с тех пор, как он встретил Кали, Ревик поймал себя на радости из-за того, что он не был её парой.

Кроме того, ему наконец удалось полностью сосредоточиться на брифинге, а не на текущем состоянии своего собственного тела и света.

— Как, чёрт возьми, они её забрали, если она беременна? — резко спросил он.

Балидор пожал плечами, разводя руками.

Выражение лица лидера Адипана оставалось невозмутимым.

— Это абсолютно незаконно, — прорычал Ревик. — Как, чёрт возьми, они могли арестовать её и отправить в лагерь, когда она беременна? Разве они не знали о её состоянии?

— Они знали, — заверил его Балидор. — Как я уже сказал, у неё близок срок, брат. Не может быть, чтобы они не знали.

Ревик уставился на него.

— Как это возможно?

— Они нарушили закон, — сказал Балидор. — Очевидно же.

— По приказу?

— Очевидно.

— И вы думаете, что это приказал Галейт? — Ревик нахмурился, задумавшись, и посмотрел на других мужчин в кузове грузовика. — Вы думаете, он забрал её? Для Шулеров?

— Мы не знаем, кто именно это сделал, но вполне возможно, что это был Галейт.

— Это возможно? — Ревик уставился на него. — Кто, чёрт возьми, ещё это мог быть?

Балидор одарил его ещё одним из своих непроницаемых взглядов.

Ревик почувствовал, как у него напряглись челюсти.

— И муж. Вы знаете, где они его держат?

Балидор кивнул.

— Да. У нас есть его местонахождение. Мы до сих пор не уверены, намеревались ли они изначально забирать его, но, в конце концов, им фактически пришлось это сделать.

— Почему? — зарычал Ревик. — Потому что он может пожаловаться властям на то, что они украли его беременную жену из их чёртовой супружеской постели?

Балидор и зеленоглазый видящий обменялись взглядами.

Балидор посмотрел обратно на Ревика. Его голос стал мягче.

— Ну, да… это, безусловно, одна из причин, — сказал он. — Учитывая незаконность их действий, они вряд ли могли оставить пару Кали на свободе. Он также убил нескольких их агентов, когда они ворвались в его с Кали дом. Неудивительно, учитывая состояние его жены. Он убил ещё нескольких в самом лагере, когда они прикоснулись к его жене. Вот тогда-то они и бросили его в одиночную камеру.

— За это его посадили в одиночную камеру? — зарычал Ревик. — И обвинили его в… чём? В том, что он образовал с ней связь? В том, что он грёбаный адекватный видящий?

Несколько видящих, сидевших напротив него, хмыкнули.

Ревик услышал согласие в их хмыканье.

Он бросил на них быстрый взгляд, затем снова посмотрел на Балидора.

Балидор вздохнул, щёлкнув себе под нос, затем ответил усталым голосом.

— По сути да, брат, — сказал он. — Вероятно, они заключили его под стражу отчасти в отместку за убийства… но тот факт, что они вообще забрали беременную видящую, настолько беспрецедентен, что у нас мало оснований судить о том, что является «нормальным», или о том, какие доводы они могли бы использовать для обращения с ними обоими.

Балидор бросил на него мрачный взгляд.

— Надо отметить, что мы больше не думаем, будто обращение с Уйе было спланировано извне… если ты на это намекаешь. Похоже, что Чёрная Стрела и охранники Зачистки в работном лагере не знают об истинной личности Кали. В лагере довольно много болтают о её «состоянии» и о том, как они должны это учитывать и защищать её от других заключённых. Споры начались с того момента, как она прибыла. В основном вокруг незаконности её ареста и того, что её содержание под стражей нарушает договор с Нацией Видящих, а также закон Мирового Суда. Оперативники нашей разведки сообщают нам, что многие из охранников-видящих весьма недовольны её пребыванием там.

— Где они её держат? — спросил Ревик, нахмурившись. — В каком лагере?

— Гуорум, — сказал Балидор.

Ревик нахмурился.

— Гуорум? Это весьма радикально. Что она сделала?

— Она ничего не сделала, брат.

— Я имею в виду… что, по их словам, она сделала?

— Насколько я знаю, они не предъявили ей никаких обвинений в совершении какого-либо преступления. Вот почему это беспокоит нас, брат. Даже если не считать условия содержания в самом Гуоруме.

Выдохнув, Балидор снова сцепил руки.

— Есть несколько агентов Организации, которые стараются удержать пару Кали за решёткой. Мы думаем, что отчасти это делается в попытке вытянуть из него информацию. Но мы также думаем, основываясь на информации, полученной изнутри, что это из-за его ранга видящего, который довольно высок. Это действительно хорошая новость. Лучше так, чем если они узнают, кто он такой.

— А именно? — поинтересовался Ревик. — Кто он такой на самом деле? Этот Уйе?

— Он супруг Кали, — сказал Балидор, бросив на него бесстрастный взгляд.

Ревик нахмурился.

Он открыл рот, собираясь задать ещё один вопрос.

Он отвлёкся, когда почувствовал на себе чей-то взгляд, и повернулся, украдкой взглянув на особенно крупного мужчину, сидевшего на скамейке напротив него.

Видящий был огромным — достаточно крупным, чтобы Ревик слегка занервничал. Он был достаточно крупным, чтобы в нём текла версианская кровь, несмотря на тёмные волосы, цвет кожи и ярко-карие глаза. Несмотря на свои габариты и пристальный взгляд, он наблюдал за Ревиком с заметно меньшей враждебностью, чем большинство мужчин, деливших с ним джип.

Во всяком случае, во взгляде жило любопытство — или, возможно, озадаченность.

Ревик не мог не заметить, что у гиганта на лице имелся нацистский шрам, оставшийся от концлагерей. Это делало его немного похожим на пирата.

Ревик оглянулся на Балидора, когда лидер Адипана продолжил.

— …Мы думаем, что Организация наметила супруга Кали для вербовки, — объяснил Балидор. — Вот почему они не хотят выпускать его обратно в общие загоны. Его потенциал статистически редок, и он прошёл изрядную подготовку… в том числе и кое-какую военную, что им удалось разглядеть, несмотря на его попытки это скрыть. Уйе также не зарегистрирован ни в одном из агентств, и так было всю его жизнь, поэтому я полагаю, что они очень заинтересованы в нём… как с точки зрения причин, по которым он жил вне сети, так и с точки зрения того факта, что ему это так долго и успешно удавалось.

— Как ему это удавалось? — спросил Ревик.

