Переворот

Стоял теплый день, солнца хватало на всех. Еще не было десяти часов, когда парнишке, который помогал мяснику, пришлось выскочить на улицу и опустить яркий полосатый навес, чтобы солнечные лучи не попадали на мясо.

У мясника выдалось хлопотное утро. В опилках, перед открытием магазина аккуратно рассыпанных по полу, ноги посетителей наделали дорог и холмов. Мамаши позволяли детям кататься по ним и нагребать ногами, пока сами стояли на месте и, прижимая горячие носы к прохладному стеклу, смотрели на мясо.

Примерно в четверть двенадцатого дверь магазина взвизгнула, и вошла миссис Риггс. За ней топал ее сынишка Уилл с вечно всклокоченными волосами, который тянул на длинном поводке живую косматую сосиску по кличке Простофиля.

Все трое подошли к румяному мяснику, который стоят за прилавком в соломенной шляпе, в рубашке с закатанными рукавами и сиял приветливой улыбкой.

Миссис Риггс кивнула ему, Уилл отдал своему псу какую-то сердитую команду, а Простофиля, как по катку, проехал на заду по полу.

— Доброе вам утречко, — сказал мясник, и его толстые пальцы сжали край соломенной шляпы.

— Доброе утро, мистер Ланг, — сказала миссис Риггс. После чего она перевела усталый взгляд на сына и заявила: — Если собака не будет вести себя как следует, придется привязать ее на улице.

— Ну мам, — промямлил Уилл.

— Никаких «ну», — ответила она и снова подняла глаза на ожидающего мистера Ланга, который как раз в этот момент вытирал руки об окровавленный фартук.

— Мне нужен хороший кусок говядины, — заявила миссис Риггс. — Свежий.

— Все мясо свежее, — сказал мистер Ланг, не успела она договорить. — Все свежее.

— Прекрасно, — произнесла миссис Риггс, удовлетворенная.

Мистер Ланг откатил в сторону дверь за прилавком и принялся изучать свой товар опытным взглядом. Уилл подтянул к себе собаку и прижался носом к стеклу. Простофиля жалобно взвизгнул, попытавшись бежать и проехавшись по полу мордой, с которой теперь свисала борода из опилок.

— Успокоишь ты наконец собаку?! — Миссис Риггс спрашивала и приказывала одновременно.

— Да, мам. — Уилл выдохнул на стекло облачко пара, заглянул за прилавок и увидел, как руки мистера Ланга осторожно движутся, перебирая мясо.

Он задумался, а почему все куски красные. Почему среди них нет синих?

— Мам, а почему не бывает синего мяса? — спросил он, желая срочно утолить свою жажду знаний.

— Что? — переспросила она. — Не выводи меня из себя.

Она выпрямила указательный палец.

— Ваг это неплохой кусок. Нет, не этот. Нет, рядом с ним, — направляла она руки мясника. — Там. Да, этот.

Мистер Ланг вернулся к прилавку с толстым куском говядины, на конце которого белела косточка.

— Немного жирноват, — прокомментировала свой выбор миссис Риггс.

— Отличный кусочек, — произнес мистер Ланг, продолжая монолог, который вел целое утро; главные реплики в нем были «все мясо свежее» и «прекрасный кусочек» с вариациями.

Он поднял мясо на уровень лица и медленно повернул его. Миссис Риггс поджала губы.

— Мам, почему не бывает синего мяса? — спросил Уилл.

— Потому что не бывает, — буркнула миссис Риггс, в высшей степени довольная тем, что ее ответ прекращает всякую дискуссию.

Мистер Ланг, повинуясь ее кивку, шлепнул прекрасный образчик всегда свежего мяса на разделочный стол.

— Мам, — завелся настойчивый Уилл, — а почему…

— Прекрати! — взорвалась миссис Риггс, — Замучил уже!

Толстые губы мистера Ланга снова растянулись в приветливой улыбке.

— Так ты, сынок, спрашиваешь, почему не бывает синего мяса?

Уилл покосился на мать. Она взглядом выказала ему свое недовольство. Он ничего не ответил.

— Так ведь? — спросил мистер Ланг.

— Д-да, сэр, — Уилл еще раз обернул поводок вокруг грязного кулака и шаркнул туфлей по разворошенным опилкам.

— В таком случае ответь мне сам на один вопрос, — сказал мистер Ланг, проводя острым как бритва ножом по мясу.

— Какой? — спросил Уилл. — Не дергай, Простофиля.

