Перебежчик Мотальский

Дмитрий Каралис

Перебежчик Мотальский

(к происхождению одной легенды)

Несколько лет назад кто-то пустил по Зеленогорску слух, что Толик Мотальский - крутой диссидент; он дескать не только издавал подпольные журналы, за что его таскали в КГБ (это отчасти правда - Толика вызывали на беседу в КГБ после того, как он полистал в филфаковской курилке рукописный альманах Подснежник), не только давал в своем летнем сарае интервью корреспондентам Би-Би-Си и Голоса Америки (выдумки, навеянные, очевидно, совместной пьянкой со шведо-финнами и князем Т-им!), но и пытался, прихватив вольнодумные рукописи, удрать за границу - в Финляндию. Из слуха, как это часто бывает, родилась легенда.

По ней выходило, что в одну из темных сентябрьских ночей Толик, на манер Велимира Хлебникова (знатоком и поклонником которого он являлся), сложил в матрасный мешок свои антисоветские рукописи, надел парусиновые штаны, соломенную шляпу и проник на хорошо смазанном велосипеде в пограничную зону. Там он спешился, утопил велосипед в воронке с водой и ползком, с мешком за спиною, стал пробираться к границе. В мешке, помимо рукописей и мелких пожиток находились кирпичи, которые Толик подобрал на дороге, чтобы обезопасить себя от выстрелов в спину. Утверждали также, что перебежчик нес с собой позеленевший кусок докторской колбасы - отраву на случай провала, и колбаса та была успешно испытана на соседской собаке. Но это уже явная ложь! Во-первых, Толик никогда бы не стал травить ни одной собаки, а во-вторых - какая такая собака возьмется за докторскую колбасу со следами тлена? Даже самая голодная собака не возьмется.

Так вот. Толик будто бы замаскировался под замшелый валун и дополз до самой границы. Оставалось подняться, перебежать контрольноследовую полосу и просить у немногословных финнов политического убежища. И тут Мотальский вспомнил, что забыл отключить электроутюг в своей половине дома - вторую половину занимала его мачеха с малолетним племянником Жорой. Толик понял, что если он не вернется, то могут погибнуть безвинные люди, и жизнь его за кордоном будет не жизнью, а сплошным мучением. И вообще...

Толик вывалил из мешка кирпичи и галопом помчался обратно. Пограничники, не привыкшие к перебежкам разумных существ в нашу страну из Финляндии, решили, что кустами трещит охваченный любовным пылом кабан или олень, и продолжили наблюдение за границей. Толик же, разбив очки и изодрав одежду, добрел к рассвету до Выборга и на попутной машине приехал в Зеленогорск. Войдя в дом, он обнаружил, что утюг отключен, и пошел будить мачеху, чтобы занять у нее денег и расплатиться с шофером. Мачеха, не подозревавшая о ночных злоключениях Толика, плеснула на него из помойного ведра, стоявшее в сенях, и со словами: Я тебя, паразита, предупреждала, что денег больше не дам! захлопнула перед ним дверь. Шофер грузовика счел себя оскорбленным в лучших надеждах и, пообещав Толику ведро бензина под дом и спичку,- если к вечеру не будет денег,- взревел мотором и уехал.

Толик будто бы поверил в реальность угрозы и после кошмарной ночи помчался в университет, в надежде занять у однокурсников денег. Утверждают, что в тот день Толик с бледным исцарапанным лицом бродил по коридорам филфака и, поправляя разбитые очки, сшибал трешки до стипендии.

На самом деле все было совсем не так.

Вот что мне удалось собрать из разрозненных рассказов самого Толика и проследить, таким образом, рождение легенды. Я остановлюсь лишь на трех основных источниках, трех составных частях мифа о Мотальском-перебежчике.

Первое. В те годы Толик действительно намеревался посетить Финляндию, но легально - в составе группы велотуристов, коим он не был, но по такому случаю готов был стать. Именно тогда он купил велосипед Украина и любовно смазывал его в предвкушении обещанной по линии комсомола поездки. А что? задиристо говорил он в университете.- Вот сядем и поедем. Почему им можно, а нам нельзя? Обязательно. Поедем. А не пустят - Хрущеву напишем!

