Перл ископаемый

До распада Сусловской области оставалось ещё годика этак полтора с гаком.

Проверив на всякий случай наличие справки о досрочном освобождении во внутреннем кармане куртейки, Глеб Портнягин хмуро оглянулся на ветхое здание Баклужинского автовокзала. Междугородний экспресс из Лыцка запаздывал, а тутошнему народу ничего не впаришь — опытный народ, тёртый.

Нет, можно, конечно, заступить дорогу первому прохожему, надвинуться на него, произнести негромко и угрожающе:

— Купи меч, отец. Последний остался. Хорошая вещь.

«Добром прошу» можно не добавлять. Вмиг всё поймёт, содрогнётся и купит. Но где гарантии, что, опомнившись, не побежит в милицию — заяву строчить? Вот то-то и оно…

Глеб вздохнул и осмотрелся. Торгующих на пятачке насчитывалось всего двое: он сам да бабка с лукошком непонятно чего. На всякий случай подошёл, взглянул. Всё равно непонятно. Мутные неровные бусинки разного калибра. На градины похожи, но не градины, потому как не тают.

— Что продаёшь, бабка?

— Сама не знаю, милок, — охотно откликнулась она. — Но покупают.

Хм… С юморком старушенция. Вгляделся попристальней.

— А где берёшь?

— Ишь ты! Так тебе и скажи!

Ну, на нет и суда нет. Портнягин пренебрежительно шевельнул плечами и от нечего делать прошёлся вразвалочку туда-сюда, мурлыча старую уличную песенку:

Тут-то он и появился, ветхий дедок с глумливым морщинистым личиком. Приостановился возле бабкиного лукошка.

— Здравствуй, Соловеевна! Это где ж ты таких здоровенных набрала? Возле Колдобышей, чать?

Надо же — Соловеевна! Уж не Соловья ли Разбойника дочурка? А что? Почему бы и нет? По возрасту вроде вполне подходит.

— Там, Ефрем Поликарпыч, там, — заулыбалась и закивала в ответ уличная торговка. — У самых у Колдобышей, возле отвала…

Престарелый Ефрем Поликарпович ухватил двумя пальчиками градину покрупнее, посмотрел на просвет, потом поднёс к уху, как механические часики, прислушался — и ни с того ни с сего захихикал.

— Надо же! — подивился он. — Мудёр, ох мудёр! За такое, между прочим, в те времена ноздри рвали… — вернул градину в лукошко, призадумался. — А знаешь что… Сходи-ка ты, Соловеевна, к Двоеглазову. К Эгрегору Жругровичу. Он, говорят, коллекцию собирать начал. Вдруг купит…

— А и схожу! — встрепенулась та. — Спасибо подсказал, Поликарпыч! А то экспресса ждать — замучишься. Может, он там сломался на полдороге…

Подхватила лукошко и устремилась в направлении городского парка.

Портнягин проводил её взглядом, потом с сомнением покосился на старичка. Подумал — и рискнул.

— Дед, — сказал он. — Тебе лазерный меч нужен?

— Чего-о? — изумился тот.

— То есть это… — поспешил исправиться Глеб. — Не лазерный… астральный…

Старичок уставился на него в восторге.

— А ну покажь! — потребовал он.

Портнягин достал из бокового кармана куртки грубо вытесанную рукоятку, предъявил:

— Вот…

Краем глаза он заметил, между прочим, что уходящая бабка резко остановилась, обернулась и, словно бы испугавшись чего-то, сделала ему предостерегающий знак свободной от лукошка рукой.

Старичок тем временем принял деревянный обрубок и с интересом его осмотрел.

— Ну, черенок… — озадаченно признал он. — А лезвие-то где?

— Вот, смотри, сучок, — разъяснил Глеб. — Ты его большим пальцем тронь — клинок и выскочит.

— То есть меч у тебя вроде как кнопочный?

— Ну да…

Нажал старичок на сучок. Молчок. Ничего, понятное дело, не выскочило.

— И где? Чтой-то не видать…

— Ну ты, дед, даёшь! Клинок-то — астральный! Как ты его увидишь?