— Выведи его на улицу, — нетерпеливо приказала мать. — Ты мешаешь мистеру Лангу.

— Что вы, нисколько, — добродушно сказал мистер Ланг. — Я с радостью объясню Уиллу, почему не бывает синего мяса.

— Почему? — спросил Уилл.

— На самом деле, — продолжал мистер Ланг, снова шлепая мясо об стол, — когда кровь еще в теле, она, как ты знаешь, синяя.

— Правда? — Голос Уилла взмыл от изумления.

— Точно так! — Мистер Ланг подмигнул миссис Риггс.

Та чуть растянула губы, показывая, что оценила юмор.

— Но!.. — многозначительно произнес мистер Ланг, разворачиваясь кругом, чтобы оторвать кусок бумаги от толстого рулона. — Но когда тело распарывают и кровь соприкасается с воздухом… она становится красной.

Уилл поднял глаза на дородного мясника. Никто не смог бы сказать, какие химические и физические изменения творятся в мозгу у мальчика. Никто бы не смог предвидеть удивительной реакции, которая произошла миг спустя, когда новое знание заполнило то, что отец Уилла часто в шутку называл вакуумом.

Возможно, дело было в самом слове «кровь» или в образах, какие оно вызвало у мальчика в голове. Но даже его мать не способна была определить, в чем причина. А мистер Ланг продолжал болтать, едва ли сознавая, какую сумасшедшую идею он только что породил.

— Именно кровь, как ты понимаешь, и делает мясо красным, — завершил он, взмахивая белой бумагой. — Скорее всего, мясо синее, когда оно еще в теле. Но когда мы разрезаем тело, мясо делается красным.

То, что он говорил неправду, не имело значения. Эффект в любом случае был бы тот же самый.

Он поднял кусок мяса перед Уиллом. Пальцы были в крови. Мистер Линг на самом деле был простым, добродушным человеком. Он настолько привык к подобному зрелищу, что уже не задумывался о нем.

— Видишь? — спросил он. — Красное.

Уилл стоял, сосредоточенно глядя на него, глаза что блюдца, воздух с трудом вырывается из приоткрытого рта. Простофиля сидел в опилках, задней левой лапой гоняя блох на брюхе.

И вот тогда сформулировалась первая мысль.

— Его убили, — сказал Уилл. — Убили.

Седые косматые брови мистера Ланга сошлись на короткое совещание, он поджал губы. Миссис Риггс ощутила, как по спине ползет что-то похожее на озноб.

— О чем это ты? — Волнение нашло способ отразиться в голосе.

На самом деле она не собиралась ни о чем спрашивать. Просто давно уже привыкла задавать вопрос, что он имеет в виду, по сотне различных поводов, и сейчас не смогла удержаться.

— Оно было живое, — сказал Уилл и, к изумлению матери, отступил назад, а розовые щеки побелели.

— Это же корова, только и всего! — воскликнула миссис Риггс, кривя рот от негодования. — Корова.

— Бычок, — поправил дружелюбный мистер Ланг. — Желаете что-нибудь еще?

На этом все могло бы закончиться. Мгновенное прикосновение страха позабылось бы за повседневными делами. Но получилось иначе. Потому что миссис Риггс решила купить еще и курицу.

— У нас прекрасные свежие куры, — принялся за свое мистер Ланг, направляясь к тяжелой двери и откатывая ее в сторону, чтобы заглянуть в ледяное нутро холодильника.

— Мы едим то, что было живым, — сказал Уилл.

— Ну и что тут такого? — спросила мать.

В тот момент мальчик ничего больше не сказал. Но задумался. И по неизвестной причине она задумалась тоже.

Уилл вдруг начал понимать, что происходило все это время. Он приходил сюда месяц за месяцем, год за годом, смотрел, как мистер Ланг режет, пилит, рубит, дробит, мелет. Теперь он внезапно сообразил, что именно мистер Ланг резал и рубил, что он молол в мясорубке.

Уилл весь похолодел, задрожали руки. Он попятился и привалился к стене. Простофиля поехал за ним по полу.

Миссис Риггс, в свою очередь, увидела магазин новыми глазами. «Совершенно верно, — агрессивно накинулась на ее разум мысль, — мы как будто враги. Они должны ненавидеть нас, коровы и свиньи. Мы их откармливаем, а потом, когда они становятся упитанными и крепкими, мы… мы…» Она энергично отмахнулась от этой мысли, не желая додумывать ее до конца. Какой прок в подобных рассуждениях?

