Персекпепеллы

Евгений Сапожинский ПЕРСЕКПЕПЕЛЛЫ

В 8.57 заступил на смену. Все шло как обычно. Ось в порядке, железо функционирует.

Развернул полиэтиленовую пленку, которой были обернуты бутерброды с ветчиной (кто, кроме мамы, обо мне позаботится?) и включил чайник. Как всегда, дома не успел позавтракать. Эх, люблю ветчинку. Под сладкий чаек. Впрочем, сахар в чай я кладу лишь на работе.

В этот день попить чаю мне удалось не скоро.

Заорал телефон. Кому понадобилось интересоваться моей душонкой в такую рань?

Аппарат давно стоило выкинуть. Не могу сказать, какого года выпуска он был, но то, что ему шел четвертый десяток лет — точно. Наверняка он был старше меня. Красно-серая коробка, явно участвовавшая некогда в боях, туго обмотанная изолентой. Звук из девайса воспринимался с трудом: тихо, нелинейные искажения, да что, впрочем, я описываю — наличествовали все мыслимые и немыслимые дефекты связи. Человеку же, находящемуся на другом конце провода, было еще хуже. Микрофон (окислившиеся контакты которого я уже неоднократно скоблил перочинным ножом) выдавал вместо реплик нечто психоделическое; некогда я подумал, что можно его продать солисту какой-нибудь авангардной рок-группы — команде не нужно будет тратиться на вокодер и прочие прибамбасы.

Вячеслав Михайлович не мог позвонить в это время — совершенно точно. Наверняка дрыхнет либо после бесплодных споров с женой, либо после бдения над очередной шахматной задачей, игрой с самим собой на пространстве в шестьдесят четыре квадратика. Да и Петров вряд ли мог потревожить меня с утра. Агнессса?.. Да ей-то что могло понадобиться?

В общем, мне это не понравилось — судите сами: не успел прийти, а уже начинают что-то требовать. Я довольно трепетно отношусь к пяти-десяти минутам до работы. Мне нужно сесть без суеты за пульт и привести в порядок свои мысли. Валера, сменщик, включается в деятельность мгновенно, как электролампочка. Я так не могу.

Пришлось взять трубку.

— Да, — сказал я как можно суше. Чайник начал урчать, как мамин кот Пупырь.

— Сашок?

— Слушаю, — подтвердил я. Голос собеседника был незнаком.

— Опять седьмой барахлит! У тебя там как, что показывает?

Я впервые за утро схватил мышку и поклацал. Абонент терпеливо ждал.

— Норма! — точнее, на грани нормы и безобразия, но я не стал вдаваться в подробности. Седьмой блок был головной болью что у меня, что у Валеры. Вечно он выкидывал какие-то сюрпризы. Дважды, помнится, нам приходилось работать сверхурочно — сначала ему в выходной, затем мне. Эти дряни из бухгалтерии так и не оплатили переработку. Цифры на дисплее зеленели; еще чуть-чуть, я знал, они окрасятся в оранжевый цвет, а там уж и до красного недалеко, но все происходящее было пока неплохо — так уж функционирует эта хренотень, и заставить ее работать лучше невозможно. Коллега занимался проблемой (мне бы его въедливость), шарился на форумах, списывался с горемыками вроде нас — воз же там и остался.

— Посмотри его, протестируй досконально! Что-то он мне не нравится. Как сделаешь, перезвони! Впрочем, я сам позвоню минут через двадцать. Надо будет провентилировать еще один вопрос. Все, отбой.

Запиликали короткие гудки. Я положил трубку на аппарат.

Кто же звонил, елки зеленые? На какие-то секунды у меня возникло предположение, что я стал жертвой тупого розыгрыша. Но, во-первых, интонация голоса была очень уж уверенной, во-вторых, кто из моих знакомых мог вообще знать о проблемах с «семеркой»? Разве что Серега, ему я болтал под пиво о специфике свой работы. Еще Андрюха, но что с него взять — потомственный алкоголик и вообще человек, напрочь лишенный какого-либо чувства юмора.

Нет, этот голос я явно слышал впервые. Да неужели бы я не узнал того же Серегу, например?

Значит, это был кто-то из начальства, прошпилило меня. Из более высокого! Но почему они интересовались такой частностью, как седьмой?