— Ага… — смикитил тот наконец. — Ну-ка, ну-ка…

Нарочито неуклюже принял фехтовальную позитуру и нанёс незримым лезвием рубящий удар по краешку зелёной ветви. Кстати сказать, такой поворот событий нисколько Портнягина не смутил. К подобной проверке он тоже был готов. Скажем, рассёк ты, старичок, астральное древесное тело, но до физического-то это дойдёт не сразу! Как до жирафа! Так что результата, дедушка, ещё подождать надо…

Результата ждать не пришлось. Условно отсечённая листва в течение нескольких секунд по волшебству скукожилась и пожелтела. Глеб стоял и моргал. Рукоятка, естественно, была вытесана им собственноручно и никаких магических свойств иметь не могла.

Старикашка оглядел ошарашенную физию юного жулика и, кажется, остался доволен.

— Добрый меч… — не без ехидства оценил он. — И сертификат имеется?

— Сертификат? — вконец ошалел Портнягин.

— Так ты что… без лицензии продаёшь?

— Ну!..

— Тебя ж менты загребут, дурачок! Придумал! Без лицензии… — Ефрем Поликарпович фыркнул, вернул рукоять владельцу и, покручивая пегими редеющими патлами, пошёл прочь.

Портнягин уставился на деревяшку. Потом неуверенно взмахнул астральным лезвием, пытаясь отсечь кончик другой ветви. Безрезультатно. Зелёная листва продолжала себе шевелиться от ветерка, даже и не думая ни желтеть, ни кукожиться.

Подоспела гневная Соловеевна.

— С ума стряхнулся? — накинулась она на Глеба. — Я ж тебе махала обормоту! Ты с кем связался? Это ж сам Ефрем Нехорошев!

— А он кто? — туповато переспросил досрочно освобождённый юноша.

С той памятной встречи минуло полгода. Соловеевна куда-то делась: то ли померла, то ли точку сменила. А поди не смени — менты вконец поборами замучили, цены чуть ли не вдвое задрали. Что же касается Глеба Портнягина, то к великому удивлению всей Ворожейки подался юный хулиган в ученики к известному баклужинскому чародею. Да-да, представьте, к тому самому Ефрему Поликарповичу, что взмахом простой деревяшки засушил кончик зеленеющей ветви.

Поселился у него на квартире, принялся долбить азы волшбы.

Характер у старого кудесника оказался на редкость мерзкий. Особенно трудно приходилось накануне запоя, приключавшегося с наставником регулярно — примерно раз в месяц. В такие дни он становился раздражителен, придирчив и жестоко несправедлив. Окажись на месте Портнягина кто другой, сбежал бы на следующий день, однако не на того колдун нарвался. В смысле упрямства и вредности ученичок был под стать учителю.

— Ефрем, — позвал Глеб, внимательно разглядывая танцующую перед глазами округлую мыслеформу — величиною примерно с хороший мыльный пузырь. — А раньше колдовство круче было?

В ментальном шаре отражалась, гримасничая, тесная комнатёнка старого кудесника, заставленная и заваленная множеством предметов загадочного, но можно поспорить, что оккультного назначения. Разумеется, увидеть, а тем более сотворить подобную мыслеформу было дано далеко не всякому, но за полгода Портнягин много чему научился. Не зря же носил он теперь гордое звание — подколдовок!

— Понятно, круче… — закряхтел учитель, запахиваясь в ветхий заношенный халатишко и снова склоняясь над столом. Угнездившись на шаткой табуретке, умелец что-то мастерил из останков древнего слухового рожка.

— А почему?

— Мозгов было больше.

— Да ладно!

— Вот те и ладно!

— Сильно больше? — не унимался Глеб. До запоя Ефрему оставалось примерно дней этак пять, и настроение у него было миролюбивое. Самое время для познавательных бесед.

Прикинул колдун, поразмыслил.

— Грамм этак на сто… на двести…

— Глупеем, что ли?

— Глупеем, Глебушка… — вздохнул старикан. — Ох глупеем…

Ещё не утративший веру в прогресс ученик хотел было обидеться, но в следующий миг незримая для профанов мыслеформа беззвучно лопнула. Опять-таки подобно мыльному пузырю.

— Ну что ты будешь делать! — с досадой сказал подколдовок. — Двух минут не продержалась, зараза!

— Научишься ещё, — утешил наставник. — В твои-то годы!

Питомец недовольно посопел.

— Слышь, Ефрем… — позвал он. — А какой у них вообще рекорд?

Озадачился колдун.

