Первая чаша

4. Не прелюбодействуй

«Тебе лучше не знать, почему эти двое ушли из обители. Им просто здесь не место. Они выбрали мирской путь, который ни к чему их не приведет. Им теперь всегда придется скрываться и стыдиться самих себя. Печальный мир, печальная судьба. Не думай о них, послушник. Тебя ждет работа в саду, благородный и честный путь!»

Разговор с братом Савелом после завтрака

Вены вибрировали под кожей рук, по ним что-то ползло, прямо к сердцу. Орей чувствовал, как по его сосудам быстро-быстро перебираются сотни маленьких острых лапок, как, разгоняя ток крови, шевелятся длинные усики. Ужас объял его разум, но сон не отпускал. Он знал, что не отпустит, всё должно свершиться, как всегда. Но от этого страх не уменьшался. С каждым движением, с каждой секундой, что жуткая тварь плыла по его телу, чтобы сожрать неистово бьющееся сердце, он понимал, что выхода из этой ловушки нет. Снова и снова сколопендра будет забираться под его кожу, прогрызать вену и постепенно подбираться к сердцу. Чтобы оно остановилось, и Орей проснулся.

Монах рывком сел на лежаке и ударил себя по левой руке, где во сне ощущал движение. Долго чесал её от локтя до запястья, но кожа оставалась ровной и чистой, только пульс отдавался в сосудах бешеными толчками.

Орей встал, подошел к окну и приоткрыл занавески – глубокая ночь. Наверное, события последних дней, страшные перемены сотрясли его разум, потому и кошмар приснился снова. Конечно, это повторялось и прежде, в обители, но нечасто. Здесь, он ожидал, что сколопендры будут возвращаться к нему каждую ночь, а сбежать от них не получится.

Он очень надеялся, что не заорал от ужаса и не разбудил хозяев, поэтому затаил дыхание, прислушался, но из-за стенки раздавались какие-то мерные повторяющиеся стуки.

Уши монаха уловили болезненные женские стоны, сопровождающие этот стук. Чем-то это напомнило ему вчерашнюю встречу с демоном. Тоже ритмичные, пугающие звуки, отмеряющие секунды. Стало неимоверно жутко находиться в доме, но и покинуть его стены было страшно. Что хорошего может произойти ночью, особенно после того, как монах узнал, что в деревне убивают людей?

После кошмара в разум вторглись и воспоминания о разодранном теле Хасана. Липкий холодный пот градом полился со спины монаха. Кровавая картина в разуме вызывала приступы тошноты.

Орей надел рубаху, поверх нее рясу, подпоясался и тихонько подкрался к выходу из комнаты. Осторожно отодвинул закрывающую проем ткань. Стоны стали громче и отчетливее, монах сглотнул, догадавшись, что происходит. «Арслан снова бьет жену», – огорчился он, но вмешаться бы ни за что не посмел. На цыпочках он покинул дом, прошел через кухню и прихожую и оказался во дворе.

Бескрайнее звездное небо над горами распахнуло для Орея темные успокаивающие объятия. Ночной холод приятно освежал измученный кошмаром разум, а чувство тошноты отступило. Возвращаться в дом пока не хотелось, и Орей пошел бродить между грядок, размышляя о странном убийстве. Конечно, он не был полностью уверен, что и в деревне орудовал демон, но встретившийся с одержимостью монах не мог и однозначно согласиться с тем, что это совершил человек. Каким же человеком надо быть, чтобы так жестоко убить? Наверное, только легендарный Бессердечный, что уничтожал целые поселения в Век Крови, мог бы сравниться с этим. Но Век Крови завершился столетие назад. Бессердечный был повержен. Никто доподлинно не знал, как это случилось, рассказывали много небылиц разной степени абсурдности. Да и не мог это быть он. Если бы он действительно вернулся или был жив, то стал бы он тратить время на каких-то двух селян?

Орей сделал круг по огороду, заглянул к спящим козам в хлеву и продолжил мерить шагами межи. Почему Хасан был голым? Орей смутился своим мыслям. Таинства отношений между мужчиной и женщиной были для него непостижимой загадкой. Удивительно, но он ни разу не воспринимал этот аспект себя всерьез. Не очень понимал, что такое плотская любовь. Он мог бы сказать, что любил Шамета, как друга. Любил всю обитель, и сердце его сейчас сильно тосковало по тем светлым дням.