— В какой-то степени с помощью Кали, — ответил Балидор, неопределённо махнув рукой. — Но Уйе сам по себе выдающийся видящий. Его брак с Кали, на самом деле, усложнил ему задачу оттачивать своё мастерство, а не облегчил её. Конечно, просто сама женитьба на ней подвергла его собственную жизнь большой опасности.

Ревик кивнул.

В тот раз он проглотил свои вопросы, хотя всё ещё не совсем понимал, что означает это «конечно».

— Так куда мы направляемся? — сказал он наконец.

— Южная Америка, — ответил Балидор. — Гуорум находится к северу от Манауса. В Бразилии.

— Да, — в голосе Ревика зазвучало нетерпение. — Я в курсе. И я понимаю, почему Организация удерживает Уйе, раз они наметили его для вербовки. Но почему она всё ещё там? Разве она ещё не продана? А если нет, то почему бы вашим людям не купить её? Если они не знают, кто она такая…

— Брат, — Балидор приподнял бровь, глядя на него. — Она не продаётся. Её нет в списках… ни на Ринаке, ни где-либо ещё.

Ревик нахмурился.

Ринак был чёрным рынком видящих — во всяком случае, одним из них и самым крупным.

Там указывалась любая крупная продажа видящих. Беременная женщина-видящая, близкая к родам, определённо была бы указана там, особенно та, у которой такой потенциальный ранг, как у Кали.

— Почему нет, бл*дь? — спросил Ревик.

Балидор тихонько щёлкнул себе под нос.

— На самом деле есть только одна возможная причина, — сказал он. — Очевидно, кто-то знает, что или кто она такая. Во-первых, её никогда бы не забрали, если бы это было не так. Как я уже сказал, она очень беременна, брат. И она, и её отпрыск стоят немалую сумму… и они были похищены незаконно. Тот факт, что она не была немедленно продана и перевезена, означает, что она уже принадлежит кому-то другому. Скорее всего, они засунули её в Гуорум, чтобы спрятать.

Ревик нахмурился ещё сильнее.

— Но ты сказал, что охранники…

— …не знают о ней, да. Но если охранники не знают, это не значит, что никто не знает. Мы предполагаем, что кто-нибудь скоро придёт за ней.

— Галейт?

— Возможно, Галейт. Да, — Балидор нахмурился, сделав ещё один уклончивый жест. — …Возможно, кто-то другой.

— Например, кто? — переспросил Ревик, нахмурившись ещё сильнее.

И снова Балидор неопределённо махнул рукой.

— Мы не знаем, — признался он. — Честно говоря, эта вероятность беспокоит нас больше. Тем не менее, это также кажется на удивление более возможным. Галайт обычно довольно хорошо относится к соблюдению договоров. Трудно представить, что он заберёт беременную женщину… даже Кали.

Наступила тишина.

Ревик просто смотрел в эти непроницаемые серые глаза, борясь с противоречивыми эмоциями, бушующими в его свете. Он знал, что находилось за пределами человеческого города Манаус. Чёрт возьми, он был там, на месте, пока это строилось. Может, он и не мог вспомнить всех подробностей тех лет, но он явно не всё забыл.

Он даже вспомнил, как лагерь получил своё название.

Ревик вспомнил, что это был какой-то полёт фантазии Териана.

Териан являлся бывшим напарником Ревика в Организации.

Терри назвал лагерь Гуорумом, в честь мифологической птицы, похожей на ворону, которую часто приравнивают к одной из Четвёрки в пантеоне видящих. Говорили, что Гуорум — или «Шулер», как это существо более широко известно — жил в пространстве между тьмой и светом, добром и злом.

Это то же самое существо, от которого сама Организация получила своё прозвище — имя, которое обычно не воспринималось как комплимент. Существо, Гуорум, выступало в роли своего рода «Трикстера», который играл по обе стороны баррикад. В старинных историях Гуорум был лжецом, вором, мошенником, убийцей, тем, кто манипулировал и искажал реальность, часто притворяясь, будто работает на «высшее благо», чтобы заставить людей дать ему то, что он хотел.

Ревик полагал, что большинство религиозных видящих тоже воспринимало Организацию в таком свете.

Называть лагерь для военнопленных именем существа из пантеона, любого существа из пантеона, никогда не имело особого смысла для Ревика.

Но с другой стороны, у Териана всегда было странное чувство юмора.

Как бы там он ни назывался, в лагере под Манаусом не было ничего замысловатого.

Гуореум обычно считался худшим из лагерей строгого режима, построенных Организацией в период после Второй Мировой Войны. Он был разработан специально для закоренелых преступников в мире видящих и использовал одни из самых экстремальных мер лишения свободы и изоляции, которые применялись в любом другом лагере такого размера, и содержал самых опасных заключённых.

Организация резервировала камеры Гуорума практически исключительно для террористов и политических заключённых определённого ранга, а также для других криминальных угроз их «Новому Порядку».

Сам Ревик не так давно посылал туда видящих.

Эта мысль вызвала сильную волну тошноты.

— Как, чёрт возьми, они вообще её нашли? — сказал Ревик после паузы. — Почему Уйе не забрал её в укрытие, когда она ослепла?

Балидор вздохнул, проводя рукой по своим каштановым волосам.

— Он это сделал, — произнес он тяжёлым голосом. — В какой-то степени мы даже защищали их. Я не знаю, как их нашли… или почему, — он посмотрел на Ревика, и в его серых глазах читались эмоции, которые было труднее разобрать. — Ты знаешь, кем, согласно видению Кали, будет её отпрыск?

Ревик посмотрел на него в ответ.

Затем, сглотнув и вспомнив слова Кали, сказанные ему по этому поводу, он кивнул. Его голос стал хриплым.

— Да.

Что-то в глазах Балидора смягчилось.

Когда он заговорил в следующий раз, его тон стал почти нежным.

— Есть ещё кое-что, что я должен сказать тебе, брат, — добавил он.

Увидев понимание в глазах собеседника, Ревик почувствовал, как у него напряглись челюсти. Он не отводил глаз от этого пристального взгляда стального цвета.

— Что?

— Мне передали сообщение. От её мужа. Для тебя, — словно увидев что-то на лице Ревика, Балидор поколебался, затем сделал ещё один из тех почти извиняющихся взмахов рукой. — Нам удалось коротко пообщаться с ним изнутри. Мы сказали ему, что забираем тебя по просьбе его жены. Мы сочли своим долгом сообщить ему об этом факте, хотя и не особо спрашивали его разрешения. Он имел право знать.

Ревик кивнул.

— Я согласен, — просто сказал он.