— В смысле, сколько протянет? — хмыкнул, поскрёб просвечивающую на затылке проплешину. — Н-ну… тут смотря кто сколдовал… Такие бывают мыслеформы, что и вовсе не лопаются.

— Это как?

— А так… Уплотняться начинают, съёживаться… в этакую, знаешь… горошину. Тяжелеют… наземь опускаются…

— А дальше? — с жадностью допытывался Портнягин.

— А дальше, Глебушка, самое интересное. Полежит мыслеформочка эта в земле века три-четыре — и начинается в ней замещение астральных частиц материальными. Вроде как с костями этих… тиранозавров… Только там минералы органику выживают, а тут, стало быть, вот так…

Воспитанник оторопело потряс головой.

— И что получается?

— Да, знаешь, с виду катышек такой, вроде алебастровый… По-нашему говоря, перл…

— Погоди-ка! — насторожился Глеб. — А это не их Соловеевна из лукошка продавала? У вокзала тогда…

— Их… — кивнул старикан.

— Во-он оно как… — протянул ученик. — И что с ними делать, с перлами этими?

— А что ты с ними сделаешь? Ничего.

— Но покупают же!

— Да коллекционеры, в основном… любители…

— И что… мысль эту окаменелую… прочесть можно?

— Отчего ж нельзя! Наша братия читает запросто…

— А эти… любители?

— А любителям для чтения приборчик нужен. Ментоскоп называется.

— Как?! — не поверил Портнягин. Перед внутренним взором его невольно возникло великое скопище ментов.

— Ментоскоп, — невозмутимо повторил старый колдун. — Ментальоны им прослушивают… Ну мысли, мысли!

— В окаменелостях?

— И в окаменелостях тоже.

— А где их берут? Ментоскопы…

— У меня. Мне заказывают — я мастерю… Вот, гляди. — И Ефрем Нехорошев взял со стола обломок допотопного слухового рожка с приделанной сбоку загогулиной из алюминиевой проволоки.

А неделю спустя, пробегая с одного вызова на другой (кому порчу снять, кому порог заговорить), Портнягин углядел Соловеевну возле входа на чёрный рыночек у «Трёх волхвов». Ничего, живёхонькая, бодрая. Честно сказать, время поджимало, и всё же Глеб решил перекинуться с ней из любопытства парой слов. Лукошко у Соловеевны было то же самое, только вот, к разочарованию юного подколдовка, никакие в нём были не перлы, а самая обыкновенная малина.

— Здравствуй, Соловеевна, — подражая интонациям наставника, приветливо обратился к ней Глеб. — А ты, я смотрю, товар сменила…

— Ой, не говори, Глебушка, — не менее приветливо откликнулась торговка (оба давно уж были знакомы). — Ну да что делать! Не сезон…

— В смысле — на малину сезон начался? Или на перлы кончился?

— Да и то, и другое!

— Ну на малину — понятно. А на перлы с чего?

— Так дождей-то уже месяц как нет.

— И что? — не понял Портнягин.

— Ну как что… Вот оползёт отвал после дождичка, тогда и перлы покажутся…

— Ага… — озадаченно промолвил Глеб. — А те все распродала?

— Да учителю твоему спасибо, Ефрему Поликарпычу! Присоветовал тогда к Двоеглазову сходить — тот разом всё и купил. Прямо с лукошком взять хотел, да я не разрешила… Не лукошками, чай, торгую!

— Ну, удачи тебе…

Распрощались, и Портнягин в задумчивости двинулся дальше. У входа в местный музей палеонтологии приоставился, осенённый внезапной догадкой: а вдруг господа учёные и перлы исследуют? Как ни крути, а тоже окаменелость! Слямзить один такой с витрины… Однако музей, судя по всему, был закрыт. На двери висела табличка: «Извините. Все вымерли».

Самое бы время поторопиться домой, поскольку начинались критические (в смысле воздержания) дни, и Ефрем Нехорошев, несмотря на зароки и данные ученику обещания, мог в любой миг сорваться и принять первые сто двадцать капель.

Но тут, как нарочно, рядом остановился автобус до Колдобышей.

Песчаный отвал возник, должно быть, в результате оползня, скусившего добрую четверть травянистого холма. Похоже, местные и впрямь добывали здесь когда-то песок на нужды строительства, пока бугор на яму не съехал. Ну понятно, копи тут же прикрыли. И правильно, кстати, сделали.