— Ну и что тут такого? — пробормотала она себе под нос.

А потом мистер Ланг вышел с курицей.

Мистер Ланг этого не услышал. И миссис Риггс не услышала, потому что в тот самый момент захлопнулась тяжелая дверь холодильника. Но Уилл Риггс ахнул и побледнел от испуга. Он смотрел, как курица раскачивается вниз годовой под кулаком мистера Ланга. Вот зажмуренную птицу вздернули кверху и шлепнули на рифленый разделочный стол. Курица терпеливо дожидалась, пока мистер Ланг громыхал своей утварью и затачивал на бруске большой мясницкий нож.

После чего раздалось два звука.

Нож опустился, и птичья голова упала на пол.

Изо рта Уилла вырвался крик.

Миссис Риггс подпрыгнула на три дюйма и развернулась посмотреть, что происходит. Рот у нее широко раскрылся, и сердце в груди, которое, как она всегда утверждала, бьется слишком медленно, забилось так быстро, что перехватило дыхание.

— Да что же это та… — начала она.

Большой нож мистера Ланга дрогнул, и лезвие воткнулось в разделочный стол.

— В чем дело? — произнес он.

Они посмотрели на Уилла, они услышали, как взволнованно заходится лаем Простофиля, дергаясь на своем поводке, и обрубок его хвоста бешено мотается из стороны в сторону.

Уилл смотрел на обезглавленную курицу. Неожиданно он огласил обвинение, о котором теперь знают почти все, кто живет по соседству.

— Ты хочешь съесть Простофилю! — закричал он голосом тонким и колючим, как осколки стекла. — Ты хочешь съесть Простофилю!

Миссис Риггс понятия не имела, с чего вдруг расшумелся ее сын. Она никогда не сталкивалась с таким мощным проявлением чувств. Люди просто не вели себя подобным образом. Женщины плакали на свадьбах, дети хныкали над своими синяками или орошали слезами пол, когда их наказывали. Но чтобы вот так… Это просто не поддавалось пониманию.

Что же касается мистера Ланга, важность происходящего ускользнула от него. «Просто перевозбудился», — решил он. Этот человек предпочитал любым событиям давать самые короткие объяснения.

— Что с тобой? — спросила миссис Риггс, ее руки дрожали от какого-то — хотя разум в тот момент не мог подобрать нужного слова — атавистического приступа первозданного ужаса.

Уилл сверкнул глазами на мать, потом на мистера Ланга, потом на собаку. Его голова дергалась, как у марионетки.

— Ты хочешь… — начал он снова.

— Прекрати сейчас же! — велела миссис Риггс, подходя к нему; резкий тон выдавал, насколько она взвинчена.

Уилл залился слезами и вцепился в мать.

— Мам, не позволяй им, не позволяй!

Сначала она ничего не сказала. Гладила мальчика по всклокоченным волосам, и что-то в ее глазах выдавало понимание важности момента. Она посмотрела на мясника. Тот дружелюбно улыбнулся и сказал:

— Просто перевозбудился.

— Хочешь подождать меня на улице? — спросила миссис Риггс, и наконец-то в ее голосе послышалась любовь.

— Можно мне взять Простофилю, можно? — заныл сын. — Можно?

— Ну разумеется, — Прежнее раздражение вернулось. — Это же твоя собака. Перестань валять дурака.

Мальчик поднял на нее глаза, в них читалось сомнение. То, что его разум породил на пустом месте, нельзя было сбрасывать со счетов.

— Ты его не съешь? — спросил он робко, а Простофиля внезапно замер и с подозрением поглядел по сторонам, словно нечто чуждое проникло вдруг в магазин.

— Конечно нет, — сказала мать. — С чего ты так решил?

Она не собиралась задавать этот вопрос. Она спросила просто по привычке. И по счастью, привычкой Уилла было воздерживаться от ответа. Он вообще не любил отвечать на ее вопросы.

Он потащился к выходу вместе с Простофилей. И когда мальчик уже протискивался в дверь, Простофиля обернулся. От его взгляда по спине миссис Риггс снова прошли мурашки. Потому что в нем было… как бы лучше сказать… понимание.

Она усилием воли отбросила все мысли, как могла бы стряхнуть дождевые капли с рукава пальто. Снова повернулась к мистеру Лангу, который все время так и стоял: неуверенная улыбка на пухлом лице, в испачканной кровью руке обезглавленная курица.