Но любить как-то иначе Орей не умел. Поэтому сейчас он и почувствовал себя скверно до тошноты. Переживания слишком сильно бередили его прежде спокойную натуру. Тело рвалось куда-то к кому-то, без четкого направления, все естество отчаянно жаждало вернуть душевное равновесие. Что-то требовалось сделать, но что именно Орей не мог понять. Наверное, стоило оставить и этот дом, и коз, и действительно отправиться к Горам-Близнецам. А жители Шадиба пусть сами ищут убийцу. Но как он уйдет, если не способен ничего внятно сказать? Стоит попытаться пожить здесь немного, привыкнуть к людям. А спустя время, с благословения Высших, беспочвенный страх исчезнет и всё наладится.

Нагулявшись и успокоившись, Орей пошел к дому. Ещё немного постоял на крыльце, полюбовался на небо, заметил мелькнувшую падающую звезду.

Оказалось, ночью не только властвует тьма, но ещё и довольно красиво. Улыбаясь, он вошел в прихожую и тут же на него кто-то налетел с разбега. Пахнуло пряностями и потом.

– Ох! – легкий женский выдох прозвучал прямо перед его лицом.

– Зариме? – шепотом спросил он у темной прихожей.

– Монах? О Высшие… я… не должна говорить с тобой…

Орей как столб застыл в дверном проеме, тоже замолчал, боясь, что разговор может быть услышан хозяином дома. Не хотелось бы как-то оскорбить его или его жену.

– Не бойся, Арслан крепко уснул, – шепнула ему Зариме, словно прочитала мысли. – Ты можешь вернуться в свою спальню. И лучше спи… Спи до утра и не выходи.

– Мне приснился дурной сон, – на удивление легко произнес Орей и сам себе поразился. Чего это он так запросто болтает с чужой женой, а среди мужчин и двух слов связать не мог? Но ладони уже начали потеть, и монах возненавидел себя за это.

– Дай мне выйти, Орей, – попросила Зариме.

– А разве женщинам можно по ночам находиться вне дома? – он снова чуть не оглох от грохочущей в ушах крови. Что это за терпкий запах вокруг него? Почему он так странно реагирует? Это не страх, а что-то иное, незнакомое, волнующее.

Зариме помолчала, тяжело дыша.

– Я грязная, понимаешь? Мне нужно сходить в особую часть дома. Омыться, – стыдливым тоном объяснила женщина. – Вход туда находится с другой стороны. Умоляю, никому никогда не говори о том, что видел меня и говорил со мной. Это касается только женщин, и никто, особенно монахи, не должны этого знать…

– Я… я всё равно не понимаю… этого, – сознался Орей, отодвигаясь от порога и вжимаясь в стену. Зариме жарким пряным ветерком пронеслась мимо него, и он ощутил движение её длинных волос.

Дверь за ней закрылась, а монах всё стоял у стены, пытаясь собраться с мыслями. В голову лезло все что угодно, кроме молитв. Ещё одно странное и непонятное правило. Так, выходит, если муж побьет жену, она должна после этого мыться. Или они вовсе не дрались? Тогда, он точно правильно сделал, что ушел. Что бы ни происходило между мужем и женой ночью, это точно не монашеское дело.

Хмуря лоб в глубоких размышлениях, Орей ощущал творящуюся вокруг несправедливость. Ведь мирная жизнь в обители не допускала никаких драк вовсе. Даже в шутку нельзя было. Все работали сообща и относились друг к другу с уважением, а здесь… В миру все было иначе. Страшно и даже жестоко, с точки зрения Орея.

«Был бы я чуть красноречивее, – сокрушался он. – Смог бы убедить их, что Высшие такого не приемлют, но пока не одолею своих внутренних демонов и свои невесть откуда взявшиеся страхи, нечего и пытаться».

Орей вернулся в комнату и опустился на лежак, не снимая рясы и рубахи. Так казалось теплее и безопаснее, а ночью в доме действительно становилось довольно холодно. Единственная печь на кухне не использовалась для отопления.

Из-за стенки раздавался храп. Зариме не соврала – её муж действительно уснул, и у монаха отлегло от сердца. Тихий разговор в прихожей останется секретом. У монаха снова сжалось в груди. Он и сам не понимал отчего, но лежал и улыбался, глядя в потолок. Какое-то странное, легкое и одновременно с тем гнетущее чувство в животе. Проголодался, что ли?

Уснуть не получилось до самого утра, и провалился в забытьё Орей незадолго до истошного хриплого крика петуха за окном. С трудом разлепив глаза, монах поднялся и потер лицо. Монастырский устав требовал от него переодеться сегодня и передать в прачечную рясу, рубаху и исподнее, которые он носил всю неделю. Сам он обязан был помыться. Обычно для этих целей в келью приносили бадью с водой или уходили к источнику, где приводили в порядок кожу и волосы.