Второе и третье - они неразделимы. Однажды Толик пришел домой изрядно дунувши, повздорил со своей сожительницей Розой и, стянув с чердака матрас, набитый сеном, отправился ночевать в сарайчик на заливе, где у него хранились удочки, весла и была припрятана маленькая водки. Накрывшись матрасом, он спускался по дороге, думал о том, что с Резкой надо расставаться, и напевал слова полюбившейся песни:

Если бы парни всей Земли

За руки взялись и по Земле пошли,

Вот было б здорово в компании такой!

А до грядущего - подать рукой!..

Тут он заметил, что в том месте, где ему предстоит пересечь Приморское шоссе, стоит хмелеубороч-ная техника. Чувствуя себя достаточно трезвым и бодрым, чтобы поздороваться со знакомыми милиционерами (в маленьком Зеленогорске все милиционеры всегда были знакомыми) и не вызвать у них осуждающих замечаний, Толик маршрута не изменил, но уменьшил громкость своего пения.

Машина стояла с зажженными фонарями, и легкий дымок из выхлопной трубы переливался рубиновым цветом. Вот стоит машина, подумал Толик, поджидает пьяных отдыхающих из ресторана, н-да... Еще он подумал, что этот дымок и отблеск рубинового фонаря надо вставить в какой-нибудь рассказ, и поравнялся с машиной. И в тот же миг железные двери фургона распахнулись, и Толик из-под своего матраса различил две пары сапог, возникших на его пути. Что несете? Документы!. Толик скинул на газон ношу и распрямился, ожидая недолгий перекур и веселый треп с милиционерами, которым он сейчас расскажет, куда и почему он направляется на ночь глядя с матрасом. Да вот, ... вашу мать, мужики... заулыбался Толик, надеясь разглядеть знакомые лица. Реакция на его ...вашу мать была стремительной и жесткой. Грузи его в машину!,- скомандовал кто-то подошедший, и Толик вместе с сенным матрасом оказался запертым в фургоне.

Что может быть печальнее, чем по собственной наивности ошибиться в людях и вместо уютного сарайчика на берегу залива оказаться в воронке в компании с двумя хмурыми и совершенно незнакомыми милиционерами? Толик попросил закурить. Ему не дали. Лица милиционеров показались ему деревенскими. Он стал огорчать милиционеров рассуждениями об их происхождении и о необходимости выдавливать из себя по капле рабскую кровь.

- Заткнись! - сказали Толику.

- Нет, дура, ты хоть знаешь, кто эти сказал? - беззлобно просвещал Толик.- Это великий Чехов сказал! - Толику представилось, что ой - русский интеллигент, волею случая попал в массы и теперь просто обязан использовать момент для разъяснительной работы, а там, куда они едут, его узнают, похлопают по плечу, дадут закурить и прикажут отвезти обратно.

- Вот ты, дура, не понимаешь, что коль попал в культурный город, тебе надо обогащаться... А ты, дура, небось только о лычках, да о квартире думаешь... Да, ребята, вам надо духовно обогаздаться...

- Фоменко, обогати его, чтобы заткнулся,- лениво попросил тот, что сидел ближе к двери.

Толик к своему удивлению получил кулаком по шее и к еще большему своему удивлению озверел от полученного удара. Он вскочил и с такой быстротой заметался по фургону, осыпая ударами сопровождающих, что к моменту, когда его удалось поймать и скрутить на матрасе, у одного милиционера не хватало погона на плече, а у второго под глазом набухала приличная слива.

- Рабы! Суки! Плебеи! - орал Толик в милиции, где ему добавляли жгутами из мокрых полотенец.- Фашисты! Педерасты! Эсэсовцы!..

Утром, хлюпая распухшим носом, Толик честно рассказал начальнику милиции, как было дело, и попросил не сообщать в университет. Покойного Мотальского-старшего, главного хирурга больницы, помнил весь Зеленогорск, и начальник милиции в особенности - пулю, полученную им в сорок седьмом, удалял толин батя. Не знаю, как в других местах, а в Зеленогорске подобные вещи не забывают.

Толика выпустили, он съездил в университет, занял денег, заплатил штраф и заказал новые очки взамен разбитых.

Что касается невыключенного утюга, присутствовавшего в легенде о Мотальском-перебежчике, то его след обнаруживается в рамках того же злосчастного дня. Было дело: нагладив брюки для поездки в университет, Толик забыл выдернуть штепсель и вспомнил об этом уже на обратном пути, в электричке.

1990 г.