Первое дело

Валерий Борисович ГУСЕВ

ПЕРВОЕ ДЕЛО

Повесть

Видно, тому, кто первым назвал этот край Синеречьем, довелось редкое счастье увидеть его с высоты птичьего полета. Старики уверяют, что так оно и было: в давние годы поднялся над глухим раздольем простой деревенский кузнец Савелий. Долгой слепой зимой, нетерпеливо меняя в затейливом светце лучину за лучиной, ладил он большие крылья из "воронова пера", а по весне, в самый разлив, велел мужикам вкатить на горку, которую с той поры и зовут Савельевкой, пустую телегу с подвязанными оглоблями. С затаенным вздохом перекрестивши чумазый лоб, положил кузнец на тележные борта доску, стал на нее в рост, сложив по бокам руки, плотно вдетые в черные мягкие крылья, свистнул заливисто - и помчалась телега, гремя и подпрыгивая, давя тяжелым колесом первую траву, прямо к крутому обрыву, каким кончается над затопленным лугом ровный скат горы.

Ахнули мужики, обомлели. И которые покрепче, которые не прижмурили глаза в великом испуге, те видели: грянула телега на мокрый луг, взлетела обломками вместе с солнечными брызгами к самому небу. И в последний миг простой русский кузнец широко, рывком разбросил руки-крылья, блеснувшие серебром в весеннем свете, взмыл, поднятый неведомой упругой силой, и закружил по-над черным лесом. А мужики стояли, заслонясь от солнца корявыми ладонями, и молча смотрели, как носится над ними черная бесшумная тень, забирая все выше и выше.

Долго бы в тот день летал Савелий, да какой-то дремучий охотник, выходя из лесу и увидав над собой невиданную птицу, сильно испугавшись, сбил его каленой стрелой. Взмахивая торопливо одним крылом, кувыркаясь, с треском врезался Савелий в верхушку черной ели, откуда бережно, с великим трудом сняли его мужики. Вылезая из помятых крыльев, кузнец, округлив глаза и морща губы, шептал: "Реки, братцы, кругом нас - синие-синие. Все вокруг синевой разлилось. А в самую даль гляну - реки с небушком сливаются, - в один - лазоревый - цвет идут".

Ошалевший охотник, повинившись, забрал Савелия в свою избу и усердно отпаивал горячей медовухой. Оправившись, кузнец поверил в силу своих крыльев и много раз еще поднимался к небу. Да, видать, живя у охотника, пристрастился к вину и уж без доброй чарки крыльев своих не надевал и как-то в сумерках налетел на колокольню. "Господь покарал", - вслед за попом твердили мужики, а кто посмелее ворчал: "Вино кузнеца сгубило. Не иначе". Оно и верно - народ в Синеречье хоть и не простой - головы светлые, руки умелые, но и гулять не дурак: вся деревня завьется - не остановишь. Многим, многим синереченцам вино крылья подрезало. Старики говорят: испокон веку так велось...

Савелия схоронили, крылья его, чтоб ребятишкам соблазна не было, сожгли, выпили за упокой "светлой души" и часто потом вспоминали: "Реки-то, братцы, кругом нас - синие-синие..."

Глава 1

Андрею снилось детство. Будто спит он на сеновале, будто бьют сквозь дырявую крышу косые лучи утреннего солнца и вот-вот захлопает крыльями задиристый горластый петух, заорет негодующе и клюнет Андрея в голую пятку, чтоб не залеживался. Но вместо этого петух, кося злым умным глазом, подскочил к старому самовару, торопливо застучал твердым клювом в его гулкий дырявый бок и заполошным голосом колхозного пастуха Силантьева, стал быстро приговаривать: "Андрей Сергеевич! Сергеич! Вставай, беда на дворе!"

Андрей открыл глаза, повернул голову к чуть светлевшему окошку, за которым прыгало бледное лицо и метался тревожный крик.

Полгода назад он соскочил бы с кровати, прошлепал босыми ногами по холодным половицам к окну, распахнул бы его и, ежась от утренней свежести, позевывая, спросил недовольно: "Ну чего суетишься чуть свет?" Полгода назад, пожалуй, и в голову никому бы не ударило бежать к нему на исходе ночи со своей бедой. А сейчас участковому инспектору* Андрею Ратникову нужно мигом, будто и не снимал ее на ночь, надеть форму, застегнуться на все пуговицы, вбить ноги в сапоги и повесить на плечи новенькие, не обмятые еще ремни с планшеткой и тяжелым пистолетом. Можно не подходить к окну, не спрашивать, что случилось, а нужно сдвинуть чуть набок фуражку и идти за позвавшим его человеком, заперев за собой дверь, потому что - уже ясно - домой он вернется не скоро.

_______________

* Должность указана в прежнем наименовании. В настоящее время

оперуполномоченный.

Силантьев схватил его за плечо, едва не сдернув с крыльца.

- Андрюшка, бежи скорей в сельпо. Неладное дело там - похоже со Степанычем совсем плохое стряслось!

Андрей сбежал с крыльца, на ходу плеснул в лицо из бочки и, вытираясь платком, быстро зашагал к магазину, сбивая сапогами с холодной травы еще мутные, не зажженные солнцем тяжелые капли росы. Несмотря на ранний час, по улице торопились, встревоженно перекликаясь, взбудораженные синереченцы - худые вести в мешке не залеживаются.

Силантьев поспешал сзади, шаркал спадающей с ноги калошей и, дергая Андрея за рукав, пояснял:

- Иду на скотный, а в сельпо, внутри, свет горит и двери враспашку. Заглянул, а Степаныч...

К магазину они, слава богу, подошли первыми. Сзади разве что не толпой валил взволнованный народ.

- Постой здесь, - распорядился Андрей. - Не пускай никого.

Он шагнул внутрь и почти натолкнулся на сторожа. Петр Степанович, прислонившись плечом к стене, прижавшись к ней щекой, стоял, безвольно свесив руки вдоль туловища, будто в большой усталости. Андрей едва не тронул его рукой и не спросил: "Ты что, Степаныч?" Но что-то неумолимое и неестественное в позе, в надломленной фигуре сторожа остановило его. Может быть, именно эта безмерная неисправимая усталость, та усталость, с которой уже не живут.

Андрей присмотрелся, увидел засохшую струйку крови на стене - будто узкая темно-багровая лента ровно протянулась от щеки убитого до самого пола, - обернулся и крикнул в дверь:

- Быстро кто-нибудь за врачом! Скорее!

Но ему уже было ясно, что врач может не торопиться.

За дверью пошумели, пошептались задавленно - видно, решали, кому бежать в больницу, - потом снова смолкли, и послышался вначале неуместно громкий, а потом затихающий топот чьих-то разбитых сапог.

До приезда врача Андрей внимательно осмотрел место происшествия. Тамбур магазина снаружи обычно не запирали - в дурную погоду сторож спасался в нем, если донимал холод или дождь. Отсюда вели две двери влево, в подсобку, забитую до потолка тарой, и вправо, в магазин, в торговый зал, как говорил завмаг. Правая дверь, видимо, сильным ударом была сорвана с верхней петли и, держась на одной нижней и замке, висела боком. Андрей потрогал торчащие из петли ржавые шурупы, покрошил пальцами трухлявое дерево дверной коробки, обвел мелом и замерил несколько грязных следов ног, подобрал и уложил в пакеты два папиросных окурка и шариковую авторучку - из тех, какими пользуются младшие школьники. И все это - под неподвижным взглядом открытых глаз Степаныча.

Андрей не сразу понял, почему он не падает, почему мертвый человек стоит в таком странном положении. А поняв - ужаснулся: Степаныч фактически висел на торчащем из стены коротком железном штыре, пробившем ему висок. Когда-то на этот штырь забрасывали длинную петлю дверного засова, потом завмаг Ворожейко вешал на него ключи и свой синий халат, а теперь...

Наконец приехал доктор Федя - так звали его в селе, справедливо отдавая дань учености и умелости врача, но и сварливо намекая на его слишком мальчишеский облик. Доктор снял с багажника забрызганного грязью велосипеда допотопный саквояжик и пощелкал его блестящими замочками. К нему рванулась Дашутка - внучка сторожа, но он мягко отстранил ее - что, мол, я скажу тебе, если сам еще ничего не знаю, покивал расступившимся синереченцам и исчез за дверью магазина.

- Привет, Андрей. - Доктор нервно пощипал свою вечно сбитую набок, жиденькую бороденку, взращенную с большим трудом и с неоправдавшей себя надеждой на солидность. - Как же это он так?

- Вернее: кто же его так? - мрачно поправил его Андрей.

- Ну-ка, помоги мне. - Доктор осторожно просунул ладонь за голову Степаныча, будто боялся сделать ему больно. - Скажи, чтобы из больницы машину прислали.

- Сейчас... Федор, ты ведь знаешь, с районом теперь связи никакой, кроме телефонной...

- Ну чем я могу тебе помочь? - Доктор Федя деловито сложил губы трубочкой, раздумывая. - Констатировать смерть я и так обязан. А в остальном... Ну ориентировочно ее причину укажу, время ранения приблизительно. Могу, если надо, сделать анализ крови на содержание алкоголя. Да вот, пожалуй, и все.

- Хорошо, Федор, действуй.

Андрей опечатал магазин и медленно сошел с крыльца. Все молча провожали взглядами двух женщин, которые под руки вели домой Дашутку, а потом, словно по команде, повернулись к нему.

- Сергеич, - выдвинулся из толпы Силантьев. - Ты не сомневайся. Не наши это.

Андрей не ответил, пошел, сжав зубы.

- Разве у кого из наших рука на него поднялась бы? - поддержал кто-то сзади. - Может, он сам неловко стукнулся? Посунулся в темноте, да и напоролся на этот болт, будь он трижды неладен.

"Если бы в темноте", - подумал Андрей и опять промолчал.

- Вы, Андрей Сергеевич, среди шабашников поищите, - посоветовал завмаг Ворожейко. - Люди пришлые, разные. А своих мы всех знаем - никто у нас на такое не годится.

- Вы же сами только что показали, - не выдержал Андрей, - что из магазина пропал лишь ящик водки. Это ни о чем не говорит?

Ворожейко смутился и отстал. Удивленные и испуганные таким поворотом, отстали и мужички. Редко кто из них не бегал в магазин после закрытия за "добавкой", а то и ночью приводилось догуливать.

Проходя в свой кабинет, Андрей чуть не споткнулся о вытянутые ноги дремавшего на лавке в коридоре Тимофея Дружка. Эта собачья кличка прилипла к солидному когда-то человеку, скотнику Елкину, за его невинную привычку не в меру часто пользоваться этим ласковым обращением. Все у него были "дружки": и председатель колхоза, и собственная жена, и даже злобный колхозный бык, который как-то в недобрый час подцепил Тимофея за ребро.