Он и был согласен. Однако на самом деле не хотел слышать подробности этого разговора.

Балидор вздохнул, прищёлкнув языком.

— И всё же я должен сообщить их тебе, — сказал он, снова извиняясь.

— Уйе просил передать тебе, что твоя роль состоит из одного слова… и только из одного слова. Он сказал, что если ты отклонишься от этой роли, если ты попытаешься превзойти или расширить её каким-либо образом, будь то с его дочерью или женой, он будет охотиться за тобой, брат.

Балидор колебался, в его глазах всё ещё читалось извинение.

— …Он сказал, что убьёт тебя, брат Дигойз, — сказал он, и в его голосе слышались извинения. — Даже если его семья не пострадает.

Ревик только кивнул.

Он не мог сказать, что эти слова удивили его, но какая-то часть его света всё равно отступила, прочувствовав угрозу глубже, чем он ощутил бы её от большинства видящих.

Кали рассказала о нём своему мужу.

Конечно, она так и сделала. Она бы рассказала ему всё.

Ревик кивнул сам себе, чувствуя, как его грудь сдавило.

— Что это было за слово? — спросил он, понимая, что Балидор не заговорит, пока он этого не сделает.

Он повернул голову, глядя прямо на лидера Адипана, и на сей раз в его бледно-серых глазах светилось сочувствие. Балидор положил руку ему на плечо, может быть, для успокоения, а может быть, просто потому, что думал, что Ревик нуждается в контакте.

Чёрт, может, так и было.

— Телохранитель, — сказал Балидор. — Слово, которое он использовал, было «телохранитель», брат. На самом деле, он сказал «Hul-tare», то есть, «древний страж света».

Подумав об этом, Ревик снова кивнул.

Он знал миф о Hul-tare.

Часть о том, что этот конкретный мифический страж соблюдал целибат, был асексуален и готов умереть за своих подопечных, не могла быть непреднамеренной.

— Я понимаю, — только и сказал он.

Зажав руки между колен в бессознательной имитации позы Балидора, Ревик уставился в окно на проплывающий мимо пейзаж. В какой-то части своего сознания он заносил в каталог сосны, далёкий проблеск голубого неба, белые облака, чередующиеся с солнечным светом, контрастирующие с более острыми краями Памирского хребта, пока они спускались по крутым склонам.

Той же частью своего сознания он отметил, что они направлялись на юг, так что, вероятно, в сторону Кабула в Афганистане, а не Душанбе в Таджикистане.

Тик-так на заднем плане.

Тактическая часть его разума бесконечно тикала на своих собственных рельсах, независимо от того, какие эмоции вырывались у него на поверхность.

Иногда это беспокоило Ревика.

Это заставляло его чувствовать себя какой-то машиной.

В другие дни это было облегчением.

Когда Балидор больше ничего не сказал, Ревик лишь снова кивнул.

— Если ты ещё раз с ним поговоришь, — сказал он. — Передай Уйе, что я понимаю. Я согласен на эту роль.

Балидор кивнул, сжимая его руку.

— Передам, — ответил лидер Адипана.

Ревик поверил ему.

Когда он снова посмотрел в сторону окна, его взгляд остановился на зеленоглазом мужчине, сидевшем рядом с ним, на том самом, который был в его комнате в монастыре, на том, кого Балидор называл Даледжем. Только тогда Ревик понял, что другой мужчина снова уставился на него, и в его нефритово-зелёных с фиолетовым глазах появилась лёгкая тень недоумения.

Недоумение этого видящего была иным, чем у великана, сидевшего напротив него на противоположной скамье.

Даледжем казался почти раздражённым тем, чего он не понимал.

Теперь в выражении лица мужчины появилось и что-то новое.

Ревик отбросил это, как только оно промелькнуло в его сознании, хотя бы потому, что он не совсем знал, что с ним делать.

Тем не менее, какая-то часть его разума всё равно занесла это в каталог.

Это выглядело почти как ревность.

Глава 5. Возвращение к цивилизации

Они должны были приземлиться в Сан-Паулу примерно через тридцать секунд.

Примерно через двенадцать минут после этого они должны были въехать в аэропорт Сан-Паулу.

Осознание этого привело Ревика в состояние, граничащее с тем, что, как он подозревал, могло быть приступом тревожности.

Он уже плохо отреагировал на Кабул.

К счастью, после Кабула у него была возможность успокоиться.

За время очень долгого полёта на самолёте, сидя с группой разведчиков, чей свет излучал больше тишины, чем шума, даже когда они разговаривали, ему удалось неплохо успокоиться. Ему даже удалось помедитировать на протяжении части полёта, сидя в задней части самолёта.

Он отчаянно нуждался в этом спокойствии.

Он нуждался в этом ещё больше.

Учитывая, как он отреагировал на то, что впервые за пять лет оказался в человеческом городе, Ревик не был уверен в своих способностях справляться с трудностями. Он знал, что в Сан-Паулу будет ещё более многолюдно, ещё более напряжённо, и в ситуации будет задействовано ещё больше людей, игнорирующих его личные границы, чем в Кабуле.

Он также знал, что здесь у него больше шансов быть узнанным.

В рамках работы на Организацию Галейт держал Ревика на Западе, не учитывая редких исключений.

Это означало в первую очередь Северную, Южную и Латинскую Америку, некоторое время, проведённое в Европе, и ещё меньше — в России и на Украине.

Время, проведённое Ревиком в России, было вскоре после окончания Второй Мировой Войны, то есть практически в начале его работы в Организации. В тот период это было больше связано с оперативными приоритетами, и пребывание в Москве длилось всего около года.

Не заявляя об этом прямо, Галейт хотел, чтобы Ревик убрался из Азии.

По тому, что вскользь упоминал его босс, Ревик понял, что Галейт пытался установить некоторую дистанцию между Ревиком и его семьёй.

Сам Ревик счёл эту идею довольно забавной. Между Ревиком и его приёмной семьёй не было никакой любви. Он не стал бы регулярно навещать их, даже если бы жил по соседству… даже если бы в каждой командировке за свою карьеру в Организации он работал в тех местах. Он несколько раз пытался спорить на эту тему с Галейтом, но лидер Организации по какой-то причине был непреклонен. Он хотел, чтобы Ревик был на Западе. Если не считать той первоначальной работы в Москве и командировок во Вьетнам, нога Ревика никогда не ступала в Азию, ни разу за почти тридцать лет.

Ревик не пытался высказать своим новым товарищам ни одного из своих опасений по поводу Сан-Паулу.