— Не понимаю этого мальчишку, — произнесла миссис Риггс, пытаясь одолеть странный озноб.

— Просто перевозбудился, — заключил мистер Ланг.

Миссис Риггс не имела желания задерживаться. Она теперь скользила взглядом по белым стенам, по безумной топографии посыпанного опилками пола. Ей вдруг расхотелось смотреть на красное мясо, видеть перерезанные артерии и сочащиеся кровью вены. Все вокруг показалось просто кошмарным.

Наверное, то же самое испытал бы слепец, который, ни с того ни с сего оказавшись в чулане Синей Бороды с фонариком в руке, обрел бы зрение.

Магазин внезапно наполнился удушливым запахом сырой плоти, острым запахом крови. Перед мысленным взором миссис Риггс с путающей ясностью промелькнула картина, как мистер Ланг укладывает на разделочную доску Простофилю. Она сморщилась, спешно расплатилась и повернулась к двери.

— Заходите еще, — сказал мистер Ланг.

Она ничего не ответила. «Мясник!» — взвизгнул разум, и теперь это слово имело иное значение, в нем скрывалось слишком многое.

Уилл с Простофилей ждали на улице. Все трое двинулись домой. Миссис Рипт жадно вдыхала свежий воздух, думая, сможет ли когда-нибудь снова вернуться в это кошмарное место.

— Стать вегетарианкой в тридцать восемь, — пробормотала она.

— Что, мам? — спросил сын.

— Ничего. Просто помолчи. Ты и без того наделал сегодня дел.

Однако ее не покидало странное чувство, что причина вовсе не в нем, что он просто споткнулся обо что-то большее.

Простофиля шагал спокойно, гордо вздернув облепленную опилками морду.

И у миссис Риггс снова возникло нелепое ощущение, что все дело в Простофиле. Что именно он каким-то безумным образом подстроил все это.

Миссис Риггс была близка к нервному истощению, когда мистер Риггс пришел из конторы домой. В духовке грелся ужин.

По традиции мистер Риггс ущипнул жену за щеку и устало проследовал в гостиную.

Там он уронил пальто на кресло, после чего упал в него сам.

— О господи! — простонал он театрально. — Ну и денек!

Затем, несколько удивленный, поднял глаза. Миссис Риггс смотрела на него из дверного проема. На ее лице отражалась не тревога, решил он, но вполне отчетливая обеспокоенность.

Она вошла в комнату и взяла пальто, заметив вслух, что только пальто, повешенное на плечики, может сохранить приличный вид. Он проворчал что-то, соглашаясь, — все как всегда.

Она снова вошла и остановилась на пороге.

— Что-то случилось? — спросил он.

Она шагнула вперед и провела тремя подрагивающими пальцами по щеке. Да, случилось, понял он по ее глазам.

— В чем дело? — набросился на проблему мистер Риггс.

— В Уилле. — Миссис Риггс подошла и села рядом с мужем.

Затем, сцепив руки, рассказала, что произошло в лавке мясника.

На лице мистера Риггса сменилась целая гамма эмоций. Сначала на нем отражалось сомнение, затем его черты исказил легкий страх, который тотчас сменился весельем. Оно перешло в изумленную обеспокоенность, а в итоге появилась хмурая тревога.

— С тобой тоже так было? — спросил он.

— Да, Мартин, — сказала она. — Не знаю, как передать словами, чтобы и ты почувствовал. Но я боялась. Боялась висящего на крюках мяса, боялась мистера Ланга с… этим тесаком.

— Мясницким ножом, — поправил мистер Риггс.

— Да.

Мистер Риггс погладил бородку, его рот сложился в изумленный овал.

— Странно, — сказал он. — Очень странно.

После чего отринул все мысли, как пыталась сделать в магазине мистера Ланга миссис Риггс.

— Что ж, — сказал он. — Это просто игра чересчур живого воображения. В конце концов… я хочу сказать…

Он забыл, что хотел сказать.

— Но мне было страшно, — сказала она, — А потом… когда Простофиля на меня посмотрел…

Его брови на миг сошлись.

— Да, — сказал он. — Да, конечно, это просто твое воображение. В сложившихся обстоятельствах ты могла бы поверить, что и кусок говядины смотрит на тебя.

— Я знаю насчет воображения, — сказала она. — Но что сделать, чтобы избавиться от ощущения?

— Какого ощущения?

— Я чувствую себя так, словно я… словно мы все — лицемеры. Откармливаем животных, заставляем их жиреть, хорошо с ними обращаемся. А потом… мы их… убиваем.