- Я готов понести полностью заслуженное мною наказание, дружок-начальник, - Тимофей вскочил, пришлепнув босыми ногами. - Я провел здесь всю ночь - мучился своим вчерашним поведением.

Андрей молча стоял перед ним - не до Тимофея ему теперь было.

- Ну что там слышно новенького? Не стряслось ли чего в мое отсутствие? Гаму-то поутру много было. И ночью машина шумела.

- Иди пока, - нетерпеливо подтолкнул его Андрей. - Узнаешь. Только помни: в следующий раз передам тебя в суд, понял?

- Я мигом, дружок-участковый, - гардероб только свой приберу и заявление сделаю. - Тимофей подобрал сапоги, перекинул через руку пиджак и свободную руку прижал к животу: - Учиненное мной безобразие - этот именно тот негативный фактор, который сыграл позитивную роль в моей жизни, он духовно переродил меня, и поэтому нет никакого смысла в его повторении...

- Иди, ради бога, - прервал его Андрей и прошел к себе.

С первого же раза ему удалось связаться с районным отделением. Дежурный соединил его с начальником.

- Ратников? Что у тебя?

Андрей коротко доложил.

- Что полагаешь? Несчастный случай? Преступление?

- От выводов пока воздерживаюсь, но на несчастный случай не похоже.

- Почему так думаешь?

- Двери нараспашку, а они изнутри закрываются, на засов, свет в помещении. Ну и кое-что похищено.

- Много взяли?

- Предварительно завмаг показал, что только ящика водки не хватает.

- Так, погоди, сейчас с прокурором тебя свяжу.

Андрей ждал, слушал шорохи в трубке, потрескивание, приглушенный голос начальника; потом что-то там звонко щелкнуло, и он услышал спокойный в своей деловитой уверенности голос прокурора:

- Слушайте, лейтенант. Завтра к вечеру у вас будет следователь Платонов с группой. Раньше никак не получится, да и с вертолетом не так просто будет. Вы там, как положено, проведите предварительное дознание, обеспечьте охрану места происшествия, закрепление следов. Есть следы? Угу. Угу. Так. Так. Хорошо. Вот еще что: у вас ведь своя больница есть? И морг при ней, да?

- Я понял, - сказал Андрей. - Уже распорядился.

- Ну хорошо, желаю успеха.

- Спасибо.

- Ратников? Слышишь? - снова подключился начальник. - Ты завмага прощупай хорошенько, понял? Я, сам ведь понимаешь, помочь тебе только по телефону могу. Залило вас кругом - давно такого не было среди лета. Может, оно и к лучшему: тебе авторитет нужен. Как будешь действовать? Ага, правильно. Давай, Ратников. Вроде как будет первое твое дело, - начальник говорил - телеграммы отбивал. - Не торопись. Меня информируй. Завтра помощь жди. А может, и сам к тому времени управишься, а? Что молчишь, слышишь меня? С Иванцовым посоветуйся, что до тебя участковым служил. Мужик толковый. Ну будь, не тушуйся.

Андрей положил трубку и сжал голову руками. Он вдруг почувствовал себя беспомощным и одиноким, как ребенок в лесу. Всего полгода работы - и вот такое серьезное, жестокое преступление на его участке. Он - вчерашний мальчишка, на плечи которого вместе с погонами легла и суровая ответственность, почувствовал ее сейчас в полной мере. Лейтенант милиции Ратников представляет здесь закон, и поэтому он отвечает не только за имущество, спокойствие и жизнь людей, но и за их доверие к закону. Значит, он, лейтенант Ратников, которого на селе еще нередко зовут по старой памяти Андрейкой, должен сам, чего бы ему это ни стоило, разыскать и задержать преступника.

Глава 2

Ратников зашел к председателю колхоза с просьбой помочь организовать комиссию по проверке магазина. Иван Макарович был еще молод, ненамного старше Андрея, но дело свое знал хорошо, дотошно изучал специальную литературу, сильно уважал экономику и любил с каждым колхозником поговорить о научно-техническом прогрессе на селе.

- А на что тебе проверка? Положено, что ли? Завмаг же проверял: только ящик "коленвала" сперли. Ты что, сомневаешься?

- Да нет, не в этом дело, - неохотно пояснил Андрей. - Мне нужно точно знать: что завозили, что, сколько и кому было продано в последние дни и что похищено?

- А что же твоя дружина хоробрая? - ехидно посоветовал председатель, которому Андрей в свое время изрядно надоел с ее созданием. - Привлекай общественность.

- В этом деле специалисты нужны. Бухгалтера мне дашь?

- Сейчас посоветуемся. - Иван Макарович щелкнул клавишей селектора и позвал: - Виктор Алексеевич? Ну-ка, замполит, зайди на минутку. Тут наша милиция помощи требует.

Внешним своим обликом партийный секретарь походил на комиссара двадцатых годов: был крепок, ходил твердо и, часто, значительно покашливая, трогал косточкой указательного пальца толстые усы. Говорил веско, и голос его - обычно с ровной теплотой - нередко мог, если нужно, звенеть металлом. По плохой погоде он носил старое кожаное пальто, вытертое до маслянистого блеска, которое туго перетягивал широким солдатским ремнем, что еще больше подчеркивало его сходство с суровым бойцом революции.

- Здоров, лейтенант! - секретарь крепко пожал Андрею руку. - Если ты этого подлеца, что Степаныча убил, поймаешь, запри его подальше, понял? А если не поймаешь, сам скройся. Вот так!

- Ну-ну, ладно, - перебил его председатель. - Ты, чем грозиться, лучше включайся в комиссию. Вот Андрей Сергеевич просит магазин проверить.

- Кто ж откажется, когда милиция просит? Ты только, лейтенант, объясни подробнее, что тебе надо.

Они обсудили детали, и Андрей, уже собираясь уходить, спросил:

- Иван Макарович, ты, говорят, косарей сегодня ночью отправлял?

- Да, а что?

- Где они у тебя?

- Вся бригада в Аленкиной пойме.

- Я на мотоцикле туда проеду?

- Ни за что - давно так яростно не разливалось. Да и то сказать: неделя - дожди, неделя - ливни с грозами.

Аленкина пойма примыкала к правой стороне Савельевки, левый склон которой плавно спускался в Степанов лужок. В Синеречье издавна бытовала традиция: каждая молодая невеста утром в день свадьбы купалась в обильных луговых росах. Синереченские бабы свято верили: если окунешься на заре в росные травы поймы, родишь девочку, а если поваляешься на лужке мальчонку. Лет пятьдесят назад - об этом до сей поры помнят - одна бойкая строптивая бабенка, которой все бы делать поперек, пробежала нагишом по высоким холодным травам лужка, а потом трепанулась и на пойму. И что же? Родила двоих: мальчик чернявый, дочка - светленькая. "От разных отцов", шутили, смеясь, мужики.

Пробираясь залитой тропкой, нащупывая ногами твердое, Андрей думал об обычае, который сложился уже на его памяти: парни, навсегда возвращавшиеся в родные края - с учебы, отслужив в армии, а то и "хлебнув города", - шли домой непременно через Савельевку и, скинув на ее верхушке одежду, вбегали, как в воду, в сверкающий травостой Степанова лужка, а уж потом, смыв с себя пыль дальних дорог, освеженные родными росами, входили в деревню начинать новую жизнь. Сам Андрей дважды омывался живительными соками Синеречья - отслужив в десантных войсках и после учебы в школе милиции, куда направил его комсомол.

С сожалением оторвался Андрей от земли. И хотя новая работа захватила его, хотя умом он твердо понимал, что делает нужное, достойное мужчины дело, нередко тосковал по привычному, извечному труду земледельца. Тянуло его порой и косой позвенеть, и покидать, наметывая скирду, тяжелые навильники пряно-пахучего сена.

В бригаду он подоспел к завтраку. Издалека потянуло домовитым дымком походного костерка, издалека увидел Андрей блестящие лезвия кос, ровно прислоненных к жерди, услышал, как косари, собираясь за стол, звенели мисками, смеялись.

Бригадир по фамилии Кружок - первый в Синеречье косарь - уважительно поднялся навстречу, отодвинул соседа локтем, освободил рядом с собой место.

- Нашей славной милиции, - шутливо приветствовал он Андрея, - почет, уважение и лучший кусок за столом.

Андрей поздоровался, вытер пучком травы сапоги и, сняв фуражку, сел к столу.

- С чем пожаловал? - полюбопытствовал Кружок, подвигая ему миску с картошкой и доставая откуда-то из-под стола, будто из сапога вытягивая, початую бутылку. - Примешь?

Андрей покачал головой.

- Скучный ты человек, - посмеивался Кружок, блестя глазами. Молодой, а скучный. Я за тебя, сознаюсь, все Светланку свою прочил. Нет, не отдам: подозрительный ты мужик - не пьешь, не куришь, крепкого словца не загнешь. Я вот за стол без стопочки ни разу еще не сел, как себя помню. Да ты что хмурый такой? Профилактику пришел проводить?

- Сегодня ночью Степаныч погиб. Похоже, убили его, - помолчав, сказал Андрей. - В магазине.

Косари погасили улыбки, встали - помолчали, покосились друг на друга.

- Что же это за черная душа отыскалась, а? - воскликнул Кружок.

Андрей пожал плечами.

- Смотри, Сергеич, чтоб к похоронам отыскал гадюку, не позже. Такой мы тебе наказ даем! Верно, мужики?

- Вы когда вчера отправлялись?

- Мимо магазина аккурат в час ночи проходили. Василий еще посмеялся; давай, говорит, Степаныча побудим. А что?

- Свет был в магазине?

- Нет. Над дверью лампочка горела, а внутри не было света. Верно, мужики?

- Машину никакую не видели?

- Нет, и машины не было. Да и какие сейчас машины-то? - удивился Кружок.

- Машины не было, а трактор где-то, в Оглядкине вроде, гудел, вставил молодой парень Василий. - По звуку - "белорус" похоже. Это, видно, механики с Сельхозтехники гуляли - застряли здесь, дождем их захватило. Делать-то им нечего, вот и гужуются...

- Ты бы к шабашникам заглянул, - перебил его Кружок. - Они возле Оглядкина клуб строят.

- Знаю, - ответил Андрей. - Загляну.

Косари встали, разобрали косы. Без шуток, понуро потянулись в луга.

- Попробуешь? - предложил Кружок, протягивая Андрею косу. - Развейся маленько, развлекись - от души и оттянет. Иль забыл, как ее и держать-то? Ты ведь теперь все больше карандашиком чиркаешь.

Андрей усмехнулся, взял косу.

- Смотри, дядька, пятки береги - отчиркаю. Карандашиком.

- Мне не отчиркаешь, - самоуверенно возразил Кружок. - Такой ловкач еще не родился. И не будет такого никогда.