Он последовал за ними, практически ничего не говоря.

Но он заметил, что Балидор редко отходил от него.

Он не знал, делалось ли это для его защиты или для того, чтобы убедиться, что он не сбежит при первой же возможности, но Ревик обнаружил, что ценит близость другого видящего. Он заметил, что нечеловечески красивый зеленоглазый видящий с каштановыми и чёрными прядями волос тоже не отходил от него слишком далеко, что также показалось Ревику странно утешающим.

Даледжем, или «Джем», как, казалось, единодушно называли его другие адипанские видящие, похоже, сделал Ревика своего рода любимым проектом.

Он почти не разговаривал с Ревиком. Он также избавился от худших проявлений своего пристального взгляда. Он не называл себя каким-либо телохранителем… он просто держался рядом с Ревиком и, казалось, почти постоянно прикрывал его своим светом.

Он даже защищал его от других видящих из их группы Адипана.

Обычно это могло бы раздражать Ревика.

Однако прямо сейчас, учитывая все обстоятельства, Ревик в основном испытывал облегчение. Он подозревал, что что-то в том, как aleimi другого видящего обволакивал и удерживал его, в любом случае мешал ему возражать против этого. Он чувствовал там желание защитить и не мог не оценить это, даже если Даледжем был для него незнакомцем.

Может быть, он просто слишком долго не ощущал такого тепла.

Может, отсутствие этого делало его глупым.

В любом случае, он позволил сопровождать себя, даже если это делало его несколько слепым.

Он почти не разговаривал. Он говорил с Даледжемом ещё меньше, чем Даледжем с ним, и в основном просто слушал брата Балидора. Тем не менее, он следовал за ними обоими, куда бы они ни вели его. К тому времени, как они поднялись на борт того первого самолёта, он уже начал следовать за ними, даже когда они не просили его сделать это с помощью своих светов.

В аэропорту Кабула Ревик чувствовал себя так, словно попал в какую-то альтернативную реальность.

Он не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким чужим или настолько не в своей тарелке.

В тот момент, когда он вышел из джипа, звуки оглушили его.

Его свет ощутил эту волну множества присутствий, похожую на натиск атаки, как будто он вышел в самый разгар бунта. Это был всего лишь обычный человеческий город, в обычный человеческий день, но это казалось зоной военных действий. Что-то в столкновении светов, звуков, присутствий и других физических раздражителей показалось ему жестоким. Он полностью потерялся в этом хаосе, ошеломлённый им.

Объем всего происходящего потряс Ревика.

Жёсткость света, интенсивность эмоций.

Громкость их мыслей.

Такое чувство, словно кто-то без предупреждения повернул переключатель на радио, нарушив тишину, которую Ревик заметил только по её отсутствию.

Ревик стоял посреди улицы, как какой-то путешественник во времени из другого мира. Он вздрагивал от гудков, криков пешеходов на рынках, на тротуарах и перед стоянками такси в аэропорту. Он пригибался и вздрагивал от лая собак, музыки, доносящейся из магазинчиков под открытым небом, прилавков раздачи еды, работающих возле больших магазинов, изображений и текста, мелькающих перед ним.

Ему казалось, что у него может случиться сердечный приступ.

Ему казалось, что в любую минуту в него могут выстрелить.

Контакт со столькими разумами перегрузил его зрение видящего, ослепив его.

Он изо всех сил старался фильтровать, экранировать и контролировать скорость и объем получаемых данных.

Однако он чувствовал и слышал их повсюду вокруг себя… не только в его свете, бормочущими на краю его сознания, но и настолько осязаемо, когда они были физически близко к нему, как будто он мог видеть их мысли своими физическими глазами, надвигающиеся на него, как атака.

Как только он оказался достаточно близко, чтобы некоторые из этих людей действительно начали заговаривать с ним, чего-то от него желая, пытаясь что-то ему продать, Ревик фактически спрятался за спины других видящих, чувствуя некоторое смущение из-за этого, но ничего не в силах с собой поделать.

К их чести, видящие сомкнули вокруг него ряды.

Впервые он почувствовал со стороны многих из них настоящее понимание и больше сострадания (и удивления, в некоторых случаях), чем насмешек, что стало облегчением.

Тем не менее, это было трудно перенести.

Разносчики и зазывалы набросились на них, как только они вышли на холодный воздух.

Ревик обнаружил, что смотрит вверх и вниз по пыльным улицам, теряясь в огромном количестве тел, лиц и умов, животных и раздражителей.

Честно говоря, это было похоже на употребление ЛСД.

Впервые с тех пор, как он покинул Шулеров, он чувствовал себя чёртовски обдолбанным.

Если бы не окружавшие его света, особенно света Даледжема и Балидора, он был почти уверен, что у него случилась бы полномасштабная паническая атака. Им, вероятно, пришлось бы повалить его на пол, вколоть какой-нибудь животный транквилизатор.

По какой-то причине особенно сильно его поразили запахи, некоторые из них были чрезвычайно неприятными, некоторые — слегка неприятными, остальные просто ошеломляли своей частотой и интенсивностью.

Бензин, выхлопные газы, пряная еда, потные тела, грязная одежда, сточные воды, химический привкус духов, моча животных, гниющая растительность на прилавках, готовящееся мясо, горящий пластик при сжигании мусора, гниющее мясо животных, сера…

Ревик различал каждый запах в отдельности, но не мог избавиться ни от одного из них.

Его глаза, как и его свет, не могли отследить все лица, которые притягивали его. Некоторые вещи останавливали его резче, чем другие, особенно яркие цвета. Он обнаружил, что смотрит на группу женщин, одетых в паранджу яркого лазуритового цвета.

Он всё ещё с трудом понимал, на что смотрит, когда Даледжем послал своим светом предупреждающий сигнал. Когда взгляд Ревика переключился на другого мужчину, а затем проследил за направлением его предупреждения, Ревик увидел группу мужчин-афганцев, наблюдавших за тем, как он пялится на женщин в парандже. Их лица были откровенно враждебными.

Связь между этими афганцами-мужчинами, предупреждением в свете Даледжема и женщинами встала на свои места, достаточно ясно, чтобы заставить Ревика отвести взгляд.

Когда он смущённо взглянул на Даледжема, другой видящий только улыбнулся.

«Не пялься на здешних женщин, брат, — мягко предостерёг Даледжем. — Только не на человеческих. Независимо от того, насколько ты голоден».

Ревик удивлённо моргнул, но не обиделся.

Даледжем добавил: «Здесь, в этой части мира, это не столько проблема морали, сколько плохая политика. У нас нет времени на конфронтацию с местными жителями».