— Дорогая, но ведь нам надо как-то выживать.

— Могли бы питаться овощами, — произнесла она слабым голосом, не вполне убежденная собственным доводом.

— Что?! Остаться без бифштекса, без котлет… Нет! Ты с ума сошла!

Наконец-то речь зашла о предмете, в защиту которого мистер Риггс мог повысить голос. Он едва ли не подпрыгнул в кресле. Политика наводила на него скуку, международные отношения вгоняли в тоску. Но когда затрагиваются интересы желудка и всего, что с ним связано, мужчины, подобные мистеру Риггсу, обязательно кипятятся.

Он сейчас же отмел прочь всякую вероятность того, что мясо исчезнет из семейного рациона.

— Чепуха, — заявил он. — Мы едим мясо, чтобы жить и процветать. Что бы ты стала делать, если бы весь мир на десять футов покрылся коровами и свиньями?

— Ты о чем? — спросила миссис Риггс, совершенно потерявшая ход его рассуждений.

Мистер Риггс встал и подошел к окну. Он бросил убийственный взгляд на стекло, неосторожно оказавшееся на его пути, и затем всмотрелся в улицу. Ему на помощь пришла книга, которую он когда-то читал; факты посыпались с пыльных полок разума.

— Выживает сильнейший, — объявил он с гордостью. — Выживает сильнейший, дорогая, — повторил он и привычно провел ладонью по лысине.

Миссис Риггс ничего не ответила.

— Если бы мы не убивали животных, — продолжал он, — если бы мы позволили какому-нибудь виду жить вольно, любому виду, они размножились бы так быстро, что в мире не осталось бы места для нас самих.

— О, не говори глупостей, — с обычной готовностью вынесла суждение миссис Риггс.

— Глупости?! Послушай, Рита, — в его голосе появилась таинственность, — я читал, что в океане есть какие-то маленькие существа, я не помню точно, моллюски или нечто в этом роде. И сама природа следит, чтобы девяносто процентов из них погибали сразу после рождения. Потому что если бы все они выживали, — завершил он с угрозой, — если бы все они выживали, то океан, суша, весь мир был бы теперь покрыт ими!

Миссис Риггс с трудом поверила в это. Однако ее плодотворное воображение продолжало работать, и она представила себе квартиру, обвешанную гроздьями моллюсков. И сморщилась от омерзения.

— Ну, теперь ты мне веришь? — спросил мистер Риггс.

— Я не знаю, — сказала она. — А как же тот человек, который долго жил в Африке? Старик, немец… как же его звали?

— Э… ты имеешь в виду Швейцера?

— А, неважно. Помню, я читала в одном журнале, что он ни разу никого не убил. Он даже кормил муравьев.

— Меня никто не заставит кормить муравьев, — твердо заявил мистер Риггс.

— А вот он кормил.

— Очень плохо! — взорвался мистер Риггс. — Очень! Если все начнут кормить муравьев вместо того, чтобы на них наступать, представляешь, какой ад нас ждет? В муравьях по самые подмышки!

— Ничего подобного, — сказала его жена.

— Ладно, лично я не перестану есть мясо только потому, что тебе… тебе это не нравится, — завершил спор мистер Риггс.

Миссис Риггс встала и провела руками по юбке, расправляя складки.

— Очень хорошо, — сказала она, — Но мне это не нравится. Во всем этом есть что-то такое, что мне не нравится.

— Я есть хочу, — сказал мистер Риггс проникновенно, — когда мы будем ужинать?

За ужином события получили новое развитие. В результате которого мистер Риггс по-настоящему вник в суть дела.

Он уселся за стол. Напротив него сидел сын, с вымытым в первый раз за последние семь часов лицом, причем волосы были приглажены с помощью большого количества воды, часть которой бежала ручейками из-за ушей на шею.

А в душной кухне миссис Риггс вынула из духовки толстый кусок коричневого сочного мяса и понесла его в столовую. Исходящий от мяса ароматный пар впервые в жизни вызывал у нее отвращение.

Ее пронзила кошмарная мысль, что она несет кусок жареного Простофили. От такого предположения что-то дернулось у нее в животе. Какая-то рука материализовалась там, в темных глубинах, и принялась сжимать внутренности ледяными пальцами. Она поняла еще раньше, чем села за стол, что не сможет проглотить ни кусочка мяса. Она казалась себе настоящим каннибалом.

— Ага, — сказал мистер Риггс, — бифштекс.