Андрей встал за ним. Подождал, с удовольствием примериваясь, наливаясь азартом и радостным ощущением предстоящей праздничной работы, вдохнул полной грудью и пустил косу в траву. Взвизгнула коса, зазвенела, пошла с ровным деловитым посвистом. Брызнул на сапоги травяной сок, будто прозрачная кровь, ударил дурманящий, кисловатый, с детства знакомый, щемящий душу запах. Влажно зашелестев, падала зеленая стена, и сразу, покорно и обреченно, вставала за ней другая...

Кружок резво вырвался вперед - предусмотрительно увеличивал разрыв, справедливо полагая, что запас никогда не помешает. Шел быстро, чуть быстрее, чем надо, как заведенный работал длинными привычными руками, чисто играл навсегда отшлифованными движениями.

Андрей двигался ровно, приноравливаясь, едва заметно, но неумолимо, уверенно набирая темп, чувствуя, как от шага к шагу растут силы, ловчеют, крепнут взмахи, втягивается, подчиняется плавному ритму тело.

Давно он не испытывал такого наслаждения, такой оглушительной радости труда. И совсем было забыл, что соревнуется с лучшим косарем. Очнулся, когда прямо перед собой увидел белую, с темным влажным пятном между лопатками, рубаху Кружка. Тот зачастил, сбился.

- Посторонись, дядька! - в азарте крикнул Андрей. - Пятки убирай!

Кружок стал, опустив косу, тяжело дыша, провел рукой по лицу смахнул тяжелые соленые капли.

- Загнал ты меня, Андрейка. Еще чуть - и дух вон.

- Это не я тебя загнал - это твои сто грамм перед обедом, безжалостно, не оборачиваясь, сказал Андрей, обходя его и продолжая ритмично шаркать косой.

Шабашники стояли в школе. Старший - чернобородый цыган с мохнатыми бровями, которые гусеницами шевелились над умными спокойными глазами, с дыркой в ухе от серьги, в пестром жилете и выпущенной до колен рубахе нехотя оторвался от работы и провел Андрея в класс, отведенный бригаде для жилья.

Андрей оглянулся: парты сдвинуты к стене, аккуратно поставлены друг на друга, в углу - ровный слой сена, застеленный байковыми разноцветными одеялами, рядком в изголовье выстроились сундучки с замочками. Под столом - синий пластмассовый ящик с гнездами для бутылок. Он почти полон.

- Водочку в сельпо брали? - спросил Андрей, осматривая ящик.

- Не сами же гоним, - проворчал бригадир.

- Свадьбу, что ли, играть собрались? - усмехнулся Андрей. - Куда вам столько?

- Мы завсегда цельный ящик берем, на весь срок. Чтоб не бегать - не пацаны небось, народ серьезный. А с ней и работа веселей идет. Ну и вечерком - с устатку.

- Поутру-то не тяжко?

- А ничего, привыкли. Похмеляемся - и ничего, легчает.

- Без нее не пробовали работать?

Бригадир добросовестно задумался. Почесал бороду, вспоминая. Брови пошевелились, застыли в напряжении.

- Однако случалось как-то. Вот когда - не помню точно. Вроде до войны еще. Или нет? Не помню.

- До первой мировой, что ли? - опять усмехнулся Андрей. Он убедился, что водка не та - "Старорусская", да и брали ее раньше, два дня назад.

Бригадир, видимо, уже знал о случившемся в Синеречье, встревоженно наблюдал за Андреем, не выдержал:

- Что я тебе скажу, начальник? Мы, конечно, выпивающиеся, но ведь не голь последняя. Деньжата, слава богу, имеются. И чтоб ночью за бутылкой гонять, чтоб старого мужика из-за нее до смерти ударить - такого из наших никто не может. Ты мне верь!

- Никто, говоришь? Люди-то в бригаде разные, всякие.

- У меня не разные-всякие. Они у меня все отбор прошли - как в разведку выбирал. Я их вот как знаю! - Он сжал и поднял огромный кулак. И вот так держу. Не сомневайся, милиция, не там ищешь.

Едва Андрей вернулся в село, ему позвонил доктор Федя. Освоившись с новой ролью, щеголяя терминами, как заправский судебный медик, доктор Федя говорил долго и нудно. Андрей отметил главное: "...проникающее ранение металлическим предметом (вышеназванным штырем) в область правой височной кости, повлекшее за собой мгновенную смерть потерпевшего... исходя из того-то и того-то (см. пп. 3 - 7), можно предположить, что ранение нанесено в пределах времени от 24 до 2 часов..."

"Значит, - подумал Андрей, - время я знаю почти точно - с часу до двух".

Глава 3

Андрей отпер входную дверь магазина, распахнул окна, выглянул: к магазину направлялась его авторитетная комиссия. Впереди беззаботно бренчал ключами толстый Ворожейко, за ним, поблескивая большими очками ("и для вдали, и для вблизи", как он пояснял), прихрамывал бухгалтер Коровушкин. Замыкал шествие внушительно шагавший Виктор Алексеевич, исполненный сознанием важности предстоящей миссии.

Первым делом вскрыли кассовый ящик. Ворожейко, хотя и видел, что ящик цел, не сдержал облегченного вздоха - все деньги на месте, да и не так много их было. Выгребая бумажки на стол, Андрей вдруг почувствовал под рукой что-то твердое. Это был паспорт. Дашуткин. Гражданки Алексеевой Дарьи Михайловны. Не сдержав удивления, он вопросительно посмотрел на завмага. Тот растерянно, тоже недоумевая, пожал плечами.

- Продавщицу пригласи.

- Нету ее, болеет. Я целиком за нее управляюсь.

Андрей нахмурился, молча сунул паспорт в планшетку.

Проверка магазина показала, по выражению партийного секретаря, "исключительно высокую финансовую дисциплину данной торговой точки". Ратников выписал для себя то, что было похищено: ящик водки, две бутылки коньяка, два батона вареной колбасы, несколько плиток шоколада. Смежный с продовольственным отдел промтоваров ничуть не пострадал. А ведь здесь были очень дорогие вещи. "Ничего себе убийство с целью ограбления, - подумал Андрей. - А может, все-таки не убийство и не ограбление?"

Ворожейко суетливо пошарил в карманах, пожал плечами и попросил у бухгалтера ручку, чтобы подписать акт и протокол.

- Обронил где-то свою, - расстроенно пояснил он. - Ручка-то простенькая, школьная, а стержень в ней хороший был - густой.

- Голубой? - поинтересовался Андрей.

- Нет, черный - у меня к таким слабость.

- Так вы зайдите ко мне, - добродушно сказал Андрей. - Я на днях подобрал какую-то. Посмотрите, может быть, ваша.

Видно, Ворожейко все-таки уловил что-то в его голосе: отошел, стал смущенно запихивать под кассовый ящик толстую захватанную тетрадь.

- А это что за документ? - протянул руку Андрей.

- Это, виноват, Андрей Сергеевич, так называемый "поминальник". Мне иногда приходится в долг отпускать, до получки - в основном спиртные напитки. Иду, можно сказать, навстречу пожеланиям. Но вы не беспокойтесь на сегодняшнее число должников не числится.

Секретарь нахмурился, взял тетрадь, полистал, вернул ее Андрею и многообещающе посмотрел на завмага. Тот, поймав и правильно оценив этот взгляд, виновато потупился, толстые щеки его покрылись розовыми пятнами.

Когда работу в магазине закончили, Андрей попросил Виктора Алексеевича и Коровушкина зайти вместе с ним к Дашутке.

- В качестве понятых, что ли, - неловко пояснил он. - За Степанычем именной револьвер записан, надо изъять его.

Дашутка встретила их молча. С упреком и, как показалось Андрею, с затаенной тревогой в синих глазах взглянула на него, перекинула на грудь косу, пробежала по ней пальцами.

- Дарья Михайловна, - взял на себя трудную миссию секретарь. - Мы тебе все соболезнуем. Деда твоего крепко уважали и всегда помнить будем. Понимаем, как тебе тяжко, но - ты уж извини - сейчас мы к тебе по делу. Передай милиции дедов револьвер.

- Дедушка дежурил с ним. - Она крепилась, сдерживала плач.

- Где он хранил его? - мягко спросил Андрей.

- Вот, в шкатулке, запирал всегда. - Дашутка выдвинула ящик комода, подняла крышку шкатулки, всхлипнула. - Он ее укладкой почему-то называл.

Шкатулка была пуста.

- Ну я же говорю - он его с собой взял. Я на танцы уходила, дедушка вот здесь стоял. Пиджак распахнул и вот так, - она показала, как именно, засовывал его в кобуру. Он всегда его так носил. Гордился, говорил сейчас все чекисты так носят, - и заплакала, не удержавшись.

Секретарь переглянулся с Андреем, потрогал усы, покашлял:

- Ты помоги нам, девушка, поищи. Или нам позволь помочь. Верно, здесь он где?

Андрей походил для очистки совести по комнате, заглянул в чуланчик, снял с полки несколько книг - он уже понял, что надеяться нечего револьвер исчез. При осмотре трупа сторожа Андрей видел на его боку под пиджаком пустую кобуру. Тогда он подумал, что Степаныч оставил револьвер дома. Выходит, не оставил. Плохо дело - совсем плохо. Андрей выходил последним, в дверях задержался и тихо спросил:

- Больше у вас дома ничего не пропадало?

Дашутка испуганно вскинула голову:

- Нет, ничего...

- А паспорт твой где?

- Не знаю.

- Как это не знаешь? Потеряла, что ли?

Дашутка молчала.

- Ну?

- Дедушка забрал.

- Что значит - забрал? Зачем?

- Не скажу. - Она даже шагнула вперед решительно. - Не скажу.

Андрей вздохнул - сразу поверил, что не скажет.

Совсем плохо дело.

Андрей снова позвонил в район.

- Как у тебя, Ратников? Что? Вот черт! Этого только не хватало. Ищи, родной, ищи скорее, пока этот револьвер больших бед не наделал. Расширяй поиск, дружину привлекай. Пусть молодежь поспрашивают. Ну надо же! Вот беда-то!

Положив трубку, Андрей почувствовал, что теряется, что никак не может собрать воедино все факты и подчинить их одной цели, направить в одну точку. Строгого, последовательного розыска, как его учили, не получалось...

В дверь поскреблись, она приоткрылась, и в щель просунула голову старуха с нелепым именем Афродита Евменовна - та самая, что в молодости проводила свой бешеный эксперимент в лугах, а сейчас безмятежно откликалась на упрощенное подругами имя - Фронька.