Его мысли стали ещё мягче, но всё ещё содержали лёгкий упрёк.

«Конечно, мы можем надавить на них, брат Ревик… но предполагается, что мы делаем это только в случае необходимости, в ситуациях, которые по праву можно назвать самообороной. Мы не должны инициировать или разжигать конфронтацию, которая может потребовать от нас неоправданного посягательства на их свободную волю. Это часть кодекса Адипана».

Подумав об этом, Ревик медленно кивнул.

Это казалось логичным.

У Адипана имелся строгий кодекс поведения в отношении таких вещей.

Стоя там, он продолжал обдумывать слова другого мужчины, задаваясь вопросом, действительно ли он смотрел именно только на цвет паранджи или подсознательно уставился на что-то другое.

Он никак не мог определиться.

По правде говоря, он вообще не осознавал, что думает о сексе, по крайней мере здесь. Он даже не до конца осознавал, что эти люди в парандже были женщинами, пока Даледжем не указал на это.

Теперь Ревик обнаружил, что чрезмерно сосредоточен на том факте, что вокруг него присутствовали женщины-люди и женщины-видящие, в дополнение ко всему остальному.

Даледжем фыркнул, закатывая глаза.

«Кто бы мог подумать», — послал он, пихнув Ревика в руку.

Однако в его свете сквозил юмор.

Ревик покраснел. Тем не менее, после этого он взял за правило открыто не смотреть на афганцев, особенно на женщин, независимо от того, как они были одеты. Он также заметил, что сопровождавшие их женщины-видящие, включая Мару, покрыли свои волосы, а в некоторых случаях и лица, прежде чем покинуть грузовик, ехавший позади них.

Ревик знал, что это могло быть отчасти сделано для того, чтобы скрыть их расовую принадлежность, а также для того, чтобы придерживаться местных обычаев. Тем не менее, он отметил, что в этой части мира ситуация, возможно, более напряжённая, чем он помнил.

«Твоя интуиция не ошибается, — послал Даледжем, очевидно, уловив достаточно мыслей Ревика, чтобы почувствовать себя обязанным ответить. — Ситуация в этой части света… накалилась. В результате многие социальные обычаи стали более жёсткими, брат. Прямо сейчас повсюду наблюдается возрождение человеческого религиозного фундаментализма, среди людей и видящих».

Когда Ревик оглянулся, Даледжем добавил:

«Существует также ряд радикальных сект, придерживающихся мифов о видящих. Терроризм активизируется. Мы пытались стабилизировать ситуацию, но по большей части это симптоматично. Гораздо более глубокие проблемы начинают проявляться, брат, как в сообществах видящих, так и в человеческих сообществах. Система, созданная Галейтом, чтобы успокоить людей после войн, на самом деле не работает. Там, где это действительно «работает», это происходит в основном через угнетение».

Даледжем красноречиво взмахнул рукой, пожимая плечами в манере видящих.

Ревик подумал, что собеседник скажет что-то ещё.

Он этого не сделал.

Ревик также задавался вопросом, могут ли слова Даледжема быть отчасти обвинением, но если и так, он этого не почувствовал.

С другой стороны, Даледжем был из Адипана. Высока вероятность, что Ревик этого не почувствует, если только Даледжем сам этого не захочет.

«Нет никакого обвинения, брат», — уже мягче послал Даледжем.

Он на мгновение сжал руку Ревика, затем отпустил его.

Ревик поборол прилив, вспыхнувший в его свете, но только кивнул.

Он не стал расспрашивать подробнее.

Позже у него будет достаточно времени, чтобы узнать о текущем состоянии мира. На данный момент он уловил суть того, о чем предупреждал его Даледжем.

Миферы. Религиозные войны.

Священные тексты изобиловали предсказаниями на этот счёт.

Ревик позволил Даледжему и Балидору отвести себя к стеклянным дверям аэропорта, не сводя глаз с группы разведчиков.

Он всё ещё ловил на себе пристальные взгляды.

Ревик обнаружил, что странно стесняется своей одежды, прикасается к лицу, чтобы напомнить себе, побрился ли он, какой длины у него волосы, как он вообще выглядит.

Его поразило, по-настоящему поразило, что он не покидал эти пещеры больше пяти лет.

При этой мысли света Даледжема и Балидора ещё плотнее вплелись в его свет.

Было странно находиться под защитой этих двух мужчин, учитывая, кем он являлся.

Это было странно, но не нежелательно.

Глава 6. Адипан

Ревик, конечно, слышал об Адипане и раньше.

Он мало что знал о них в плане деталей.

С другой стороны, за исключением Вэша и горстки видящих, занимающих высокое положение в Совете Видящих, большинство видящих ничего не знало об Адипане.

На самом деле никто не должен был много знать об Адипане… если только они не принадлежали к Адипану.

Всё, что знал Ревик, всё, что было известно большинству видящих, существовало в форме слухов и квази-мифов. Если честно, Ревик сомневался в достоверности большей части того, что ему рассказывали об элитном отряде разведчиков, хотя бы потому, что многие, казалось, пытались использовать наблюдения или встречи с ними как повод для хвастовства.

Они шутили о таких вещах, когда Ревик был в Организации.

Они шутили по поводу того, что у каждого двуличного видящего, мнящего себя кем-то, есть дурацкая история об «Адипане».

Все считали эти истории ложью.

Исторически сложилось так, что Адипан всегда работал втайне.

Они втайне тренировались. Они втайне вербовали людей.

Так было на протяжении тысячелетий.

Все видящие слышали об Адипане, независимо от того, верили они в них или нет. Ревик слышал истории об Адипане с тех пор, как был ещё мальчиком и рос в Гималаях.

Как и большинство юных видящих, он героизировал их.

Также, как и большинство молодых видящих, он не раз фантазировал о том, что его пригласят в этот элитный отряд… отметят как одного из избранных.

Конечно, этого так и не случилось.

Сам Балидор был квази-мифической фигурой, ещё когда Ревик был ребёнком. Ревик слышал похожие на мифы слухи об Адипане Балидоре столько, сколько себя помнил. Те, кто вообще верил в его существование, говорили, что Балидор был величайшим разведчиком из ныне живущих — возможно, даже среди последних нескольких поколений. Говорили, что его навыки видящего соответствовали навыкам видящих Совета и намного превосходили их в любой области, где использовались военные навыки или навыки разведки.

Балидор был живой легендой, и не только потому, что очень немногие могли утверждать, что встречались с ним или даже видели его во плоти.