Все это я обдумывал, понятное дело, на пути к лифту. Он у нас расположен настолько далеко и неудобно, что сломаешь десять раз ноги, пока до него доберешься, и попутно успеешь неоднократно провернуть в голове основные концепции Шопенгауэра. Если кабина занята (а как правило, так оно и есть), приходится вспоминать еще и Ницше. Блин, какая чокнутая работа. Не люблю этот лифт. OTIS, понимаете ли! Барахло фирма. В гигантских торговых комплексах хорошо подниматься на головокружительную высоту и любоваться муравейником, мысленно плюя на скопище насекомых. Красиво! Прозрачная пластмасса, начисто вымытая гастарбайтершами — чем они ее мыли, я даже не смею думать, тем более описывать — цензура, как-никак — прозрачна, как звезда в поэзии Лавкрафта. У нас же совсем не то.

Воткнул карту; система нехотя пискнула.

Тусклая стальная кабина, в которой тесно уже вдвоем. Ну это еще терпимо. Когда приходится ехать втроем, невольно возникает желание придушить кого-нибудь из попутчиков. О езде вчетвером мне вообще ничего не известно, бог миловал.

На дисплее мило светила зеленая стрелка, указывая путь. Вот тоже — зачем? На кого это рассчитано? На того, кто не может отличить верх от низа? Как в анекдоте: чай или кофе? — а если вы не можете различить, какая вам тогда разница?

Я вышел на площадку. Двери лифта похабно хлюпнули, как губы опытной развратницы, и кабина устройства куда-то с грохотом потащилась. Не иначе кто-то, умник вроде меня, или какой-то хомячок нажал кнопку вызова, теша себя надеждой, что ему удастся выбраться из этого ада.

Было тихо. Естественно! Этим мне и нравится наше подземелье, хотя я явно не такой уж любитель копошиться в этом нутре. Валерий, дай ему волю, ночевал бы тут, чокнутый. Маньяк.

Мне нужно было идти направо; «семерка» находилась там. Пройти per pedes apostolorum[1] предстояло что-то около семисот метров. Я усмехнулся, вспомнив, как уже довольно-таки давно на общем собрании поднимался вопрос о том, что неплохо бы облагодетельствовать персонал небольшими велосипедами. Грамотное в принципе предложение почему-то вызвало истерический смех, и идею похерили на корню.

До седьмого удалось дойти раньше, чем я рассчитывал — наверно, просто увлекся мыслями. Вот он. Пожалуй, самый унылый блок в нашем заведении.

Я еще раз прислушался. Тишина. А что ни говори, на самом-то деле я люблю спускаться в наш андерграунд. Тихо всегда. Прохладно, что особенно ценно в такую жару, какая стоит последние дни. Коридоры, очень тускло освещенные (в полную мощность светильники загораются группами по несколько штук только в присутствии человека), производят на новичка гнетущее впечатление, а мне нравятся. Есть в этом какая-то романтика.

Нужно было быть совсем уж дурачком, чтобы проводить диагностику по полной программе — проверка в умеренном режиме была в самый раз. Серьезная занимает от часа до двух, при этом вероятность нахождения сбоя не увеличивается по сравнению с обычной ни насколько — в моей практике был единственный случай, когда это действительно помогло. Так что не собирался я тратить свое драгоценное время. Наверху тоже были дела.

Положив тестер рядом с блоком и запустив чертову машину (тестер тоже был с капризами, но, если его хорошенько тряхнуть, выдавал нечто почти вразумительное), я пошарился в поисках сигарет. Курить здесь было нельзя, и первые полгода я свято чтил инструкцию. Потом мне стало как-то по барабану. Дадут по башке — и ладно, пес с ним. Аппаратуре, похоже, ни холодно и ни жарко от того, курю я или нет. Вред легким, думал я, куда существенней, нежели вред, причиненный дорогой электронике.

Камеры, конечно, передавали все на центральную. Но сегодня работала Анечка, а она, я был уверен, не то что не станет стучать на меня высокоуважаемым боссам, а даже не будет просматривать телерепортаж, занимаясь педикюром.

Тестер привычно мигал. По экранчику неслись цифры (вот профи, удовлетворенно подумал я о себе, мне достаточно смотреть на дисплей краем глаза; этот взгляд, конечно, не тот, которым ты, вооруженный, приходишь в музей и имеешь счастье созерцать Брейгеля Мужицкого, Коро и иных Леонардо да Винчи. Какая-либо накладка не пройдет мимо моего внимания, о’кей).

Загудела рация.

Это было из ряда вон — ей пользовались чрезвычайно редко; когда кто-то из нас находился на объекте, звонили, как правило, на мобилу — фирма оплачивала начальству безлимитку. Как ни странно, связь в бункере работала без особых помех.

Ненужную увесистую коробку, однако, полагалось носить по уставу.