Ничего доброго этот визит не сулил. "Опять что-нибудь ее корова выкинула", - вздохнув, подумал Андрей. С этой коровы, которую все село ехидно, с безошибочным чувством коллективного юмора, именовало Венеркой, началась его беспокойная милицейская служба. Неугомонная бабка в первый же день, как принял новый участковый дела, ворвалась в его кабинет с таким истошным воплем, что Андрей решил - либо пожар, либо космонавты сели рядом. Оказалось, пропала Венерка. Она вообще-то была какая-то ненормальная, шлялась по лесам, жрала грибы и, как уверяла Афродита Евменовна, была "большая любительница до колбасы - видно, в ней звериная кровь играет".

Андрей провел розыск заблудшей коровы по всем правилам: подробно опросил всех, кто видел ее в лесу, записал примерное время каждой встречи и на основе этих данных проложил на карте района предполагаемые перемещения беспокойной Венерки, определив наиболее вероятное ее местонахождение и дальнейший маршрут. Расчет оказался верным: Андрей вышел наперерез и в намеченной точке лазил по кустам, бренча подойником. Венерка сама вышла на знакомый долгожданный звук. Андрей подоил ее - молока едва хватило напиться - и погнал корову домой.

Добрая весть обогнала их, и все село выстроилось вдоль улицы, гремя аплодисментами и насмешками. Надолго запомнил Андрей эту торжественную встречу. Покрасневший, в милицейской форме, при пистолете, он гнал по улице корову, держа в руке алюминиевое ведерко, где в жалких остатках молока плавали хвойные иглы.

Выручил его Иванцов, прежний участковый, который сказал тогда те слова, что запомнились Андрею надолго.

- Что это ты стесняешься, Андрей Сергеич? - намеренно громко спросил он. - Работа теперь твоя такая - заботиться о людях. Тебе власть дана, чтобы оберегать и людей и их имущество. Бабке ее корова не меньше дорога, чем председателю целое стадо. Гляди веселей - ты долг свой исполнил!

В тот вечер случилась у Андрея и первая серьезная стычка с бывшим (печальные слова) другом детства и юности Сенькой Ковбоем, когда тот, не откладывая до лучших времен, куском угля на всей ослепительно белой стене клуба, где в будущем предполагалось оформить впечатляющее панно "Колхозники идут с поля", нарисовал меткую картину: Андрей направляет пистолет на корову, стоящую на задних ногах, подняв вверх передние. И самое обидное - хоть художник из Сеньки был никакой, сходство получилось отменное. Корова с отпетым видом держала в зубах окурок и косила шкодливым глазом из-под сползавшей с рога милицейской фуражки. Факт этот отчасти соответствовал действительности: бабка Афродита уверяла, что в жару у коровы может случиться солнечный удар, а от этого она молока не дает простоквашей доится, и напяливала на ее бедовую голову старую соломенную шляпу. Андрей оштрафовал Сеньку, а председатель велел вычесть из его зарплаты стоимость ремонта стены. После этого друзья почти не встречались и не разговаривали. Тому, правда, была и другая причина - Дашутка.

Позже Афродита Евменовна торжественно прибыла к Андрею домой, принесла "гонорар". Выложила на стол нехитрый овощ, лихо стукнула мутной бутылкой, заткнутой обструганной капустной кочерыжкой. Андрей мрачно отставил бутылку и кивнул на зелень:

- Убери сейчас же!

- Милый, ты что же - без закуски ее жрешь или брезгаешь подношением? - по-своему поняла его бабка.

- Убирай, убирай. А на бутылку, - скрывая улыбку, отчеканил он, - на бутылку сейчас акт составлю - как на предмет предложения взятки должностному лицу.

Бабке бы с ее прытью впору в цирке работать. Андрей и глазом не моргнул - стол уже был пуст, а Евменовна топталась у дверей и фальшиво пела:

- Дай, думаю, зайду навестить. Попроведаю, как он тут управляется, за строгость к Семену пожурю. Ну прощевайте, Андрей Сергеич, пошла я, корову надо подоить, да и поздно уже. - И бабка умелась.

Сейчас она вползала в комнату, таинственно озираясь, крепко прижимая к груди какой-то узелок.

- Садись, Евменовна, - покорно указал Андрей на стул. - Рассказывай, с чем пришла?

- За что я тебя хвалю, Сергеич, - усевшись и скинув на плечи платок, с удовольствием начала бабка. - За уважительность. Нет в тебе того, чтобы крикнуть, сгрубить, а то и по столу кулаком собачить, чтоб карандаши прыгали... - И без дальнейших предисловий развернула узелок и бухнула на стол батон обгрызенной с одного края колбасы.

- Ну? - оторопел Андрей.

- Колбаса, не видишь? Спроси: где взяли, Афродита Евменовна? подсказала бабка онемевшему милиционеру.

- Где взяли, Афродита Евменовна? - деревянно повторил Андрей.

- Скажу, - она резво подмигнула, - но баш на баш: напишешь в газету, как я помогла родной милиции? И чтоб с фотографией - внучатам в армию пошлю, пусть командиру похвалятся, какая у них бабка геройская. Евменовна опять оглянулась, потянулась шептать через стол, прикрывая куриной ладошкой рот. - Выгоняла Венерку из чужого огорода, гляжу: что-то грызет, вырвала - колбаса. Магазинная. Ты говорил ведь, что всю колбасу из магазина покрали. Не говорил? Тогда все равно спроси: а огород-то чей?

- Чей огород? - нетерпеливо спросил Андрей.

- Ворожейкин! - Евменовна в азарте стукнула кулаком по столу. Завмага нашего милого!

Глава 4

Здесь будет уместно привести некоторые записи из рабочего блокнота участкового инспектора Ратникова.

"Легко складывается классическая версия: злоупотребления завмага растрата - случайный свидетель - паника в предчувствии разоблачения убийство разоблачителя - имитация хищения с целью переложить истинное на вымышленных лиц - грабителей (и убийц).

Два факта в схему не укладываются:

1. Ворожейко и Степаныч давние друзья. (Сторож, в прошлом - чекист, лишь бы с кем дружить не стал бы.)

2. Хищение для имитации - мизерное, характер его необычен, цели не соответствует.

Д о п р о с и т ь В о р о ж е й к о".

Далее:

"Посоветоваться (председатель, парторг, бухгалтер, завклубом Богатырев, дружина) и провести общее собрание колхозников. Дать как следует по пьянству - чтобы все задумались. Т е т р а д ь В о р о ж е й к о".

Андрей не сомневался теперь, что завмаг за своей любимой авторучкой не явится, и пошел к нему сам. Он поскреб сапоги о скобку у крыльца, пошаркал ногами перед дверью и, еще не понимая, что опоздал, несколько раз дернул ручку, тупо рассматривая большой висячий замок. "Ушел", - холодком пробежало по спине.

Андрей бросился к соседке завмага - секретарше правления Софье Михайловне, метко прозванной за мастерское владение пишущей машинкой и неумеренную любовь к кольцам Сонькой Золотые Ручки. Она вышла, лениво потянулась, стрельнула крашеным оком.

- Ворожейко-то? Утрюхал куда-то, с утра еще. Попросил за домом приглядывать - говорит, может, вернусь не скоро. Сумочку взял и пошел.

- А куда?

- Да не сказался.

- Ну в какую сторону-то хоть?

- А, вон туда, - неопределенно повела рукой Сонька. - А зачем он тебе?

"Куда он мог рвануть? - думал Андрей, быстро шагая в правление. Бежать-то ему некуда".

Его окликнул доктор Федя.

- Ты Ворожейко не видел? - бросил ему Андрей.

- Вообще? - улыбнулся доктор. - Или на каком-то конкретном отрезке времени?

- На отрезке, на самом последнем.

- В настоящее время больной Ворожейко находится во вверенном мне лечебном учреждении на предмет обострения хронического геморроя.

- Ах, вот как!

- Как в хорошо закрученном романе - даже самые старые новости родная милиция узнает последней. Ворожейко давно болен, все бабы хихикают над его болезнью. А ведь она вовсе не смешная...

- Я могу его видеть? - нетерпеливо прервал его Андрей.

- Пройдемте, гражданин, - доктор сделал широкий жест рукой. - Прошу!

Ворожейко лежал один в большой палате, где стояли незастеленные койки с полосатыми матрасами, похожими на покорных арестантов, как их рисуют в юмористических журналах. Он приподнялся на локтях навстречу Андрею.

- Андрей Сергеевич, на селе говорят, будто я магазин обворовал и сторожа убил...

"Ну, Венера Синереченская, - разозлился Андрей. - Устрою я тебе заметку в газетку!"

- ...Вы не верьте этим глупым словам, - горячо шептал завмаг, тряся серыми щеками. - Я с первых дней в колхозе. С тех пор - все ему, я травинки сухой, зернышка не взял...

Андрей молча, с неожиданной жалостью слушал этого толстого неряшливого человека и помимо своей воли думал о том, что тот неудачлив в жизни, мучается смешной и изнурительной болезнью и по-детски беззащитен в своем одиночестве.

- ...Семьи у меня нет, здоровья никогда не было, богатств тоже не накопил. Но я всегда был честный человек. А про Степаныча - как у них язык поворачивается? Мы в 27-м году одной кулацкой пулей были раненные, считайте - кровные братья...

"Вот и еще одна моя обязанность, - думал Андрей. - У этого не очень счастливого человека есть единственное, чем он горд, чем может для себя оправдать свою неяркую жизнь, - его честность, его честь. А мы чуть не сломали эту единственную опору. Поспеши, поторопись, рубани без оглядки и не станет честного человека Ворожейко, ляжет на него несмываемое клеймо преступника, которого никто не захочет пожалеть".

- Дайте мне закурить, - вдруг попросил завмаг.

- Вы лучше воды попейте, - мягко посоветовал Андрей, подавая ему кружку. - И не волнуйтесь так.

Ворожейко жадно схватил кружку, припал к ней, стуча зубами о край, немного успокоился.

- Не знаю я, где мог выронить эту проклятую авторучку. Мог потерять ее в тамбуре магазина, доставая ключи. Мог. И колбасу могли на мой огород собаки затащить. Ведь верно, могли? Да, может, и колбаса не наша, вы сделайте экспертизу. Она могла с машины упасть, выронил шофер - и все...

- С какой машины?

- Ну я не знаю, я так, к примеру.

Андрей встал, защелкнул планшетку.

- Поправляйтесь. Не думайте о том, что случилось. Все будет хорошо, сейчас он и сам верил в это.

Невзрачный, какой-то щуплый домик Ворожейко стоял рядом с магазином. На не огороженных со стороны дороги грядках Андрей без труда обнаружил глубокие следы тракторных колес. "Вот она - машина, которая мешала спать Дружку, тот самый трактор, шум которого вспомнил Василий".