Многие верили, что именно Адипан Балидор во время Первой Мировой Войны нейтрализовал печально известного Syrimne d’Gaos — единственного известного в истории видящего-телекинетика… прежде чем Сайримн смог практически уничтожить человеческую расу.

У Ревика всё ещё оставались мимолётные сомнения в том, что этот похожий на человека видящий действительно может быть знаменитым Балидором, но, наблюдая за его работой и исподтишка изучая его свет — ну или притворяясь, будто делает это исподтишка, поскольку случайный озадаченный и/или насмешливый взгляд, брошенный в его сторону самим Балидором, говорил об обратном — Ревик понял, что это не так. Сомнения начали рассеиваться.

Он не чувствовал двуличия ни в одном из этих видящих.

Даже те, кто не доверял ему или недолюбливал его за то, кем он являлся, не скрывали от него этих чувств. Они были открытыми в отношении этого.

Кроме того, Ревик почувствовал в Балидоре частоту света, подобную той, что он чувствовал в Вэше. Возможно, из-за этого становилось всё труднее не доверять ему.

Почему-то это ощущалось как правдивость.

Истина, ясность, любовь… возможно, даже «реальность» в более широком, философском смысле.

Во всяком случае, этот свет, казалось, ничего от него не скрывал, особенно с точки зрения намерений или того, кем и чем они были.

По тем же причинам, когда Балидор объявил Ревика своим подопечным, Ревик не воспринял это как пустые слова. Адипан не только следовал Кодексу, они считали себя защитниками этого Кодекса, его поборниками.

Они не лгали. Даже не допускали полуправды.

Более того, они не действовали против свободной воли какого-либо существа. Это один из самых основных принципов Кодекса, который требовал абсолютной прозрачности.

Иными словами, если Балидор был тем, за кого себя выдавал, он защитит Ревика, по крайней мере, здесь.

Ревик ещё не спрашивал, вернут ли его в пещеры Памира, как только Кали перестанет нуждаться в нём, но он предполагал, что так и будет. Поэтому он воспринял обещание Балидора как означающее, что он сделает всё, что в его силах, чтобы вернуть Ревика монахам в целости и сохранности, чтобы Ревик смог выполнить условия своего покаяния.

Что также могло означать, что Ревик по большому счёту был здесь пленником.

Он, конечно, забыл обо всём этом, когда выходил из самолёта в Сан-Паулу.

Он даже забыл о Кали, о которой отчаянно пытался не думать с тех пор, как они впервые рассказали об её похищении — и об её партнёре, который уже угрожал убить Ревика, если ему удастся всё испортить — и об её нерождённом ребёнке.

Вместо этого Ревик снова обнаружил, что ему сложно просто существовать в этом мире.

Он также был вынужден признать тот факт, что на самом деле не существовал в этом мире сам по себе, на протяжении многих лет… возможно, даже десятилетий.

На самом деле он и сейчас этого не делал.

Ревик превратился из зависимого от Шулеров в зависимого от монахов.

Теперь он зависел от брата Балидора и его прославленного Адипана.

Через несколько минут Ревик обнаружил, что изо всех сил старается не…

Ну, не драться.

Руки тянулись к нему, дергая за одежду.

Он покинул аэропорт, следуя по пятам за Балидором и Даледжемом, отслеживая позиции других разведчиков, пока они покидали закрытую зону таможни.

Как только вторая пара стеклянных дверей вывела их на тротуар, навстречу тропическому солнечному свету и плотному влажному воздуху, Ревик невольно ахнул.

Влажный жар лип к его рту и носу, втягиваясь в лёгкие, затрудняя дыхание. Всё его тело, казалось, покрылось потом; шок поразил его организм, когда он снова осознал, как мало изменений в окружающей среде ему пришлось пережить за предыдущие несколько лет.

Погода напомнила ему о Вьетнаме, что не совсем его успокоило.

Хуже того, Ревик чувствовал себя беззащитным.

Он почувствовал себя незащищённым ещё до того, как группа зазывал заметила их группу и окружила их, предлагая отели, женщин, экскурсии, еду и украденные часы. Они вторглись в его физические границы и aleimi прежде, чем Ревик хоть как-то восстановил равновесие — чёрт возьми, даже прежде, чем он сумел привыкнуть к яркому солнечному свету.

Стараясь контролировать свою реакцию, он оглянулся на видящих, с которыми покинул самолёт, и увидел, что все они стоят на обочине в нескольких метрах от него, с некоторым удивлением наблюдая, как Ревик один среди них, казалось, был не в состоянии… или, возможно, не желал… управлять толпой людей, которые, казалось, все чего-то от него хотели.

В отличие от Кабула, на этот раз они ему не помогали.

Даже Даледжем не помогал ему; он стоял вместе с остальными.

Адипанские разведчики использовали эту ситуацию как момент акклиматизации для него.

Они намеренно позволяли ему справиться с этим.

Разум Ревика видел логику в этом, в принуждении его к адаптации, но осознание этого поначалу заставило его запаниковать. Он не до конца понимал, насколько сильно опирался на них всех, пока они не вырвали у него из-под ног эти тренировочные колёса.

Он оказался в кучке людей, изо всех сил стараясь успокоить себя, не реагировать слишком остро… неуклюже надвинул на глаза зеркальные солнцезащитные очки, чтобы свести к минимуму шансы, что кто-нибудь опознает в нём видящего.

— Дигойз! — насмешливо позвал женский голос. — Ты собираешься позволить им раздеть тебя догола? Или ты планируешь в какой-то момент присоединиться к остальным из нас…?

С этими словами она отправила ему снимок.

Ревик почувствовал скрытый за этим смысл, и к его коже прилило тепло, вызванное не только горячим воздухом.

Видящие Адипана накрыли его щитом, чтобы защитить его, несмотря на его панику.

В том же скоплении упакованных образов и смыслов Ревик понял, что все они ждали, когда он воспользуется своими способностями видящего, чтобы оттолкнуть местных жителей.

В том же сжатом пакете информации Мара отправила ему дополнительную информацию и указания относительно Кодекса Разведчика Адипана.

Она объяснила, что если люди сами приблизились к нему, то надавить на них своим светом не было нарушением Кодекса. Он также не нарушал Кодекс, создавая иллюзии, чтобы люди не могли распознать в нём видящего… особенно если такая иллюзия была в целом важна для целей хартии Адипана, которая требовала, чтобы они действовали тайно, в том числе среди людей.

Мара сообщила ему, что всё это подпадает под категорию самообороны.