Похоже, что-то случилось. Да, вызов не сулил ничего хорошего.

Я вздохнул и нажал кнопку с малопонятным символом зеленого цвета.

— Слушаю.

— Сашок?

— Да. — Я начал раздражаться. Он что там, сам не знает, с кем пытается поговорить?

— Как седьмой?

— Нормально! — ответил я, не успев даже посмотреть на дисплей. Я был уверен.

— Уверен? — прошумело в рации. Какой-то бред! — А у меня тут… — мне пришлось выслушать ряд чисел, они оказались куда похабней порнухи, просмотренной мной накануне.

— Не может быть, — твердо сказал я.

— Так вот и я о чем говорю! Если данные верны, тогда… Ну ты сам понимаешь, чем все закончится.

Повисла пауза. В этот момент — удивительно! — я отчетливо услышал, как где-то в десятке метров от меня капает вода — потолок протекал.

Я не решался нарушить тишину. Пусть уж умник говорит.

— У нас остался только седьмой. Ты сам не хуже меня это знаешь.

И вот тут мне стало очень плохо. Страшно даже, знаете ли. Дурной страх заполз сзади под рубашку и меня пощупал. Прикосновение было не из приятных.

Я понял, что это не розыгрыш. Все было серьезно.

— Двенадцатый ты спалил. Восьмой, девятый, десятый и одиннадцатый сгорели еще на пути туда.

А ведь и правда так. Блоки с первого по шестой являлись вспомогательными и не могли дать необходимой мощности.

— У меня для тебя печальная новость. Сандерс погиб.

«Как?» — хотел было пролепетать я. Мне казалось, что рация вспотела. Во всяком случае она, скользкая, так и норовила выпрыгнуть из руки. Нет, это моя рука вспотела. Черт, что-то мне совсем не нравится все это. А главное — елки-моталки, я почему-то во все это поверил. Голос в рации был вполне реален.

— Ему пришлось войти в реактор, — говорящий на несколько секунд замолчал. — Сам понимаешь, никакой скафандр высшей защиты…

Что же делать, проклятье?!

— Дай мне данные по седьмому, — голос, дрогнувший было, вновь стал твердым и даже жестким. — Я не уверен в показаниях, похоже, датчики гонят.

— Передаю, — я втопил нужную кнопку.

Пауза.

— Так. Принял. Все равно что-то не то. Но уже лучше. Значительно лучше! Ты где сейчас, все еще у «семерки»? Думаю, пастись около нее сейчас нет никакого смысла. Иди к себе, выпей чаю. Скоро вызову. Падение надо как-то остановить. Персекпепеллы на исходе. Только с помощью седьмого этот вопрос можно решить. До связи.

Падение? Я стоял, сжимая рацию в руке. Хабарик выскользнул из пальцев и торжественно задымился на бетонном полу. Да что он под этим подразумевает? Кто же это такой? Что происходит?

Голова шла кру́гом. Я невесело доковылял до лифта и поднялся на первый.

«Хотел же попить чаю, — запоздалая мысль скребла в черепушке остатки серого вещества. — Чаю хочу».

Пульт весело сиял зеленым. Все было в порядке.

Я ткнул клавишу включения чайника. Он довольно быстро начал шуметь. Видимо, я отсутствовал не так уж и долго — вода почти не успела остыть.

Телефон снова дал о себе знать.

— Саша, плохие новости. Похоже, нам осталось недолго жить.

Это было уже слишком! Умирать я пока не собирался. Женат был всего один раз, да что там! Даже Пупыря толком не погладил.

Голос теперь слышался с какими-то нехорошими замогильными оттенками.

— Я не могу остановить падение. Сашка, твоей вины в этом нет. Знаю, что ты сделал все, что мог. Гравитационная аномалия выше нас. Отлично поработал, сынок. Прощай.

В телефоне хрипнуло. Звук исчез. Я подбежал (или скорее подполз) к окну, открыл тяжелые шторы.

Красиво, мать вашу! Красиво… Гигантская черная звезда — да не совсем черная, скорее, темно-серая, поймала наш звездолет, как человека, незаметно вступившего в трясину — сначала ему кажется: а почему бы не прогуляться по этому чудесному лужку, скинув, даже, наверное, надоевшую обувь; а почему бы и нет — вообще космос таит в себе не больше зла, чем матушка-Земля, впрочем, о чем я? Тщета. Орбита превратилась из эллипса в спираль, корабль мчался навстречу смерти. Безумный пейзаж был, однако, на редкость чудесен…

Я задернул шторы и врубил Ворд. Там было еще много приключений.