Андрей зашел в клуб, к заведующему, который ходил у него в командирах дружины. Богатырев при своей бравой фамилии отличался малым ростом и хилостью сложения, но очень любил появляться на танцах с красной повязкой на рукаве. В ответ на просьбу Андрея выделить двух-трех человек покрепче и побойчее он солидно пожал плечами:

- Так на работе все. Если только вечером.

- Ну и хорошо, - успокоил его Андрей. - Мне вечером и надо.

- Очень серьезное дело будет, товарищ участковый?

- Очень серьезное, - пообещал Андрей.

В назначенное время собрались дружинники. Вместе с Богатыревым пришли братья-трактористы - Ванюшка и Григорий.

- В Оглядкино, ребята, поедем, - сказал Андрей, заводя мотоцикл.

- Брать будем? - небрежно, будто он всякий день кого-нибудь "брал", поинтересовался Богатырев. - Инструктаж проведите, товарищ лейтенант.

Андрей провел "инструктаж", посадил бравого командира в коляску, братья оседлали видавшие бездорожье велосипеды, и, как рассказывал потом Богатырев, "группа захвата решительно отправилась на задание".

Не доезжая Оглядкина, Андрей остановил мотоцикл. Дальше пошли пешком. Пока добирались, стемнело. Остановились у крайнего дома, где ярко светили на дорогу окна и картаво, на чужом языке орал магнитофон.

- Останьтесь здесь. Один - на задах, другой - с улицы, - шепнул Андрей братьям. Те молча кивнули. - Богатырев - за мной!

Андрей расстегнул кобуру, бесшумно взбежал на крыльцо, прошел темные сени и рванул обитую войлоком дверь.

Здесь уже, видно, пили не первый день: в комнате стоял густой до рези в глазах, тошнотворно осязаемый запах перегара, пролитой водки, окурков и табачного дыма. За неопрятным столом, заставленным и заваленным бутылками, вспоротыми консервными банками, грязными тарелками, где вперемешку с закуской дымили незагашенные сигареты, сидели Сенька Ковбой и двое в телогрейках и с вилками в руках. Третий из механиков топтался посреди комнаты - пытался под иностранную музыку удариться вприсядку, но заваливался на пол, толкая стулья и нелепо взмахивая руками. Он, первым разглядев милицейскую форму на Андрее, неожиданно бросился к двери, столкнулся с Богатыревым, упал и быстро, по-тараканьи, побежал на четвереньках в угол и сел там, выставив вперед руки.

Один из сидящих за столом, тоже сильно пьяный, вскочил и сдернул со стены ружье.

- Ты что, сдурел? - вырвал у него ружье Сенька. - Это же наш участковый - Андрюшка Ратников!

Тот дурашливо присел и поднял руки.

- А ты что здесь делаешь? - спросил Андрей.

- Гуляю, - нахально пропел Ковбой, но в глазах его всплескивала то ли злость, то ли тревога.

- Отойди-ка в сторонку. Попрошу всех, - со спокойной строгостью сказал Андрей, - оставаться на местах и предъявить документы.

Документов, конечно, ни у кого не оказалось.

- Прошу следовать за мной, - объявил Андрей, - для выяснения личности.

Плясун следовать не захотел: с отчаянным вскриком натянул на голову пиджак и маханул, как нырнул, в приоткрытое окно. Задел створку зазвенели стекла. Богатырев бросился было за ним.

- Куда он денется? - остановил его Андрей. - Забери-ка лучше это, - и выдвинул из-под кровати почти пустой водочный ящик. - И это, - снял приколотую над детской кроваткой шоколадную обертку "Сказки Пушкина". Колбасу-то небось уже сожрали? - Андрей повернулся к Семену. - Давай-ка, Ковбой, иди запрягать.

Сенька дернул плечом, ничего не сказал, вышел. Вслед за ним потянулись задержанные.

Плясун маялся за забором, озираясь, вытряхивал из пиджака осколки стекла. К нему с двух сторон подбирались дружинники.

- Не набегался еще? - усмехнулся Андрей.

- А что мне будет, если сдамся? Учтут, что самовольно?

Братья враз бросились на него, схватили за руки, повели к телеге. Богатырев нахмурился, свел брови и демонстративно сунул руку в карман:

- И чтоб больше без глупостей у меня.

В тот же вечер Андрей допросил быстро протрезвевших механиков. Каждого по отдельности. Для проверки их показаний он попутно задавал такие неожиданные вопросы о деталях, сговориться о которых они не могли. Потом, уже утром, устроил им очную ставку, предложил покурить, собрал окурки. Напуганные тем, что над ними повисло обвинение в убийстве, механики были предельно откровенны, слезливо оправдывались, вызывая у Андрея чувство омерзения.

Показания задержанных, по существу, сводились к следующему:

"Застряли в Оглядкине по причине разлива рек. Загуляли от нечего делать. В ночь на 20-е действительно заезжали на колесном тракторе "Беларусь" в Синеречье, искали выпить. Примерно в половине второго, проезжая мимо магазина, увидели, что он открыт, в тамбуре - свет. Зашли. Сторож был уже мертв. Один из механиков (кто именно, Андрей так и не добился), желая проверить, бьется ли у сторожа сердце, просунул руку под пиджак, нащупал кобуру и вынул из нее револьвер. Другой (тоже неизвестно кто - все трое валили друг на друга) предложил взять водку и закуску - все равно, мол, растащат до утра. Дверь они не взламывали - до них кто-то постарался. Забрали ящик водки и, так как в кабине трактора трое не помещались, один из них, как и раньше, стал сзади на прицеп, держа под мышкой батон колбасы. У дома Ворожейко поняли, что дальше не проедут, решили вернуться в Оглядкино. Развернулись на огороде, трактор тряхнуло, стоящий на прицепе колбасу выронил".

Андрей едва зубами не скрипел.

- Вам не пришло в голову сообщить в милицию, вызвать врача? Возможно, сторожа удалось бы спасти.

- Испугались. Поддатые были сильно. Не сообразили.

- Ну да, а кражу совершить сообразили? Мертвого обобрать догадались, воспользоваться трагичным случаем, чтобы поживиться, смелости хватило? Знаете, как это называется? - не сдержался Андрей. - Мародерство!

- Да не крали мы, товарищ участковый. Просто взяли. Мы вернем все, заплатим. Ты уж не казни нас строго. Ну что мы такое сделали?

Андрей развел руки, обреченно вздохнул.

- Хороши! До полной потери стыда и соображения допились. Да вы, голубчики, по трем статьям проходите. И подозрение в убийстве с вас не снимается.

Андрей не имел права так говорить, и, кроме того, косвенное свидетельство Дружка и другие данные подтверждали, что механики к убийству непричастны. Но это еще нужно проверять, да и успокаивать этих сволочей Андрей не собирался, пусть подумают - не вредно.

Он позвонил в район, доложил, что установил таких-то и таких-то, совершивших кражу в магазине и похитивших оружие сторожа, и сказал, что выезжает за револьвером, который в настоящее время находится в таком-то месте.

- Молодец, Ратников! Энергично действуешь! Мне тут вертолет обещают скоро будут у тебя наши орлы. А как с убийцей, есть соображения?

Андрей ответил, что есть, но высказывать их считает преждевременным.

- Экой ты осторожный, - посмеялся начальник.

Через два часа, когда Андрей с дружинниками перерыл весь сарай, где был спрятан револьвер, и не нашел его, он горячо пожалел о своей поспешности.

День кончился. Сделано вроде много, да все как-то на холостом ходу, с пробуксовкой.

Глава 5

Не хотелось, очень не хотелось Андрею допрашивать Дашутку. И жаль ее было, и на душе больно, и неловкость какая-то возникла между ними: будто бы Дашутка безмолвно его в чем-то упрекала, а он, в свой черед, в чем-то винил ее...

Ничего существенного она не сообщила. Смерть деда была настолько неожиданной, нелепой и жестокой, что девушка совсем потерялась и не смогла (или не захотела) вспомнить ничего важного, необычного из предшествующих несчастью событий. И про паспорт она ничего не сказала: дедушка говорил, мол, у него целее будет. Дашутка на первый взгляд старалась помочь Андрею, но он быстро почувствовал, что некоторые его вопросы камешками отскакивают от невидимой стены, и никак не мог уловить, где он натыкается на незаметное, но упорное сопротивление, что именно рождает тревогу в синих заплаканных глазах. Она знает что-то очень важное, убедился Андрей, но добиться от нее признания невозможно.

После разговора с Иванцовым Андрей понял, что получил хороший, дельный совет. Бывший участковый подсказал ему самый простой и надежный путь. И если с точки зрения юридической он, может, действительно был "не по науке", но психологически очень верен.

- Когда-то, - неторопливо рассуждал Иванцов, - было у юристов простое правило: ищи - кому выгодно. В твоем деле я бы вопрос по-другому направил: кто мог? Ведь что я полагаю? Преступником, как и заведомо честным человеком, не родятся, верно? К правонарушению постепенно идут, зреют, что ли, в определенных условиях. Вот отсюда и танцуй - кто у нас созрел, кто докатился до такого? - И первым (с горечью Андрей убедился, что мысли их совпали) назвал Сеньку Ковбоя. - Парень он по нутру неплохой, но больно шалопутный, вот-вот сорвется всерьез. Штрафовался, за хулиганство привлекался к ответственности. Сейчас за ним строгий глаз нужен. Если еще не поздно - остановить надо, не то ему очень дальняя дорога предстоит...

В свое время Андрей и Семен учились в одном классе, были крепкими неразлучниками, но после армии их дороги разошлись. Отслужив, Андрей вернулся повзрослевшим, духовно закаленным, внутренне собранным, а у Семена как-то сразу все покосилось. Видно, почувствовал свободу, а что с ней делать - еще не знал. Начал он свою кривую дорожку с того, что отпустил длинные локоны, завел себе джинсовые штаны с картинками на заду, обрезал и сильно загнул с краев поля старой отцовской шляпы. И как прошелся в таком наряде до клуба, небрежно зажав губами длинную сигаретку и положив руки на широкий пояс с конской мордой на медной пряжке, так и пристала к нему несолидная кличка - Ковбой.

А дальше пошло еще хуже. Велел Семен звать себя Сэмом, повадился захаживать перед танцами в чайную - и тоже не просто, с вывертами: притащил откуда-то табурет на длинных ножках и поставил к прилавку, который обзывал с той поры "стойкой у бара". Сядет на табурет спиной к этой самой "стойке", локтями обопрется об нее и цедит из длинного стаканчика "виски с содовой". Мужики вначале дивились, посмеивались, а потом, когда новоявленный Сэм обругал кого-то из них тощим койотом, на всякий случай, хоть и не поняли незнакомое слово, а Ковбоя все-таки поколотили.