Он потер руки. Поточил нож об вилку. Он начал резать мясо, и кто-то ахнул.

Мистер Риггс поднял голову, всматриваясь пристальным инквизиторским взглядом.

Его сыну было очень, очень больно. Лицо кривилось, глаза поблекли от страха. Он смотрел на мясо.

И в этот миг произошло что-то такое, отчего у мистера Риггса кожа на голове покрылась мурашками и невидимый кубик льда съехал вдоль позвоночника.

Простофиля, сидевший у противоположной стены, заворчал, не на блоху, а на что-то нематериальное. Он просто заворчал. Но в этом ворчании угадывалась страстность сверкающего красными глазами волка, который подступает к своей умирающей добыче.

— Да что же здесь происходит? — спросил мистер Риггс, ни к кому в особенности не обращаясь, но желая успокоиться, хотя бы с помощью слов.

— Я не хочу есть. — Уилл соскользнул со стула.

Мать посмотрела на него, затем на мясо. Ей хотелось сказать то же самое.

— Сядь на место, молодой человек! — отрезал мистер Риггс, гнев прорвался, милосердно затопляя его страхи.

— Пожалуйста, па, — сказал Уилл. — Пожалуйста, я не хочу есть.

— Ты будешь есть!!! — заорал мистер Риггс.

Потому что теперь он ощущал ее.

Холодную, лишающую сил тревогу, которая заползала в его нервную систему, словно извивающаяся змея. Противоречащий всякому здравому смыслу ужас поднимался от давно умерших воспоминаний, от бесформенных страхов прошлого и сулил необъяснимую беду.

Простофиля завыл. Так воет в клетке дикий зверь, когда тоскует о свободе и мести.

— Заткните этого пса! — прорычал мистер Риггс.

Он бросил нож и вилку на стол, подошел к Простофиле и схватил за шкирку жесткими пальцами.

Он швырнул Простофилю в ванную комнату и захлопнул за ним дверь. И только вернувшись за стол, почувствовал боль, посмотрел и увидел на руке следы зубов, из которых сочилась кровь.

Лишь громадным усилием воли мистер Риггс сдержался в этот момент. Жил себе человек день за днем и никогда раньше не видел ничего подобного. За многие годы он пришел к сознательному или бессознательному заключению, что в жизни нет ничего странного, не бывает неожиданных крутых поворотов и нечего бояться.

А потом произошло вот такое. Человек совершенно не готов справляться с подобными сложностями. Он согнулся, почти сломался. Лишь гордость и запас давно не пригождавшейся силы духа помогли справиться с приступом ужаса и благополучно вернуться на безопасную почву.

Мистер Риггс сел, сжав рот, и отрезал изрядный кусок мяса. Плюхнул его на тарелку Уилла.

— Нет, папа! — рыдал сын. — Пожалуйста!

— Ты это съешь, — сказал отец тихо, невероятным усилием сдерживая крик.

— Дорогой, если он не хочет… — начала миссис Риггс.

— Ешь, — велел мистер Риггс.

— Не буду, не буду!

И тут все услышали новый вой, приглушенный, но точно такой же зловещий, как и в первый раз.

Мистер Риггс перегнулся через стол и дал сыну пощечину. У него была тяжелая рука, и на красной щеке Уилла остаюсь белое пятно. На глаза мальчика навернулись слезы, рот растянулся в истерическом всхлипе.

— Иди к себе в комнату! — приказал мистер Риггс. — И не надейся, что сегодня получишь другую еду.

Уилл посмотрел на мать, горло его дрогнуло. Она сжала побелевшие губы, стараясь утешить его взглядом.

— Делай, как велит отец, — сказала она.

Медленно, бросая через плечо умоляющие взгляды, сотрясаясь от рыданий, Уилл пересек комнату. Его неровные шаги отдавались у родителей в ушах, когда он вышел в коридор. Дверь захлопнулась.

— Тебе обязательно было его лупить? — спросила миссис Риггс, и в голосе звучали страх и осуждение.

Мистер Риггс, не сумев подобрать нужные слова, сделал то, что обычно делают мужчины в подобной ситуации.

— Я даже есть теперь не могу, — проворчал он и резко встал.

Стул с грохотом упал у него за спиной. Мистер Риггс не стал поднимать. Прошел в гостиную и остановился перед окном, наблюдая, как небо медленно темнеет.

