Переполох

То не выдумка, а правда,

и случилось этим летом:

у старухи на базаре

на шарах воздушных, детских,

улетели в небо деньги…

***

Старость, милые, — не радость.

С каждым годом бабке Фиме

тяжелее печь и стряпать,

полоскать белье на речке,

разводить гусей и уток,

кур и свинок крючкохвостых.

И совсем уж не под силу

управляться ей с Бурёной:

чистить каждый день коровник,

утром, вечером и в полдень

молоко доить в ведёрко,

разливать по разным кринкам,

чтобы каждую субботу

отвозить на рынок в город

масло, творог и сметану.

Нет помощников у. Фимы:

Зять-матрос в далеком море,

дочка служит на трамвае,

и живут в деревне с- бабкой

только внуки: Оля с Мишей.

Оле— шесть, четыре — Мише.

Оба тянутся к работе,

помогают — и не просишь,

да подмога велика ли

от бессильных малолеток…

И задумала старуха:

„Хоть и жалко мне Бурёну,

хоть ребята рёв подымут,

а придётся нам, пожалуй,

распрощаться с белобокой".

Встала Фима на рассвете,

убрала Бурёну чисто,

подоила со слезами

(кто не плачет пред разлукой?),

и оставив колокольчик

на забаву Оле с Мишей,

повела на скотный рынок

безответную корову.

А ребята спали крепко,

не видали, не слыхали,

как в последний раз любимка

со двора ушла с мычаньем…

Сколько, здесь скота на рынке!

Козы, лошади, коровы,

бык с кольцом, продетым в ноздри,

свиньи толстые, как бочки,

и кудрявые овечки,

робко сбившиеся в кучу.

Вот теленок ищет матку

и мычит, как будто плачет.

Длинноногий жеребёнок

на ходу прильнул к родимой

и сосет свой завтрак жадно.

Поросята с перепугу

так визжат в мешке дырявом,

словно их уж стали резать.

Суета и крик и давка!

Тот продаст, а этот купит,

и немало ходит праздных,

особливо ребятишек.

Всех ловчей в толпе ныряют

и на всю горланят площадь

продавцы напитков, лакомств.

Только слышишь: — квасу, квасу!

Пирогов горячих с мясом!

Пышки, свежие баранки!.,

запасайтеся, гражданки!

Приплелась с Бурёной Фима,

села с краю в ряд коровий,

ждет-пождет, чтоб подвернулся

подходящий покупатель:

нескупой и несердитый,

для Бурены не обидчик.

Посчастливилось старухе —

дожидалась не напрасно.

Молодой пришел, рабочий, —

жил он тут же, у заставы,—

оглядел Бурёну зорко,

посмотрел у ней и зубы,

по крутым бокам похлопал

и сказал: — люба, не скрою!

коль не станешь дорожиться,

по рукам ударим сразу…

Шестьдесят спросила Фима,

а сошлися на полсотне.

Сосчитала бабка деньги

и дрожащею рукою

в рот сует Бурёнке булку

и кусочек сахарочку,

что в кармане завалялся.

Увели. Стоит старуха,

будто сделана из камня.

Уж Бурены и не видно,

да отвесть глаза нет силы,

и не слушаются ноги…

Долго так бы простояла,

но помог пустяшный случай.

Как-то вдруг пред Фимой вырос

продавец шаров воздушных.

— Вот шары для ребятишек!

Не слиняют и не лопнут.

По двугривенному штука,

а побольше, те дороже!..

Оглушил крикун старуху.

— Ишь, диковина какая!

Век такой и не видала.

Дай-ка мне пузырь для внуков,

да покраше, покрупнее,

и тянул бы выше к небу.

— Уж брала бы сразу пару.

Что делить один на многих?

Уступлю пятак, не жалко…

Сам бечевку вниз потянет

и припустит, будто дразнит.

Так и быть, давай уж пару.

Знаю, внуки встретят с плачем,

так пускай найдут утеху.

И разносчик, ловко чикнув

две натянутые нити,

привязал к шарам надежно

нитку крепкую в два метра.

— На, бери, не улетели б,

ветерок то дует резвый.

Что ты, милый, разве можно?

Я не дитятко какое.

Вот сверну-ка деньги в трубку,

накрест ниткой обмотаю,

узелок стяну потуже,

так-то будет повернее.

Бодро двинулась старуха,

то себе под ноги смотрит,

то глаза подымет кверху

и смеется тихим смехом…

Тут-то и стряслось несчастье,

да такое — молвить страшно.

Верховой навстречу ехал,

озорной мальчишка, вздорный.

Разогнал он лошадёнку,

глядь! — у ней под самой мордой

заглядевшаяся Фима.

Паренек как гаркнет: —вправо!

Сторонися! Прочь с дороги!

Обомлела бабка. Грудью

подалась назад невольно,

кверху вскинула ладони,

чтобы малость защититься.