Такое чудачество парня еще бы и ничего, перебесился бы, да вдруг потянулась за ним молодежь. Будто какая заразная болезнь по селу прошла: стали со старшими небрежными, всё с усмешечками, обвешались поясами да колокольчиками, на танцах все чаще пускали в ход кулаки, а то и пряжки. Как-то даже Дашутка, обтянувшись иностранными портками, заявилась в чайную с табуреткой, вытянула из кармана блестящую пачку сигарет и потянулась к Семеновой зажигалке. Случившийся здесь, к счастью, Степаныч за ухо отвел извивающуюся девчонку домой и у калитки, вырвав из плетня хворостину, отодрал ее на глазах у всей улицы.

А Семен уже стал гулять по-простому, пил лишь бы с кем и уж внешнего форса при этом не держал. Дружки у него подобрались сообразные, самые никчемные, которые за бутылку души готовы были продать.

Дальше - больше. Лишили Семена водительских прав за езду в нетрезвом виде; нахулиганил - год отсидел в тюрьме, вернувшись, стал работать на конюшне. Лошадей, правда, любил, ездил с азартом. Часто видели, как носится Ковбой в лугах, воображая, видно, что скачет бескрайними прериями. А то еще промчится со свистом по селу, разбрызгивая грязь, - только куры, ошалев, вылетают с диким ором из-под лошадиных копыт. Но больше всего любил Семен вечером перед клубом рвануть - сильно нравился ему дробный стук звонких подков по сухому асфальту. Однажды на спор даже въехал верхом в клуб, разогнал храпящей кобылой танцующих и пустил ее по кругу, будто закружилась она в пьяном вальсе. Иванцов хотел "привлечь его за нарушение правил поведения в общественном месте", но Семен преспокойно заявил, что ни в каких-таких правилах не записано, будто в клуб нельзя водить лошадей. И ведь верно, не записано...

Председатель давно не чаял избавиться от Семена, добром просил уйти из колхоза, не баламутить ребят. И, видно, сильно надоел Ковбою своими нудными уговорами, потому что тот как-то вечером явился в контору и смиренно попросил хорошую характеристику - мол, предлагают в Сельхозтехнике работу по специальности. Возликовал председатель, потерял бдительность, не почуял подвоха и в одну ночь создал прямо-таки канцелярский шедевр, заверил всеми подписями и колхозной печатью. Семен внимательно прочел документ, рассмотрел печать и подписи, притворно вздохнул: "И что ты меня гонишь - такого "кристально чистого в быту и морально устойчивого на производстве"? - Засмеялся откровенно: - Скажи спасибо, что я с такими данными на медаль ВДНХ не претендую. - И повесил Ковбой эту характеристику в красном углу, под стеклышком - как охранную грамоту.

В последнее время, правда, Семен стал поспокойнее, окрепла его дружба с Дашуткой, на селе поговаривали об их свадьбе. Но родители ее уже долгое время были в отъезде, а дед своего согласия не давал...

Когда Андрей подходил к конюшне, из-за верхушки Савельевки вывалилась тяжелая, растрепанная туча - дикая какая-то, будто делали ее изо всех цветов - от самого черного до чистейшей белизны, да поленились хорошенько перемешать. И ползла она до того неряшливая, скомканная - ну точно баба с похмелья: так же не мил ей белый свет, так же мечет она мрачными глазами злые синие молнии.

Семен, поглядывая на тучу, торопливо седлал молодую, лаково блестящую, как председателева "Волга", кобылу. Была она такая стройная и гибкая, что, если бы не масть и лошадиный размер, можно было принять ее за ловкую дикую олениху - так изящно переступала она тонкими ногами, так, недоверчиво вздрагивая, смотрела настороженным глазом.

Завидев Андрея, Семен взлетел в седло, поймал стремена, подобрал повод - кобыла тревожно заиграла, закружилась на месте, нетерпеливо всхрапывая.

Андрей подошел вплотную, просунул ладонь под ремешок уздечки, почувствовал рукой приятное живое тепло лошадиной морды.

- Далеко собрался?

- В Козелихино - Степка сватает сегодня, просил заскочить. А ты что?

- Да поговорить бы надо.

- Знаю я твои разговоры: кто, когда, зачем, куда? - засмеялся Ковбой и, наклонившись, потер пальцами - будто листочек герани - острое тонкое лошадиное ухо. - Я ведь хоть и не юрист, но тоже - с неполным уголовным образованием. Мы вроде с тобой в одной системе работаем, только в разных отделах: у тебя - борьба, у меня - хищения, верно, коллега? - Семен нагло намекал на то, что Андрей недавно помешал ему продать туристам иконы из Синереченской церкви. - Так что терминология нам известна. А вам? Например, что такое алиби, знаешь?

- Ну знаю, - невольно усмехнулся Андрей.

- Так вот тебе все мои алиби: двадцатого я с восьми вечера до шести утра был у хорошо известной вам гражданки Дарьи Михайловны. Если не постыдишься - спроси, она не откажется. Тем более что Степаныч знал какой я сокол, чтобы ночью меня в магазин пустить...

- А почему ночью? Откуда ты знаешь? - перебил Андрей.

- Оттуда, - махнул рукой Семен. - Посторонись, участковый! - Он пригнулся, поднял лошадь на дыбы и с места послал ее длинным плавным скачком.

- Ну лихой парень! - посмотрел ему вслед подошедший сзади Тимофей Дружок. - Ну чистый ковбой - и штаны на нем ладные, и шляпа в аккурат, Смита с Вессоном только за поясом не хватает.

- Чего? - уставился на него Андрей.

- Смита и Вессона, револьвера, говорю, такого - системы гражданина Кольта.

Совсем рядом сверкнула белая молния, ударила коротким треском и будто пробила в туче широкую дыру, откуда вместе с солнечными лучами-брызгами хлынули на землю длинные прямые струи не по-летнему холодного ливня.

"Что делать? - думал Андрей. - Проводить у Семена обыск - бесполезно, не дурак он - револьвер на стену вешать. Остается только одно - убедить Дашутку".

- Ну не знаю я ничего! Что ты меня мучаешь? Неужели ты всерьез на Семена думаешь? Не верю я тебе, Андрей. Ты со зла на него... - Дашутка осеклась, глядя на его побледневшее лицо. Да, Семен хороший ход сделал. Не совсем честный, но очень сильный ход. - ...Прости меня...

- Когда он пришел к тебе? - пересилил себя Андрей.

- Вечером, около восьми...

- А ушел, конечно, в шесть утра? - Андрей не сомневался в ответе.

Дашутка молча пожала плечами.

- Я уверен, что он предупредил тебя, как надо отвечать.

- Это правда, - прошептала она, не почувствовав, что ответ ее прозвучал двусмысленно.

- Пойми, наконец, что это не просто беседа, - с трудом выговорил Андрей. - Ты даешь ложные показания. Будет лучше, если ты скажешь правду.

- Кому лучше? - взорвалась девушка. - Мне лучше? Или деду? Пожалуй, тебе одному да твоему начальнику.

- Тебе, Дашутка, - тихо сказал Андрей. - Тебе и Семену.

Помощи он сегодня, похоже, не дождется. Да особо и не рассчитывал: Платонов мог задержаться, а с вертолетами всегда сложно: один разобран, другой весь летный ресурс выработал, третий за трудной роженицей отправили, а там и погода испортится... Так что надейся пока на себя, Андрей Сергеевич.

Глава 6

Собирались дружно, но не спеша, показной неторопливостью скрывая интерес. Мужики посолиднее рассаживались в первых рядах, основательно поскрипывали стульями, оглядывались; кто помоложе - теснили друг друга, наваливались на плечи соседей, чтобы перекинуться с приятелем задиристым словом. Молодежь, вперемешку с мальчишками, вертелась на подоконниках, болтала ногами, смеялась, тихонько потренькивала гитарными струнами.

В президиуме, за зеленым столом, туго ворочая шеями в тесных воротничках, прели под черными костюмами члены правления; покашливал, трогая усы, партийный секретарь, неторопливо перекладывал бумажки бухгалтер Коровушкин. Сбоку стола пристроился хмурый Андрей, держа на коленях планшетку.

Иван Макарович встал, постучал карандашом по графину, наполненному желтой водой. Пробежала по залу последняя, затихающая волна шума, докатилась до дверей и будто выплеснулась наружу.

- Товарищи колхозники! Прежде чем открыть наше собрание, позвольте сказать несколько печальных слов. - Помолчал. - Завтра мы хороним нашего дорогого односельчанина, ветерана колхозного строя, почетного чекиста. Все вы знали Петра Степановича, любили этого доброго, хорошего человека. Он прошел славный путь, всегда был впереди, он и погиб как на боевом посту, защищая народное добро. Грязная рука негодяя жестоко оборвала жизнь верного сына нашей партии. Но преступнику не уйти от расплаты, его постигнет заслуженная кара и народное презрение. А Петр Степанович навсегда останется в наших сердцах, будет вечно жить в нашей памяти. Почтим же его светлый облик скорбной минутой молчания...

В напряженной, дрожащей тишине пронесся чей-то глубокий, прерывистый вздох, похожий на стон...

- Товарищи колхозники, сегодня мы собрали вас для очень серьезного разговора. О чем он пойдет, вы скоро поймете. - Председатель посмотрел в зал, тронул рукой лоб. - Дела наши сейчас идут неплохо, усиленно готовимся к уборке - она уже не за горами. Правление уверено, что, как и в прошлом году, вы поработаете дружно, с огоньком; план мы, похоже, опять перевыполним. Беспокоит другое. Вот есть у нас своя гордость - известный в районе механизатор широкого профиля Ванюшка Кочкин. Трудится он здорово, как говорится, грамотно и на уровне современных требований научно-технического прогресса. Постоянно расширяет свой профессиональный кругозор, выписывает журнал "Сельский механизатор" и творчески применяет на практике его рекомендации. Мы даже думали послать его в Москву, на Выставку достижений народного хозяйства. Давайте-ка попросим его рассказать, как он добивается высокой производительности труда, как с максимальной эффективностью использует вверенную ему технику. Пусть его опыт послужит на общую пользу. Просим, товарищ Кочкин.

Курчавый красавец Кочкин, хорошо освоившийся с ролью уважаемого человека, привыкший быть в центре внимания, не смущаясь, поднялся на сцену, поздоровался со всеми за руку, уверенно стал за трибунку. Эффектно жестикулируя, он толково рассказал о своих методах, поделился очень дельными соображениями, дал хорошие советы молодым трактористам. В зале шелестели бумажки, бегали карандаши, потянулись вверх руки. В заключение Кочкин, исчерпывающе ответив на вопросы, на правах знаменитости мягко пожурил колхозное начальство за какие-то организационные неувязки в прошлую уборочную, снизившие показатели его звена, и под аплодисменты весело пошел было со сцены...