Орей достал чистую одежду из мешка и переоделся, а поношенную сложил и взял с собой. В трапезной он увидел хозяина дома, уже снарядившегося в путь.

– А-а, монах, доброе утро. Хорошо ли спалось?

Орей кивнул в ответ и показал одежду.

– Постирать нужно, – конечно монах намеревался дойти до реки и заняться вещами самостоятельно.

– Сейчас прикажу бабе, она займется, – небрежно высказался о жене Арслан. – Сегодня мы должны снова пойти в дом Хасана. Настал День Молчания. Погребение состоится завтра.

– Хорошо, – не запнувшись, выдохнул монах, а одежду прижал к себе. Осталось сказать, что не собирается отдавать чужой жене свои трусы.

– Кстати, хотел расспросить тебя о твоем плаще, – Арслан подошел ближе, пристально глядя на Орея.

– Что?

– Как он исчез?

– Н-не понимаю, – замотал головой заволновавшийся Орей и отступил на шаг.

– Не дури. Я же видел. Синий плащ, почти до земли, с золотой застежкой. Сначала появился, потом исчез. Признайся, это такое колдовство?

Монах не знал, какой ответ станет верным. Он сам не знал правды, не мог объясниться или сочинить что-нибудь внятное. Врать совсем не умел.

– Да, – кивнул он.

Арслан заулыбался, демонстрируя неровные зубы.

– Я так и думал. Ты колдун, да? А у вас в обители ещё много таких штук осталось?

– Н-нет, т-т… – речь снова подвела Орея, и единственное, что он смог сказать: – Куры.

– Куры? – переспросил он в недоумении. – Там, наверху? В обители? – брови хозяина дома взмыли на лоб.

Монах утвердительно кивнул.

– Ты же согласен, святой человек, что нельзя оставлять таких ценных птиц без присмотра? – алчный блеск вспыхнул в глазах Арслана. Орей растерялся, подумав вдруг, что новость о курах взволновала его куда больше, чем недавнее убийство брата. Или он умело скрывал свои истинные намерения.

– Я принесу тебе птиц, – упавшим голосом сказал Орей. – Там… опасно.

– Воистину ты святой человек, Орей! Да хранят тебя Высшие! – Арслан всплеснул руками и едва не полез к монаху обниматься. – Как мне повезло встретить тебя! Думаю, ты стал бы мне достойным братом!

А вот монах, уклоняясь от излишних прикосновений, усомнился, что хочет быть братом такого жадного человека, да ещё и жестоко обращающегося с женой. Вместо ответа Орей растянул губы в вымученной улыбке и покивал.

– Тогда идем! Про плащ расскажешь мне в другой раз. Нас ждут в доме Хасана. Вещи отдай бабе, она уже готовит что-то.

Арслан первым покинул трапезную, Орей вышел за ним на кухню.

– Эй! Возьми вещи нашего уважаемого гостя и как следует выстирай! – распорядился муж, выхватив одежду из рук обескураженного монаха. Тот открыл рот для возражений, хватанул воздуха и промолчал. Зариме обернулась, и… вновь Орей промолчал. Она уже стояла у печи – в котелке варилось что-то молочно-белое. По кухне витал запах выпечки. Монах только поражался, когда это она успела всё приготовить. Ведь их ночная встреча произошла несколько часов назад. Вот почему женщина выглядит такой уставшей и болезненной – наверное, почти не спит.

Арслан положил вещи на лавку на кухне и направился к выходу. Орей напоследок посмотрел на спину Зариме, на её тонкие плечи, покрытые темно-коричневым платком, и вышел вслед за её мужем, стараясь не думать об этой ночи.

Но мысли вернулись в злополучную прихожую, стоило только покинуть её.

– Арслан, почему… ты зовешь жену «баба» и бьешь её? – вложив в этот вопрос всю свою храбрость, невинным тоном поинтересовался Орей.

– Так положено, – не смутившись, ответил мужчина. – Ты монах, тебе не надлежит иметь жену, поэтому ты вряд ли поймешь, что такое жениться на проклятой, которая не может дать детей. Ты ведь знаешь, откуда берутся дети?

– Да, – самоуверенно солгал Орей. Его знания в этой области имели существенные пробелы.

– Назира дала Хасану троих. У Оттара четверо подросших мальчиков и две дочери, оттого и его хозяйство процветает. А Зариме… – он сплюнул, произнеся это имя. – Ненавижу её. Из-за нее у меня все беды. Мать подобрала её для меня. Молись за неё, монах. Только Высшие могут помочь мне.