Как и остальным членам команды Балидора, ему было позволено делать всё, что нужно, чтобы беспрепятственно пройти по городу, при условии, что он использовал минимальное количество убеждения, силы или иллюзии, необходимое для достижения его целей.

Ревик почувствовал, как его свет съёжился от смущения, и отправил сигнал подтверждения женщине-разведчице.

Прошло так много времени с тех пор, как ему приходилось учить азы разведки.

В то же время он ценил их ясность в отношении правил — даже если его смущало, что он нуждался в этой ясности, как если бы он был ребёнком-сарком, не имеющим собственного встроенного представления о морали.

Правда заключалась в том, что у Шулеров на самом деле не было правил, по крайней мере, когда дело касалось такого рода вещей. Ревик не мог припомнить, когда в последний раз он действовал в качестве разведчика таким образом, чтобы от него требовалось учитывать что-либо, хотя бы отдалённо напоминающее этический кодекс.

Конечно, у монахов имелись свои правила.

Однако они не были разведчиками. Их правила были другими.

Более простыми во многих отношениях, но в высшей степени непрактичными для работы в человеческом мире.

Выдохнув и пытаясь отогнать смущение, Ревик своим aleimi послал мягкий тычок в толпу, старательно отводя от себя мысли людей.

«У него нет денег. Он бесполезен для нас…» — послал он тихо.

Он знал, что в этом нет ничего страшного.

Адипанские видящие практически велели ему сделать это, но что-то в посягательстве на их свободную волю, даже таким незначительным образом, всё ещё казалось ему неправильным.

Может быть, он действительно провёл слишком много времени с теми монахами.

Даледжем, который всё ещё стоял и наблюдал за ним вместе с остальными Адипанскими видящими, издал звонкий смешок, явно услышав его.

Ревик невольно бросил на него суровый взгляд.

«Знаешь, ты довольно забавный, — послал Даледжем, и его ясный голос, согретый юмором, прозвучал в сознании Ревика. — Ты коришь себя за отсутствие моральных ориентиров… а в следующую секунду чувствуешь вину даже за малейшее давление на человеческий разум. Когда убиваешь насекомых, ты, наверное, тоже морщишься, na? По правде говоря, это восхитительно. Но я не могу не задаться вопросом… это действительно печально известный и смертоносный Шулер Дигойз Ревик? Тот, о ком нас всех предупреждали? Тот, кого нам велели бояться?»

Ревик слегка нахмурился, глядя на него.

Он не чувствовал недоброжелательности в словах собеседника, поэтому не испытывал к нему никакого настоящего гнева, но его кожа всё равно потеплела от смущения.

«И ты краснеешь, — насмешливо отметил Даледжем. — Ты — загадка, маленький брат. Настоящая загадка».

На сей раз Ревик на него не взглянул.

Как бы то ни было, к тому времени он завершил давление на толпу.

Человеческие глаза перед ним остекленели.

Они медленно начали отходить от него, почти всей группой.

Мужчина убрал руку с плеча Ревика, бросив на него раздражённый взгляд, затем покачал головой и направился обратно к стеклянным дверям, высматривая туриста, которому есть что предложить и на что потратить деньги. Человеческая женщина, которая была рядом с ним в эти несколько секунд, отступила последней, поласкав бедро Ревика через штаны, перед тем как её пальцы покинули его.

Ревик с силой прикусил язык.

Когда он это сделал, веселье рябью прокатилось по Барьеру вокруг, и на этот раз Ревик почувствовал что-то похожее на стыд.

Стараясь не дать этому чувству перерасти в гнев, он полностью закрыл свой свет.

Потом кто-то схватил его за руку.

Прежде чем он смог остановить себя, Ревик оглянулся, встретившись взглядом со светло-зелёными глазами и широкой улыбкой на потрясающе красивом лице.

— Не волнуйся, брат, — сказал ему Даледжем по-английски, улыбаясь ему. — Они просто задирают тебя. Это дедовщина, брат. Они послали этих людей к тебе, чтобы посмотреть, что ты будешь делать.

Ревик почувствовал, как его смущение превращается в более кипучее раздражение.

Даледжем игриво толкнул его плечом.

— Не сердись, брат, — сказал он, улыбаясь ещё шире. — Это было сделано не назло. Совсем наоборот. Это значит, что большинство из них решили, что ты им нравишься.

Ревик закатил глаза, услышав это, и невольно фыркнул.

— Они не бросят тебя позади, — добавил Даледжем, наклонив голову, чтобы Ревик последовал за ним. — Но нам лучше пойти.

«Тебе нечего стесняться, брат, — мысленно добавил Даледжем, уже мягче. Он сжал его руку. — Правда. Мы все удивлены тем, насколько хорошо ты справляешься… и впечатлены. Особенно брат Балидор. Лично я думаю, что он очень горд, поскольку именно он настоял на том, чтобы взять тебя с нами, когда Кали запросила твоё присутствие. Ты, вероятно, не удивишься, узнав, что некоторые из нас пытались отговорить его от этого».

Ревик нахмурился, удивляясь, какого чёрта Даледжем счёл нужным сказать ему это.

«С тех пор они передумали, — добавил Даледжем, крепче сжимая его. — Вот к чему я веду, Ревик».

Ревик не открыл свой свет, но почувствовал, что напряжение в его груди немного ослабло.

Он отвёл глаза от пристального взгляда Даледжема, следуя за движением этих пальцев и за этим светом, стараясь игнорировать тот факт, что от затвердел от ласки человечки, и что прикосновение рук Даледжема к нему не совсем помогало.

Он знал, что остальные, вероятно, уже заметили его реакцию.

Он знал, что Даледжем, должно быть, тоже заметил.

Очевидно, другому мужчине было всё равно.

К тому времени, как Ревик добрался до тротуара, подъехали четыре внедорожника с тонированными стеклами.

Модифицированные, предположил Ревик, вероятно, пуленепробиваемая и противоминная органика по бокам и на нижней части шасси.

Даледжем снова улыбнулся ему.

— Эта твоя тактическая штука, — прокомментировал он, тихонько щёлкнув. — Это никогда не покидает тебя. Не так ли, брат? Насколько я могу судить, это похоже на безостановочные комментарии, идущие в фоновом режиме… независимо от того, что ты делаешь.

Ревик удивлённо уставился на него.

Он не ответил, но поймал себя на том, что размышляет над словами другого.

В любом случае, сколько из его мыслей могли услышать эти Адипанские разведчики?