Надо полагать, Соловеевна вопреки своим преклонным годам была старушка зоркая — всё подобрала, ни одного белого зёрнышка в сыпучем склоне Глебу высмотреть так и не удалось.

Он уже собирался разочарованный вернуться к конечной остановке автобуса, когда чуть было не наступил на крохотный перл, откатившийся на пару метров от песчаного отвала и лишь таким образом не угодивший в бабкино гостеприимное лукошко.

Поднял, осмотрел, сунул в карман. Подобно большинству своих ровесников Глеб Портнягин и мысли не допускал, будто в прошлом люди были умнее, чем теперь. Нет, правда! Если умнее, то что ж они тогда компьютеров не изобретали, смартфонов? Вопрос этот он задавал Ефрему довольно часто и каждый раз слышал в ответ примерно следующее:

— Потому и не изобретали, что умнее были. Зачем бы им сдались эти твои железячки, если на всё про всё своего ума хватало?

— Ты про колдунов или…

— Да почитай, про всех. В старину каждый хоть немножко, а колдовал… Мозгов, говорю, было больше, язык — сложнее… Что ни скажи, заклинание получится!

— И мыслеформы крепче выходили?

— Ну! Я ж о чём талдычу-то? У тебя вон, небось, ни одна не закуклится, покрутилась минуту — и лопнула. А тут столетиями лежат — и целенькие…

Не то чтобы Глеб не верил мудрому своему учителю, но и согласиться с ним не мог — хотя бы из чистого упрямства.

Как и предполагалось, развязал Ефрем. Судя по всему, до пятой по счёту стопки он ещё не добрался: задирист, занозист, говорлив, лохмы бровей задорно вздёрнуты, бородёнка торчком. Перелом в настроении и мировосприятии нагрянет лишь после стопки номер шесть.

— А-а, надсмотрщик явился? — разухабисто приветствовал ученичка старый ёрник. — Борец за трезвость?..

— Чисто дитё малое! — упрекнул его тот в сердцах. — На минуту оставить нельзя!

— Ни хренас-се минута!.. — подивился Ефрем. — Полдня невесть где шлындрал… А-а… Понимаю, понима-аю… — продолжал измываться он. — Порчу с клиента сымал. Или такой трудный порог попался, что и не заклясть никак? А я уж решил, сбежал ты…

— Ага, жди! — огрызнулся Глеб. — Слушай, Ефрем… Пока в астрал не ушёл… Скажи, а вот перлы, они как ценятся? Чем крупнее, тем дороже?

Колдун прыснул (должно быть, умилила его наивность воспитанника). Затем вновь насупился.

— Наоборот! — сурово приговорил он. — Ну сам суди… Чем дольше лежит, тем больше съёживается. Опять же смотря по тому, что там за мысль внутри… Бывает, столько в неё сил человек вложит, что за каких-нибудь сто лет в крупинку сожмётся…

— Сначала в крупинку, а потом? В чёрную дыру?

— Бывает, что и в чёрную… А что ж ты думаешь? Как наша с тобой Вселенная возникла? Так и возникла. В начале было что? В начале было слово! То бишь мыслеформа съёжившаяся…

— Чья?

— Да кто ж её теперь разберёт! Сплюснулась в сингулярность эту, не к ночи будь помянута, а потом ка-ак долбанёт!..

Портнягин достал из кармана крохотный перл и показал наставнику.

— Лет на тысячу потянет?

Такое впечатление, что при виде мучнистой чепуховинки Ефрем Нехорошев мгновенно протрезвел.

— Где взял?

Врать не имело смысла.

— У отвала в Колдобышах.

— Ну-ка дай сюда…

Глеб послушно отдал находку учителю. Тот положил катышек на ладонь и надолго над ним задумался.

— Тысячи две?.. — предположил Портнягин.

— Чего?

— Лет.

— Да меньше… — каким-то странным глуховатым голосом отозвался Ефрем.

— А сколько?

— Тебе как? С точностью до года? — угрюмо съязвил Ефрем. Свободной рукой наполнил стопку, но пить, что удивительно, не стал. — Значит, так… — медленно проговорил он. — А лет ему, этому перлу… ну, скажем так… триста семьдесят, триста восемьдесят… Слушай! — прервал он сам себя. — А подари-ка ты мне его!

От неожиданности Глеб поперхнулся.