Орей ощутил себя скверно. Он немного пожалел Арслана, догадался, отчего он такой озлобленный и отчего почти не горюет о брате. Всю жизнь мужчину терзала зависть, но это чувство, как и злоба, порицалось учением Высших.

– И я не могу развестись с ней, пока не пройдет десять лет. Только после этого можно доказать на сходе глав родов, что она бесплодная.

– Что будет… с ней потом?

– Её отправят назад к семье. Это бесчестие.

Орей больше ничего не стал спрашивать, тем более, они уже добрались до дома Хасана и прошли внутрь. Плач больше не раздавался, в доме висела траурная, мертвая тишина. Назира сидела в трапезном зале рядом с подготовленным к похоронам мужем, обернутым в саван, к ней жались печальные дети. Орей пересекся взглядами с одной из девочек, огромные глаза которой наполняли крупные слезы, и тут же отвернулся. Оттар тоже был там и разместился за столом на одной из подушек. Вместе с ним сидел незнакомый Орею старик с густыми седеющими усами и крючковатым носом.

На столе стояли скромные угощения – хлеб и мед, немного воды.

– Орей! – Оттар встал и предложил монаху и Арслану сесть напротив. – Это дядя Назиры, Фархат.

Представившись, мужчины сели. Помолчали. Все съели по куску хлеба, намазав на него мед, запили водой. Орей повторил за всеми, но чувствовал себя абсолютно чужим за этим столом. Особенно, когда все стали негромко обсуждать произошедшее, вспоминать Хасана, и речь зашла о первой жертве.

– Пару недель назад также умер Ганим Маас Нар. Младший сын старосты. Его нашли неподалеку от поймы, в той же стороне, что и Хасана.

– Он был… такой же? – подал голос монах, борясь со своим страхом перед незнакомыми людьми.

– Да, – прохрипел Фархат. – Этот случай пытались скрыть, но слухи все равно разлетелись. Про состояние тела ничего не говорили. Только то, что парня задрали хоссы. Охотники ходили, искали хищников у реки, но никого не нашли.

– Хоссы живут в горах, – скромно поделился знаниями Орей, и все лица мужчин, сидящих за столом, потемнели.

– Не хочешь ли ты снова сказать, что это был демон? – спросил Оттар вполголоса.

Монах кивнул.

– Возможно.

– Тогда, как в таком случае изловить его? – усмехнулся Фархат, с прищуром глянув на него. – На нашу семью и мою племянницу скоро ляжет тень позора, после такой гибели Хасана. Если мы не отомстим за осквернение его тела, печать долга обременит всех наших наследников.

Назира всхлипнула за спиной мужчин. Орей обернулся к ней, увидев, что её дочери утирают слёзы, а сама девушка едва сдерживается. Как изловить демона, монах само собой даже не предполагал. Мысль, что придется вернуться в обитель и штудировать библиотеку, вселяла ужас. Не успело начаться путешествие, как дорога уже поворачивает назад. Он уже и пожалел, что начал направо и налево рассказывать о демоне, если, конечно, можно так назвать его невнятное бормотание, но слов обратно не взять, придется как-то теперь разбираться с произошедшим.

– Я знаю, святой человек, что ты направлялся в дальний путь, – со вздохом начал Оттар. – Но могу я просить тебя остаться пока в Шадибе? Ты утверждаешь, что уже сражался с демоном, возможно, с твоей помощью получится вычислить его или того, кто ему поклоняется.

С большей охотой Орей бы сбежал, но согласно кивнул. Его знаний недостаточно ни для ловли демонов, ни для путешествия по этим жестоким землям. Если не изучить все обычаи подробнее, можно попасть в скверную ситуацию.

– Я все же думаю, что это кто-то из местных, – продолжил Оттар. – Если так, то эта тварь поплатится! Клянусь именем своего брата!

Арслан решительно кивнул, поддерживая старшего брата, а Фархат покачал головой.

– Я готов поверить во что угодно, в демона или хоссов, но меня пугает то, что происходит. Такого никогда не было в наших краях. Под угрозой не только мы, но и наши семьи. Нужно сделать все, чтобы найти виновника.

– Я ходил к старосте вчера, но получил отказ на просьбу, поэтому буду просить снова. Пусть Иршаб даст мне Право Суда на время, чтобы я мог отыскать виновного, – мрачно произнес Оттар. Орей сходу догадался, что это право дает возможность найти и наказать преступника по всей строгости. Но неясно было, почему староста в таком случае отказывает, если уже погиб его младший сын?