Он позволил Даледжему отвести его к последнему из этих внедорожников. Он ещё сильнее закрыл свой свет, когда обнаружил там Мару, которая теперь ухмылялась ему с самодовольным торжеством в глазах.

— Хорошо проводишь время, щеночек? — спросила она, когда он сел на своё место.

Когда Ревик взглянул на неё, то увидел, что она многозначительно смотрит на его пах.

Он прикрылся одной рукой, едва поняв, что собирается сделать.

Он понял свою ошибку, когда она радостно рассмеялась, заставив нескольких видящих, сидевших вокруг неё в тесном пространстве, тоже захихикать.

— Не стыдись, — сказала она, усмехаясь, когда он поднял взгляд. — Насколько я могу сказать, тебе там, внизу, нечего стесняться, брат.

— Оставь его в покое, Мара, — сказал Даледжем. — Сейчас же.

Ревик впервые услышал в словах мужчины более жёсткие нотки.

Он не знал, то ли это возмутило его, то ли вызвало благодарность.

Решив не думать ни о том, ни о другом, он выбросил последние мысли из головы, уставившись в тонированные окна без всякого выражения на лице, и закрыл свой свет настолько, насколько это было возможно, учитывая, с кем он находился.

Возможно, он не так хорошо умел скрывать свой свет, как любой из них, но он всё равно мог достаточно хорошо заставить себя не думать, чтобы не давать им слишком много возможностей.

При этой мысли Ревик почувствовал в груди импульс тепла, достаточно сильного и распалённого, чтобы невольно оглянуться. В тот раз, когда он встретился взглядом с Даледжемом — а это должен был быть Даледжем, поскольку он единственный здесь, кто, казалось, не испытывал к нему абсолютной ненависти — Ревик не мог не поморщиться от жалости, которую увидел в этих зелёных глазах.

Прикусив язык, он снова посмотрел через тонированные стекла.

Он здесь не ради них, напомнил себе Ревик.

Он здесь ради Кали.

Он здесь, потому что в долгу перед Кали.

Однако, прокручивая эту мысль в самых горьких уголках своего сознания, он задавался вопросом, не лжёт ли он себе и по этому поводу.

Глава 7. Я не могу просить

— Что мы здесь делаем? — спросил Ревик.

Другой мужчина сначала не ответил ему.

Вместо этого он продолжал продираться сквозь ветви, лианы и стволы деревьев в джунглях, с тяжёлой чёрной холщовой сумкой, крест-накрест обёрнутой вокруг его спины.

Ревик последовал за ним, машинально подстраиваясь под его широкие шаги.

Тем не менее, он почувствовал, как в груди нарастает более сильная боль.

Он чувствовал, что другие видящие сейчас пытаются работать вместе с ним. Они перестали поддразнивать его, когда они впервые приземлились в Сан-Паулу, но он не мог не заметить, что они смотрят на него. Они наблюдали за ним больше, чем друг за другом, и хотя в некоторых из этих взглядов он видел любопытство, а не только враждебность, дополнительное пристальное внимание не могло не вызвать у него паранойи, хотя бы потому, что он вообще не мог их прочесть.

Насколько он мог судить, они, похоже, тоже не возражали против этого.

То есть, не возражали против дисбаланса сил между ним и остальными.

Как бы то ни было, Ревик сильно подозревал, что более сдержанная атмосфера вокруг него была больше связана с тем, что Балидор отчитал их всех, нежели с каким-либо изменением мнения, независимо от попыток Даледжема успокоить его.

Тем не менее, видящий, стоявший перед ним, был, возможно, единственным, кому Ревик неохотно доверял, не считая самого Балидора.

— Просто пойдём со мной, брат, — сказал Даледжем, оглядываясь на него через плечо. — Я веду тебя сюда не для того, чтобы пристрелить, обещаю.

— Тогда зачем?

Ревик услышал настороженность в собственном голосе. Он вздрогнул, когда это произошло, но поскольку не мог скрыть чувство из своего света, он предположил, что это не имело значения.

Явно услышав и это подозрение, Даледжем остановился, выдохнув с весёлым раздражением, уперев руки в бёдра и повернувшись прямо к Ревику.

— Ты всегда такой параноик, брат? — спросил он.

Ревик подумал об этом.

Остановившись, когда это сделал Даледжем, он тыльной стороной ладони вытер пот со лба.

— Да, — ответил он после паузы.

Даледжем громко рассмеялся, качая головой.

Длинные, каштановые с чёрным волосы, которые он убирал заколкой видящих, растрепались с тех пор, как они покинули лагерь. Ревик поймал себя на том, что смотрит на то место, где пряди льнули к шее мужчины, и щёлкнул в его адрес с притворным упрёком.

— Удивительно, что они называют Организацию «Братством», — сказал Даледжем.

Ревик подумал об этом, чувствуя правду, стоящую за его словами.

Он заметил ряд этих маленьких ироничных деталей в Организации теперь, когда находился за пределами конструкции Пирамиды и мог видеть их более ясно. Однако, прежде чем он успел придумать ответ, Даледжем повернулся обратно к деревьям, повыше закинув тяжёлую холщовую сумку за спиной и с царапающим звуком вытащив из-за пояса мачете.

Ревик настороженно наблюдал за ним, пока Даледжем не взмахнул мачете, расчищая им путь, рубя виноградные лозы и широкие листья, скрывавшие охотничью тропу, по которой они шли.

— Намекни, брат, — сказал Ревик. — Дай какое-то указание.

Даледжем рассмеялся, качая головой.

Он не обернулся и не прекратил размахивать мачете.

— Я хотел отвести тебя куда-нибудь, где нас не смогут подслушать, — сказал зеленоглазый видящий после паузы. — Больше никто не предлагал, но нам всем было интересно, поэтому я вызвался добровольцем.

От этих слов Ревик остановился как вкопанный.

Он стоял там, силясь переварить слова собеседника, но Даледжем продолжал идти, оглянувшись на него достаточно долго, чтобы только усмехнуться.

— Боги. Ты действительно не шутил насчёт паранойи.

Ревик просто стоял там, наблюдая за ним.

Он продолжал смотреть, как Даледжем уходит.

Поняв, что на этот раз другой не собирается его ждать, Ревик перебрал в уме все возможные варианты, даже когда ему пришло в голову, что какая-то часть его света неадекватно отреагировала на слова другого… то есть, он воспринял их как своего рода непристойное предложение.

Но зачем Даледжему брать с собой эту тяжёлую сумку, если всё, что ему нужно — это минет? Нет, этого не может быть.

Вероятно, это просто принятие желаемого за действительное со стороны Ревика, если быть честным.