И он сказал чистую правду. Его желудок сжался в такой тугой узел от беспричинного страха, что он даже думать не мог о еде. Грудь вздымалась от каждого вдоха, что-то застряло в горле, и никак не удавалось проглотить. Ему даже показалось, что это его собственное сердце.

Откуда взялось это жуткое чувство? — недоумевал он. И почему оно подавило все остальные, даже голод?

Человек имеет полное право на вечерний отдых после напряженного рабочего дня, имеет право на хорошо прожаренный бифштекс, на приятный разговор за столом. И вот вам пожалуйста. Какое-то дурацкое помрачение рассудка нашло на всех. Крик в мясной лавке привел к этому… этому безумию. Хуже того… привел их в тупик. Какой отсюда, ради всего святого, может быть выход?

Мистер Риггс решил пройтись до табачного магазина и купить сигару. Он надел шляпу и зашел в столовую.

Жена все еще сидела там, глядя на стол, тыча в белую скатерть кончиком ножа. Кажется, она была совершенно подавлена.

— Я выйду, — сказал он.

Миссис Риггс кивнула так, что ему стало ясно — пропустила его слова мимо ушей.

— Знаешь, о чем я думаю? — спросила она.

— О чем?

— Помнишь, я сказала, животные должны ненавидеть нас за то, что мы делаем с ними?

Он поморщился. Подобные разговоры не доставляли ему удовольствия. Они слишком расплывчатые, вызывают невнятные страхи, ведут к нелепым выводам.

— Может, они совсем разозлились на нас, — продолжала она. — Может, они что-нибудь затевают. Может быть… Простофиля их вожак.

У мистера Риггса отпала челюсть. Невыразимое изумление смешалось со страхом за жену. Неужели она сходит с ума?

— Ради бога! — воскликнул он, стараясь отодвинуть от себя проблему, словно кучу палых листьев. — О чем ты вообще говоришь? Ладно, я пошел.

У двери он обернулся.

— И не давай Уиллу никакой еды, — сказал он, ощетиниваясь в воинственном стремлении к справедливости. — Я научу его слушаться.

Он пошел вниз по лестнице, стараясь думать о бейсбольном счете, о результатах скачек, о кинозвездах — о чем угодно.

Но ничего не получалось. Жена произнесла эти слова. Они теперь громыхали у него в мозгу, никак не желая уняться.

Он изо всех сил пытался отшвырнуть их, заставить их пристыженно отступить.

Но они не уходили, они кидались ему в лицо. И если поверить в эти слова хотя бы на мгновение, они сбросят целый мир в неведомую бездну. Они все исказят, покажут, словно в кривом зеркале. Все на свете потеряет смысл, если они… правдивы.

Животные. Что означает это слово? Для него — существ с четырьмя ногами. Львов, тигров, коров, свиней, лошадей, кошек, собак. Животных.

— Нет, нет и нет, — бормотал он. — Отродясь не слышал большей глупости.

Но он все равно думал об этом. И посматривал на встречных кошек. По соседству жило много кошек. Они устраивали свары при луне, мерзко орали в ночной темноте, когда людям хочется спать. Он вдруг вспомнил, как лежал без сна, проклиная их на чем свет стоит, отмечая, как жалобно они мяукают, как невероятно похоже на грудных младенцев, обезумевших грудных младенцев, брошенных в переулке.

Он заглянул в ближайший переулок.

Словно электрический разряд прошел через тело, вызывая онемение.

Он еще никогда не видел столько кошек разом. Создавалось впечатление, что у них тут собрание. Они сидели на задних лапах, и ни одна не издавала ни звука. Но благодаря своему воображению мистер Риггс почти физически ощущал, как поток злобных мыслей передается от одной усатой головы к другой усатой голове.

— Нет, — отрезал он. — Это просто мое воображение.

Он повернулся и быстро дошел до угла, стараясь забыть, как одна кошка обернулась и посмотрела ему прямо в глаза… ухмыляясь. Другого слова он не мог подобрать. Это была настоящая ухмылка.

Мистер Риггс остановился и сжал кулаки.

— Быть того не может, — произнес он вслух. — Просто не может быть.

На углу мистер Риггс увидел конного полицейского, который проезжал мимо. Мистер Риггс уставился на лошадь. Он ощущал себя полным идиотом, однако какой-то внутренний голос приказывал смотреть.

Он едва не отпрянул назад, когда лошадь повернула голову и их взгляды встретились.

Человек имеет о некоторых вещах устоявшееся мнение. Например, он привык считать, что у всех лошадей добрые и ясные глаза.