Из руки скользнули деньги,

перевязанные ниткой,

и, как перышко, повисли.

На беду, нахлынул ветер,

подхватил шары порывом.

— Эй, держи! Ловите! — Где там!

Сразу взмыли выше, выше!

Понеслись туда, на запад.

Разве их догнать без крыльев!

Встрепенулась вдруг вся площадь.

Все кричат и тычут в небо:

— Вон, гляди, шары сорвались!

Упустил малыш, должно быть.

Кто жалеет, кто смеется,

и никто не знает правды.

Тут опомнилась старуха.

Как всплеснет руками дико

да как всплачет с причитаньем:

— То не солнышко сокрылось,

не затмился светел месяц,—

налетели ветры буйны,

унесли мою коровку,

ненаглядную Бурёну.

Ах, зачем тебя водила,

продала в чужие руки!

На земле твой след потерян,

в небе денежки за тучей!

Ох, и горе же мне, горе!..

Услыхали зубоскалы,

пустомельные зеваки,

подняли неумный хохот:

— Вот потешная старуха!

Где же видано, чтоб в небо

Улететь могла корова

и парила, словно сокол?

Это только в небылицах

да в ребячьих глупых сказках…

Но в толпе нашлись толковей.

Вмиг смекнули, в чем тут дело,

и раздался крик командный:

— Надо выручить старуху!

Снарядим сейчас погоню!

Не терять шаров из виду!

Всполошились стар и малый.

Из домов несут бинокли.

Кто глядит с земли, кто с крыши,

беглецов двух ищут в небе.

— Что, видать? — Видать. Как пташки.

— Скрылись в облачке, не видно.

— Во, опять! Теперь — как; мошки.

Поплыли к аэродрому.

— Эй, лупи за ними следом!..

Понеслись тут верховые.

Впереди тот самый парень,

что на бабушку наехал,

заварил всю кашу сдуру.

Ребятня ватагой пестрой

с криком, гиканьем и свистом

поспевает за конями.

По пути кишит народом.

Нет конца догадкам, слухам.

— Где пожар? — Кидают бомбы?!

— Гости едут из Китая!

Тах-тах-тах! — по переулку

тарахтит мотоциклетка;

за толпой свернула круто

и летит в лихой погоне.

— Берегись! — Толпе навстречу,

рассекая шумно воздух,

легковой авто несется.

— Стой, шофер! Вези обратно!

Полный ход давай машине.

Чтоб в глазах волчком вертелось,

чтобы меньше, чем в минуту,

нас домчать к аэродрому!

— Есть. Садись. — Ту-ту! Помчались.

Свист в ушах. Глаза — как щелки!

— Козырьки надвиньте ниже

и держись на поворотах!

Гоп! — взлетели на ухабе.

Гоп! — пребольно сшиблись лбами.

Да, шофер шутить не любит:

Рад, не рад, — терпи без жалоб.

Вот приехали- Спасибо!

Слезли. Кинулись к ангарам.

— Так и так. На помощь, братцы!

Двое летчиков там было,

смельчаков бывалых, ловких.

Говорит один другому:

— Ну, и выпала задача!

На войне дрались мы жарко,

нынче возим пассажиров,

доставляем срочно письма,

а за детскими шарами

не пришлось еще гоняться…

Что ж, давай утешим бабу.

Взбаламутила весь город!..

Быстро вывели машины.

Ж-ж-ж! — скользнули по лужайке.

Шибче, шибче! Раз! Снялися

и летят стальные птицы!

А народ потоком льется,

запружает площадь густо.

Вот везет сюда Евфимью

добрый старенький извозчик.

Все в тревоге. Вдруг не сыщут,

иль шары возьмут и лопнут.

Реют летчики стрижами,

а шаров давно не видно.

Время медленно тянулось.

Полчаса казались годом.

Вот слышнее стал пропеллер:

точно жук летит на землю.

Ж-ж-ж! — машины друг за дружкой

плавно начали снижаться,

выбирая осторожно

посвободнее местечко.

На секунду все застыли

и впились в аэропланы.

— Есть! Ура! Ура! Поймали!

Молодцы! Орлы! Герои!

Рассказать — так не поверят.

Жаль — не видно было глазу!

На руках с аэропланов

летунов несут к старухе.

— Вот шары, а вот и деньги.

Спрячь их, бабка, хорошенько,

да летим в твою деревню…

Плачет и смеется Фима;

от волненья сбилась с толку,

всех подряд целует трижды,

под собой земли не чует.

— Ну, поедешь? Аль сробела?

Весь народ с поклоном просит.

Раззадорилась Евфимья:

— Ладно. Отвезите к внукам.

Ахнет вся, небось, деревня

на гостей таких залетных.

Чур! не сказывайте только,

как старуха осрамились…