По лицу Арслана пробежала тень. Он сумел скрыть свое смятение от всех, кроме Орея, который думал напроситься в дом старшего. Ему не нравилось, что происходило между Арсланом и Зариме, он чувствовал себя лишним и невольно вмешивающимся в их непонятную и тяжелую жизнь. И растущее с каждой минутой желание помочь женщине могло сыграть злую шутку.

– Могу я… – решился монах, набрав в грудь побольше воздуха. – Пожить у тебя, Оттар?

– Для меня было бы большой честью принять такого гостя, но вынужден отказать, – покачал головой тот. – Я принимаю детей Хасана и Назиру, у меня совсем нет места. Я бы с радостью предложил тебе свой дом, но не могу.

– Монах, ты ничуть не обременяешь нас! – неровно улыбнулся Арслан.

«Зато ты меня обременяешь», – зло подумал Орей, но благоразумно промолчал.

– Соседи скоро придут, – Фархат развернулся и откинул занавеску окна. – Священник должен скоро прийти зачитать молитвы.

– Мне… обязательно быть здесь? – закрыв глаза, спросил Орей. Получилось почти четко. На него обратились три пары недоумевающих глаз.

– Я бы хотел… – монах хватанул ртом воздух, как задыхающаяся рыба. – Мне нужно… прочесть книги… – не сумев закончить фразу, он показал пальцем вверх.

– Вернешься в обитель? – насторожился Арслан.

– Вам же нужна помощь. И я… – дыхание сперло, воздуха не хватало, чтобы нормально говорить. – Я.. пока не пойду… в… паломничество.

– Да будет так. Мы не вправе удерживать тебя в твоем достойном стремлении, – сказал Оттар, кивнув. Фархат тоже одобрительно мотнул головой.

– Арслан, мне нужно зайти в… твой дом, перед тем как я… уйду, – произнес монах, помня о том, что с чужаками женщин оставлять нельзя.

– Хорошо, – согласился Арслан. – Я не могу сейчас покинуть свою семью, поэтому не пойду тебя провожать. Просто знай, монах, что пока ты помогаешь нам – ты мне как брат.

Орей, смутившись, встал из-за стола, благословил Назиру с плачущими детьми, побормотал молитвы над покойником и быстро вышел во двор. Стало легче дышать, но серьезных проблем прибавилось.

Он вернулся к дому Арслана и вошел внутрь. На кухне Зариме перекладывала румяные пироги с противня на круглое расписное блюдо.

– Монах? – она окинула его взглядом. Орей стоял перед ней, глядя прямо в круглое удивленное лицо. Наверное, её настораживало отсутствие мужа.

– Я хотел попросить, перед тем как уйду…

– Уйдешь? – взгляд и голос Зариме отравила печаль. У Орея чуть сердце не выпрыгнуло от волнения, с ладоней едва ли не капало, но в то же время в груди вспыхнуло тянущее, но вместе с тем приятное чувство, объяснить которое было невозможно.

– Мне нужно ненадолго вернуться в обитель. Я хотел бы попросить тебя… – он перевел дух, вдруг стало так жарко, что на лбу выступила испарина. – Мне в комнату к вечеру нужна чистая вода для омовений.

– В комнату? – Зариме склонила голову вбок.

– Да. Я… – объяснять это не хотелось, но пришлось. Женщина довольно откровенно всё объяснила ему ночью. – Я должен быть один, когда… ну… э-э… раздеваюсь. Таков монастырский устав.

Зариме похлопала пышными черными ресницами и понятливо кивнула.

– А могу я пойти с тобой в обитель? – вдруг спросила она. – Хочу помолиться о ребенке в святом месте…

Орей, едва сдержавший эмоции, чуть не сказал «да», но вовремя спохватился. Вся его душа была согласна на это, но разум твердил, что подобного делать нельзя. Как минимум потому, что на порог обители ещё ни одна женщина не ступала, а в обществе этих деревенских жителей, что ни шаг в сторону, то позор. В итоге Зариме ждала ответа, а монах, поглощенный собственной внутренней борьбой, тяжело молчал и глядел в одну точку перед собой.

– Нет, – сказал он. – Это недопустимо. Я сам там помолюсь о твоих детях.

Зариме ничего не ответила на эти слова, резко развернулась и снова занялась кухонными делами. Орей думал извиниться, но не стал, взял из комнаты свой мешок, прихватил два пирога в дорогу и покинул дом.

Мысли о чужой жене больше его не оставляли. Всю дорогу, что он шел мимо пастбищ, перед его взором стояли большие печальные глаза Зариме.