Лошадь одарила мистера Риггса самым что ни на есть ледяным взглядом. И вдруг у него в голове сформулировались слова. Они явились словно ниоткуда. Хотя что значит — ниоткуда? Несомненно, он это подумал сам. Вернее, слова пришли из подсознания. Или же… Нет, нет, это невозможно!

Однако они пришли, ничто не могло их удержать.

«Молчи. Тебе не полагается знать. Ты каким-то образом проведал, но единственное, что тебе остается, — молчать. Ты не сможешь, ты не станешь рассказывать об этом никому».

Мистер Риггс так и стоял с открытым ртом и глядел на лошадь, пока она не скрылась за углом. Он помотал головой и осмотрелся, пристыженный. Проходящая мимо парочка с любопытством взирала на него. Он опустил глаза и заторопился к табачной лавке.

Медленно бредя домой, выпуская колечки сигарного дыма, мистер Риггс вдруг понял с грустью, что человек может прожить всю жизнь, но так ни разу и не задействовать свой мозг в полную силу. Хуже того, он может прожить жизнь и не заподозрить, что его разум так и не вышел из тесной клетки, в которую его поместила природа.

Он думал о словах Риты, о страхах Уилла, о том, как выл и ворчал Простофиля.

Если все это сложить? Неужели и вправду животные тайком готовят переворот, коварно дожидаясь того момента, когда человек утратит способность понимать, что он может быть свергнут?

Если согласиться с этим — разумеется, только ради поддержания дискуссии, — возникает вопрос: что лично ты способен предпринять? Правда ли, что ты не можешь поделиться своей догадкой с другими? Что какое-нибудь неведомое наказание подстережет тебя в ночи, если заговоришь об этом вслух?

Кругом воровато шныряли кошки. Да, за всем этим что-то кроется, мистер Риггс теперь был уверен. Он как будто ощущал исходящую от животных злобу.

Похоже, они знали, что мистер Риггс раскрыл их жуткую тайну. Провожали его взглядами и беззвучно двигались вслед на мягких лапах, перебегая от укрытия к укрытию, прячась за живыми изгородями, скользя вдоль стен, подкрадываясь…

Преследуя!

Он кинулся бежать, уже не пытаясь анализировать свой страх. Страх был слишком силен. Он сочился из всех его пор, пронизывал каждый дрожащий дюйм организма, ледяными струями тек по венам и артериям.

Он распахнул дверь подъезда и с грохотом закрыл за собой. Взбежал по лестнице, заскочил в квартиру. Привалился к двери, тяжело, сипло дыша. Услышал звон посуды в кухне.

А потом стало еще хуже, гораздо хуже. Он ощутил на себе чей-то взгляд, волны чужих жестоких мыслей сжимали его разум.

«Давай, рассказывай, — звенели мысли, раздирая материю мозга. — Некоторые, может, и поверят. Но большинство — нет. Расскажи, и тебя поднимут на смех».

Он повернулся.

На коврике сидел Простофиля: розовый язык висит, уши торчком, глаза недобро сверкают.

Мистер Риггс попятился к двери, его сердце превратилось в кулак, бешено колотящий в грудную клетку.

— Рита! — закричал он. — Кто выпустил собаку из ванной?

Он с трудом поверил, что это его собственный голос, такой дрожащий и слабый.

Жена быстро вышла из кухни, вытирая руки о фартук. Когда она увидела мистера Риггса, жмущегося к двери, его глаза, круглые от страха, она лишилась дара речи.

Дрожь прошла по телу мистера Риггса, и он ринулся вперед. Подхватил Простофилю на руки, открыл дверь и вышвырнул его за порог. Простофиля взвизгнул, проехав по сверкающему полу лестничной площадки. Дверь захлопнулась, и мистер Риггс привалился к ней спиной.

Жена смотрела на него, не находя слов. Они услышали, как Уилл выскочил из своей комнаты.

— Простофиля! — выкрикнул мальчик, вбегая в гостиную. — Где Простофиля? Где?

Вместо ответа раздалось настойчивое царапанье с другой стороны двери, жалобная просьба впустить.

Уилл негодующе смотрел на отца. Тот молчал, его глаза бегали.

Простофиля на площадке завыл, тонкий голосок разнесся по воздуху, словно жалоба мятущегося призрака.

И тут мистер Риггс нашел слова. Они слетали с его губ, робкие и в то же время дерзкие.

— Ты сюда не войдешь, — сказал он собаке. — Не войдешь!