- Погоди, постой-ка здесь, - остановил его Иван Макарович. И обратился к залу: - Хорошо выступил звеньевой Кочкин? Я тоже так считаю. А теперь познакомимся с другим его "выступлением", которое состоялось на днях здесь же, в клубе. - Председатель кивнул Богатыреву. Тот завертел рукоятку - опустил экран.

Когда погас свет и на экране вспыхнули отснятые сельским кинокружком кадры, где Ванюшка Кочкин в пьяном виде "качал права" у входа в клуб, в зале грохнул и резко прервался, будто мертво наткнулся на что-то, всеобщий хохот. На глазах у всех молодой, умный, передовой человек превратился в тупое, злобное и упрямое животное, которое, тараща затянутые тяжелым хмелем глаза, куда-то бессмысленно рвалось, кому-то грозило и, казалось, ненавидело весь белый свет. Невозможно было поверить, что это улыбчивый, добродушный и сметливый Ванюшка Кочкин.

- Узнаете? - послышался голос председателя. - Вот и я не узнаю. Что же вы дальше-то не смеетесь?

Вспыхнул свет, и все, как один, перевели дыхание. На Ванюшку старались не смотреть. Он тяжело спрыгнул со сцены и, спотыкаясь, пошел по проходу к двери, оглянулся на пороге, хотел что-то сказать - перехватило горло. Махнул рукой, вышел. По залу опять пронесся тяжелый общий вздох.

- Ну что - пошлем звеньевого Кочкина в Москву? Послужит его опыт на общую пользу? Больно и горько, товарищи! Стыдно в наше горячее время опускаться до такого первобытного скотства, порочить высокое звание Человека! - Иван Макарович подошел к краю сцены. - Правление, партийная организация и общественность решили повести самую беспощадную борьбу с пьяницами, всеми мерами будем пресекать это гнилое явление! Сегодня после собрания наши активисты вывесят в фойе, напротив красной доски Почета черную доску с "живописными" портретами особо выдающихся по части выпивки граждан. Пусть все на них смотрят, пусть сами они любуются, как своим мерзким видом и состоянием позорят доброе имя советского крестьянина. Председатель перевел дух, опять потер лоб, будто мучился головной болью и она мешала ему вспомнить главное. - Это моральная сторона дела. Посмотрим теперь на него и с другой стороны. Начну с примера. - Он нагнулся в зал, вытянул вперед палец, словно погрозил. - Вот ты, Василий, еще со школы, знаю, мечтаешь о мотоцикле с коляской, так?

- Ну так, - подтвердил смутившийся, готовый к подвоху парень. - И что тут такого недопустимого?

- Вот что: штаны ты себе с кожей на... этом самом месте достал, горшок для головы у тебя давно в красном углу висит и куртка есть непродуваемая, верно?

- Ну верно...

- А мотоцикл где?

- Так не заработал еще, товарищ председатель, - протянул осторожно Василий.

- Не заработал? Ну-ка, главный бухгалтер, сделайте нам, пожалуйста, справочку.

Коровушкин резким кивком стряхнул со лба на нас очки, перебрал лежащие перед ним листочки, выбрал нужный и огласил заработки колхозника Кондратьева Василия Николаевича за последний год.

- На такие деньги, - подытожил председатель, - ты бы уже, если надо, паровоз мог купить.

В зале недружно, настороженно засмеялись.

- А ты, Петрович, громче всех зубы скалишь - весело тебе. Тогда почему твоим ребятам невесело? Почему они каждый вечер ко мне на телевизор бегают? Во-первых, потому, что детские передачки им интереснее смотреть, чем твои концерты, а во-вторых - бухгалтер, огласите справочку... Вот видишь, Петрович, по твоим заработкам уже давно положено иметь не то что простой, а даже цветной телевизор, да и еще многое полезное в быту.

В зале нарастало волнение. И если где-то вспыхивал смех - то неуверенный, вызванный притворной бравадой; его быстро гасили серьезные взгляды односельчан. Кто-то уже не выдержал - понял, что и его коснется невыносимо откровенный разговор - согнувшись, стараясь не топать, шмыгнул к двери.

- Постой-ка, постой, товарищ Кружок, - догнал его голос председателя. - Сколько мы тебя помним, ты за стол без стаканчика не садишься - стаж у тебя внушительный. Объясни-ка собранию свое пристрастие. Может, горе какое вином заливаешь или тоска тебя душит? Ты поделись - полегчает.

- Так что, Иван Макарович, - затоптался на месте, будто торопился по нужде, Кружок. - Как у меня злейшая язва, так я ею - водочкой - лечусь. Врачи советуют даже натощак принимать, а я ведь всегда с закуской, не ради хмеля - для здоровья...

- Позвольте справку, - поднялся доктор Федя, зло теребивший бороду. Прошлой весной колхозник Кружок в тяжелом состоянии с диагнозом желудочного кровотечения был доставлен в нашу больницу, где проходил курс стационарного лечения. Данное обострение язвенной болезни, как показало обследование пациента, вызвано систематическим и неумеренным употреблением спиртных напитков. Гражданину Кружку категорически противопоказан прием алкоголя в любых дозах, о чем он неоднократно предупреждался медицинскими работниками нашего учреждения и мною лично.

- Вот, Кружок, твое лечение: отдаешь ты последнее здоровье за бутылку гадости, от которой тебе - ни ума, ни радости. - Иван Макарович переждал веселье, возникшее из-за его неожиданно получившихся стишат. - Такое моральное заблуждение, товарищи, характерно для всех безмерно пьющих. Иной уверяет - вы знаете, о ком, я говорю, - пью, мол, потому, что жена-злодейка бросила и родных деток со двора за собой свела. А на деле все наоборот: жена ушла, потому что нет больше сил жить с пьяницей. Другой заливает винищем ревность - баба от него гуляет по чужим мужикам. А как ей, бедной, не гулять по чужим, если от своего нет ей ни прока, ни мужской ласки. Третий на работу валит - не ладится на производстве, начальство невзлюбило - вот и запил с расстройства. Да, где же такому работать, если он через день мать родную от трактора отличить не может. И я полагаю, что это не заблуждение неустойчивых личностей, а попытка оправдать свою позорную слабость. Вот и живут они в наше прекрасное время без здоровья, без семейного счастья, без радости труда. Задумайтесь, товарищи.

Иван Макарович предоставил слово бухгалтеру, сел, положил подбородок на руки и уставился в зал, как пригорюнившаяся баба на непутевого сына.

Коровушкин неторопливо развернул и приколол большой лист бумаги, посмотрел на него, наклоняя голову вправо и влево - полюбовался, как петушок зернышком.

- Это, товарищи, график на первое полугодие. Непонятно? Сейчас поймете. Вот видите - красная линия скачет: это все - праздники, свадьбы, выходные и предвыходные. А ниже ее - черная - тоже скачет, только в другую сторону: это ваши заработки, ваша производительность труда. Нарисовано красиво, а картинка получается мрачная, хотя и простая, как булка: где гуляли, там и не наработали. Но, добро бы еще так, а ведь смотрите - вы после гулянки, с похмелья, еще три дня нормальной выработки дать не можете. Достигли ее - ан тут опять праздник или выходной. Можно, спрашивается, так работать? Выходит, что скоро вы и на вино зарабатывать не сможете. Как же вы тогда пить будете? - Бухгалтер ехидно посмеялся, порылся в бумажках на столе. - А наверное, вот так, как известный Тимофей Дружок, который уже второй месяц пропивает больше, чем зарабатывает. Самое время нашей милиции разобраться, какой у него есть секрет. Может, он давно уже научился народное добро на водку перегонять?.. Тут я еще составил интересную перспективную табличку. По ней, как гадалка, могу всю правду сказать: кто в какой месяц сколько заработает. Ну, кому погадать? Никто не хочет? Все равно скажу. Ну хоть бы об том же Василии. Вот у него какая перспектива на август месяц: тещины именины - раз, годовщина свадьбы два, четыре выходных и День авиации - это три, два раза зарплату получит и премию, шурин из больницы выпишется, свояк в отпуск приедет - вот и получается, что при всей своей ударной работе принесет домой хороший парень Василий двенадцать рублей семьдесят копеек. Вот какая возникает грустная арифметика.

- Все у тебя? - уточнил Иван Макарович. - Предоставляю слово участковому инспектору товарищу Ратникову.

Андрей встал, машинально полистал блокнот, долго молчал. Никто в зале не выразил нетерпения, все ждали - не кашляли и ногами не шаркали.

- Граждане колхозники, я в милиции недавно, вы знаете. Но и за этот короткий срок убедился и теперь твердо уверен: каждое без исключения лицо, находящееся в состоянии опьянения, - это потенциальный преступник, с умыслом или невольный. Так доказывает статистика, так убеждает практика. Особо опасно употребление алкоголя несовершеннолетними, молодежью. Врачи говорят, что неокрепший организм по-разному реагирует на отравление спиртными напитками, и очень часто алкоголь возбуждает в юноше беспричинную жестокость, неуправляемое желание причинить кому-нибудь физическую или моральную боль, толкает и на более серьезные, непоправимые преступления. Потом наступает отрезвление, раскаяние и искреннее недоумение: как я мог? И окружающие тоже отказываются верить, что такой хороший и спокойный парень способен на дикое, бессмысленное зверство. У меня есть основания утверждать, что убийство Степаныча совершено лицом, находившимся в состоянии алкогольного опьянения. Вот цена нашего благодушия. Не слишком ли она велика? - Андрей помолчал, будто что-то обдумывал. - В том, что случилось, виноват не один человек, повинны мы все. На нашей совести останется гибель хорошего человека, на нашу совесть ляжет и наказание, которое понесет преступник. Вы, я, все здесь присутствующие не раз видели его пьяным. И что? Мягко журили, немножко беседовали, а то и хихикали над его безобразиями...

- Да ты что же, знаешь его? - не выдержал кто-то в зале.

Андрей ответил не сразу, склонил голову.

- Любой из вас мог быть им. Не обижайтесь на эти мои слова, - глухо проговорил он. - Они не умом сказаны - сердцем.

Замерли люди, стали оглядываться друг на друга, словно могли угадать и увидеть убийцу... и боялись встретиться взглядами.

Андрей не сказал больше ничего. Молча сел, опустил голову, уставился в пол.