— Д-да… п-пожалуйста… А с чего это вдруг?

Старый колдун Ефрем Нехорошев, прикусив недобрую ухмылку, покатал крохотульку в пальцах, потом поднёс к уху.

— А с того это вдруг, Глебушка, что это учителя моего перл. Так-то вот!

Сообразительность была одним из главных качеств Глеба Портнягина, однако на сей раз она ему, похоже, изменила. Отшибло смекалку напрочь. Триста восемьдесят лет? Сколько ж он тогда прожил, учитель его учителя? И сколько тогда, получается, лет самому Ефрему?

— Погоди-ка! — вымолвил он наконец. — А те перлы, что в лукошке были у Соловеевны… Тоже учителя твоего работа?

— Эк, сказанул! — презрительно скривился кудесник. — В лукошке, ежели хочешь знать, шушера была, а не перлы… крупные, рыхлые… А этот, глянь! — И он снова залюбовался белоснежной крупинкой. — Нет, Глебушка, такое в те времена только один человек мог намыслить… — положил подарок на стол, прищурил глаз, выцедил стопку и предвкушающе примолвил, как бы про себя:

— Пущай посмеётся…

— Кто? — не понял Глеб.

— Кто-кто… — осклабился кудесник. — Учитель мой… Подарю ему… при случае…

Больше от него не удалось добиться ни слова. Ушёл старичок в астрал.

Вечерело. Комнатёнка наполнилась сумраком, но электричества никто и не думал включать. Потом в окошко заглянула ущербная луна, тронула бледным своим полусветом множество причудливых вещей, скудную обстановку и три неподвижные фигуры: две людские и одну кошачью.

Оцепенелость Ефрема Нехорошева объяснялась тем, что астральное его тело в данный момент куролесило в тонких мирах и возвращаться в бренную оболочку не спешило. Кот Калиостро дрых. Портнягин мыслил.

В добавочном освещении подколдовок не нуждался, поскольку духовное зрение он освоил ещё на третьем месяце ученичества. Сахарно сверкал посреди ободранной столешницы микроскопический перл, подаренный им Ефрему.

А тот, вспомним, собирался передарить его своему учителю. Тогда одно из двух: либо учитель жив до сих пор (что невозможно), либо помер (что вероятнее), и старый колдун намерен повстречать его сейчас в тонких мирах… Да, но почему же он тогда подарка-то с собой не прихватил? Или прихватил? Портнягин задействовал третий глаз и убедился в том, что астральная сущность крупинки на месте, никуда не исчезала.

Так кто же он такой, этот загадочный долгожитель? Триста восемьдесят лет… А что там стряслось триста восемьдесят лет назад? Восстание Стеньки Разина? По истории (как, впрочем, и по другим предметам) у прогульщика Глеба в школе всегда была нетвёрдая тройка.

В любом случае, мыслеформа, выходит, съёжилась в песчинку за четыре неполных века? Если и дальше так пойдёт, то что же с нею станется? Через тысячу лет, через миллион… Сингулярность? И в один прекрасный миг — Биг Бэнг? Новый Большой Взрыв?

И что тогда стрясётся со старой Вселенной? Исчезнет?

Очень может быть. А взамен возникнет иная, возможно, куда более совершенная, выстроенная не абы как, но согласно мысли, запечатлённой в этом самом перле, что лежит сейчас на ободранной столешнице и таинственно сверкает из полумрака.

Правда, нас к тому времени уже не будет…

Портнягин ощутил мистический трепет, чего с ним, заметим, отродясь не случалось. Он заставил себя встать с табуретки и осмотреться в поисках собранного Ефремом ментоскопа. Прибор нашёлся на второй полке серванта.

Непослушными пальцами Глеб вставил сверкающую крохотульку в держатель из алюминиевой проволоки и поднёс слуховой рожок к правому уху.

Что же такого заветного оставил векам учитель его учителя?

Поначалу в рожке шумело на манер морского прибоя, а потом как бы издалека пришёл мужской голос.

— Баба дура… — там, за триста восемьдесят лет отсюда, гулко и мрачно вымолвил он. — …баба стерва… бабу учить надо…

Неужели всё-таки Стеньки Разина работа?

Расположившийся в кресле кот Калиостро потянулся, извернувшись до кончика хвоста, и звучно зевнул.

Февраль 2025

Волгоград