- Тяжелый у нас нынче разговор, - тихо, медленно начал парторг Виктор Алексеевич, - но очень нужный. Ведь обидно: все теперь у нас есть, жить бы да радоваться. Так нет же - какую-нибудь напасть да вытащим из старых сундуков. Вы посмотрите, люди добрые, какие у нас машины на полях, какие мы урожаи берем, какие дома строим, какие мы сами стали - грамотные, здоровые да красивые! Ведь тракториста от инженера у нас нынче на погляд не отличишь - оба в костюмчиках-галстучках, оба с книжками. А помните, как дояркам доставалось без механизации? Плакать хотелось, на них глядя. А сейчас? Цветут ведь девки! А старые? В прежнее-то время крутились до последнего, пока не падали окончательно. Теперь, если погода хорошая, посиживают перед домом на лавочках, ворчат понемножку и почтальона с пенсией ждут, чтоб внучат из своего личного дохода побаловать. И почему так? Откуда все взялось? Потому что партия о нас заботится, вся страна нам помогает. А наш долг - работать на совесть, давать Родине большой хлеб и людьми быть достойными, чтобы смело смотреть в будущее, чтобы за жизни свои не стыдно было перед собой, а паче всего - перед новым поколением! На этом закончим разговор. Идите по делам да крепко думайте.

Глава 7

Из клуба Андрей вышел последним: он знал, что Дашутка будет ждать его, и не хотел свидетелей. Она стояла в сторонке, прижавшись к дереву, словно искала опору, и хотя уже было темно, Андрей видел, как неестественно блестят ее глаза на бледном лице.

Они медленно пошли темной улицей. Где-то обиженно скулила собака, совсем рядом зазвенела на колодце цепь, гулко застучало по срубу пустое ведро. Дашутка молчала, кусала губы - никак не решалась начать разговор.

- Я виновата перед тобой, - наконец трудно проговорила она.

Андрей машинально кивнул головой: он догадывался, в чем она хочет признаться, но теперь это не имело значения.

- Семен не был у меня всю ночь. Он пришел уже под утро. Он сказал, что ходил к дедушке, вроде как сватать меня, и опять поругался с ним. Дедушка не любил его, даже паспорт у меня забрал, чтоб мы без его согласия не расписались. Семен разозлился сильно, говорил, что все равно своего добьется, что другого выхода у нас нет...

Андрей насторожился, но Дашутка не заметила этого и продолжала:

- Потом он пришел вечером. Знаешь, мне было очень плохо тогда, и все равно я поняла, что с Семеном что-то произошло, у него даже глаза были какие-то чужие. Он попросил: если ты будешь спрашивать, сказать, что всю ночь провел у меня. Тебе, говорит, все равно уже, а меня Андрей посадит.

- Что значит "тебе уже все равно"? - холодея, спросил Андрей.

- Я ребенка жду. От Семена...

Андрея будто лбом в стенку ткнули.

- ...Я боялась тебе сказать всю правду, думала, ты, когда узнаешь, что-нибудь не так сделаешь...

- Спасибо тебе, - горько уронил Андрей. И почувствовал, как дико застучало сердце, будто запрыгало вниз по холодным ступенькам темной, бесконечной лестницы.

- ...Ты прости меня - в голове все перемешалось... - Дашутка прижала ладони к щекам. - Мне показалось, ты будешь злиться и...

- На что же я буду злиться, Дашутка? - тихо перебил ее Андрей. - На то, что ты любишь другого, а не меня? На то, что ты хочешь стать его женой, что ты носишь его ребенка? Не плачь. Что теперь плакать?

- А что же делать? - с искренним недоумением спросила она.

Андрей остановился, взял ее за руку.

- Вот что, иди сейчас к Семену, расскажи о нашем разговоре и передай ему, что я буду его ждать. Сам пусть придет. Ты поняла меня?

Дашутка закивала головой, приподнялась на цыпочки, прижалась к его щеке мокрым глазом.

Андрей ждал долго; сидел, тяжело задумавшись, не замечая, как летит время. Очнулся, когда за окном посветлело. Он вздохнул, достал из сейфа пистолет, медленно вложил его в кобуру... И тут прозрачную утреннюю тишину разорвал бешеный, нарастающий стук копыт. Андрей бросился к двери, распахнул ее - мимо, подбрасывая ударами упругих ног свое светящееся от росы тело, звериным скоком проносилась лошадь. Пригнувшийся к ее шее всадник обернулся, что-то крича. "Хватит с меня тюряги! Хлебнул по горло!" - донеслось до Андрея. Он рванулся за калитку, вскочил на взревевший мотоцикл.

За поворотом, где дорога круто спускалась к реке, он снова увидел Семена. Тот, оглядываясь, яростно гнал лошадь напрямик, к обрыву. Она ворвалась, как в воду, в осыпанную росой пшеницу, помчалась по ней, веером разбрызгивая сверкающие капли, чуть задержалась над берегом и плавно, медленно, как показалось Андрею, слетела в реку. Над берегом словно вырос беззвучный сине-зеленый взрыв, закачались острые лезвия осоки. Андрей сгоряча загнал мотоцикл на затопленный мост, чертыхнул заглохший мотор и, не сводя глаз с плывущего рядом с лошадью Семена, побежал на тот берег, нащупывая ногами невидимые доски настила.

На берегу Семен снова вскочил на лошадь, гикнул, погнал ее в ольшаник. Андрей, глядя на оставляемый ими след - ярко-зеленую листву среди дымчато кипевшей на кустах росы, - быстро прикинул его направление, понял, что может немного срезать путь.

Они почти одновременно выскочили на полянку, которую синереченские мужики давно облюбовали для душевных разговоров после получки. Семен резко осадил лошадь у старой ветлы, спрыгнул, запустил в дупло руку, пошарил и вытащил какой-то сверток. Андрей, скользя по мокрой траве, спотыкаясь о пустые бутылки, бежал прямо на него, еще не веря в то, что сейчас произойдет. Семен, размотав полотенце, не оборачиваясь, выстрелил из-под руки - коротко звякнула разлетевшаяся бутылка, ударили по сапогам Андрея ее осколки, вздрогнула и бросилась в сторону лошадь. Семен бежал вверх по склону и стрелял. Андрей бросался на землю, прыгал от ствола к стволу, слыша звук разрезаемого воздуха и глухие удары пуль, попадавших в деревья. "Что же он, дурак, делает?! - билось в голове. - Что делает?!"

Андрей сделал предупредительный выстрел, другой - остановился, стал на колено, положил ствол пистолета на кисть руки. Семен, петляя между деревьями, взбежал на пригорок, замер на мгновение. Прямо в спину уткнулась острая мушка. Сейчас он расплатится за смерть Степаныча, за свою непутевость, за наши ошибки...

Семен выстрелил в последний раз, щелкнул пустым револьвером и швырнул его в кусты.

Андрей опустил пистолет, сунул его в кобуру и застегнул клапан...

Догнал он Семена в поле, у одинокого дуба. Они долго, как мальчишки, прыгали вокруг него. Потом Андрей резко выбросил руку, схватил Семена за ладонь, дернул, подставив бедро, и бросил на землю.

- Вот так, - сказал Андрей, доставая платок. - Бегать ты, Ковбой, совсем не можешь.

Семен, тяжело дыша, с трудом проговорил:

- Зато ты научился. Старый друг с пистолетом.

- Верно, не друг я тебе, - согласился Андрей. - Настоящий друг не дал бы тебе до такого скатиться. Вставай, - Андрей помог ему подняться, и они пошли искать лошадь.

Когда подходили к селу, Семен вдруг остановился:

- Андрей, я ведь не знал сначала, что Степаныча убил. После догадался. Не веришь?

Андрей промолчал.

- Мне на Дашке обязательно жениться надо было - беременная она. А дед ни в какую, не ко двору ему такой шалопут. Ну я решил еще раз с ним поговорить, принял для храбрости и красноречия, да перебрал здорово. Пришел к нему в магазин, а он уперся - нет моего согласия, и все тут. Разозлился я на него, говорю: нет - и не надо, обойдемся без твоего согласия, пойду прямо сейчас к Дашке и к себе ее заберу. Отдавай паспорт, не позорь девку. Не получишь, говорит, он у меня надежно спрятан, под замками и печатями охраняется. Я, конечно, понял, что он паспорт продавщице на сохранение отдал. Разозлился - ну сил нет: Дашку ведь выручать надо, а он не дает. Бухнул в дверь плечом, Степаныч на дороге встал, говорит, ты что, грабить? Я еще больше озверел от такой несправедливости - с дороги его рукой смел, да, видно, сильно толкнул, не рассчитал спьяну, уж больно нехорошо мне было. Он в угол отлетел, головой мотнул и молча на меня смотрит. Нехорошо так смотрит. Плюнул я и ушел. Утром, как услыхал, первая мысль о Дашутке была, а потом, как понял, что я это сделал, - сам чуть не умер...

- С повинной надо было идти...

- Всегда б мы делали, что надо... Растерялся. Потом в ужас пришел опять в тюрьму. Да и не это главное - Дашка остается незамужняя, с дитем, а оно - неизвестно чье. Не мог я для нее такого позора допустить за ее любовь.

- А револьвер зачем взял?

- Сам не знаю. Сначала тебе помочь хотел, думал, подбросить, чтоб мужиков не выдавать, а потом жалко стало - Ковбой, а револьвера в руках не держал. Но ты же видел, я в тебя не стрелял. Все как-то в азарте получилось, как в кино...

- Дурак ты, дурак! Пришел бы сразу, все по-другому бы обернулось.

Когда подошли к околице, Семен виновато попросил:

- Андрейка, сними с меня кандалы - стыдно. Я больше не побегу.

Андрей молча сделал что он просил и пошел не сзади, как раньше, а рядом.

Встревоженная выстрелами, их встретила вся деревня. Впереди стоял Виктор Алексеевич.

- Что за стрельба была, участковый?

- Да так, револьвер Степаныча нашел - разряжал.

Секретарь удивленно вскинулся, но твердый взгляд участкового остановил его. На крыльце правления Андрей пропустил вперед Семена и тихо пояснил секретарю:

- Ему еще жить здесь снова начинать.

В протоколе Андрей записал: "При задержании сопротивления не оказывал, производил демонстративные выстрелы".

Через несколько дней снова прилетел вертолет. Он опустился в стороне от села, на луг. Его окружила молчаливая толпа синереченцев. Когда повели задержанных, она расступилась. Механики шли бодро, улыбались с бравадой. Семен опять был в наручниках. Он поискал глазами Андрея. Тот кивнул ему, что понимает.

Следователь Платонов поблагодарил участкового:

- Вот и твое первое дело, лейтенант Ратников.

Дверца вертолета захлопнулась; разгоняя винтами траву, он поднялся в воздух. Все молчали. Афродита Евменовна на всякий случай суетливо крестилась.

Андрей долго смотрел ему вслед, пока не почувствовал на плече чью-то руку.

- Проводил друга? Грустно? - Участливо смотрел ему в глаза Виктор Алексеевич. - Проглядели мы парня, не удержали... Наша вина.

По полю, подпрыгивая, катился Богатырев.

- Товарищ участковый, там, у клуба, Дружок буянит - никак не справимся! - закричал он на бегу. - Требует, чтобы его с доски сняли!

- Ну иди, участковый, - сказал партийный секретарь. - Наводи порядок.